Екатерина Великая. 3-е издание Павленко Николай

Глава X

Итоги

При подведении итогов царствования Екатерины Великой попытаемся определить меру соответствия ее заявления о том, что «вся жизнь моя была посвящена поддержанию блеска России», реальному положению страны, оставленной наследнику. Императрица называла огромную империю, которой управляла три с лишним десятилетия, «маленьким хозяйством». Однажды она допытывалась у Сегюра: «Как вам нравится мое маленькое хозяйство? Не правда ли, оно понемножку устраивается и увеличивается. У меня немного денег, но, кажется, они употреблены с пользою»[294].

Наибольших, можно сказать, блестящих успехов Екатерина достигла в области внешней политики: за счет разделов Польши, Кючук-Кайнарджийского мира 1774 года и Ясского мира 1791 года, а также присоединения Крыма Россия раздвинула свои границы на западе и юге. За годы царствования Екатерины численность населения страны почти удвоилась; по третьей ревизии (1762–1766) она равнялась 18–19 миллионам человек, а по пятой ревизии (1792–1796) — 36 миллионам человек. Столь значительное увеличение численности населения связано отчасти с его естественным приростом, отчасти — с присоединением достаточно населенных земель Польши.

В отличие от населенных земель, отошедших к России в результате трех разделов Польши, огромная территория Северного Причерноморья и Приазовья представляла неосвоенную степь с плодороднейшей почвой. Хозяйственное освоение обширного края, его заселение следует поставить в заслугу Екатерине и исполнителю ее воли Потемкину. К концу столетия свыше 430 тысяч мужчин и более 385 тысяч женщин обрабатывали пашню, занимались ремеслом и торговлей в городах, ранее отсутствовавших на картах, — Николаеве, Херсоне, Екатеринославле, Мариуполе, Севастополе и других. Военные и торговые корабли бороздили воды Черного моря, выход к которому тоже следует отнести к успешным внешнеполитическим акциям Екатерины II.

В XVIII веке, как и в последующем столетии, Россия оставалась аграрной страной, в которой только четыре человека из ста жили в городах. Остальное население относилось к селянам, занимавшимся сельским хозяйством, причем большую часть их (6555 тысяч душ мужского пола из общего числа 12 123 тысячи душ мужского пола) составляли помещичьи крестьяне. Успехи в развитии сельского хозяйства можно назвать весьма скромными.

Казалось бы, что манифест о вольности дворянской, предоставлявший дворянам право жить в своих усадьбах, должен был стимулировать интерес помещиков к совершенствованию земледелия и скотоводства, их интенсификации. Но лишь немногие из помещиков вникали в нужды хозяйства, проявляли интерес к его ведению на рациональных началах. Большинство уклонялось от хозяйственных забот, традиционно ориентировалось на усердие приказчиков, отдавая предпочтение праздному времяпровождению: охоте, рыбной ловле, встречам с соседями, с которыми часами судачили о бедной новостями деревенской жизни. Зимой барин среднего достатка отправлялся вместе с семьей в Петербург или Москву. За барской каретой тянулся обоз со всякой снедью. В столицах продолжалась праздная жизнь, но велась она в ином ритме и в иных заботах: балы, маскарады, театр, показ девиц на выданье в поисках выгодной партии.

Большие надежды на развитие интенсивного земледелия и скотоводства возлагались на открытое в 1765 году Вольное экономическое общество. В его «Трудах» печатались образцовые инструкции приказчикам, рекомендации к способам повышения урожайности, устройству гумен и овинов, использованию более совершенных орудий труда и т. д. Эффективность этих рекомендаций была ничтожной, в большинстве своем хозяйство велось по старинке, как и сто лет назад. Рекомендации оставались невостребованными, ибо они противоречили самим основам крепостного режима: повсюду господствовало использование примитивных орудий труда с трехпольной системой земледелия, обеспечивавшей сравнительно высокую урожайность только в черноземных районах страны. Весь доход от имения помещик использовал на потребительские нужды, не вкладывая ни копейки в рационализацию хозяйства, а крепостной крестьянин не склонен был радеть о нововведениях, поскольку они увеличивали бремя повинностей в пользу барина.

И все же сдвиги имелись. В скобках заметим, что историческая наука не располагает конкретными данными о количественных и качественных показателях в сельском хозяйстве. Поэтому приходится прибегать к таким общим понятиям, как «росло», «увеличивалось», «расширялось» и т. д.

К новшествам в сельском хозяйстве екатерининского царствования относится возделывание подсолнечника и картофеля. Правда, картофель значился в списке огородных культур на протяжении всего XVIII века, но с каждым десятилетием его значение возрастало. На полях юга появилась еще одна новая культура — кукуруза.

Новым в укладе деревенской жизни являлось широкое распространение отходничества: в конце столетия треть взрослого мужского населения уходила на заработки. Отходничество существовало и ранее, но таких размеров оно не достигало. Еще одно новшество состояло в повышении товарности сельского хозяйства. Оно связано с увеличением спроса на зерно на внутреннем рынке отчасти за счет увеличения числа отходников, отчасти за счет значительного роста числа винокуренных заводов. Появился новый канал сбыта зерна — экспорт его за границу, ранее производившийся в порядке исключения.

Новшество негативного плана состояло в малоземелье, появившемся в отдельных районах в связи с приростом населения. Так, в Ряжском уезде Тамбовской губернии Сенатская анкета зарегистрировала: «Земель пустых не оказывается, но многие как мелкопоместные дворяне, так и однодворцы приносят жалобу, что годных к хлебопашеству земель и не довольно, за что бывают с кровопролитием всякие драки». В этих ссорах и драках верх брали сильные, которые «у бедных во владение отбирают» пахотную землю, сенокосы и леса[295].

При характеристике положения крестьян надобно учитывать их принадлежность к определенному разряду (помещичьи, государственные, дворцовые), а также плодородие земель, на которых они проживали, и возможность использования внеземле-дельческих ресурсов. В наибольшем достатке жили государственные крестьяне, а также крестьяне, поселения которых располагались вдоль Волги — дополнительный доход им приносили рыболовство и бурлачество. Хуже всего жили помещичьи крестьяне, составлявшие больше половины всего сельского населения.

Принято иронически относиться к словам Екатерины из ее письма к Вольтеру о том, что крестьяне перестали довольствоваться курами и за обеденным столом предпочитают индейку, равно как сомневаться в достоверности ее наблюдения о высоком достатке крестьян, живших вдоль Волги, зарегистрированном во время ее путешествия по реке в 1767 году. Однако есть свидетельство, исходившее не от императрицы, а от стороннего наблюдателя, записки которого отличаются и достоверностью и глубоким проникновением в события и факты, которые он освещал. Граф Сегюр, сопровождавший императрицу в ее путешествии в Крым в 1787 году, проезжая по Орловской губернии, отметил: «Внутренние области империи в плодородной местности и под благотворным правлением Екатерины, ежегодно обогащались более и более, и потому здесь похвалы были искренни; императрицу встречали как мать; народ, который она защищала от злоупотреблений господской власти, выражал восторг свой, внушенный ему единственно чувством признательности»[296].

Аналогичную картину Сегюр наблюдал и во время путешествия в 1780 году: «Повсюду народ, как будто торжествуя свои победы над природою, добываемые без крови и слез, усердно выражал своей повелительнице чувства искренней преданности. Толпы крестьян падали перед нею на колени, вопреки ее запрещению, потом поспешно вставали, подходили к ней и называли ее матушкой, радушно говорили с нею». Но тот же Сегюр писал, что помещичьи крестьяне «достойны сожаления, потому что их участь зависит от изменчивой судьбы, которая по своему произволу подчиняет их хорошему или дурному владельцу».

Время царствования Екатерины характеризуется развитием крепостничества вширь и вглубь. Главным показателем углубления крепостнического режима является систематическое увеличение оброчных и барщинных повинностей в пользу помещика при сохранении в неизменном виде размера налога в пользу государства. Если оброчные повинности в конце царствования Петра I оценивались в 40 копеек с мужской души, то к концу царствования Екатерины II они достигали четырех-пяти рублей, в то время как подушная подать составляла в 1725 году и в конце столетия 70 копеек.

Повинности крестьян в пользу помещика не были регламентированы законом, и здесь царил полный произвол владельца крепостных — размер повинностей определялся многими параметрами: количеством крестьян у помещика, его духовными и материальными запросами, уровнем нравственности владельца, наличием или отсутствием добродетелей в его характере. Екатерина в ответ на вопрос анкеты Дидро о размере крестьянских повинностей в пользу помещика уклонилась от прямого ответа, но справедливо заметила, что рачительный хозяин не станет изнурять корову, ибо останется без молока[297].

Сказанное, однако, не означает, что помещик мог беспредельно увеличивать размер повинностей — его разуму была доступна элементарная мысль, что чрезмерные повинности разоряли крестьян, на хозяйстве которых зиждилось благополучие барина. И еще одна оговорка: увеличение оброчной суммы в 10–12 раз не означало, что во столько же раз увеличилось реальное его бремя: здесь надобно учитывать и падение курса рубля, и повышение, хотя и незначительное, производительности труда, и уход части членов семьи на заработки и т. д.

Все эти оговорки не исключают роста повинностей владельческих крестьян. Но для того, чтобы барин имел возможность выколачивать из крестьян повышенные повинности, необходимо было расширить его права на труд и личность крестьянина. Екатерина встала на этот путь, ужесточив крепостнический режим в поместьях. Уже в начале царствования Екатерина обещала «сохранять ненарушимо помещиков при их имениях и владениях и содержать крестьян в должном им повиновении». В последующие годы императрица свято блюла данное обещание, продолжив крепостническую политику Петра Великого и его преемников. Елизавета Петровна в 1760 году издала указ, предоставлявший помещикам право ссылать своих крестьян на поселение в Сибирь. Эту меру указ мотивировал необходимостью заселить удобные для земледелия места в отдаленном крае. Указ, однако, предоставлял барину возможность избавиться от неугодных ему элементов на селе: лодырей, пьяниц, больных, владельцев хозяйств, неспособных выполнять повинности и т. д. Помещик при этом ничего не терял, ибо за каждого сосланного мужчину старше 15 лет он получал рекрутскую квитанцию, а за детей и женщин — денежное вознаграждение[298].

Екатерина продолжила эту линию, предоставив в 1765 году право помещику отправлять провинившихся крестьян на каторжные работы — без суда и следствия срок каторги устанавливал сам помещик. Ему же предоставлялось право в любое время вернуть наказанного в имение[299]. В 1767 году императрица еще раз подтвердила установленную еще Уложением 1649 года норму, многократно затем повторенную указами преемников царя Алексея Михайловича: запрещалось крестьянам подавать челобитные с жалобами на своих помещиков. Наконец, Екатерина в 1763 году обнародовала указ, направленный на то, чтобы сбить волну неповиновения крестьян помещикам: если последний вызывал воинскую команду для усмирения бунта, то расходы на ее содержание перекладывались на крестьян — возмутителей спокойствия[300].

Таким образом, в годы правления просвещенной монархини крепостное право развивалось вглубь. Но оно развивалось и вширь — в 1783 году крепостнический режим был узаконен на Украине, а в конце 1796 года — на Дону.

Крепостное право унижало человеческое достоинство, приучало к рабской покорности барину, создавало своеобразную иерархию подчиненности внутри дворянского сословия, закрепленную не законом, а обычным правом. Все население страны от крестьянина захолустной деревни до вельможи самого высокого ранга величало себя рабами государыни. Даже такого масштаба сановник, как Г. А. Потемкин, подписывался в донесениях императрице так: «верный раб», «верноподданный раб». Первый раз «верным подданным» Потемкин назвал себя в донесении от 28 марта 1786 года, то есть после опубликования жалованной грамоты благородному дворянству. В последующие годы подпись варьировалась: «вернейший подданный», «вернейший и благодарнейший подданный», «по смерть вернейший ваш питомец и вернейший и благодарнейший подданный»[301].

Особенно выразительно бесправие крепостных крестьян, низведенных до положения рабов, обнаруживает распространившаяся при Екатерине практика их купли-продажи в одиночку и семьями. Газеты того времени пестрят объявлениями о продаже крестьян, об обмене их на породистых псов и лошадей. Крестьян проигрывали в карты, отдавали в залог за долги и т. д.

«Желающие купить 17 лет девку, знающую мыть, гладить белье, готовить кушанье и которая в состоянии исправлять всякую черную работу, благоволят для сего пожаловать на Охтинские пороховые заводы к священнику»[302].

Приведем еще несколько примеров, заимствованных из Московских и Петербургских ведомостей за разные годы:

«Продается холостой человек, годный в гусары и егери, ростом 2 арш. 10 вершков, 29 лет. О цене спросить в 8 части 5 квартала под № 399 у домруправителя».

«Продаются люди: девка 20 лет, мастерица кружева плесть, за 200 руб.; крестьянская девка 16 лет за 100 руб., малой крестьянской за 400 р.»

«Продается мужской и женской хороший перукмахер, ростом выше среднего и недурной фигуры; годный в камердинеры, официанты и лакеи; а жена его, 24 лет, прачка и швея с дочерью по третьему году, оба хорошего поведения. Последняя им цена 1000 руб.»

«Продаются дворовые мастеровые люди: 2 портных, сапожник, часовщик, пекарь, каретник, колесник, резчик золотарь и 2 кучера, коих видеть и узнать о цене… у самого помещика. Тут же продаются 3 беговые молодые лошади, один жеребец и два мерена и стая гончих собак, числом 50, которые годуют в генваре и феврале месяцах».

«Продается девка, умеющая белье шить и в тальбуре, гладить и крахмалить, отчасти кушанье готовить и портному. Тут же продаются брильянтовые вещи и цветные каменья, да бык и корова хорошей породы, за сходную цену».

Перечисленные объявления напечатаны в Московских ведомостях за 1797 год. В этом же году аналогичные объявления можно было прочесть и в С.-Петербургских ведомостях:

«Продается 16 лет девка весьма доброго поведения и немного поезженная карета».

«Банкетные скатерти… тут же две девки ученые и мужик».

Парикмахер и «английской лучшей породы корова».

«Повар и кучер… да попугай»[303].

3 января 1780 года С.-Петербургские ведомости опубликовали следующее объявление: «Желающих купить с публичного торгу в городе Торжке находящихся при красочной фабрике крестьян мужеска 6, женска 7 душ явиться Тверского наместнического правления в казенную палату сего генваря 15 числа».

Крепостных не только продавали оптом и в розницу, но и подвергали истязаниям. В качестве показателя бесправия крестьян и безнаказанной жестокости и произвола помещиков обычно ссылаются на дело Салтычихи, от истязаний которой умерло 75 человек дворовых, но она была женщиной больной и поэтому ее поведение не следует считать характерным — она не правило, а исключение. Но перед нами образованные помещики, тем не менее считавшие физические истязания своих крепостных делом обычным, не вызывавшим осуждения.

Знаменитый генералиссимус А. В. Суворов не любил пьяниц и прибегал к таким средствам воздействия на них, как наказание розгами, батогами и плетьми, содержание виновного под стражей на хлебе и воде с наложением цепей и без них, надевание колодок на ноги, бритье половины волос на голове.

Известный мемуарист и ученый агроном второй половины XVIII — начала XIX века А. Т. Болотов тоже не чтил пьяниц. В мемуарах он поведал, как поступил с любителем горячительных напитков, к тому же нечистым на руку: «Посекши его немного, посадил его в цепь в намерении дать ему посидеть в ней несколько дней, и потом повторить сечение, дабы оно было ему тем чувствительнее, а для меня менее опасно, ибо я никогда не любил драться слишком много».

Поэт Г. Р. Державин велел приказчику четырех скотниц, просивших «уволить их от страды», высечь «хорошенько на сходе мирском, которые старее, тех поменее, а которые моложе, тех поболее»[304].

Князь М. М. Щербатов, образованнейший человек времен Екатерины, публицист и блестящий оратор, писатель и историк, тем не менее был горячим защитником крепостнических порядков. В инструкции приказчику он рекомендовал бить провинившегося палками, но чтобы не нанести увечья, надлежало наносить удары ниже спины[305]. Одним словом, телесные наказания относились к столь обычным явлениям повседневной жизни крепостной деревни, что от них не отказывались даже образованные представители дворянства. Мера наказания нигде и никем не была регламентирована, поэтому истязания некоторых помещиков заканчивались смертью наказуемого.

Обширные права помещиков над крестьянином унижали крепостного, лишали его чувства собственного достоинства, приучали к покорности. В итоге формировался особый менталитет русского человека в районах, подвергшихся монгольскому нашествию и утверждению крепостнических порядков, отличный от менталитета русского человека, проживавшего в районах, где отсутствовало то и другое: психология и черты характера жителя северных районов существенно отличаются от характера жителей Центральной России.

Крепостнический режим отражался и на барине, воспитывал в нем леность, стремление к праздности, глушил инициативу и предприимчивость, а также тягу к знаниям — жизненными ресурсами, без всяких усилий барина, обеспечивал его крепостной крестьянин.

Екатерина последовательно проводила четко выраженную продворянскую политику. В истории России никогда дворянство не было облагодетельствовано в такой мере разнообразными привилегиями, как при Екатерине Великой. Именно в ее царствование тенденция освобождения дворян от обязательной службы получила завершение, и некогда служилое сословие превратилось в привилегированное — при отмене обязанностей оно в полной мере воспользовалось привилегиями, число которых увеличилось.

Екатерина в первые годы царствования, зная силу дворян, способных заменить одного монарха другим, проявила по отношению к дворянскому сословию известную осторожность. Работа Уложенной комиссии и в особенности поведение дворян во время движения Пугачева засвидетельствовали верность их трону и готовность защищать самодержавие. Это дало основание Екатерине предоставить дворянам монопольное право занимать должности в правительственных учреждениях. Губернская реформа 1775 года положила начало корпоративному устройству дворянского сословия, а жалованная грамота дворянству не только закрепила за ним ранее предоставленные льготы и привилегии, но и объявила новую привилегию — отныне дворяне являлись собственниками не только земли, но и ее недр.

Направленность проводимой Екатериной политики очевидна: уберечь дворян от тлетворного влияния проникновения рыночных отношений в помещичью усадьбу, ранее бывшую оплотом натурального хозяйства, создать дворянам тепличные условия для приспособления этого хозяйства к нетрадиционным формам его ведения. Объективно эта политика консервировала старую модель хозяйственной деятельности помещика.

В этой связи возникают вопросы: как в деятельности императрицы совмещалась просветительская идеология не только с сохранением крепостнического режима, но и его ужесточением? Почему Екатерина не предприняла попытки хотя бы ослабить влияние крепостного права на личную жизнь и хозяйственную деятельность селянина, не говоря уже об отмене крепостного права? Ключом к разгадке этого противоречия являлся, на наш взгляд, довлевший над императрицей страх за судьбу своей короны, ее опасения сменить покои роскошного дворца на келью какого-нибудь отдаленного монастыря.

Отважилась же императрица провести секуляризацию церковных владений, то есть совершила акцию в духе просвещенного абсолютизма, но так и не попыталась хотя бы урезать права помещика на крестьянина, хотя знала, что положение помещичьих крестьян «таково критическое», что «бунт всех крепостных деревень воспоследует», как она писала генерал-прокурору А. А. Вяземскому. Объясняется это просто: секуляризацию императрица осуществила после того, как убедилась в неспособности духовенства оказать сопротивление этой акции. В этом намерении ее поддерживали и вельможи, и рядовые дворяне, и Екатерина разрешила вековой спор духовной власти со светской за первенствующую роль в жизни государства в пользу последней.

Иное дело помещичьи крестьяне, за сохранение прав на владение которыми горой стояли дворяне. В такой ситуации бунт дворян был для Екатерины опаснее бунта крестьян. О том, что Екатерина считалась с мнением дворян, свидетельствует и заявление Е. Р. Дашковой Дидро о том, что «некоторые лица, пользовавшиеся доверием Екатерины, оставались сторонниками крепостного права»[306].

Несколько иное объяснение отказа императрицы освободить крестьян дал французский посланник Верак, доносивший в 1780 году о надежде императрицы путем принятия областной реформы «положить конец произволу и жестокости помещиков в их обращении с крепостными крестьянами; мало того: императрица хотела постепенно отменить крепостное право и, между прочим, намеревалась ежегодно освобождать некоторое число крестьян, дарованием им гражданских прав в разных городах. Однако исполнение такого плана не состоялось по недостатку в честных и добросовестных чиновниках. Таким образом, государыня, к крайнему сожалению, потерпела неудачу в этом важном предприятии»[307]. Думается, однако, что в объяснении причин неудачи Екатерины в этом важном предприятии Верак заблуждался — понадобилось столетие, чтобы общество осознало пагубность крепостного права.

Свободнее императрица чувствовала себя, когда речь заходила о промышленной политике и промышленности, сравнительно молодой отрасли хозяйства и поэтому в меньшей мере связанной с крепостным режимом. Но и здесь некоторые меры правительства имели в виду интересы не промышленников из купцов, в руках которых находилось подавляющее большинство крупных предприятий, а интересы дворян, занимавшихся промышленным предпринимательством. Указ восстанавливал монопольное право дворян на землю и душевладение, чем повышал конкурентоспособность дворянских предприятий, поскольку их владельцы пользовались дешевым трудом собственных крестьян. Объективно этот указ, принуждавший промышленников из купцов обеспечивать предприятия наемным трудом, способствовал генезису капитализма.

Принципиально новым явлением в промышленной политике екатерининского времени были отмена монополий и привилегий, которые в петровское время относились к основным средствам поощрения развития промышленности. Вспомним привилегии, предоставляемые купцам, вложившим капитал в промышленное производство: право покупать крепостных к мануфактурам, освобождение от постойной и подворной повинностей и городских служб, предоставление монополий промышленникам, создававшим новые отрасли производства.

Екатерина Великая руководствовалась иными принципами, четко изложенными в указе 1767 года: «Никаких дел, касающихся до торговли и фабрик, не можно завести принуждением, а дешевизна родится только от великого числа продавцов и от вольного умножения товаров»[308]. В этом указе уже был заложен принцип свободы предпринимательства, свойственный буржуазному, а не феодальному обществу. Впрочем, указ имел ограниченное значение и распространялся на фабрику по производству лосиных кож. Такое же частное значение имел указ 1769 года, разрешавший заводить ткаческие станы, не испрашивая дозволения Мануфактур-коллегии. Указ разъяснял причины его опубликования: раньше, когда мануфактурное производство только начиналось, «за нужное почтено было, чтоб кроме оных никто в своей особенности тем же рукоделием не промышлял»[309]. Это были шаги к объявлению полной свободы предпринимательства. Манифест 1775 года подводил итог этому направлению промышленной политики: «Всем и каждому дозволяется и подтверждается добровольно заводить всякого рода станы и рукоделия производить, не требуя на то уже иного дозволения от вышнего до нижнего места»[310].

Некоторые историки полагают, что искать буржуазные явления в экономике России екатерининского времени — дело бесперспективное. На наш взгляд, это утверждение основано на недоразумении. Буржуазные элементы в политике и экономике настолько очевидны, что их можно обнаружить, не прибегая к оптическим приборам. Они были отмечены выше. Добавим — идеи Просвещения, которыми руководствовалась императрица во многих сферах своей деятельности, по своей сути были буржуазными. Эта мысль настолько общеизвестна и общепризнанна, что не нуждается в аргументации.

По сравнению с сельским хозяйством успехи в развитии промышленности были более ощутимы. Промышленная статистика того времени, несмотря на ее некоторые изъяны, позволяет установить количественные и качественные сдвиги, происходившие в мануфактурном производстве в годы царствования Екатерины II. Самые крупные достижения отмечены в металлургии. За четыре десятилетия (1760–1800) выплавка чугуна увеличилась в 2,7 раза, достигнув 9908 тысяч пудов выплавленного чугуна по сравнению с 3663 тысячами в 1760 году. Возросла производительность доменных печей: их число увеличилось в 1,8 раза и составило в 1800 году 111 домен, по сравнению с 62 в 1760 году. По количеству выплавленного чугуна Россия выдвинулась на первое место в мире, опередив даже такую промышленно развитую страну, как Англия. Быстрый рост металлургии, особенно уральской, был обусловлен широким спросом на железо иностранного рынка — известно, что промышленный переворот в Англии был в значительной мере осуществлен при участии высокосортного уральского железа[311].

Вывоз за границу полотна и парусины стимулировал значительное увеличение числа парусно-полотняных мануфактур. На конец 60-х годов их насчитывалось 85, а в 1799 году — 318. Особенно бурный рост наблюдался в хлопчатобумажной промышленности, практически превратившейся в значимую отрасль производства при Екатерине II: в конце 60-х годов в стране насчитывалось семь предприятий, а к концу столетия — 249.

Мы не станем утомлять читателя цифрами по другим отраслям промышленности. Общий итог промышленного развития России в конце XVIII века составлял около 1200 крупных предприятий, в то время как в 1767 году их насчитывалось 663[312].

Заслуживает внимания социальный аспект промышленного развития, имеющий прямое отношение к генезису капитализма. Почти вся металлургия работала на принудительном труде. Высок был удельный вес принудительного труда в суконной промышленности. Это объясняется тем, что значительная часть суконных мануфактур принадлежала дворянам. Что касается шелковой промышленности, то она изначально, с петровских времен, обслуживалась наемным трудом. В новой отрасли промышленности — хлопчатобумажной — число наемных работников превышало 90 %. Что касается парусно-полотняной и суконной промышленности, то предприятия этих отраслей, основанные после 1762 года, за редким исключением, сплошь использовали наемный труд. Таким образом, промышленность в целом представляла капиталистический островок в море феодального хозяйства России.

В обобщенном виде хозяйственное развитие страны отразилось в структуре экспорта России в начале и в конце царствования Екатерины Великой. Общая сумма вывоза товаров из России составила в 1760 году 13 886 тысяч рублей, а в 1790 году — 39 643 тысячи: налицо увеличение вывоза почти в три раза. Даже с учетом падения курса рубля прирост был значительным. Наряду с ростом вывоза продуктов земледелия и скотоводства наблюдалось увеличение вывоза промышленных изделий — с 2183 тысяч рублей в 1760 году до 5708 тысяч рублей в 1790 году. И еще одно новшество — включение в торговый оборот портов Черного моря — Евпатории, Очакова, Херсона, Керчи и других. Правда, оборот черноморских портов был еще невелик, но за ними — будущее[313]. Среди вывозимых продуктов земледелия выделялась пшеница.

Диапазон деятельности самой Екатерины был широк и разнообразен: от сочинения детских сказок для внуков до составления «Наказа» Уложенной комиссии, от проведения губернской реформы до строительства роскошных дворцов в Царском Селе и столице империи, от рескриптов генералам и фельдмаршалам с указаниями, как им вести военные действия, до написания комедий и исторических сочинений, от собирания библиотеки и коллекций картин и раритетов до правительственных указов, составленных по ее указанию статс-секретарями. Граф Сегюр был прав, когда записал: «Деятельность Екатерины была беспредельна».

В 1782 году статс-секретарь Безбородко составил небольшую таблицу, что сделано Екатериной за 19 лет ее царствования. Таблица выглядит так:

Учреждено новых губерний — 29.

Учреждено и построено городов — 144.

Заключено условий и трактатов — 30.

Одержано побед — 78.

Постановлений о народном довольствии и облегчении — 123[314].

К сожалению, таблица не подверглась проверке учеными-историками на предмет достоверности ее сведений и выяснения, где А. А. Безбородко из угодничества делал приписки или допускал произвольное толкование источников. Сошлемся, например, на количество основанных Екатериной городов: в некоторых случаях это были обыкновенные села, объявленные во время губернской реформы городами; за несколько лет они не могли приобрести городского облика. Неясно также, какими критериями руководствовался составитель таблицы при включении мер в рубрику «о народном довольствии и облегчении».

Таким образом, сведения Безбородко нуждаются в некоторых коррективах, что, однако, не исключает громадных успехов, достигнутых Екатериной в разных сферах жизни общества и государства.

Время Екатерины — время бурного расцвета русской культуры: живописи и архитектуры, литературы и исторической науки, публицистики и ваяния, монументальной скульптуры и грандиозных описаний страны экспедициями, возглавляемыми учеными, театральной культуры и просвещения.

Особенно впечатляют достижения в области архитектуры и градостроительства. Талантливые отечественные зодчие, В. И. Баженов, М. Ф. Казаков, И. Е. Старов, а также иностранные, Д. Кваренги, Ч. Камерон и другие создали огромное количество сооружений, которые своим величием и простотой радуют глаз и наших современников.

