Вне правил Гришэм Джон

7

Меня ищут репортеры, но я ничего не хочу обсуждать. Разыскать меня не прочь и другие: Линк со своими ребятами; Рой Кемп, когда узнает, что я разговаривал с ФБР; не исключено, что и Арч Свэнгер может позвонить в любой момент и поинтересоваться, зачем я все выложил полиции.

Напарник отвозит меня к торговцу подержанными машинами Кену, и я уезжаю на помятой «мазде» с пробегом в двести тысяч миль. Представить, что адвокат способен пользоваться такой машиной, как бы плохо у него ни было с деньгами, в принципе невозможно. Я знал одного, который ездил на арендованной «мазерати» после признания его банкротом.

Остаток дня я провожу в своей квартире, скрываясь ото всех и работая над парой других дел. Около пяти я звоню Джудит — узнать, как дела у Старчера. Она говорит, что все в порядке и что журналисты ушли. Я смотрю местные новости, где главным событием является «потрясающее спасение». Для иллюстрации показывают какую-то старую запись, на которой я вхожу в полицейский участок, и преподносят все так, будто я чуть ли не рисковал жизнью ради спасения сына. Эти болваны глотают любую наживку, которую им подсовывает полиция. Проглотят и эту.

Поскольку за последние трое суток я спал не больше шести часов, то наконец устраиваюсь на диване и отключаюсь. В одиннадцатом часу звонит мой мобильный. Я смотрю, кто звонит, и хватаю трубку. Это Наоми Тэррант, учительница Старчера, восхитительная молодая женщина, являющаяся предметом моих фантазий уже несколько месяцев. Я приглашал ее на ужин пять раз и всегда наталкивался на отказ. Но каждый новый отказ звучал мягче. Я не обладаю ни талантом, ни терпением для обычных брачных игр — выслеживания, случайных встреч, свиданий вслепую, глупых подарков, неловких телефонных звонков, посредничества друзей, бесконечных переписок по Интернету. Мне не хватает смелости, чтобы врать о себе незнакомым женщинам. Я боюсь, что, обжегшись на Джудит, навсегда потерял веру в женщин. Как может в одном человеке быть столько низости?

Наоми хочет поговорить о Старчере. Я уверяю ее, что ему не причинили никакого вреда. Он понятия не имеет, что на самом деле произошло, и я сомневаюсь, что кто-нибудь ему это расскажет. Если уж на то пошло, его сорок пять часов баловали два человека, которых он искренне считает своими друзьями. Завтра он придет на занятия и ни в каком особом отношении не нуждается. Не сомневаюсь, что его мать явится с длинным списком требований, но мать есть мать, что с нее взять.

— Вот стерва! — говорит Наоми, впервые теряя осмотрительность. Я удивлен, но ужасно доволен. Мы несколько минут моем косточки Джудит и Эйве, которую считаем пустышкой, и я даже не помню, сколько лет не получал такого удовольствия.

— Давайте поужинаем, — предлагает она.

Вот она, минута славы! Жизнь настоящего героя! Журналисты представили все так, будто я рисковал жизнью, чтобы спасти сына, и теперь женщины сами вешаются мне на шею.

Мы договариваемся о нескольких правилах. Свидание должно для всех быть тайной. Администрация школы напрямую не запрещает своим не связанным узами брака учителям встречаться с не состоящими в браке родителями, но и не поощряет этого. Так зачем дразнить гусей? Если об этом узнает Джудит, она запросто может выудить из своего бездонного багажа грязных трюков соответствующую жалобу, а то и иск.

На следующий вечер мы встречаемся в скромном техасско-мексиканском заведении, погруженном в полумрак. Его выбрал не я, а она. Поскольку там никто не говорит по-английски, некому будет и подслушивать. Меня это, правда, не волнует. Наоми тридцать три года, и она приходит в себя после развода. Детей нет, как нет и ничего другого, что связывало бы ее с прошлым. Она начинает с рассказа о том, как прошел день Старчера в школе. Как и следовало ожидать, Джудит привезла его рано, и у нее имелись пожелания. Все прошло хорошо, о произошедшем с ним никто не заговаривал. Наоми со своей помощницей по классу не спускали с него глаз, и, насколько им известно, никто из друзей ничего с ним не обсуждал. Старчер держался совершенно нормально и провел день так, будто ничего необычного с ним не случилось. Джудит забрала его после занятий, предварительно подвергнув Наоми допросу с пристрастием, но другого от нее ждать и не приходилось.

