Без единого свидетеля Джордж Элизабет
– Не знаю. Сэндвич? Я не голоден.
– Смотри на это как на лекарство. Так будет проще.
– Тогда с яйцом и майонезом, если у них есть. На ржаном хлебе.
Сент-Джеймс ушел за едой. Линли нашел свободный столик в углу. Вокруг него сидели врачи и медсестры, родственники пациентов, священники и за одним столом – две монахини. Атмосфера, царящая в кафе, отражала безрадостный характер того, что происходит в здании: приглушенные голоса, серьезные лица, осторожное постукивание посуды и приборов.
Никто не посмотрел в его сторону, и Линли был благодарен за это. Он чувствовал себя так, будто с него содрали кожу и выставили напоказ. Ему казалось, что он ничем не защищен от осведомленности и суждения других людей о его жизни.
Вернулся Сент-Джеймс с двумя сэндвичами на подносе. Один он купил для себя и еще взял порцию нарезанных фруктов, шоколадный батончик и две упаковки сока.
Сначала они поели, храня молчание. Они знали друг друга столько лет – фактически с первого их дня в Итоне, – что слова были бы сейчас лишними. Сент-Джеймс понимает, что происходит в его душе, Линли видел это по лицу друга. Ничего говорить не нужно.
Сент-Джеймс одобрительно кивнул, увидев, что Линли доел сэндвич, и придвинул к нему тарелку с фруктами, за которыми последовал и шоколадный батончик. Когда Линли съел того и другого столько, сколько смог, его друг наконец рассказал, что удалось узнать.
– У полиции Белгрейвии есть оружие. Они нашли его в одном из садов между переулком, где стоял помятый рейнджровер, и домом, где няня сообщила о незаконном вторжении. Им пришлось перепрыгивать через дюжину заборов, чтобы скрыться. И где-то по дороге они обронили оружие. Времени на то, чтобы возвращаться и искать его, у них, по-видимому, не было, если они вообще заметили пропажу.
Линли отвернулся в сторону от внимательного взгляда Сент-Джеймса, потому что знал: его друг наблюдает за ним и отмеряет каждое слово. Он хочет убедиться, что сказанное им не послужит причиной нового срыва у Линли. То есть, делал вывод Линли, Сент-Джеймс знает о том, что произошло в кабинете Хильера… когда? Казалось, в одной из прошлых жизней.
– Я не брошусь штурмовать участок в Белгрейвии, – сказал он. – Можешь говорить все.
– Они практически уверены, что найденное оружие и есть то, из которого… был произведен выстрел. Разумеется, будет сделана баллистическая экспертиза пули, извлеченной из… Хелен, но оружие…
Линли снова взглянул на него.
– Что это за оружие?
– Револьвер двадцать второго калибра, – сказал Сент-Джеймс.
– Купленный на черном рынке.
– Похоже на то. Он недолго пролежал в саду. Домовладельцы уверяют, что ничего о нем не знают, и, судя по свежесломанным кустам, они говорят правду. В других садах растительность тоже помята.
– Отпечатки ног?
– Повсюду. Полиция Белгрейвии поймает их, Томми. Скоро.
– Их?
– Их было точно двое. Один смешанной расы. Другой… Насчет другого пока мало что известно.
– А няня?
– Полицейские взяли у нее показания. Она говорит, что была с порученным ей ребенком, когда услышала, что на первом этаже дома разбилось окно, со стороны сада. К тому времени, когда она спустилось вниз посмотреть, что происходит, они уже были внутри. Она чуть не столкнулась с ними в прихожей. Они уже открывали дверь, чтобы убежать. Она закричала и попыталась остановить их, бог знает зачем. Один из них потерял головной убор.
– Уже занялись составлением фотороботов?
– Я не думаю, что в этом будет необходимость.
– Почему?
– Помнишь, я говорил, на одном из больших зданий на Кадоган-лейн установлены камеры видеонаблюдения? Они попали в кадр. Пленку сейчас обрабатывают. Полиция Белгрейвии собирается показать ее по телевидению, а лучшие кадры напечатают в газетах. Это… – Сент-Джеймс запрокинул голову кверху. Линли понял, как трудно приходится его другу. Трудно не только знать о том, что случилось с Хелен, но и собирать информацию, чтобы затем передать мужу Хелен и ее родственникам. Усилия, которые он затрачивал, не оставляли ему времени на собственные чувства. – Они бросили на это все силы, Томми. Сейчас у них больше добровольцев, чем нужно, потому что они приходят со всех участков в городе. Газеты… Ты ведь не читал последние выпуски? Все это вызвало огромный резонанс. Из-за того, кто ты такой, из-за того, кто она такая, из-за ваших семей, все вместе.
– Как раз то, что обожают таблоиды, – с горечью заметил Линли.
– Но они поднимают за собой все население, Томми. Кто-нибудь из тех, кто знает этих мальчишек, обязательно увидит кадры скрытого наблюдения и сообщит в полицию.
– Мальчишек? – спросил Линли.
