Сказание о Доме Вольфингов (сборник) Моррис Уильям

Глава VIII. Божественноликий возвращается в Город

Божественноликий возвращался из леса той же дорогой, которой пришёл. Он почти не смотрел вокруг, ведь о чём бы он ни думал, мысли его возвращались к красавице с горных склонов.

Но шёл он быстрее, чем день назад. Он не остановился ни в полдень, ни в другое время и не замедлил шага, даже когда спустился в Дол. Он ни с кем не заговаривал, не замечая никого, кто попадался ему навстречу. Так, ближе к сумеркам, Златогривый вошёл в дом Лика и обнаружил, что в зале никого не было – ни мужчин, ни женщин. Юноша позвал, и к нему вышла служанка, с которой они радостно поприветствовали друг друга. Златогривый попросил принести ему воды для умывания. Служанка принесла и вымыла ему руки и ноги. Она была довольно красивой, как и все девушки Дола, но юноша не обращал на неё внимания. Когда же она закончила, он даже не поцеловал её в награду за труды, как обычно, а просто, без каких-либо знаков благодарности, отпустил. Затем он подошёл к своей кровати и вынул из неё прекрасные одежды, снял с себя то, в чём бродил по лесу, и надел котту с изящным вышитым узором, с дорогостоящими камнями на воротнике и другими украшениями. Одевшись таким образом, он вышел в зал, где возле очага уже стоял Камнеликий, только что подбросивший угля в огонь. Языки пламени ярко освещали всё вокруг.

Камнеликий сразу заметил, что Златогривый нарядился, как обычно наряжался только на пиры и праздники, когда и полагалось носить такую прекрасную одежду. Старик улыбнулся и произнёс:

– Рад, что ты вернулся из леса! Но что это? Тебя там обвенчали или кто-то сделал тебя эрлом или конунгом?

Божественноликий ответил:

– Названый отец, я и вправду был в лесу, но не встретил там никого, кого следовало бы опасаться. Что до одежды, то надо же её оберегать от моли. Да и сейчас я очень устал, а эта котта легка, её удобно носить. Кроме того, я надеюсь вскоре встретить Наречённую, а ей приятно будет увидеть меня в этом разноцветном платье.

– Хм, – возразил Камнеликий, – не встретил ли ты в лесу женщину, одетую, как богиня? Не приказала ли она тебе одеться так этим вечером, чтобы почтить её? Я знаю, в лесу живут существа, у которых есть такое обыкновение.

Златогривый ответил:

– Я не поклоняюсь никому, кроме наших богов и предков, и не видел я в лесу никого из тех, о ком ты говоришь.

Камнеликий покачал головой, помолчал немного и спросил:

– Завтра ты снова пойдёшь в лес?

– Нет, – сердито нахмурив брови, отвечал Златогривый.

– Завтра утром мы ожидаем встретить торговцев из Западных земель. В конце концов, почему бы тебе не отправиться с ними, когда они повернут домой? Это будет прежде, чем выпадет первый снег.

– Нет, не хочу, названый отец. И прекрати уже свои попытки подговорить меня к этому.

Камнеликий снова покачал головой, затем бросил на юношу долгий взгляд и пробормотал:

– Ты опять уйдёшь в лес – завтра, или послезавтра, или в любой иной день, когда наступит срок.

Тут вошли слуги с факелами, а за ними и сам Старейшина вместе с Ликородным. Железноликий поприветствовал своего сына и сказал ему:

– Зря ты так вырядился – Наречённой не будет с нами этим вечером. Она осталась на пиру, что устроил род Яблони. Или ты хочешь сам отправиться туда, сын мой?

– Нет, – ответил отцу Божественноликий, – я слишком устал. Но я не сниму эти одежды. Пусть они будут на мне в твою честь и во славу нашего рода.

Все сели за стол, и Железноликий вновь стал расспрашивать своего сына о том, где он был, и о том, почему он так задумчив, и вновь сказал, что следовало бы ему выйти за пределы Дола и посетить города.

– Ибо, – говорил он, – завтра утром торговцы будут уже здесь, и то, что сын Старейшины присоединится к ним на обратном пути, станет для них великолепным известием.

Божественноликий медленно, скрывая своё волнение, ответил:

– Нет, отец, я не пойду с ними. Не бойся, вот увидишь, я ещё найду себе подходящее занятие в Доле.

И в самом деле, хотя Божественноликий и любил веселиться, потворствуя своим желаниям, в то же время он был трудолюбив. Мало кто во время косьбы мог состязаться с ним в этом занятии, не говоря уже о том, чтобы победить. Он уверенно и быстро валил деревья, ровно пахал твёрдые земли нижнего Дола, да и за любой другой работой был проворен и крепок.

Глава IX. Братья вместе с Наречённой едут в тисовый лес

На следующее утро Божественноликий оделся для работы и взял топор. Его брат, Ликородный, попросил сходить вместе с ним в тисовый лес. Не было никого, кто лучше него знал, как напрямую пройти туда и где можно нарубить прутьев, наиболее годных для луков. Старейшина имел право рубки в этом лесу. И вот братья вышли из дома Лика, но не успели они подойти к городским воротам, как, к своему удивлению, встретили Наречённую. Она ждала их там, держа на поводу взнузданного осла (он был нужен, чтобы везти тисовые прутья). Ликородный сказал ей, что собирается в лес и что, возможно, Златогривый пойдёт с ним, вот она и решила присоединиться к братьям, как это часто бывало и раньше. Встретив их, Наречённая поприветствовала Божественноликого поцелуем, как обычно. Он увидел её красоту и добрый, нежный взгляд, которым она смотрела на него, заметил томное выражение лица после поцелуя и подумал, что сам он больше не желает её так сильно, как она его. Сердце его упало, и он сказал себе: «Хорошо бы она была нашей родственницей! Вот если бы у меня была сестра, и этой сестрой была она!»

Все трое пошли по большой дороге, ведущей через Дол. Ликородный и Наречённая смеялись и весело болтали. Девушка была счастлива: она знала, что Златогривый побывал в лесу, и видела, что вернулся он невредимым, таким, как прежде. Правда, сперва юноша казался мрачным и немногословным, но вскоре он выругал себя за то, что своим видом портит всем настроение, и заставил себя развеселиться. У него это быстро получилось, ведь он подумал так: «Она заманила меня в тот дом. Она хочет, чтобы я сделал что-то, и я сделаю, и получу свою награду. Скоро придёт весна, и я буду готов».

Достигнув того места, где вчера Златогривый встретил трёх девушек, они свернули с дороги и направились вниз по склону. Златогривый залюбовался красотой Наречённой, но вспомнив обо всём, что с ним произошло, отвернулся, как отворачивается тот, кто случайно увидел что-то запретное. Он сказал себе: «Где же ты, Златогривый? Чей ты? Но если бы всё случившееся и было лишь сном, я всё равно хотел бы, чтобы эта красавица была моей сестрой!»

Но вот они добрались до тисового леса, и братья взялись за работу, а Наречённая стала им помогать. Она была крепкой девушкой и ловко обращалась с топором. В полдень устроили отдых, расположившись на зелёном склоне на опушке тисового леса. Поели хлеба, мяса, лука и яблок, выпили красного вина из Дола. Во время послеобеденного отдыха Наречённая затянула песнь о делах давно минувших дней. Пела она примерно так:

Девушка прекратила петь и взглянула на прекрасную долину, широко простиравшуюся перед ними. Из кустов терновника вылетел дрозд и сел совсем близко от девушки. Этот милый герольд приближающейся зимы запел ответную песню. Чёрный и белый чибисы крутились на приречном лугу, льстиво высвистывая и зависая в воздухе над мягкой травой.

Девушка была счастлива, что рядом с ней Златогривый и Ликородный, её давние друзья. Но если бы она внимательнее посмотрела на Златогривого, она бы наверняка заметила в нём перемену, хотя обед и доброе вино, приятный летний день, нежный голос Наречённой и слова старой песни насытили желания его сердца и смягчили его.

Вскоре все поднялись, довершили работу и направились обратно в город, пока ещё не стемнело. Казалось, что все трое довольны. Златогривый временами поглядывал на Наречённую. В такие моменты он говорил себе: «О, если бы она была моей сестрой! Каким бы милым было бы это родство!»

Глава X. В Дол приходят вести

Три дня спустя Златогривый шёл по большой дороге, ведя в поводу осла. Он решил принести домой овечьей шерсти из одного местечка к западу от Дикого Озера, но не пройдя и полумили, встретил целую толпу людей, направлявшихся в город. Всё это были пастухи, все при оружии, а некоторые и в куртках, которые носят воины. Эта толпа сильно шумела, все беспрестанно разговаривали друг с другом. Казалось, что-то их очень разгорячило. Заметив Златогривого, они остановились и расступились, пропуская его, и юноша оказался в центре круга вместе со стариком, не очень привлекательным на вид (что было необычно для Дола).

Старик был высоким, сутулым и сухопарым, с тонкими ногами и крупными, скрюченными от подагры руками. Щёки его окрашивал старческий румянец, вырисовывавший на них кровавую сетку, какая бывает на ранетках. Под тонкими, неплотно сжатыми губами виднелись редкие зубы. Длинный нос походил на клюв бекаса. Старик этот был позором и посмешищем всего народа, человеком, которого мало ценили даже его собственные родичи, и на это имелись веские причины.

Златогривый сразу узнал его, известного жадину, глупца и скрягу из пастушьего народа. Люди часто звали его Грошом Долговязым. Его настоящее имя забылось.

Златогривый поприветствовал пастухов, а они его. Он спросил:

– Что вас растревожило, соседи? Вы обнажили оружие, но на нём нет следов крови. Что случилось, добрый Грош Долговязый?

Грош только застонал в ответ, но крепкий пастух, стоявший рядом, широко ухмыляясь, ответил за него:

– Божественноликий, дурные вести пришли к нам издалека. В лесу зашевелились разбойники, и им, похоже, помогают лесные духи.

– Что же такого они натворили? – поинтересовался Златогривый.

Пастух сказал:

– Ты ведь знаешь, где живёт Грош Долговязый?

– Да, конечно, знаю, – кивнул Божественноликий. – На прекрасных заливных лугах, они просто рай для тех, кто делает сыр.

– Бывал ли ты в его доме?

– Нет, не бывал, – ответил Златогривый.

Старик Грош сказал:

– Внутри там небогато. Мы собираем, а другие тратят, мы накрываем для чужих ртов.

Пастух рассмеялся:

– Это правда. Теперь там и в самом деле небогато. Разбойники опустошили и его дом, и загон.

– Когда же это случилось? – спросил Божественноликий.

– За ночь до этой, – ответил пастух. – Постучали в дверь, а когда никто не ответил, её выбили.

– Всё так и было, – подтвердил старик. – Ворвался целый отряд, и все при оружии.

– В доме не было воинов, – продолжил пастух, – только Грош да его сестра со своим сыном и ещё трое работавших на них слуг. Один из этих слуг – Ржавка – самый дурной человек во всей стране холмов. И вот эти воины, о которых говорит Грош, связали всех, хотя и не причинили никакого иного вреда, а затем обшарили весь дом. Они унесли очень многое, но не всё, кое-что и оставили…

– Ты лжёшь! – перебил его Грош Долговязый. – Унесли они совсем немного и ничего не оставили.

Тут все рассмеялись, так как гнев старика показался им забавным. Кто-то заметил:

– Что ж тогда, дорогой сосед Грош? Если у тебя так мало пропало, то ты поступил не по-соседски, беспокоя нас из-за мелочей.

Тут снова все засмеялись, а первый пастух произнёс:

– Правда, сосед, ты очень уж громко кричал и причитал, когда вчера утром мы обнаружили тебя и твоих домашних привязанными к стульям… Что ж, сын Старейшины, коротко говоря, мы отправились в погоню, и вскоре она привела нас в лес, а там нам, пастухам, нечего делать. Мы ведь предпочитаем бродить по безлесным холмам. Разве что Ржавка чувствовал себя в лесу свободно. Он-то и вел нас, когда мы отправились в погоню. Он даже убежал вперёд, а когда мы догнали его, он лежал мёртвый, и из его груди торчало копьё, которым его убили. Что нам ещё оставалось, кроме как повернуть назад, ведь теперь, когда Ржавка убит, мы стали слепы. Впрочем, его потеря не сильно нас ослабила. И вот мы вернулись и рассказали доброму старику Грошу обо всём этом, так как прежде оставили его дома оплакивать своё потерянное имущество. Дождавшись утра, мы взяли оружие и вышли в путь, прихватив старика и тело Ржавки. Посторонитесь, соседи, пусть сын Старейшины увидит его.

Пастухи расступились, и Божественноликий увидел на носилках покрытое чёрной тканью тело высокого жилистого мужчины с узким лицом, слегка напоминавшим лисью морду.

– Да, Божественноликий, – произнёс пастух, – на него на мёртвого не так уж и приятно смотреть, а живой он был ещё страшнее. Но послушай, хотя он и не был хорошим человеком, всё же он был одним из нас, так что нам следует отомстить за его кровь. Поэтому-то мы и хотим увидеть Старейшину, чтобы передать ему наши вести. Пусть он созовёт соседей на поиски тех, с кого можно потребовать откуп за пролитую кровь Ржавки, а также возмещение похищенного. Что ты скажешь?

– У вас с собой то копьё, которым был убит Ржавка?

– Да, конечно. Соседи, передайте его сюда. Пусть сын Старейшины посмотрит на него.

Копьё скоро оказалось в руках Божественноликого. Осмотрев его, юноша сказал:

– Это копьё ковалось не в кузницах Дола. Мой отец скажет вам то же самое. Мы не часто куём наконечники копий, стараясь лишь, чтобы они были хорошо закалены и крепко сидели на древке. У этого же копья весьма искусный наконечник. Сток чист и аккуратен, как у меча эрла. Кроме того, видите, здесь на клинке изображены руны? Они не свинцовые и не медные, а из настоящего серебра. Вот эта кайма тоже серебряная. Это очень красивое оружие, и его владелец потерял больше, чем получил от убийства Ржавки. Возможно, он и в теле его оставил специально для того, чтобы мы смогли узнать копьё, а он бы потом сказал, что победил врага в честном бою. Как вы считаете?

Все согласились с юношей, добавив, что если убийцей Ржавки был один из тех грабителей, то он должен поплатиться за кровь, когда его найдут. Златогривый, в свою очередь, согласился с этим и, пожелав пастухам доброго пути, пошёл дальше своей дорогой.

Пастухи же добрались до города и нашли Старейшину. В должное время был созван суд, вынесен приговор, и неизвестные лица были объявлены вне закона за убийство и ограбление. Копьё же оставили в доме Лика.

В последнее время не бывало подобных грабежей, и Божественноликий размышлял обо всём случившемся. Он решил про себя, что и кроме его друзей в горах могут жить люди, о которых жители Дола ничего не знают, и люди эти могут ограбить кого угодно. Но как можно жить в таких местах? Божественноликий недоумевал, почему разбойники пошли на такой риск, вызвав на себя гнев жителей Дола. Ведь жители Дола сильны, и их не так-то просто устрашить. Правда, обычно они вполне миролюбивы, если их не разгневать. На самом деле юноша не сомневался, откуда взялось это копьё. Именно оно было прислонено к стене около его кровати в ту ночь, которую он провёл в горах. Да и все другие копья, что он видел в том доме, были похожи на это и точно так же украшены серебром.

Впрочем, свои мысли юноша держал при себе, ничего не говоря вслух.

Так прошла осень, и наступила ранняя зима. В свой срок прибыли торговцы с Запада, а затем отбыли без Божественноликого, хотя Старейшина ещё раз предлагал сыну отправиться с ними. Юноша занимался своими обычными делами, и большинство людей не замечали, что он изменился. Но Наречённая обратила внимание на то, что видеться они стали реже обычного, а когда виделись, он оставлял её быстрее, чем раньше. Девушка задумалась о том, что могла значить такая перемена, но она не хотела спрашивать его самого, а потому, хоть ей и было тоскливо, перестала искать частых встреч со Златогривым. Тоска её увеличилась, когда она увидела, что юноша и не думает спрашивать её о причинах такой перемены – он просто не замечал всего этого.

Первый зимний снег пришёл вместе с яростным северо-восточным ветром. Все сидели по домам, выходя на улицу только в случае крайней нужды, и каждый такой выход грозил окончиться отмороженными конечностями или даже гибелью. На следующее утро всё вновь стало тихо. Выпало много снега, но лежал он недолго, так как ветер сменился на юго-западный и наступила оттепель. По прошествии трёх дней уже опять можно было спокойно передвигаться по всему Долу. Тогда в город к Старейшине пришли вестники из нижней части долины, сообщившие, что дом, называемый Зелёные холмы, был ограблен, и никто не знает кем. Хозяин Зелёных холмов не был любим соседями – он охотно брал и неохотно отдавал. Своим своенравием, как с домашними, так и с другими, он безмерно запугал всех в округе. Жена убежала от него, как и его сыновья. В то же время он обладал большими богатствами и был сильным и умелым ратником. Когда его сыновья и жена ушли, и никто во всём Доле не решился поселиться с ним, хозяин отправился на равнину и нашёл там тех, кто согласился работать у него за плату. Впрочем, в их собственной земле на них смотрели искоса. Новых работников поселилось у него двенадцать человек. Они, когда хотели, исполняли его приказы. Правда, сначала их было на двое больше, но тех за своевольные поступки убили жители Дола. Никто не выплачивал за их кровь пеню, хотя и вне закона объявлены они не были. Звали хозяина Зелёных холмов Оленебоем, как и его отца, который был отличным охотником.