— Сколько вы прожили вместе? — спрашивает она изумленно.

— По документам, почти два года, но фактически только пять первых месяцев. Это было невыносимо. Я дожидался, пока не родится ребенок, а потом узнал, что она уже встречалась со своей последней подружкой. Я сбежал, родился Старчер, и с тех пор мы не переставали ругаться. Брак оказался чудовищной ошибкой, но она была беременна.

— Я никогда не видела, чтобы она улыбалась.

— Такое случается примерно раз в месяц.

Нам приносят коктейль с текилой в высоких охлажденных бокалах, с крупинками соли на ободке. Мы слегка затрагиваем брак Наоми, потом переключаемся на более приятные темы. Она ходит на свидания, предложений поступает много, и я понимаю почему. У нее чудесные карие глаза, мягкий завораживающий и даже обольщающий взгляд. В такие глаза можно глядеть часами, не веря, что это бывает в жизни.

Я же практически ни с кем не встречаюсь — нет времени, слишком много работы и все такое. Обычные отговорки. Ее моя работа, похоже, восхищает: дела, за которые никто не берется, скандальная известность, бандиты, чьи интересы я представляю. Мы заказываем энчилады — тонкие кукурузные лепешки с острой начинкой, — и я продолжаю рассказывать. Однако вскоре до меня доходит, что она придерживается правила отличного собеседника — позволяет говорить другому. Тогда я даю задний ход и расспрашиваю ее о родных, колледже, о том, где еще она работала.

Я заказываю себе второй коктейль, а она не выпила и половину первого, и мы продолжаем болтать и вспоминать всякие истории из прошлого. Приносят блюдо с энчиладами, но Наоми едва на него смотрит. Судя по фигуре, ест она не больше птички. Я даже не помню, когда последний раз занимался сексом, и чем дольше мы разговариваем, тем чаще я задумываюсь об этом. Покончив с выпивкой и едой, я с трудом удерживаюсь от попытки ее поцеловать, перегнувшись через стол.

Но Наоми Тэррант не импульсивна. Надо проявить терпение. Сегодня вторник, и я спрашиваю, что она делает в среду. Не прокатывает.

— А знаешь, чего мне на самом деле хочется?

Чего? Всего, что угодно!

— Может, это покажется странным, но мне бы хотелось побольше узнать о смешанных единоборствах.

— О боях без правил? Ты хочешь на них сходить? — Я не могу прийти в себя от изумления.

— А это не опасно? — спрашивает она и напоминает о беспорядках, когда едва не пострадал Старчер.

Джудит снова подала на меня в суд, и Наоми вызвана повесткой дать показания.

— Если не случается никакой бузы, то нет, — заверяю я. — Давай сходим. — Если честно, женщины составляют там не меньше половины зрителей, и именно они кричат, требуя крови.

Мы договариваемся встретиться в следующую пятницу. Я в полном восторге, тем более что есть еще один начинающий боец, которого мне нужно посмотреть. Со мной связался его менеджер: им нужна финансовая поддержка.

8

Неудивительно, что после убийства спецназовцами жены Дага Ренфроу он сам находится далеко не в лучшей форме. Суд по гражданскому иску должен состояться через два месяца, и Дага такая перспектива совсем не радует. Он никак не может отойти от предыдущего процесса и не готов к новому.

Мы встречаемся, чтобы пообедать в одной безлюдной забегаловке, и я поражен тем, как плохо он выглядит. Даг очень похудел, лицо осунулось и побледнело, а в глазах — тоска и смятение надломленного и одинокого человека.

Он безучастно грызет ломтик жареного картофеля и говорит:

— Я выставил дом на продажу. Не могу в нем жить, слишком много воспоминаний. Я вижу ее на кухне. Мне кажется, что она спит в постели рядом со мной. Слышу, как она смеется, разговаривая по телефону. Чувствую запах ее лосьона для тела. Она везде, Себастиан, и никуда не уходит. Хуже всего, что я снова и снова переживаю эти последние несколько секунд, выстрелы, крики и кровь. Я виню себя за многое, что тогда случилось. Часто ухожу из дома среди ночи, нахожу дешевый мотель, снимаю номер за шестьдесят баксов и до восхода солнца лежу там, глядя в потолок.

— Мне очень жаль, Даг, — говорю я. — Но вашей вины в этом точно нет.

— Я знаю. Но ничего не могу с собой поделать. К тому же я ненавижу этот проклятый Город. Каждый раз при виде полицейского, или пожарного, или мусорщика я начинаю клясть и Город, и тех болванов, что им управляют. Я не могу больше платить налоги этому правительству. В общем, я уезжаю отсюда.

— А как же родные?

— Буду видеться с ними, когда захочу. У них своя жизнь. Я должен сам позаботиться о себе, а это значит, мне придется начать все сначала на новом месте.

— И куда вы отправитесь?

— Пока не решил, но подумываю о Новой Зеландии. Главное — как можно дальше отсюда. Не исключаю, что откажусь от гражданства, чтобы не платить тут налоги. Я старик, утративший веру в жизнь, Себастиан, и мне надо уехать.

— А как же суд?

— Я не хочу никакого суда. Постарайся все уладить как можно быстрее. Черт, Город может выплатить компенсацию всего в один миллион. Они же заплатят его, верно?

— Полагаю, да. Я не обсуждал с ними внесудебное урегулирование, но они не хотят доводить дело до суда.

— А есть возможность получить больше миллиона?

— Не исключаю.

Он медленно делает глоток чая и смотрит на меня:

— Какая?

— У меня есть компромат на департамент полиции. Настолько грязный, что отмыться им точно не удастся. Я подумываю о вымогательстве.

— Мне это нравится, — говорит он, и на его лице впервые появляется улыбка. — Вы можете провернуть это побыстрее? Меня тошнит от этого места.

— Я постараюсь.

9

Если звонок раздается в полночь, у меня никогда не возникает желания на него отвечать. Время две минуты первого, звонит Напарник.

— Привет, Босс, — говорит он слабым голосом. — Меня пытались убить.

— С тобой все в порядке?

— Не совсем. Получил ожоги, но не смертельно. Я в больнице. Католической. Надо поговорить.

Я сую в наплечную кобуру «Глок-19», надеваю свободный плащ, мягкую фетровую шляпу и быстро направляюсь к стоянке, где оставил свою потрепанную «мазду». Через десять минут я вхожу в приемное отделение больницы и здороваюсь с Джуком Сэдлером, одним из самых беспринципных адвокатов в Городе. Джук прочесывает приемные покои больниц и ищет клиентов среди тех, кто получил травму. Подобно стервятнику, он рыщет по коридорам, выискивая родственников потерпевших, которые слишком потрясены, чтобы мыслить ясно. Рассказывают, что он обедает и ужинает в больничных столовых и вручает там свои визитки людям с переломами. В прошлом году он подрался с водителем эвакуатора, который вымогал деньги у семьи пострадавшего в автомобильной аварии. Арестовали их обоих, но в газеты попала фотография только Джука. Ассоциация адвокатов уже много лет пытается лишить его лицензии, но он слишком умен, чтобы дать для этого формальный повод.

— Твой парень в конце коридора, — говорит он, указывая в конец коридора, совсем как один из пенсионеров-добровольцев, что носят розовые куртки. Его, кстати, как-то действительно задержали в такой куртке, когда он выдавал себя за сотрудника, встречавшего «Скорую». Задерживали его и переодетым в священника — в черной куртке и с белым воротничком. Джук — типичный сукин сын, но мне он нравится. Он плавает в тех же темных мутных водах закона, что и я, и у нас много общего.

Напарник, одетый в больничный халат, сидит на столе для осмотра больных, и правая рука у него забинтована. Окинув его взглядом, я говорю:

— Рассказывай, что случилось.