Сент-Джеймс кивнул:
– По крайней мере один из них совсем юный. Няня говорит, что на вид ему лет двенадцать.
– О боже…
Линли спрятал лицо в ладони, словно это могло помешать его мозгу сделать неизбежные умозаключения.
Все равно Сент-Джеймс произнес это вслух:
– Возможно, один из воспитанников «Колосса»? В компании с серийным убийцей, правда, не догадываясь о том, кто это?
– Я сам дал ему – им – приглашение в свой дом. Прямо на страницах «Сорс», Саймон.
– Но там не было ни номера дома, ни названия улицы. Если бы убийца стал искать тебя, то не смог бы найти тебя только по тому, что было напечатано в статье. Это невозможно.
– Он знал, кто я такой и то, как я выгляжу. Он мог проследить за мной из Ярда до дома в любой день. И потом ему оставалось лишь построить план и дождаться подходящего момента.
– Если так, то зачем было брать с собой мальчика?
– Чтобы тот согрешил. Тогда, убив Хелен, он смог бы стать следующей жертвой.
Они решили, что Хеймишу Робсону будет полезно провести ночь под замком. Пусть опробует, каким будет его будущее. Поэтому они отвезли психолога в полицейский участок на Шепердесс-уок, который, хоть и не был ближайшим от его квартиры возле «Барбикана», позволил им выбрать маршрут, не заводящий их так глубоко в Сити, как дорога к участку на Вуд-стрит.
Получив с утра необходимые ордеры, большую часть следующего дня они провели в квартире Робсона в поисках улик, которые подкрепили бы их обвинение против психолога. Первую порцию таких улик они нашли в содержимом памяти ноутбука, извлеченном из глубины буфета. Барбаре не потребовалось много времени, чтобы проследить путь Робсона во Всемирной сети по электронным следам, им оставленным.
– Детское порно, – сообщила она Уинстону, когда на экране открылись первые изображения. – Мальчики и мужчины, мальчики и женщины, мальчики и животные, мальчики и мальчики. Тот еще извращенец, наш Хеймиш.
Со своей стороны, Уинстон нашел карту города, на которой кружком было отмечено местонахождение церкви Сент-Люси на углу Кортфилд-роуд. И между страницами карты был вложен один листок с названием и адресом гостиницы «Кентербери» и другой, где под словом «Снежок» был указан телефонный номер.
Эти находки, вместе с тем фактом, что ранее Барри Миншолл опознал Робсона по фотографии, и с учетом того, что телефонный номер клиники, где работает доктор Робсон, заканчивается цифрами два-один-шесть-ноль, послужили достаточным основанием для того, чтобы одна команда техников-криминалистов была направлена в квартиру Робсона, а вторая – в Уолден-лодж. Задачей первой команды было найти дальнейшие свидетельства в машине Робсона. Вторая команда должна была собрать все, что будет иметь к делу, в квартире его матери. Вероятность того, что Робсон привозил Дейви Робсона или других подростков в свое жилище возле «Барбикана», была мала. Но, предполагая, что Дейви Бентон бывал с Робсоном на улице Вуд-лейн, следствие рассчитывало обнаружить подтверждающее это улики в квартире Эстер Робсон.
Обеспечив Робсону срок как минимум за педофилию, Барбара и Нката вернулись в участок на Шепердесс-уок. Оказалось, что Робсон уже связался со своим адвокатом. После нескольких минут ожидания, когда адвокат прибудет из магистрата, Барбара и Нката встретились с адвокатом и его клиентом в комнате для допросов.
Робсон поступил весьма грамотно, взяв себе адвоката-женщину, отметила Барбара. Звали юриста Эми Стрэнн; судя по выражению ее лица, главным достоинством адвоката она считала бесстрастность. Отсутствие всякой эмоциональной реакции она подчеркнула строгой короткой стрижкой и столь же строгим черным костюмом. Ворот белой шелковой блузки был затянут черным мужским галстуком. Она достала из портфеля новенький блокнот, а также папку с бумагами, которые сочла нужным перелистать перед тем, как начать беседу.
– Я уведомила клиента о его правах, – заявила она. – Он выразил желание оказывать вам содействие на этом допросе, поскольку считает, что в расследовании есть ряд важных аспектов, которые вам неизвестны.
Ну разумеется, подумала Барбара. Черт бы побрал его маленькое черное сердце! Психолог, несомненно, догадывается, что ему грозит не один год заключения. Подобно Миншоллу, этот гадкий слизняк уже пытается выторговать себе смягчающий приговор.
– В настоящий момент криминалисты обследуют ваш автомобиль, доктор Робсон, – сказал Нката. – Также производится обыск квартиры вашей матери. Целая команда из Ярда ищет ваш тайник где-то в городе, потому что мы предполагаем, что там вы прячете фургон. И дюжина полицейских разбирает по ниточкам ваше прошлое и настоящее, проверяя, не упущено ли еще что-нибудь.
Осунувшееся лицо Робсона говорило о том, что ночь, проведенная в камере полицейского участка, не была приятной.
– Я не… – начал он.
– Прошу вас, – перебила его Барбара. – Если вы не убивали Дейви Бентона, то мы будем счастливы услышать, что же случилось на самом деле между тем, как вы изнасиловали его, и тем, как его бездыханное тело было найдено в лесу.
Робсон поморщился от грубой формулировки. Этого Барбара и добивалась. Она хотела показать, что благообразные описательные конструкции не изменят того, что случилось с тринадцатилетним подростком.
– Я не хотел причинять ему вред, – сказал Робсон.
– Ему?
– Мальчику. Дейви. Снежок говорил, что они всегда идут на это добровольно. Говорил, что они уже хорошо подготовлены.
– Подготовлены? – повторила Барбара. – Как кусок мяса к обжарке? Посолены и поперчены?
– Он сказал, что они готовы к этому и хотят этого.
– Чего «этого»? – захотел уточнить Нката.
– Контакта.
– То есть изнасилования, – поправила Робсона Барбара.
– Этого не было!..
Робсон посмотрел на адвоката. Эми Стрэнн делала записи в блокноте, но каким-то образом почувствовала взгляд, направленный на нее, и подняла голову.
– Поступайте, как считаете нужным, Хеймиш, – сказала она клиенту.
– У вас на руках следы от недавних царапин, – развила свою мысль Барбара. – А под ногтями Дейви Бентона обнаружены частицы кожи. Также у нас есть доказательства насильственной содомии. Так что же в этом сценарии мы должны понимать как добровольный сексуальный контакт? Кстати, половой акт с тринадцатилетним подростком сам по себе является нарушением закона. Но мы готовы на время оставить этот момент в стороне, хотя бы для того, чтобы выслушать вашу версию романтического соблазнения, которое, по-видимому…
– Я не хотел причинять ему вред, – сказал Робсон. – Просто я запаниковал. Вот и все. Сначала он не сопротивлялся. Ему нравилось… Возможно, он колебался, но не просил меня остановиться, клянусь. Не просил. Ему было приятно. Но когда я развернул его… – Лицо Робсона посерело. Его жидкие волосы прилипли ко лбу. В уголках рта, обрамленного аккуратной бородкой, засохла слюна. – После этого я только хотел, чтобы он не шумел. Я сказал ему, что в первый раз всегда немного страшно, даже чуть-чуть больно, но что ему нечего бояться.
– Ах, какой добрый дядя, – вставила Барбара.
Она хотела выдавить негодяю глаза. Рядом шевельнулся Нката. Она приказала себе охладить пыл, и то же самое, несомненно, пытался внушить ей Нката, используя язык жестов. Но она не хотела, чтобы этот мерзкий человечишка думал, будто их молчание (ее молчание!) подразумевает одобрение, хотя при этом отдавала себе отчет, как важно было сейчас молчать и не мешать Робсону говорить. Она плотно сжала и для пущей надежности прикусила губы.
– Нужно было мне тогда остановиться, – сказал Робсон. – Я знаю. Но в тот миг… Я думал, что если он не будет мешать, то все быстро закончится. И я хотел… – Робсон посмотрел в сторону, но в комнате не было ничего, на чем можно было бы задержать взгляд, за исключением магнитофона, который записывал его слова. – Я не собирался убивать его, – повторил он. – Я только хотел, чтобы он не кричал, пока…
– Пока вы не кончите, – подсказала Барбара.
– Вы задушили его голыми руками, – вступил Нката. – Вы это имеете в виду, когда говорите, что хотели…
– Я не знал, как еще заставить его замолчать. Он сначала только вырывался, а потом закричал, и я не знал, как его успокоить. И потом, когда стал приближаться… когда эмоции взяли верх… Я не понял, почему он вдруг стал таким тихим и вялым. Я думал, что он помогает.
– Помогает. – Барбара не справилась с собой. – Помогает содомии. Изнасилованию. Тринадцатилетний мальчишка. Значит, вы решили, что он вам помогает. И тогда вы закончили свое дело, но потом обнаружили, что трахали труп.
Глаза Робсона покраснели.
– Всю жизнь, – проговорил он, – я пытался не обращать внимания… Я говорил себе, что все в прошлом. Дядя, шутливая борьба, прикосновения. Моя мать, которая хотела, чтобы ее маленький мужчина спал с ней, и возбуждение, которое естественно в любом мальчике… только разве это естественно, если она вызывала его? И вот я сказал себе, что это ничего не значит, я даже женился, но никогда не хотел ее, понимаете, не хотел женщину – полностью сформированную и требующую от меня исполнения супружеского долга. Потом я решил, что мне помогут фотографии. Видео. Такие, которые смотрят в одиночку.
– Детское порно, – сказала Барбара.
– Я даже достигал возбуждения. Поначалу быстро. Но потом, со временем…
– Хочется большего, – сказал Нката. – Всегда хочется большего, это как наркотик. Как вы вышли на МИМ?
– Через Интернет. Узнал на одном форуме. Первый раз я пошел, чтобы посмотреть, просто побыть среди людей, которые чувствуют то же, что и я. Я нес это бремя слишком долго. Эту непристойную потребность. Я думал, что излечусь, если пойду и посмотрю на тех мужчин, которые… которые действительно это делают. – Он вытащил из кармана салфетку и отер лицо. – Но они оказались такими же, как я. Вот что самое ужасное. Они были такие же люди, обыкновенные, только счастливее меня. Им было спокойно. Они достигли той точки, где смогли понять: в физическом наслаждении нет греха.
– Уточним: в физическом наслаждении с маленькими мальчиками, – сказала Барбара. – А как они пришли к тому, что в этом нет греха?
– Потому что мальчики учатся тоже получать от этого удовольствие.
– Да что вы? А как вы и ваши… товарищи определяют, получают мальчики удовольствие или нет, доктор Робсон?
– Я вижу, вы мне не верите… вы думаете, что я…
– Чудовище? Выродок? Генетический мутант, которого нужно стереть с лица земли вместе с подобными вам? Да с чего бы мне думать такое?
Все-таки она не выдержала. Для нее это было уже слишком.
– Барб, – остановил ее Нката.
Совсем как Линли, подумала Барбара. Способен оставаться спокойным, когда требуется, а она этого никогда не умела. Где-то на подсознательном уровне ей всегда казалось, что, сдерживая гнев, она отдает душу на растерзание тому ужасу, который испытываешь, общаясь с нравственными уродами вроде Робсона.
– Рассказывайте, что было дальше, – сказал Нката Робсону.
– Больше нечего рассказывать. Я выждал, сколько смог, до середины ночи. Отнес тело в лес… Было часа три… четыре утра. Никого не заметил.
– Обожженные ладони, нанесение увечий. Расскажите об этом.
– Я хотел, чтобы все выглядело как с теми подростками. Когда я понял, что нечаянно убил его, то эта мысль засела мне в голову, я больше ни о чем не мог думать. Хотел, чтобы все было похоже на те пять убийств, чтобы вы заключили, будто Дейви умер от рук того же серийного убийцы.
– Погодите-ка. Вы хотите сказать, что не убивали остальных подростков? – спросила Барбара.
Робсон нахмурился.
– Вы же не подумали… Неужели вы сидели здесь и думали, будто я серийный убийца? Да это же полная ерунда! Как бы я нашел тех, других подростков?
– А вот это вы нам скажите.
– Я же вам сказал. Все, что я знаю о них, я прочитал из ваших отчетов.
Полицейские молчали. Психолог сам сделал вывод, который подразумевался их молчанием.
– Боже, мое заключение было настоящим! Зачем мне было выдумывать что-то?
– На это у вас есть одна очевидная причина, – ответил Нката. – Чтобы отвести от себя след.
– Но я даже не знал тех мальчиков, тех убитых мальчиков. Я попросту никогда не встречал их и ничего о них не слышал. Вы должны поверить мне…
– А что скажете о Муваффаке Масуде? – спросил Нката. – Его вы знаете?
– Муваф?.. Я никогда… Кто это такой?
– Один человек, с которым мы вам очень скоро устроим очную ставку, – сказал Нката. – Прошло довольно много времени с тех пор, как он видел человека, купившего у него фургон, но надеюсь, что личная встреча освежит его воспоминания.
Тогда Робсон воззвал к адвокату.
– Они же не могут… – начал он, запинаясь. – Разве они могут это делать? Я же помогал. Я рассказал все.
– Это вы так говорите, доктор Робсон, – вставила Барбара. – Но мы, пока работаем здесь, узнали, что лжецы и убийцы зачастую слеплены из одного теста, так что не обижайтесь, если ваши слова не кажутся нам абсолютной истиной.
– Но хотя бы послушайте меня, – протестовал Робсон. – Один мальчик – да. Но это был несчастный случай. Я не хотел, чтобы так вышло. Но вот другие… Я не убийца. Вам надо искать кого-то… Прочитайте мое заключение. Прочитайте внимательно. Я не тот человек, кто вам нужен. Я знаю, что на вас давят, чтобы вы поскорее закрыли дело, а теперь, когда на жену суперинтенданта напали…
– Жена суперинтенданта мертва, – напомнил Нката. – Почему-то вы забыли об этом…
– Вы же не думаете… – Он обернулся к Эми Стрэнн. – Уведите меня отсюда, – сказал он. – Я отказываюсь разговаривать с ними. Они стараются обвинить меня в том, чего я не совершал.
– Все вы так говорите, доктор Робсон, – сказала ему напоследок Барбара. – Стоить вас прижать – типов вроде вас, доктор, – как все вы начинаете петь одну и ту же песню.
Два члена совета попечителей явились к ней с визитом, и это заставило Ульрику прийти к выводу, что серьезные неприятности не на подходе, они уже в дверях. Президент совета, одетый как на парад (только что золотую цепь не повесил на груди в знак своей власти), привел с собой секретаря совета. Разговор вел исключительно Патрик Бенсли, тогда как его спутница пыжилась изо всех сил, чтобы выглядеть как нечто более значительное, чем пустоголовая жена предпринимателя, и демонстрировала свежую подтяжку лица в наиболее выгодных ракурсах.
Ульрике не пришлось долго думать, чтобы понять: угрозы Нейла Гринэма, высказанные во время последнего разговора, не оказались пустыми словами. Это стало ясно, как только Джек Винесс уведомил ее о внезапном появлении в приемной мистера Бенсли и миссис Ричи, желающими переговорить с директором «Колосса». Что ей еще предстояло вычислить, так это то, какую именно из своих угроз выполнил Нейл. За что ее призовут к ответу: за роман с Гриффином Стронгом или за что-то другое?
В последние несколько дней она почти не видела Гриффа. Он активно работал со своей новой группой на курсе адаптации, а когда не был занят с группой, то в «Колоссе» не засиживался, энергично занимался привлечением новых подростков, трудился в трафаретной мастерской и с готовностью выполнял социальную работу, от которой до сих пор успешно отлынивал. Раньше он был якобы слишком занят в «Колоссе», чтобы уделять время этому аспекту своих обязанностей – посещать семьи трудных подростков. Поразительно, с какой наглядностью трагедия показывает людям, сколько времени и возможностей у них на самом деле было для того, чтобы предотвратить эту трагедию. В случае Гриффа нужно было встречаться с родственниками воспитанников вне учебных часов «Колосса». Теперь он серьезно взялся за это, по крайней мере так он сам утверждает. Правда, никто же не знает на самом деле, что именно он делает в те часы, когда его нет в «Колоссе»: возможно, ублажает Эмму-официантку из ресторана на Брик-лейн. Во всяком случае, Ульрика этого не знала и не очень-то хотела знать. Сейчас ее волновали куда более важные вещи. И все-таки – какой интересный поворот в ее судьбе, эта связь с Гриффом. Мужчина, ради которого она готова была пожертвовать почти всем, на поверку оказался никчемным существом.
Однако это прозрение стоило Ульрике многого. Ведь выяснилось, что мистер Бенсли и миссис Ричи пришли к ней из-за Гриффа. В принципе разговор с ними не был бы таким тяжелым, но перед этим ее посетила полиция, выжав из нее все душевные силы.
На этот раз это была Белгрейвия, а не Скотленд-Ярд. Участок прислал своих представителей в лице угрюмого инспектора по фамилии Янсен и констебля, который оставался безымянным и бессловесным на всем протяжении беседы. Янсен первым делом протянул Ульрике фотографию, предложив посмотреть на нее.
Снимок был нечетким, но кое-что разобрать на нем все же было возможно. На нем были запечатлены два человека, которые бежали по узкой улице. Два ряда идентичных домов по сторонам улицы – все двух-трехэтажные – заставляли предположить, что действие происходит среди бывших конюшен. А отсутствие мусора, граффити и пожухлых растений на окнах говорило, что два бегущих человека находятся в фешенебельном районе.
Ульрика догадывалась, что от нее хотят услышать, знакомы ли ей лица людей, бегущих под камерами скрытого наблюдения (качество и сюжет снимка не оставляли сомнений, что это кадр из видеозаписи). И поэтому она вгляделась в лица.
Более высокий из двух человек – ей он показался мужчиной – как-то сумел вычислить, что их снимает видеокамера, и предусмотрительно отвернул лицо. Вдобавок он натянул шапку почти до подбородка. Воротник куртки был поднят, на руках перчатки, и одет он был с головы до ног в черное. Он вполне мог быть густой тенью, а не человеком.
Его спутник поменьше не отличался такой же сообразительностью. Его лицо, хотя не во всех деталях, было достаточно различимо, чтобы Ульрика могла с уверенностью – и облегчением – сказать, что она его не знает. Он даже смутно никого не напоминал, а она видела, что сразу признала бы его, если бы они были знакомы, из-за прически – незабываемой пышной шапки кудрявых волос – и крупных пятен, усеявших его лицо. Ульрика оценила его возраст в тринадцать лет или даже меньше. И по ее мнению, он был смешанного происхождения.
Она вернула фотографию Янсену.
– Я его не знаю, – сказала она. – Мальчика. То есть не знаю их обоих, хотя про высокого не могу сказать наверняка, потому что у него закрыто лицо. Похоже, он заметил камеру. Где она была?
– Их было три, – ответил Янсен. – Две на доме, одна через дорогу напротив. Этот снимок сделан одной из камер, что установлены на доме.
– А почему вы ищете их?
– Застрелили женщину на пороге дома. Возможно, это дело рук вот этих двух типов.
Больше он ничего ей не сказал, но Ульрика догадалась об остальном. Она видела газеты. Жена суперинтенданта, того самого, который приходил в «Колосс», чтобы поговорить с Ульрикой о смерти Киммо Торна и Джареда Сальваторе, была застрелена на ступеньках перед собственной входной дверью в Белгрейвии. Крик стоял по этому поводу оглушительный, особенно надрывалась бульварная пресса. Преступление было неслыханное для такого района, и его жители стремились поведать миру о своих чувствах всеми возможными способами.
– Он не из наших, этот подросток, – сказала Ульрика инспектору Янсену. – Я никогда не встречалась с ним.
– А насчет второго вы уверены?
Он что, шутит? Высокого мужчину никто не сможет опознать, думала Ульрика. Если это вообще мужчина, а не женщина. Тем не менее она еще раз изучила снимок.
– Сожалею, – сказала она, – но здесь просто нечего рассматривать.
– Мы хотели бы походить тут у вас, показать снимочек, если вы не возражаете, – сказал Янсен.
Ульрике не понравилось то, что подразумевалось под такой просьбой: будто она, директор, не в курсе того, что происходит в «Колоссе». Но выбора у нее не было. Перед уходом полицейских она успела спросить, как обстоят дела у жены суперинтенданта.
Янсен покачал головой.
– Плохо, – сказал он.
– Мне так жаль. Вы… – Наклоном головы она указала на фото. – Вы думаете, что поймаете его?
Янсен глянул вниз, на листок бумаги, кажущийся таким тонким в его больших ладонях.
– Пацана? Без проблем, – ответил он. – Сейчас этот снимок уже опубликован в «Ивнинг стандард». К завтрашнему утру он появится во всех газетах, его покажут в вечерних новостях сегодня и завтра утром. Мы поймаем его, и, думаю, очень скоро. А когда поймаем, он начнет говорить, и тогда второй тоже окажется у нас. Никаких дурацких сомнений на этот счет.
– Я… это хорошо, – сказала она. – Бедная женщина.
Она действительно сочувствовала жене суперинтенданта. Никто – сколь угодно богатый, привилегированный, титулованный, удачливый – не заслуживает того, чтобы быть убитым на улице. Но даже говоря себе это и убеждаясь, что человеческая доброта и способность к сопереживанию еще не до конца высохли в ее душе, когда дело касалось высших классов закоснелого общества, в котором довелось ей жить, Ульрика не могла не испытывать облегчения, что к этому преступлению «Колосс» не причастен.
Но теперь в ее кабинете сидели мистер Бенсли и миссис Ричи (стул для которой пришлось принести из приемной) и желали поговорить о том самом предмете, который она всеми силами старалась от них скрыть.
Беседу, разумеется, вел Бенсли.
– Расскажите нам о погибших подростках, Ульрика, – сказал он.
Притвориться несведущей и непонимающе переспросить: «О каких подростках?» – она не могла. Ей оставалось только признать, что пятеро воспитанников «Колосса» были убиты в период сентября прошлого года по настоящее время, а их тела брошены в разных частях Лондона.
– Почему нам не сообщили об этом? – спросил Бенсли. – Почему эта информация поступила к нам окольными путями?
– То есть от Нейла Гринэма, вы хотите сказать. – Ульрика не могла удержаться от этого замечания. Она разрывалась между желанием показать им, что осознает свое предательство, и необходимостью оправдать себя. – Я сама об этом ничего не знала вплоть до убийства Киммо Торна. Он стал четвертой жертвой. Только тогда к нам наведались полицейские.
– Но сами вы… – Бенсли поправил узел галстука одним из своих фирменных жестов, которые предназначены проиллюстрировать его недоверчивое удивление, которое иначе, если не поправить галстук, может просто задушить его. Миссис Ричи поддержала эту демонстрацию, клацнув зубами. – Как вы могли оставаться в неведении о том, что гибнут наши дети?
– Или хотя бы что они пропали, – добавила миссис Ричи.
– Наша организация не ставит целью следить за местонахождением воспитанников, – сказала Ульрика, как будто не объясняла им этого уже тысячу раз или даже больше. – После того как юноша или девушка закончили адаптационный курс, они могут остаться или уйти, как им будет угодно. Они могут принять участие в программах, которые мы предлагаем, а могут навсегда покинуть «Колосс». Контроль осуществляется только за теми подростками, которые были присланы к нам органами опеки или отделом малолетних правонарушителей.
Но даже в таких случаях «Колосс» не сразу начинал бить в набат и звонить в полицию. После прохождения адаптационного курса ребятам предоставлялась определенная степень свободы.
– Именно такого ответа мы от вас и ожидали, – заявил мистер Бенсли.
Или вам подсказали, чего ожидать, подумала Ульрика. Нейл отлично поработал: она будет искать оправдания, но факт остается фактом – директор «Колосса» должен, черт возьми, знать о том, что происходит с детьми, которым «Колосс» призван помогать, вы не согласны? То есть так ли уж трудно и хлопотно сделать это: заглянуть на занятия, узнать у преподавателей, все ли подростки посещают занятия или кто-то отпал? И разве не разумно было бы со стороны директора «Колосса» сделать один-два телефонных звонка и попытаться найти ребенка, который бросил курсы, которые созданы – и финансированы, давайте не будем об этом забывать, – специально для того, чтобы дети их не бросали? О, он все сделал правильно, этот Нейл Гринэм. Ульрика готова была это признать.
На заявление мистера Бенсли она ничего не сумела ответить, поэтому молча ждала, когда президент и секретарь попечительского совета заговорят о том, что было истинной целью встречи. Смерть подростков, полагала она, имела лишь косвенное отношение к этой цели.
– Возможно, – сказал Бенсли, – вы были слишком заняты, чтобы заметить исчезновение мальчиков.
– Я была занята не более чем обычно, – сказала Ульрика. – Как вам отлично известно, мы работаем над открытием северного филиала «Колосса» и собираем необходимые для этого средства.
«И это было ваше указание, кстати». Эту фразу она не произнесла вслух, но постаралась, чтобы она прозвучала в ее тоне.
Однако Бенсли, вопреки ее расчетам, не пожелал увидеть скрытый смысл в ее словах.
– Нам ситуация видится несколько иначе, – произнес он. – По-видимому, вас отвлекло от выполнения обязанностей что-то другое.
– Как я уже говорила, мистер Бенсли, занимаемая мною должность многогранна. Я делаю все возможное, чтобы уделять равное внимание всем аспектам деятельности, которую должен осуществлять директор такой организации, как «Колосс». Если я упустила тот факт, что несколько подростков перестали приходить на занятия, то только из-за большого количества проблем, связанных с руководством «Колосса», которые мне приходится решать в настоящее время. Честно говоря, я ужасно чувствую себя из-за того, что никто из нас… – Она сделала несильное, но явное ударение на слове «никто». – Никто из нас не заметил того…
– Позвольте мне быть откровенным с вами, – прервал ее Бенсли.
Миссис Ричи шевельнулась на стуле. Движение ее красноречиво говорило: наконец-то мы переходим к делу.
Ульрика сложила руки на груди.
– Да?
– Ваше положение шатко, так бы я выразился за неимением лучшего слова. Мне жаль, что приходится говорить вам это, Ульрика, потому что в целом ваша работа в «Колоссе» казалась безупречной.
– Казалась? – переспросила Ульрика.
– Да. Казалась.
– Вы увольняете меня?
– Я этого не говорил. Но считайте, что ваша деятельность внимательно изучается. В ближайшее время мы проведем… Пожалуй, назовем это внутренним расследованием.
– За неимением лучшего слова?
– Если угодно.
– И как вы намерены провести это внутреннее расследование?
– Поговорим с сотрудниками. Изучим документацию. Я хотел бы еще раз подчеркнуть, что, по моему глубокому убеждению, вы прекрасно справлялись с обязанностями директора «Колосса». Также я хотел бы выразить надежду, что вы с честью выдержите эту проверку вашей деятельности и личных отношений с сотрудниками.
– Личных отношений с сотрудниками? Как я должна это понимать?
Миссис Ричи улыбнулась. Мистер Бенсли кашлянул. И Ульрика поняла, что ее часы в «Колоссе» сочтены.
Она проклинала Нейла Гринэма. И проклинала себя. Она понимала, что нависший над ее головой приговор смягчится, только если она сумеет кардинальным образом изменить текущее положение дел.
Глава 32
– Устройте ему две очные ставки, – так Стюарт приветствовал новость, что Хеймиш Робсон признал свою вину в отношении Дейви Бентона, но от всего остального отказывается. – Пусть на него посмотрят и Миншолл, и Масуд.
Как представляла себе Барбара Хейверс, две очные ставки будут напрасной тратой времени, поскольку Барри Миншолл более или менее узнал Робсона на фотографии, которую она стащила из квартиры матери психолога. Но она приложила усилия, чтобы взглянуть на дело с точки зрения инспектора Стюарта: две очные ставки – это не следствие маниакальной педантичности инспектора, которая превратила его в посмешище всего Скотленд-Ярда и в человека, очень трудного в общении и работе, а скорее дополнительное сотрясение почвы под ногами Робсона, призванное оказать на него давление и побудить к дальнейшим признаниям.
Несомненно, стояние в ряду людей и ожидание, когда невидимый свидетель укажет на тебя как на преступника, нервирует. А если приходится делать это дважды, понимая, будто, оказывается, есть еще один свидетель, и кто знает, что он видел… В общем и целом не такая уж и плохая идея, вынуждена была признать Барбара. Поэтому она договорилась, чтобы Миншолла привезли в участок на Шепердесс-уок, и сама стояла за двусторонним зеркалом, наблюдая, как фокусник мгновенно выбрал Робсона:
– Это он. «Двадцать один шестьдесят».
Барбара с нескрываемым удовольствием сообщила Робсону:
– Первый шар в твою лузу, приятель.
Пусть помучается в тревожном ожидании, дополнительная нервозность не помешает. Затем ей пришлось сидеть и тоже ждать, пока из Хейеса до Сити доберется Муваффак Масуд, на пути которого растянулся вечный затор на Пикадилли-лайн. Даже понимая игру, которую вел Стюарт в отношении Робсона, сейчас она бы предпочла, чтобы он вел ее с кем-то другим вместо нее. Она даже предприняла попытку выбраться с Шепердесс-уок, чтобы не ждать прибытия Муваффака Масуда: позвонила инспектору и сказала, что Масуд все равно скажет то же самое, что и Миншолл, так, может, ей лучше не болтаться тут без толку, а поискать место, где Робсон прячет фургон? Если фургон удастся обнаружить, там будут просто залежи улик против подонка, не так ли?
Ответ Стюарта был краток:
– Выполняйте то, что вам поручено, констебль.
После чего он, разумеется, уткнулся в список дел. Вот ведь любитель составлять списки, этот Стюарт. Барбара так и представляла его дома, допустим, утром: небось даже зубы чистит только после того, как сверится с расписанием.
Ее же утро прошло как обычно: в компании с утренним выпуском новостей. Телевизионщики показали в эфире запись, сделанную камерой скрытого видеонаблюдения где-то неподалеку от Итон-террас, и добавили к этому менее четкие кадры, полученные от службы безопасности станции метро «Слоун-сквер». Так выглядят люди, которых разыскивает полиция в связи с покушением на Хелен Линли, графиню Ашертон, пояснили дикторы своей утренней аудитории. Всех, кто знает что-либо об этих лицах, просят немедленно связаться с полицейским участком на Белгрейвия-стрит.
Один раз назвав имя Хелен, телеведущие как будто забыли его и дальше говорили о ней только как о графине Ашертон. Как будто личность, которой она когда-то была, полностью поглотилась замужеством. Когда они в пятый раз упомянули титул, Барбара выключила телевизор и забросила пульт в угол дивана. Не может она больше этого слышать и видеть.
Настало привычное время завтрака, но есть не хотелось. Ей становилось тошно даже при одной мысли о чем-либо съедобном, однако отправляться на работу натощак было бы неразумно. Поэтому она заставила себя съесть банку консервированной кукурузы, которую заела половинкой рисового пудинга в пластиковом контейнере.
Когда беспокойство и тревога Барбары достигли критической точки, она сняла трубку телефона, чтобы попытаться узнать о реальном состоянии Хелен. О том, чтобы поговорить с Линли, не могло быть и речи, да и дома его, конечно, не было, поэтому она набрала телефон резиденции Сент-Джеймсов. На этот раз повезло – она попала не на автоответчик, а на человека. Этим человеком была Дебора.
Вроде этого она и хотела – поговорить с близким другом Линли, но, стоя с трубкой у уха, Барбара мучительно соображала, что спросить. «Как она?» звучит нелепо. «Как ребенок?» – ничуть не лучше. Вопрос «Как справляется суперинтендант?» казался единственным более или менее допустимым, но при этом он был излишним. Какие могут быть варианты ответа на такой вопрос? Как, черт возьми, суперинтендант может справляться, когда перед ним стоит такой выбор: оставить тело жены в больнице еще на несколько месяцев, чтобы машины продолжали вдувать в него кислород и вливать жидкость, пока их ребенок, превратившийся… Врачи даже не знают во что. Они знают, что нарушения будут. Только не могут сказать, насколько тяжелыми будут эти нарушения.
Барбара так и не придумала ничего, поэтому сказала как есть:
– Это я. Хотела узнать, как дела. Он?.. Не знаю, что спросить.
– Все приехали, – сказала Дебора. Ее голос был еле слышен. – Айрис – это средняя сестра Хелен, которая живет в Америке, – прилетела последней. Добралась только вчера вечером. Из Монтаны было не улететь, там все засыпало снегом. Обе семьи сидят в больнице, в маленькой комнатке, которую им отвели. Это недалеко от ее палаты. По очереди ходят есть и спать. Не хотят оставлять ее одну.
Само собой, она говорила о Хелен. Никто не хочет оставлять Хелен одну. Для них это стало бессрочным дежурством. Разве человек может решать такое? Этот вопрос она задать не могла, поэтому спросила о другом:
– Он разговаривал с кем-нибудь? Со священником, проповедником, раввином… Не знаю с кем, да с кем угодно?
В трубке было тихо. Барбара подумала, что, возможно, вторглась на запретную территорию. Но Дебора наконец ответила, только голос ее стал еще тише и напряженнее. Она плачет, поняла Барбара.
– Саймон с ним почти все время. Дейз, его мать, тоже там. Сегодня ожидают прилета какого-то специалиста, то ли из Франции, то ли из Италии, я точно не помню.
– Специалиста? В какой области?
– Неонатальная неврология. Что-то в этом роде. Это Дафна захотела его пригласить. Она говорит, что если есть хотя бы малейший шанс, что малыш не пострадал… Она очень тяжело это переживает. Поэтому она подумала, что эксперт по мозгу младенцев…