История же ограбления Зелёных холмов такова. Буря началась за два часа до заката, и спустя час вокруг ничего нельзя было разглядеть из-за дувшего со страшной силой ветра и густого снега. Дверь дома неожиданно распахнулась. Сперва решили, что это ветер, но затем в тусклом свете очага (ворвавшийся ветер загасил весь остальной огонь) увидели, как кто-то в беспорядке ввалился внутрь. Первым делом подумали, что это волки, но когда обнажили мечи и схватились за дубины, то, к своему удивлению, были встречены мечами и топорами. Те, кого они приняли было за волков, оказались людьми в накинутых на плечи волчьих шкурах. Пришедшие испугали обитателей Зелёных холмов так, что те сразу же побросали оружие и позволили привязать себя к стульям. У связанных пленников было время рассмотреть грабителей. Их оказалось всего шестеро – шестеро запугали и связали Оленебоя и его двенадцать умелых работников. Конечно, это сильно пристыдило хозяев.

Дом обыскали, и «волки» унесли с собой всё, что хотели. Буря всё ещё бушевала так, что никто не мог сказать наверняка, выжили грабители или нет. По крайней мере, никого из них и ничего из добычи больше не видели. Следов они тоже не оставили, ведь наутро всё вокруг покрылось глубоким снегом.

Златогривый не сомневался в том, что эти грабители были его знакомцами с гор, но держал язык за зубами и ждал исхода зимы.

Глава XI. В Городе приносят клятву на священном кабане

Неделю спустя после описанного ограбления Зелёных холмов ветер и снег разразились не на шутку, и вскоре весь Дол был укрыт снегом, так что если кому и нужно было отправиться куда-нибудь, в долину или в горы, ему приходилось вставать на лыжи.

Вестей больше не приходило до самого конца священных дней. В городе пировали и веселились, особенно шумное веселье царило в доме Лика. Там устроили большой праздник. Старейшина с сыновьями, Камнеликим, роднёй и слугами в праздничных одеждах сидели в зале вместе с гостями из самых лучших родов города.

Божественноликий, сидя между своим отцом и Камнеликим, переводил взгляд от стола к столу, но нигде не видел Наречённой. На сердце у него было неспокойно от этого, и он гадал, что могло с ней произойти. Может быть, она больна или в печали?

Железноликий, весёлый и жизнелюбивый, словно юноша, заметил, что его сын оглядывается по сторонам, и спросил его:

– Кого ты ищешь, сын? Кто-то не пришёл на пир?

Божественноликий зарделся как человек, не привыкший лгать, и проговорил:

– Да, одну сродницу. Я не вижу Наречённую.

– Нет, – возразил отец, – не называй её сродницей, это неправильно. А то покажется, что ты собираешься жениться на девушке, близкой тебе по крови. Называй её просто Наречённой – и для тебя, и для меня этого будет достаточно. А ты, сын, очень хотел бы её видеть?

– Да, конечно, хотел бы, – ответил Божественноликий. Но хотя глаза его всё ещё блуждали по залу, мысленно он уже покинул свой дом.

Железноликий сказал:

– Имей же терпение, сын, и вскоре ты вновь увидишь её. Тебе понравится эта встреча.

В этот момент в зал вошли девушки с кувшинами вина в руках. Они наполнили рога и кубки, а затем встали вдоль столов с обеих сторон и принялись болтать и смеяться с мужчинами и старшими женщинами. В зале было очень уютно: в очаге полыхал огонь, горело множество свечей, повсюду сидели и стояли девушки в ярких платьях, и все они были привлекательны и милы, а некоторых даже можно было назвать красавицами. Стены украшали вышитые ткани, и со своего места над троном, стоявшим у поперечного стола на возвышении, с вечной улыбкой смотрело вниз божество Лика.

Вдруг все услышали звук рога, прозвучавший очень близко от закрытой входной двери, и в дверь сразу же постучали. Железноликий, весело улыбнувшись, вскричал:

– Входите же, друзья вы или враги! Если враги, то храните священный мир святых дней, если, конечно, вы не враги всех родов и народов, а в таком случае мы перебьём вас.

Кто-то, знавший, что должно было произойти, засмеялся. Златогривый же, только недавно вернувшийся в город, удивился и нахмурился, а правой рукой даже схватился за рукоять меча. Весёлый народ Дола имел обыкновение устраивать в священное время разные представления, но сейчас юноша не догадался, что это было одно из них.

Дверь распахнулась, и внутрь вошли семеро. Двое из них были во всеоружии и в сверкавших доспехах, ещё двое несли литые рога, а другие двое держали что-то на блюде, покрытом отрезом богатой ткани. Седьмой же стоял пред ними, завернувшись с головой в тёмный меховой плащ.

Какое-то время они просто молча стояли. Когда же Златогривый увидел, сколько их было, на память ему пришли те люди с гор. На юношу обрушились сомнения и желания, иначе он сразу бы догадался, что это розыгрыш священных дней.

Те из гостей, кто держал в руках горны, теперь поднесли их к губам и протяжно затрубили. Тот же, кто стоял впереди, ухватился за свой плащ и сдёрнул его на пол – и все увидели девушку небесной красоты, одетую в сверкавшее золотом платье из тонкой ткани. Волосы её украшал лавровый венок. В руке она держала обнажённый меч с изящной позолоченной рукоятью и отшлифованным до голубого блеска клинком.

Божественноликий вскочил со своего места, уставившись на неё, словно его только что пробудили от причудливого сна. В какой-то момент юноше показалось, что это та самая девушка, которую он встретил в горах, и что одета она была так, как в последний раз, и он вскричал:

– Подруга! Подруга!

Отец юноши разразился громким смехом. Хлопнув сына по плечу, он сказал:

– Да, да, парень, можешь называть её и Подругой, ведь вы с самого детства с ней вместе играли, да и сейчас именно её ты искал по всему залу. Вот она, одетая этим вечером так, как подобает её красоте и достоинству. Да, поистине это Подруга!

От стыда Божественноликий сделался красным, как кровь, и опустился обратно на своё место. Теперь он понял, что происходило, – красавицей этой была Наречённая.

Камнеликий же, сидевший по другую сторону от юноши, всё это время проницательно смотрел на него.

Вновь протрубили горны, и Наречённая плавно вышла на середину зала. Нежный аромат, исходивший от девушки, плыл по согретому теплом очага дому, и её красота отдавалась любовью в сердцах всех собравшихся здесь. Наречённая остановилась у стола, стоявшего на возвышении. Те двое, что несли блюдо, поставили его на стол и сдёрнули покров – на блюде оказался священный праздничный кабан*. По обычаю, оставленному отцами, на этом кабане приносились клятвы о деяниях, которые должны свершиться в грядущем году. Наречённая положила свой великолепный меч близ блюда, обошла стол и села между Божественноликим и Камнеликим. Девушка нежно повернулась к Божественноликому. Она радовалась тому, что теперь его благородное лицо было таким же, как раньше. Он улыбнулся ей в ответ, ведь она была так прекрасна, к тому же он привык к ней с детства.

Те из гостей, что были вооружены, встали по обе стороны от блюда, а рядом с ними расположились и двое с рогами. Они вновь затрубили, а Старейшина поднялся и прокричал:

– Вы, сыны смелых, деяния которых стремитесь превзойти! Подойдите же! Возложите каждый свою руку на этот меч, коснитесь концом клинка священного кабана и поклянитесь в том, что лежит у вас на сердце!

Старейшина сел, и на середину зала вышел воин, крепкий, сильный, но невысокий, с чёрными волосами, рыжей бородой и румяным лицом. Он встал на возвышение, взял меч, коснулся его остриём кабана и произнёс:

– Я Щетина из народа пастухов. Здесь, на священном кабане, я клянусь преследовать тех, кто ограбил Гроша Долговязого и убил Ржавку. Эти последние были скверными людьми, но я одного с ними рода и вижу, что никто не собирается вступиться за них, а потому клянусь в том, что исполню обычай кровной мести. Когда разбирали это дело, меня не было ни в Доле, ни на холмах. Так помоги же мне, Воин, и ты, божество Земли!

Старейшина одобрительно кивнул и протянул ему чашу вина. Пока воин пил, по залу прокатился одобрительный гул. Говорили, что его клятва достойна мужа, и не сомневались в том, что он сдержит её, ведь это был славный воин со смелым сердцем.

Следом вышли трое воинов из числа пастухов и двое из жителей Дола. Они поклялись помогать Щетине в деле кровной мести. Все решили, что и это хорошая клятва.

Затем вышел один хвастун. Он был одет очень ярко и клялся чрезвычайно многословно: и в том, что если проживёт ещё один год, то станет командиром жителей равнины, и в том, что вернётся домой со многими дарами для своих друзей в Доле. Все его давно знали, а потому сочли клятву глупой и высмеяли хвастуна. Пристыженный, он вернулся на своё место.

За сим последовали ещё три клятвы – их нетрудно было сдержать. Все смеялись и веселились.

Наконец, заговорил Старейшина:

– Родичи и славные друзья! Славное, мирное время сейчас в Доле. О таком времени мало что можно рассказать, и мало что можно ждать от клятв. И всё же в трёх вещах я клянусь на этом священном кабане! Во-первых, клянусь в том, что не откажу никому, кто бы ни попросил у меня помощи. Во-вторых, клянусь, что справедливость для меня будет важнее закона, а милость важнее обычая. И наконец, в-третьих, если время изменится и война придёт к нам или же мы сами выступим ей навстречу, я клянусь в том, что в бою буду не дальше трёх фатомов* от первых рядов. Так помоги же мне, Воин, и божество Лика, и священная Земля!

Сказав так, Старейшина сел, а все вокруг закричали от радости, решив, что, похоже, он сдержит своё слово.

Последним поднялся Божественноликий. Юноша взял меч и осмотрел его. Клинок был так хорошо начищен, что в нём отражался золотой блеск одежд Наречённой и даже виднелось искажённое отражение её лица. Юноша взялся за рукоять, коснулся клинком кабана и громко произнёс:

– Им клянусь я жениться на красивейшей женщине земли прежде, чем год подойдёт к концу, даже если жители Дола или земель за его пределами будут против моего выбора! Да помоги мне в этом Воин, и божество Лика, и священная Земля!

Юноша сел. Гости пира, любившие Златогривого и Наречённую, вскричали. Они решили, что такая клятва подобает вождю.

Но Наречённая, хорошо знавшая Златогривого, заметила, что и взгляд, и голос юноши во время клятвы не были такими, как обычно. Она забеспокоилась, ведь теперь все происходившие в нём изменения пугали её.

И Камнеликий заметил, что юноша не похож на себя, ведь Камнеликий знал его лучше, чем кто бы то ни было, кроме Наречённой. Старик увидел и то, что девушку расстроила клятва. Он сказал себе: «Завтра я поговорю с моим названым сыном, если встречу его наедине».

Клятвы на этом закончились, и все приступили к еде. Отделив божествам полагавшуюся долю, раздали кабана, потом в зал внесли вино, и там воцарилось веселье. Наконец, выпили по прощальной чаше и разошлись спать. Кто-то спал на своей кровати, но на пиру было много гостей, и поэтому люди устраивались повсюду – где только находили место, удобное для сна.

Глава XII. Камнеликий рассказывает о лесных духах

Рано утром Златогривый поднялся и, одевшись, вышел из зала. Он прошёл по утоптанному снегу к мосту через реку Бурную, где отправился к одному из угловых камней, построенных выше по течению для безопасности деревянных свай. Там юноша прислонился к стене, повернувшись лицом в сторону города, и начал размышлять о том, что с ним произошло. Сперва он думал о клятве: он поклялся жениться на Горной Деве, несмотря на несогласие его и её родни, да и её самой тоже. Дело это казалось ему трудным, но Златогривый даже пожалел, что не сделал его ещё более трудным – не дал понять всей родне и Наречённой, что означают слова его клятвы. Юноша даже укорял себя за это. Он огляделся: вокруг лежал снег, и ему сильно захотелось, чтобы быстрее наступила весна. Тогда он получит знак с гор. Всё казалось таким сложным, таким неисполнимым; он запутался в отношениях двух сильных народов и двух своенравных женщин. Ещё чуть-чуть, и юноша пожалел бы, что не принял в своё время отцовское предложение отправиться в города. Ведь даже если бы его настигла там смерть, это было бы лучше! И как это обычно бывает с молодыми людьми, Златогривый начал представлять свои будущие подвиги. Вот он в битве на равнине: давка, борьба, враг прорывает сомкнутый строй ратников, он отважно сражается в окружении друзей и, наконец, падает, не удержав щит, отяжелевший от множества воткнутых в него копий. Вот его народ побеждает врага, а затем оплакивает и восхваляет павшего ратника из Дола. Вот его хоронят, его, доблестного воителя. Рыдающая и прославляющая его толпа встречает тело у городских ворот, его хладное окоченелое тело на украшенной золотом и увешанной цветочными гирляндами похоронной повозке.

На этом мечтания юноши окончились. Громко рассмеявшись, он произнёс:

– Какой я дурак! Всё было бы хорошо и красиво, только если бы я видел это сам. А то ведь представляю всё так, словно ещё живой, и сам вижу себя, погибшего славной смертью!

Златогривый слегка повернулся и посмотрел на городские дома, что темнели на снегу под звёздным небом зимнего утра. Они действительно казались тёмными и серыми, разве что то тут, то там недогоревший священный огонь очага озарял красным светом окна, да где-нибудь мелькал белый огонёк свечи, зажжённой рано поднявшимся домочадцем. Всё казалось бездвижным. До юноши не доносилось ни звука, только крики петухов, приглушённые стенами, да глухие звуки из коровника.

Юноша постоял ещё немного. Мысли его блуждали, но вот он услышал приближавшиеся по дороге шаги. Он повернулся в ту сторону, откуда шёл звук, и увидел старика Камнеликого. Тот уже заметил юношу и направился к нему, надеясь поговорить с ним наедине. Златогривый дружелюбно поприветствовал его, хотя, по чести сказать, был не очень-то рад этой встрече, так как догадывался, что названый отец будет долго и много говорить, удерживая его от прогулок в лес. Такие разговоры были неприятны юноше, но всё же он приветливо обратился к Камнеликому:

– Похоже, отец, небо на востоке уже светлеет. Скоро займётся заря.

– Похоже, – согласился Камнеликий.

– Думаю, рассветёт через час, – добавил Божественноликий.

– Примерно, – согласился Камнеликий.

– Хороший день после священного времени, – продолжил юноша.

– Хороший, – кивнул Камнеликий, – а что ты собираешься делать в такой хороший день? Пойдёшь в лес?

– Возможно, отец, – кивнул в ответ Златогривый. – Ликородный и некоторые ребята говорят, что видели лосей в холмах, что могли застрять в заносах. Если охотники пойдут на охоту, я составлю им компанию.

– Увы, сын, – ответил ему Камнеликий, – ты ищешь другого зверя, не лосей. Ты можешь набрести там на тех, кого, подобно лосям, не задержат снежные заносы, но кто легко может ходить куда угодно по любым сугробам.

– Отец, – сказал Златогривый, – не пугай меня. Я либо не пойду в лес, либо, если пойду на охоту, буду вместе с другими охотниками. Уж если ты пришёл сюда, то расскажи мне больше о лесе, ведь твои рассказы правдивы.

– Верно, это правдивые истории о дурных вещах, какие часто случаются в этом мире! Слушай же! Если ты считаешь, что зимой, когда выпало много снега, ты вернее найдёшь, что ищешь, то ты ошибаешься. Зима не влияет на тех существ, что подстерегают в диком лесу тела и души могучих воинов. И даже в священные дни они обычно выходят во всеоружии в поисках битвы. Я видел одного такого в прошедшие времена. Снег тогда был глубок, а ветер суров. Лесной дух предстал мне в образе женщины в одеянии, подобном тому, что было на Наречённой в прошедшую ночь. Она, в одежде из тонкой ткани, ступала по снегу там, где едва ли прошёл бы искусный лыжник. Такой она явилась мне. Ледяной ветер развевал её одежды и трепал выбившиеся из-под венка волосы на её голове. Она была свежа и прекрасна, словно стояла середина лета. Она ушла вверх по склону холма – это было самое прекрасное, что только можно увидеть, и сделала мне знак, чтобы я следовал за ней – я, крепкий сердцем воин. И я последовал, и от нашей встречи родилась печаль, но не она, а я вынашивал её. Она же была всегда весёлой и милой, такая она и сейчас, ибо она из тех, кто живёт долго. Я знаю, что и ты видел кого-то из них!

– Расскажи мне ещё, названый отец! – попросил Златогривый. – И не бойся за меня!

– Увы, сын, пусть у тебя не будет таких историй, которые ты сможешь рассказать молодым, когда станешь стариком. Но слушай же! Мы сидели вместе в зале, и третьего не было между нами. Мне казалось, что птицы пели и цветы цвели, источая прекрасный аромат, хотя и была середина зимы. На голове её был венок из роз, на столе лежал виноград, мы ели свежие гладкие летние яблоки. Когда же это было, спросишь ты. Давно уже. Что же это был за чертог, спросишь ты, в котором мы пировали? Я не знаю, стоял ли он на земле или под землёй, или же на облаках. Но наутро лишь пустой лес да снежные сугробы окружали одинокого странника, поднявшегося с земли, да крепкий ветер шумел ветвями деревьев. Воин этот странствовал по лесу, по холмам и высоким горам, он поднимался всё выше и выше, к краям ледяной реки и зелёным пещерам ледяных холмов. Он странствовал весной, летом, осенью и зимой. Сердце его было пусто, а страсть становилась всё яростнее и никак не могла насытиться. Он был в странных местах, видел много бесчеловечного зла, дурных колдуний, меняющих свой уродливый облик. Он страдал от голода, жажды, ранений и лихорадок, он видел многое, но больше никогда не видел ни ту прекрасную женщину, ни тот чудесный пиршественный чертог.

Да здравствует и процветает род Лика, и да множатся в нём доблестные воины! И да здравствуют и процветают прекрасные женщины, которых они берут в жёны из доблестного и славного рода Вола!

– И я скажу, да здравствуют, – спокойно произнёс Златогривый. – Но давай же теперь вернёмся обратно, ибо уже и в самом деле наступило утро, и родичи, должно быть, начали просыпаться.

Вдвоём они повернули к мосту. Камнеликий, относящийся к юноше, как к сыну, рассказывал ему множество мудрых историй о жизни вождя, о возглашении судеб и о сборах на битву. Обо всём этом Божественноликий, казалось, охотно слушал, но на самом деле, он ничего не слышал. Глаза его видели только заснеженные дикие места да красавицу на снегу – такую, какой её описал Камнеликий.

Глава XIII. Начинается охота на лосей

Войдя в дом, старик и юноша увидели, что огонь в очаге уже погасили, спящих на полу разбудили и все уже были на ногах. Старик сел у очага, а Златогривый принёс дрова и воду, подмёл зал и принялся за прочую работу, обычную для раннего утра. Ликородный и ещё один юноша с несколькими воинами снарядились в путь. В зал вышел Старейшина и любезно поприветствовал всех. Накрыли столы, и люди сели завтракать. Снаружи всё светлело, и прежде ещё, чем окончательно рассвело, с завтраком было покончено. Мороз стоял крепкий, и день обещал быть погожим.

Затем охотники, а с ними и те, кто хорошо знал горы, обступили очаг и начали обсуждать охоту на лося. Трое из них, лучше других знавших леса и долины вплоть до самых ледовых рек, утверждали, что для желающих поохотиться на лося нет времени лучше, чем это. На том они и порешили, сказав, что выходить надо не мешкая, чтобы как можно больше успеть за короткий зимний день. Все разошлись по своим местам, а кто-то вышел из бражного зала, чтобы зайти в свои родовые дома за оружием. Божественноликий тоже прошёл к своей кровати, встал у сундука, открыл его и достал тонкой работы кольчугу, выкованную для него отцом. Юноша и сам считался умелым кузнецом, но до отца ему было ещё очень далеко. Отец считался лучшим мастером Дола в то время, и чужеземные купцы давали ему за кольчуги и шлема столько, сколько он просил, правда, он редко продавал их. Итак, Божественноликий надел на котту кольчугу, а поверх кольчуги, полностью скрыв её, набросил на случай дурной погоды плащ. У бедра юноша пристроил боевой меч, через плечо перебросил колчан, в руку взял лук. Впрочем, Камнеликий был прав – не охота на лосей влекла его на этот раз в лес. Как бы то ни было, он, захватив с собой лыжи, вышел из дома и направился к городским воротам. Там уже собрался целый отряд из двадцати трёх человек. Златогривый был двадцать четвёртым. У каждого были лыжи, лук с колчаном стрел и ещё какое-нибудь оружие – подходящий короткий меч, охотничий нож или топор.

Отряд вышел за ворота и сразу направился к утёсу, на котором возвышалась Крепостная Башня. Лосей ожидали встретить на нижних склонах холмов близ Реки Бурной, и потому шли туда кратчайшей дорогой. Взобравшись на вершину утёса, времени не теряли, а продолжали идти к востоку, держась края отвесной скалы, где росли лишь редкие деревья.

Идти на лыжах по плотному снегу было легко, и вскоре отряд оказался на высоком берегу Реки Бурной. В полдень пришли к небольшой долине, где почти не росли деревья. Там остановились перекусить. Настроение у всех было хорошее. Сделали из снега столы со скамьями и сложили стену для защиты от поднявшегося незадолго до того несильного, но холодного юго-восточного ветра. Самые опытные из охотников стали подозревать, что погода испортится, а потому отряд ненадолго задержался в этой лощинке.

Не успели охотники вновь выступить в путь, как юго-восточный ветер начал крепчать и, наконец, превратился в настоящую бурю, принесшую с собой тучу мелкого снега. Вперёд продвигаться стало очень сложно. Отряд шёл медленно, ведь на расстоянии дальше, чем на пять шагов, уже ничего не было видно.

Пришлось остановиться. Рядом с ними оказался склон, что было большой удачей – охотники собрались вместе и встали под ним, укрывшись от снежной бури. Там они и переждали непогоду. Менее чем через час снег прекратился, ветер утих. Спустя ещё немного времени небо полностью прояснилось, и ярко засияло солнце. Высоко в небе стояла молодая луна. Мороз усилился.

Охотникам это было только на руку. Теперь, при ярком свете луны, принялись пересчитывать друг друга: оказалось, что все на месте, нет только Божественноликого. Всех это несколько озадачило, так как никто не знал, что делать. Полагали, что он не мог быть далеко: либо ушёл слегка вперёд, либо немного отстал. Ликородный сказал:

– Не стоит переживать за моего брата, он вполне может сам о себе позаботиться. Ещё ни один воин из рода Лика не погиб от небольшого мороза или снегопада. Да и Златогривый весьма своеволен, а в последние дни особенно, так что давайте лучше искать лосей.

Отряд отправился дальше, не теряя надежды случайно найти и Златогривого. Нет нужды вести долгий рассказ об охоте. Не успев отойти далеко от своего убежища, охотники увидели множество лосей, пробиравшихся сквозь снежные заносы примерно там, где их и ожидали встретить самые опытные из жителей долины. Разразилась битва между лосями и людьми. Звери все были повержены, а из числа людей только один получил ранение. В ближайшей лощине нашли рощу и нарубили шестов для саней. На сани положили туши и тронулись в обратный путь, волоча за собой добычу. Но ни там, ни на пути домой Златогривого не обнаружили. Ликородный сказал:

– Может, он решил заночевать в холмах… Хотел бы я быть сейчас с ним, ведь часто с теми, кто задерживается в лесу, случаются удивительные приключения!