Он заехал в круглосуточный ресторанчик, специализирующийся на блюдах из курицы, где взял навынос кое-что для себя и матери. Потом сел в фургон, включил заднюю передачу, и тут раздался взрыв. Судя по всему, бомба была зажигательной и прикреплена рядом с бензобаком, а в действие ее привели дистанционно из одной из стоявших неподалеку машин. Напарнику удалось выбраться из фургона, и он помнит, как упал на тротуар и как на нем горела одежда. Он отполз в сторону и видел, как фургон превратился в пылающий факел. Вскоре вокруг уже суетились полицейские и пожарные. Свой телефон он найти не смог. Врач разрезал куртку и снял ее, а потом его стали грузить в «Скорую». И в это время кто-то сунул ему телефон.

— Извини, Босс, — говорит он.

— Твоей вины тут нет. Ты же знаешь, наш фургон полностью застрахован как раз на такой случай. Мы купим новый.

— Я как раз думал об этом, — говорит он, скривившись от боли.

— Ты серьезно?

— Да, Босс. Может, имеет смысл взять что-нибудь менее приметное и не такое удобное для слежки. Понимаешь, о чем я? Я тут на днях ехал по шоссе, и меня обогнал белый фургон из службы доставки цветов. Самый обычный фургон размером примерно с наш, и я сказал себе: «Вот что нам нужно. Никто не обратит внимания на белый фургон с названием фирмы и телефоном на борту». И это правда. Нам надо слиться с толпой, а не выделяться в ней.

— И какую надпись мы сделаем на борту нашего нового фургона?

— Ну, не знаю, что-нибудь придумаем. «Доставка Пита», «Цветы Фреда», «Каменная кладка Майка». Не имеет значения, лишь бы не бросалось в глаза.

— Не уверен, что нашим клиентам понравится неприметный белый фургон с фиктивной надписью на борту. Они очень взыскательны.

Он смеется. Последним клиентом, посещавшим мой фургон, был Арч Свэнгер, весьма вероятно, серийный убийца. Неожиданно появляется молодой доктор и молча встает между нами. Проверив повязку, он спрашивает у Напарника, как тот себя чувствует.

— Я хочу поехать домой, — отвечает тот. — Я не останусь тут на ночь.

Доктор не возражает. Он вручает Напарнику бинты, несколько таблеток болеутоляющего и исчезает. Медсестра дает наставления относительно лечения и оформляет выписку. Напарник надевает не пострадавшие от огня носки, брюки и ботинки и выходит, набросив на плечи дешевое одеяло. Мы уезжаем из больницы и направляемся к ресторанчику, возле которого все случилось.

Уже почти два ночи, а рядом с местом преступления по-прежнему стоит полицейская патрульная машина. Вокруг фургона, от которого остался только черный обуглившийся остов, натянута желтая лента полицейского ограждения.

— Оставайся здесь, — говорю я Напарнику, а сам выбираюсь из машины. Пока я прохожу сорок футов до желтого ограждения, появляется полицейский.

— Дальше нельзя, приятель, — говорит он. — Это место преступления.

— А что случилось?

— Не могу сказать. Идет следствие. Вам лучше уйти.

— Я ничего не трогаю.

— Повторяю: уходите. Это ясно?

Я достаю из нагрудного кармана визитку и подаю ему:

— Этот фургон принадлежит мне, понятно? К бензобаку прикрепили зажигательную бомбу. Покушение на убийство. Попросите следователя позвонить мне утром.

Он смотрит на визитку и не знает, что сказать.

Я возвращаюсь в машину, и мы молча сидим несколько минут.

— Хочешь курятины? — спрашиваю я наконец.

— Нет. Что-то пропал аппетит.

— Я бы выпил кофе. Тебе взять?

— Конечно.

Я вылезаю из машины и направляюсь в ресторанчик. В нем ни одного посетителя, кругом полная тишина, и невольно напрашивается вопрос: зачем он вообще открыт круглосуточно? Но меня интересует не это. Возле кассы скучает чернокожая девушка с пирсингом в обеих ноздрях.

— Два кофе, пожалуйста, — прошу я. — Без сливок.

От заказа она явно не в восторге, но все-таки трогается с места.

— Два сорок, — говорит она, разливая кофе по чашкам из стеклянной емкости, к которой явно никто не притрагивался уже несколько часов.

— Тот фургон принадлежал мне.

— Похоже, вам потребуется новый, — отзывается она насмешливо. Остроумное замечание, ничего не скажешь.

— Похоже. А ты видела, как он взорвался?

— Не-е, не видела, зато слышала.

— Могу спорить, что ты или кто-то из твоих коллег побежал на улицу и снял все на телефон, точно?

Она самодовольно кивает.

— А полиция это видела?

Ухмылка.

— Не-е. Чтобы я помогла копам? Да ни в жизнь!

— Я дам тебе сотню баксов, если ты перешлешь мне видео на сотовый, и об этом никто не узнает.

Она вытаскивает телефон из кармана джинсов и говорит:

— Давайте номер и деньги.

Мы оформляем сделку, и уже на выходе я интересуюсь:

— А камеры снаружи есть?

— Не-е. Копы уже спрашивали. Чувак, кому все это принадлежит, — настоящий жмот.

В машине мы с Напарником просматриваем запись, на которой ничего нет, кроме пылающего фургона. На вызов приехали две пожарные машины, но потушить огонь им удалось не сразу. Запись длится четырнадцать минут, и, если не считать того, что горит принадлежащий мне фургон, ничего заслуживающего внимания на ней нет. Когда экран гаснет, Напарник спрашивает:

— И кто это устроил?

— Уверен, что Линк. В понедельник мы приструнили двух его подручных. Око за око. Мы играем во взрослые игры.

— Думаешь, Линк в стране?

— Вряд ли. Слишком рискованно. Но бьюсь об заклад, что он где-то рядом. Там, где его не достать, например в Мексике или на Карибах, и нет проблем с приездом и отъездом.

Я завожу двигатель, и мы уезжаем. Меня поражает разговорчивость Напарника: волнение, связанное со взрывом, точно ему развязало язык. Видно, ему больно, но он ни за что в этом не признается.

— Есть план?

— Да. Я хочу найти Мигеля Запату, брата Тадео. Теперь, когда на многообещающей карьере его брата поставлен крест, он наверняка полностью переключился на наркотики. Я хочу, чтобы ты объяснил Мигелю, что мне нужна охрана и что я защищаю его брата в суде абсолютно бесплатно, поскольку люблю его, а у него нет денег, чтобы мне заплатить; и что на меня наехали двое подручных Линка Скэнлона. Одного из них зовут Фэнго, хоть я и не уверен, что это его настоящее имя.

— Он известен под кличкой Крепыш. Крепыш Фэнго, хотя на самом деле его зовут Дэнни.

— Я впечатлен. А кто второй, которого ты успокоил дубинкой?

— Отзывается на Стилета. Стилет Робилио, настоящее имя Артур.

— Крепыш и Стилет, — повторяю я, качая головой. — Когда ты все это разузнал?

— После той стычки в понедельник я решил навести справки. На самом деле было нетрудно.

— Отличная работа. Сообщи имена Мигелю и скажи, чтобы он велел этим парням отстать. Мигель со своими ребятами торгуют кокаином, а Линк контролировал этот бизнес лет тридцать назад. Не думаю, чтобы Крепыш со Стилетом пересекались с Мигелем раньше, но кто знает. В их помойке возможно всякое. И скажи Мигелю, чтобы никакого насилия — пусть просто припугнут. Все понятно?

— Понятно, Босс.

Мы находимся в районе трущоб. Улицы пустынны и погружены в темноту. Но если я выйду из машины и станет видно, что я белый, то тут же появятся всякие неприятные типы. Я однажды совершил такую ошибку, но, по счастью, со мной был Напарник. Подруливаю к его дому и говорю:

— Наверное, мисс Лейла уже заждалась.

Он кивает:

— Я звонил ей, сказал, что это царапина. С ней все в порядке.

— Мне зайти?

— Нет, Босс. Уже четвертый час. Поезжай домой и постарайся поспать.

— Позвони, если что-нибудь понадобится.

— Ладно. Новый фургон поедем покупать завтра?

— Пока нет. Сначала надо все уладить с копами и страховой компанией.

— Мне понадобятся колеса. Ты не против, если я поищу по Интернету?

— Давай. И будь осторожен.

— Обещаю, Босс.

10

Поскольку в данный момент сама мысль о встрече с Джудит вызывает у меня тошноту, а она уж точно не жаждет моего общества, мы договариваемся обсудить все по телефону. Разговор начинается довольно мирно — с последних новостей о сыне. С ним все в порядке, никаких травм и желания вспоминать случившееся с ним в выходные. После этого мы переходим к сути дела.

Джудит решила, что не хочет подключать ФБР к расследованию похищения сына Роем Кемпом. На то у нее есть причины, и довольно весомые. Жизнь прекрасна. Старчер в порядке. Если Кемп и его подручные уже зашли так далеко, что похитили ребенка ради информации, неизвестно, на что еще они способны. Не нужно их трогать. Кроме того, доказать, что Кемп к этому причастен, практически нереально. Да и можем ли мы рассчитывать, что ФБР захочет привлекать к ответственности такого высокопоставленного полицейского? К тому же у нее сейчас очень плотный график. Она не хочет, чтобы что-то отвлекало ее от работы. Зачем усложнять себе и без того неспокойную жизнь?

Джудит по природе боец, крутая девчонка, которая ни перед чем не пасует. Но при этом она весьма дальновидна и старается избегать непредсказуемых осложнений. Если мы запустим машину следствия по делу Кемпа, то кто знает, во что это может вылиться. А поскольку речь идет о крутом парне, доведенном до отчаяния и плохо соображающем, то весьма вероятно, что он предпримет ответные действия.

К ее удивлению, я не спорю. Мы приходим к согласию, что для наших отношений большая редкость.

11

Наш мэр избран на этот пост уже в третий раз и носит звучное имя Л. Вудро Салливан-третий. Для широкой публики он просто Вуди — улыбчивый, открытый и приветливый политик, готовый пообещать все, что угодно, ради лишнего голоса. В действительности же он законченный хитрый сукин сын, который много пьет и которому осточертела его должность. Но уйти он не может, потому что идти ему просто некуда. В следующем году он хочет переизбраться, а друзей у него, похоже, нет. Сейчас его рейтинг составляет 15 процентов, что любого совестливого политика наверняка бы отправило в бесславную отставку, но Вуди переживал и не такое. И сейчас он бы многое дал, чтобы не участвовать во встрече, ради которой мы собрались.

Третьим участником встречи является городской адвокат Мосс Корган, вместе с которым мы учились на юридическом факультете. Мы уже тогда терпеть не могли друг друга, и с тех пор в наших отношениях ничего не изменилось. Он редактировал обзор юридической практики и готовился к блестящей карьере в крутой юридической фирме, но она лопнула, и ему пришлось умерить аппетиты и довольствоваться куда более скромным положением.

Вуди и Мосс. А если принять во внимание, что все знают Дятла Вуди из мультфильмов, а «моссом» еще называют и винтовку по имени ее изобретателя Моссберга, то вместе их имена здорово смахивают на рекламный слоган охотничьего снаряжения.

Мы встречаемся в кабинете мэра — роскошной комнате с высокими окнами на верхнем этаже мэрии и видом на три стороны. Мы устраиваемся за небольшим столом переговоров в углу, и секретарь наливает нам кофе из старинного серебряного кофейника. Несколько минут мы проводим за легкой беседой, заставляя себя улыбаться и держаться непринужденно.

При подаче документов для гражданского процесса я намекнул, что собираюсь вызвать их обоих в суд в качестве свидетелей. Это обстоятельство висит над столом темным облаком и делает профессиональную вежливость практически невозможной.

— Мы собрались обсудить мировое соглашение, верно? — первым не выдерживает Вуди.

— Да, — подтверждаю я и достаю из портфеля бумаги. — У меня есть предложение, но оно достаточно объемное. Мой клиент, Даг Ренфроу, хотел бы добиться удовлетворения всех своих требований и дожить свою жизнь спокойно, если у него это получится.

— Я слушаю, — резко произносит Вуди.

— Благодарю вас. Первое: восемь городских полицейских, убивших Китти Ренфроу, должны быть уволены. С момента убийства они находятся в административном отпуске и…

— Вы сказали «убийство»? — перебивает меня Вуди.

— Никакого суда над ними не было, — добавляет Мосс.

— Мы сейчас не в суде, и если я считаю это убийством, то так и буду говорить. По совести, в английском языке нет другого слова, которым называется содеянное вашими спецназовцами. Это было убийство. Просто позор, что этих бандитов еще не выгнали и они продолжают получать зарплату. Они должны уйти. Это во-первых. Во-вторых, начальник полиции тоже должен уйти. Такого некомпетентного болвана вообще нельзя было назначать на эту должность. Он руководит насквозь прогнившим департаментом. Он полный кретин, и, если вы не верите мне, спросите своих избирателей. Согласно последнему опросу, его увольнения хотят не меньше восьмидесяти процентов горожан.

Они мрачно кивают, но в глаза мне не смотрят. Все, что я сказал, было напечатано на первой полосе «Кроникл». Городской совет уже выразил недоверие начальнику полиции тремя голосами против одного. Но мэр отказывается его увольнять.

Причины одновременно и простые, и сложные. Если восемь полицейских и начальника полиции уволить до рассмотрения гражданского иска, то они запросто могут стать свидетелями со стороны истца и дать показания против Города. Так что лучше им всем оставаться в единой команде ответчиков по иску Ренфроу.

— Если мы придем к соглашению, вы же сможете их уволить, верно? — уточняю я.

— Нужно ли напоминать, что компенсация не может превышать один миллион долларов? — спрашивает Мосс.

— Нет, не нужно. Мне это отлично известно. Мы согласны на миллион в качестве компенсации, и вы немедленно увольняете восьмерых полицейских и начальника полиции.

— По рукам! — кричит Вуди, ударяя ладонью по столу. — По рукам! Чего еще вы хотите?

Хотя Городу проигрыш в суде будет стоить какой-то жалкий миллион, сама перспектива нового суда повергает этих парней в ужас. На первом процессе я в деталях расписал вопиющие злодеяния нашего департамента полиции, что подробно освещалось на первых полосах «Кроникл» целую неделю. Мэр, начальник полиции, городской прокурор и все члены совета сразу попрятались по норам, откуда боялись высунуть нос. И новый громкий суд, на котором я не оставлю от администрации Города камня на камне, им совершенно не нужен.

— О, я хочу гораздо большего, мэр, — отвечаю я. Оба растерянно смотрят на меня. В их глазах появляется страх. — Уверен, что вы в курсе похищения моего сына в прошлую субботу. Жуткая история, но со счастливым концом. Но вам вряд ли известно, что его похитили сотрудники вашего департамента полиции.

Вуди бледнеет, у него вытягивается лицо, и от его напускной самоуверенности не остается и следа. Мосс, отслуживший в свое время в морской пехоте, гордится своей военной выправкой, но и его плечи обмякли. Он шумно выдыхает, а мэр начинает грызть ногти. Они переглядываются, и в их глазах читается ужас.

Я театральным жестом бросаю на стол стопку скрепленных листов, но так, чтобы они не могли до нее дотянуться, и говорю:

— Тут на десяти страницах подписанные мной письменные показания, данные под присягой, в которых я описываю похищение, организованное заместителем начальника полиции Роем Кемпом, чтобы заставить меня сообщить о местонахождении тела его пропавшей дочери. Арч Свэнгер, вопреки тому, что вы читали и чему верите, никогда не был моим клиентом, но он сказал мне, где якобы закопано тело. Когда я отказался передать эту информацию в полицию, моего сына похитили. У меня не было выбора, и я рассказал детективу Риардону все, что мне было известно, и ночью минувшего воскресенья там были произведены полномасштабные поисковые работы. Ничего не нашли, тела там не было. После этого Кемп отпустил моего сына. Теперь он хочет, чтобы я забыл о случившемся, но этого не будет. Я работаю с ФБР. Вы думаете, что у вас проблемы с делом Ренфроу. Посмотрим, что вы скажете, когда Город узнает, насколько сильно прогнил ваш департамент полиции на самом деле.

— Вы можете это доказать? — спрашивает Мосс хриплым голосом.

Я стучу кончиками пальцев по стопке листов и отвечаю:

— Тут все изложено. На стоянке грузовиков, где я подобрал сына, есть камеры наблюдения. Сын смог опознать одного из похитителей, он полицейский. ФБР идет по следу и отрабатывает имеющиеся зацепки.

Конечно, это не совсем правда, но откуда им знать? Как и на любой войне, правда всегда становится первой жертвой. Я достаю из портфеля другой документ и кладу рядом с показаниями.

— А это черновой набросок судебного иска, который я намереваюсь подать против Города в связи с похищением. Кемп, как вам известно, находится в административном отпуске, но по-прежнему получает от вас зарплату и является вашим служащим. Я подам в суд на него, департамент полиции и Город за преступление, которое будет на первых полосах всех газет от побережья до побережья.

— Ты хочешь, чтобы Кемпа тоже уволили? — спрашивает Мосс.

— Мне все равно, уйдет Кемп или останется. Он нормальный мужик и хороший полицейский. Но еще и доведенный до отчаяния отец, чья жизнь превратилась в ад. Я не так кровожаден.

— Весьма благородно с вашей стороны, — мямлит Вуди.

— А какое отношение это имеет к мировому соглашению? — интересуется Мосс.

— Самое прямое. Я забываю об этом иске, продолжаю жить своей жизнью и внимательнее приглядываю за сыном. Но я хочу, чтобы вы заплатили Ренфроу на миллион больше.

Мэр трет глаза костяшками пальцев, а Мосс съеживается еще больше. Они потрясены и никак не могут сообразить, что на это сказать.

— Твою мать! — наконец выдавливает Вуди.

— Это вымогательство, — заявляет Мосс.

— Совершенно верно, но только обсуждаем мы сейчас не его, а убийство и похищение. Или хотите со мной поспорить?

Мэр наконец расправляет плечи и говорит:

— И где нам взять еще миллион, чтобы передать его вам с мистером Ренфроу и пресса ничего не пронюхала?

— Вы уже занимались подобными транзакциями, и пару раз даже вспыхивали скандалы, так что найдете способ.

— Я не делал ничего противозаконного.

— Я не журналист, так что не трудитесь меня в чем-то убедить. Ваш бюджет в этом году составляет шестьсот миллионов долларов. У вас есть резервные «фонды черного дня», средства на депозитах, «смазочные фонды» для темных делишек, фонды для того и для сего. Вы изыщете источник. А лучший способ, возможно, — это решение городского совета на закрытом заседании о конфиденциальном мировом соглашении с Ренфроу и перечислении денег через какой-нибудь офшор.

Вуди смеется, но не потому, что ему вдруг стало весело.

— Вы и в самом деле считаете, что городской совет сохранит это в тайне?

— Это ваша проблема, а не моя. Моя задача добиться справедливого соглашения для своего клиента. Два миллиона — это несправедливо, но нас устроит.

Мосс, пошатываясь, поднимается на ноги. Подходит к окну и смотрит в него невидящим взглядом. Потом выпрямляется и начинает мерить кабинет шагами. До Вуди наконец доходит весь ужас его положения.

— Ладно, Радд, сколько у нас времени?

— Немного, — отвечаю я.

— Нам нужно время, чтобы все проверить, Себастиан, — вступает в разговор Мосс. — Вы приходите сюда, ошарашиваете нас и рассчитываете, что мы поверим вам на слово? У нас есть возможности все выяснить.

— Само собой, но любое расследование обязательно обернется утечкой. И чем вы улучшите свое положение? Пригласите сюда Кемпа и спросите, похищал ли он моего сына? Я могу вам сразу сказать, что он ответит. Вы будете месяцами докапываться до правды, но так ничего и не выясните. А я не собираюсь ждать. — Я подвигаю стопку листов с показаниями и иском в сторону Вуди, потом поднимаюсь и беру портфель. — Вот мое последнее слово. Сегодня пятница. У вас есть выходные. В понедельник в десять утра я приеду, чтобы все оформить. Если вы к тому времени ничего не надумаете, я направлюсь прямо в редакцию «Кроникл» с этими листочками. Только представьте, какой разразится скандал. Это будет самая горячая новость на всех кабельных каналах двадцать четыре часа в сутки.

Вуди снова бледнеет и говорит, заикаясь:

— Но в понедельник я должен быть в Вашингтоне.

— Так отмените встречу. Заболейте гриппом. В десять утра в понедельник, джентльмены, — говорю я, открывая дверь.

12

Страницы: «« « ... 7891011121314 » »»