Сказание о Доме Вольфингов (сборник) Моррис Уильям
Когда же отзвучали тосты, как давеча, и люди осушили чашу-другую, с одной из скамей, расставленных вдоль стен, поднялся дюжий воин, черноволосый, чернобородый и краснолицый, и хрипло пробасил:
– О ты, Орлан, а также и прочие вожди, мы тут поговорили за нашим столом касательно этого незваного гостя, что всех нас обвёл вокруг пальца, и не вовсе согласны с тем, как ты с ним обходишься. Это правда, что теперь, когда набил он брюхо нашей снедью, должно ему уйти отсюда живым и невредимым, разве что по доброй воле вызовет он на бой кого-то из нас. Однако же кое-кто из нас думает, что не такой уж он нам и друг, чтобы отсылать его на корабле домой, к нашим злейшим недругам; мы говорим, что закон не воспрещает оставить этого человека на острове и объявить его вне закона спустя полмесяца считая от сегодняшнего дня. Что скажешь на это?
Отозвался Орлан:
– Ты подожди моего ответа, а тем временем выслушай другого! Здесь ли Дикий Гусь из народа Викингов? Пусть скажет своё слово касательно этого дела.
Тут от стола рядом с возвышением встал седовласый муж в чёрных одеждах, богато отделанных золотом. Невзирая на года, лицо его, почти не изборождённое морщинами, сохранило былую красоту; прямой нос был у него и чётко очерченные губы, а глаза серые да яркие. И молвил он так:
– О люди, я нахожу, что хорошо поступил Орлан, приветив этого гостя. Ибо во-первых, коли чужак обманул нас, так только благодаря содействию и лукавству нашего сородича; потому ежели кому и расплатиться за обман жизнью, так пусть это будет Крошка Лис. Во-вторых, мы отлично знаем, что тяжкая нужда вынудила гостя к этому обману; и скажу я, что не малодушный это поступок – войти в наш пиршественный зал и устроить подобное лицедейство; и что весьма ловко и искусно сыграл он роль, выказав воинскую мудрость. В-третьих, мужество его подтверждено и доказано, ибо, победив нас лукавством, он открыл правду касательно обманного лицедейства и поставил себя в положение нашего врага и пленника, когда мог бы сидеть рядом с нами в качестве гостя, свободно и в чести. И так поступил он не из презрения к Крошке Лису, к его обманам и хитрым уловкам (ибо гость сказал нам, что любит его), но для того, чтобы показать себя достойным мужем в испытании стойкости. Кроме того, не след нам забывать, что он – бунтовщик противу Бессмертного Короля, нашего господина и повелителя; потому, приветив его, мы явим собственное великодушие тем, что не устрашимся гнева владыки. Потому возражу я Факелу Битвы касательно того, что следует объявить пришлеца вне закона; ибо поступив так, мы выкажем себя малодушными в сравнении с ним и ничтожествами подле него; а голова его на щипце крыши станет для нас позорным столбом и древом упрека. Так что велю тебе, Орлан, воздать этому человеку почести; и хорошо ты поступишь, коли оделишь его богатыми дарами, из тех, что воины принять вправе; так, чтобы показал он их дома, в стане Ворона, положив начало миру между нами и его благородным кланом. Так говорю я сейчас, а позже мудрее не сделаюсь.
С этими словами старик сел, и в зале поднялся гул и гомон, но большинство порешило, что верно сказал Дикий Гусь и хорошо жить в мире с воинами столь мужественными, как этот новообретённый гость.
Орлан же объявил:
– Одно добавлю я, а именно: тот, кто ищет моей вражды, пусть причинит зло Халльблиту из клана Ворона и станет ему препятствовать.
Затем приказал он наполнить круговые чаши и провозгласил тост за Халльблита, и все выпили за гостя, и воцарились в зале великое веселье и великая радость.
Когда же время перевалило за полночь, Орлан повернулся к гостю и заметил:
– Разумно сказал Дикий Гусь касательно вручения даров; сын Ворона, примешь ли от меня подарок и станешь ли моим другом?
– Другом стану, – отвечал Халльблит, – но подарков не приму ни от тебя, ни от кого другого, пока не получу венец всех даров, а именно мою наречённую невесту. Нет мне радости, пока не порадуюсь я встрече с ней.
Тут рассмеялся Орлан, а Крошка Лис ухмыльнулся до ушей; Халльблит переводил взгляд с одного на другого, дивясь их веселью, а те, видя изумлённый взгляд юноши, хохотали всё громче; и, наконец, Орлан сказал:
– Тем не менее, погляди на подарок, каковой я тебе назначил; а потом возьми или оставь здесь, как захочешь. Эй, там! Подавайте сюда трон Восточных Земель, а также и тех, кто к нему приставлен!
При этих словах несколько человек вышли из зала и вскорости вернулись, неся трон, изящно изваянный из слоновой кости, изнутри позолоченный, отделанный драгоценными каменьями и украшенный искусной резьбою; и водрузили они трон в центре зала, и возвратились на свои места, а Орлан улыбался приветливо своим людям и Халльблиту. Тут зазвучали скрипки и арфа, и распахнулись двери перегородок, и прошествовала в зал вереница красивых девушек, не менее двух десятков, и каждая – с розой на груди; и вышли они, и встали по порядку позади трона Восточных Земель и рассыпали розы по полу; а, разобравшись по местам, запели:
- Пришла весна,
- Птичья трель слышна.
