Наказать и дать умереть Ульссон Матс
Он вопросительно посмотрел на нее.
– Бывают периоды, когда жизнь – одна сплошная проблема, – пояснила она.
«Ты еще не представляешь, как влипла», – мысленно ответил ей он.
Но вслух ничего не сказал, только кивнул.
– Хорошо еще, что попадаются такие люди, как вы: отзывчивые и готовые помочь, – продолжала Лизен. – Даже не знаю, как вас благодарить.
Она положила руку ему на плечо. Кожа словно горела. Ее голос был сладкий как мед.
Он наслаждался им, еще когда говорил с ней по телефону. А сейчас, когда она сидела рядом в машине, окутанная тонким цветочным ароматом, он чувствовал себя на вершине блаженства. Лизен сказала, что продала все картины Рагнара Глада и очень за него рада.
Она рассмеялась, потому что получилось в рифму.
Он в жизни не встречал такой очаровательной женщины.
Путь от Сканёра до Хелльвикена занял двадцать минут. Он хотел бы, чтобы она жила гораздо дальше, пусть даже в Хапаранде или Копенгагене, будь он неладен. Он уже не помнил, чем она так раздражала его в рыбном ресторане.
Она показала дорогу к мастерской «Шины Драгана», и он уехал не сразу, отчасти желая убедиться, что у нее все в порядке, отчасти потому, что не мог налюбоваться ею: тем, как она поправляет волосы, как смотрит в окошко приемной, как машет ему на прощание рукой.
Вернувшись на парковку, она сразу направилась к нему и прижалась к его груди. Ни больше ни меньше. Она улыбалась.
– Сейчас ремонтники все устроят. Я поеду с ними в Сканёр. С шиной они управятся за десять минут. – Она снова прильнула к нему. – И все благодаря вам.
У него закружилась голова, и он встряхнулся.
«Разве не то же происходит с влюбленными?» – спросил он себя.
Сам он никогда не чувствовал ничего подобного.
Лизен была само очарование – чистая, милая и… сладкая.
Он проклинал себя за то, что хотел с ней сделать.
Лизен еще раз помахала ему, когда усаживалась в машину с работником мастерской, молодым парнем в бейсболке «Мальмё ФФ», а он пошел к своему автомобилю.
Он не мог вспомнить, доводилось ли ему в жизни с кем-нибудь обниматься.
Мысль об одиночестве иглой пронзила его мозг.
На выезде из Хелльвикена он свернул на обочину дороги и остановился.
Мимо прогромыхала тяжелая фура, он закричал.
Но никто во вселенной не слышал его крика.
Тогда он с силой хлопнул ладонями по рулю, стукнулся о него лбом и снова заорал.
Он вопил, пока не заболела голова, а потом выпрямился и принял решение.
Сейчас он направится туда, откуда приехал. Ему – до ближайшего поворота и дальше по шоссе.
Как всегда, в Сведале он остановится на заправке.
Розги, так или иначе, нужно использовать.
Глава 28
Хёкёпинге. Треллеборг. Сведала. Июль
Как только дверь рекламного бюро захлопнулась за Бодиль Нильссон, я зашагал к площади Стурторгет, к своей машине. Я шел мимо живописных домиков, окруженных рядами тюльпанов и увитых китайскими розами, потом пересек Лилла-торг, площадь, называемую еще Ибицей. В этот жаркий день середины лета мне было понятно, почему ее так окрестили.
Люди отдыхали – пили пиво, вино, даже кофе. Повсюду мелькали летние платья, шорты, солнечные очки. Гомон за уличными столиками перекрывала гремящая из бара музыка.
Машина стояла под открытым солнцем, поэтому в ней было душно, как в сауне. Я открыл дверь, опустил боковые стекла и загрузил в GPS адрес, который продиктовал мне Арне Йонссон.
Путь мой лежал в Хёкёпинге.
Еще одно богом забытое место, оставшееся за пределами цивилизации с тех пор, как дороги расширили и население окрестных деревень устремилось работать в Мальмё. Впрочем, в последние годы Хёкёпинге упоминался в газетах, и не с лучшей, замечу, стороны, – как община, отказавшаяся принять беженцев. Уже не помню, откуда прибыли эти люди, из Азии или из Африки, но местные жители категорически отказались иметь с ними дело. Опасались, что беженцы в массовом порядке станут красть у них велосипеды. Хёкёпинге – часть коммуны Веллинге, известного оплота правых политиков. Один из них, мужчина с пышными усами, с гордостью провозглашал Веллинге самой правой и самой белой коммуной, с самыми низкими налогами и неправдоподобно высоким уровнем жизни.
Дом, который я искал, стоял в стороне от поселка, в тенистой роще, к которой вела обсаженная липами узкая грунтовая дорога. Хотя не берусь утверждать, что это были именно липы. В деревьях я разбираюсь неважно. Одно могу сказать наверняка: судя по высоким гладким стволам и раскидистым кронам, росли они здесь давно. Дом походил на старинный особняк с роскошным парадным подъездом. «Должно быть, бывшая директорская вилла», – решил я, вспомнив, что в Хёкёпинге когда-то работал сахарный завод. А может, и нет. Но что бы ни находилось здесь раньше, сейчас в этом здании располагался частный дом престарелых и больница.
Я разворачивался на парковке справа от входа и заметил автомобиль, отъехавший с противоположного ее конца. Водитель дал задний ход, и машина вырулила на аллею, все еще сухую, несмотря на продолжительный дождь. Колеса и нижнюю часть корпуса окутывало облачко пыли, так что определить марку машины не удалось.
Переступив порог, я оказался в помещении, больше похожем на холл комфортабельного отеля. За регистрационной стойкой сидела дежурная медсестра в элегантном костюме и без халата. Она могла бы быть секретаршей в офисе на Уолл-стрит, не работай в доме престарелых.
Стройная дама за пятьдесят в маленьких бифокальных очках представилась Биргит Лёвстрём.
– Харри Свенссон, – назвался я.
После обмена вежливыми фразами я спросил Йоте Сандстедта.
Она осведомилась, договаривался ли я с Йоте о встрече.
Нет, признался я. Просто оказался в этих краях и вспомнил, что он здесь живет.
Дама спросила, знаю ли я Йоте. Она называла его по имени.
Я соврал, что мы давние знакомые.
– Как говорите, Свенссон? – Она подозрительно прищурилась.
– Харри, – кивнул я.
Дама попросила меня подождать и исчезла в коридоре. Я проводил ее взглядом. В этом не было ничего необычного, я всегда провожаю женщин взглядом, можете считать это моей особенностью, – и огляделся.
Итак, регистрационная стойка могла бы принадлежать дорогому провинциальному отелю. На столике в центре зала стояла ваза, не меньше метра в высоту, с цветами, название которых я и не пытался вспомнить.
Стены украшали портреты маслом. Чьи именно, я так и не определил, но серьезные – я бы даже сказал, респектабельные – лица внушали уважение. В помещении было прохладно. Из большого окна открывался вид на террасу, где на раскладных стульях сидели мужчина и женщина. Потом я увидел еще одного мужчину, в инвалидном кресле, с укутанными клетчатым пледом ногами. Женщина разгадывала кроссворд. Я задался вопросом, что налито в кувшине у нее на столе. Должно быть, сок, хотя не исключено, что и водка.
Голос Биргит Лёвстрём вывел меня из раздумий.
– Господин Свенссон? – переспросила она.
– Да.
– Йоте просил передать, что не помнит никакого Харри Свенссона, тем не менее готов побеседовать с вами у себя в комнате.
Я замялся:
– Скажите, а… как у него с головой?
– У Йоте? – удивилась медсестра. – Все в порядке, не беспокойтесь. Его проблема – колени, из-за них он, думаю, и попал сюда. А голова у него ясная, несмотря на восемьдесят пять лет.
– Когда я назову имена наших общих знакомых, он вспомнит и меня, – успокоил я медсестру.
По пути в комнату Йоте я пожалел, что не позаботился хотя бы о скромном букете. Вероятно, воспитанные люди заявляются сюда с цветами. А у меня совсем из головы вылетело.
Апартаменты Йоте представляли собой уютную квартиру.
Здесь было подобие кухонного угла со шкафчиком для нескольких тарелок, кофейных чашек и стакана, спальня и просторная гостиная с плоским экраном на стене. На экране что-то мелькало, но звук был выключен. Балконная дверь приоткрыта. Мне показалось, что за ней виднеется небольшаая терраса на уровне первого этажа. Кажется, комната находилась на той же стороне дома, что и холл с регистрационной стойкой. Однако парковки за окном я не увидел.
– Добрый день, Йоте! – поздоровался я.
Он сидел в кресле, на ножках которого красовались странные резиновые набалдашники, очевидно надетые, чтобы оно не скользило по полу, и добавлявшие креслу несколько сантиметров высоты. Белая рубашка Йоте была аккуратно застегнута на все пуговицы. Запонки на манжетах походили на золотые. Из-под выглаженных – со стрелкой – серых брюк выглядывали ноги в светлых носках и домашних тапочках. Густые седые волосы Йоте разделял косой пробор. При виде красного носа с чувственными ноздрями я представил, как он нюхает рюмку виски. Серые глаза смотрели холодно. Тщательно выбритые щеки приятно пахли.
– Я не знаю вас, – начал Йоте.
Голос звучал уверенно, даже властно. Йоте говорил с заметным сконским акцентом и не стыдился этого.
– У нас есть общие знакомые, – отозвался я.
– Кто же?
– Арне Йонссон, например.
Йоте наморщил лоб:
– Арне… Вы имеете в виду того самого Арне… Газетчика?
– Очевидно.
– Я не видел его целую вечность. Он все такой же толстый?
– Крепок как дуб, – кивнул я.
Йоте пристально посмотрел на меня:
– Что-то не совсем понимаю… Это он прислал вас? Я никогда не питал симпатии к газетчикам, к нему в частности. За то, что он брался судить о вещах, в которых ничего не понимает.
– Все журналисты только этим и занимаются, – согласился я.
– Чего же вы хотите?
– Поговорить о другой общей знакомой – Бодиль Нильссон.
Он снова наморщил лоб:
– Бодиль… Бодиль… Красивое имя, но Бодиль Нильссон… Нет, не помню.
– Это случилось давно, больше двадцати лет назад. Она возвращалась домой после дискотеки, и мужчина, к которому села в машину…
– Вспомнил, – перебил Йоте, и лицо его просветлело. – Он задал ей трепку, так?
– Можно сказать и так, – вздохнул я. – Но меня интересует ваше расследование. К чему вы пришли?
Йоте рассмеялся и хлопнул себя по коленке:
– А к чему я мог прийти? Она же ни черта не помнила. Честно говоря, поступок того мужчины не слишком возмутил меня. Наше общество катится в тартарары с тех пор, как в школе отменили розги.
– То есть вы на все начхали? – уточнил я.
– Почему же? – обиделся Йоте. – Я беседовал с людьми. Но машина… как там… автофургон, она говорила…
– Да, белый автофургон.
– И как вы себе это представляете? – Йоте выпучил глаза. – Как бы мы нашли этот белый фургон? Она ведь даже номера не записала… Нет, та девушка получила по заслугам.
– Как вы можете об этом судить? Вы были с ней знакомы? – не удержался я.
– С ней – нет. Но знал достаточно таких, как она.
– О чем вы?
Его лицо вспыхнуло.
– А вы-то кто такой? И какое имеете ко всему этому отношение?
– Я встречался с Арне Йонссоном и с Бодиль Нильссон и знаю, что тот мужчина несколько лет разъезжал по Смоланду и Сконе, подбирал на дороге молодых женщин и порол их розгами. Знакомо?
– Что знакомо? – испугался Йоте.
– Это все дело рук одного и того же человека и…
– Я не желаю об этом разговаривать, я звоню Биргит, – запаниковал старик.
Он потянулся к кнопке вызова на подлокотнике кресла.
– Чего вы боитесь? – сказал я как можно спокойнее. – Знаете ли вы, что сейчас объявился человек, который занимается чем-то похожим, с той разницей, что он убивает женщин? Вам это известно?
На несколько минут Йоте замер, опустив руку. В тишине тикали стенные часы. Они всегда тикают в комнатах пожилых людей.
– Вы тоже журналист? – спросил наконец Йоте.
– Уже нет, – возразил я.
– Но я видел вас по телевизору.
«Вот что значит однажды проснуться знаменитым, – подумал я. – И это после двух или трех теледебатов».
Я махнул рукой:
– Я завязал.
– Простите, что? – не понял Йоте.
– Так, ничего.
– Если бы я знал, что вы из газеты, велел бы Биргит отправить вас к черту! Здесь нечего копать! – Он даже покраснел от возмущения.
– Не уверен, – покачал головой я.
– Идите к черту!
– Я оказался поневоле замешанным в это дело, – объяснил я. – Кроме того, я беседовал с Бодиль Нильссон и поверил ее рассказу. Это все. И знаете, сделай вы двадцать один год назад то, что должно, возможно, две женщины сегодня избежали бы смерти.
– Думайте что хотите. – Йоте развел руками. – У нас в то время имелись проблемы поважнее, чем защищать пьяных потаскушек, которых вполне заслуженно выпороли.
– Откуда вам известно, что она была пьяна? Она не говорила об этом ни вам, ни кому-либо другому.
Йоте пожал плечами:
– Об этом догадывались все, кроме ее матери. Так чего вы от меня хотите?
Я вздохнул. Надежда разжиться новой информацией рассеялась как дым. Арне оказался прав: Йоте Сандстедт – человек старой закалки, к тому же весьма недалекий.
– Тогда уходите, сейчас начнется «Макгайвер».
– У вас есть дети? – поинтересовался я.
– Это вас не касается.
– Надеюсь, у вас их нет.
Я повернулся и пошел к выходу, прежде чем он успел ответить.
Хлопнула дверь. В холле Биргит Лёвстрём спросила, узнал ли меня Йоте Сандстедт.
– Да, мы приятно побеседовали, – ответил я.
– Рада была помочь.
Уже на пороге я вспомнил про автомобиль, удалявшийся по аллее от парковочной площадки, когда я ставил свою машину.
Я вернулся к Биргит Лёвстрём:
– Скажите, фру Лёвстрём, вы не знаете, что за машина отъезжала от этого здания полчаса тому назад?
– Нет.
– Никогда не видел такой странной модели.
– Последний визитер, который у нас был перед вами, навещал Йоте.
– И кто он?
Она пристально посмотрела мне в глаза:
– А вам зачем?
В этот момент на ее столе замигала красная лампочка.
– Это Йоте. – Медсестра посмотрела на меня осуждающе.
Она вскочила и исчезла в коридоре. Я проводил ее взглядом и пошел к выходу.
Когда я садился в машину, Биргит Лёвстрём возникла на крыльце.
Я помахал ей рукой, но она не ответила.
На что мог обидеться Йоте? Конечно, я намекнул, что больше двадцати лет назад он не сделал свою работу. Вероятно, мне не следовало этого говорить. В конце концов, я ведь тоже не вполне чист перед полицией. Я испытывал угрызения совести, тем не менее правда оставалась правдой: поймай Йоте Сандстедт тогда «экзекутора» Бодиль Нильссон, Ульрика Пальмгрен и Юстина Каспршик были бы сейчас живы.
Я остановился и загрузил в GPS новый адрес. Его я тоже получил от Арне Йонссона, располагавшего обширной сетью нужных мне контактов.
На этот раз мой путь лежал в Треллеборг. Он сильно изменился со времен моего детства. От городка, который я помнил, осталось одно название.
Он стоял на трассе. Бодиль Нильссон оказалась права: Альбексстугана больше не существовало. На его месте была транспортная развязка, оглядывая которую я с трудом представлял событие, происшедшее здесь двадцать один год назад.
Перед моими глазами, через равные, как казалось, промежутки времени, возникали и тут же исчезали огромные грузовики. Многие из них прибыли издалека – Польши, Германии – и через Смоланд, Сконе, Халланд направлялись в Гётеборг или Стокгольм. Я понятия не имел, где нахожусь, но послушно следовал указаниям женского голоса из динамика GPS и в конце концов доехал почти до «Вонгаваллен».
На этом футбольном стадионе кипела жизнь, хотя я давно уже ничего о нем не слышал. Команда «Треллеборг-ФФ» вылетела из высшей лиги, что вряд ли огорчило местных жителей, давно не интересующихся футболом.
Анн-Луиз Бергкрантц, урожденная Герндт, проживала в маленьком переулке неподалеку от «Вонгаваллен».
– Прибыли, – объявил женский механический голос.
Я остановился неподалеку от большой виллы из желтого кирпича.
Выключил GPS и доехал сам до конца переулка, где стоял нужный дом. Уже возле желтой виллы я заприметил во дворе одинокую фигуру, однако ее было трудно разглядеть за окружавшими двор кустами сирени.
Крышу венчала параболическая антенна, к гаражу справа от дома вела асфальтированная дорога. В целом квартал состоял из добротных особняков сороковых – пятидесятых годов традиционной постройки, населенных, однако, молодыми семьями. В этом я убедился, когда вышел из машины в самом конце улицы. Во дворах валялись разноцветные мячи, стояли трехколесные велосипеды и пластмассовые автомобили, лежали надувные марасы. В старых особняках молодые переселенцы поменяли окна на широкие и современные.
Нынче принято жить нараспашку, не то что раньше.
Сады вырубаются, потому что деревья закрывают вид. Вопрос только кому: тем, кто внутри дома, или тем, кто снаружи?
Сад Анн-Луиз Бергкрантц ничем не выделялся среди остальных. Во дворе пестрели обширные и ухоженные клумбы, но из цветов я узнал только герань.
Вокруг было тихо, как на кладбище.
Улочка на окраине Треллеборга лежала словно окутанная сном. Странно, если учесть, что дело происходило в пятницу во второй половине дня, в разгар летних каникул. Я вспомнил, что сегодня Бодиль Нильссон устраивает барбекю для дочери и ее приятелей. Но здесь не слышалось ни детских голосов, ни музыки, и на улицах не наблюдалось никакого движения. До меня не доносилось и привычных для летнего сезона запахов дыма, жженого угля и жареного мяса.
Лишь тонкий цветочный аромат и чуть слышное жужжание насекомых, что только усиливало ощущение пустоты.
Подойдя ближе, я разглядел женщину во дворе, которую заприметил еще возле желтой виллы.
Анн-Луиз загорала в шезлонге с откидывающейся спинкой. В нем можно лежать почти горизонтально, но она сидела прямо, если это она.
В коротко остриженных волосах блестела седина. Анн-Луиз была в темных очках. Рядом на траве лежала собака.
Кажется, лабрадор.
Анн-Луиз сидела неподвижно, подставив лицо послеполуденному солнцу.
Если это она.
По дороге сюда я представлял, как постучусь к ней, как попрошу прощения за то лето, когда жизнь казалась бесконечной. Извинюсь за свое поведение и за то, что когда-то бросил ее на перроне одну и пропал навсегда.
Скажу, что помнил о ней все эти годы.
Потом спрошу, знает ли она, кто прислал мне черно-белый снимок в Сольвикен.
Но сейчас я просто стоял и смотрел.
Я привык врываться в чужие дома, это принято среди людей моей профессии, громко кричать и задавать вопросы, на которые никто не хочет отвечать.
Но сейчас словно оцепенел. Замер на тротуаре неподалеку от стадиона «Вонгаваллен» и смотрел сквозь кусты сирени на женщину в шезлонге, рядом с которой лежала похожая на лабрадора собака.
Потом пес издал странный звук, поднял голову и понюхал воздух.
– Фу, как ты воняешь, – поморщилась женщина.
Лабрадор встал, потянулся, поджимая хвост, и уставился в мою сторону.
Он не мог меня видеть, но у собак отличный нюх. Кроме того, от меня, как мне казалось, исходил приятный запах.
Лабрадор выглядел немолодым.
Анн-Луиз почесала ему шею, наклонилась к уху и что-то сказала.
Пес сделал два шага вперед и зарычал.
– Кто там? – спросила Анн-Луиз. – Ты кого-нибудь чуешь?
Я узнал и голос, и выговор. И больше не сомневался: это она.
– Кто здесь? – Она посмотрела в мою сторону.
Я развернулся и зашагал к машине.
Когда я проезжал мимо желтой виллы, Анн-Луиз с лабрадором стояла на тротуаре.
Были ли у нее по-прежнему глаза Линды Ронстадс? Я не смог разглядеть этого за солнечными очками.
На этот раз я решил не следовать советам женщины из динамика. Выбрал путь через Сведалу, на северо-запад Сконе. На заправке возле Сведалы решил перекусить. В последний раз я ел с Бодиль Нильссон в «Замковом парке», в Мальмё. Я купил отвратительную жирную сосиску. Казалось, предназначение этих сосисок лишь в том и состоит, чтобы вращаться в застекленном цилиндрическом гриле позади кассы.
Меня обслуживала двадцатилетняя девушка с короткими темными волосами и серьгой в виде скалящегося черепа в правом ухе. Не знаю, считается ли комбинезон работников бензоколонок униформой, но женщины в форме всегда относились ко мне, как полицейские к малолетнему хулигану, то есть доверительно и с сочувствием.
Эту звали Юханна, судя по беджику.
– Вам, случайно, не в Мальмё? – спросила она, когда я расплачивался.
– Нет, а почему вы спрашиваете?
– Я освобождаюсь через полчаса и ищу, кто бы меня подвез. К сожалению, автобусы не подстраиваются под мой график.
Я мог бы ехать и через Мальмё, однако не имел никакого желания ждать тридцать минут. Кроме того, мне было о чем поразмышлять в одиночестве.
– К сожалению, мне в другую сторону, – вздохнул я.
Я открыл дверь машины и принялся за сосиску. Когда снова вышел на площадку, чтобы бросить обертку в мусорный ящик, подул ветер. Вымпел на флагштоке развевался.
GPS-женщина направила меня по объездной дороге вокруг Мальмё, так что я мог был взять Юханну, освободись она пораньше. В конце концов, не такой уж большой крюк.
Похоже, собирался дождь.
Над Данией висела большая туча, которая разрасталась с правой стороны, пока я двигался в направлении Сольвикена.
Интересно, что делает сейчас Бодиль Нильссон и что будет с ее барбекю, когда разразится гроза? Мне вдруг захотелось увидеть дом Бодиль Нильссон и расспросить ее о бывшем супруге. А гамбургеры для барбекю она сделала сама или купила замороженные? И как зовут ее дочь?
Потом я вспомнил Анн-Луиз Бергкрантц в саду возле «Вонгаваллен» в Треллеборге и ее странную собаку. Я подумал о том, что Анна-Луиз наверняка не работает и живет на пенсию по инвалидности. Помнит ли она меня и наше последнее лето? Или стряхнула с себя прошлое, как ее собака стряхивает… что там стряхивает с себя собака-поводырь?
И стоит ли вообще копаться в прошлом?
Я не знал.
Глава 29
Читать бесплатно другие книги:
