Без единого свидетеля Джордж Элизабет

Глава 30

День уже клонился к вечеру, когда Ульрика наконец определилась, как действовать дальше. Встреча с тетушкой Джека Винесса в Бермондси показала, что обходные пути не приведут к цели. Ульрика начала со списка дат, которые раньше получила от Скотленд-Ярда. На его основе она построила таблицу, ряды и колонки которой вмещали даты, имена жертв и имена тех, кого подозревает полиция. Ячейки таблицы были широкими, чтобы туда можно было вписать все относящиеся к делу факты, которые в том или ином свете освещают ее работников.

Сначала она написала: «10 сентября». Потом: «Антон Райд».

После этого на листке появилось: «20 октября. Джаред Сальваторе».

Дальнейшие строчки возникали быстрее, одна за другой:

«25 ноября. Деннис Батчер.

10 декабря. Киммо Торн.

18 декабря. Шон Лейвери.

8 января. Дейви Бентон».

К счастью, последний мальчик был не из «Колосса», и за это Ульрика возблагодарила Бога. Не имела к ним отношения и жена суперинтенданта, если уж на то пошло, а ведь это тоже нужно учитывать.

Но допустим – только допустим, не более того, – что последние два факта означают лишь, что убийца перешел на другое поле, потому что в «Колоссе» стало слишком жарко. Это объяснение было весьма правдоподобным, и Ульрика не могла скидывать его со счетов, так как со стороны такой шаг выглядел бы как попытка отвести подозрения. К чему она, собственно, и стремилась, но никто не должен был об этом догадаться.

Она поняла, что с ее стороны было совершенно нелепо притворяться, будто цель ее визита к Мэри Элис Аткинс-Уорд состоит в том, чтобы выяснить в разговоре с пожилой родственницей, подходит ли Джек Винесс для назначения его на более высокую должность в новом филиале «Колосса» или нет. Как такой дикий план мог вообще прийти ей в голову, недоумевала Ульрика. И нет ничего сверхъестественного в том, что мисс А-У не поверила ей. Поэтому отныне следует действовать открыто, и опробована новая стратегия будет на Нейле Гринэме – единственном, кто прибегнул к помощи адвоката. Она решила приступить к делу немедленно, пока он, по ее расчетам, находился в классе. У него по расписанию сейчас индивидуальные занятия.

Она застала его наедине с темнокожим мальчиком, чье имя не сразу вспомнилось Ульрике. Не заходя в класс, она прислушалась к их разговору и разобрала, что Нейл называет мальчика Марком. Речь шла о посещаемости занятий.

Марк Коннор, сообразила она. Он появился у них по направлению отдела по работе с несовершеннолетними нарушителями в Ламбете. Участвуя в обычной уличной драке, Марк нечаянно толкнул старую леди, а та упала, сломав бедро. Как раз такой мальчишка, ради которых и создавался «Колосс».

Ульрика наблюдала, как Нейл кладет руку на худое плечо мальчика. Тот отступил с недовольным видом. Ульрика тут же пришла в состояние боевой готовности.

– Нейл, мы можем поговорить? – спросила она, входя в класс.

Во все глаза она следила за тем, какова будет его реакция. Она искала любые знаки, которые можно было бы так или иначе интерпретировать. Но Нейл, похоже, постарался, чтобы по его лицу ни о чем нельзя было догадаться.

– Мы уже заканчиваем, – ответил он. – Я подойду к тебе сразу после занятия. Ты будешь у себя?

– Да. Договорились.

Она бы предпочла поговорить прямо здесь, но сойдет и ее собственный кабинет. Она отправилась восвояси.

Нейл появился через пятнадцать минут с чашкой чая в руках.

– Я не знал, принести ли тебе… – сказал он и приподнял чашку, чтобы пояснить свою мысль.

Такое вступление говорило о мирных намерениях с его стороны, что Ульрика могла только приветствовать.

– Да нет, Нейл, не надо, – сказала она, – но все равно спасибо. Заходи и присаживайся.

Когда он сел, она сама встала и закрыла дверь. Он смотрел на нее, вопросительно изогнув бровь.

– У нас секретное совещание? – предположил он, когда она вернулась на свое место, и беззвучно пригубил чаю. Разумеется, беззвучно, ибо Нейл Гринэм был не из тех людей, что не умеют вести себя в обществе. – Должен ли я чувствовать себя польщенным оказанной мне честью или, напротив, насторожиться?

Ироничный вопрос Ульрика предпочла проигнорировать. Она раздумывала, как построить предстоящий разговор, и определила для себя приоритеты: главное – это добиться цели, средства сами по себе не важны. Конечная цель – добиться от Нейла сотрудничества. Время взаимных уколов и угроз прошло.

– Настал момент побеседовать на очень важную тему, Нейл, – сказала она. – Мы вплотную приблизились к открытию филиала в Северном Лондоне, как тебе, должно быть, хорошо известно.

– Трудно было бы оставаться в неведении.

Он спокойно смотрел на нее поверх краев кружки. У него были голубые глаза. Странно, но раньше Ульрика не обращала внимания, какие они холодные.

– На пост директора филиала мы предполагаем назначить кого-нибудь из сотрудников организации, о чем ты тоже наверняка знаешь.

Он пожал плечами, не говоря ни да ни нет.

– Это было бы разумно, – сказал он. – Человек должен быть в курсе, как работает система, и не тратить время на знакомство и обучение.

– Само собой, и мы исходим именно из этого положения. Но помимо соображений практичности есть еще одно: преданность делу.

– Преданность делу. – Это не было вопросом. Нейл повторил ее слова, будто размышляя над их значением.

– Да. Очевидно, что новому филиалу и организации в целом нужен человек, который уже доказал свою преданность. Это обязательное условие. У нас много противников, и для борьбы с ними нам потребуются не просто профессионалы, но в первую очередь бойцы. Смею предположить, что ты понимаешь, о чем я.

Нейл ответил не сразу; поднеся чашку к губам, он задумчиво – и беззвучно – пил чай.

– Боюсь, не совсем, – сказал он, поразмыслив.

– Что?

– Не совсем понимаю, что означают твои слова, будто вам понадобятся в первую очередь бойцы. Они меня несколько смутили.

Она издала негромкий смешок, но насмешка была адресована не Нейлу, а ей самой – этакий образчик самоиронии.

– Прошу прощения. Я имела в виду образ воина, покидающего дом – жену и детей – ради того, чтобы отправиться на бой. Я говорила о той готовности, с которой воин отставляет все личное в сторону, как только труба призовет под боевые знамена. Другими словами, нужды северного филиала «Колосса» для его директора должны всегда стоять на первом месте.

– А как насчет южного филиала? – поинтересовался Нейл.

– Что?

– Как насчет нужд нашего, южного отделения, Ульрика?

– Директор северного филиала не будет нести ответственности…

– Я говорю не об этом. Мне просто интересно, осуществляется ли руководство действующим отделением «Колосса» в соответствии с моделью, которую ты нарисовала сейчас для северного филиала.

Ульрика воззрилась на него, не понимая, к чему он клонит. Враждебности в выражении его лица она не видела. Правда, по виду Нейла всегда было трудно определить, что он думает, сейчас же под пухлым, мальчишеским лицом она угадывала твердую, как кремень, сущность. И твердость эта, по ощущениям Ульрики, не сводилась лишь к проблеме несдержанности, которая стоила Нейлу предыдущего места работы. Там было что-то еще.

– Ты не мог бы выразиться яснее? – спросила она.

– Я говорю непонятно? Извини, – сказал Нейл. – Попробую объяснить. Дело в том, что все это несколько попахивает лицемерием.

– Что все?

– Все эти слова о преданности и «Колоссе», стоящем на первом месте. Я… – Он умолк, но Ульрика видела, что пауза взята не из-за нерешительности, а ради эффекта. – В иных обстоятельствах я был бы в восторге оттого, что мы с тобой ведем такой разговор. Я бы даже стал тешить себя надеждой, что ты в самом деле обдумываешь мою кандидатуру на пост директора в отделении в Северном Лондоне, когда оно откроется.

– Я считала, что так и следовало из моих…

– Но рассуждения о преданности «Колоссу» выдали тебя с головой. Твоя собственная преданность в последнее время вызывает некоторые сомнения.

Она знала, что Нейл ждет, когда она попросит уточнить последнее заявление, но решила не доставлять ему такого удовольствия.

– Нейл, у любого человека бывают такие моменты, когда он вынужден на время отвлечься от своей главной заботы. Невозможно ожидать от администратора любого уровня, что он будет отдавать служебным обязанностям сто процентов времени и внимания.

– Какая удобная отговорка, Ульрика. Особенно если вспомнить, на что ты отвлекаешься от главной задачи, если воспользоваться твоими же словами.

– Что ты сказал?

Она захотела забрать свой вопрос обратно в тот же миг, когда он сорвался с ее губ, но было уже поздно. Нейл вцепился в него, как рыбак в наконец-то попавшую на крючок форель.

– Секреты – дело такое: хорошо хранить их наедине с собой, а когда ты весь день находишься на глазах у сотни человек… Тогда от секретов ничего секретного не остается. Это одна из тех ситуаций, когда хотели как лучше, а вышло как всегда. Да и вообще, как ни планируй, что-нибудь всегда пойдет не так. Опять же, если планируешь бросаться камнями в доме, то сначала лучше удостовериться, что живешь не в стеклянном доме, верно? Надеюсь, теперь ты уловила смысл моих слов, Ульрика? Или я должен высказаться еще более откровенно? Кстати, где Грифф? Он ведь тоже взят полицией на заметку, кажется. Это не с твоей подачи?

Ну вот, теперь все карты открыты, подумала Ульрика. Они подошли к решающему моменту. Что ж, возможно, настало время. Ее личная жизнь его не касается, но сейчас ему предстоит узнать, что это правило действует только в одну сторону.

– Избавься от адвоката, Нейл, – сказала она. – Я не знаю, зачем ты нанял его, и не хочу знать. Но сейчас ты должен немедленно отказаться от его услуг и поговорить с полицией.

Лицо Нейла побагровело, но по тому, как он подобрался, Ульрика поняла, что он вспыхнул не от смущения или стыда.

– Я верно расслышал? – произнес он.

– Да, верно.

– Какого черта… Ульрика, ты не имеешь права говорить мне… Уж кто-кто, но никак не ты…

– Я хочу, чтобы ты сотрудничал с полицией. Я хочу, чтобы ты сказал им, где был в те дни, о которых они будут спрашивать. Если хочешь, я готова упростить эту задачу: ты можешь сказать все это мне, а уж я передам полиции. – Она взяла ручку и приготовилась писать. Ее рука замерла над листом бумаги, где она построила таблицы с тремя колонками. – Начни с прошлого сентября. С десятого сентября, если быть точнее.

Нейл встал.

– Дай-ка мне взглянуть. – Он потянулся к листку, но она закрыла его локтем. – А себя ты тоже вписала? – спросил он. – Или твое алиби на все дни и ночи будет одно – трахалась с Гриффом? И вообще, как ты умудряешься совмещать все это: с одной стороны, спишь с подозреваемым, а с другой – играешь роль стукача?

– Моя жизнь… – начала она, но он не дал ей договорить.

– Твоя жизнь. Твоя жизнь. – В его голосе звучала неприкрытая издевка. – С утра до ночи один только «Колосс» у тебя на уме. Так все должно выглядеть, да? Вся такая преданная делу, а при этом не знаешь, что наших ребят убивают одного за другим. Копыто уже добрались до этой интересной детали? А совет попечителей? Потому что мне кажется, что их это весьма заинтриговало бы, а?

– Ты угрожаешь мне?

– Я констатирую факт. Воспринимай это как хочешь. И запомни: не надо указывать мне, как себя вести, когда полиция начинает совать нос в мою жизнь.

– Как ты смеешь, ты нарушаешь…

– Ох, брось.

Он подошел к двери и рывком распахнул ее.

– Винесс! – проорал он в коридор. – Зайди-ка сюда!

Тогда Ульрика тоже встала. Она чувствовала, что лицо у нее стало таким же красным, как у Нейла, но то, что происходило, было недопустимо.

– Кто позволял тебе командовать персоналом? Если это образец того, как ты собираешься вести себя в качестве администратора, то поверь мне, все это будет учтено. Это уже учтено.

Он развернулся к ней лицом:

– Неужели ты думаешь, будто я в самом деле поверил, что ты собираешься назначить меня на более высокую должность? Как же, я знаю, что здесь мне до самой пенсии предстоит подтирать задницы. Джек! Где ты?

В этот момент появился Джек с вопросом:

– Что тут у вас происходит?

– Просто хотел, чтобы ты тоже знал: Ульрика доносит на всех нас фараонам. Я только что потолковал с ней, теперь, наверное, и твоя очередь подошла.

Джек посмотрел на Ульрику, потом его взгляд упал на стол и таблицу, лежащую на нем. Он произнес с выражением:

– Ну и дерьмо, Ульрика!

Нейл продолжал:

– Она нашла свое второе призвание. – Он подвинул к Джеку стул, на котором сидел ранее, и повторил: – Твоя очередь, Джек. Присаживайся.

– Хватит, Нейл, – сказала Ульрика. – Возвращайся в приемную, Джек. Нейл поддался своей предрасположенности к приступам ярости.

– Ну да, а Ульрика уже давно поддается своей предрасположенности к…

– Я сказала, хватит! – Пора было брать контроль в свои руки. Единственный способ сделать это – прибегнуть к власти, данной ей должностью, даже если в результате Нейл выполнит угрозу и поведает совету попечителей о ее отношениях с Гриффом. Она сказала, обращаясь к Нейлу и Джеку: – Если вы не хотите пополнить ряды безработных, то предлагаю вам немедленно вернуться к своим обязанностям.

– Эй! – запротестовал Джек. – Я ведь зашел только…

– Да, я знаю, – спокойно ответила ему Ульрика. – Мои слова в большей степени относились к Нейлу. И не забудь, что я сказала, Нейл: делай, что считаешь нужным, только откажись от адвоката.

– Сначала ты окажешься в аду.

– И что же ты такое скрываешь, что без помощи адвоката тебе не выпутаться?

Джек переводил взгляд с Ульрики на Нейла и обратно, наконец выругался: «Ни хрена себе!» – и оставил их выяснять отношения.

– Я этого не забуду, – такой была последняя фраза Нейла.

– Очень надеюсь, – парировала Ульрика.

Нката испытывал отвращение к ситуации, к тому, что он делал, и к самому себе, сидящему бок о бок с Хильером перед собранием вновь активизировавшихся журналистов. Только трагедия может с такой силой возбудить их интерес. Только трагедия с человеческим лицом может хотя бы на время заставить их с сочувствием отнестись к столичной полиции.

Он догадывался, что именно так рассуждает Хильер, который уже выступил с заявлением и теперь отвечает на вопросы из зала. Вот теперь пресса ведет себя так, как нужно, всем своим видом и поведением говорил помощник комиссара. Теперь они хорошенько подумают, прежде чем наброситься с упреками на полицию, ведь как раз сейчас в больнице жена одного из сотрудников полиции борется за свою жизнь.

Только она не борется за свою жизнь. Она вообще ни за что не борется, потому что ее больше нет.

Он сидел без движения. Он не прислушивался к тому, что говорят, но для Хильера это не имеет ровно никакого значения. Все, что от Нкаты требуется, – это сидеть с видом свирепого и готового броситься в бой воина. Большего никто и не просит. И Нката ненавидел себя за то, что исполняет требуемое.

Его уговорил Линли. Нката вывел его из кабинета помощника комиссара, обхватив суперинтенданта за плечи, и то объятие выражало не только настойчивое требование, но и преданность. В тот миг Нката осознал, что готов на все ради этого человека. И испугался, потому что уже долгие годы говорил себе, что единственно важным фактом в жизни является успех. Выполняй свою работу, а все остальное пусть течет мимо – как вода. Не обращай внимания на то, что думают другие, это не имеет значения. Имеет значение только то, что ты знаешь и кто ты такой.

Казалось, что Линли всегда понимал и принимал такую позицию Нкаты, хотя они ни разу не заговаривали о ней. И Линли понимал и принимал ее даже сейчас, в своем полубезумном от горя состоянии.

Нката вывел его из кабинета Хильера. Выходя, он услышал, как помощник комиссара снимает телефонную трубку. Скорее всего, Хильер собирался вызвать охранников, чтобы те выпроводили Линли из здания, поэтому Нката, по-прежнему обнимая Линли за плечи, направился в такое место, куда охрана не догадается заглянуть, – в библиотеку на двенадцатом этаже здания, откуда открываются панорамные виды на город и где всегда безлюдно и тихо. В этой тишине Линли рассказал Нкате самое худшее.

В обрушившейся на него трагедии было нечто еще более страшное, чем смерть жены. Худшее состояло в том, что от него хотели врачи.

Он рассказал об этом, уставив невидящий взгляд в окно.

– Аппараты могут поддерживать в ней дыхание еще много месяцев. Столько, сколько потребуется, чтобы произвести жизнеспособного… – Он замолчал. Потер ладонями глаза. Выглядел он кошмарно. Это такое расхожее выражение – выглядеть кошмарно, думал Нката, стоя рядом с Линли. Но суперинтендант не просто выглядит кошмарно, осознал он, а живет в кошмаре. – Не существует способа измерить вред, который нанесло мозгу младенца отсутствие кислорода. Но вред был нанесен. Врачи уверены на… сколько же? На девяносто пять процентов уверены в том, что нарушения будут, потому что Хелен слишком долго не дышала – двадцать минут или даже больше, и если это разрушило ее мозг, то вполне логично предположить, что…

– Босс, это же… Вы не должны…

Нката не знал, что еще можно сказать в такой ситуации.

– Узнать заранее невозможно, Уинстон. Можно только выбрать. Держать ее на искусственном дыхании еще два месяца, хотя три было бы идеально… если только сейчас вообще можно говорить об идеальном, а потом посмотреть, что можно сделать с ребенком. Вскрыть ее, вынуть младенца, а потом похоронить тело. Потому что ее больше нет. Только тело. Дышащий труп, если угодно, из которого можно вырезать живого, пусть и необратимо искалеченного ребенка. Вы должны принять это решение, сказали мне врачи. Подумайте над этим, говорят. Не надо торопиться, конечно, потому что это решение на труп никак не повлияет.

Нката понимал, что, скорее всего, врачи не использовали слово «труп». Линли сам намеренно повторял его снова и снова, потому что такова была жестокая реальность. И еще он понимал, какой сенсацией станет или уже стала эта новость: жена графа мертва, ее тело превращено в инкубатор растущего в нем зародыша, последующее рождение (можно ли это назвать рождением?), когда оно наконец свершится, будет описано на первых страницах всех газет, потому что разве можно упустить такой сюжет, а потом, периодически, продолжения, возможно – раз в год, по договоренности, на которую придется пойти с прессой («Не лезьте в нашу жизнь, дайте нам шанс справиться с ситуацией, и тогда время от времени мы будем сообщать вам, как дела у ребенка, даже разрешим сфотографировать, только оставьте нас в покое, пожалуйста, оставьте нас в покое»).

Все, что Нката сумел выговорить, было:

– О! – и даже этот короткий звук вырвался из его горла с трудом, как стон.

Линли взглянул на него.

– Я сделал из нее жертвенного агнца. Как мне жить с этим?

Нката знал, о чем говорит Линли. Хотя сам он в глубине души не верил своим словам, он все-таки сказал:

– Босс, это не вы. Вы не должны так думать. Вы не виноваты.

Потому что если Линли поверит в то, что трагедия свершилась по его вине, то неумолимая логика скует цепь, кольца которой приведут к Нкате, а он этого не вынесет, он ясно понимал, что не вынесет. Ведь план суперинтенданта занять Митчелла Корсико эпизодами из жизни аристократа частично был направлен на то, чтобы отвлечь внимание репортера от остальных членов команды, и в первую очередь – от Нкаты, у которого было самое впечатляющее прошлое из всех, кто имел отношение к следствию.

Словно читая мысли Нкаты, Линли ответил:

– За все это отвечаю только я. Не вы, Уинстон.

Потом он ушел. Сказал только напоследок:

– Выполняйте свои обязанности. Дело должно быть раскрыто. И не нужно принимать мою сторону. Все кончено. Ясно?

Нката попытался протестовать:

– Я не могу…

Но Линли не дал ему договорить.

– Не взваливайте на меня ответственность еще и за это, ради бога. Обещайте мне, Уинстон.

Вот поэтому-то он и сидел сейчас под боком у Хильера и играл назначенную ему роль.

Его тяжелые раздумья прервал шум, свидетельствующий о том, что пресс-конференция приблизилась к завершению. Хильер был внешне спокоен, и его внутреннее состояние проявилось, лишь когда он послал подальше Митчелла Корсико, пожелавшего что-то сказать. Репортер может возвращаться на отведенные прессе места, в редакцию своей газеты, под крыло редактора, может идти куда угодно и делать что ему заблагорассудится. Но больше он не будет писать очерки об участниках следствия.

– Но вы же не думаете, будто это моя статья о суперинтенданте стала причиной несчастья с его женой? – протестовал Корсико. – Боже правый, да тот тип никак не смог бы найти ее. Никак. Я же специально обращал на это внимание. Вы сами знаете. Мой очерк только что Папа Римский в печать не благословил, а так его прогнали через все инстанции.

– Вы слышали, что я сказал? Больше мне добавить нечего, – отрезал Хильер.

Помимо этого краткого разговора с репортером он ни словом не обмолвился о Линли и о том, что произошло в его кабинете. Он лишь кивнул Нкате, сказал:

– Возвращайтесь к своим делам, – и, еще раз кивнув, ушел.

На этот раз он был один. Ни один из его ассистентов не семенил за ним следом.

Нката вернулся в оперативный штаб. Там его ждало сообщение от Барб Хейверс с просьбой срочно перезвонить ей на мобильный, и он сделал мысленную пометку связаться с ней. Но сначала он хотел вспомнить, чем был занят так недавно (хотя столько всего произошло с тех пор!), от чего его оторвало предупреждение Доротеи Харриман о возможном появлении суперинтенданта на Виктория-стрит.

Психологический портрет убийцы, вспомнил он. Он собирался еще раз взглянуть на составленное психологом описание убийцы в надежде, что какая-то деталь укажет на одного из подозреваемых… Если этих людей вообще можно было считать подозреваемыми, потому что с убийствами их всех пока связывала только относительная близость к жертвам, и чем дальше, тем тоньше становилась эта связь, так что строить на ней что-либо было рискованно. В основании дела сейчас лежит не прочный фундамент, а лед, грозящий треснуть под бременем доказательств.

Он прошел в кабинет Линли. На рабочем столе суперинтенданта стояла фотография – его самого и его жены. Они сидели где-то на залитой солнцем балюстраде. Он обнимал ее одной рукой, она положила голову ему на плечо, и оба они смеялись в камеру на фоне искрящегося синего моря. Медовый месяц, подумал Нката. Они ведь были женаты всего около года.

Нката отвел глаза. Заставил себя приняться за стопку документов, сложенную на столе. Он прочитал заметки Линли. Прочитал последний отчет Хейверс. И наконец нашел то, что искал, на фирменном бланке психиатрической клиники для преступников. Нката вытащил заключение психолога из стопки, в которую поместил его Линли, и отнес к столу для совещаний. Там он сел и попытался сосредоточиться.

«Суперинтендант, – было написано аккуратным почерком на бланке, – надеюсь, в приложенном заключении вы найдете полезную для себя информацию, хоть вы и не верите в психоанализ». Без подписи, но, несомненно, автор этих строк – сам психолог, потому что кто еще мог бы это написать?

Прежде чем углубиться в чтение прилагаемого заключения, Нката обратил внимание на адрес психиатрической клиники, указанный на бланке. Он признался себе, что по-прежнему думает о Стоуни. Все в его жизни в той или иной степени случилось из-за брата. Психиатрическая клиника… Был бы от нее прок для Стоуни? Избавила бы она от той злобы, что в нем кипела? Излечила бы его безумие? Освободила бы от потребности набрасываться на людей с кулаками и даже убивать?

Нката осознал, что перечитывает заголовок бланка снова и снова. Он нахмурился. Он сосредоточился. Прочитал еще раз. Его учили, что в жизни не бывает совпадений, и ведь буквально минуту назад он видел заметки Линли и отчет Хейверс. Он потянулся к телефону.

В кабинет ворвалась Барбара Хейверс и сразу набросилась на Нкату:

– Ты что, не получил моего сообщения? Черт бы тебя побрал, Уинни! Я же звонила. Просила тебя перезвонить. У меня… Проклятье, что тут происходит?

Нката протянул ей заключение психолога.

– Прочитай вот это, – сказал он. – Не торопись.

У всех у них были основания не только хотеть его общества, но и нуждаться в нем. Линли принимал это, хотя отдавал себе отчет, что не в силах сейчас помочь кому-либо. Он и себе-то не в силах помочь.

Он вернулся в больницу. Его мозг с трудом воспринимал внешнюю информацию. Их семьи – его и Хелен – сидели там, где он их оставил, там же находились Дебора и Сент-Джеймс. «Стоят на посту», – вспомнилось ему выражение, неуместное в данных обстоятельствах. Здесь нечего было охранять и стеречь.

Сестра Хелен Дафна приехала из Италии. Еще одна сестра, Айрис, летела из Америки и могла появиться в больнице в любой момент, хотя никто не знал, когда этот момент наступит. Сибил и Пен утешали как могли своих родителей, а сестра и брат Линли находились рядом со своей матерью, для которой такое вот бдение в больницах, в том числе и в случаях внезапной насильственной смерти, стало привычным делом.