- Южным ветром согрет
- Ранней розы цвет,
- Той, что цветёт
- У знакомых ворот;
- Вешний аромат
- Овевает сад.
- Зарастает ряской ручей, присмирев.
- Не таясь, без опаски дрозд выводит напев:
- Порхает птаха от плетня до куста;
- Ей теперь не до страха: гнездом занята.
- О, ужели истёк
- Горестей срок?
- Преклоню ль наяву
- В доме предков главу?
- Взгляну ль, как заря,
- Огнями горя,
- Украсит венцом
- Милый сердцу дом?
- О! Взойду я снова на знакомый порог:
- Отсюда, в суровый бой увёл клинок!
- Пройду по полю в уборе росы,
- Где травы на воле ждут острой косы.
- Хей! – ветер принёс
- Дыхание роз,
- Корабль уж ждёт
- У границы вод.
- Отрадно челну
- Вновь почуять волну!
- Тает вдали
- Край чужой земли.
- Ветер ярится, и волны бурлят,
- Рвётся птицей парусный град,
- Но в руках могучих кормило челна;
- Ветер – наш подручный, и земля видна.
- Мы ещё пройдём
- Знакомым путём:
- Что манит впереди,
- Что льнёт к груди?
- Что радует глаз
- Под ногами у нас?
- Что за знак колдовской
- Нас ведёт домой?
- То – Роза сада чарует взор:
- Полей ограда, серых стен убор.
- Вешней Розы цветом скреплены на века
- Любви обеты и невесты рука.
Выслушав песню, Халльблит подумал было, что обещают ему нечто; но столько раз уже обманывали его и потешались над ним, что просто не знал юноша, стоит ли радоваться.
Тут снова заговорил Орлан:
– Не возьмёшь ли себе этот трон и прелестных певчих птичек, его окруживших? Великое богатство придёт в твой чертог, ежели отвезёшь ты их за моря зажиточным людям, у которых нет ни родни, ни близких, дабы обзавестись женой, но которые любят женщин не меньше прочих.
Отвечал Халльблит:
– Вновь оказавшись дома, разбогатею я несказанно. Что до этих девушек, вижу я по их обличию, что они – не из клана Розы, как, вроде бы, следовало из их песни. Однако возьму я с собой всех тех, что захотят со мной поехать и стать сёстрами моих сестёр, и назвать мужьями воинов Розы; а ежели принадлежат они к свободному клану и желают вернуться к своей родне, мы отошлём их домой за моря, приставив к ним воинов, что сохранят в дороге от любой беды. За этот подарок благодарю тебя. Что до трона, прошу, оставь его у себя до тех пор, пока не придёт корабль из нашей земли, везя богатые дары для тебя и твоих людей. Ибо и мы не нищие.
Те, что сидели ближе, услышали слова юноши и похвалили учтивую речь, но Орлан возразил:
– Всё это твоё, и с дарами поступай как знаешь. Однако трон ты всенепременно возьмёшь; я уж придумал, как тебя заставить. А ты что скажешь, Крошка Лис?
Отвечал Крошка Лис:
– Ага, если захочешь, так и заставишь, только вот не думал я, что ты и впрямь согласишься. А теперь всё хорошо.
И снова Халльблит переводил взгляд с одного на другого, не понимая, о чём это они толкуют. Но тут Орлан воскликнул:
– А теперь введите ту, для кого предназначен пустой трон.
И снова распахнулись двери, и вошли двое вооружённых мужей, ведя промеж себя женщину, одетую в золото и украшенную гирляндами роз. И так прекрасна была она лицом и видом, что с её приходом зал словно преобразился, как если бы в нём вдруг засияло солнце. Прошла она через зал твёрдой поступью и опустилась на трон слоновой кости. Но, не успела она сесть, как Халльблит уже понял, что Заложница здесь, под этим кровом, и идёт к нему. И дрогнуло у юноши сердце, и заколотилось неистово, так сильно стосковался он по дочери Розы и своей любезной собеседнице. Тут услышал он слова Орлана:
– Ну что, сын Ворона, возьмёшь ли трон и ту, что на нём восседает, или опять мне откажешь?
И заговорил Халльблит, и собственный голос показался ему незнакомым, словно и не узнал его юноша:
– Вождь, я не откажу тебе, но приму твой дар, а вместе с ним и твою дружбу, чем бы оно ни обернулось. Но сначала скажу я одно-два слова женщине, восседающей на троне. Ибо заплутал я среди лжи и химер, и может статься, что и это всё окажется ночным сном либо обманом дня.
С этими словами Халльблит поднялся от стола и медленно пересёк зал; и с великим трудом сдерживался он, чтобы не разрыдаться перед чужаками – столь переполнилось его сердце.
И вышел он вперёд, и встал перед Заложницей, и глаза их встретились, и некоторое время оба не могли произнести ни слова. Затем заговорил Халльблит, дивясь собственному голосу:
– Ты женщина ли и моя ли любезная собеседница? Ибо дразнили меня обманные видения, и смыкались вокруг меня обман и ложь, и сбивали с пути посулы, коим не дано было исполниться. И мир для меня обезлюдел и стал враждебен.
Отвечала дева:
– А ты и в самом деле Халльблит? Ибо и меня окружала ложь и осаждали видения бессмысленные и бесплодные?
– Да, – отозвался юноша, – я – Халльблит из клана Воронов, измученный тоской о моей наречённой невесте.
Тут порозовело прекрасное лицо – так восходящее солнце озаряет цветущие сады июньским утром, и молвила дева:
– Ежели ты Халльблит, так скажи мне, что сталось с золотым колечком на палец, которое подарила мне мать, когда оба мы были малыми детьми?
И возрадовался Халльблит, и улыбнулся, и ответствовал:
– Однажды осенью я положил его для тебя в змеиную нору на берегу реки, между корней старого терновника, чтобы змея обвилась вокруг него и золота прибыло больше; но когда минула зима и мы пришли за кольцом, ло! – не нашли ни кольца, ни змеи, ни терновника, ибо река всё смыла.
Тогда дева улыбнулась ласково, и ежели до того глядела она на юношу с тревогой и тоской, то теперь взглянула просто и по-дружески; и молвила:
– О Халльблит, я и в самом деле живая женщина и твоя любезная собеседница. Вот плоть, которая стремится к тебе, и жизнь, которая принадлежит тебе, и сердце, которое ликует при виде тебя. Но теперь ответь мне, что это за гигантские призраки вокруг нас, среди которых восседала я на троне раз в месяц в течение всего года, а потом уводили меня назад на женскую половину. То люди или горные великаны? Они убьют нас или запрут нас в скале от света и воздуха? Или ты заключил с ними мир? А тогда поселишься ли ты со мною здесь или поедем мы назад в Кливленд-у-Моря? И когда же, о, когда мы поедем?
Улыбнулся Халльблит и ответствовал:
– Скора ты на расспросы, любимая. То народ Викингов и Морских Орлов; они – люди, хотя и свирепы и дики. Были они нам врагами и разлучили нас; а теперь стали нам друзьями и свели нас вместе. А завтра, о, друг мой, поплывём мы по волнам в Кливленд-у-Моря.
Дева наклонилась вперёд и заговорила было с ним тихонько, но вдруг отпрянула и молвила:
– За спиной у тебя стоит дюжий, рыжеволосый разбойник, что ростом и статью не уступит здесь собравшимся. Он тоже друг? Чего ему от тебя надобно?
Халльблит обернулся и увидел, что к нему и впрямь подоспел Крошка Лис, а тот заговорил и молвил, с видом весьма довольным:
– О, дева из клана Розы, я – раб Халльблита и его ученик, коему предстоит позабыть науку лжи, при помощи каковой науки я поступил дурно по отношению и к нему, и к тебе. Но об этом вскорости поведаю я тебе в подробностях. А теперь скажу я другое: чистая правда это, что завтра поплывём мы в Кливленд-у-Моря, ты и он, и я за компанию. А тебя спрошу я, Халльблит, не хочешь ли, чтобы поместил я этот твой дар в надёжное место на ночь, ибо довольно ей сидеть на троне, словно каменному изваянию, а завтра путь нас ждёт долгий и утомительный? Что скажешь?
Отозвалась Заложница:
– Следует ли мне довериться этому человеку и пойти с ним?
– Да, доверься ему, ибо он человек преданный, – отозвался Халльблит. – А хотя бы и лгал он, подобает нам, людям из кланов Ворона и Розы, поступать так, как велит достоинство, и не выказывать страха. И пристало нам поступать по их обычаям, раз уж мы находимся под их кровом.
– Это верно, – отозвалась дева. – Дюжий молодец, веди меня из зала туда, где моё место. Прощай ненадолго, Халльблит, а после мы никогда больше не расстанемся.
С этими словами Заложница ушла вместе с Крошкой Лисом, а Халльблит возвратился на возвышение и сел рядом с Орланом; а тот рассмеялся при виде гостя и сказал:
– Ты принял мой дар, и это хорошо; однако скажу, что ни за что не расстался бы я с ним, кабы мог удержать при себе на тех условиях, что тебе желанны. Но все старания мои, равно как и помощь Крошки Лиса, не привели ни к чему. Так что твоя взяла. Теперь разойдёмся мы по постелям, а назавтра я провожу тебя в дорогу; а то, правду сказать, есть тут люди, которые не слишком-то жалуют тебя и меня; а ты сам знаешь, что на упрямцев слова не действуют, но вот делом на них повлиять можно.
Тут потребовал Орлан прощальную чашу и, когда осушили её, Халльблита проводили к удобной постели; той самой, где спал он прежде; и там заснул он радостный, в ладу с собою и с миром.
Глава XXII. Друзья покидают Остров Выкупа и приплывают в Кливленд-у-Моря
Рано поутру Халльблит поднялся с кровати, и когда вошёл он в срединную залу, там уже ждал его Крошка Лис вместе с Заложницей; и Халльблит расцеловал и обнял девушку, а она – его: однако же не так, как пристало любящим после долгой разлуки, но как водится у обручённой четы, ибо по залу туда и сюда ходили люди. Тут заговорил Крошка Лис:
– Орлан ждёт нас снаружи, на лугу; ибо всенепременно желает он пройти под дёрном вместе с нами; вот вынь да положь ему обряд! Что скажешь, достаточно ли он друг тебе для этого?
Отвечал Халльблит, улыбаясь Заложнице:
– Что ты на это скажешь, любимая?
– Ничего ровным счётом, ежели ты друг кому-то из этих людей, – отозвалась она. – Правду сказать, нашла бы я, что поставить в вину вождю, о чём сей дюжий молодец, верно, расскажет тебе после; но ровно то же самое, сдаётся мне, могу я поставить в вину и этому человеку, который стал ныне другом твоим и учеником; ибо и он тщился обмануть меня, хотя и не ради себя, но для другого.
– Верно, что делал я это ради другого, – отозвался Крошка Лис. – Ровно так же, как вчера спас я твоего избранника Халльблита из ловушки, в которую он угодил по неведению, и добился для него свободы, прибегнув к обманному лицедейству; ровно так же я и тебя украл бы для него, о дева-Роза, кабы понадобилось; даже если бы пришлось мне подрубить и обрушить стропила Чертога Викингов. А откуда мне было знать, что Орлан отдаст тебя по доброй воле? Правду сказала ты, о, дева благородная и непорочная; все мои деяния, как добрые, так и злые, совершаются ради других; так уж, должно быть, мне на роду написано.
Тут рассмеялся Халльблит и молвил:
– Или раздосадовали тебя, собрат по оружию, слова женщины, которая совсем тебя не знает? Она ещё станет тебе другом, о Лис. Но скажи мне, любимая; мне казалось, что прежде ты Лиса не видела; так как же он помогал Орлану противу тебя?
– Однако же девушка сказала правду, – отозвался Лис, – то одна из моих уловок; являясь к ней, я изменял обличие, ибо отлично владею этим искусством; есть и другие в нашей земле, что умеют то же самое. Но что скажешь касательно побратимства с Орланом?
– Да будет так, – согласился Халльблит, – он мужественен и прямодушен, хотя и властен, и вполне под стать здешней земле. Не стану затевать с ним ссоры; тем паче что нечасто, надо думать, доведётся мне видеть Остров Выкупа.
– А мне так и вовсе не придётся, – отозвался Крошка Лис.
– Выходит, Остров тебе опротивел, потому что ты содеял здесь немало зла? – спросила Заложница.
– Нет, – отозвался рыжеволосый разбойник, – что мне зло, ежели отныне и впредь стану я творить только добро? Нет, люблю я эту землю. Похоже, тебе она кажется мрачной и унылой: чёрные скалы и чёрные пески, и безлесые долины, где гуляет ветер; но я знаю здешний край летом и зимою, под солнцем и в тени, в бурю и в затишье. Знаю, где жили отцы, и где сыны сынов их сынов давно лежат в земле. Плавал я по самым бурным заливам, взбирался на самые отвесные скалы; и можете поверить, что приветливым мнится мне лик острова, и духи гор пожалеют о моём отъезде.
Так сказал он, и Халльблит хотел уж было ответить, но к тому времени дошли они до поросшей травою впадины на дне долины, где Орлан уже подготовил земляной хомут. А именно, вырезал пласт дёрна так, чтобы оба края его соединялись с землёй, и подпёр его двумя древними копьями гномьей работы, чтобы можно было пройти под этой перемычкой. Завидев приближение тех двоих, Орлан их поприветствовал и молвил Халльблиту:
– Как оно сложится? Быть ли мне меньшим, нежели твой брат по оружию?
Ответствовал Халльблит:
– Ничуть не меньшим. Хорошо иметь братьев в иных землях.
Так что не стали они мешкать, но облеклись в военные доспехи и прошли под земляным игом один за другим; а затем встали рядом, и каждый взрезал себе руку, так что кровь всех троих смешалась и закапала на траву древней земли; и поклялись они друг другу в дружбе и побратимстве.
Когда же всё было сделано, молвил Орлан:
– Брат Халльблит, когда лежал я с открытыми глазами в постели нынешним утром, подумалось мне, что поплыву я с тобою на корабле в Кливленд-у-Моря и поживу там недолго. Но вышел я из дому и окинул глазом зелёную долину, что пролегла от одного склона холма до другого, и сверкающую реку, что струится к морю промеж них, и овец, и коров, и коней, что пасутся тут и там по обе стороны от воды; и поглядел я вверх на скалы и увидел, как выделяются они глубокой синевой на фоне заснеженных вершин, и подумал я о наших деяниях среди морских пучин и о славных ночных пирах под здешним кровом. И тут подумал я, что не оставлю своего народа даже на недолгое время, разве что позовут меня война да разбой. Так что доеду я с тобою до корабля, а затем – прощай!
– Оно хорошо, – отозвался Халльблит, – хотя могло бы сложиться и лучше. Повеселились бы мы с тобою вместе в чертоге Воронов!
Пока говорил он так, подоспели люди с лошадьми, а с ними – шесть девушек из числа тех, что Орлан подарил Халльблиту накануне ночью; две из них попросили отвезти их к родне за море; а остальные четыре рады были отправиться вместе с Халльблитом и Заложницей и стать им сёстрами в Кливленде-у-Моря.
Тут все вскочили на коней и поскакали вниз по долине в сторону гавани, и вновь пришедшие поехали с ними, так что в отряде набралось десятка два вооружённых мужей. Но когда проделали всадники полпути, завидели они у трёх холмов на обочине дороги людей при оружии и в доспехах, что сверкали в лучах солнца. Тут рассмеялся Орлан и сказал:
– Стало быть, перемолвимся словом с Факелом Битвы?
И поскакали они прямо, не сворачивая; когда же подъехали к тем холмам, то разглядели, что перед ними и впрямь Факел Битвы с двумя десятками воинов; но, завидев, сколь велик числом отряд Орлана, они не тронулись с места. Тут громко расхохотался Орлан и закричал зычным голосом:
– Что такое, ребята! – рано же вы выехали нынче утром; или враг появился на острове?
И отступили перед ним воины, но кто-то из задних рядов воскликнул:
– Вернёшься ли ты к нам, о Орлан, или новые твои друзья откупили тебя, чтобы водил ты их в битву?
– Не бойтесь, – отозвался вождь, – я вернусь ещё до того, как пастухи сядут полдничать.
И отряд поскакал своим путём и добрался до гавани, а там стоял у причала «Пламенеющий Меч», а рядом – нарядная, небольших размеров ладья, вполне готовая в путь; и челнок Халльблита накрепко прикреплён был к ней на буксире.
Тогда Заложница, Халльблит и шестеро девушек поднялись на борт и, распрощавшись с Орланом, отдали швартовы, и направили ладью к устью гавани; но, прежде чем добрались отъезжающие до середины заводи, увидели они, как Орлан развернулся и поскакал вверх по долине вместе со своими дружинниками, и у каждого в руке сверкал обнажённый меч; и подумали они, уж не едет ли вождь сразиться с Факелом Битвы; а Лис молвил:
– Похоже, брат наш по оружию задумал доставить несколько неприятных минут тамошним разбойникам в засаде; и воистину вполне он на это способен.
Так что вышли они из гавани, и отлив неодолимо повлёк чёлн в открытое море, и ветер дул попутный, в сторону Кливленда-у-Моря. Ладья стремительно миновала чёрные утёсы Острова Выкупа, и вскорости хребты скрылись за горизонтом. А вечером следующего дня вдали показалась земля свободных народов, и на закате ладья уткнулась носом в песок рядом с Катками Ворона, и прибывшие сошли на землю, времени зря не теряя. Ни души не оказалось на взморье, ровно так же, как в тот день, когда Халльблит впервые повстречался с Крошкой Лисом. Так в вечерней прохладе двинулись друзья к стану Ворона. Девы шли вместе, рука об руку, по двое; Халльблит вёл Заложницу за руку; а Крошка Лис шагал рядом, радуясь и болтая без умолку, и рассказывал спутникам о своих проделках, и лукавстве, и смене обличия.
– Но теперь, – объявил он, – всё это осталось позади, на Острове Выкупа; ныне одно только у меня обличие, и ради вас хотелось бы мне, чтобы смотрелось оно попригляднее: и одна только мудрость, та, что живёт в моём собственном черепе. Однако может случиться и так, что и она поможет вам как-нибудь. Но эй, ты! – хотя я и твой раб, ну разве не похож я на заморского работорговца, что ведёт своё добро на базар?
Все посмеялись его словам и развеселились, и великая любовь царила промеж них, пока шли они к стану Ворона.
Когда же добрались они до места и вошли во двор, то ни души там не обнаружили, ибо были сумерки, и в окнах пиршественного чертога подрагивало жёлтое пламя свечей. Тогда сказал Лис:
– Подождите здесь малость; хочу я один войти в зал да поглядеть, на что похож твой народ, о Халльблит.
– Так ступай, – отозвался юноша, – но смотри там, без глупостей, ибо наши люди терпением не отличаются, когда полагают, что перед ними – враг.
– Стало быть, так оно во всём мире водится, что счастливцы упрямы и властны, – отозвался со смехом Крошка Лис. Затем извлёк он из ножен меч и ударил в дверь рукоятью, и распахнулась перед ним дверь, и вошёл он, и оказался в великолепном зале, полном народу, где ярко сияли свечи; и вышел он на середину, и все взоры обратились к нему, и многие тотчас же опознали в госте морского разбойника из числа Викингов, и все примолкли, но никто не поднял на пришлеца руку. Тогда сказал Лис:
– Выслушаете ли речь недоброго человека, грабителя и разбойника?
Отозвался вождь с возвышения:
– Слова не причинят нам вреда, воин моря, а ты здесь – один среди многих; потому сила твоя нынче вечером подобна силе новорождённого дитяти. Говори, а после поешь и попей и уходи от нас с миром.
Молвил Крошка Лис:
– Что сталось с Халльблитом, пригожим юношей из вашего рода, и с Заложницей из клана Розы, его наречённой невестой?
В зале воцарилась мёртвая тишина, так что слышно было, как муха пролетит, и проговорил вождь:
– Скорбим и горюем мы об их гибели, и о том, что никто не привёз назад их тела, дабы погребли мы их в Полях Отцов.
Тут вскочил человек, сидевший за продольным столом неподалеку от Лиса, и воскликнул:
– Да, люди! Их нет, и сдаётся нам, что твои негодяи-соплеменники, о чужестранец, похитили их у нас, так что однажды они нам заплатят!
Тут рассмеялся Крошка Лис и молвил:
– Кое-кто сказал бы, что похитить Халльблита все равно что льва и что в силах он сам о себе позаботиться, хотя ростом мне и уступал.
– Так ты или твоя родня похитили его, о, недобрый человек? – отозвался говоривший.
– Да, я его похитил, – подтвердил Лис, – но при помощи хитрости, а не силы.
Тут поднялся в зале великий шум, но вождь закричал с возвышения: «Тише, тише!» – и голоса улеглись, а вождь молвил:
– Уж не хочешь ли ты сказать, что пришёл ты сюда собственной головой заплатить за то, что погубил Халльблита и Заложницу?
– Скорее хотелось бы мне спросить, – отозвался Лис, – что дадите вы мне за тела этих двоих?
Отвечал вождь:
– Ладья, полная золота, не оказалась бы чрезмерной наградой, проживи ты чуть дольше.
Молвил Крошка Лис:
– Как бы то ни было, схожу-ка я за помянутыми телами, а уж в смысле награды положусь на великодушие Воронов.
Тут развернулся он к выходу, но ло! – в дверях уже стоял Халльблит, держа за руку Заложницу; и многие их увидели, ибо двери были широки. А они вошли и встали рядом с Крошкой Лисом, и все в зале повскакивали на ноги и закричали от радости. Когда же шум поутих, воскликнул Крошка Лис:
– О, вождь и вы, люди, если ладья золота – невеликое вознаграждение за то, чтобы вернуть мёртвые тела ваших друзей на родную землю, какую награду получит тот, кто привёз назад тела их и души?
– Пусть сам он выберет себе награду, – постановил вождь. И все сидящие в зале согласились с его решением.
Тогда сказал Крошка Лис:
– Тогда вот что я выбираю: чтобы вы приняли меня в свой клан перед старейшинами былых времён.
Все закричали, что мудрый и мужественный выбор сделал гость, а Халльблит прибавил:
– Прошу вас исполнить его просьбу; и ещё узнайте, что он и без того – брат мой по оружию, ибо обменялись мы обетами побратимства.
Тогда воскликнул вождь:
– О, странники из-за моря, идите сюда, и сядьте промеж нас, и развеселитесь наконец!
И все поднялись на возвышение: Халльблит и Заложница, и Крошка Лис, и шестеро девушек с ними. А поскольку завечерело не так давно, ужин людей Ворона превратился в свадебный пир Халльблита и Заложницы, и в ту же самую ночь женой вошла она в дом Ворона, чтобы родить клану лучших воинов и прекраснейших женщин.
А на следующий день привели они Крошку Лиса на место схода кланов, чтобы предстал он перед старейшинами и стал сыном рода; и так поступили они по слову Халльблита, и ещё потому, что поверили его рассказу о Сверкающей Равнине и о Полях Бессмертия. Четыре девы стали сёстрами клана, а двух других с честью отослали домой к их собственному народу.
О Крошке Лисе говорится, что вскорости позабыл он и утратил всю премудрость, усвоенную от древних, как живых, так и мёртвых, и стал таким, как прочие люди, а вовсе не чародеем. Однако же отличался он исключительной доблестью и силой, и неизменно сопровождал Халльблита повсюду, и вдвоём свершили они немало подвигов, о которых памяти не сохранилось, однако ни эти двое, ни другие люди Ворона более не попадали на Сверкающую Равнину и ничего не слышали о её обитателях.
НА ТОМ ЗАКАНЧИВАЕТСЯ ПОВЕСТЬ О СВЕРКАЮЩЕЙ РАВНИНЕ, ЧТО ЗВАЛАСЬ ТАКЖЕ ЗЕМЛЁЙ ЖИВУЩИХ И ПОЛЯМИ БЕССМЕРТНЫХ.
1890
Комментарии
«Сказание о Доме Вольфингов и всех родах Марки, изложенное в стихах и прозе» (A Tale of the House of the Wolfings and All the Kindreds of the Mark Written in Prose and in Verse) было впервые опубликовано в 1889 году. В отличие от более поздних романов, время и место действия, а также нравы народов, находящихся в центре повествования, автор описывал, опираясь на известные к концу XIX века исторические данные.
Исторические готы – союз древнегерманских племён, сложившийся на Висле в начале нашей эры. Позже готы переселяются оттуда на нижнее Поднепровье. Хотя имя «готы» является собирательным обозначением большого союза племён в «Сказании…», тем не менее Моррис описывает родовое общество героической эпохи, а быт «готов» больше похож на быт времени, названного историками доримским железным веком. Это была эпоха существования ещё нерасчленённого общегерманского массива, и ни о каких готах для той эпохи говорить уже не приходится.
Таким образом, несмотря на исторический фон повествования, Моррис вводит в роман и довольно сильные черты утопии. Опираясь при подробных описаниях быта германцев на известную в его время информацию (а во многом, скорее всего, на теорию, изложенную Ф. Энгельсом в «Происхождении семьи, частной собственности и государства»), Моррис в то же время не выбирает конкретного момента истории готов, его больше интересует идеология родового общества. Он идеализирует жизнь этого общества, героизируя его. Характерной чертой этой героизации является нерасчленённость функций поэтической и обыденной неритмизованной речи (персонажи свободно переходят на стихи, когда говорят эмоционально). До Морриса такие переходы были узнаваемой чертой шекспировской драмы.
Отходом от жанра исторического романа является и смешение реалий различных эпох: прагерманское, готское, древнеанглийское и древнеисландское оказывается разбавленным отдельными чертами позднего готического Средневековья или даже античности. Наименования готского языческого пантеона богов, как и прагерманского, можно только восстановить с помощью лингвистического анализа, тогда как скандинавский пантеон хорошо известен отечественному читателю по переводу Старшей Эдды и исландских саг, поэтому в комментариях мы будем указывать именно англо-скандинавские параллели, не углубляясь в этимологический анализ.
Первоначально Уильям Моррис предполагал создать трилогию, основанную на историческом материале: «Сказание о Доме Вольфингов», «Корни гор» и «Повесть о Дезидерии». В итоге он отходит от этой идеи, и «Повесть о Дезидерии» остаётся ненаписанной. Роман «Корни гор» является своего рода продолжением «Сказания о Доме Вольфингов». Здесь изображается уже распадающееся родовое общество. Стихотворные вставки (в отличие от «Сказания…») появляются исключительно в виде песен, жизнь становится всё более прозаической. Возникает первичная специализация отдельных родов: городские и лесные ремёсла, пастушество.
Оскар Уайльд в своём обзоре 1889 года, опубликованном в «Пэлл-Мэлл Гэзетт», называя роман произведением «чистого искусства», отмечает, что отмежевание стиля повествования от обыденного языка современности, также как и чередование стихов и прозы в средневековом духе придаёт произведению необычное очарование. «Если результат прекрасен – метод оправдан», – пишет он.
Интересно отметить и заметное влияние, которое оба романа недописанной трилогии оказали на эстетику Толкина, признававшего, что «Мертвые болота и подступы к Мораннону отчасти обязаны Северной Франции после битвы на Сомме. А еще больше они обязаны Уильяму Моррису и его гуннам и римлянам, как, скажем, в “Доме сынов Волка” или в “Корнях горы”»[22]. Толкин заинтересовался стилем Морриса ещё в юности. В одном из ранних писем (к Эдит Брэтт; октябрь, 1914 года) он пишет: «Помимо всего прочего, я пытаюсь переложить одно из преданий [речь идёт о карело-финском эпосе «Калевала» – прим. А. А.] – великолепнейший сюжет и самый что ни на есть трагический, – в виде небольшой такой повести, отчасти в духе романов Морриса, со стихотворными вставками тут и там…»
Глава I
ширины она была такой же, как Темза у Шина во время прилива
Шин – древнеанглийское название города Ричмонда; ныне западное предместье Большого Лондона.
именно до этого уровня во время зимнего половодья доходила вода
Зимнее половодье – вероятно, Моррис описывает Вислу, у притоков которой половодье может быть и в феврале – марте, а в английском мировоззрении это зима.
река звалась Темноводной, Сверкающей или Рекой Бранибора
Бранибор – славянское соответствие германского слова, означающего пограничный лес, место, где никто не живёт, место, где не действует закон. То же слово Mirkwood у Толкина в русском переводе – Лихолесье, Сумеречный лес, Сумеречье, Чёрный лес и др.
это расчищенное место посреди леса называли Средней Маркой
Марка – в Средние века этим термином называли пограничные владения. Первоначальное значение слова в прагерманском языке – граница. Характерно, что соответствующий термин древнескандинавского языка имел также значение «лес». Заметим, что у Толкина Рохан называется сходно: Риддермарк и Марка.
бражный зал Вольфингов Средней Марки стоял на вершине холма
Бражный зал древних германцев – изначально длинное деревянное строение, не разделённое на комнаты. В «Корнях гор» мы встречаемся уже с более поздним вариантом, где имеются стенные ниши, которые можно отгородить занавесями. Типичное внутреннее убранство бражного зала изобразил Толкин на своей иллюстрации к дому Беорна.
составляли вместе телеги, продолжая сражение под их защитой
Имеется в виду вагенбург. См. комм. к гл. IV.
вдоль торцовой стены от столба к столбу были растянуты шпалеры
Шпалера, или гобелен – настенный безворсовый ковё с сюжетной или орнаментальной композицией, вытканный вручную. Зачастую шпалеры, связанные одной темой, образовывали ансамбль для украшения помещения в едином стиле.
Во второй половине XIX века шпалерных мануфактур практически не осталось. Уильям Моррис сам пытался возродить искусство классического средневекового ткачества. Работая по несколько часов в день на станке, он освоил ремесло ткача и в 1881 году открыл в Мертонском аббатстве собственную шпалерную мастерскую, где был и художником, и ткачом, и красильщиком. Наиболее известны циклы шпалер Морриса на библейские сюжеты и по мотивам легенд артуровского цикла.
Глава II
огромный боевой рог Вольфингов, вырезанный из бивня чудища Северных морей
Остаётся неизвестно, что послужило материалом для рога. Напрашивается, конечно, бивень нарвала (который в Средние века часто выдавали за рог единорога), но он не подходит по размеру – слишком узок.
звали темноволосого вождя Тиодольф
Тиодольф – имя, происходящее от древескандинавского iulfR или ilfr (варианты). Исландский аналог (а Моррис профессионально занимался переводами с исландского) – jlfur. Имя состоит из двух компонентов: JO означает «народ», а ULF – «волк».
язык – чужой язык
Welsh – дословно «валлийский». В этом месте автор дает примечание, что словом Welshmen персонажи его романа называли не жителей Уэльса, как мы, а всех чужих, то есть все народы Европы, кроме готов, или тевтонов. Современные историки указывают, что это слово происходит от прагерманского обозначения кельтов. Кельтов сам Моррис называет кимрами (см. комм. к гл. VI).
Глава III
кольчуги наши отражали свет их
В данном месте имеется в виду бэрни (byrnie) – англосаксонская короткая кольчуга с рукавами до локтя. Кроме этого вида кольчуги в романе, как и в других произведениях, часто упоминается и хауберк – длинная кольчуга с капюшоном, а возможно, и с пришитыми варежками.
ты видел труса, чьё копьё навеки сомкнёт уста могучего
В раннесредневековом обществе, как и в обществе гомеровской Греции, считалось, что использовать метательное или стрелковое оружие – удел труса или раба. Честный бой мог быть только лицом к лицу.
Глава IV
такие ограды из телег Вольфинги называли вагенбургом
Вагенбрг, или вагонфорт (Wain-burg) – передвижные полевые укрепления из повозок, применявшиеся как в древности, так и в Средневековье. Похожие укрепления у готов описывал Аммиан Марцеллин – офицер римской армии, живший в IV веке.
большинство носили за спиной маленький круглый щит
Здесь имеется в виду баклер (buckler) – круглый деревянный щит, окованный железом, диаметром от 20 до 40 см. Часто использовался как вспомогательное оружие.
Глава VI
эти чужаки весьма доблестны
Чужаки – и вновь в оригинале Welshmen, дословно «валлийцы».
это же тот народ из лэ
Лэ – лиро-эпический стихотворный жанр Высокого Средневековья (XI–XIV века), близкий к рыцарскому роману. Моррис часто использует термины, характеризующие реалии более позднего времени, чем описываемое им.
в давние времена мы были дружны с кимрами
Кимры – по-валлийски означает «соотечественники», самоназвание валлийцев (жителей Уэльса), но Моррис использует это слово для обозначения вообще всех кельтов (см. комм. к гл. II).
не вижу тела в зелёной котте
Котта – туника с узкими рукавами и с застёжкой у горловины, часто шившаяся из тканей двух контрастных цветов.
похожий на священное животное Фрея вепрь
Моррис использует англосаксонские имена германских божеств. Так, Фрея мы обычно знаем под именем Фрейр как бога лета и плодородия. Он покровительствует миру на земле, а его священным животным считается кабан.
вепрь, которого запекали на праздник солнцеворота
Праздник солнцеворота, Йоль – Yule или Yuletide – германский языческий праздник, органически влившийся позже в народные святочные гуляния. Изначально праздновался в самую длинную ночь в году, когда произносили клятвы на голове кабана, поскольку считалось, что так они доходят до самого Фрея. Этот же мотив Моррис использует и в романе «Корни гор».
Глава VII
твоя Вала ничего не видела
Вала – то же, что и скандинавская Вёльва – провидица, почитаемая как божество. Вновь англосаксонское имя у Морриса, тогда как в России большее распространение получили древнескандинавские варианты.
Глава VIII
сними с моей шеи это кольцо
Имеется в виду шейная гривна, или торк, – украшение в виде кольца с несомкнутыми концами, носившееся на шее. Особой популярностью пользовалось у кельтов в качестве культового атрибута воина.
дети Тюра
Тюр (или Тиу) – англосаксонский аналог древнескандинавского Тира, божества военной доблести.
Глава XV
римляне были от нас на расстоянии в полфарлонга
Фарлонг (ок. 200 метров) – в англосаксонской Англии: длина полосы пашни, которую в течение дня могла обработать одна восьмиволовая упряжка. Ширина такой полосы при этом равнялась одной десятой фарлонга.
Глава XVI
он был в боевых доспехах с большим широкополым шлемом
Здесь имеется в виду шлем Высокого Средневековья, носивший в разных странах названия айзенхута, шапеля или капеллины.
Глава XVIII
и свободные, и невольники толкали камни
Толкание камней – народная игра кельтского происхождения, близкая к толканию ядра.
Читать бесплатно другие книги:
