Тайная книга Самак Грегори
Элиас очнулся на серой, грязной улочке. Он лежал на земле лицом вниз, и его глаза еще не совсем открылись, когда он услышал чей-то настойчивый голос:
– Что ты тут делаешь? С ума сошел? Вставай сейчас же, не то они тебя убьют!
Он перевернулся на бок. Его пальто было в липкой грязи. Элиас с трудом встал на затекшие ноги.
Сообразив, что предмет, который он прижимал к себе, был одним из томов Книги, он тотчас же спрятал его за пазуху.
А подняв голову, заметил испуганное лицо оборванного молодого человека, который обращался к нему, дергая его за рукав.
– Где мы? – спросил Элиас.
– Мы в гетто, старик… Добро пожаловать в ад! Если быстро не уберешься отсюда, окажешься вместе с другими вон там, в общей могиле.
Элиас, едва державшийся на ногах, был ошеломлен. Он увидел вокруг себя огромную шумную толпу, метавшуюся в неописуемом смятении. Прежде чем убежать, его юный благодетель крикнул ему напоследок:
– Возвращайся к себе! Они хотят на нас страху нагнать из-за листовок на Умшлагплац[5].
Элиас остался один среди шума и сутолоки. Он чувствовал, как приближается опасность, а с нею вместе и ее едкий запах. И тогда он как можно быстрее стал пробираться к входу в какую-то полуразвалившуюся галерею. У него за пазухой трепетала Золотая книга.
Его глаза все видели, но рассудок еще с трудом соглашался принимать это: он в Варшавском гетто, месте страданий и смерти. Он в Варшавском гетто, и ему надо спасать свою жизнь.
Сердце в груди колотилось так сильно, что он побоялся лишиться чувств прямо на улице, среди этого хаоса. Страх вынудил его взять себя в руки. Он постарался как можно быстрее достичь входа.
Волна глухого ужаса затопила улицы и накрыла его словно мертвая зыбь. В этот миг он заметил бурые, похожие на тени каски, и понял, что это спускается по улице свора эсэсовцев, наудачу поливая ее свинцом из автоматов.
Он увидел, как падают женщины, мужчины, дети. Окровавленная плоть, сапоги, попиравшие тела. Скоро эти тела станут добычей голодных мародеров из гетто.
Более чем когда-либо Элиас прочувствовал, что такое страх гонимого. Повинуясь инстинкту самосохранения, он открыл Книгу.
Какой-то эсэсовец с ужасным лицом резко остановился и, сделав шаг в сторону, покинул шеренгу. Его взгляд уперся в Элиаса, и сердце старика похолодело. Хищник с приставшей к лицу механической ненавистью направился к своей жертве.
Отступив под арку, Элиас поднес руку к священным буквам. И покинул этот ад.
15
Зал был окутан обычным мягким, золотистым светом. Царившая тут безмятежная тишина казалась вечной.
Элиас сидел, уткнувшись лицом в онемевшее предплечье и испытывая странное душевное смятение. Но память о только что пережитом была совсем свежей.
Он все еще отчетливо ощущал запах страха, видел перед собой все образы этой улицы: направленные на него глаза эсэсовца, цвет крови жертв, эхо их криков, автоматные очереди, серое небо и еще лицо молодого человека, который помог ему встать. Грязная земля гетто оставила следы на его руках и одежде. Это не имело ничего общего с простым сном.
Его душа и тело свидетельствовали, что пережитое им и в самом деле было путешествием – путешествием, связанным с Книгой. Во всем этом явно был смысл.
Элиаса изумляло осуществление этого таинства. Неужели Бог хотел передать ему какое-то послание? И если да, то какое?
Но довольно скоро изумление уступило место страху: Элиас вдруг осознал невероятные возможности великого Регистра. Благодаря ему он получил четкое видение событий, изложенных в рассказе. Смог проникнуть в сам рассказ.
Это было так, словно Провидение позволило ему порыться в своих архивах. И он снова вспомнил об описанных в Библии видениях, которые посещали наделенных этим даром пророков – Нафана, Иезекииля, Илию, а также ясновидца Иосифа.
Элиас задался вопросом: возможно ли, что и другие, до него, тоже получали доступ к Тайной книге? Если Бог потрудился материализовать эту Книгу, то наверняка для того, чтобы она была кем-то прочитана… Да, эта Книга призывала своего Читателя – из каждого поколения, сквозь века. Но вот что было главным: раз этот Текст существовал, значит, тем самым его Автор хотел проявить себя. И Элиас смиренно склонился перед Ним в душе.
Он был глубоко взволнован бесконечными возможностями этого открытия. И, прежде чем покинуть зал Чуда, в первый раз после смерти своей жены Анны помолился.
Без усилий вспомнил освященные жесты и слова: «Благословен будь, Господь Вселенной, Владыка мира, Ты, давший мне это благословение».
16
Когда Ти-Том проснулся, над Браунау уже занялось погожее утро. Он первым делом развернул скомканную бумажку – длинный список покупок, который накануне вручила ему Польстериха.
Спустившись к реке, мальчуган достал из кармана кусок свежей колбасы, которым домработница оплатила его труды, и быстро уплел его. После чего вымыл лицо и руки в чистой воде Инна.
Потом вернулся к своему обиталищу и излюбленной площадке для игр: расположенному несколькими метрами выше заброшенному дому. Эта невзрачная постройка находилась уже за пределами городка, а большое объявление при входе сообщало о ее скором сносе, который, правда, все время откладывался муниципальными властями. Но там обосновался Томас. Он проводил целые часы, плутая по коридорам, населенным лишь насекомыми, и забавляясь. Ему нравилось воображать жизнь прежних обитателей за старыми дверями квартир. Заходя в каждую из покинутых обшарпанных комнат, он представлял былых обитателей и придумывал им диалоги, отражавшие жизнь нормальной семьи. Нашлась тут и комната с исправным камином, а среди хлама он откопал потертое, но все еще удобное кожаное кресло. На нижнем этаже здания имелась маленькая кочегарка, устроенная в бывшей дровяной клети, где под полом он обнаружил углубление. Отыскать его было непросто, и при случае оно могло стать превосходным тайником. Но от кого ему было там прятаться?
Мальчик перетащил в свою берлогу с камином кресло, украсил ее подобранным на помойке старым ковром, кусками обивочной ткани, а также свечами, которые стащил из магазина в центре городка.
Хотя тут были лишь грошовые мелочи да кое-какие книги, Ти-Том считал это место своим домом, где чувствовал себя в безопасности.
Он аккуратно поставил на маленькую полку, предназначенную для наиболее ценных предметов, прекрасный экземпляр «Шахматной новеллы», подаренный ему Элиасом.
Потом, обшарив многочисленные закоулки своей маленькой мусорной империи, направился к магазину Крюгеров.
Крюгерам он совсем не нравился, и это чувство было взаимным. Мальчуган казался им слишком непохожим на других, а главное, совершенно неуправляемым и никому не подконтрольным. Поэтому особую опасность в глазах хозяев он представлял для воспитания их детей. Впрочем, Ти-Тома ничуть не заботило, как они к нему относятся, и, приходя в магазин, он по привычке игнорировал косые взгляды взрослых.
– По поручению фрау Польстер? – сухо спросил Альберт Крюгер, хозяин.
– Да, герр Крюгер, – вежливо ответил Томас.
– Можешь брать товар, она открыла счет для нового жильца.
Вскоре Крюгеры и их клиенты, увлеченные болтовней, перестали обращать внимание на мальчугана, ходившего среди стеллажей с картонной корзинкой в руке.
Тут-то Томас случайно и подслушал интересный разговор между владельцами магазина, обитавшей неподалеку вдовой Шиллер и двумя сестрами Крафт, старыми девами, которые жили в соседнем с Элиасом доме.
– Видели того, кто поселился в бывшем доме таможенника? – спросила Марта Крюгер.
– Нет еще, – ответила вдова. – Но слышала, что он очень редко выходит и у него не очень хорошо со здоровьем.
– Фрау Польстер мне сказала по секрету, что на второй день работы застала его, когда он хныкал у себя в гостиной, как мальчишка.
– Мы его видели, – ответили в один голос сестры Крафт. – Суетливый какой-то, вечно чем-то занят и на австрийца совсем не похож. Впрочем, мы заметили, что он и на воскресную службу не ходит.
– Оно и неудивительно… – сказал вполголоса Альберт.
– Странно все-таки, – заметила Марта Крюгер, – выйти на пенсию и поселиться в Браунау, вы не находите?
– О, да, еще как странно, – поддакнула старуха Шиллер. – Что за нелепая мысль! Лично я это нормальным не нахожу.