В августе 1771 года, то есть в разгар первой русско-турецкой войны, Екатерина писала Бьельке: «Несмотря на войну, страсть к постройкам не оставляет меня»[315]. Императрица нисколько не приукрашивала меру строительной горячки, не покидавшую ее во все время царствования. Достаточно взглянуть на даты сооружений зданий в Петербурге, Москве и летней резиденции — Царском Селе, чтобы убедиться в том, что ни три войны, которые она вела, ни социальные катаклизмы, ни угрозы вовлечения России в военный конфликт не мешали ей заниматься строительством. Результаты ее усилий налицо.

Екатерина как-то заявила, что в начале ее царствования Петербург был деревянным, а она оставляет столицу каменной. Это тоже не преувеличение — за время ее правления столицу украсило огромное количество правительственных и общественных зданий, а также частных дворцов и особняков.

В 1763 году императрица создала «Комиссию о каменном строении С.-Петербурга и Москвы» — орган, руководивший реконструкцией новой и старой столиц и утверждавший проекты зданий, представленных зодчими. Главное внимание было уделено столице, где сооружались шедевры зодческого искусства. Портик и колоннада, придававшие сооружению величественный и парадный вид — характерные черты классицизма в архитектуре, а прямолинейная планировка улиц, симметрично расположенные здания, составлявшие ансамбли, — в градостроительстве. Для русского классицизма примечательна также внешняя скромность отделки, отсутствие лепных украшений и богатство отделки внутренней.

Основоположниками русского классицизма принято считать В. И. Баженова и И. Е. Старова. Первый работал в Москве, второй — в Петербурге. Суть этого направления ярче всего была выражена в требованиях, предъявленных Баженову при выполнении испытательного задания после возвращения из-за границы, где он совершенствовал свои знания: экзаменуемый должен был показать «новый, еще не употребляемый вкус в величавой простоте, сохраняя красоту, спокойствие и выгодность, наблюдая, дабы как в наружных украшениях, так и внутренних уборах красота с пользой были неразделимы». Свое понимание задачи архитектора, получившего задание от Екатерины составить проект перестройки Кремля, Баженов видел в том, чтобы сооружение служило «к славе великой империи, к чести своего века, к бессмертной памяти будущих времен, ко украшению столичного града, к утехе и удовольствию своего народа»[316].

Классическим образцом нового стиля в архитектуре является дворец Потемкина, или Таврический дворец в Петербурге, построенный Старовым в 1783–1789 годах. К достопримечательностям дворца относится грандиозная Большая галерея из 36 колонн. Г. Р. Державин, присутствовавший на празднестве по случаю взятия Измаила, состоявшемся 28 апреля 1791 года, поделился впечатлениями о дворце: «При первом шаге представляется длинная овальная зала, или, лучше сказать, площадь, пять тысяч человек вместив в себя и разделена в длину в два ряда еще 36 столпами… Кажется, что исполинскими силами вмещена в ней вся природа. Сквозь оных столпов виден обширный сад и возвышенные на малом пространстве здания. С первого взгляда усомнишься и помыслишь, что сие есть действие очарования, или по крайней мере живописи и оптики, но, приступив ближе, увидишь лавры, мирты… Везде царствует весна и искусство спорит с прелестями природы… Везде виден вкус и великолепие, везде торжествует природа и художество, везде блистает граненый кристалл, белый мрамор и зеленый цвет, только глазам приятный… Наружность его не блистает ни резьбой, ни позолотой, ни другими какими пышными украшениями. Древний изящный вкус — его достоинство; оно просто, но величественно»[317].

После смерти Потемкина его дворец перешел в казну и стал называться Таврическим, превратившись в любимую зимнюю резиденцию императрицы. Грибовский в «Записках» отмечал: «Государыня любила жить в этом дворце оттого, что главный корпус его был в один этаж, а государыня высоким входом не любила быть обеспокоена. Покои ее здесь были просторнее, чем в Зимнем дворце, особенно кабинет, в котором она дела слушала». Екатерина тоже оставила описание дворца в послании к Гримму: «На дворец этот пошла мода; он в один этаж с огромным прекрасным садом… для осени и весны нельзя желать ничего лучшего. Я живу направо от галереи со столбами; такого подъезда, я думаю, нет еще нигде на свете». Императрица отмечала сырость во дворце, но от нее удалось избавиться дренажными сооружениями. В результате «в доме и не пахнет гнилью, как прежде»[318].

Талантом Старова создано еще одно здание, единственное в своем роде в храмовой архитектуре — Троицкий собор в Александро-Невской лавре, являвшийся памятником над гробницей Александра Невского. Своеобразие этому церковному сооружению придают грандиозный купол, покоящийся на высоком, прорезанном окнами барабане, портик, опирающийся на шесть колонн, и две квадратные колокольни.

На южном берегу Васильевского острова архитектор Кваренги соорудил три великолепных здания: Академии художеств, Морского кадетского корпуса и Академии наук. На стрелке Васильевского острова им же было построено здание Биржи; к творениям Кваренги относятся и здания Ассигнационного банка, Эрмитажного театра и концертного зала в Царском Селе. Архитектор проектировал и сооружение частных жилых домов. Поражает своей монументальностью дом И. Фитингофа — четырехэтажное здание, два верхних этажа которого украшены полуколоннами.

«Комиссия» выполнила свою задачу — придать Петербургу «такое великолепие, которое соответствовало бы столице столь пространного государства»[319]. Этот факт подтвердил и сторонний наблюдатель, граф Сегюр: «Петербург, — писал он, — занял видное место между столицами образованного мира, и царский престол возвысился на чреду престолов самых могущественных и значительных»[320].

Москва не могла соперничать каменной застройкой с Петербургом — в старой столице она была намного скромнее, и время Екатерины оставило значительно меньше памятников, чем в новой столице. В Москве трудились два выдающихся зодчих — В. И. Баженов и М. Ф. Казаков. Белокаменная обязана Баженову созданием архитектурного шедевра — дома Пашкова. Творчество Казакова было более продуктивным. Главным его сооружением общественного назначения был Дом благородного дворянского собрания, предназначавшийся для балов и собраний. В этом творении, украшающем и современную Москву, Казаков сумел сочетать парадную пышность, торжественность с возможностью обсуждать в здании деловые вопросы. Казаковым были сооружены еще два здания общественного назначения: здание Московского университета, сгоревшего во время нашествия Наполеона, и Голицынской больницы. Под его же руководством сооружались и частные дома: М. И. Губина и И. И. Барышникова.

В каменное строительство была вовлечена и провинция. Губернские и уездные центры оставались деревянными, застройка их, как и раньше, велась стихийно. Лишь пожары, превращавшие в пепел города, предоставляли возможность планировать их застройку. Так случилось с Тверью, выгоревшей в 1763 году и застраивавшейся после этого по проекту «Комиссии».

Каменные здания в провинции имели общественное назначение. Это были присутственные места, дома губернаторов, почтовые дворы, военные склады, казармы. Дворяне в уездных и губернских городах сооружали «дома общественных собраний», «дома благородных дворян».

Здания присутственных мест и поныне украшают многие областные центры. В некоторых городах (Костроме, Нижнем Новгороде, Тамбове и др.) сооружались огромные по размерам гостиные дворы. Казенные здания придавали городам новый облик, который не остался незамеченным иностранными путешественниками. Граф Сегюр, сопровождавший Екатерину в ее поездке в Крым, проезжая через Орел, заметил: «Екатерина украсила Орел изящными зданиями, назначенными для судебных и правительственных мест». О Туле: «На пути из Москвы мы не встречали ничего замечательнее города Тулы, который можно было почесть за одно из созданий Екатерины — так она его украсила. Большая часть деревянных домов уступила место каменным строениям. Кроме других заведений, мудростью императрицы воздвигнут здесь воспитательный дом и приют для инвалидов»[321].

Несколько замечаний заслуживает усадебное строительство, развернувшееся после опубликования манифеста 1762 года, когда значительная часть дворян ринулась в усадьбы и занялась их обустройством. Особенно широкий размах оно приобрело в Подмосковье, где сосредоточивалась основная масса дворян-землевладельцев. Усадьбы в Кусково, Останкино, Архангельском представляли роскошные дворцовые ансамбли. Интерьеры дворца в Кусково обработаны позолотой, украшены зеркалами и декоративными тканями. Помещики, владевшие меньшим числом крепостных, тянулись к вельможам и, подражая им, тоже сооружали дворцы и дома, правда, меньших размеров.

Помещики, как правило, выбирали место для постройки усадебных зданий на высоком берегу реки или водоема, откуда открывался прекрасный вид на округу. Дворцы в усадьбах богачей имели роскошно украшенные залы, предназначенные для приемов, балов, парадных обедов. Усадебные сооружения создавались силами крепостных архитекторов и мастеров, как, например, Кусково — творчество крепостного Федора Аргунова. Непременной принадлежностью дворцов являлся английский парк с аллеями, диковинными деревьями и кустарниками.

До Екатерины русское искусство не было представлено ваянием, которое при ней начало бурно развиваться. Этот вид изобразительного искусства охватил пока только столицу; даже Москва, не говоря уже о провинции, не располагала видными скульпторами. В скульптуре, как и в архитектуре, ваятели руководствовались идеями классицизма, пытаясь создать величественные образы государственных деятелей, осанкой, наградами, внешним видом подчеркивавших свою незаурядность и героический облик.

Искусство ваяния времени Екатерины II представлено именами Ф. И. Шубина, И. И. Козловского, Э. М. Фальконе. В биографии самоучки Шубина много общего с биографией М. В. Ломоносова. Как и Ломоносов, Шубин родился в Архангельской губернии. В 1759 году, 19 лет, отправился в Петербург для совершенствования навыков, при помощи Ломоносова, протежировавшего земляку, поступил в Академию художеств, затем был отправлен за границу.

Шубин прославился как портретист, любимым его материалом был мрамор. Моделью первого портрета Шубина стал бывший вице-канцлер М. А. Голицын; портрет выполнен в типично классическом стиле — перед нами эффектный образ государственного мужа, аристократа и светского человека с гордо приподнятым подбородком и любезной улыбкой. В другом стиле, близком к реализму, выполнен портрет полководца и государственного деятеля З. Чернышова: его поза не отличается величественностью, перед зрителем предстает умное, уверенное в своих силах лицо. Портрет другого полководца, П. А. Румянцева-Задунайского, еще ближе к оригиналу: зрителю бросается в глаза курносый нос, двойной подбородок, пухлые щеки.

За свои 65 лет жизни Шубин создал великое множество портретов, ибо постоянно был перегружен заказами. Особенность его работ состоит в стремлении не только передать сходство с оригиналами, но и раскрыть их внутренний мир, особенности характера, высокий интеллект или его отсутствие. Едва ли не самым выразительным портретом, наиболее полно выразившим черты модели, является портрет императора Павла I. Все детали уродливого лица отражают умственную неполноценность оригинала: скошенный лоб, выдвинутый вперед подбородок.

В другом стиле работал М. И. Козловский — типичный представитель классицизма. Главную цель своего искусства он находил не в передаче портретного сходства с оригиналом, а в передаче чувств и переживаний человека, символизирующих скорбь и страдание, готовность к борьбе и радость победителя. Таково его надгробие С. Н. Строгановой, содержащее огромный эмоциональный заряд. Особое место в творчестве Козловского занимает памятник А. В. Суворову. В нем меньше всего портретного сходства с подлинным полководцем, скульптор стремился передать черты, присущие национальному герою: энергичность, волю к победе, мужественность и т. д.

Особое место среди ваятелей екатерининского времени принадлежит Э. Фалысоне — основоположнику монументальной скульптуры. Если бы его перечень творений ограничился единственным памятником Петру Великому, он, бесспорно, обессмертил бы свое имя. По глубине выразительности, по раскрытию идейной направленности скульптура не имеет себе подобных. Не случайно она и в наши дни остается символом основанной Петром столицы. Памятник состоит из пяти элементов, каждый из которых несет огромную эмоциональную и смысловую нагрузку, — пьедестала, змеи, лошади, всадника и высеченной на пьедестале надписи.

Пьедестал — не просто место для памятника. Очертания этого монолита, с трудом найденного недалеко от столицы и с еще большим трудом доставленного к месту сооружения памятника на специально построенном плоту (вес монолита — 80 тысяч пудов), придают памятнику динамичность. За его доставкой наблюдала императрица, по инициативе которой из Франции был приглашен скульптор Фальконе. На пьедестале затоптанная копытом коня змея — олицетворение победы над грозным противником в Северной войне. Вздыбленный конь символизирует вздыбленную преобразованиями Россию. Чтобы создать соответствующий образ коня, по просьбе Фальконе в столицу были доставлены два орловских рысака, каждого из которых опытный берейтор осаживал на скаку. На коне сидит всадник — Петр Великий — с энергичным и волевым лицом, протянутой рукой, указывающей путь, по которому должна двигаться Россия. Не менее выразительна запоминающаяся благодаря своей лаконичности надпись на пьедестале: «Екатерина Вторая Петру Первому». Сам Фальконе в письме к графу И. И. Шувалову столь же лаконично выразил суть всадника, сидящего на коне: «Созидатель, Преобразователь, Законодатель».

Успехи, достигнутые в живописи, могут быть сопоставимы только с успехами в архитектуре и градостроительстве — настолько они значительны как в количественном, так и в качественном отношении. На первом плане здесь стоит портретная живопись. Зародившись в годы царствования Петра Великого, она зачахла при его преемниках и преемницах и возродилась при Екатерине, не без ее личного содействия.

Портретная живопись второй половины XVIII века связана с именами славных художников Ф. С. Рокотова, Д. Г. Левицкого, В. Л. Боровиковского и других, чьи произведения стояли на уровне лучших образцов портретной живописи Европы.

Рокотов происходил из крепостных князя Репнина, но при покровительстве одного из соратников Екатерины на ниве культуры, И. И. Шувалова, обнаружившего в молодом художнике самобытный талант, оказался в Петербурге в стенах Академии художеств. Расцвет творчества художника относится к 60-м годам.

Индивидуальный творческий почерк Рокотова позволил историкам живописи признать его живописцем-поэтом, художником человеческой личности. Вот портрет поэта В. И. Майкова, получившего широкую популярность благодаря комической поэме «О карточной игре». Открытое лицо с обаятельной полуулыбкой вызывает у зрителя симпатии к поэту. Наибольшего мастерства и выразительности Рокотов достиг в интимных портретах, к числу которых принадлежит портрет П. Ю. Квашниной-Самариной: на зрителя смотрит пожилая женщина с умным выражением глаз и чертами лица, в которых просматривается прежняя красота.

Г. Д. Левицкий создал ряд шедевров, вошедших в сокровищницу русской живописи. Художник родился в Киеве, но его творчество протекало в России. Начинал он с участия в устройстве в честь коронации Екатерины триумфальных ворот в Москве с восемью портретами императрицы в полный рост. Расцвет творчества Левицкого падает на 70-е годы. По заданию Екатерины он написал ряд портретов воспитанниц Смольного института. В каждой из смольнянок видна индивидуальность: в одних — наивное лукавство, в других — простота и непосредственность, неискушенность в житейских мудростях, в третьих — кокетство, желание понравиться с первого взгляда. Кисти Левицкого принадлежит портрет знаменитого Д. Дидро, выполненный во время пребывания последнего в России. Художник сумел создать образ мыслителя: высокий лоб, проницательный взгляд выразительных глаз.

Примечателен портрет П. А. Демидова, крупного уральского промышленника, прославившегося своими чудачествами, неординарными выходками. Демидов изображен не в парадном мундире и парике, а в халате, с колпаком на голове. Оригинален интерьер — Демидов опирается на лейку, рядом на столе лежат луковицы каких-то цветов, а в глубине расположены горшки с цветами. Все это придает портрету интимность.

Кисти Левицкого принадлежит несколько парадных портретов императрицы. Наиболее известен из них портрет Екатерины-законодательницы. Все были осведомлены о способности императрицы перевоплощаться, становиться то приятной собеседницей, располагавшей обаятельной улыбкой к доверительному разговору, то «домашней» дамой, занимавшейся вязанием и одновременно внимательно слушающей собеседника, то величественной императрицей с надменным взором, приводившей в трепет даже видавшего виды дипломата.

Императрица сама поведала графу Сегюру, как ее внешний вид настолько смутил посла Франции, что тот растерялся и утратил дар речи. Один из послов Франции, «представляясь мне, — рассказывала императрица, — до того смутился, что мог только произнести: „Король, государь мой…“ Я ожидала продолжения; он снова начал: „Король, государь мой…“ и дальше ничего не было. Наконец, после третьего приступа я решилась ему помочь и сказала, что всегда была уверена в дружественном расположении его государя ко мне»[322].

Портрет Екатерины-законодательницы должен был прославлять императрицу, жестом, положением фигуры показывающей, что она правит могущественной империей. Портретист лучшим образом справился с поручением. Сам он так определял содержание картины: «Середина картины представляет внутренность храма Богини правосудия, перед которой в виде законодательницы ее императорское величество, сжигая на алтаре маковые цветы, жертвует драгоценным своим покоем для общего покоя. Вместо обыкновенной императорской короны увенчана она лавровым венцом, украшающим гражданскую корону, возложенную на главе ее. Знаки ордена святого Владимира изображают отличность знаменитую за понесенные для пользы отечества труды, коих лежащие у ног законодательницы книги свидетельствуют истину. Победоносный орел покоится на законах и вооруженный Перуном страж рачит о целости оных»[323].

В. Л. Боровиковский — находка Екатерины, оказывавшей ему покровительство. Он был привлечен для оформления здания в Киеве, предназначавшегося для императрицы во время ее путешествия в Крым. Выполненный художником портрет изображал мудрость Екатерины, что ей понравилось, и художник был вызван в столицу — в 1788 году он переехал в Петербург. Боровиковский принадлежал к сентиментальному направлению в живописи, отличавшемуся лиричностью создаваемых образов. Он изображал представителей творческой интеллигенции того времени: архитекторов, поэтов, писателей. Подкупающей простотой, обаятельностью и задорностью отличается портрет В. И. Арсеньевой. В середине 90-х годов Боровиковский написал еще один потрет Екатерины. Особенность его в том, что он отказался от изображения ее земной богиней, как это сделал Левицкий в «Екатерине-законодательнице». Императрица выглядит простой располневшей женщиной со всеми признаками старости, одетой в салоп, на голове — шляпа. Она изображена во весь рост на фоне природного ландшафта. Рядом с императрицей — собака, как бы подчеркивающая «домашность» изображения.

При Екатерине возникают новые виды художественного творчества — художники уже не довольствуются портретной живописью и создают полотна, относящиеся к новым жанрам — появляется историческая, пейзажная и бытовая живопись. Сюжетом для картин на исторические темы поначалу служили эпизоды из истории классической древности или из жизни Христа («Чудесный лов рыбы» Лосенко; «Беседа Диогена с Александром Македонским» Пучкова; «Апостол Петр отрекается от Христа» Козлова и др.), но появляются и художники, писавшие на сюжеты из отечественной истории, причем художники использовали насыщенные драматизмом происшествия, содержание которых позволяло держать зрителя в напряжении. Таковы «Владимир и Рогнеда» А. П. Лосенко, — полотно, на котором новгородский князь насильно заставляет выйти за него замуж дочь побежденного им полоцкого князя Рогнеду. Художник сумел передать переживания князя и его невольницы, будущей супруги. Кисти И. Акимова принадлежит полотно «Великий князь Святослав целует мать и детей своих по возвращении с Дуная в Киев», Г. Угрюмова — «Избрание Михаила Федоровича Романова на царство» и др.

В пейзажах художники воспевали богатства природы Павловска, Гатчины, Петергофа. М. М. Иванов запечатлел пейзажи Крыма и Молдавии, а кисть Ф. А. Алексеева была прикована к городским сюжетам: «Вид Петропавловской крепости и Дворцовой набережной», «Вид города Николаева», виды Измаила, Очакова и др.

Бытовой жанр появился в живописи в середине XVIII века. Начало ему положил крепостной художник Михаил Шибанов, принадлежавший Потемкину. Эпизоды для своих картин он заимствовал из крестьянской жизни, ему хорошо знакомой. В картине «Крестьянский обед» запечатлен эпизод повседневного бытия крестьянской семьи: усталые лица, натруженные руки, скудная трапеза. В другой картине, «Сговор», автор обратился к праздничной стороне крестьянского быта: жених, невеста и все присутствующие нарядно одеты, на лицах радость по случаю ожидаемого свадебного торжества.

Богатством направлений отличалась и художественная литература. Первое из них — классицизм — воплотилось в творчестве плодовитого А. П. Сумарокова, перу которого принадлежит множество лирических и сатирических стихотворений, 9 трагедий, 12 комедий.

Герои его трагедий либо добродетельны, либо отталкивающе безобразны. Таким выглядит герой трагедии «Дмитрий самозванец». Как положительные, так и отрицательные герои кажутся не живыми людьми, а резонерами, изъясняющимися выспренним языком.

Комедии Сумарокова, как и трагедии, выполняли воспитательные функции, они были нацелены на исправление нравов и устранение человеческих пороков («Лихоимец», «Рогоносец но воображению»).

Сумароков отличался вздорным и неуживчивым характером, явно переоценивал свой талант, считал себя русским Шекспиром и Вольтером. Поссорившись со всеми, с кем мог, он переселился из Петербурга в Москву, где испытывал огромные материальные трудности, так как нигде не служил, а литературный труд в те времена не приносил дохода. Обращения за помощью к Потемкину и Екатерине остались без ответа. С горя Сумароков запил и умер в 1777 году в совершеннейшей нищете — после смерти не осталось денег на похороны; его похоронили в складчину актеры, несшие гроб на руках до Донского монастыря.

В художественно-реалистическом направлении самый заметный след оставил Д. И. Фонвизин — автор комедии «Бригадир» и бессмертного «Недоросля». По форме они близки к классицизму, в них пять актов, соблюдено единство места и времени, положительные герои носят пристойные фамилии Правдина и Стародума, отрицательные — Вральмана, Кутейкина, Скотинина. Однако содержание комедий не соответствует канонам классицизма, их герои не резонерствующие манекены, а живые люди.

Герой «Недоросля» — Митрофанушка — порожден Манифестом 1762 года о вольности дворянской. При Петре дворяне должны были служить, а их отпрыски — учиться. Манифест освобождал дворян от того и другого: вместо обучения в школах дворянским недорослям разрешалось овладевать знаниями в домашних условиях. Неучи Кутейкины и Цифиркины должны были внедрять в головы ленивых учеников элементы Знаний.

Проблема воспитания волновала Фонвизина в такой же степени, как императрицу и И. И. Бецкого. Он искал корень зла в воспитании, поэтому вел борьбу с невежеством, бесчеловечным обращением с крестьянами. Идеальный дворянин Стародум произносит фразу, которую готов повторить автор: «Угнетать рабством себе подобных беззаконно». Особо надлежит отметить язык «Недоросля» — лаконичный, образный. Некоторые выражения комедии приобрели значение поговорок: «Не хочу учиться, хочу жениться»; «убояся бездны премудрости», а само имя Митрофанушка стало нарицательным.

Третье направление в литературе — сентиментализм — представлено будущим знаменитым историком Н. М. Карамзиным, забросившим в начале XIX века литературное творчество ради написания «Истории государства Российского».

Для сентиментализма характерен интерес к интимной жизни, семейному быту. Изображаемая Карамзиным жизнь далека от реальной, в ней преобладают идиллические мотивы, уход от общественной деятельности. Классическим произведением этого направления является «Бедная Лиза» Карамзина. Не лишне отметить, что и «История государства Российского» подвержена влиянию сентиментализма.

Мы подвели некоторые итоги деятельности Екатерины. Одни из итогов имеют концептуальное значение, другие упомянуты в связи с тем, что в самой книге о них ничего не сказано, а ведь без оценки успехов в развитии экономики или культуры невозможно в полной мере оценить значение царствования императрицы. Нам остается коротко остановиться на генеральном итоге ее деятельности: каким она оставила наследнику свое, как она любила говорить, «маленькое хозяйство».

Показателем благополучия государства является состояние его финансов, доходной и расходной части бюджета. Напомним, сама императрица, овладев троном, крайне негативно отозвалась о состоянии государственного хозяйства. А как обстояло дела с финансами в конце ее царствования? Приведем мнение на этот счет ее сына, занявшего трон после смерти матери. Павел I в указе от 18 декабря 1797 года дал следующую характеристику финансового состояния страны: «По вступлении нашем на всероссийский императорский престол, входя по долгу нашему в различные части государственного управления, при самом начальном их рассмотрении увидели мы, что хозяйство государственное, невзирая на учиненные в разные времена умножения доходов, от продолжения чрез многие годы беспрерывной войны и от других обстоятельств, о которых, яко о прошедших, излишним почитаем распространяться, подвержено было крайним неудобностям. Расходы превышали доходы. Недостаток год от году возрастал, умножая долги внутренние и внешние; к наполнению же части такого недостатка заимствованы были средства, больший вред и расстройство за собой влекущие»[324].

В упреках сына матери есть много истины, но в его указе названа лишь одна конкретная причина расстройства финансов — войны, которые Россия на протяжении царствования Екатерины вела 10 лет. Это, разумеется, истощало казну. Но об остальных причинах дефицита в бюджете сказано глухо: «…и от других обстоятельств, о которых, яко о прошедших, излишним почитаем распространяться». Что же это за другие обстоятельства?

Это прежде всего расточительность императрицы и дворянства. Мы еще вернемся к затратам Екатерины на содержание фаворитов. Создается впечатление, что она щедрыми подарками покупала любовь, а при расставании расплачивалась с любовниками за все их услуги по совокупности.

Другой источник дефицита — увеличившиеся расходы на содержание двора, в частности на путешествие в Крым, стоившее казне, не считая расходов дворян, до семи миллионов рублей. Императрица в Киеве объясняла графу Сегюру цели своих путешествий: «Мне нужно дать народу возможность дойти до меня, выслушать жалобы и внушить лицам, которые могут употребить во зло мое доверие, опасение, что я открою грехи их нерадения и несправедливости. Вот какую пользу хочу я извлечь из моей поездки: одно известие о моей поездке поведет к добру. Я держусь правила, что „глаз хозяйский зорок“»[325].

Цель, что и говорить, похвальна, ее следует одобрить с одной оговоркой: путешествия 1785 и 1787 годов являлись одновременно и увеселительными прогулками, стоившими казне огромных сумм.

Появились, кроме того, статьи расхода, ранее отсутствовавшие, либо составлявшие незначительные суммы: на сооружение общественных зданий, содержание школ, больниц, богаделен, инвалидных и воспитательных домов. Сооружение только Медного всадника обошлось казне в 424 610 рублей[326]. Немалые затраты казна несла на содержание французских эмигрантов, бежавших из революционной Франции.

Упрек в свой адрес о расточительности Екатерина отклонила на том основании, что все, на что она тратила деньги, оставалось в стране. Действительно, Гостиный двор в Костроме, или здание Академии наук и Таврический дворец в Петербурге, или Медный всадник продать невозможно, они и поныне стоят на своем месте. Не пользовались спросом за рубежом и 800 тысяч душ крепостных, пожалованных Екатериной фаворитам и вельможам. Но часть дохода, извлекаемого из труда миллионов крепостных, все же уплывала за рубеж в виде расходов бар на развлечения в европейских столицах[327].

Обобщая, можно сказать, что крепостнический режим и являлся главной причиной дефицита; львиную долю доходов, получаемых крепостными крестьянами, получала не казна, а барин, использовавший их на потребительские нужды.

Приспело время дать общую оценку тридцатичетырехлетнего царствования Екатерины II, причем руководствуясь широкомасштабным критерием. Продвинулась ли Россия вперед по пути прогресса? Мы имеем в виду развитие экономики, правового государства, науки, культуры, просвещения, градостроительства, укрепление мощи страны, повышение ее престижа в Европе, наконец улучшение благосостояния народа. На все эти вопросы мы должны дать положительный ответ, в котором, как нам представляется, читатель, прочитавший книгу, может убедиться и сам.

Порицать же императрицу — имея в виду тоже ее крупномасштабные недостатки — можно за ужесточение крепостного режима, распущенность и излишнюю расточительность. Под последней подразумевается не сооружение дворцов, а расходы на путешествия и пожалования фаворитам.