Наказать и дать умереть Ульссон Матс
– Йоте Сандстедт. В каком доме престарелых он содержится, вы говорите?
– Я запишу тебе адрес. Если захочешь, Йорана Польссона тоже.
Я покидал Арне Йонссона с небольшим списком нужных телефонов, фамилий и адресов.
Я забил их в мобильник. Потом включил ноутбук и вошел в почту.
Первым, что увидел, было письмо от Ульрики Пальмгрен.
Я заметил его сразу, среди рекламных рассылок и прочего мусора, который сыплется в мой ящик, несмотря на борьбу со спамом. По крайней мере, сообщение поступило с ее адреса. В поле «тема» стояло «вау!».
Далее шел текст:
Привет, Харри! Как ты? Может, попробуем еще разок?
У.
«Вау!» – так писала только она.
Но письмо пришло час назад, а Ульрика давно мертва. Значит, кто-то имеет доступ к ее компьютеру и знает о нашей переписке.
Пока я пялился в монитор, сидя в машине посреди улицы, зазвонил телефон. На дисплее высветилось имя Эвы Монссон.
Я почувствовал ее волнение, пока мы обменивались вежливыми фразами.
– Собственно, звоню я тебе не за этим, – сказала Эва, поблагодарив меня за прекрасный выходной в Сольвикене.
– А зачем?
– Мы получили мейл от анонимного лица.
– И?..
– Думаю, тебе следует об этом знать. Читаю: «Одна маленькая наводка. Проверьте ноутбук журналиста».
Я молчал.
Сначала черно-белый снимок. Потом письмо от мертвой женщины. И вот теперь – наводка для полиции.
– Ты еще здесь?
– Плохая слышимость, ты постоянно пропадаешь.
– В общем, так… Тебе нечего сказать по этому поводу? Алло!
– Нет, – отрезал я.
– Где ты?
– В Андерслёве.
– Что ты там делаешь?
– Встречался с коллегой.
– Можешь ко мне приехать?
– У меня еще одна встреча.
– Какая встреча, ты ведь не работаешь?
– Ресторанные дела. Похоже, у нас намечается новый поставщик.
– Так далеко? Я думала, вам хватает местных фермеров.
– Теперь тебя совсем не слышно, – сообщил я и завершил разговор.
Я решил вернуться к Арне Йонссону.
– Что еще? – проворчал он, открывая дверь.
– А где Бодиль Нильссон сейчас, вы не знаете? – поинтересовался я.
– Я мог бы навести справки, если тебе это надо.
– Да, пожалуйста.
– Входи, – разрешил он. – Теперь ты понял, что действовал один и тот же человек?
«Возможно», – подумал я. Но вслух ничего не сказал.
– Останешься на ужин? – с надеждой в голосе спросил Арне.
Глава 24
Ваггерюд, июнь
Мне необходимо было кому-нибудь довериться, и я рассказал Арне Йонссону все.
То есть, конечно, не совсем все… Собственно, почти ничего. К такому выводу я пришел ночью в машине, когда возвращался в Стокгольм.
Так обычно и бывает с Харри Свенссоном, каким бы решительным ни было его очередное намерение выложить карты на стол.
Арне Йонссон смутился, слушая, как я обнаружил Томми Санделля в постели с мертвой польской проституткой. Хотя ничего нового из моего рассказа он не узнал.
Зато я остался на ужин. Арне Йонссон поджарил вареную картошку с яйцами и колбасой. Совсем как мой дедушка.
– Как у вас получается такая хрустящая корочка? – поинтересовался я.
– Я жарю на сливочном масле и подсыпаю немного сахарной пудры, – объяснил Арне.
Я ответил Ульрике Пальмгрен. Интернета у Арне не было, пришлось выходить в Сеть с мобильника.
Привет! Рад получить от тебя весточку. Какая неожиданность! Но не думаю, что нам следует возобновлять знакомство. Я даже не знаю, где ты находишься. Твой Харри.
Полиция так и не нашла ноутбук Ульрики Пальмгрен. Я не сомневался, что убийца забрал его с собой, как и ее мобильник, когда удирал из гостиничного номера в Гётеборге.
Так или иначе, но он вошел в ее почту, прочитал нашу переписку и нашел способ держать меня на коротком поводке.
Между тем дождь, начавшийся еще в Андерслёве, усилился. На территории Смоланда дворники почти час ходили на самой высокой скорости. На автозаправке я вошел в Интернет с мобильника. Однако писем – ни от Ульрики, ни от кого бы то ни было – больше не поступало. Если убийца действительно так осторожен, как кажется, ноутбук Ульрики Пальмгрен уже уничтожен.
Дорога почти опустела. Неподалеку от Норчёпинга дождь прекратился, и мир погрузился в таинственную атмосферу летней шведской ночи. Солнце уже всходило, когда я подъезжал к Стокгольму по Эссингеледен. На рассвете, погасив ночное освещение, шведская столица особенно красива. Найти место для парковки, как всегда, оказалось нелегко, я поставил машину в пяти кварталах от своего дома.
В квартире было тепло и уютно. Несмотря на то что я заплатил за пересылку почты по месту моего нахождения, на полу под дверью валялось с десяток конвертов. Но среди них не оказалось ни одного от моего анонимного поклонника или предполагаемого убийцы.
Я открыл два окна и балконную дверь, включил компьютер и занялся переброской файлов на выносной жесткий диск.
Потом лег в постель и проспал четыре часа.
После завтрака в кафе «Иль», где не оказалось ни одного знакомого лица, потому что стояла середина лета – разгар туристического сезона, я отправился домой и полностью очистил свой ноутбук. По дороге заехал в газету, где выпросил себе новый.
Итак, я двигался в южном направлении с двумя ноутбуками, старым и новым, и заполненным внешним жестким диском. На бензозаправке возле Гренны я сел за столик для пикника на берегу озера и перебросил часть файлов с выносного диска на старый ноут, после чего загрузил все содержимое диска на новый, о котором полиция знать не должна.
В нескольких милях к югу от Йончёпинга я свернул на шоссе, к поселку под названием Ваггерюд.
GPS повел меня в сторону от главной дороги – той, что была Е4, а теперь стала обыкновенной поселковой улицей. Двумя кварталами ниже поворота на ней проживал Вернер Локстрём, он снимал квартиру на первом этаже двухэтажного деревянного дома.
Небо к тому времени помрачнело, стало тепло и душно, как перед грозой. Вернер Локстрём тоже это заметил.
– Ты явился ко мне с грозой? – возмутился он.
Я видел его впервые. До сих пор наши контакты ограничивались перепиской по электронной почте и телефонным разговором накануне моего приезда. Он предпочитал держаться в тени и согласился на встречу только из благодарности за услугу, которую я недавно ему оказал.
Локстрём оказался маленьким, невидным мужчиной в тапках на босу ногу, тренировочных штанах и белой футболке, поверх которой он зачем-то надел короткий коричневый жилет. Счастье, что на пороге его квартиры не было сквозняка. Малейший ветерок грозил испортить его в высшей степени необычную прическу – гребень нестриженых волос, начинавшийся у затылка с правой стороны и тянувшийся через макушку к левому уху.
– Входи, – пригласил он. – Хочешь чего-нибудь?
– Кофе, пожалуй.
Он пошел впереди и привел меня на кухню, тесную, с окном во двор с пристройками типа гаражей.
– Ты должен меня извинить, – суетился Вернер Локстрём. – Гостей у меня почти не бывает, вернее, даже без «почти».
Он поставил в микроволновку две чашки с водой и, когда раздался сигнал, всыпал в каждую по ложке растворимого кофе.
– Молоко? Сахар?
– Только молоко, если можно.
Он прищелкнул языком:
– Молока, к сожалению, нет.
– Ладно, сойдет и так.
– Рулет?
– Ну…
Я пожал плечами. С рулетом могло выйти так же, как с молоком. По-видимому, вопросы Вернера носили чисто формальный характер: он вел себя, как положено гостеприимному хозяину.
Вернер достал из буфета так называемое полено – араковый рулет, и аккуратно разрезал на две части. Я взял одну. Это оказалось единственное, что он мог мне предложить, – видимо, гостей здесь действительно не бывает. Однако квартира была опрятно убрана, хотя и скудно меблирована. Самой примечательной деталью ее интерьера оказался пятидесятидюймовый телевизор с плоским экраном, занимавший почти всю стену.
– Я нашел то, о чем ты просил, – сказал он.
– Отлично. Ты их вырезал?
– Нет, все в подвале, – отвечал он. – Там у меня и архив, и рабочий кабинет.
Мы вышли на лестничную клетку. Локстрём запер квартиру и повел меня вниз, в помещение, когда-то игравшее роль кладовой, однако со временем перестроенное под кабинет.
Кроме огромного висячего замка, в дверь было врезано еще два, которые Вернер отпирал осторожно, выбирая ключи из висевших на большой связке. Войдя внутрь, он включил верхний свет и так же аккуратно щелкнул обоими замками.
Под небольшим зарешеченным окошком стоял письменный стол. Вдоль выбеленных известью стен тянулись архивные шкафы, я насчитал их одиннадцать. Комната походила на приемную в клинике.
– Я отсканировал около девяноста процентов, – сказал Вернер. – Но у меня не поднимается рука изымать из архива вырезки. Кто знает, может, эти документы еще кому-нибудь понадобятся.
Вернер Локстрём на протяжении многих лет собирал газетные вырезки о телесных наказаниях и других сомнительных воспитательных методах. В том числе и о порке. У него хранилось все: материалы дебатов сороковых – пятидесятых годов о телесных наказаниях в школе, сведения о современных случаях, включая описанные в читательских письмах в редакции. Поначалу он продавал информацию в шведские газеты, однако потом сеть его контактов распространилась и за границу. Без сомнения, Вернер Локстрём обладал самым большим архивом по этой специфической теме. Со временем он обзавелся компьютером, и теперь нужный материал можно было заказать на его сайте, оплатив услугу по банковской карте. Он брал по двенадцать евро за вырезку, к делу подходил ответственно, чем сразу заслужил мое уважение.
В свое время я помог Локстрёму раздобыть статью в финской газете о медсестре из арабской страны, приговоренной к наказанию розгами за распитие спиртных напитков в компании мужчины. Журналист подробно рассказывал, как осужденную ввели в комнату, где ее ждали четверо мужчин в полицейской форме. Двое из них перегнули женщину через стол, третий спустил ей штаны и трусы, после чего четвертый приступил к экзекуции. Финским журналистам так и не удалось взять у несчастной интервью, но финский посол подтверждал факт экзекуции, что придавало статье достоверности. Материалы о телесных наказаниях в мусульманских странах часто основываются на слухах или делаются в целях пропаганды.
Под мышкой у палача был зажат экземпляр Корана, чтобы удары не были чересчур сильными. По словам одного шведского дипломата, это свидетельствовало о том, что наказание имело целью в первую очередь унижение осужденной. Я не переставал удивляться человеческой фантазии.
Я подписался на новостную рассылку Вернера Локстрёма и иногда брал на себя труд снабжать Вернера последними материалами по интересующей его теме. Именно за это и был удостоен чести стоять сейчас в его подвале в Ваггерюде, в Смоланде, над разложенными на столе вырезками из «Халландс нюхетер», «Смоландспостен», а также «Барометра» и «Нордвестра Сконес тиднингар».
Локстрём выглядел растерянным.
– Ты действительно первый, кого я привел в эту комнату. До тебя сюда приходили только строители, архивные шкафы появились после. Здесь нет ничего, чем обычно хвастаются перед соседями. Но теперь в комнате становится тесно, я вынужден расширяться.
– Ты все так же много рассылаешь? – поинтересовался я.
– Да, в этом отношении мало что изменилось, – ответил Вернер. – Говорят, сейчас все скачивают и смотрят на YouTube, но на самом деле на удивление много тех, кто предпочитает читать в бумаге. Это и старики, у которых нет компьютера, и те, у кого есть копм, но нет принтера. Они просят выслать им ксерокопии. Старшее поколение не доверяет тому, что выставляется в Сети и что может прочитать каждый. – Он замолчал и продолжил после паузы: – Но надо двигаться вперед, развиваться. Сейчас я перевел читательские письма в американские газеты на шведский. Теперь собираюсь выставить письма читателей в шведские газеты по-английски. Они хорошо продаются, особенно в США. Твои заметки по-прежнему пользуются спросом. Все еще в первой десятке.
– Но ты ведь знаешь, что такое читательские письма в газеты? Сплетни, не более.
– В самом деле, ты уверен? – забеспокоился Вернер.
– Большинство, – подтвердил я. – Неужели ты сам не понимал этого?
– Подозревал, конечно, но не хотел верить, – вздохнул он.
– Я сам когда-то курировал отдел писем, – признался я. – Был совсем молод, и главный редактор дал мне хороший совет. «Если приходит письмо от Лизы, семнадцати лет, которая считает, что порка – это хорошо, выбрось его в корзину, – сказал он. – Потому что это писал мужчина». Я и сам одно время сочинял подобные письма, просто от скуки. Так развлекаются журналисты.
Локстрём рассмеялся:
– Да, представляю… – И посерьезнел, уставившись в пол. – Они еще приходят?
– Кто?
– Письма.
– Бывает.
– Те, что ты видел, из Сконе, останутся в папке, но я могу сделать копии.
– Буду очень признателен.
– Такое впечатление, что парень в последние годы активно действовал в Южной Швеции, – заметил Локстрём. – Причем абсолютно одинаково во всех случаях. Он сажал их к себе в машину, только в Хальмстаде позвонил женщине в дверь и представился полицейским.
В самом деле, вряд ли это совпадение. Уж очень походили вырезки Арне Йонссона на то, что я видел в подвале Вернера Локстрёма. Теперь я почти не сомневался: действовал один и тот же человек и он в течение двух-трех лет за что-то наказывал розгами молодых женщин и девушек на территории Сконе, Халланда и Смоланда. При этом читал им лекции о том, как опасно садиться в машину к незнакомому мужчине. Случай в Хальмстаде несколько отличался от остальных. «Он обвинил меня в том, что я устроила автокатастрофу на дороге», – утверждала пострадавшая.
О сексуальных домогательствах речи ни разу не было.
Женщина из Хальмстада обратилась в полицию далеко не сразу, потому что «страшно стыдилась» и того, что с ней произошло, и собственной глупости. Имен не называлось. То ли журналисты были недостаточно напористы, то ли жертвы слишком боялись огласки. Но все это мало меня волновало. Я получил подтверждение того, о чем подозревал раньше и в чем Арне Йонссон не сомневался с самого начала.
– Еще одна заметка, – сказал Локстрём, раскладывая вырезки на ксероксе. – Выбивается из общей колеи, но, я думаю, ты должен ее увидеть. – Он положил копии в конверт и подал мне вместе с вырезкой из «Гётеборгс-постен». – Взгляни-ка. Он представился полицейским, как и в Хальмстаде. Но это случилось пять лет спустя в Гётеборге. Так далеко на север он еще не забирался.
«Гётеборгс-постен», похоже, не придала значения этому происшествию. В заметке объемом в одну колонку сообщалось, что мужчина средь бела дня пробрался в квартиру к женщине под видом полицейского и высек ее.
Я попросил копию.
Мы пошли к выходу, над поселком нависало низкое, пасмурное небо, а вдалеке слышались раскаты грома.
– Раньше через Ваггерюд пролегала трасса, – сказал я. – А теперь поселок вымирает.
– У нас здесь было много магазинов и предприятий, – кивнул Локстрём, – но сейчас большинство закрывается. Особенно сосисочные, закусочные и разные придорожные кабаки. Мы тоже скоро закроемся, но не из-за дороги.
– Что за предприятие? – не понял я.
– Производство крышек для газовых конфорок, – вздохнул Вернер Локстрём. – Кто сейчас ими пользуется?
– Мм… Я знаю одного, – улыбнулся я, вспомнив Арне Йонссона. – Значит, ты производишь крышки для газовых конфорок?
– Я лишь компаньон, – объяснил Локстрём. – Кроме того, я на пенсии по болезни. – (Я посмотрел на него с удивлением.) – Представь себе, в жизни не поднимал ничего тяжелее папки со счет-фактурами, а спина ни к черту.
Я протянул ему руку.
– И еще одно, – вспомнил Локстрём.
– Что?
– Письма, которые приходили в газету… Ты их действительно выбрасывал? – Казалось, Локстрём стеснялся своего вопроса, и в то же время его взгляд светился надеждой.
– Но ведь это действительно полный бред, – рассмеялся я.
– Кто знает, – пожал плечами Локстрём и отвернулся.
В машине я еще раз проверил электронную почту – ничего.
Около часа я двигался в южном направлении под проливным дождем. Небо озаряли вспышки молний, и раскаты грома сотрясали окрестности. Из-за плохой видимости я затратил на дорогу больше времени, чем рассчитывал.
Когда же ливень прекратился, я остановился возле закусочной, где на вращающемся гриле подогревались колбаски с причудливыми названиями. По правде говоря, они больше походили на какашки и вкус имели соответствующий. Не то чтобы я когда-нибудь пробовал какашки, но именно это сравнение напрашивалось в первую очередь.
Я позвонил Арне Йонссону и рассказал, как продвигается дело. Старик тоже не сидел сложа руки и тут же продиктовал мне несколько нужных телефонов, адресов и имен.
Весь следующий день я был занят.
Глава 25
Сканёр, июнь
После ночной грозы наступило ясное и свежее утро.
Вдоль мощеных улиц катились автомобили с открытым верхом. Семьи с детьми двигались к пляжу. Увидев на тротуаре мальчика с удочкой, он удивился: неужели в Швеции до сих пор удят рыбу по выходным? Он-то думал, что время подобных развлечений давно миновало.
Он уже не помнил, когда сам стоял с удочкой на берегу.
Лизен Карлберг уже вернулась из Нью-Йорка и сейчас сидела в кафе отеля. Похоже, ела салат. С ней было двое мужчин. Один, средних лет, в соломенной шляпе, светлом льняном жакете и со щетиной на подбородке, походил на художника. Четвертой за столиком была женщина, которая разговаривала с ним в галерее «Гусь», когда он в прошлый раз приезжал в Сканёр.
Он устроился в углу зала и спрятал лицо за газетой. Хотя в этом не было необходимости, Лизен все равно его не знала. К тому же, чтобы его заметить, ей нужно было встать и пересечь зал. А в этом у нее не было никакой необходимости.
Удивительно, но на него, крупного мужчину, часто не обращали внимания, особенно женщины.
Он оказался в этом заведении совершенно случайно. Правда, приехал в Сканёр ради Лизен, но ведь сама Лизен об этом не знала. Во всяком случае, в кафе он зашел из-за официантки с белыми волосами, собранными на затылке в хвост. Перниллы, кажется. Она так приветливо улыбалась ему в прошлый раз и предложила ломтик лимона, когда он пил воду.
Но сегодня другой официант подал ему рыбный суп – высокий молодой человек с серьгой в правом ухе. Он сказал, что у Перниллы выходной. И тут подошла Лизен. На ней была короткая голубая юбка и просторная белая футболка с изображением подобия Бруклинского моста. Прикид без претензий, но он не сомневался, что каждая ее шмотка стоит кучу денег.
Компания пила белое вино.
Только художник, похоже, заказал розовое.
Лизен была без лифчика.
Он должен наказать ее.
Он уже срезал березовые прутья вечером накануне. Теплым летним вечером в березовой роще было на удивление мало комаров.
Разумеется, он предпочел бы, чтобы она сделала это сама. В свое время мать по десять раз посылала его в рощу, прежде чем оставалась довольна прутьями. А потом заставляла убирать их с пола, перед тем как, застегнув штаны, он поднимался к себе, чтобы приложить к ягодицам смоченное в холодной воде полотенце.
Лизен не обязательно все это знать.
Но он должен согнать с ее лица эту беспечную улыбку.
Вот она подозвала молодого человека с серьгой в правом ухе и протянула ему кредитку.
Она умрет.
Компания удалилась, а он просидел еще некоторое время, прежде чем тоже попросил счет.
Рассчитался наличными.
У самого выхода Лизен поцеловала художника в щеку.
В этот момент ему почему-то расхотелось убивать ее. Лучше пусть живет и помнит его урок.
Этой порки она не забудет до конца своих дней.
Глава 26
Сольвикен, июль
Я вернулся в Сольвикен в полночь и проспал дольше, чем рассчитывал, несмотря на то что мобильник заливался вовсю. Мне казалось, он лает где-то снаружи. В результате я вскочил в машину, не позавтракав и не поговорив с Симоном Пендером.
Но, летя как на крыльях в южном направлении, я в первую очередь проклинал себя за то, что не успел выбрать в дорогу диски. Оставалось довольствоваться тем, что вещало местное радио. Женский голос говорил так, словно во рту его обладательницы оставалось непрожеванное картофельное пюре. Из всех музыкальных викторин, которые я когда-либо слышал, эта была примитивнейшей, однако ведущая ставила вопросы с такой серьезностью, словно речь шла о смысле жизни. Я так и не понял, кто глупей: она или участник, который впервые слышал имя Барака Обамы.
Пока я прохлаждался в Стокгольме, Арне Йонссон позвонил кое-кому из старых знакомых и вышел на Бодиль Нильссон – девушку, которую непримиримый враг автостопа много лет тому назад подобрал после праздника в Фальстербу. Ее по-прежнему звали Бодиль Нильссон. Она жила в Хелльвикене, но, как и большинство односельчан, работала в Мальмё, в рекламном бюро.
Я позвонил ей в четверг вечером, Бодиль долго сомневалась, стоит ли нам встречаться. Наконец согласилась пообедать со мной при условии, что я не напишу об этом ни строчки.
Она предложила посидеть в «Замковом парке» в Мальмё. В кафе, якобы принадлежащем известному ведущему кулинарной программы на телевидении. Когда Бодиль назвала его имя, мне показалось, я понял, кого она имеет в виду. Во всяком случае, так я ей сказал.
Место действительно было популярное. На открытом воздухе все столики оказались заняты. К стойке, где заказывали, расплачивались и забирали блюда, тянулась очередь. Я встал под деревом неподалеку от входа и стал высматривать в толпе женщину, хотя бы отдаленно напоминающую Бодиль Нильссон с фотографии Арне Йонссона.
То, что я увидел, не имело ничего общего с моими ожиданиями.
Она явилась в ярко-красном берете, под цвет помады и сумочки, висевшей на ремне у бедра. В белой блузке, босоножках и плотно облегающих фигуру штанах чуть ниже колен.
Женщина огляделась, тряхнула русыми волосами до плеч и направилась ко мне:
– Вот где вы прячетесь!
– Простите? – смутился я.
– Вас зовут Харри?
– Да.
– Бодиль, – представилась она. – Бодиль Нильссон.
Я покраснел, быть может впервые за последние тридцать лет. Отчасти потому, что вспомнил причину нашей встречи, отчасти от охватившего меня непонятного смущения.
– Здравствуйте, – протянула она руку.
Я взял ее ладонь и почувствовал слабость в коленях.
– Так и будем здесь стоять? – рассмеялась она.
Я готов был простоять так всю оставшуюся жизнь, при условии, что Бодиль не отпустит мою руку. Тем не менее нашел в себе силы встряхнуться, отпустил ее ладонь и следом за ней вошел в кафе.
Она взяла салат, а я горячий бутерброд. Мы заказали кофе и холодную воду.
Бодиль выбрала самый дальний столик под деревом. Некоторое время мы болтали о вчерашней грозе и о том, что лето, несмотря на постоянные дожди, выдалось прекрасное. Потом я сменил тему.
– Понимаю, это звучит глупо, – начал я, – но на единственной имеющейся у меня вашей фотографии вы совсем не такая, как в жизни.
– Вы имеете в виду снимок из «Треллеборгс аллеханды», который сделал толстяк? – догадалась она.
– Арне Йонссон, – напомнил я.
– Да, именно так его звали.
У Бодиль был мягкий, приветливый голос. Она говорила на незнакомой мне разновидности сконского наречия. Я не понял, откуда она родом, хотя обычно легко определяю диалекты.
– Так его зовут до сих пор, – подсказал я. – Это он дал мне ваш номер.
– Ненавижу эту фотографию. Он появился неожиданно, с камерой на брюхе. Я не решилась ему отказать. А какие у меня тогда были волосы…
Я порадовался, что сейчас они не такие.
– Классический журналистский ход, – объяснил я. – Конечно, правила вежливости требуют предупреждать о визите по телефону. Но человек, захваченный врасплох, редко отказывает.
– А на экране вы кажетесь выше ростом, – заметила Бодиль. – Я узнала вас сразу, как только увидела. Правда, поначалу решила, что обозналась, из-за роста.
– Это потому, что я стоял, – сказал я.
– Что?
– Ничего, шутка. Обычно говорят, что телевидение прибавляет несколько килограммов.
– У вас оно отняло несколько сантиметров.
Всего лишь десять минут я смотрел на нее, слушал ее, беседовал с ней, однако мне казалось, я знаю Бодиль целую вечность. Она была приятной собеседницей и с чувством юмора. В то же время от нее веяло надежностью и спокойствием. Вдобавок Бодиль весьма привлекательная женщина, со вздернутым носом и ровными зубами.
– Но вы по-прежнему Нильссон… – заметил я.
– Я вышла замуж за Петера Нильссона, так что менять фамилию не пришлось. Удобно, правда? Было бы смешно, если бы я присоединила фамилию мужа к своей. Двойные фамилии сегодня в моде, кое-кому для фамилии не хватает места на водительской карточке. Бодиль Нильссон-Нильссон… – Она рассмеялась. – Да и когда я разводилась, с фамилией проблем не было. Удобно, правда?
Услышав, что она разведена, я обрадовался. Сам не знаю почему.