– Однако вы ведь и сами удалились сюда на покой, фрау Шиллер! – сказали хором сестры, которых можно было счесть сиамскими близнецами.
– О, я-то, знаете, осталась тут в память о моем дорогом супруге. Сейчас уже поздно менять привычки.
– А вот мне кажется странным, – ввернул Альберт, – что он вообще захотел купить этот старый сарай!
– Не такой уж это и сарай, – отозвалась Ева Крафт, жившая с сестрой в подобном доме. – Нет, самое удивительное в этом человеке, что он не спит ночи напролет и непонятно чем занимается. Мы с сестрой часто видим ночью свет в его окнах. Я часто ломаю голову, что он может делать в такое время? Мужчина в его возрасте…
– Польстериха сказала, что он депрессивный какой-то… «Монако-депрессивный», вот как она сказала! – сообщила вдова Шиллер.
– Наверное, «маньяко-депрессивный», – поправила ее Марта, чтобы щегольнуть своими познаниями. – Впрочем, что она понимает в психологии, эта дурында…
Притаившись за высокой батареей консервных банок, Ти-Том навострил уши.
– Во всяком случае, – отрезала вдова Шиллер, – мне не нравятся люди, которые не ходят к мессе, сидят дома и не спят по ночам. Я в этом не нахожу ничего хорошего.
Чтобы наказать их за злоязычие, Ти-Том засунул банку первосортного супа Grienockerl[6] себе за пазуху, а потом еще одну.
Оглядевшись по сторонам и понизив голос, чтобы ребенок не слышал, вдова добавила, кивком показав на дальнюю часть магазина:
– Никогда не знаешь, откуда выскочит этот крысеныш… Вечно крутится на улицах. Должна же полиция вмешаться! Поместить его в приют. Похоже, в округе все больше и больше воровства. Нельзя приваживать сюда чужаков, от этого ничего хорошего.
Остальные промолчали, хотя выражение их лиц выдавало полное одобрение. Они опасались, как бы мальчуган не застал их врасплох.
И не напрасно: Ти-Том все слышал.
Тогда, скрытый от их взглядов, он в знак наказания запихнул во внутренние карманы еще бутылку лимонада, три тюбика сгущенного молока, банку паштета из лососины для гурманов и три дорогущих шоколадных трюфеля в красивых золотых обертках. Он никогда не ел шоколада, а тут такой случай подвернулся…
– Слишком много чужаков развелось в нашей стране… – сказал Альберт Крюгер, глядя в пустоту.
17
После путешествия Элиасу было трудно определить, сколько на самом деле прошло времени. Он покинул зал Книги, тщательно закрыл люк и уничтожил все следы своего спуска.
На антресольном этаже были слышны голоса Польстерихи и Ти-Тома, хлопотавших по дому. Не встретив никого из них, он спустился по лестнице, подобрал газету с крыльца и установил, что выпуск помечен понедельником. Значит, вся суббота и воскресенье ушли у него на изучение Книги, путешествие и глубокий сон, который за этим последовал.
Томас только что принес покупки из магазина Крюгеров. Потянувшись, Элиас распрямил затекшее тело, потом принял душ и переоделся.
Чуть позже с кухни донеслись крики и глухой шум.
По какой-то неизвестной причине Польстериха разбушевалась. Осыпала Ти-Тома яростной бранью и пыталась его поймать.
Загнанный в угол и прижатый к каменной мойке ребенок запаниковал. Теперь-то он точно попался. Домработница замахнулась на него кулаком, сжимая что-то в другой руке.
Бесшумно подойдя сзади, Элиас схватил ее за правую руку, готовую обрушиться на застывшего от ужаса ребенка. Она обернулась, пьянея от злобы. Увидела старика, но все еще не унялась.
– Что вы делаете? – гневно возмутился Элиас. – С ума сошли?
– Это же негодяй, мелкий пакостник! Вот, глядите…
Польстериха раскрыла ладонь и показала три золотые шоколадные конфеты из магазина Крюгеров.
– Он их украл, мерзавец этакий! Устроить мне такое! В местной лавке… Позвольте задать ему хорошую трепку!
Элиас, по-прежнему удерживая руку фурии, взял конфеты и сказал, обезоруживающе улыбнувшись:
– А, Томас, как это мило! Ты не забыл…
Польстериха словно с луны свалилась. Промямлила:
– Как это?
– Фрау Польстер, неужели я вас не предупредил? Я попросил нашего Томаса принести мне шоколадных конфет, как раз таких. Видите, нет повода устраивать драму. Верно?
Ти-Том посмотрел на Элиаса так, словно он спас его из когтей чудовищ.
Домработница выругалась, но все же процедила несколько неразборчивых слов извинения. Старик из-за ее спины глядел на взмокшего от страха ребенка – как сообщник, но при этом строго.
Продолжая бурчать себе под нос, мегера вышла из кухни, оставив их наедине.
Не говоря ни слова, Элиас заглянул в суповую кастрюлю, стоявшую на плите. Налив себе полную тарелку томившегося там гуляша, он уселся за кухонный стол, аккуратно положив украденные конфеты перед собой, на самом виду.
Затем велел Ти-Тому сесть напротив и начал есть, поглядывая на него. Ребенок, оказавшись перед прибором Анны, выглядел немного смущенным, однако Элиас не стал его убирать.
– Ну что, Томас, прочитал книгу?
– Да, герр Эйн, большое спасибо.
– Ты можешь звать меня просто Элиас…
– Да, герр Эйн, большое спасибо.
Элиас вздохнул. Покончив с гуляшом, старик взял одну конфету и медленно развернул.
– И как она на твой вкус?
– Потрясающе, просто потрясающе! Только слишком короткая…
– Да я не о книге! – возразил Элиас с усмешкой. – Как тебе конфета, понравилась?
Ти-Том покраснел и приготовился получить заслуженный нагоняй.
– Я ее еще не попробовал. Не успел.
– Досадно, – сказал лиас, кладя конфету в рот и подчеркнуто ее смакуя. – В самом деле досадно… Она – просто чудо.
Ребенок сглотнул слюну.
– Осталось еще две. Ты мне расскажешь немного о себе? – спросил Элиас, разворачивая вторую.
– Да нечего особенно рассказывать…
Старик откусил половину второго трюфеля.
– Мммм… Эта тоже очень хороша.
– Я сирота, живу один… И никогда не пробовал шоколада! – добавил он хитровато.
Пропустив эти слова мимо ушей, Элиас отправил в рот вторую половину, взял последнюю конфету и встал:
– Что ж, угостился на славу! Оставлю эту для кофе. А ты взамен возьми-ка это…
И Элиас отсчитал несколько монет, но, увидев обрадованную рожицу мальчугана, уточнил:
– Не для тебя, а для Крюгеров. Попроси прощения за то, что забыл заплатить. И рассчитайся за конфеты… да и за остальное тоже.
Добродушно ткнув в живот улыбавшегося Ти-Тома, Элиас нащупал бутылку и остаток добычи, спрятанной воришкой.
Когда мальчуган направился в магазин, он бросил ему вдогонку с порога:
– И не забудь проверить карманы – никогда не знаешь, что в них окажется!
Всю дорогу Томас думал об этом странном и привлекательном человеке, которого окрестил Элиасом Мудрым. Сунув руку в карман, он вдруг нащупал в нем что-то круглое и, разжав ладонь, увидел третью шоколадную конфету. Даже не оборачиваясь, он почувствовал покровительственный взгляд старика: тот смотрел ему вслед.
18
Была вторая половина дня, и Ти-Том только что вернулся к себе. Он побродил какое-то время среди руин своего обветшалого маленького королевства и покинул его незадолго до пяти часов. Он всегда уходил точно в это время, поскольку именно тогда заканчивались уроки в школе Браунау и ученики расходились по домам.
На обочине дороги, стараясь держаться подальше от шумной толпы юных шалопаев, появилась Марика, единственная дочка Рифеншталей. Томас ждал только ее.
Они были такие разные: он – маленький гаврош с Востока, она – примерная девочка, всегда в аккуратных синих платьицах и с безупречно заплетенными пепельно-белокурыми волосами.
Оба – и Марика, и Томас – были развиты не по годам. Марика уже училась в гимназии. Она была самой младшей и самой замкнутой в классе.
Как и Ти-Тома, ровесники ее не интересовали. И все же она нашла в нем единомышленника, того, кто чувствовал и выражал свои чувства точно так же, как и она. Оба страстно любили литературу и поэзию. В тот день Марика принесла листки со стихами Гельдерлина. Они собирались читать их вместе, одно стихотворение за другим, долгими часами.
Каждый четверг у Марики был урок фортепьяно в буржуазной гостиной ее родителей. Ее отец, Теодор Рифеншталь, и мать, Гертруда, урожденная Курт, необычайно кичились тем, что произвели на свет такое чудо. Герр Рифеншталь вообще кичился тем, кем он был, – местным бургомистром, австрийским провинциальным нотаблем, тучным и самоуверенным. А также ксенофобом – часто яростным и тупым.
Марика не любила отца, даже ненавидела его. Она была красивой, великодушной, чувствительной, то есть полной противоположностью папеньке. А еще она получила безупречное воспитание. У Марики было все, но только среди всего этого она задыхалась.
Единственную отдушину она находила в музыке. И еще – в обществе Ти-Тома.
По четвергам во второй половине дня он никогда не упускал случая послушать ее игру. Прятался за белыми ставнями в саду. И она знала, что он там, видела его порой мельком, из-за спины преподавателя. Разумеется, родители были не в курсе.
Так Ти-Том освоил, всего лишь слушая украдкой эти уроки, все правила гармонии, и в его голове мелодии Сезара Франка или Ференца Листа превратились в непреложные и совершенные музыкальные уравнения. Он каждую неделю слушал, как Марика играет свои экспромты, и мысленно исправлял неточности.
Оба ребенка знали, что им надо скрывать свою запретную дружбу. Родители Марики считали Ти-Тома бездельником. Но ему было плевать, и в тот день, как и в другие четверги, он поджидал Марику на обочине дороги из школы. Завидев прямой и гордый силуэт девочки, он почувствовал, как подпрыгнуло сердце в его груди. Всякий раз он испытывал это волнение.
И всякий раз Марике тоже было трудно скрыть свое счастье, стоило ей заметить верного Томаса, ожидавшего и видевшего только ее.
Некоторое время они шли вместе; она – рассказывая о Гессе и Манне, о Скалистых горах и озерах Италии; он – о том, как провел день, о новых сокровищах, обнаруженных в своем королевстве, о том, что прочитал, и, в частности, об этой изумительной «Шахматной новелле». Главный герой книги его очаровал. Он упомянул и Элиаса Мудрого, и чудесный вкус шоколадной конфеты из магазина Крюгеров. Марике этот вкус был знаком. Они обменялись улыбкой.
Но вдруг то, чего опасался Ти-Том, случилось.
Они увидели, как на перекрестке внезапно появился Эрван Грубер, гроза деревни.
Эрван и Ти-Том уже успели несколько раз сцепиться на этой дороге, чуть не дойдя до рукопашной. Эрван, возможно, был не намного сильнее Томаса, но отличался необузданностью и жестокостью. Кроме того, он никогда не расставался со сворой своих подручных.
Эрвану было четырнадцать лет, и он уже курил, как взрослый. Томасу однажды случилось видеть, как он во время драки потушил сигарету о лицо одного ученика. По словам учителей, он со временем становился все опаснее, и его отец, врач Ганс Грубер, частенько бил сына.
Так что, заметив, как этот дьявол идет навстречу в окружении своих подпевал, Томас и Марика напряглись.
Однако, против всякого ожидания, хулиган удовлетворился угрожающим взглядом, брошенным на Ти-Тома, и продолжил путь. Его приспешники тоже лишь стиснули челюсти, тупо подражая повадкам вожака.
Марика отвернулась, но Ти-Том, чья честь была задета, постарался из гордости выдержать взгляд Эрвана. И тогда тот бросил:
– Марика! Тебе не надоело путаться с этим босяком? Он же всего-навсего инородец, паршивая крыса!
Марика не ответила. Схватив Ти-Тома за руку, повлекла его дальше.
Мальчуган стиснул зубы и, не замедляя шага, не опуская головы, продолжил смотреть в глаза врагу, пообещав себе, что однажды тот пожалеет о своих словах…
19
День затягивался, и Элиас думал только о том, чтобы поскорее спровадить Польстериху и посвятить вечер работе с Книгой.
Молитва его укрепила. Усталости он не чувствовал, а потому решил вернуться в Большой зал и проработать всю ночь.
На столе по-прежнему лежал том с историей старого антиквара, тот самый, при помощи которого Элиас перенесся в гетто.
Но после того потрясающего опыта он теперь связывал с Книгой множество надежд.
Он снова начал читать и перечитывать длинный рассказ, посвященный Зофу, представляя страдания маленького сироты, затерянного в Треблинке…
Текст Тайной книги сообщал о его жизни очень мало.
И Элиас снова и снова вчитывался в загадочные пассажи, повествующие о решающей шахматной партии, о нацистском офицере и об отрубленном пальце. Рассказ прерывался закодированными записями, что делало повествование еще более темным.
«2 августа 1941 года переведен в Варшавское гетто <…>. 13 января отправлен в Треблинку (Польша). Разлучен с родителями. Смерть матери. Выжил в лагере, проявив способности к игре в шахматы. Сыграл партию против нацистского офицера. Смерть Дамиано. Потеря правого указательного пальца. Казнь отца, сестры и обоих братьев. Оставлен в Треблинке. Освобожден русской армией 14 августа 1945-го. Сиротский приют. Попытка самоубийства в Вене, в шестнадцатилетнем возрасте <…>».
Потом он вспомнил о намеке, который Зоф сделал во время их второй партии в шахматы…
«Мне хотелось бы столько всего изменить… Я бы не позволил неопытному ребенку, которым был тогда, играть с дьяволом, я бы знал, как отразить его ходы…»
Тут-то Элиас и нашел решение. Очевидное.
«Ну конечно!» – мысленно воскликнул он.
На самом деле «смерть Дамиано» означало «мат Дамиано»: ведь слово «мат» очень близко к еврейскому «мет» и происходит от арабского смерть.
Он понял, что ребенок проиграл партию, потому что угодил в ловушку знаменитого гамбита Дамиано – фатальной комбинации, которую преподают во всех шахматных школах.
С улыбкой на губах Элиас провел рукой над пылающими буквами Книги и восхитился их переливчатым пламенем. Исходящий от них свет обрисовал словно в китайском театре теней контур собственной руки на лбу.
Он глубоко вздохнул, готовясь прикоснуться указательным пальцем к огненным письменам. Отныне ему следует действовать быстро.
Элиас закрыл глаза. Пусть Книга сама определит место и наилучший момент. Надо довериться ей.
20
Он очнулся стоя, прижимая к себе том священной Книги.
Это была самая середина узкой улицы, окаймленной разоренными домами. На тротуаре толпились прохожие. Один из них толкнул его, даже не заметив. Элиас огляделся, стараясь подметить все подробности.
На углу какой-то мальчишка продавал газеты. Элиас подошел поближе:
– Мальчик, не позволишь ли заглянуть в твою газету, буквально на минутку?
Тот не осмелился отказать старому и такому почтенному с виду человеку…
Газетенка называлась Auf der Wache, «На страже», и была от 9 октября 1940 года.
Элиас с грустью посмотрел на маленького продавца. Что его ждет? Что станет со всеми ними?
Первая страница была целиком посвящена вопросу вступления в войну Соединенных Штатов и Советского Союза. Собирается ли Сталин разорвать договор с нацистами и напасть на Германию?
Элиас вздохнул и вдруг испугался, что уже не сможет вернуться в Браунау. Чтобы успокоиться, он жадно вцепился в Книгу под своим пальто. По спине пробежал холодок: Книга его защищает, ни в коем случае нельзя ее потерять.
Элиас вернул газету мальчугану и, вспомнив о причине своего присутствия здесь, спросил:
– А скажи-ка, мой юный друг, не знаешь ли ты мальчика примерно твоих лет по фамилии Зоф?
– Да, – ответил тот, кладя газету обратно в стопку и просияв, – отлично знаю. Он живет дальше, на улице, по которой вы пришли, в доме без ставней. Он сейчас наверняка во дворе играет.
Не раздумывая более, Элиас поблагодарил ребенка и двинулся по развороченной улице. Дом, о котором шла речь, был попросту развалиной. Он прошел в убогий подъезд и выглянул во двор: никого, кроме нескольких тощих кошек, рывшихся в мусорных бачках.
И вдруг в этой клоаке его окликнул какой-то человек. В голосе чувствовалась враждебность:
– Эй, вы! Вы кто? Чего надо?
– Здравствуйте, я ищу юного Зофа.
– А чего вам надо от этого недотепы? – рявкнул тот угрожающе. – Он у вас что-то украл?
– Нет, – благоразумно ответил Элиас, – просто хочу с ним поговорить. Я приехал издалека.
– Издалека?! Да тут все издалека! А впрочем, никто никуда отсюда и не денется!
– Я ищу маленького Зофа, это очень важно. Вы знаете, где он? – продолжал настаивать Элиас.
– Если не болтается по гетто, то, наверное, в подвале сидит, химичит невесть что. Вон там!
И он показал пальцем на маленькую дверь, за которой открылся спуск в недра наибольшего из домов, выходивших окнами во двор.
Двигаясь по нему, Элиас вскоре услышал глухие отзвуки странной молитвы, которую бормотал тонкий ангельский голосок. Поначалу Элиас был почти напуган, но потом вспомнил, что в случае чего ему надо лишь поскорее открыть Книгу, и ускорил шаг.
По мере того, как он продвигался на ощупь в темном лабиринте подвала, бормотание становилось все отчетливее, и вскоре он различил бледный свет, сочившийся из-под обитой железом двери.
Элиас осторожно приложил к ней ухо и ясно расслышал тихую литанию, точнее, непрерывную череду букв и цифр:
«…c2c3/g8f6, g1f3/d7d6, e2e4/c8g4, d2d4/f6e4, d1d3/g4f3, g2f3/e4f6, f1e2/b8d7, e1g1/c7c5, d3e3/e7e6, e2b5/a7a6, f1e1… a6b5 (вздох), d4d5/f6d5, e3e2/d8a5 (пауза, набор воздуха), b2b4/c5b4, a2a3/b4c3, b1c3/d5c3, e2d2/d7e5, f3f4/e5f3, g1g2/f3d2 <запинка>, c1d2/b5b4, a3b4/a5d5, f2f3/d5d2, g2g3/a8a2, a1d1/d2f2, g3g4/f2g2, g4h5/g2g6, h5h4… a2h2 (вздох облегчения)».
Звучал, несомненно, голос ребенка, и Элиас сразу понял, что эта длинная шифровка – всего лишь запись ходов на шахматной доске.
И тогда Элиас Мудрый, чье лицо осветилось мягкой понимающей улыбкой, вознес в душе благодарность Провидению.
Голосок умолк. Вдруг дверь распахнулась, и яркий свет ослепил Элиаса. Старик попятился. Его слабое сердце подпрыгнуло в груди.
На пороге стоял перепуганный мальчик.
Перехватив инициативу, Элиас спросил:
– Ты Зоф?
– Да, это моя фамилия… А вы кто?
– Не бойся, малыш. Я твой друг. Можно мне войти на минутку?
Ребенок посторонился, освобождая проход. Он был пугающе худ, а его бледность внушала мысль, что он все время проводит в этом подвале.
Элиас сочувственно смотрел на мальчугана и думал о старике, которым тому предстояло стать. Он узнал его черты: те же глаза удивительного зеленого оттенка, продолговатое лицо, выступающие скулы. От ребенка к старику, от старика к ребенку. «На самом деле никто по-настоящему не меняется», – подумал он.
Никакого сомнения: это точно Зоф-ребенок. Их встреча была настолько невероятной, что старик вздрогнул.
Это и было чудом Книги Жизни.
Стоя перед Зофом-ребенком, Элиас подумал, что даже приди к нему в это мгновение смерть, его это не испугало бы, настолько переполняла его уверенность в существовании Бога. Благодаря этой вере все его существо буквально лучилось светом, и, доверив себя всецело воле Создателя, он возложил руку на голову ребенка, чтобы дать ему свое благословение.
Маленький Зоф, онемев перед этим внезапным и странным действом, робко смотрел, не понимая, на старого Мудреца, молившегося за него.
Место, где они находились, было очень тесным и освещалось лишь маленьким оконцем, выходившим во двор. Из обстановки тут были только старый обшарпанный стол да несколько деревянных ящиков вместо стульев. Элиас опустился на один из них, а ребенок сел напротив, раздираемый страхом и любопытством.
После долгих минут Элиас наконец очнулся от задумчивости и заговорил:
– Мой мальчик, я тут ради твоего блага и пришел издалека.
– А откуда? – наивно спросил мальчуган.
– Когда-нибудь ты получишь ответ и на этот вопрос. Но сейчас у нас не так много времени.
Снова прижав к себе драгоценную Книгу, он спросил:
Читать бесплатно другие книги:
