Сказание о Доме Вольфингов (сборник) Моррис Уильям

Глава XXVIII. Воины Дола встречаются со сбежавшими невольниками

Ещё прежде, чем прошла ночь, Даллах, поднявшись, сказал:

– Добрый народ, вы сейчас будете спать, но я прошу вас – выставите хорошую охрану, и если вы согласитесь поступить по моему совету, то не разжигайте завтра утром костра, ведь в утреннем воздухе дым густой, и его видно, словно маяк. Я же оставляю вас здесь – отдыхайте, а сам отправлюсь по своему делу.

Его упрашивали поспать и отдохнуть после стольких трудностей и говорили, что никто не торопится вернуться в Дол час в час. Но Даллах возразил:

– Нет, луна сейчас высоко, и светло, словно днём, а я найду дорогу даже и при свете звёзд. Вам же небезопасно оставаться здесь надолго. Более того, если я сейчас отыщу этих людей, и смогу с ними хотя бы часть пути пройти под покровом ночи, это уже будет очень хорошо. Ведь если нас снова схватят, то огонь костра будет для нас желанней смерти, что уготовили нам смуглолицые. Угощение и надежда, которые я получил от вас, уже укрепили меня, а когда мы доберёмся до вашего города, то там у меня будет достаточно времени на отдых и сон.

Божественноликий сказал:

– Разве я не должен пойти с тобой, чтобы посмотреть на этих людей и на те места, где они скрываются?

Даллах улыбнулся:

– Нет, воин, тебе не следует идти. Знаешь, что я думаю? Если они заметят, что меня сопровождает отряд воинов, то решат, будто я привёл к ним врага, и бегут, а может, и нападут на нас. Когда я увидел тебя, ты стоял совсем близко, и я понял, что ты не из числа смуглолицых, но они увидят только, как сверкает издалека твоя броня, а для них любой вооружённый человек – враг. Господин, ты не знаешь сердца невольника, не знаешь, какой там живёт страх, какое сомнение. Нет, я и сам сниму с себя эти одежды, что вы подарили мне, и пойду полуголым, чтобы они больше доверяли мне. Я только возьму в руку копьё да повешу на шею нож, если вы дадите мне всё это, чтобы при худшем исходе меня не смогли взять живым.

С этими словами Даллах сбросил с себя одежду. Ему дали оружие и пожелали доброго пути, и он пошёл, стараясь держаться поближе к тени. Выставив стражу, воины легли спать.

Проснулись рано утром. Светило солнце, в терновнике пели дрозды. Всё казалось мирным. Лёгкая дымка тумана ещё висела над склоном прибрежного утёса. Воины спустились к воде и умылись. Оттуда большая часть вернулась к укрытию в терновом кустарнике, а четверо пошли вверх по течению реки к дубовому лесу, чтобы пострелять оленей, ещё пять человек были отправлены осмотреть округу. Сам Божественноликий со стариком Камнеликим перешли по броду поток и поднялись по пологому склону утёса на самую его вершину. Оттуда они осмотрели округу – не заметят ли какого движения, но ничего необычного не было видно: только горы да лес, особенно густой и высокий на северо-востоке. Их лагерь хорошо просматривался с утёса, и это не понравилось Божественноликому, ведь кто-нибудь из врагов тоже мог вскарабкаться сегодня на утёс. Утро выдалось ясное. Когда Божественноликий взглянул на северо-запад, ему показалось, что он видит столб дыма, поднимавшийся в воздух над лесистыми горами там, где они закрывали восточную часть горизонта, вдали, за ними, виднелись только высокие горы Чёрной Пустоши, да ещё дальше вздымались покрытые снегами пики. Этот дым был не такой, какой бывает от большого костра, это был, скорее, лёгкий дым, пятном висевший на бледно-голубом небе, как бывает, когда на пустоши жгут вереск.

Юноша указал на дым Камнеликому, но тот засмеялся:

– В Розовой долине готовят еду: хотел бы я, чтобы сейчас за мной стояло несколько сотен воинов с топорами и копьями!

На лице юноши появилась улыбка:

– Точно. Но где же, скажи, все эти эльфы да лесные духи? Что же мы их не видим? Много в лесу встречается как тёмного, так и прекрасного, но мне кажется, что троллей и эльфов времён твоей молодости мы просто распугали.

– Возможно, сын мой. Так случалось и раньше: когда один род людей изгоняет из земли другой, обитавший там прежде, то духи и эльфы, что любили прежних жителей, тоже исчезают. Возможно, они уходят в самые дальние пустоши, куда редко заглядывает человек.

– Понятно, вполне может быть. А ты, значит, считаешь, что раз их здесь больше нет, то нас скоро изгонят?

– Не думаю, что нас изгонят. А вот твоих друзей, что теперь живут в Долине Теней, уже изгнали. Кроме того, все ли мы так уверены, что те враги, на которых мы охотимся, люди? Поверь, в пылу битвы я буду разить их, имея к ним жалости не больше, чем мой меч, словно бью нечто, чему незнакомы человеческие скорби.

– Так же точно буду разить их и я. А что ты думаешь о беглых невольниках? Получим ли мы от них полезные сведения, или Даллах приведёт сюда врага? Именно чтобы получить ответ на этот вопрос я и взобрался сейчас сюда, на этот утёс – оглядеть земли вокруг.

– Нет, я видел многих людей и считаю, что Даллах говорит правду. Думаю, вскоре можно ожидать новых сведений от его спутников. Они-то как раз, может, и видели эльфов да лесных духов. Об этом я с радостью их порасспрашиваю, а потому и жду с нетерпением.

Божественноликий сказал:

– А я немного боюсь увидеть их: тряпьё вместо одежд, нужду, рубцы от ударов плетьми. Мне было больно смотреть на Даллаха, когда вчера вечером он впервые отведал нашей еды – он набросился на неё, словно голодный напуганный пёс. Более того, когда они окажутся в Доле, они же будут вести себя точно так же. Не решат ли они, что мы негодный народ, рождённый жить в неволе?

– Может, решат, – сказал Камнеликий, – а может, и нет. Они же лишь недолго были невольниками, и я верю, что немного времени пройдёт, прежде чем ты увидишь, как сильно они изменятся благодаря обильной пище и отдыху. В конце концов, сам Даллах держит себя как подобает доблестному воину. И в том, что решился бежать, он тоже проявил доблесть. Но смотри же! По тому склону в нашем направлении спускаются люди. Похоже, что это наши гости, среди них нет смуглолицых. Пойдём же и мы в лагерь!

Божественноликий посмотрел в ту сторону, куда указывал старик, и увидел с высоты утёса тускло-серые очертания людей, ползущих от тени к тени в сторону их лагеря. Юноша подумал, что они были похожи на диких пуганых зверей, боящихся увидеть охотника.

Он отвернулся. На сердце его были гнев и печаль. Двое воинов сошли с утёса и, перейдя поток, вернулись в лагерь, не увидев с высоты почти ничего, о чём можно было бы рассказать.

Когда они вернулись в лагерь, все воины уже окружили Даллаха и других беглецов. Они расступились, пропуская своего вождя и его советника, которые осмотрели пришедших – их оказалось намного больше, чем ожидалось: двадцать три мужчины и восемнадцать женщин, не считая самого Даллаха. Увидев юношу и старика, прошедших сквозь круг воинов, и поняв, что это вожди, некоторые из беглецов бросились перед ними на колени, умоляюще сложив ладони и целуя ноги воинов Дола и подолы их одежд. Из их глаз струились слёзы. Другие стояли недвижно, смотря перед собой с глупым видом. Третьи переводили взгляд с лица на лицо, а лица воинов Дола были здоровые и почти все светились счастьем, хотя на некоторых из них беглецы могли прочитать грусть и удручённость, появившиеся от вида несчастных. Четвёртые постоянно повторяли на своём языке одно-два слова, – Даллах объяснил Божественноликому, что они просили еды.

Следует сказать, что несчастные беглецы находились в различном состоянии. По большей части в одном из трёх: во-первых, было семь человек из Розовой долины и пятеро из Серебряной, которые только недавно добрались до леса. (Даллах знал лишь о двоих из Серебряной долины, так как остальные присоединились к беглецам совсем недавно.) В числе этих двенадцати было семеро женщин, и все они были одеты лишь в лёгкую котту или рубаху, ибо так обычно смуглолицые одевали своих невольников. Беглецы захватили с собой оружие: у них было шесть топоров, одно копьё, один меч, пять ножей, да ещё у одного мужчины были щит.

Но хотя эта группа и была одета и вооружена, в какой-то степени им было хуже всего. Робкие, съёжившиеся, хмурые, они стояли, потупив усталые глаза. Многие были изувечены: у одного мужчины была отсечена левая рука, у другого не хватало трёх пальцев на ногах и были порваны ноздри, третий хромал, и ещё у четверых недоставало ушей. При этом все они были сильно избиты плетьми. Хуже всего себя чувствовали те трое, что пришли из Серебряной долины позже других: у них был угрюмый блуждающий взгляд, они сжимались каждый раз, когда кто-то подходил к ним близко, они никогда и никому не смотрели в глаза, разве что вскоре начали смотреть Божественноликому, да и то словно ластясь, как пёс ластится к хозяину. Женщины были столь же робки, как и мужчины, за исключением двух в яркой одежде. У них были мягкие руки и белая кожа. Только последние дни пути через лес оставили на ней свои следы. Это были наложницы смуглолицых.

Таковы были те, кто только недавно бежал в лес. Другие же, вроде Даллаха, жили здесь уже несколько месяцев. Их было восемнадцать человек, считая и мужчин, и женщин. Одежды на них было мало, а некоторые пришли совершенно нагими, так что на их телах, как на теле Даллаха, были хорошо видны старые отметины, оставшиеся от побоев. Кожа их потемнела под солнцем и ветром, среди них было и несколько покалеченных мужчин. Но несмотря на свою наготу, они держали себя увереннее и мужественнее, чем те, кто сбежал позже них. Хватало у них и оружия, отобранного у их врагов, – почти у каждого был клинок или что-то ещё. Четверо из них были из Серебряной долины, Даллах не знал их.

Кроме этих двух групп было ещё одиннадцать человек, живших в лесу уже годы, не то что месяцы. Они были обветрены, косматы, с грубой кожей – больше похожи на дикарей. Некоторые сделали себе из шкур штаны или просто набедренную повязку, другие же оставались нагими всё это время. Оружия из долины у них было мало, но они были вооружены луками, изготовленными из лещины или горного вяза, с тетивой из оленьих кишок. Для наконечников стрел они использовали острые камни. Копья также были изготовлены ими самостоятельно. Были у них и огромные дубины из дуба или остролиста. Кто-то сплёл из ивовых ветвей небольшие щиты, покрыв их кожей, – это были воины. У них имелось несколько стальных ножей, но они уже наловчились использовать вместо них острые камни. Четверо из числа воинов были женщинами.

Трое мужчин были из рода Волка из Серебряной долины, в лесу они жили уже десять лет. Совсем одичав и потеряв надежду встретить сородичей, они выделялись среди остальных своей горячностью, отвагой и ростом, возвышаясь над ними на голову и больше, ведь почти все беглецы были низковатыми, хотя сильными и крепкими от природы.

Следует сказать, что хотя Даллах и собрал вместе всех этих беглецов, но до того они не жили одним народом. Они не осмеливались жить так, опасаясь, как бы смуглолицые не узнали об этом и не напали на них. Потому они и хоронились в пещерах да чащах по трое или подвое или даже поодиночке, как Даллах, который был сильным и отважным воином, а потому он и бродил по лесу гораздо больше других и знал многих беглецов. Даллах сказал, что не сомневается в том, что в лесу есть и другие, но тех, кого он мог, он собрал. Время от времени некоторые из сбежавших невольников умирали, других отлавливали их хозяева и жестоко убивали. Стариков среди них не было. Самому старшему, по словам Даллаха, было не более сорока лет, хотя на вид многим можно было дать и больше.

Божественноликий смотрел на этих несчастных. Он подумал, что мог бы и испугаться их вида. Ведь он оказался лицом к лицу со Скорбью Земли, о которой он ранее ничего не знал, разве что слышал в какой-нибудь песне сказителя. Когда он думал о минутах, ставших часами, о часах, ставших днями, что составляли жизнь этих людей, сердце его начинало болеть. Юноша онемел, будучи не в силах что-либо сказать, хотя он и видел, что воины ждут его слов. Он махнул им рукой, и его поняли, так как слышали, как Даллах объяснял, что некоторые из беглецов просят еды. Воины живо принесли все, какие были, припасы. Пищу разложили на траве и принялись нарезать и подавать её, приглашая беглецов есть столько, сколько они хотели. И вновь, когда воины смотрели на то, как едят беглецы, их охватила печаль. Сами жители Дола, хоть и были весёлым народом, за столом всегда оставались вежливыми, внимательно следя за собой. Беглецы же ели как голодные дворняги, или прятали продукты, словно боясь, что кто-то может отнять их, или тряслись, поглощая еду, как коршуны, и не получая удовольствия, какое получают люди. Когда же еда закончилась, многие беглецы остались сидеть, грустные и удручённые, словно забыв обо всём.

Но вот Даллах встал и сказал Божественноликому:

– Господин благородного народа воинов, если можно, я посоветовал бы тебе, не откладывая больше, отправиться в город. Мы сейчас слишком близко к Розовой долине, и нас самих собралось очень много. Когда же мы сделаем следующую остановку, ты обратишься с речью к тем, кто последними пришёл из Серебряной долины. Они разговаривают на том же языке, что и ваши родичи, а мы, жители Розовой долины, по большей части разговариваем на другом языке, только в моём доме язык передавался от отца к сыну.

– Хорошо, – согласился Божественноликий, всё ещё разглядывая несчастных, присевших или прилегших на траву отдохнуть. Юноше казалось, что воспоминания о прошедших днях ещё преследуют некоторых из них – они повесили голову, и из их глаз на щёки стекали слёзы. Но другие, те, кто бежал из Серебряной долины раньше, не съёжились, как большинство, а шагали взад-вперёд, как звери в клетке, хотя на лице одного из них тоже были видны слёзы. Божественноликий взял себя в руки и обратился к отряду:

– Сейчас мы слишком близко к нашим врагам из Розовой долины, а потому не можем дальше отдыхать здесь. Нас слишком мало, чтобы противостоять им в бою. Мы снова придём сюда с войском после того, как те, кто нашёл у нас защиту, поведают нам всё, что смогут. Назовём же этот утёс Крепостью беглецов, пусть он будет нам памятной вехой, когда мы отправимся в Розовую долину.

Воины Дола мягко попросили беглецов подняться и отправиться вместе с ними в путь: к этому времени все уже собрались. С охоты пришли четверо воинов и принесли добычу, что было очень кстати – появилась еда на вечер или на следующее утро, ведь гости съели всё, что было припасено.

Ждать не стали, а сразу же отправились в сторону дома. Божественноликий попросил Даллаха идти рядом с ним и расспрашивал его о Розовой долине и смуглолицых. Даллах рассказал, что их было не то чтобы много, они, скорее, были самоуверенны. Было же их всего не более восьми сотен воинов. Женщин же их рода с ними не было, но смуглолицые возлежали, когда хотели этого, с женщинами из числа захваченных ими жителей долины и зачинали от них детей. Женщины рожали им, и все или почти все дети рождались отцовской крови. Из новорождённых мальчиков они по большей части воспитывали, а девочек сразу же убивали. Кроме женщин-невольниц, они владели и женщинами, которых приводили из походов, что небольшими отрядами совершали на Равнину, нападая там на путников. Некоторых наложниц, впрочем, они покупали в городах Запада.

Что же до числа жителей Розовой долины, её природных жителей, то Даллах сказал, что их около пяти тысяч. Несколько тысяч из них подходят для того, чтобы держать оружие, если, конечно, им хватит на это мужества, а его-то у них и недостаёт. Когда же Божественноликий начал подробно расспрашивать его, Даллах сказал, что, по его мнению, невольники нападут с тыла на своих хозяев, если случится битва.

Даллах рассказал, что народ Розовой долины прежде, до порабощения, был мирным и дружным народом. Но смуглолицым доставляет удовольствие сеять раздоры между невольниками, а потом разрешать их мечом и щитом или ещё как. А побеждённых, кроме серьёзно раненных, они бьют плетьми, или увечат, или даже убивают, словно соревнуясь друг с другом. Даллах поведал юноше и множество других печальных историй, какие не стоит и пересказывать, так что военный вождь шёл печальный и сердитый, сжав зубы и положив руку на рукоять меча.

Так они шли, пока не наступила ночь, и знаки, которые отряд оставлял на своём пути до Крепости беглецов, стали почти неразличимы. Тогда, выставив необходимую стражу, сделали привал в одной маленькой долине. Так как теперь они были уже далеко от Розовой долины и числом превосходили те мелкие отряды смуглолицых, что могли здесь оказаться, то зажгли костры и приготовили дичь, порадовав беглецов, а затем легли спать посреди дикого леса.

Когда наступило утро, отряд сразу выступил в путь. Жители Дола радовались обратной дороге, но радости беглецов не было предела. Большинство из них всё ещё не могли чувствовать себя спокойно и считали каждую минуту, дожидаясь прихода в Дол. За этот день они надеялись проделать большую часть пути, хотя и вышли только вчера вечером.

Как бы то ни было, в полдень остановились на отдых. Божественноликий попросил Даллаха помочь – вождь хотел произнести перед беглецами речь, и, в первую очередь, переговорить с теми тремя, которые уже давно сбежали из Серебряной долины. Даллах привёл беглецов к Божественноликому. Оказалось, что хотя они и могли разговаривать с вождём на его языке, но в лесу в одиночестве они так редко говорили, что, по крайней мере, сначала из них нельзя было вытянуть ни слова.

Беглецы рассказали, что скитаются по лесу уже более девяти лет, а потому мало знают о том, что происходит в их родной долине в последнее время. Впрочем, они подтвердили поведанное Даллахом о смуглолицых. Они сказали, что смуглолицые находят удовольствие в лицезрении мучений и унижений. Они даже полагали, что смуглолицые могут оказаться и не людьми вовсе, а троллями. Беглецы рассказали также, что с тех пор, как они поселились в лесу, они убили немало врагов, поджидая их при случае в засаде, и что в этой войне они уже потеряли двоих из числа своих товарищей. Когда Божественноликий спросил, каково, по их мнению, число смуглолицых, беглецы ответили, что считали их ещё прежде, чем те ворвались в Розовую долину. Тогда, если они всё верно помнят, смуглолицых было около трёх тысяч человек – все воины. Менее одной тысячи напали на Розовую долину, некоторые из них погибли, а сколько ещё ушло в диколесье в числе небольших отрядов, никто не знает. Число же смуглолицых в Серебряной долине не уменьшилось, так как спустя два года после того, как рассказчики сбежали в лес, в Серебряную долину прибыло ещё три отряда или племени смуглолицых по триста шестьдесят человек каждый. С их приходом жестокости и унижения в долине во много раз увеличились, и невольники начали умирать ещё чаще. Это заставило смуглолицых выйти за пределы Серебряной долины, потому они и напали на Розовую долину. Когда вождь спросил, сколько исконных жителей ещё могло остаться в Серебряной долине, лица беглецов помрачнели. Казалось, беглецы чрезвычайно разгневались. Они ответили, что хотели бы надеяться, что те, кто не был убит во время войны, все уже были мертвы, но они боялись, что там оставались ещё живые, и среди них, возможно, было немало женщин.

Наступило время, когда отряд должен был продолжить путь, и разговор прекратился. После ужина, во время ночной остановки, Божественноликий попросил Даллаха привести к нему уже кого-нибудь из тех, кто сбежал из Серебряной долины недавно. Даллах привёл мужчину и женщину, спасшихся оттуда только в этом месяце. Если воины благородного народа были немногословны из-за снедающего их гнева и долгой жизни в диком лесу, то мужчина, которого теперь привёл Даллах, мало говорил из-за своей тупости и усталости от притеснений. Зато язык женщины был довольно хорошо подвешен, и она, казалось, получала удовольствие, рассказывая о том, как её унижали. Как уже было сказано, она была одета лучше, чем большинство беглянок из Розовой долины. В самом деле, можно было заметить, что наряд её яркий, и если он в некоторых местах и был испачкан или порван, то это случилось во время скитаний по лесу, а не во время рабства. Она была молодой и красивой женщиной с чёрными волосами и серыми глазами. В тот день она умылась из лесного ручья, пересекавшего отряду дорогу, и оправила, как могла, своё платье, нарвала лесной дымянки и из неё сделала себе венок. Теперь она сидела напротив Божественноликого, а её товарищ стоял, прислонившись к дереву, и пылко смотрел на неё. Воины Дола собрались вокруг, чтобы услышать её историю, и теперь дружелюбно разглядывали двоих беглецов. Женщина улыбнулась воинам, особенно благосклонно улыбнулась Божественноликому и начала свой рассказ:

– Ты послал за мной, господин, и, думаю, ты хотел бы услышать короткий рассказ. Ведь если рассказывать мою историю подробно, рассказывать обо всём, что я перенесла, то рассказ выйдет слишком печальным, не смотри, что у меня гладкая кожа да красивое тело. Я была наложницей одного из вождей смуглолицых. В его доме собиралось множество прославленных воинов, а потому вы можете задавать мне любые вопросы – я немало слышала из их разговоров, и, возможно, вспомню услышанное. Вы спросите меня, бежала ли я от стыда – ведь я, свободная женщина, рождённая свободным народом, должна была безвозмездно делить ложе с врагами моих родичей – должна признаться, что не со стыда. Жители нашей долины слишком долго были невольниками, чтобы стыдиться. Если вы, опять-таки подумаете, что я бежала, потому что под ударами кнута несла печальную ношу, то взгляните на мои руки и на моё тело, и вы увидите, что на их долю выпало немного трудов. Бежала я и не потому, что не могла больше выносить побоев, то и дело достававшихся мне, а этого невольники натерпелись, даже те, кого ценят за красоту и с кем стараются обращаться мягче. Невольники умеют хорошо переносить побои, они хорошо сносят и страх умереть от таких побоев. Но предо мной стояла ужасная и верная смерть. Я решилась бежать сама, никому не сказав об этом из страха, что кто-нибудь невольно проговорится. Я сказала только тому, кто меня охранял – вот ему. Он бежал не от страха, а от любви ко мне, и я дала ему всё, что могла дать. Мы выбрались из дома и спустились по долине под покровом ночной тьмы. Целый день мы прятались в самой долине. Я дрожала от страха, даже думала, что умру от него, но мой спутник радовался тому, что он был рядом со мной, тому, что ему больше не надо было работать, тому, что прекратились побои – пусть даже всё это могло продлиться всего лишь день. Следующей ночью мы бежали дальше и ещё до наступления зари укрылись в лесу. Мы чуть не попались тем, кого послали в погоню за нами, так как они нас обогнали, пока мы прятались в долине. Что рассказать вам об этом? Они нас не увидели, иначе мы не были бы здесь, а лежали на земле, разбросанные по частям. Мой спутник знал лесные тропы, так как сопровождал в лесу своего хозяина, любившего охотиться в диких местах, не то что те люди. Он даже как-то провёл ночь на том утёсе. К нему он и привёл меня, зная, что окрестные места изобилуют лёгкой дичью, а у него с собой был лук. Там мы и встретили других из нашего народа, что бежали раньше нас, а с ними и Даллаха. А Даллах рассказал нам то, во что трудно поверить: будто есть один прекрасный молодой человек, похожий на божество, и будто ведёт он отряд искусных воинов, и будто они разыскивают нас, чтобы отвести в мирную и счастливую землю. А он (она указала на мужчину, бежавшего с ней) не хотел идти, опасаясь, что попадёт в неволю к другому народу, где меня у него заберут. Но я сама пошла бы, не взирая ни на что: я устала от леса, от грубой земли и трудного пути, и если у меня появится новый хозяин, то вряд ли он будет хуже предыдущего, даже в его лучшие времена, а ведь и того я могла выносить! Вот я и пошла, и рада этому. И буду рада, что бы вы со мной ни сделали. А теперь я отвечу на все ваши вопросы.

Женщина аккуратно сложила руки и с обожанием посмотрела на Божественноликого, а мужчина, что был с ней, немного нахмурился, но лицо его разгладилось, когда он перевёл взгляд на женщину.

Божественноликий подумал немного, а затем спросил женщину, слышала ли она в последнее время разговоры о делах и планах смуглолицых. Он попросил:

– Прошу тебя, сестра, ответь мне правдиво, ибо это важно.

Женщина молвила:

– Как я могу сказать тебе что-нибудь кроме правды, мой милый господин? Я хорошо помню последние разговоры: мой хозяин дурно обращался со мной, он ударил меня, и я была мрачной, а он, насмехаясь надо мной, сказал: «Вы, женщины, думаете, что мы не можем жить без вас, но вы глупы и ничего не знаете. А мы собираемся захватить новую землю, где женщин много и где они гораздо более красивые, чем вы. А вас мы оставим работать в поле, как и других невольников, или добывать серебро». Думаю, ты понимаешь, что это означает. Ещё он сказал, что они отдадут нас новому племени, более дикому, чем они сами. Прихода этого племени ожидали в долине в течение месяца, потому наши хозяева и должны были искать новые земли. И точно такой же разговор мы слышали каждый раз, когда им хотелось подразнить своих наложниц. Это, мой милый господин, только чистая правда.

Немного помолчав, Божественноликий снова попросил:

– Скажи, сестра, слышала ли ты о том, чтобы смуглолицых убивали в лесу?

– Да, – ответила женщина и побледнела. У неё перехватило дыхание, словно она подавилась. Но затем она продолжила: – Только говорить мне об этом труднее, чем обо всех горестях, что я перенесла. О них я многое могу тебе поведать и как-нибудь поведаю, если ты согласишься выслушать. Но это мне тяжко рассказывать из-за страха. Ведь это и было причиной, по которой я бежала. Моего хозяина убили в лесу стрелой. В ближайшие три дня его должны были возложить на погребальный костёр и сжечь, а с ним и трёх его наложниц, да трёх лучших его невольников, предав их пред этим страшным мучениям. Потому я и бежала, спрятав на груди кинжал, чтобы меня не настигли живой. Но жизнь мне слишком дорога, а потому я вряд ли убила бы себя.

Женщина горько расплакалась перед всеми от жалости к себе. Божественноликий спросил:

– Скажи, сестра, знаешь ли ты, кто убил твоего хозяина?

– Нет, – ответила она, всё ещё всхлипывая, – я ничего об этом не слышала, да и не поняла бы из-за своего страха. Гибель других смуглолицых, убитых ещё прежде, гибель многих из них – мы не знали, от чьей руки – сделала их ещё более жестокими к нам.

Она снова расплакалась. Божественноликий по-доброму обратился к ней:

– Не плачь больше, сестра, – теперь все твои страдания закончатся. Я сердцем чувствую, что мы победим этого недруга, мы положим конец их власти, и тогда наш Дол станет твоим домом: живи в нём спокойно!

– Я никогда не вернусь в Розовую долину! – И женщина, обернувшись к Божественноликому, поцеловала его ноги, затем она встала и повернулась к своему спутнику, он схватил её за руку и увёл прочь и, похоже, сделал это с большим облегчением.

Отряд расположился на ночлег в лесу и ранним утром снова отправился в путь, торопясь попасть в Дол до наступления ночи. Когда в полдень ненадолго остановились, чтобы все могли пообедать, Божественноликий вновь поговорил с беглецами. На этот раз он обратился к жителям Розовой долины и слушал одну и ту же историю, рассказываемую на разные лады, пока его сердце не утомилось от неё.

В этот последний день их пути Божественноликий вёл отряд напрямую через лес, чтобы оказаться на Дороге Дикого Озера, не заходя в Лесную деревню. И вот солнечным днём позднего марта часа в четыре пополудни отряд вышел в Дол. Там их встретила стража и сказала, что важных новостей нет. Воины Ликородного в дубовом лесу близ Кабаньей ловушки наткнулись на врагов числом в шестьдесят человек. Они убили нескольких из них, а остальных прогнали – в запутанной чаще их было сложно преследовать. Из числа жителей Дола в сражении двоих убили и пятерых ранили.

Что касается отряда Красной Куртки, то он не встретил ни одного врага.

Глава XXIX. Беглых невольников приводят в город Дола

Путники уже вышли из леса и теперь уверенно и спокойно продвигались по Портовой Дороге. Беглецы и воины шли одной гурьбой. Необычно было видеть такой союз: здоровье и богатство Дола с отрепьем, нищетой и наготой невольников. Казалось, кошмарный сон нарушил радость опрятной весны. Каждый, кого они встречали или нагоняли, забывал о своих делах, чем бы он ни был занят, и присоединялся к отряду, чтобы расспросить о новостях. Когда же они узнавали, кем были эти бедняки, освобождённые невольники Врага, они искренне радовались и ликовали. Многие женщины, да и мужчины тоже, впервые встретившись с такими бедами, нарушившими их приятную жизнь, рыдали от жалости и любви к страдальцам, которые теперь обрели свободу, и благословляли те мечи, что освободят и весь их народ.

По мере того как к отряду присоединялись новые попутчики, он шёл всё медленнее. Некоторые из живших поблизости возвращались домой и приносили оттуда для гостей пирогов и вина, приглашая их сесть на зелёную траву на обочине Портовой Дороги, отдохнуть, поесть и попить, чтобы взбодриться, и пока они отдыхали, девушки и парни пошли на луг и, нарвав весенних цветов, искусными привычными пальцами быстро свили венки и гирлянды и украсили ими головы и тела отдыхавших. Так они прикрывали наготу беглецов, и вот, наконец, понурые хмурые лица и обветренная кожа недавних рабов, едва находивших силы, чтобы умолять о пощаде, окружили переплетения молодых примул, ветки дикой сливы, покрытые молочно-белыми цветами, и продолговатые воронки нарциссов того оттенка, какого бывает нить в руках ткачихи, когда ей хочется порадовать себя видом вырастающего на тёмно-зелёной ткани жёлтого рисунка.

Вечер уже перерастал в ночь, когда отряд продолжил свой путь. До городских ворот оставалось менее фарлонга, как вдруг оказалось, что им навстречу идут музыканты – со свирелью и барабанами, скрипкой и арфой. С ними были и те, кто славился свои прекрасным пением, как мужчины, так и женщины. Во главе процессии шёл сказитель.

Соединившись, обе толпы построились так: впереди встали музыканты, следом двадцать воинов Божественноликого с обнажёнными мечами и воздетыми копьями. За ними несчастные беглецы, покрытые цветами: мужчины и женщины, все вместе, худые, грязные, со впалыми глазами. Можно было заметить, как у некоторых из них зарделись щёки, или засверкали глаза, или лицо увлажнилось слезами, – радость и ликование этого вечера взбодрили их и заставили забыть уже привычную печаль. За беглецами следовали остальные воины, а замыкала шествие пёстрая толпа жителей Дола. Всё это были высокие мужчины и красивые женщины в ярких одеждах, лица и кожа их сияли свежестью, волосы были гладкими, губы алыми, глаза блестели.

Сказитель обернулся к музыкантам, провёл смычком по струнам своей скрипки, и ему ответили остальные скрипки, а с ними и арфы. И тогда сказитель запел. Он пел древнюю песню, и все певцы вторили ему, соединяя свои голоса с его голосом. Вот, что они пели:

С этой песней отряд подошёл к воротам, и пред ними предстала Наречённая. Она разглядывала подходивших, прислонившись к столбу ворот. Печаль сошла с её лица, поверх зелёной котты девушка вновь надела лёгкое платье цвета пламени. Но на голове её всё ещё красовался позолоченный шлем, а к поясу в знак клятвы божеству был пристёгнут меч. Наречённая была в отряде Ликородного и принимала участие в последней битве. Она сражалась наравне с мужчинами, сражалась очень храбро, осталась цела и вернулась в город вместе с отрядом.

Девушка подошла поближе и, разглядывая толпу, встала недалеко от ворот. Когда она заметила среди вооружённых жителей Дола беглецов, лицо её зарделось, а глаза наполнились слезами. Она стояла, всё пытаясь понять, кто они такие. Дождавшись же, когда Камнеликий приблизился к ней, она схватила его за рукав и, оттянув немного в сторону, спросила:

– Что значит этот маскарад, друг? Кто так странно одел этих людей? И кто те трое, нагие, с яростным взглядом, но благородного вида?

Трое, что происходили из родственного народа, войдя в Дол, отдохнув и выпив по чаше вина, увидев венки и гирлянды из весенних цветов, которыми были обвиты, учуяв их сладковатый аромат, ступали гордо, не замечая собственной наготы. На них не было ни лоскутка, кроме набедренной повязки из оленьей шкуры. Они обменялись оружием с воинами Дола: один из них получил большой боевой топор, который теперь нёс на плече, и метательное копьё, полностью окованное медью. Другой – длинное тяжёлое копьё, что положил на плечо, а третий, громадного роста, – длинный широколезвенный меч. Темнокожие, они шли, обвитые цветочными гирляндами, и их длинные, выцветшие под солнцем волосы ниспадали им на плечи, – рослые, широко шагающие люди рядом с шаркающими мужчинами и легконогими женщинами из числа тех, что сбежали последними. Когда же они услышали музыку и увидели, что с триумфом подходят к городским воротам, в них возродились непривычные мысли из числа давно забытых, и воины уже не удерживали себя от слёз, так как чувствовали, как к ним возвращается радость жизни.

Не следует думать, что только они из всех беглецов взбодрились духом, облегчив свои страдания, многие из бывших рабов возвращались к жизни, чувствуя, как их измождённые тела ласкает свежий мягкий воздух Дола да обвевает нежный аромат цветов, висевший повсюду. Вокруг них были счастливые лица доброжелателей.

Камнеликий посмотрел на Наречённую – лицо девушки оросили слёзы. Старик не торопился с ответом. Он сказал:

– Дочь моя, ты спрашиваешь, кто так их одел? Их украсила так нужда. Они – образы того, чем мы будем, если полюбим бесчестную жизнь вместо славной смерти. Тогда мы попадём в руки Врага, а враги и были хозяевами этих людей. Те же из них, кто высок ростом, нашей крови, это родичи новых друзей Божественноликого. Они лучшие из числа побеждённых. Очень давно они бежали из неволи, а ведь, возможно, и нам потребуется бежать. Послушай, дочь моя, прошу тебя – будь радостной в той же мере, в какой ты доблестна, и тогда всё будет хорошо.

Девушка улыбнулась в ответ, и старик отошёл в сторону. Некоторое время Наречённая ещё стояла, наблюдая за тем, как ворота поглощают толпу идущих. Несмотря на жалость ко всем беглецам, мысли девушки почти полностью занимали высокие бесстрашные воины той крови, из которой было законно брать себе мужей.

Девушка оставалась на месте. Она стояла, а ветер сушил слёзы на её щеках. Наречённая думала о перенесённом этим народом горе, о побоях и насмешках, которые им пришлось претерпеть, о нищете и голоде. Она дивилась и смотрела на свои волосы, на свои прекрасные руки, на пальцы, украшенные кольцами, на изящную ткань своего платья, на нарядную вышивку на рукаве. Девушка нежно провела тыльной стороной ладони по своей гладкой щеке и улыбнулась. Она почувствовала весеннюю свежесть своих уст и вдохнула приятный аромат весны. Она живо представила себе своё цветущее тело – таким, каким иногда видела его в полный рост, отражённым в прозрачной воде летнего озера или в сверкающей стали зеркала, привезённого из земель Запада. Девушка думала и о том, как радостно было ей дышать жизнью, какая она сама нежная, чистая и здоровая, о том, что она никогда не знала голода, о том, как крепко любят её друзья и соседи. И тут она словно увидела перед собой избитые тела и понуренные лица беглецов и почувствовала стыд за печаль своего сердца и за боль от этой печали. И из страданий, причинённых стыдом и жалостью, пред ней выросли образы тех высоких свирепых воинов, и ей показалось, что она уже что-то похожее видела, словно во сне или в мечтах.

Так воины Дола и их гости прошли через городские ворота – с музыкой, пением, под ликующие крики толпы. Божественноликий попросил всех расступиться, и когда вокруг новоприбывших и вождя образовалось кольцо, громко произнёс:

– Жители Дола и Города! Эти люди, которых вы видите перед собой в таком жалком положении – те, кого наши заклятые враги себе в удовольствие обрекли на муки. Давайте же свершим отрадное дело – облегчим их страдания! Пусть вперёд выйдут те, кто считает, что не обеднеет, приняв в свой дом двоих-троих из наших друзей, если они согласятся жить вместе с вами. Так как я ваш военный вождь и обладаю правом, то я первым выберу того, кого введу в дом Лика. Смотрите же! Я хочу, чтобы это был тот мужчина (и юноша положил руку на Даллаха), которого я встретил первым и который нашёл для нас всех остальных беглецов, а ещё я выбираю вон тех высоких воинов, тех троих. Я считаю, они достойны того, чтобы быть рядом с военным вождём и следовать за ним в битву.

Сказав так, Божественноликий подозвал к себе трёх воинов из рода Волка. Даллах же уже стоял рядом с ним. Все возликовали.

Следующей вышла Наречённая и скромно и просто попросила:

– Военный вождь, позволь мне взять к себе тех женщин, что нуждаются больше других. Я приведу их в дом Вола, и мы посмотрим – может, жизнь там будет для них настолько счастливой, что горести прошлого станут казаться им лишь страшным сном.

Божествнноликий взглянул на Наречённую и подумал, что никогда ещё не видел её такой красивой. Стыд, с которым он смотрел на неё в последнее время, исчез, и сердце его наполнилось дружеской любовью к ней. Девушка ласково смотрела ему в лицо, и он произнёс:

– Сестра, поступай так, как велит твоя доброта, и пусть те, кого ты изберёшь, обретут счастье.

Наречённая серьёзно кивнула и выбрала из числа гостей четырёх женщин с самыми грустными и горестными лицами. Никто из мужчин их родов не вызвался идти с ними, и Наречённая повела беглянок домой, держа одну из них за руку. Необычно было смотреть на то, как идут эти двое, пересекая тени: несчастная бедняжка и прекраснейшая из женщин.

После этого вперёд один за другим выступали достойные жители Дола, по большей части из числа стариков, и уводили с собой кто одного бывшего невольника, кто двух, кто трёх, и чаще мужчина уводил женщину, а женщина мужчину, и никто не препятствовал им. Когда же гостей не осталось, те из жителей Дола, кому пришлось покидать собрание, не облагодетельствовав беглецов, были недовольны, и тогда послышались такие речи:

– Послушай, Имярек, не будь таким понурым. Мой гость да будет нашим общим, если захочет, и будет тогда жить у тебя месяц и у меня месяц. Только первый месяц пусть живёт у меня, ведь я первым его выбрал.

И другие подобные этим разговоры произносились тогда.

Предваряя события, можно сказать, что беглецы, проведя некоторое время среди жителей Дола, которые утешали их, одевали и хорошо кормили, похорошели так, что приятно стало смотреть. Было заметно, что их любят – особенно прекрасны стали некоторые женщины, черноволосые и сероглазые, с чистой белой кожей. Большинство из них были молоды, старшей исполнилось не больше сорока лет. Жительницы Розовой долины, а особенно из числа тех, которые раньше всего убежали в лес, очень скоро превратились в весёлых и добрых женщин. Те же, кто дольше всех находился в неволе, а особенно те из жительниц Серебряной долины, которые не были в родстве с родом Волка, ещё долго ходили хмурые и мрачные. От них было мало толка, если поручать им какую-либо работу, хотя своим друзьям из Дола они были преданы как собаки. Впрочем, некоторые оказались несколько вороватыми: если им нужно было что-нибудь, то они чаще брали вещь украдкой, нежели просили её. Жители Дола относились к таким происшествиям не как к дурным поступкам, а, скорее, как к шутке.

Лишь немногие из бывших невольников хотели вернуться в свои родные места. Никого нельзя было упросить отправиться в лес, а спустя день-другой после их прибытия в Дол даже хоть слово сказать о Розовой и Серебряной долинах. Во всех делах жители Дола обращались с беглецами как с детьми, всё желающими делать по-своему. Считалось, что у гостей теперь достаточно времени, чтобы прийти в себя. Все радовались тому, какими довольными выглядели их гости, как они похорошели, ведь жителям Дола всегда нравилось смотреть людей, прекрасных телом и радующихся жизни.

Даллах же и трое воинов из Серебряной долины из рода Волка теперь были рады пойти куда угодно – стоило только жителям Дола позвать их с собой. И ещё человек десять брались за оружие каждый раз, когда случалось сражение, что теперь стало происходить чаще, чем раньше.

Тем же самым вечером, о котором теперь пойдёт речь, Божественноликий и Камнеликий с отрядом с наступлением темноты встретили Ликородного, величественно одетого, а с ним Даллаха и воинов Серебряной долины – вымытых и коротко стриженных по обычаю тех воинов, что носят шлемы. На всех были яркие наряды, на боку висели боевые мечи, а на руках сверкали золотые кольца. И всё же трое воинов были суровы, а в глазах их оставалась всё та же грусть, что была раньше. Божественноликий, помня красоту, мудрость и любящую доброту Лучезарной, сочувствовал им. Как уже говорилось, это были сильные и рослые воины, а один из них был самым высоким из этого рода великанов. Имена же их были таковы: самый высокий звался Волчьим Камнем, другой Божественным Кабаном, а третий Копейным Кулаком. Божественный Кабан был моложе всех из них – ему исполнилось тридцать лет. Волчьему Камню было сорок. Все они вернулись в дом и, умывшись и одевшись, собрались в зале, где Старейшина и вожди сели на возвышении. Божественноликий вывел воинов из внешней пристройки, держа Даллаха правой рукой, а Волчьего Камня левой. Юноша выглядел подростком рядом с этим гигантом.

Увидев этих славных воинов и вспомнив, какое горе они недавно пережили, люди в зале поднялись со своих мест и закричали, радуясь за них. Божественноликий провёл воинов через зал и, встав перед возвышением, молвил:

– О, Старейшина Дола и вождь рода Лика! Вот я привёл к тебе врагов наших врагов. Я встретил их в диколесье и пригласил в наш дом. Я думаю, что они станут нашими товарищами и в день битвы будут сражаться бок о бок с нами. А потому прошу: прими этих гостей вместе со мной или выстави нас всех за дверь. Если ты захочешь принять их, то укажи для них места по своему усмотрению.

Тогда Старейшина встал и произнёс:

– Жители Серебряной и Розовой долин! Я приглашаю вас к нам! Будьте нашими друзьями, живите в нашем доме столько, сколько вам покажется нужным, и разделите с нами богатство этой земли. Сын мой Божественноликий, усади этих воинов на возвышение рядом с тобой и угождай им во всём.

Божественноликий отвёл гостей на возвышение: сам он сел по правую руку от своего отца, Даллаха усадил по правую руку от себя, за ним – Волчьего Камня, следующим Камнеликого, чтобы рядом с гостем сидел кто-нибудь из местных жителей, кто мог бы поговорить с ним и услужить ему. По правую же руку старика посадил Копейного Кулака, а за ним Божественного Кабана. Когда все расселись, а стол был накрыт, Железноликий, повернувшись к Божественноликому, взял его за руку и достаточно громко, чтобы слышать его могли многие, сказал:

– Сын мой Божественноликий, сын мой Златогривый, ты приносишь нам как удачу, так и неудачу. Прежде, когда ты странствовал по Диколесью в поисках сам не зная чего из страны твоих снов, ты навлёк на нас позор и стыд. Но теперь, отправившись вместе с соседями на поиски наших врагов, ты вернулся к нам с ценным грузом: с честью и радостью для нас. Мы благодарим тебя за эти дары. Я могу назвать тебя счастливчиком. Вот, родич, я пью за твоё здоровье и за то, чтобы удача не покидала тебя!

Старейшина встал и выпил за здоровье военного вождя и гостей. Все при этом несказанно обрадовались, вспоминая, как сильно отец гневался на сына во время последнего тинга у городских ворот. Люди закричали от радости и тоже выпили за здоровье Божественноликого, и пир в доме Лика продолжился, и был он необыкновенно весёлым, и всем казалось, будто война, приближавшаяся с каждым часом, окончилась, и они с триумфом вернулись домой.

Глава XXX. Ликородный отправляется к Розовой долине

Утром следующего дня Божественноликий совещался с Ликородным и Камнеликим о том, как лучше поступить. Все трое беседовали, сидя на возвышении в зале.

С того дня, как Божественноликий покинул Долину Теней, прошло всего восемь суток, но они были наполнены таким числом событий, да и сама жизнь жителей Дола так сильно изменилась с тех пор, что для всех троих, а особенно для Божественноликого время тянулось очень и очень долго.

Оставалось ещё двадцать дней до созыва Великого народного собрания. Ликородный считал, что есть ещё много времени, чтобы успеть что-нибудь предпринять. Он решил, что хорошо бы собрать отряд и напасть на смуглолицых в Розовой долине, ведь теперь есть люди, знающие обычаи врагов и способные провести воинов Дола кратчайшим путём по безопасным тропам. Но Камнеликому это предложение показалось не таким уж разумным. Ведь отряду пришлось бы менее чем за двадцать дней дойти до долины, сразиться с врагом, разбить его и вернуться обратно. В противном случае пришлось бы откладывать народное собрание, да и за это время многое могло произойти.

Камнеликий сказал:

– Мы предполагаем, что воинов Розовой долины лишь немногим меньше одной тысячи. И как бы мы ни напали на них, даже если неожиданно, они всё равно будут сражаться упорно. А потому мы не может послать на них меньшее число воинов, чем есть у них, а это оставит Дол без защиты. Если за это время что-то случится, то сражаться придётся нам – тем, кто останется.

Божественноликий на этот раз был согласен с Каменноликим. Он добавил:

– Если мы отправимся в Розовую долину, нам следует остаться там на какое-то время, чтобы нас не разбили в следующем сражении. Ведь если вы захватите её и сразу же покинете, то эти новости быстро дойдут до ушей смуглолицых из Серебряной долины, и те присоединятся к жителям Розовой долины, которых вы изгоните. Вместе они полностью уничтожат несчастных невольников. Ты же не сможешь забрать их всех с собой, а смуглолицым они будут уже не нужны, ведь те надеются добыть в Доле новых невольников обоего пола. Мы не можем так рисковать, нам следует оставаться здесь до тех пор, пока мы не встретим всех наших врагов и не превозможем их. Тогда несчастные невольники будут освобождены, а потом они и сами научатся защищать свою долину. Мой совет таков: мы сейчас же рассылаем по всему Долу Стрелы войны, и не только по Долу, но и пастухам и жителям Леса и назначаем день воинского сбора всего народа. Им будет день за четыре дня до начала великого Народного собрания. А тем временем мы будем охранять границы леса да иногда совершать набеги в самом лесу, чтобы очистить Дол от бродячих шаек смуглолицых.

– Хорошо, – ответил Ликородный, – но я прошу тебя, брат, дай мне сотню человек и своего Даллаха и позволь зайти поглубже в лес в направлении Розовой долины. И тогда посмотрим, что мы там найдём. Возможно, это будет что-то получше оленя или кабана.

Божественноликий ответил:

– В этом я не вижу вреда, если Даллах согласится пойти с тобой. Не буду же я заставлять его или кого-нибудь из бывших невольников. И всё же я считаю, что не следует тебе искать дороги в Розовую долину. Я сам собираюсь послать туда отряд, когда мы нападём на Серебряную долину. Пусть эти душегубы будут заняты в это время у себя дома. Впрочем, иди, найди Даллаха да собирай своих людей. Чем скорее ты выйдешь, тем лучше. Но я прошу тебя: не иди дальше, чем на три дня пути, иначе ты можешь не успеть вернуться домой вовремя.

При этих словах глаза Ликородного засияли от радости, и юноша вышел из дома, сразу отправившись искать Даллаха. Нашёл он его у городских ворот. Железноликий подарил Даллаху новый грозный меч и попросил назвать его Рассекателем Чащи и не выпускать из рук ни на мгновение ни днём ни ночью. Пусть он лучше лежит под подушкой, как новая игрушка мальчишки. Сейчас Даллах стоял, прислонившись к столбу городских ворот, и, наполовину вытащив из ножен меч, пристально разглядывал его лезвие. Меч и в самом деле был хорош – на его лезвии красовались тёмно-серые волнистые линии, словно волны Реки Бурной.

Ликородный поприветствовал Даллаха с улыбкой:

– Гость, если желаешь, ты можешь взять этот новый клинок работы моего отца, что пришёлся тебе по душе, в путешествие, которое порадует тебя.

– Конечно, – согласился Даллах. – Полагаю, ты хотел бы отправиться по следам своего брата и считаешь, что я – тот, кто укажет тебе нужную дорогу, а может, отведёт и дальше, чем ходил твой брат. Хотя некоторые и подумают, что я уже достаточно навидался Розовой долины и её окрестностей, я всё же пойду с тобой, ибо теперь я уже всецело человек – и телом, и духом.

С этими словами Даллах вытащил из ножен Рассекатель Чащи и взмахнул им в воздухе. Ликородный возрадовался этой перемене и сказал, что хорошо отплатит за его помощь. И вот уже они вдвоём отправились собирать отряд, а на следующее утро Ликородный вышел из города и вместе с Даллахом устремился в диколесье. Сто сорок воинов было в его отряде.

Божественноликий же ходил по Долу следом за Стрелой войны. Он заходил во все дома, разговаривал со всеми – юными и стариками, мужчинами и женщинами – и подробно рассказывал им о том, что свершилось и что, возможно, вскоре свершится. Его радовало то, что он видел и слышал. Все принимали его слова, и известия никого не страшили и не приводили в смятение. Вождь видел, что люди не попытаются бежать от войны. Шло время, и лишь на седьмой день вернулся Ликородный, приведя с собой ещё двенадцать беглецов, пять из которых были женщины. Из числа своих воинов он потерял четырёх, а Даллаха и ещё пятерых принесли ранеными на носилках. Вот что рассказал юноша.

Отряд добрался до Крепости беглецов в первой половине третьего дня пути. Возле утёса они встретили пятерых беглецов, которые не видели Даллаха в тот день, когда здесь был Божественноликий, но знали о происшедшем. Один из них был тогда болен и не мог уйти со всеми, но он рассказал другим, и вот теперь они бродили по окрестностям, ещё надеясь, что вновь появится тот славный воин. Они, ликуя, приветствовали отряд и принесли форель, что поймали в речке.

Остальных беглецов – пятерых женщин и ещё двоих мужчин – повстречали близ самого входа в Серебряную долину, направо мраке ночи на отряд смуглолицых, которые вели к себе семерых бедных пленников (пойманных ими беглых невольников), собираясь умертвить их наиболее жестоким способом в поселении Розовой долины. Ликородный сразился со смуглолицыми и освободил пленников, но не все враги погибли. Те из них, что бежали, навели на отряд погоню, нагнавшую жителей Дола на следующий день, когда они были ещё очень близко от Розовой долины, несмотря на старания как можно быстрее двигаться в сторону дома. Воинам Ликородного пришлось развернуться и сражаться с преследователями. Наконец, они отогнали смуглолицых и смогли продолжить свой путь домой. Шли они без промедления, не останавливаясь ни на минуту, пока не встретились с отрядом жителей Леса, вышедшим им на помощь. Только тогда воины смогли немного отдохнуть. Но оказалось, что они не окончательно оторвались от врага – смуглолицые вновь напали на них на следующий день. На этот раз их было очень много. Тем не менее, воины Дола вместе с воинами Леса, бодрыми, не израненными и отважными, быстро нанесли им поражение. Только тогда отряд добрался до города, оставив тяжело раненных в Лесной деревне, жители которой, как и можно было ожидать, остались верными соратниками Дола.

Погибшие и раненые в отряде были в первой битве. В ней против своих хозяев отважно сражались и освобождённые пленники. Про Даллаха Ликородный сказал, что это неудивительно, что он был ранен. Скорее, удивительно то, что его не убили – так мало внимания он обращал на вражеские клинки и копья, если видел, что мог поразить врага.

Вот что рассказал Ликородный. Божественноликий решил, что он поступил неблагоразумно, позволив ему отправиться в этот поход. Убийство нескольких смуглолицых было несоразмерно мало по сравнению с потерей стольких жителей Дола. В то же время вождь был рад освобождению беглых невольников и подумал, что это и в самом деле стоящая победа. Теперь Божественноликий решил, что никто не выйдет в поход, пока не придут новости от Могучеродного, поэтому с тех пор никаких свершений не было. Отряды только охраняли Дол от страны пастухов до горных пустошей над восточными перевалами.

Сам Божественноликий отправился к пастухам и поселился там у человека по имени Охотничий Пёс под Зелёным Посёлком. Этот человек созвал народ с округи, и все собрались у Зелёного Посёлка, расположившись на зелёной траве, а вождь рассказывал им, как до этого рассказывал всем остальным, о том, что свершилось, и о том, что надлежит свершить. Все радостно слушали его, и Божественноликий полагал, что никто из них не уклонится от войны, ибо все до единого заявили, что будут жить и умирать друзьями Дола. Все согласились, что больше им на Великом народном собрании сказать нечего.

Божественноликий покинул пастухов довольным. От них он направился к жителям Леса, где остановился в доме доблестного воина по имени Роща Сражений. На следующий день утром этот воин созвал народ на зелёную лужайку Дикого леса. Казалось, в деревне не осталось никого, кто бы не пришёл туда. Божественноликий поведал о происшедшем, и если жители Дола радовались и были готовы помочь, а пастухи показали себя смелыми и верными друзьями, то жители Леса выказали ещё большее, чем все они, желание прийти на подмогу. Каждый час до окончания сборов тянулся для них слишком долго. Божественноликому признались, что, наконец, наступает то время, которого они так долго и почти не надеясь ждали. Время, когда будет найден утерянный путь, кривое станет прямым, сломанное починится. Еда, питьё, сон и пробуждение – всё теперь для них превратится лишь в средство существования, пока не наступит тот день, когда две ветви детей Волка встретятся и станут одним народом, чтобы жить и умирать вместе.

Затем Божественноликий отправился обратно в город. Он опять встал близ тинга и посмотрел на Нижний Дол, как смотрел на него прошлой осенью. Ему пришло на ум, что всё сделанное и обещанное очистило землю от её беды, и теперь ничто не отделяет его от тех счастливых дней, когда Дол вновь будет дарить свои богатства людям, а войска уже не будут собираться на полях сражений. Близок был и тот день, когда произнесётся последнее слово и свершится первый удар. С такими мыслями юноша пошёл по Портовой Дороге на запад.

О событиях до самого военного сбора рассказывать уже нечего. Разве стоит поведать, что Даллах и другие раненые вновь окрепли. Все сидели по домам или выходили на охрану лесных границ и ждали важных событий, что последуют за Народным собранием.

Глава XXXI. О военном сборе жителей Дола и их соседей

В день, назначенный для военного сбора, народ дружно стянулся на широкий луг на берегу Потока Дикого Озера близ того места, где он впадает в Бурную. Ранним утром ещё прежде, нежели рассвело, начали прибывать подводы, полные женщин и детей. Из страны пастухов женщины и дети приехали на крупах нескольких коней и ослов – по одному, по двое или по трое человек на одном животном. Рядом с каждой такой телегой или верховым животным шагал мужчина – Глава дома, весёлый и красивый, в боевых доспехах. Из леса со стороны Лесной деревни потоком шли его жители – мужчины, женщины, старики, юноши и девушки, желавшие начать день прежде восхода солнца и закончить его прежде заката.

Добравшись до места, все мужчины начинали ставить над телегами шатры и навесы, ведь апрельское солнце над Долом припекало. С его восходом луга запестрели весенними цветами, расписанными, как и шатры с навесами, разными красками. Доспехи сверкали на солнце, ведь каждый воин усердно начистил их. Многие накинули поверх доспехов яркие сюрко, женщины надели самые лучшие свои наряды, причём у женщин одного дома наряды были схожи. На ком-то был голубой, на ком-то пшеничный, или зелёный, или пурпурный и так далее – и все наряды сверкали золотыми, яркими нитями вышивки. Женщины пастухов были одеты в платья из белой ткани с вышитыми на ней зелёными ветвями и красными цветами. Жительницы Леса носили тёмно-красные котты. Кроме того, женщины украсили свои головы и шлемы мужчин цветочными венками. Большинство женщин были тонки станом, высоки, легконоги да изящны на вид, словно ивовые ветви, что колышутся на берегу ручья.

Те из жителей Дола, кто принимал беглецов, привели их с собой. За те дни, что бывшие невольники провели в окружении заботливых друзей, они заметно похорошели. Люли сильно дивились, видя их радость, и беглецы не знали, что и думать. Некоторым из них это напомнило те радостные дни, что предшествовали неволе, напомнило всё, что они потеряли, и в их сердце на некоторое время поселилась грусть, ушедшая только тогда, когда они увидели, как воины Дола приходят на луг и вспомнили, по какой причине они несут в руках оружие.

К тому времени, как солнце поднялось над горизонтом, на Портовой Дороге показалась большая толпа – это жители города шли на луг, на воинский сбор. Воины, возглавляемые военным вождём, перед которым несли знамя Лика с изображённым на нём божеством с головой в кольце лучей, шли в середине этой толпы. Позади них шествовали Старейшина и Стражи Града, перед ними несли знамя города с изображением городских ворот и башен. Между этими двумя знамёнами развевалось знамя Вола – белый зверь на зелёном фоне.

Когда Стражи Дола, находившиеся на лугу, услышали музыку и увидели, кто идёт в их сторону, они попросили пришедшие уже отряды Дола, пастухов и жителей Леса, полукружием установить их знамёна в той части луга, где Потоки Дикого Озера и Бурной Реки образовывали стрелку, и построиться под этими знамёнами. Воины должны были разделиться на двадцатки, полусотни и сотни. Так всё и было сделано. На знамёнах Дола помимо города были изображены Мост, Бык, Виноградная гроздь и Серп. Три знамени было у пастухов: Зелёный Посёлок, Руно и Терновник.

Жители Леса сказали, что ещё ждут своё знамя, но вскоре оно прибудет.

– А пока, – говорили они, – у нас есть боевые значки, под которыми мы и будем сражаться. Они нам прекрасно заменяют знамя, нам, скудному остатку доблестного в прошлом народа.

Произнеся это, воины указали на два огромных копья. Поперёк одного из них крепилась верёвками стрела, её конец был вымазан кровью, а оперение опалено огнём.

– Вот знамя Стрелы войны.

К другому копью ничего не было привязано, зато наконечник его был широким, длинным и так хорошо начищенным, что издалека было видно, как блестит на нём солнце. Воины молвили:

– Вот знамя Копья! Там, куда слетятся вороны, вы увидите над нашими головами это знамя. Там соберётся много наших сыновей.

Стражи Дола улыбнулись и ответили, что это хорошие знамёна для сражений, а стоявшие рядом воины возликовали, видя доблесть жителей Леса.

Стражи Дола отправились туда, где Портовая Дорога выходила на луг, и встретили жителей города. Двое Стражей пошли по сторонам от военного вождя, указывая ему на то место, где он должен был восседать во время собрания, а другие дождались Старейшину и Стражей Града и присоединились к ним. На лугу и на дороге громко трубили рога, и прибывшие под крики жителей Дола прошли к назначенным местам. За воинами города последовали женщины, дети и старики. Наконец, весь луг покрылся людьми в ярких одеждах и сверкающих доспехах, кроме дальнего конца, где люди образовали круг.

Военный вождь подошёл к месту, где он должен был восседать во время собрания – это был покрытый травой холмик посередине стрелки. Вождь встал рядом с ним и подождал, пока Старейшина и Стражи не займут свои места позади него и немного выше. Чуть ниже, на ступеньке того же холмика, сидел писец с пером, чернильным рожком и свитком пергамента. Писцу принесли гладкий щит, что должен был служить ему подставкой.

Слева от Божественноликого стояли воины рода Лика со сверкавшим оружием в руках, среди них был и Волчий Камень с двумя своими товарищами. Даллаха же не было – он ещё не вполне оправился от ран. По правую сторону от вождя расположились воины рода Вола: вождём его был седобородый старик, дед Наречённой, отец же её уже умер. Рядом с вождём стояла сама Наречённая в великолепных доспехах, которые делали её похожей на жительницу Божественного Града. По крайней мере, так казалось мужчинам. Те же, кто видел девушку вблизи, замечали тяжёлый и изнурённый взгляд, будто у сильно уставшего человека. И всё же, мимо кого бы она ни прошла и кто бы ни посмотрел на неё (а мужчины все на неё смотрели), всякий издавал тихое восклицание восхищения и любви. Женщины же, и особенно молодые, обсуждали, каким прекрасным был её поступок да как хорошо она сама подходила для таких свершений. Некоторые из них теперь тоже хотели надеть доспехи и отправиться на войну наравне с мужчинами. Кто-то в эту минуту был серьёзен и торжественен, как выяснилось позже, другие же говорили впустую. Некоторые даже начинали хвастать, как хорошо они умеют бегать, лазить, плавать и стрелять из лука, и показывали свои сильные руки, а они и в самом деле не были слабыми, отличаясь в то же время истинной красотой.

Вокруг стояли воины – каждый отряд под своим знаменем. За воинами расположились женщины, дети и те из мужчин, что не годились для сражения. Дальше оставили крытые повозки и шатры.

Божественноликий сел на холм-седалище. На голове его красовался блестящий шлем, а на коленях лежал обнажённый меч. Громко протрубили горны, и когда их зов стих, старейшина Стражей Дола крикнул, призывая к тишине. Божественноликий вновь встал и молвил:

– Мужи Дола, друзья-пастухи и вы, отважные жители Леса! Мы собрались здесь не для того, чтобы держать совет, ведь через три дня состоится Великое народное собрание, на котором мы и решим, что нам делать. Но так как я был назначен вашим вождём и военным командующим до тех пор, пока народное собрание не подтвердит или не отменит это назначение, я призвал вас для того, чтобы вы могли посмотреть друг другу в глаза, счесть наше воинство и оценить оружие, а потом решить, годны ли мы для сражений, годны ли для встречи с полчищем врага. Нельзя сказать, что мы собираемся начать войну, ибо война уже подошла к нашим границам, и мы вступили в неё. Многие уже узнали её горькую цену, ибо у нас есть и убитые, и тяжело раненные. Потому я и обращаюсь сейчас к вам, ко всем способным держать оружие: пройдите пред нами, чтобы мы подвели вам счёт. Но сначала пусть каждый вождь сотни, вождь полусотни и вождь двадцатки убедится, что отряд его собрался в полном числе, и передаст это знаменосцу, а тот пусть сообщит нашему писцу имя вождя и имя дома и отряда, который он возглавляет.

Так сказал вождь народа, сказал и сел, и рога вновь протрубили, знаменуя, что отряды должны исполнить его просьбу. Первым к вождю подошёл Страж Зала из рода Вола, а из воинов, следовавших за ним, первой шла Наречённая, как шёл бы его сын.

Страж Зала выкрикнул своё имя и имя своего рода, а затем сказал: «Сотня и ещё половина» – и пошёл дальше. Его воины в стройном порядке проследовали за ним. Каждый был подпоясан добрым мечом, а на плече нёс длинное тяжёлое копьё. Человек двадцать имели вместо копья луки. У каждого были шлем, щит и защитная куртка.

Следующим к вождю подошёл внушительный муж тридцати лет. Остановившись перед писцом, он выкрикнул:

– Запиши Дом Моста из Верхнего Дола – одна сотня воинов и их вождь – Колодезь Войны!

Вождь пошёл дальше, и за ним последовали его воины в таких же доспехах и с таким же оружием, как у воинов рода Вола, за тем исключением, что на поясах у них висели боевые топоры, а не мечи, да ещё большинство было вооружено метательными копьями, а не длинными. Лучников было человек десять.

Следующим шёл Лис из Верхнего поселения и с ним воины из рода Быка Среднего Дола – ровным счётом сто пятьдесят человек без двух. Всё это были крупные и рослые мужи. Вооружены они были длинными копьями, а двадцать два человека луками.

Следующим шёл Вилкобородый из рода Луга, воин в годах. Он вёл людей Дома Винограда – сто пятьдесят человек и ещё пять. Сорок из них несли в руках лук и были подпоясаны мечом. Остальные несли в правой руке обнажённый меч, а в левой по два метательных копья. Щит, небольшой и круглый, висел у каждого за спиной. Вместе с лучниками шли две крепкие женщины при оружии, высокие, хорошо сложенные, уже загоревшие под весенним солнцем, ибо работали они на виноградниках южных склонов.

Следующим шёл высокий светловолосый молодой человек с жиденькой рыжей бородкой, назвавший себя Рыжебородым с Бугров. Это было имя его отца согласно обычаю их рода, ведь его старый отец, вождь Дома Серпа, скончался в своей постели, когда юноше не было и двадцати лет. Молодой вождь попросил писца записать воинов Дома Серпа в числе ста пятидесяти человек, и все они радостно прошли мимо военного вождя. Половина из них была лучниками – и какими свирепыми лучниками! Другая же половина была подпоясана мечами, кроме того, воины несли с собой длинные ясеневые черенки, к которым крепились широкие, загнутые назад лезвия – такое оружие у них называлось тяжёлым саксом.

Все эти отряды после объявления их счёта и имени их вождя приветствовали громкими криками их товарищи и простые зрители. Но самый громкий крик раздался, когда в добротной сверкающей броне выступил вперёд Камнеликий, провозглашая:

– Я Камнеликий из рода Лика, и я привёл с собой две сотни воинов с лучшими доспехами и оружием. Запиши это, писец!

И Камнеликий зашагал походкой молодца за теми, кто прошёл раньше него, а за ним следовали Ликородный и его воины. Это было величественное зрелище: сорок лучников, подпоясанных мечами, и остальные мужи, державшие мечи обнажёнными высоко над собой и размахивающие ими, и каждый нёс в левой руке по два метательных копья.

Следующим шёл воин средних лет, широкоплечий, светловолосый, голубоглазый, с широким румяным лицом, а за ним прекрасный отряд, и вновь при его словах крик толпы достиг небес. Вождь провозгласил:

– Писец, запиши, что Охотничий Пёс из числа жителей холмов, на которых пасутся овцы, ведёт мужей, что идут под знаменем Зелёного Посёлка, счётом в одну сотню и восемьдесят человек.

С этими словами вождь пошёл дальше, а его воины проследовали за ним – все крепкие здоровые ребята с весёлыми лицами. Они были подпоясаны мечами, а на плечах несли боевые топоры на длинных рукоятях и копья, впрочем, не такие длинные, как у жителей Дола. Человек десять были лучниками.

Следующим шествовал юноша, тоже голубоглазый, с волосами цвета льняной пряжи, с широким лицом и коротким носом, низкого роста, но очень сильный. Громким бодрым голосом он закричал:

– Я Сильнейшая Рука из народа пастухов, а это доблестные воины из родов Руна и Терновника. Они пойдут в бой вместе, ибо так они решили. Общим счётом их сто сорок человек и ещё один десяток.

Воины этих родов с весёлыми криками прошли мимо военного вождя. Одеты и вооружены они были так же, как и воины Зелёного посёлка, но лучников с ними было двадцать человек. Все пастухи были в кольчугах с белыми шерстяными сюрко, расшитыми зелёными и красными нитями.

Вновь раздались крики, и перед военным вождём встал очень высокий человек лет пятидесяти с тёмным лицом и серыми глазами. Медленно и несколько тихо он произнёс:

– Военный вождь, это Рыжий Волк из жителей Леса ведёт воинов под знаком Боевой Стрелы числом в сто два человека.

Сказав так, вождь прошествовал дальше, а за ним и его воины, рослые, молчаливо проходившие мимо под приветственные крики. Все воины были вооружены луками, так как были искусными охотниками. Каждый был также подпоясан небольшим топориком и охотничьим ножом. У некоторых имелись и длинные мечи. На каждом муже был короткий зелёный сюрко, надетый поверх защитной куртки. В числе воинов были и три женщины, одетые как мужчины, но в красных коттах под кольчугами, а надо сказать, что кольчуги эти из сверкающих добротных колец покрывали воинов от горла до колен.

Последним к военному вождю подошёл высокий молодой воин двадцати пяти лет. Он произнёс:

– Писец, я Убийца Медведей из жителей Леса, а те, что идут за мной, вступят в бой под знаком Копья. Счёт им – сто семь человек.

Произнеся эти слова, вождь двинулся дальше, и за ним последовали его воины. Вооружены они были так же, как и воины Боевой стрелы. В их числе было две женщины.

Теперь все отряды вернулись к своим знамёнам и встали под ними. Зрители начали обсуждать смотр оружия и то, какой из родов был лучше всего снаряжён. Некоторые из стариков вспоминали смотры, проходившие когда-то давно, ещё в их молодости. Они сравнивали их с тем, что видели сейчас, хвалили и порицали. Так всё длилось какое-то время, но вот опять заиграли рога, и вновь наступила тишина. Тогда Божественноликий опять поднялся и молвил:

– Жители Дола, народ пастухов и вы, жители Леса! Теперь вы узнаете, сколько воинов мы все вместе можем послать на эту войну. Писец, встань же и огласи число воинов, что ты записал со слов их предводителей.

Писец встал на земляной скамейке рядом с Божественноликим и громко произнёс, читая по своему свитку:

– Жителей Дола прошло мимо меня девять сотен и шестеро человек, воинов народа пастухов прошло три сотни восемь и ещё десяток, и жителей Леса прошло две сотни и девять человек. Всего же ровным счётом наших воинов четырнадцать сотен, тридцать и три человека.

Так как тогда сотней называлось сто двадцать человек, то всего в войске было тысяча пятьсот восемьдесят один человек, считая «короткими» сотнями.