Отягчённые звериными тушами, охотники добрались до города только поздно ночью. Впрочем, наступление ночи не замедлило их продвижение, ведь яркий свет луны освещал всё вокруг, словно днём. Когда же отряд подошёл к городским воротам, оказалось, что там их уже дожидалась целая толпа мужчин и юношей с факелами и вином. Златогривый вернулся на целых два часа раньше всех, и теперь он, одетый в праздничные одежды и улыбавшийся, ждал вместе со всеми.

Над юношей, конечно, начали подшучивать – как-никак он вернулся с охоты с пустыми руками, да ещё и не смог переждать ветра и снегопада. Но Златогривый только смеялся над всеми колкостями, ведь он понимал, что всё это говорится лишь в шутку. На самом деле, родичи знали, какой он умелый охотник и как он хорошо ориентируется в лесу, и если бы он сгинул (а некоторые боялись этого), то все посчитали бы такую утрату очень тяжёлой. Ликородный обнял своего брата, расцеловал и произнёс:

– Когда мы пойдём в лес в следующий раз, я не отойду от тебя ни на шаг. Вот тогда-то, надеюсь, и узнаю, что с тобой происходит. Думаю, это будет славное приключение!

Божественноликий рассмеялся, но ответил немногословно. Все направились в дом Лика, где с наступлением темноты уже шёл пир в честь участников Лосиной охоты.

Никто не стал подробно расспрашивать Божественноликого о том, как он отбился от отряда охотников и где он всё это время был. Юноша сам, как только пришёл домой, рассказал свою историю: сломался замок на правой лыже, когда же Божественноликий остановился, чтобы починить его, погода испортилась, и начался снегопад. Если бы юноша продолжил путь, он бы сбился, а когда небо прояснилось, он не знал, куда все направились – их следы замело снегом. Юноша решил, что охотники вполне могли повернуть домой, и он встретит одного-двоих из них, если пойдёт в ту же сторону. Он знал, что, в любом случае, они смогут сами о себе позаботиться, а потому не спеша пошёл в обратном направлении. Рассказ этот был вполне правдоподобен, и подшучивать здесь было не над чем, поэтому юношу оставили в покое. Только Камнеликий сказал себе:

– Хотел бы я знать, что с ним произошло на самом деле, только вряд ли из моих расспросов выйдет что-то путное. Не стоит вынуждать молодого человека лгать.

Поэтому старик молчал, а пир продолжался, и все были веселы и беспечны.

Глава XIV. О том, что случилось с Божественноликим на горе

Теперь следует поведать о том, что на самом деле произошло с Златогривым. У него действительно порвался ремешок на лыже, и юноша остановился, чтобы починить его. Справившись с этим, он огляделся и увидел, что вблизи уже никого не было – остальные охотники куда-то ушли. Начинался снегопад. Златогривый поднялся на ноги и, не медля больше ни минуты, вместо того чтобы продолжить движение туда, где его товарищи ожидали найти лосей, повернул на северо-восток и быстро заскользил в ту сторону. Юноша считал, что этот путь может привести его в горный чертог, где он когда-то гостил. Он не стал ждать, когда буря утихнет – он пробивался сквозь неё. Ветер дул ему прямо в спину, ускоряя скольжение. Но вот снег повалил так густо, что идти дальше было уже совсем невозможно, и тогда Златогривый ненадолго укрылся в неглубокой лощинке под попавшимся на дороге терновым кустом, и как только ветер слегка стих, вновь продолжил путь. Когда же тучи окончательно рассеялись и засияло солнце, он оказался на длинном склоне, занесённом белым снегом. Наверху, над снегом, на пятьдесят футов возвышался утёс. Юноша догадался, что перед утёсом также стояли скалы (их покрывал глубокий снег). На противоположной стороне утёса виднелись три сосны. Их вершины согнулись под тяжестью снега настолько, что ветви деревьев переплелись.

Иных ориентиров перед Златогривым не было, и он решил, насколько это было возможно, продвигаться к вершине утёса, но не успел он пройти и нескольких шагов, как из-за утёса близ сосен показался человек. Сперва Божественноликий решил, что это кто-то из охотников отбился от отряда. Юноша даже громко поприветствовал путника, но затем заметил, как на его начищенном шлеме ярко сверкает солнце. Всё же юноша продолжил идти в ту сторону, но когда между ним и незнакомцем оставалось всего ярдов двести, воин в шлеме неожиданно приладил стрелу к тетиве и выпустил её в Божественноликого. Стрела просвистела дюймах в шести от его правого уха. Божественноликий озадаченно остановился: он шёл на лыжах через глубокий снег, лук его не был натянут, и он не мог (да и не знал как) натянуть его быстро. Юноша совсем не хотел разворачиваться и бежать, да он и не думал, что это могло бы помочь. Пока же он медлил, лучник вновь спустил тетиву. На этот раз стрела пролетела близ левого уха. Божественноликий решил было упасть ничком на снег, но постыдился. Наконец, третья стрела просвистела совсем близко, над головой.

– Хорошо стреляют в горах, – пробормотал юноша. – Следующая стрела попадёт мне прямо в грудь, и кто знает, спасёт ли меня работа Старейшины.

Он крикнул:

– Хорошо стреляешь, брат! Но враг ли ты мне? Если ты враг, у нас обоих есть мечи – подойди же сюда, и мы сразимся, как подобает доблестным воинам, если уж так надо!

Ветер донёс до него смех, ясный, но несколько высокий для воина, и лучник быстро побежал на лыжах в его сторону. Оружия у него в руках, помимо лука, не было, а потому Божественноликий не стал доставать свой меч, а просто стоял и дивился.

Когда лучник приблизился настолько, что юноша мог разглядеть его лицо, ему показалось, что он его уже где-то видел. Наброшенный из-за плохой погоды капюшон мешал рассмотреть хорошенько, но, наконец, юноша узнал – перед ним, разрумянившаяся и улыбавшаяся, стояла Лучница.

Остановившись шагах в трёх от юноши, она вновь громко рассмеялась и произнесла: