Сказание о Доме Вольфингов (сборник) Моррис Уильям

Глава XXI. Сражение у брода

Сумрачным утром Оттер, проснувшись, отправился к дозорным, а затем сел на коня и осмотрел долину. Её всё ещё скрывал туман, поэтому вначале ничего не было видно, но потом князю показалось, что он замечает какое-то движение со стороны реки чуть выше брода. Он поскакал туда и наткнулся на парня пятнадцати лет, почти голого, в одних штанах, и мокрого – он только что вылез из воды. Оттер натянул поводья, и парень спросил его: «Ты князь?» – «Да», – ответил Оттер.

Парень сказал: «Я Али, сын Серого. Меня послала Солнце Крова, чтобы я передал тебе следующие слова: “Идёшь ли ты? Идёт ли Тиодольф? Ибо я видела крышу красной в солнечном свете, словно окрашенной киноварью”».

Оттер ответил: «Ты вернёшься под кров Вольфингов, сын?»

«Сразу же, отец», – кивнул Али.

«Тогда передай ей: “Тиодольф на подходе. Когда он придёт, мы оба нападём на римлян у брода или на лугу у дома Вольфингов”. Но скажи ей также, что я недостаточно силён, чтобы преградить римлянам путь через реку».

«Отец, – проговорил Али, – Солнце Крова спрашивает: “Ты опытен в войне, скажи нам, оборонять ли бражный зал, пока вы не придёте к нам на помощь? Мы уже разбили передовой отряд римлян. У нас есть те, кто может держать оружие, но, похоже, основное римское войско разобьёт нас, прежде чем вы придёте на помощь. Не лучше ли покинуть зал и укрыться в лесу?”»

«Это верный вопрос, – ответил Оттер. – Возвращайся, сын, и передай Солнцу Крова, чтобы она не очень-то надеялась на защиту стен, потому что у римлян большое войско, и сегодня даже с приходом Тиодольфа готам будет нелегко. Пусть она поторопится, чтобы эти грабители не настигли её в скором времени. Пусть заберёт лампу, чьё имя носит, стариков, детей и женщин, и пусть те, кто может сражаться, охраняют их в лесу. Более того, слушай, быть может, пройдёт ещё около шести часов, пока придёт Тиодольф. Скажи ей, что я брошу жребий на жизнь или смерть и взбудоражу этих римлян, чтобы у них было чем заняться, кроме как сжигать стариков, женщин и детей в их домах. Тем временем она сможет беспрепятственно добраться до леса. Ты всё запомнил? Тогда ступай своей дорогой».

Но парень, покраснев, задержался и, глядя в землю, произнёс: «Отец, я переплыл реку и, достигнув этого берега, скрытый туманом, прополз сквозь камыши к тому месту, где стоят римляне. Я близко подобрался к ним и подглядел за ними. И увидел, что они уже готовы перейти реку. Теперь твоё время делать то, что ты считаешь нужным».

Сказав так, он развернулся и удалился походкой жеребёнка, никогда не знавшего узды и побоев.

Оттер быстро поехал назад, поднял нескольких человек, которым доверял, и попросил их разбудить командиров и всё войско, приказав как можно быстрее и тише седлать коней. Так они и поступили. Никто не задерживался – все спали чутко, а некоторые уже просыпались. Скоро воины сидели верхом. Туман низко стелился по лугам, утро было холодным и безветренным. Оттер приказал ехать как можно тише, чтобы застать римлян врасплох. Но в пылу сражения готам ни в коем случае нельзя было пробиваться в глубь римских рядов. Воины должны были внимательно слушать и, услышав сигнал, разворачиваться и скакать назад. Все поехали вниз, к реке. Их вели опытные проводники.

Римляне и в самом деле собирались пересечь брод, после того как рассеется туман. На берегу он уже таял, становясь всё тоньше и тоньше. С северо-востока подул лёгкий ветерок, и вскоре должно было взойти солнце. Более того, каменистое место, где стояли римляне, было чуть выше, чем луг, где туман всё ещё висел, словно белая стена.

Римляне и готы-предатели уже полностью приготовились к переправе. Они воткнули в воду колья от берега к берегу, обозначив безопасный путь, и некоторые из легковооружённых воинов, как и большинство готов были уже в воде или на лугу Вольфингов вместе с большей частью припасов и телег. Остальное войско выстроилось в правильном порядке, отряд за отрядом, и ожидало приказа войти в воду, а их военачальник стоял на берегу возле главного знамени с изображением их бога.

Внезапно один из предателей-готов, стоявший неподалёку от командира, закричал, что слышит конский топот, но кричал он на готском языке, и на него не обратили внимания. В тот же миг старый сотник закричал о том же самом на языке римлян, и все схватились за оружие, но прежде чем они успели развернуться лицом к лугу, из тумана посыпался шквал стрел, поразивший многих прямо на месте. Сразу же раздался гул рога жителей Марки, словно рёв сотен быков. Он смешался с грохотом скакавших во весь опор лошадей, и в темноте, над стеной тумана, показались плюмажи шлемов всадников Марки, хотя их коней почти не было видно до тех пор, пока весь отряд не ворвался, тёмный и сверкающий, на возвышенность, где туман уже превратился в лёгкую дымку, наискось пересечённую лучами только что взошедшего солнца.

Вновь посыпались стрелы, но теперь в сторону римлян вместе с ними летели ещё дротики и копья. На этот раз римские ряды развернулись лицом к лугу, и шквал стрел разбился об их крепкие щиты. В ответ римляне метнули копья, но из-за спешки никто не разбирал цели, и поэтому мало кто из готов погиб. Римский военачальник не хотел всерьёз сражаться с готами из-за того, что считал это бессмысленным. Он всё больше и больше верил в то, что перед ним единственный представлявший угрозу неприятельский отряд. Он приказал тем, кто стоял ближе всех к броду, не обращать внимания на атаку нескольких всадников-дикарей, а войти в воду, чтобы быстро, если это удастся, заманить врага в свои ряды и уничтожить его. Но готы не стали нападать на римлян в лоб, а пронеслись мимо, как буря, атаковав в том месте, где рядов неприятеля было меньше всего, убили нескольких римлян, других загнали в воду и нарушили римский строй.

Теперь римскому командиру пришлось выстраивать всех заново для суровой рукопашной битвы. Туман полностью рассеялся, солнце палило вовсю. Римляне сомкнули ряды, и первый ряд бросил копья, убив готов и коней под ними, когда те скакали вдоль неприятельского фронта, метая свои дротики. Второй ряд римских воинов занял место первого и в свою очередь бросил копья. Те римляне, что зашли в воду, вернулись обратно, встав позади остальных. С ними пришло и много легковооружённых воинов. Теперь всё войско потекло вперёд с таким видом, будто их строй невозможно разбить. Но Оттер не стал ждать их атаки, поскольку уже потерял нескольких своих людей и не желал биться с римлянами врукопашную. Он сделал знак, и его отряд разъехался вправо и влево, продолжая держаться от неприятеля на расстоянии пущенной из лука стрелы, чтобы лучники обстреливали римлян.

Пешие римляне не могли преследовать всадников. Их собственные кони оставались вместе с припасами на западном берегу, но если бы они и были здесь, то мало помогли бы, как прекрасно понимал римский командир. Поэтому римляне постояли немного, свирепо глядя в сторону готов, а затем медленно пошли обратно к броду под прикрытием легковооружённых воинов, стрелявших в готов, когда те проносились мимо, но не вступавших с ними в схватку.

Оттер и его армия снова последовали за римлянами, причиняя им незначительный вред. Наконец, они подошли так близко, что римляне снова бросились в атаку, но удар, как и в первый раз, пришёлся по воздуху. Готы не стали с ними сражаться, поскольку Оттер, не желавший отступать, в то же время не хотел, чтобы его люди смешались с римскими воинами. Наконец, римляне, видя, что Оттер не попадается в расставленную ловушку, и устав от боя, начали мало-помалу входить в воду, оставив для прикрытия сильный отряд. Оттер понял, что больше не может им помешать. Он потерял уже многих людей и опасался попасть в ловушку и потерять всех. Уже наступил полдень, а значит, он дал достаточно времени оставшимся дома Вольфингам, чтобы они успели укрыться в лесу. И теперь он отъехал от врага на расстояние выстрела из лука и велел своим людям дать передышку лошадям, отдохнуть самим и перекусить, чем все с радостью и занялись, понимая, что не смогут сражаться с римлянами на жизнь или на смерть, пока не подойдёт Тиодольф или пока они не узнают, что он уже близко. В это время основное римское войско пересекало брод, и вскоре римляне уже собрались вместе на западном берегу и начали подготовку к нападению на Вольфингов. А следует сказать, что римский командир после разгрома его легковооружённых воинов окончательно утвердился в своём намерении захватить их бражный зал. Он считал, что его удерживают крепкие воины рода, а не кучка стариков, женщин и мальчишек, поэтому не боялся, что они сбегут. Более того, ему представлялось, что он встретит там сильный отряд, а потому он считал, что не стоит ожидать нападения других воинов Марки, кроме отряда Оттера и защитников бражного зала Вольфингов.

Глава XXII. Оттер атакует против своей воли

Возможно, то же самое размышление заставило римского командира не выставлять охрану у брода на западном берегу Реки Бранибора. Римляне задержались там меньше, чем на час, а затем ушли. Оттер послал человека на быстром коне, чтобы тот наблюдал за ними, и когда прошло полчаса после их отъезда, а вокруг всё было спокойно, Оттер приказал воинам сесть на коней, и войско готов выступило в путь. Реку перешли все, кроме горстки юношей и стариков, оставшихся, чтобы встретить Тиодольфа и передать ему новости.

Войско Оттера пересекло реку и ровным строем поднялось на западный её берег (было примерно три часа после полудня), но там оно пробыло недолго. Вскоре Оттер заметил движение со стороны Берингов. Это были первые воины Тиодольфа, всадники Берингов и Вормингов (они оторвались от тех, кто шёл пешком). Выйдя из лесу, всадники наткнулись на осталвшихся на левом берегу. Легко можно представить, как ужасна была их ярость, когда они увидели вместо своего дома лишь тлеющие угли. Даже когда воины Оттера рассказали им всё, что могли, немногие всадники захотели остаться на месте. Большинство поскакало к пожарищу, чтобы найти тела своих родственников. Но прибыв на место и не найдя посреди пепла костей, они смягчились, впрочем, ненамного. Они совершенно потеряли голову от ярости, так что едва держались в седле. У некоторых из глаз катились крупные слёзы, со стуком, словно камни, падавшие на землю, – так сильно желали они пустить римскую кровь. Всадники вернулись туда, где оставили своих сородичей разговаривать с воинами Оттера. Хмуро смотрели они на товарищей. Тот, что вернулся от пепелища первым, махнул рукой в сторону брода, но не смог вымолвить ни слова. Вождь Берингов, седовласый великан по имени Аринбиорн, окликнул его: «Что там, Свинбиорн Чёрный? Что ты там видел?»

Воин ответил:

Аринбиорн спросил его: «Что ты видел, Свинбиорн, там, где во время пира сидел твой дед? Что там, где лежали кости твоей матери?»

Свинбиорн ответал ему:

Лицо Аринбиорна слегка просветлело, но прежде чем он успел что-нибудь сказать, вперёд вышел дряхлый невольник из рода Гальтингов и молвил:

«Правда, о, воины Берингов, в том, что мы вряд ли увидим готов, пленённых римлянами, что пришли сжигать дома. Скорее всего, они пересекли реку ещё до того, как сюда явились римляне, и теперь вместе с Вольфингами прячутся в диком лесу, который начинается от бражного зала ваших соседних родичей. Мы слышали, что князь не позволил Солнцу Крова вести свой отряд на врага, чтобы случайно не оказаться лицом к лицу со всем римским войском».

Свинбиорн подбросил в воздух свой меч, поймал его за рукоять и закричал: «Вперёд, вперёд, на луга, где нас ждут эти грабители!» Аринбиорн, не сказав ни слова, повернул своего коня и поскакал к броду, а все всадники последовали за ним. У Берингов была сотня воинов без одного, а у Вормингов – восемьдесят да ещё семь.

Так они проскакали через луг, добрались до брода и перешли по нему реку. Отряд Оттера стоял на противоположном берегу, ожидая их и приветственно крича, но всадники пересекали реку молча.

Когда отряды встретились, Аринбиорн прошёл в круг воинов Оттера и закричал: «Где же Оттер? Где князь? Жив он или погиб?»

Толпа расступилась пред ним, и он оказался лицом к лицу с Оттером. Аринбиорн сказал: «Ты жив и не ранен, князь, тогда как многие были ранены и убиты. Сдаётся мне, твой отряд несильно поредел, тогда как род Берингов лишился крыши над головой. Его старики, женщины и дети уведены в плен. Что же это? Может быть, совсем неважно, что эти воры-бродяги могут сжечь и опустошить Среднюю Марку, а потом безнаказанно уйти, раз вы тут так спокойно стоите. На ваших мечах нет ни капли крови, и вы даже не вспотели?»

Оттер ответил ему: «Ты горюешь по потере своего рода, Аринбиорн. Но хорошо хотя бы то, что ты потерял лишь деревянные стены, а не плоть и кровь – лишился скорлупы, но сохранил ядро. Твой народ сейчас в лесу вместе с Вольфингами, и многие из них смогут при случае вступить в бой. До времени они в безопасности. Римляне не доберутся до них и не причинят им вреда».

Аринбиорн спросил: «У тебя что, было время узнать всё это, Оттер, когда вы так быстро бежали от римлян, что отец забывал о сыне, а сын об отце?»

Он говорил так громко, что многие слышали его, и некоторые считали дурным знаком то, что друзья гневались друг на друга, что между ними возникала распря. Другие же настолько рвались в бой, что слова Аринбиорна показались им верными, и они засмеялись от гордости и гнева.

Оттер был опытен и храбр, и он ответил Берингу мягко: «Мы не бежали, Аринбиорн. Разве бежит меч, когда он, отскочив от железного шлема, поражает шерстяную куртку? Разве мы сейчас не полезнее вам, люди Берингов, чем были бы наши мёртвые тела?»

Аринбиорн не отвечал, но лицо его покраснело, словно он старался поднять что-то очень тяжёлое. Оттер спросил: «Когда же к нам придёт Тиодольф с основным войском?»

Аринбиорн холодно ответил: «Возможно, менее чем через час, а возможно, и более».

Оттер сказал тогда: «Мой совет: дождёмся его здесь. А когда мы все соберёмся и построимся, то сразу нападём на римлян, ибо тогда нас будет уже больше, чем их. Ведь сейчас нас гораздо меньше, и, к тому же, они находятся в более выгодном положении».

Аринбиорн промолчал, но один старик из Берингов, некто Торбиорн, вышел вперёд и произнёс: «Воины! Мы тут всё говорим да говорим, хотя и не освящали тинг, чтобы можно было решать, что нам следует делать, а чего не следует. Такие разговоры не подобает вести воинам, они под стать старухам, препирающимся из-за разбитого горшка. Пусть командует князь, и тогда всё будет верно и правильно. Впрочем, если бы мне дали слово, и я не боялся бы нарушить мир в стане готов, то сказал бы, что нам лучше сразу же напасть на римлян, прежде чем они успеют окружить свой лагерь рвом. Ведь Рыжий Лис говорил, что таков их обычай. Если это верно, то за час они многое успеют сделать».

Во время речи старого Беринга раздавались одобрительные выкрики. Оттер был огорчён и ответил резко: «Торбиорн, ты стар и, должно быть, лишился благоразумия. Тебе бы лучше сидеть сейчас в лесу вместе с женщинами и детьми, как и подобает твоей древней мудрости, а не подбивать тут юных воинов на неосторожный шаг. Я буду ждать Тиодольфа здесь».

Торбиорн покраснел и обиделся, а Аринбиорн не выдержал: «К чему всё это? Пусть князь правит по своему праву. Но я воин из отряда Тиодольфа, а он приказал мне поторопиться, чтобы суметь сделать то, что будет в моих силах. Делай, что хочешь, Оттер, ибо Тиодольф будет здесь через час. Даже если за этот час вы и успеете хорошо подготовиться, вы не убьёте ни одного врага, а ведь римляне прекрасно вооружены и убивают женщин и детей. А если все женщины Берингов были убиты, разве сможет Тюр сделать нам новых из лесных камней, чтобы связать нас узами брака с Гальтингами да родами рыболовов? А ведь это так просто! Гораздо проще, чем сразиться с римлянами и поразить их!»

Он впал в большой гнев и, закончив свою речь, отвернулся под шум и выкрики, слышавшиеся вокруг. Никто не сдерживался. Свинбиорн, до того тихо говоривший что-то одному из воинов помладше, теперь потряс обнажённым мечом в воздухе и громко запел:

Свинбиорн размахивал над головой мечом, и казалось, что он через мгновение пришпорит коня и полетит вперёд. Но Аринбиорн пробился сквозь толпу, встал пред ним и сказал: «Никто не пойдёт прежде Аринбиорна Старого, если битва вершится на лугах его рода. За мной, сыновья Медведя, и вы, сыновья Червя! Идите и вы, все те, кто хочет увидеть, как умирают отважные воины!»

Он, не оглядываясь, поскакал вперёд, и всадники Берингов и Вормингов вышли из толпы и с топотом помчались через луг следом за ним в сторону жилища Вольфингов. С ними поехало и ещё несколько человек, впрочем, совсем немного. Воины помнили священное народное собрание, клятву князя и тот миг, когда они избирали Оттера своим предводителем. И всё же каждый смотрел на своего соседа искоса, словно стыдясь того, что остался позади.

В мгновение ока Оттер решил про себя: «Если они поедут в одиночку, то погибнут ни за что. Если же и мы отправимся с ними, то может случиться так, что мы разобьём римлян, а если будем повержены, то, как бы трудно нам ни пришлось, убьём многих из них и облегчим Тиодольфу его задачу».

Он быстро отдал приказы воинам, которые должны были остаться у брода и охранять его, а затем, обнажив свой меч, поскакал к фронту войска. Он кричал: «Наконец-то пришло время умереть и позволить тем, кто будет жить в Марке после нас, насыпать над нами курган. Вперёд, дети Тюра, постарайтесь не растратить свои жизни впустую, враг должен дорого за них заплатить!»

Все громко и радостно закричали, и радость эта была искренней. Теперь воины уже забыли всё счастье жизни, кроме счастья, которое можно испытать в бою за свой род и за грядущие дни.

Оттер повёл своих людей вперёд и, услышав, как они топочут и громыхают по земле, следуя за ним, почувствовал, что мощь их, мощь всего войска, передаётся ему. Его старческое лицо просветлело, а тревожные морщины сами собой разгладились. Он скакал вперёд и чувствовал, как душа его молодеет, и тогда он запел:

Многие слышали, как он пел, и видели его воодушевление, и, хотя лишь немногие слышали слова песни, все радовались за князя.

Скакали воины быстро, чтобы нагнать Берингов и Вормингов, и вскоре приблизились к ним, а те, услышав грохот копыт, оглянулись и, увидев отряд Оттера, попридержали коней, так что вскоре все с весёлыми криками и смехом объединились, а потом, вновь выстроившись, радостные, отправились вперёд, к бражному залу Вольфингов, к римлянам. Теперь горечь их буйства и печаль ожидающего их поражения превратились в обычную радость битвы. Точно так же неприятная закваска и грубое сусло превращаются в красного цвета чистое сладкое вино.

Глава XXIII. Тиодольф сражается с римлянами на лугу Вольфингов

Не прошло и часа после этих событий, как на дороге, ведущей из леса на луг Берингов, показались пехотинцы Тиодольфа. На возвышенности они заметили собравшихся воинов и, подойдя ближе, увидели, что некоторые из них обеспокоенно смотрят на брод и на тот берег реки, а другие в сторону леса и прибывшего подкрепления. Это были те, кого Оттер попросил дождаться Тиодольфа. Оттер дважды посылал к ним гонцов, чтобы Тиодольф мог узнать, что происходит, как только выйдет из чащи. Первый рассказал, как Оттера вынудили напасть на римлян всадники Берингов и Вормингов. Второй, который прискакал только что, рассказал, что римляне одолели готов Марки, оттеснив их от жилища Вольфингов, и те обороняются от врага на лугу между бродом и бражным залом.

Услышав эти новости, Тиодольф не стал задерживаться и задавать вопросы, а сразу же повёл войско к броду, чтобы враг не загнал остатки отряда Оттера в воду и не укрепился на всём западном берегу.

У брода не было никого, кто оказал бы сопротивление. Там совсем никого не было, так как все те, кого оставлял Оттер, услышав, что их родичи сражаются, сразу же поскакали к ним на помощь. Тиодольф перешёл реку вброд, за ним в стройном порядке следовали его пехотинцы. Князь переходил реку пешком, как и его воины. Хотя он и был в гномьей кольчуге, но не взял ни шлема, ни щита. На берег, к лугу Вольфингов он вышел с обнажённым Плугом Толпы в руке. С одежды Тиодольфа капала вода, а лицо его было суровым. Он смотрел вперёд, на место битвы, но обычной своей радости перед сражением не испытывал.

Воины не успели отойти далеко от брода, как услышали шум битвы. Ветер донёс до них гул рогов. Пройдя ещё немного, они увидели сражение своими глазами. Дело в том, что берег реки, вначале плоский, потом уходил холмом вверх, а там, прежде чем снова подняться к жилищу Вольфингов, опускался.

И, взобравшись на этот холм, воины увидели, с чем им предстоит встретиться. Внизу простирались поля, чёрные от римского войска, и в самом центре их летали копья и сверкали мечи – люди, смешавшись, сражались друг с другом.

Увидев, как бьются их сородичи, воины Тиодольфа издали громкий крик и поспешили им на помощь. Князь выстроил их клином, ведя вперёд по всем правилам боевого искусства, и стоявшие с краёв жадно впивались глазами туда, где кипела битва, наблюдая за тем, как она развивается. В тот момент ветер донёс до воинов ответный крик их сородичей – клич готов, окружённых врагами. Они увидели, как кольцо римлян распалось, а их войско отступило, и как собравшийся вместе, хотя и сильно поредевший отряд воинов Марки мужественно нападает на врага. И воины Тиодольфа поняли, что их родичи не бежали и не были рассеяны – они готовы были пасть один за другим, все вместе, и никто не пробивался в сторону брода, хотя там по лугу бегало множество коней без седоков. Теперь уже готы не сомневались в том, что освободят своих друзей от римлян и победят врага.

Но в тот самый момент случилось нечто необъяснимое. Римляне вскоре заметили, что происходит, и половина из них развернулась, чтобы встретиться с вновь пришедшими врагами, а другая половина осталась перед отрядом Оттера. Клин Тиодольфа подходил всё ближе и ближе, пока не приблизился вплотную к месту, где должен был раскрыться и броситься на врага. Готы, осаждённые римлянами, были готовы атаковать со своей стороны. Тиодольф сам вёл войско, и все ждали только его знака, но как раз в тот момент, когда он поднял Плуг Толпы, чтобы дать этот знак, туман застлал его взор, и князь больше не видел то, что было пред ним. Он отшатнулся назад, словно получив смертельный удар, и без сознания повалился на землю, хотя никто не обрушивал на него меча. Тогда клин задержался в самый момент атаки, и сердца воинов упали – они решили, что их князь убит. Те, кто был к нему ближе всего, подняли его и быстро вынесли с поля боя. Римляне тоже увидели, как он упал и тоже подумали, что он мёртв или тяжело ранен. Они закричали от радости и, не медля ни секунды, отважно атаковали клин. Надо сказать, что римляне, которые раньше превосходили числом отряд Оттера, теперь были в меньшинстве, но в тот момент они подумали, что смогут разбить врагов, раз тех остановило падение их вождя. Отряд Оттера очень устал от тяжёлого сражения против большого войска. Но всё же его воины не видели, как пал Тиодольф, ведь римляне густой стеной стояли между ними и вторым отрядом. И они напали с такой яростью, что отогнали римлян, сражавшихся с ними, назад, прямо на тех, что повернулись лицом к клину. Клин же не отступил, ибо тот, кто стоял за Тиодольфом, громадный и отважный муж по имени Торольф, поднял гигантский топор и громко закричал: «Здесь следующий за Тиодольфом! Здесь тот, кто не падёт, пока враги не проткнут его насквозь! Здесь Торольф из рода Вольфингов! Стойте насмерть, прикройтесь щитами и бейте, пусть Тиодольф и не вовремя ушёл к богам!»

Никто не отступил ни на шаг, и завязалась яростная схватка, а люди Оттера – хотя самого князя не было среди них, как и многих других, павших в бою, и теперь Аринбиорн вёл их, – атаковали так неистово, что пробили себе путь через вражеский строй и воссоединились с родичами. Битва на лугу Вольфингов возобновилась с новой силой. У римлян было одно преимущество: войско Тиодольфа упустило возможность напасть развёрнутым строем, чтобы каждый мог использовать своё оружие. И всё же готы превосходили врагов и храбростью, и числом, и римляне не могли разбить их строй. К тому же, готов преследовало не всё римское войско, а лишь менее половины. Впрочем, когда яростная атака людей Марки была отбита, казалось, что римлянам и не требуется больше, чем половина воинов. Так много пало готов вместе с князем Оттером и Свинбиорном из рода Берингов, что оставшихся римляне посчитали слабым отрядом, который легко будет разбить.

Так шло сражение на лугу Вольфингов в пятом часу пополудни, и никто из врагов не мог одолеть другого. Тем временем воины положили Тиодольфа в стороне от поля брани, под дубом с рассечённой молнией верхушкой на расстоянии в полфарлонга от того места, где происходило сражение. С дубового ствола свисали клочья овечьей шерсти, поскольку жарким летом животные имели обыкновение, проходя мимо дерева, тереться о его кору. Земля рядом с дубом была вытоптана так, что трава там уже не росла, а совсем близко даже образовалась небольшая впадина. Туда и положили Тиодольфа, удивляясь, что с него не каплет кровь и на теле нет ни одной раны от стрелы.

Что же до него самого, то, упав, он забыл и о сражении, и обо всём прочем. Князь был окутан ласковой, приятной дрёмой. Он снова стал юношей, как давным-давно, ещё до того времени, когда сражался против трёх королей гуннов на ореховом поле. В этих снах он и жил, словно юноша: развлекался на лугу, ездил верхом на необъезженных жеребятах, плавал в реке, охотился с теми, кто постарше. А ещё ему снилось, что рядом был один старик, учивший его жизни в лесу и тому, как держать оружие. Сначала сон казался прекрасным. Тиодольф со стариком были в кузнице, они ковали меч, украшая сталь тонкой золотой проволокой. Потом рыбачили удочками у течения Реки Бронибора, а после сидели в углу зала, и старик сказывал ему о древнем воине рода Вольфингов, которого тоже звали Тиодольфом. Тут они внезапно оказались на лесной опушке, где отдыхали после охоты. У их ног лежала косуля, пронзённая стрелой. Старик рассказывал Тиодольфу о том, как лучше подкрасться к косуле, чтобы она не почуяла его запаха. Всё это время в лесных ветвях слышался гул сильного ветра, словно бас волынки, встревающий в прекрасную мелодию. Но вот Тиодольф встал, желая снова поохотиться. Он наклонился, чтобы поднять копьё, и как раз в этот момент речь старика прервалась. Тиодольф посмотрел на него снизу вверх и увидел, что лицо старика бело, как камень. Юноша дотронулся до него, но старик был твёрд, как кремень. Лицо его и руки казались похожими на лицо и руки древней статуи бога, хотя ветер шевелил его волосы и одежду, как и раньше. И тогда сердце Тиодольфа во сне пронзила острая боль. Ему показалось, что он тоже отвердевает, становясь камнем. Он боролся, боролся, и вот лес куда-то исчез, а пред ним остался только белый свет и больше ничего. Он завертел головой, и постепенно свет превратился в луг Вольфингов, каким он его уже давно знал. Тихая радость проникла в сердце князя. Он снова взглянул вокруг и не увидел ни коров, ни овец, ни пастушек. Теперь на лугу царило смятение той свирепой битвы, что своим грохотом достигала небес, ведь теперь он видел всё наяву, окончательно проснувшись.

Тиодольф встал и, осмотревшись, увидел печальных воинов, кольцом обступивших его. Они считали, что он смертельно ранен, хотя так и не смогли найти на его теле ран. Гномья кольчуга лежала рядом с ним на земле – её сняли, когда осматривали его тело.

Он взглянул в их лица и спросил: «Что с вами, воины? Я жив и не ранен. Что случилось?»

Один из воинов ответил: «Ты и в самом деле жив или вернулся из мёртвых? Мы видели, как ты упал, когда вёл нас на врага, словно в тебя ударила молния. Мы уже решили, что ты мёртв или серьёзно ранен. Родичи отважно сражаются, и раз ты жив, то всё хорошо».

Тиодольф же ответил: «Дайте мне мой верный меч, и я убью себя сам, не дожидаясь, пока это сделают враги, ибо я уклонился от битвы!»

Тогда один старый воин произнёс: «Если ты сделаешь это, Тиодольф, то не получится ли, что ты дважды уклонишься? Одного раза недостаточно? Давай вернёмся в эту суровую битву, раз у нас теперь опять есть ты».

С этими словами он протянул князю Плуг Толпы, держась за лезвие. Тиодольф взял меч за рукоять, погладил его и проговорил: «Давайте поторопимся, пока на то воля богов, пока они ещё терпят, чтобы я бился за своих родичей».

С этими словами он помахал Плугом Толпы и пошёл туда, где кипело сражение. Сердце его воспламенилось, и радость пробуждавшейся жизни охватила его, та радость, что прежде была только сном.

Старик, что урезонил его, наклонился, поднял с земли кольчугу и крикнул: «Тиодольф, ты пойдёшь без брони в такую суровую битву? Ты бросишь свою прекрасную кольчугу?»

Тиодольф остановился на какое-то мгновение, но тут увидел, что римляне подались назад под натиском готов, а готы начали преследовать их, хотя без особого усердия. И в тот миг Тиодольф, забыв обо всём, кроме битвы, бросился на луг, а все кинулись за ним, и старик бежал последним, держа в руке кольчугу и бормоча:

И он всё спешил вперёд, так быстро, как позволяла его старость, ещё надеясь вернуть Тиодольфу его кольчугу.

Глава XXIV. Готы разбиты римлянами

Когда Тиодольф вернулся к своим родичам, бившимся с врагами, поднялся громкий рёв голосов, ведь многие считали, что он мёртв. Воины собрались вокруг него и кричали, от всего сердца радуясь возвращению товарища. Старик, возражавший Тиодольфу (а звали его Йорундом из рода Вольфингов), подошёл к нему с кольчугой, и князь надел её, даже не заметив этого. Всем своим сердцем он был уже в битве с римлянами, внимательно наблюдая за тем, что они делают. Князь подметил, что они отходят в правильном порядке, как если бы их превзошли числом, но не опрокинули. Он собрал своих людей вместе и заново построил их, так как во время сражения и погони ряды готов смешались. Теперь готы встали уже не клином, а в ряд, где по трое, где по пятеро человек в глубину или даже больше, ведь противник был совсем близко, и готы превосходили его числом, к тому же римляне уже устали. Князь, да и все войны считали лёгким делом окончательно разбить врага, а затем ринуться к бражному залу Вольфингов и напасть на тех, кто остался там, очистив его от чужаков. Однако Тиодольф опасался, что к римлянам может подоспеть помощь от второй половины их войска, ведь с тыла им ничего не угрожало, и они могли выслать большое число людей на подмогу товарищам. Впрочем, мысль ускользала от Тиодольфа с тех пор, как он вновь надел кольчугу. Земля словно колебалась у него под ногами, и он ходил будто бы во сне. Тиодольф смотрел по сторонам, но всё было не так, как раньше, когда во время битвы он не видел ничего, кроме врага, и не надеялся ни на что, кроме победы. Теперь ему казалось, что рядом с ним Солнце Леса. Она не мешала ему, наоборот, словно бы его собственное желание привело её сюда, и он сам не позволял ей уйти. Временами ему казалось, что её красоту он видит яснее, чем воинов вокруг, и действительно, его глаза будто бы затуманил сон. Он чувствовал себя как человек, который засыпает, ещё пытаясь сделать что-то, что пора оставить. Сон сгущался вокруг него, и враг менялся на глазах. Тиодольфу уже казалось, что это не суровые смуглые гладколицые воины со стальными щитами и в железных шлемах с гребнями, а крупноголовые человечки маленького роста с длинной бородой, тёмным лицом и жутким скрюченным телом. Он смотрел вперёд и какое-то время ничего не видел, а голова его кружилась, словно ему нанесли сильный удар.

Готы немного замедлились и смутились: Тиодольф не летел на врага, словно сокол на добычу, как раньше. Римляне же остановились и снова развернулись лицом к противнику. Теперь они стояли выше, там, где склон поднимался к жилищу Вольфингов. Сердца их приободрились, ведь враги видели, что готы медлят с атакой, а солнце уже опускалось, и близился вечер.

Наконец, Тиодольф повёл войско вперёд, держа высоко в правой руке Плуг Толпы; правда, левую руку он протянул в сторону, словно вёл кого-то. Шагая, он бормотал: «Когда эти ненавистные сыны нижнего мира освободят нам путь, чтобы мы могли остаться наедине и насладиться друг другом посреди цветов и солнца?»

Но только два войска сблизились, как снова раздался гул далёких труб, и готы поняли, что это второй отряд римлян пришёл на помощь товарищам. Враги закричали от радости, а готы, не в состоянии больше сдерживать свой пыл, яростно ринулись в атаку. Тиодольф к этому времени уже настолько был опутан сном, что скорее сам шёл вместе со своими людьми, чем вёл их. Он всё ещё держал Плуг Толпы в правой руке и на ходу бормотал себе в бороду: «Бейте спереди, бейте сзади, бейте справа, но никогда не бейте слева!»

Войска столкнулись. Как и раньше, ни готы не могли отбросить римлян, ни римляне не могли заставить готов бежать. Многие из воинов Марки волновались и беспокоились. Они знали, что вражеская подмога уже недалеко, они слышали, как ближе и радостнее трубили трубы. Наконец, когда готы уже устали от сражения, звуки труб прозвучали так громко, как если бы они пели в ушах сражавшихся. Раздался топот бегущих пехотинцев, и готы поняли, что на них сейчас обрушится свежее войско. Тогда те римляне, перед которыми не было в тот момент врага, подались направо и налево, и свежие воины пробежали между ними, напав на воинов Марки, влившись в сражение, как речная вода выливается через открытый шлюз плотины. Они шли правильным строем, не ломая ряды, но быстро, и теснили готов, прорвавшись сквозь их строй и погнав их по склонам холмов.

Всё же воины готов сражались отважно. Они вновь и вновь останавливались, обращаясь лицом к врагу отрядами по двадцать, сорок или двести человек. Хотя многие были убиты, но перед этим они сами убили или ранили римлянина, а были и такие, самые старые из готов, что сражались, словно они и несколько человек вокруг – это всё, что осталось от войска. Они не замечали, как другие отступали, как римляне обходили их, отрезая от родичей, и продолжали сражаться до тех пор, пока не падали под многочисленными ударами врага.

И всё же строй готов был разбит. Многие погибли, а оставшиеся в живых были вынуждены податься назад. Казалось, их вот-вот загонят в реку, и тогда всё будет потеряно.

С Тиодольфом же произошло вот что. Вначале, когда напали свежие силы римлян, он будто бы вновь пришёл в себя. Издав клич Волка, князь бросился в гущу сражения, многих убил и не был ранен, так что через мгновение вокруг него образовалась пустота – такой страх он вселил в отважные сердца врага, но те воины, которые стояли рядом с ним и видели его, заметили, что он был бледен, как смерть, а взгляд его был отрешен. Внезапно, пока Тиодольф стоял, устрашая сомневавшихся врагов, что окружили его, на него обрушилась слабость, Плуг Толпы выпал из его рук, и он сам упал на землю, как подкошенный.

Тогда некоторые из тех, кто видел его, решили, что он боролся с какой-то тайной болью, пока, наконец, не мог уже больше терпеть. Другие решили, что на него и на все роды Марки свалилось какое-то проклятие, третьи подумали, что он мёртв, а четвёртые, что он потерял сознание. Но жив он был или мёртв, готы не могли оставить своего князя в гуще врагов. Они подняли его и собрали вокруг смелых воинов, крепко державшихся пред лицом врага, защищая поверженного князя и не сгибаясь под бурным натиском римлян. Так получилось небольшое войско, и противник не мог рассеять его.

Готы прорывались сквозь римский строй, и теперь их вёл Аринбиорн из рода Берингов. Он собирался достичь какой-нибудь возвышенности и сражаться там не на жизнь, а на смерть. Часто отражая атаки врага и собирая по пути новых воинов, готы достигли холма, который одним склоном уходил к броду, а другим к месту, где происходило сражение. Там они остановились лицом к врагу, как люди, которых можно убить, но не победить. Собранные ими по дороге лучники выбежали из-за флангов и стали обстреливать римлян, у которых не было пращников или лучников (они остались у поселения Вольфингов). Римляне некоторое время стояли, не атакуя, и тем самым дали войску Марки отдышаться, и это стало спасением для сынов Тюра. Напади на них римляне со всем жаром и упорством, готы пали бы все до единого, ведь они потеряли своего предводителя либо мёртвым, как думали одни, либо, как думали другие, проклятым богами. На сердце готских воинов было тяжело. Они крепко стояли бы на холме, пока не свалились бы замертво, почти не надеясь ни на что и понимая: умри они там, никто и ничто не встанет между готским народом и римскими захватчиками, и вся Марка будет разорена.

Но снова малодушие римского командира спасло его врагов, поскольку если раньше он думал, что вся сила Марки в отряде Оттера, и считал, что их слишком мало, чтобы уделять им внимание, то теперь он резко поменял своё мнение и решил, что отряд Тиодольфа только часть того войска, которую послали готы для поддержки своих родичей, и ему казалось, что их на самом деле слишком много, чтобы продолжать сражение.

А теперь ещё наступала ночь, и места были незнакомы римлянам, ведь они не могли до конца доверять готским предателям, водившим их. Кроме того, поблизости был лес, а что в нём – неизвестно. К тому же скажем, что на них напал ужас какого-то неизвестного рока. Лесные поселения были так же ненавистны и страшны им, как дороги готам, боги котоых, казалось, ждали падения римлян, и оно было неминуемо, даже если бы южане перебили всех жителей Марки.

И вот римляне отогнали готов на ту возвышенность над бродом, которую, конечно, нельзя назвать ни укреплением, ни горой, ни даже холмом, но всё же римляне остановили атаку и, издав победный клич, отступили, подбирая своих убитых и раненых и убивая раненых жителей Марки. Взяли они и нескольких пленных, но совсем немного, ведь в тот день на лугу Вольфингов воин сражался с воином не на жизнь, а на смерть.

Глава XXV. Войско Марки укрывается в диком лесу

Хотя римляне ушли, готам было нелегко. Их разбили, и если бы они пришли в чужую землю и могли в любой момент покинуть её, то это было бы не так страшно, но они находились на своей земле, и враг засел в их доме, и они должны были либо прогнать его оттуда, либо погибнуть. Многим казалось, что настали злые времена и боги сражаются против них. В эти минуты и Вольфинги, и другие роды вспоминали мудрую Солнце Крова и с нетерпением ждали от неё вестей.

Но по войску разнеслась только весть о том, что Тиодольф не был убит. Он медленно пришёл в себя, правда, всё ещё не был самим собой. Князь, мрачный и тихий, сидел в окружении своих воинов – совсем не похожий на того, каким он был обычно, ведь обычно он был весёлым человеком и радушным другом.

И вот посередине холма, где закрепились воины Марки, собрались в круг опытные воины и командиры, которые не были убиты или серьёзно ранены в битве. Среди них на земле сидел и Тиодольф. Половину его лица закрывала борода, и он больше походил на пленного, чем на вождя в рядах своего воинства. К тому же, ножны его были пусты, потому что когда Плуг Толпы упал на землю, он был затоптан ногами и затерялся в суматохе сражения. Тиодольф сидел, а остальные грустно смотрели на него. Там были Аринбиорн из рода Берингов, Волчья Голова и Торольф из рода Вольфингов, Хиаранди из рода Элькингов, Гейрбальд из рода Шильдингов, который служил гонцом в лесу, Рыжий Лис, видевший римское укрепление, и многие другие. Наступила ночь, и в стане разожгли костры, приговаривая, что римляне и без того знают, где их искать. Вокруг этих костров люди ели и пили то, что смогли раздобыть. Там, где собрались командиры, горел самый большой костёр, и взгляды, выражавшие просьбу о помощи или совете, были обращены к нему, ведь никто больше не мог ответить на вопрос, кто они теперь. На сердце у всех было тяжело, и ни один воин не знал, что им теперь делать. Боги вырвали победу из их рук, когда она уже казалась такой близкой.

Но вот кто-то приблизился к костру. Воины расступились, и к вождям подошёл юноша. Он спросил: «Кто может указать мне нашего князя?»

Тиодольф сидел близко к нему, но ничего не сказал. Вместо него ответил Аринбиорн: «Этот человек, сидящий здесь, наш князь. Ты можешь сказать ему, что нужно, ибо он, возможно, слышит тебя. Но сначала скажи, кто ты сам?»

Юноша ответил: «Моё имя Али, сын Серого. Я гонец от Солнца Крова и всех тех, кто сейчас укрывается в лесу».

Когда юноша произнёс имя Солнца Крова, Тиодольф вздрогнул, взглянул на него, а потом повернулся влево и спросил: «Что говорит твоя дочь?»

Никто не обратил внимания на то, что он сказал «твоя дочь». Все подумали, что он говорил «моя дочь», ведь считали, что он её приёмный отец, да и он всегда называл её так.

Али ответил: «Князь и вожди, Солнце Крова говорит так: “Я знаю, что Оттер уже убит, а с ним и многие другие. Знаю и то, что вы сами были разбиты, и римляне преследовали вас. Знаю, что нет у вас теперь других мыслей, кроме как ждать врага там, где вы сейчас, и там же храбро погибнуть. Поэтому я прошу вас исполнить мою просьбу и сделать именно так, как я скажу. Неважно, кто умрёт, а кто останется в живых, роды Марки преодолеют опасность, и жизнь продолжится и расцветёт. Сделайте следующее. Римляне не догадываются, что могут не найти вас завтра здесь или на другом берегу реки. Вы разбиты, и они нападут, обрушив на вас всю свою мощь. После этого они укрепятся по своему обычаю в землях Вольфингов, и из этого укрепления огонь, меч и цепи неволи проникнут в каждый дом Марки. Вы же теперь должны обмануть их и уйти в лес, на северо-запад от построек. Идите к тингу Средней Марки. Кто знает, может быть, завтра мы вновь нападём на этих разбойников. Это прояснится, когда мы посоветуемся с вами, находясь лицом к лицу, ибо мы, что остались дома, знаем о судьбах этих римлян больше вас. Поторопитесь, и пусть ваши ноги не порастут травой!

Что касается тебя, Тиодольф, у меня есть что сказать тебе при встрече, ибо я знаю, что сейчас ты не услышишь меня”. Так сказала Солнце Крова».

«Ты скажешь что-нибудь в ответ, князь?» – спросил Аринбиорн. Тиодольф покачал головой. Аринбиорн спросил ещё раз: «Мне ответить за тебя?» Тиодольф кивнул. Тогда Аринбиорн произнёс: «Али, сын Серого, ты сейчас вернёшься к той, что послала тебя?»

«Да, – кивнул юноша, – но только вместе с вами, потому что вы должны отправиться немедленно, а я знаю все тропинки поблизости. Ночью, сами знаете, вам потребуется хороший провожатый».

Тогда Аринбиорн встал и сказал: «Вожди и командиры, ступайте как можно быстрее и постройте своих людей в походный порядок. Скажите, чтобы они оставили все костры и уходили так тихо, как могут, поскольку сей же час, ещё до восхода луны мы отправимся к тингу Средней Марки. Именем князя!»

Когда все ушли, и Аринбиорн с Тиодольфом остались одни, князь поднял голову и медленно, с болью в голосе проговорил: «Благодарю тебя, Аринбиорн. Ты хорошо поступил, когда повёл этот народ. Меня что-то гнетёт, и я не знаю, выживу ли я или умру, но я не могу больше быть вашим командиром, ибо я уже дважды сбежал с поля боя. Теперь ты командуй мной, а я буду подчиняться. Вложи в мою руку меч, и я буду бить, пока божество не похитит его из моей руки, как сегодня похитило Плуг Толпы».

«Хорошо, – отозвался Аринбиорн. – Возможно, завтра ты встретишь это божество. Ты поднимешь на него меч и либо одолеешь его, либо отправишься к отцам гордым и отважным воином».

Так они разговаривали, и Тиодольф, казалось, поднялся в лучшем расположении духа. К этому времени всё войско было уже на ногах. Осторожно и почти бесшумно, готы мало-помалу продвигались по лугу Вольфингов, а затем через пашню к лесу и дальним постройкам. Они никого не встретили на пути, кроме внешней охраны римлян, человек двенадцать, которых сумели перебить почти бесшумно. Их тела оттащили подальше, чтобы римляне, когда пошлют сменить охрану, не нашли убитых и не догадались о том, куда пропали готы, а решили, что охрана сбежала или что их утащили боги лесного народа.

Так готы ушли в лес. Аринбиорн и вожди хотели выйти на Дорогу Всех Родов и пойти по ней, но Али, услышав об этом, засмеялся: «Если вы хотите выспаться этой ночью, то идите другим путём. Солнце Крова заставила нас завалить её от врагов большими деревьями, сучьями, ветками и прочим. Вы увидите, что место тинга теперь огорожено, как крепость, в которую трудно войти, но я приведу вас туда».

И все пустились в путь. Вскоре отряд приблизился к месту проведения тинга. Оно и в самом деле было искусно огорожено, так что тем, кто хотел войти внутрь, надо было двигаться по узкому проходу, с обеих сторон которого возвышался частокол из древесных стволов, причём проход петлял, словно в садовом лабиринте. Войско теперь продвигалось пешком, поскольку это было священное место и ни один зверь не должен был ступать по этой земле. Медленно и тихо прошли воины за ограду тинга. Там оказалось множество людей Вольфингов, Берингов и других родов, и хотя никто из них не был воином в расцвете сил, каждый держал в руке какое-нибудь оружие, кроме разве что маленьких детей и самых слабых женщин. Они все сидели или стояли ровными рядами, словно войско в ожидании битвы. Там же вдоль ограды высились шалаши из ветвей и тростника, служившие укрытием женщинам, старикам и детям. Солнце Крова попросила всех оставить свободным место вокруг Кольца Судьбы и Холма Речей, так, чтобы туда поместилось много людей и чтобы воины могли там не только собраться, но и выстроиться. Возле шалашей горело несколько костров – на них готовили пищу. Их было немного, и все они были небольшими. С той стороны, где находились римляне, костры загородили плетнём. Солнце Крова сказала, что не стоит светить своим врагам, указывая им путь. Да и за стенами старались не шуметь, так как все, кто умел отличить правую руку от левой*, думали только о битве и поражении врага, пришедшего уничтожить роды готов.

Возле Холма Речей, с восточной его стороны, установили ствол тонкого бука*, а на его вершине прибили крестообразную перекладину, куда повесили чудесный светильник, Солнце Крова. Он сиял с вышины, и хотя был почти неприметным в огромном лесу, но и его с трёх сторон отгородили тонкими планками от глаз случайного странника. Под светильником, чьё имя она носила, как и раньше в бражном зале, сидела на куче хвороста Солнце Крова. Дева была завёрнута в синий плащ, из-под которого сверкал подол прекрасного, вышитого золотом платья. Его она обычно надевала на народные собрания. Правая рука её покоилась на обнажённом мече, лежащем поперёк колен. Рядом с ней сидел старик Сорли, Мудрый Воин, а вокруг стояли стройные юноши и крепкие девушки, а также старики из числа невольников и свободных. Каждый из них был готов выполнить приказание, исходящее из её уст. Солнце Крова и Сорли командовали теми, кто остался дома.

Тиодольф, Аринбиорн и другие вожди вошли в круг и встали перед Солнцем Крова. Она по-доброму обратилась к ним: «Приветствую вас, сыны Тюра! Сейчас, когда я снова вижу вас, мне кажется, будто мы уже победили. Мы устали от ожидания, и каждый день с раннего утра до позднего вечера мы носили на сердце тяжкий груз страха, а на рассвете вновь вспоминали о нём, но вот вы пришли, и пусть теперь этот тинг будет освещён отблесками пламени бражного зала Вольфингов вместо этих лунных лучей. Пусть даже нам придётся начать всё с самого начала и искать новые места, чтобы поселиться там, новые реки и новые луга, всё равно вырастут роды людей, что жили в Марке, и ничто не бросит на них тени. Пусть даже там, где жили они раньше, поселятся дикие звери и римляне, всё равно эти рода вырубят новые поляны в диком лесу и своими делами прославят другие реки, которые ещё не видели человеческих подвигов. Они сделают землю вокруг своих жилищ плодородной ради процветания родов. О, дети Тюра, на ваших родных лицах отражается стойкость ваших сердец! Ужас народов испугал вас не больше, чем стремительный бег стада зубров, что кормятся на травяных холмах. Радостен этот вечер, о, дети готов! Значит, завтрашнее утро будет ещё радостнее».

Многие слышали, что она говорила, и торжествующий гул прошёлся по рядам, ибо они приняли её слова за предсказание победы.

В это время луна, поднявшаяся над Средней Маркой, когда войско только вступило в лес, вышла из-за высоких деревьев, зелёной стеной окружавших тинг, и осветила собрание, холодным светом отражаясь на доспехах воинов. Солнце Крова сбросила свой синий плащ и теперь стояла в платье со сверкавшей в тусклом свете золотой вышивкой, похожая на сосульку, свисающую с крыши какого-нибудь бражного зала в полночь на солнцеворот, когда внутри в полном разгаре пир, а снаружи – тихая ночь, и уже десять недель как стоит мороз.

Девушка вновь заговорила: «Князь, ты молчишь, прикажи этому воину Берингов командовать войском. Вы оба мудры, а каждая минута этой ночи дорога, и не стоит терять их понапрасну, ведь они приносят спасение Вольфингам, отмщение Берингам и обновлённую надежду всем родам Марки!».

Тиодольф какое-то время сидел молча, голова его была опущена, грудь вздымалась, левая рука лежала у пустых ножен, а правая у горла, словно его беспокоило что-то, о чём он не мог поведать. Наконец, он поднял голову и сказал Аринбиорну, медленно и с болью, как говорил раньше: «Вождь Берингов, поднимись на Холм Речей и скажи народу то, что подскажет твой опыт. Пусть они знают, что завтра, очень рано, ещё до восхода солнца, те, кто может и кому не противостоят боги, свершат подвиги согласно своей силе и завоюют для себя отдых, а для своего рода новые дни, полные новых дел».

Он смолк и снова опустил голову, а Солнце Крова искоса посмотрела на него. Аринбиорн же взошёл на Холм Речей и произнёс: «Родичи, прошло лишь несколько дней с тех пор, как мы впервые встретили римлян и сразились с ними. Иногда мы бились лучше, иногда хуже, как это часто бывает на войне, ибо враги наши люди, да и мы не звери лесные и не боги небесные. Но что нам следует свершить нынче? Мы не можем больше терпеть этих чужеземцев в наших домах. Либо мы умрём, либо отвоюем своё, а это не просто товары, что лежат, ожидая, пока они понадобятся хозяину, это не несколько голов скота, не древесные стволы, из которых построены жилища, а жизнь, что мы ведём в земле, которую создали сами. Я не даю вам выбора, потому что выбора нет. Здесь, в диком лесу, у нас нет ничего, ибо почти все наши дети плачут по нам дома. Наши жёны томятся по нам в наших домах, и если мы не придём к ним с любовью, то римляне придут к ним со всей своей свирепостью. Да и там, в низинной равнине, к нам медленно едет наш вагенбург и с ним наше вооружение, но это не так важно, ведь здесь у нас есть ещё больше оружия. Но зато с ним сюда едут знамёна родов, а вот это уже важно. И нас с ними разделяет малая часть отважных воителей, несколько мечей и копий, немного ран и надежда на смерть, достойную похвалы народа. И вы отправитесь навстречу этому всего через два-три часа. Я не прошу вас участвовать в этой битве, вас и не нужно просить об этом, поэтому, когда я закончу говорить, не надо кричать и бить щитом о щит, ибо отсюда не так далеко до нашего дома, где укрепился враг, желающий нас разбить. Пусть каждый отдохнёт и поспит, если сможет, не снимая доспехов и не убирая далеко оружие, и когда он будет разбужен командирами, стоначальниками и двадцатиначальниками, пусть он не вспоминает, что ещё ночь, но встанет на своё место среди сородичей и будет готов идти через лес так бесшумно, как сможет. Теперь я сказал всё, что хотел от меня наш князь. Завтра вы увидите его в первых рядах атакующих, ибо он жаждет занять своё место, что он занимал в прошедшие дни в бражном зале Вольфингов».

Так говорил Аринбиорн, и воины, вняв его просьбе, не издали ни звука, только одобрительно бормотали что-то, пока он говорил, а когда он закончил, они, опытные в делах войны, сразу же уснули, словно это было самым важным делом. Так всё войско, кроме тех, кого отправили в ночной дозор, опустилось на землю. Но Аринбиорн, Тиодольф и Солнце Крова не спали. Они стояли рядом, и Аринбиорн произнёс: «Теперь мне больше не кажется, что мы разбили врага и отдыхаем в безопасности. Больше похоже на то, что у нас нет врагов, да никогда и не было. В моей душе царит глубокое спокойствие, хотя до сих пор я считался гневливым человеком. Мне кажется, будто родичи, которых я люблю, заполнили всю землю, не оставив места врагам. Так оно и будет однажды. Сегодня прекрасная ночь, но завтра настанет ещё лучший день. Каково твоё предназначение, Тиодольф, я не знаю, ведь теперь в тебе что-то изменилось, и ты отдалился от нас. Что же до моего предназначения, то вот что я скажу: я ищу Оттера из рода Лаксингов, моего друга и боевого товарища, того, чью мудрость моя глупость толкнула на римский клинок, и теперь его нет с нами. Я ищу его, и завтра думаю найти, ведь он не успел уйти далеко, и мы ещё порадуемся вместе. А сейчас я посплю. Я попросил дозорных разбудить меня, если понадобится. Поспи и ты, Тиодольф! И, когда луна спустится к земле, пусть проснётся прежний Тиодольф из рода Вольфингов». С этими словами Аринбиорн лёг, прислонившись к куче хвороста, и заснул.

Глава XXVI. Тиодольф разговаривает с Солнцем Леса

Теперь Тиодольф и Солнце Крова остались у Холма Речей вдвоём. Луна стояла уже высоко над деревьями дикого леса. Тиодольф почти не пошевелился. Он сидел, склонив голову, словно глубоко погрузившись в свои мысли.

В лагере было тихо, и Солнце Крова негромко произнесла: «Я говорила, что ночь эта быстротечна, и дорога каждая её минута. Возможно, ты многое хотел бы сказать и сделать прежде, чем войско проснётся на заре. Идём со мной, тут недалеко, ты узнаешь кое-что, и тогда твой выбор свершится».

Не говоря больше ни слова, она взяла его за руку и повела. Тиодольф, по-прежнему молча, последовал за ней. Они миновали лагерь, вышли в лес – их никто не задерживал. Они долго шли меж буков при свете одной только луны, и ноги сами несли Тиодольфа, ведь эту тропу князь хорошо, даже очень хорошо знал.

Двое путников вышли на ту маленькую поляну, где в начале сказания Тиодольф встречался с Солнцем Леса. На каменном престоле, стоявшем там, как и тогда, в своих сверкающих одеждах сидела Солнце Леса. Голова её была понурена, лицо она закрыла руками. Услышав шаги по траве, она не подняла взгляда, так как знала, кто это был.

Тиодольф не медлил. На какое-то мгновение ему показалось, что битв и страхов, надежды и спешки не было, что они только привиделись ему. Воин устремился к Солнцу Леса и, обняв её за плечи, сел рядом. Он хотел было взять её за руку и приласкать, но она не пошевелилась, словно и не заметила его. Солнце Крова несколько минут молча смотрела на них, а затем начала говорить. При первых словах девушке показалось, что Солнце Леса задрожала, хотя та и прятала лицо в ладонях. Солнце Крова сказала так:

Прежде чем Солнце Крова закончила говорить, Солнце Леса опустила руки, открыв своё лицо, которое, при всей её божественной красоте, выглядело усталым и обеспокоенным. Она взяла руку Тиодольфа в свои ладони, при этом глядя полными любви глазами на Солнце Крова. Тиодольф прикоснулся щекой к её щеке, и хотя он не улыбался, всё же казалось, что он был счастлив. Наконец, Солнце Леса заговорила:

Солнце Крова приблизилась к ней и, опустившись на землю, положила свою голову на её колени, зарыдав от любви, а мать целовала и ласкала её. Рука Тиодольфа гладила, как бывало раньше, голову дочери. Он смотрел на неё по-доброму, хотя вряд ли узнавал. Но вот она поднялась, ещё раз поцеловала мать и ушла с той лесной поляны, вернувшись к месту тинга.

Когда же двое влюблённых остались одни, Солнце Леса спросила: «Тиодольф, ты слышишь и понимаешь меня?»

«Да, – ответил он, – когда ты говоришь о нашей любви или о нашей дочери, появившейся от этой любви».

«Тиодольф, – спросила Солнце Леса, – сколько же продлится наша любовь?»

«Столько, сколько продлится наша жизнь», – ответил он.

«А если ты сегодня умрёшь? Где же тогда будет наша любовь?» – спросила Солнце Леса.

Князь ответил: «Я не могу сказать, я не знаю. Хотя было время, когда я бы сказал, что она будет ждать вместе с душой рода Вольфингов».

Она спросила: «А когда умрёт та душа и больше не будет рода?»

«Раньше, – ответил он, – я бы сказал, что она будет ждать с другими родами земли, но сейчас я снова отвечу: я не знаю».

«Укроет ли её земля, – спросила она, – когда ты умрёшь и над тобой насыпят курган?»

«Именно это ты говорила той ночью, – ответил он. – Теперь я не могу сказать ничего против твоего слова».

«Ты счастлив, Волк народа?» – спросила она.

«Почему ты спрашиваешь об этом? – ответил он. – Не знаю. В разлуке я томился по тебе. Теперь ты здесь, и этого достаточно».

«А люди твоего рода? – спросила она. – Томишься ли ты по ним?»

Он сказал: «Разве ты не говорила, что я не их крови? Но они были моими друзьями, и я нуждался в них, я любил их, но этим вечером они мне больше не нужны, разве что совсем немного, ибо они одержат победу над своими врагами, как предсказала Солнце Крова. Ну и что из того? Разве мне нужно забрать у тебя всё, отдав им малое?»

«Ты мудр, – сказала она. – Ты пойдёшь в битву сегодня?»

«Видимо, да», – ответил он.

Она спросила: «А наденешь ли ты гномью кольчугу? Надев её, ты останешься в живых, в противном случае – умрёшь».

«Я надену её, – ответил он, – чтобы я мог жить, чтобы мог любить тебя».

«Ты не думаешь, что на ней проклятие?» – спросила она.

В его лице промелькнула вспышка былой отваги, и он ответил: «Вчера мне так казалось, когда я впервые надел её в битву и упал тогда на луг, не пронзённый мечом. Мне было стыдно, и я бы убил себя, если бы не ты. И всё же не обязательно от неё должно исходить зло. Ведь ты сама сказала мне прошлой ночью, что в ней нет никакого зла».

Она спросила: «А что, если я лгала прошлой ночью?»

Он ответил: «Это в обыкновении богов – лгать и не стыдиться, а смертные и лгут, и стыдятся».

«О, как ты мудр», – сказала она и замолчала на несколько минут, немного отодвинувшись от него и сердито и горестно скрутив руки.

Затем она снова пришла в себя и спросила: «А ты умрёшь, если я попрошу?»

«Да, – сказал он, – и не потому, что ты из рода богов, а потому, что ты стала для меня женщиной, и я люблю тебя».

Она, помолчав некоторое время, спросила: «Тиодольф, ты снимешь кольчугу, если я попрошу тебя?»

«Да, да, – ответил он, – и давай уйдём от Вольфингов и их сражения, ведь мы им не нужны».

Теперь Солнце Леса молчала дольше, но, наконец, спокойно произнесла: «Тиодольф, я прошу тебя: встань и сними с себя кольчугу».

Он посмотрел на неё, удивляясь, но не её словам, а голосу, которым она говорила с ним. Однако он встал с камня и, застыв в лунном свете, протянул руку к воротнику куртки, отстегнул её заклёпки из золота и драгоценных камней и, наконец, снял её с себя. Кольчуга соскользнула на землю и осталась лежать там маленькой серой кучкой, не больше кулачка. Затем он снова сел на камень, взял руку Солнца Леса, поцеловал и с обожанием приласкал, а она приласкала его, и несколько минут они не могли вымолвить ни слова. Но вот он заговорил, и слова его полились песней. Тихий, но нежный и ясный его голос был слышен далеко в тиши этого последнего ночного часа:

Тиодольф крепко обнял её и приласкал. Она молчала. Тогда он спросил: «Лицо твоё прекрасно и безмятежно, радуешься ли ты этим мгновениям?»

Солнце Леса ответила: «Слова твои нежны, но пронзают моё сердце, словно острый нож, ибо они напоминают мне о твоей смерти и о конце нашей любви».

Он ответил: «Я не говорю тебе, любимая, ничего, чего бы ты не знала сама. Разве не для этого мы встретились здесь ещё раз?»

Она, помедлив, ответила: «Да, да, всё это так… но если б ты остался среди живых!»

Воин рассмеялся, но это был не презрительный и не горький смех. Он сказал: «Так и я думал когда-то. Но послушай, любимая, если сегодня я умру, разве после того удара, что свалит меня, не будет мгновения, в которое я узнаю, что победа за нами, и увижу, как враг бежит? И тогда мне опять будет казаться, что я никогда не умру, что бы ни случилось после, хотя меч и пронзит мою грудь. Разве не увижу я тогда, разве не пойму, что наша любовь не имеет конца?»

Горькая грусть отразилась на лице женщины, когда она услышала эти слова. Но она лишь произнесла: «Смотри, вот кольчуга, которую ты снял, чтобы твоя грудь стала ближе к моей. Ты наденешь её в бою ради меня?»

Тиодольф слегка нахмурился. Он ответил: «Нет, я не сделаю этого. Ты говорила правду: на ней нет злого проклятия, но послушай! Вчера я надел её, когда шёл в бой, и, прежде чем напал на врага, как раз перед тем, как я должен был дать знак войску, мой взгляд затуманился, и густая тьма окутала меня. Не поражённый мечом, я упал на землю, и меня обступили страшные сны о гномах, что ненавидят людской род. Когда я пришёл в себя, кольчугу уже сняли. Поднявшись к битве, я увидел, что готов теснит враг. Я больше не думал о прошлом, а только о том, что свершалось в те мгновения. Но мне принесли кольчугу, и я, не помышляя ни о чём, кроме как о битве, надел её. Кипело свирепое сражение, а я был нетвёрд. На нас обрушились свежие римские воины и разбили наш строй. Сердце моё оборвалось в груди, и я, откинув нерешительность, как встарь, ринулся вперёд, нанося вокруг сокрушительные удары. Я не получил ни одной раны, но опять пал, не будучи повержен. Меня вынесли из боя. Наши воины отступили и потерпели поражение. Когда же я очнулся от своего злого сна, битва окончилась, и мы, отойдя от поселения Вольфингов, стояли на холмах над бродом, потеряв уверенность, как все побеждённые люди. Там я сидел, стыдясь тех, кто как наилучшего избрал меня вождём на священном тинге. А ведь я оказался наихудшим из них! И на меня нашло незнакомое прежде чувство: жизнь показалась мне пустой и бесцельной, я желал умереть, и если бы не мысль о твоей любви, я убил бы себя тогда.

После этого я пошёл вместе с войском, чтобы присоединиться к тем, кого мы оставили дома, к тем, кто бежал от захватчиков. Я сидел перед Солнцем Крова, нашей дочерью, и говорил слова, которые вкладывали мне в уста другие. И теперь я должен сказать тебе нечто ужасное: я не любил их, не принадлежал к ним, и вовне меня была пустота – вся моя жизнь сосредоточилась внутри, а вовне не было ничего. Ты, только ты не покидала меня, будучи частью моего существа. Что же до других, то все они, даже наша дочь – твоя и моя дочь, – были лишь образами, картинками людей, и я желал избавиться от них, желал видеть твоё тело и слышать твоё бьющееся сердце. Столько зла выросло тогда во мне, что даже стыд покинул меня, моя воля умерла. Нет, теперь я желал жить – и чтобы были только ты и я. И смерть казалась мне ненавистной, а все дела – пустыми и глупыми.

Куда делись тогда моя слава, моя счастливая жизнь, мои надежды на ежедневно нарождающиеся и никогда не умирающие новые дни? Где же тогда была жизнь? Где был Тиодольф, который жил когда-то?

Но теперь всё опять переменилось. Я никогда не любил тебя так крепко, как сейчас. Горе моё из-за того, что мы должны расстаться, велико. Боль расставания терзает мою душу. Но теперь я вновь Тиодольф Могучий, и в сердце моём есть место для радости. Посмотри же на меня, Солнце Леса, посмотри на меня! Любимая, скажи мне, не прекрасен ли я красотой воина, защитника своего народа? Разве не приятен мой голос, разве на устах моих не играет улыбка, разве не сияют мои глаза? Посмотри же, как тверда моя рука, служащая народу! Ведь мои глаза теперь прояснились, и я вижу своих родичей такими, какие они есть, вижу их желание жить, вижу их презрение к смерти. Я тот, кем они сделали меня. А потому теперь мы вместе с ними сразимся за грядущие славные дни: зимнюю охоту, летний посев, летний сенокос, осенний сбор урожая, счастливый отдых зимой, солнцеворот с воспоминаниями об отцах и надеждой на грядущее. Пусть же теперь те, кто помог мне, попросят меня помочь им! Пусть же теперь те, кто оживил меня, попросят меня умереть!

Ведь хотя ты и говоришь, что я не их крови даже по усыновлению, мне это безразлично. Я жил с ними, ел с ними, пил с ними, трудился с ними, вёл их в битвы, где на каждом шагу – ранения и смерть. Они – мои, и я – их. А через них я един со всей землёй, со всеми её родами, даже с родами наших врагов, которых я убью сегодня своей рукой, своим клинком!

А потому я больше не возьму с собой в битву кольчугу, хотя, возможно, это будет последняя битва. Я буду жить, и смерть не одолеет меня.

Посмотри, разве это не Тиодольф, которого ты любила? Не ребёнок, оставленный богами взамен похищенного, не муж, которому доверяют, друг Земли, податель жизни, покоритель смерти?»

Тиодольф бросился в объятия Солнца Леса, прижал её к своей груди и приласкал. Эти ласки пробудили в ней горько-сладкую радость, и она зарыдала: «Помни, прошу тебя, помни это, когда я оставлю тебя!»

Когда же они выпустили друг друга из объятий, лицо её вновь стало безмятежным, правда, на нём ещё блестели слёзы. Солнце Леса сказала: «Тиодольф, ты говорил, что желал бы просить у меня прощения, если бы причинил мне зло. Простишь ли ты то зло, что я причинила тебе?»

«Прощу, – ответил воин. – Я простил бы, и если бы мы оба должны были жить, тем более прощу, когда занимается заря того дня, в который мы должны расстаться. Что же ты совершила?»

«Я солгала тебе, когда сказала, что на кольчуге нет злого проклятья. Я сделала это ради спасения твоей жизни».

Тиодольф ласково коснулся щеки Солнца Леса и, улыбаясь, ответил: «Такова воля богов, ибо они не знают людских сердец. Расскажи мне теперь всю правду о ней».

И Солнце Леса поведала следующее:

Тиодольф повернулся к ней, снова сжал в крепких объятиях, расцеловал её и произнёс:

Сказав так, Тиодольф поднялся на ноги и, не задерживаясь ни на мгновение, пошёл прочь, направляясь прямо к тингу и общему собранию своих соплеменников, словно ласточка, возвращающаяся в гнездо над крыльцом бражного зала. Воин не оглядывался, хотя горький плач эхом звенел в лесу, наполняя сердце Тиодольфа скорбью и мукой, что появляются в час расставания.

Глава XXVII. Готы выходят на утреннюю битву

Когда Тиодольф вернулся в лагерь, в небе были видны признаки приближавшегося рассвета. Луна висела низко, скрываясь за деревьями. Тиодольф сразу заметил, что воины уже проснулись и готовились к выступлению. Он радостно смотрел на них, а они – на его сияющее лицо, с трудом удерживаясь от громкого ликования. Он подошёл прямо к Солнцу Крова, которая всё так же сидела под светильником. Перед ней стоял Аринбиорн, окружённый командирами сотен и двадцаток. Старый Сорли в своих доспехах сидел рядом.

Когда Тиодольф только вошёл в круг, на него посмотрели с сомнением, словно чего-то опасаясь, но, присмотревшись и увидев его прояснившееся лицо, успокоились.

Тиодольф подошёл прямо к Аринбиорну, поцеловал старика и произнёс: «Желаю тебе доброго утра, вождь Берингов! Князь вернулся к вам! Мне кажется, мы должны начать дело как можно быстрее, ибо близится рассвет!»

«Приветствую тебя, князь! – весело ответил Аринбиорн. – Нам нечего больше делать, кроме как выслушать, что ты скажешь о порядке, в каком мы должны выступить. Все уже вооружены и готовы».

Тиодольф сказал: «Послушай, у меня нет ни доспехов, ни оружия. Здесь есть хороший меч, шлем, кольчуга и щит? Битва будет грозной, и мы должны хорошо защитить себя».

«Рядом с нами, – ответил Аринбиорн, – лежат доспехи Ивара из нашего рода. Он умер этой ночью от ран, полученных в последней битве. У вас с ним схожие фигуры. Он с радостью отдал бы тебе свои доспехи. Они весьма хороши, ибо Ивар сам ковал их, а ведь он потомственный кузнец. Конечно, жаль Плуг Толпы, оставленный на поле убитых».

Тиодольф сказал с улыбкой: «Нет, клинок Ивара сослужит мне сегодня хорошую службу, а там уже посмотрим, ибо потом у нас будет много времени».

Оба воина отправились за оружием, и Тиодольф спросил Аринбиорна: «Ты сосчитал войско? Что известно о римлянах?»

Аринбиорн ответил: «У нас есть три тысячи да ещё триста воинов, годных к битве. Кроме того, мы собрали восемнадцать сотен Вольфингов, Берингов и других Домов, по большей части с той стороны реки, и около семи сотен из них могут держать меч и метать копьё, и тебе не нужно прятать их в битве, если мы будем сражаться вместе».

Тиодольф сказал ему: «Мы построимся в три отряда. Вольфинги и Беринги возглавят первый, ибо это сражение – наше дело. Но с нами будут и малые дома с этой стороны реки. Элькинги, Гальтинги и другие дома Средней Марки с другого берега пойдут во втором отряде, и с ними будет большая часть людей Нижней Марки. Воины Верхней Марки составят третий отряд, и с ними пойдут те, кто покинул свои дома, укрываясь от вторгшегося врага. Этот третий отряд спрячется в лесу до тех пор, пока не понадобится в бою, – ни один римлянин не должен уйти живым, разве что пленником. Иначе мы все отправимся к богам. Послушай, Аринбиорн, меня не называют провидцем, но мне кажется, я могу предсказать, как пройдёт этот день. Не стоит скрывать, что я не увижу больше битв до тех пор, пока не наступит время последней битвы*. Но не беспокойся, ибо я не умру до самого конца сражения. Ещё один раз я буду воином и помогу вам. Сначала римляне не смогут выстоять перед нашим натиском, ибо сами они не будут готовы, но когда они приготовятся и начнут сражаться уже серьёзно, второй отряд услышит призыв к бою и нападёт. Тогда римляне придут в смятение, увидев столько новых воинов, спешащих в битву, но будут упорно сражаться, ибо они отважны, и их не взять безрассудностью. Затем, если они будут сопротивляться нам слишком долго, третий отряд выйдет из лесу и нападёт на любой из их флангов, и тогда победа будет за нами. Впрочем, не думаю, что они выстоят так долго. Скорее, воины Верхней Марки и остальные из третьего отряда будут их преследовать. Дай мне теперь моё военное снаряжение, и пусть первый отряд подойдёт к выходу из ограды».

Тиодольфу принесли его оружие, а тем временем Солнце Крова что-то сказала одному из командиров. Он развернулся, отошёл в сторону, а затем возвратился к ней с тремя сильными воинами из рода Вольфингов. Когда воины встали пред ней, Солнце Крова произнесла: «Вы трое – Стинульф, Аталульф и Грани Серый, – я послала за вами, так как вы и в битве могучи, и мастера работать с деревом, и кузнецы хорошие. Вы пойдёте следом за Тиодольфом, когда он ворвётся в римское укрепление, но сражайтесь осторожно, чтобы вас не убили или хотя бы кто-то из вас остался в живых. Вы войдёте в бражный зал с Тиодольфом, а когда окажетесь внутри, бегите со всех ног в глубь зала и заберитесь на чердак между центральным очагом и женской половиной. Там, наверху, вы найдёте множество кадок и бочек с водой. Погасите ею огонь, если враг подожжёт дом, а, скорее всего, так и будет».

Грани ответил за всех, что они постараются исполнить её приказ, и воины ушли, чтобы присоединиться к своему отряду.

Тиодольф тем временем вооружился. Аринбиорн, оглядываясь, прежде чем встать на своё место, увидел его, нахмурился и спросил: «Что я вижу, Тиодольф? Разве ты не клялся богам не носить в этой войне ни щита, ни шлема? Но сейчас на твоей голове шлем Ивара, и рядом с тобой лежит его щит, готовый к бою. Неужто ты хочешь нарушить клятву? Тогда ты навлечёшь на свой род беду!»

«Аринбиорн, – ответил Тиодольф, – разве ты слышал, чтобы я сделался невольником богов? Моя клятва была принесена, когда сердце моё не радело о благе народа. И теперь я нарушу её, чтобы сохранить лишь добрые намерения, отбросив всё остальное. История эта длинная, но ведь мы сегодня вместе идём на врага, и я расскажу её тебе. Заодно расскажу её и богам на случай, если они с недовольством посмотрят на меня, когда мы встретимся».

Он улыбнулся при этих словах, и Аринбиорн улыбнулся ему в ответ, а после пошёл расставлять войска. Когда же он ушёл, Тиодольф остался наедине с Солнцем Крова. Он обернулся к ней, поцеловал, нежно приласкал и произнёс:

Девушка подняла на него взгляд и улыбнулась, хотя в её глазах стояли слёзы. Она сказала:

Она заплакала, не сдерживая слёз, но вскоре продолжила:

Горькие слёзы прервали её речь, и она замолчала. Тиодольф, не произнося ни слова, обнял девушку и какое-то время утешал, лаская. Затем они расстались, и он широкими шагами пошёл к выходу из тинга.

Там уже стояли воины его рода, а также рода Берингов и малых домов Средней Марки. Все они построились для марша через лес, который ещё темнел, хотя заря уже разгоралась. Впереди отряда шли Вольфинги, а каждый из них знал эти места, как свои пять пальцев. Войско не рассеивалось, воины не нарушали строя, и менее чем через полчаса Тиодольф с первым отрядом был уже в лесу за орешником, что рос у бражного зала, уже различимого в свете зари. На востоке небо светлело, и лес просматривался далеко.

Глава XXVIII. Битва на заре

Тиодольф попросил Рыжего Лиса и двух других воинов прокрасться вперёд, чтобы посмотреть, сколько врагов находится перед ними. Воины пробрались к открытому месту, но только они поползли, как все услышали близкие шаги людей. Тогда Тиодольф взял человек двадцать из своего Дома и тихо пошёл к опушке, пока не оказался в тени бука. Посмотрев вперёд, он заметил, что как раз туда, где они притаились, идёт отряд. В основном это были предатели-готы, но с ними находились и римский командир сотни, и ещё немного римлян. Тиодольф решил, что этим готам приказали собрать нескольких ночных дозорных, войти в лес и напасть на укрывшихся там беглецов. Он дал знак своим людям отойти назад, а сам притаился у края опушки, прислушиваясь и держа в руке обнажённый меч. Он увидел, что враги остановились на освещённом пространстве вне леса, всего лишь в нескольких ярдах от него. Похоже, им приказали идти тихо, не произнося ни слова. Утро выдалось спокойным, и когда шаги вражеского отряда по траве стихли, Тиодольф различил за спиной предателей топот ещё большего числа людей. Тогда ему в голову пришла другая мысль: римляне послали разведчиков посмотреть, остались ли готы на возвышенности около брода, и, когда увидели, что те ушли, решили застать их врасплох в убежище на месте тинга, а предатели, немного знавшие лес, были советчиками и провожатыми, и это был один из отрядов того войска, что они вели. Тиодольф быстро отошёл назад, схватил за плечо Лиса (он взял его с собой) и сказал ему, чтобы тот полз через лес к тингу и разузнал, есть ли в лесу ещё враги. Сам же Тиодольф вернулся к своим людям и построил их для атаки узким полумесяцем с лучниками на флангах. Он приказал им атаковать римлян, как только прозвучит боевой рог. Всё это было сделано быстро и почти бесшумно, ведь воины уже стояли в боевом порядке.

И вот потянулись минуты ожидания. На востоке небо уже пожелтело, и даже под листьями бука было довольно светло. Воины, как охотничьи псы, жаждали, чтобы их спустили с привязи. Лишь Тиодольф стоял спокойно. Он не страшился, но прокручивал в памяти прошедшие дни своей жизни, и время это казалось ему очень давним и счастливым.

Прошло почти десять минут, а римляне, собиравшиеся теперь плотным строем позади предателей-готов, так и не двинулись. Вернулся Лис и рассказал, как он наткнулся на большой отряд римлян, которых вели невольники-готы. Этот отряд только что вошёл в лес и теперь направлялся к тингу.

«Но, князь, – добавил он, – кроме того я наткнулся на наш второй отряд. Он был должным образом выстроен в лесу, готовый встретить их. Римлянам там устроят радушный приём. Солнце взойдёт для нас, но не для них».

Тогда Тиодольф развернулся к тем, кто стоял к нему ближе всего, и тихо произнёс:

Эти слова быстро разошлись по рядам воинов, радовавшихся предстоящей битве. Не прошло и двух минут, как внезапно тишина раннего утра была нарушена восклицаниями, криками и лязгом оружия по левую руку от засады, и над всем лесом разнёсся рёв рога жителей Марки. Второй отряд готов атаковал врага, а кричали римляне, что бились с людьми Тиодольфа. Раздавались громкие и резкие восклицания командиров, приказывавших и запрещавших, как если бы воины сомневались, что им делать.