Шахта Туомайнен Антти

– Во-во. Они там тоже всё на конец пятилетки запланировали. Да, чуть не забыл, еще бытовку достроить, прачечную, столовую, если успеем.

– А где люди сейчас едят?

– Где-где? Кто – где.

– Ясненько. Обозначь теперь, какие тут еще узкие места, кроме фабрики.

– Второй квершлаг, – не задумываясь, поставил крестик Слепко.

– А нельзя ли как-нибудь обойтись для начала одним квершлагом?

– Я уже думал. Можно камеру под разминовку сместить вот сюда, а тут проложить два коротких штрека. Вентиляцию оставить временную, но усилить.

– А фабрика?

– Возить пока хоть на двенадцатую! Да вы не беспокойтесь, товарищ секретарь, поднажмем и как миленькие уложимся! Я это так, для страховки, на всякий случай придумал.

Климов мрачно усмехнулся.

– Поднажмешь, значит? Верю. И выйдет, что ты еле-еле план вытянешь. А как же – «пятилетка в четыре года»?

– Вы ж сами знаете, план был нереальный, мы и так...

– Ага, нереальный все-таки? Ты хоть знаешь, что по твоей шахте на уровне наркомата значится? Не интересовался? Там значится, что первая очередь должна дать уголь, и точка! Никаких твоих штреков с квершлагами не прописано.

Слепко сморщился, словно у него заболел зуб.

– Я считаю, что «дать уголь» – это…

– Дать уголь – это дать первый уголь, все остальное ты, брат, сам себе накрутил. А теперь встаешь, понимаешь, в позу и заявляешь: планы были нереальные! Нет уж, товарищ Слепко, планы-то как раз реальные были, это ты сам их нереальными делаешь!

Евгений опешил. Такое ему в голову не приходило.

– Вы, значит, считаете... – нерешительно начал он.

– Считаю? Ты за кого меня держишь? На то вы и инженера, чтобы считать. У меня за спиной четыре класса церковно-приходской да курсы по повышению. Я, парень, до войны на Каме рыбачил, а потом, почитай, четырнадцать лет с коня не слазил. Демобилизовался, сейчас на курсы и сюда, в этот вот кабинет. Это уж вы с Кузьминым считайте, а мы потом раскумекаем как-нибудь.

Секретарь глубоко затянулся.

– Так, что нужно, чтобы у тебя первый уголь на-гора пошел?

– Ничего почти не нужно, вот тут короткий штрек и ходок рядом. Здесь пути переложить, перегрузку смонтировать, это мы уже начали, собственно. Ну, и на поверхности – ветку. Всё. Остальное можно будет по ходу дела наращивать. Только, Никифор Петрович, как-то не нравится это мне.

– Давай начистоту, Евгений Семеныч! Работаешь ты неплохо. Прямо скажу: лучше всех и с большим отрывом. Но если мы позволим тебе сделать, как тебе хочется, может быть, ты и пятилетку провалишь! А если так, как сейчас говорили, план строительства будет выполнен за четыре года! Ну? Чего голову повесил? Если все грамотно уточнить… Уточнить, а не смухлевать! По всему тресту пятилетку досрочно выполним! И это справедливо! Потому что люди, по большей части, работают как проклятые. Думаешь, в прежнее время так вкалывали?

– Но почему тогда сразу план правильно не составили? Где тогда этот Кузьмин был?

– Кузьмин? Да вот на двенадцатой, как раз, и был. А что до тех, кто эти самые планы составлял, сам небось знаешь: иных уж нет, а те – далече. Не спросишь с них теперь.

– Что же, в таком случае месяцев через пять первый уголь дать можно, – промямлил Евгений.

– Через четыре. И чтобы бытовку со столовкой тоже закончил. Да, Кротов на тебя жалуется, говорит: постройку жилья упорно саботируешь.

– С этой гирей мы и за десять лет не управимся!

– Управишься! Я знаю. Как человека прошу тебя, Евгений Семеныч, серьезно отнесись к этому вопросу. Чтобы передовики производства, кто там еще у тебя в землянках ютится, жилье получили. И с бараком вашим знаменитым разберись. Надо! Если какая помощь нужна, материалы – поможем!

– Да уж, без вас мне цемент не выбить!

– Вот и договорились, – зевнул Климов, – давай, друже, укладываться, утро на дворе. Бери там раскладушку. Подушку эту вот тебе выделяю. Чем укрыться – найдешь. А на той недельке, да… во вторник, с утречка, в трест наведаемся, обсудим там, чего мы тут насочиняли. В целом-то они уже в курсе, конечно.

– Я почему-то так и думал, – проворчал сквозь зубы Слепко, выдирая раскладушку из угла кладовки.

Явившись часикам к десяти на шахту, он вызвал своего зама Карасева.

– Такое дело, Павел Афанасьевич, я вчера имел очень интересный разговор в райкоме…

Он подробно пересказал доклад Кузьмина и в самых общих чертах беседу с Климовым. Карасев сразу вник в суть дела. Задумчиво протирая очки, он произнес:

– По сути никаких возражений у меня, конечно, нет. Хотя в итоге у нас с вами, Евгений Семеныч, появится план по добыче несколько раньше, чем мы рассчитывали.

– Черт возьми!

– Но, с другой стороны, нет худа без добра. Один только снос проклятого барака оправдает любые издержки.

– Честно говоря, барак-то я как раз предполагал оставить. Расселить, отремонтировать там все и устроить общежитие для молодых рабочих. Зато все землянки свести под корень!

– А вы, что, никогда не бывали в этом бараке?

– Не довелось как-то.

– Тогда понятно. Это самая настоящая клоака, никаким ремонтом там ничего не исправишь. А что до землянок, то доложу вам, землянки разные бывают. Боюсь, кое-кто добровольно оттуда не съедет.

– Даже так? Кстати, а вы-то сами где живете, Павел Афанасьевич? Вам новое жилье не требуется?

Карасев не сумел скрыть удивления, и эта, в общем-то, мелочь неожиданно больно уколола Евгения. «За кого он меня держит?» – подумал он.

– Спасибо, у нас с супругой все обстоит нормально. Квартирка вполне сносная. Комната с террасой и вход отдельный. Есть сарай во дворе, жена там кур держит. После того как сын от нас съехал, мы с ней как короли зажили.

– А чем ваш сын занимается? – осторожно поинтересовался начальник.

– Он служит хирургом в горбольнице, ну и комнату там рядом получил. Понимаете, работа такая, что...

Евгений кивнул.

– Жена моя химию преподает в нашей школе. Кстати, Евгений Семеныч, вы бы как-нибудь зашли к нам, а то она меня просто замучила, чтобы я вас пригласил.

– Обязательно приду. В воскресенье с утра устроит вас?

Евгения приятно заинтриговало приглашение. Он уже очень давно не бывал в гостях. Поручив Карасеву подготовку необходимой документации, он вызвал парторга с профоргом и попросил также зайти своего завхоза Фоменко, кабинет которого находился по соседству. Пока все трое церемонно рассаживались, начальник шахты нетерпеливо обгрызал ноготь. Он решил особо в подробности не вдаваться.

– Должен вас известить, – начал он, – после вчерашнего совещания в райкоме... вот и товарищ Кротов присутствовал, я имел длительную беседу с секретарем по промышленности. Так вот, мне было указано, что мы с вами имеем отставание в бытовой части. Особенно что касается строительства жилья.

– Ага! – воскликнул Кротов, как будто получил долгожданный ответ на некий вопрос. Поскольку он ничего больше не сказал, Слепко продолжил:

– Я, признаться, совершенно упустил из виду это направление, может быть, за исключением больницы и детсада. Так что, товарищ Фоменко, доложите нам, кратенько, как там обстоят дела.

Заместитель начальника шахты по хозяйственным вопросам Фоменко, высокий, бравый, хотя и несколько тучный мужчина, своей рыжеватой окладистой бородой и степенными манерами определенно напоминал государя-императора Александра III. Не выказав ни малейшей неловкости от неожиданного приказа, даже не задумавшись ни на минуту, только зычно кашлянув в кулак, Фоменко раскрыл принесенную с собой пухлую папку и начал докладывать. Говорил он медленно, но исключительно по делу, так что через двадцать минут картина в основном прояснилась.

Всего в поселке проживало примерно шесть с половиной тысяч человек. Где-то около тысячи ютилось в землянках, часть которых мало отличалось от обычных домов, но некоторые больше смахивали на звериные норы. Что до пресловутого барака, его построили еще в конце минувшего века как времянку для тогдашних строителей. По мнению Фоменко, там проживало около ста семей, но Лысаковский мрачно заявил, что все двести. Евгений был поражен. Он ежедневно проходил мимо этого длинного одноэтажного строения из почерневшего, но все еще крепкого бруса. Как там могло помещаться сто или даже двести семей, он не мог себе представить. После длительных споров, прикидок и уточнений, выяснилось, что в первую очередь следовало переселить никак не меньше тысячи человек.

Пока расстроенный начальник шахты размышлял, постукивая карандашом по пепельнице, подчиненные почтительно молчали. Наконец, не в силах принять никакого определенного решения, он приказал составить список остро нуждающихся и вывесить его у входа в контору. Фоменко поморщился. Заметив это, Слепко посуровел и дал ему н составление две шестидневки и ни дня больше. Кроме того, он по-товарищески попросил Лысаковского проследить, чтобы все там было справедливо, а об этой его роли написать крупными буквами в конце объявления. Лысаковский затосковал и начал почему-то поглядывать умоляющими глазами на завхоза. Кротов пихнул его в бок, профорг икнул и потупился. Заговорили о месте строительства. Слепко предложил использовать нелепый, заросший исполинским бурьяном пустырь в самом центре поселка. Тогда ему поведали, что в Первую пятилетку уже затевалось строительство новых жилых домов. Вывешивались, кстати, и списки. Тогда под это дело сгоряча сломали крепкие частные дома вдоль главной улицы, а потом как-то спустили всё на тормозах. Парторг предложил пригласить районного архитектора, кстати, автора тогдашнего проекта. На том и порешили. На прощанье Евгений попросил всех троих наведаться вместе с ним в общий выходной часика в два пополудни в барак, поглядеть, как там и что. Они, без особого восторга, согласились, форма приглашения не предполагала возможности отказа.

Оставшись в одиночестве, Слепко долго еще сидел один, подавленно разглядывая разбросанные по столу исчирканные листочки. Из разговора он узнал много нового, гораздо больше, чем хотел. Самым неприятным было то, что Фоменко, у которого всегда можно было по-соседски разжиться парой кусочков рафинада или опрятно заточенным карандашом и которого он считал приятным, но незначительным человеком, обладал, оказывается, какой-то непонятной властью.

Во вторник, в десять утра Слепко встретился с Климовым перед входом в только что построенное, помпезное здание треста. Пожав друг другу руки, они прошли через вестибюль и поднялись на второй этаж, где в нише возвышалась трехметровая фигура Сталина на фоне художественной композиции из копров, отбойных молотков, знамен и паровозов. Красная ковровая дорожка привела их к монументальным, обитым черным стеганым дерматином, дверям, высотой почти в два человеческих роста. Их вычурные бронзовые ручки вполне сгодились бы для ворот какой-нибудь крепости эпохи Возрождения. Евгений настроился на сатирический лад, Климов же в своем потертом сереньком пиджачке выглядел, как всегда, непроницаемым.

Вошли в просторную приемную. Народ чинно располагался на стульях вдоль стен и, как положено, безмолвствовал. Слышался только мерный стук часов, висевших над следующими дверями, не менее монументальными, чем первые. На сей раз это был вход непосредственно в святая святых – кабинет управляющего трестом товарища Рубакина Ф. А., о чем свидетельствовала массивная бронзовая доска на стене. Рядом, за изящным столиком на гнутых ножках, сидела полноватая, но необыкновенно изысканная секретарша. Она резко, как хищная птица, вскинулась на вольно вошедших посетителей, но, узнав в одном из них второго секретаря райкома, мигом состроила губки бантиком. Климов неспешно оглядел посетителей, кое с кем поздоровался за руку и спросил ее:

– На месте? Кто там у него?

– Очень занят. У него важное совещание, товарищ Климов.

– Совещание? Какое еще совещание? С кем?

– Одну минуточку… Вот. Телефонное, с райкомом... – секретарша поперхнулась.

– С кем, с кем?

– То есть я хотела сказать – с обкомом. С обкомом совещание.

– Так. А ну-ка, пойдем, Евгений Семеныч, и мы с тобой тоже поучаствуем.

Протиснувшись, мимо замешкавшегося в дверях Климова, Евгений узрел нечто поразительное. Посреди кабинета, прямо на ворсистом ковре стояла огромная, полная воды чугунная ванна с фигурными ножками в виде василисков, перед нею – могучий, хотя довольно-таки жирный человек, совершенно голый. Видимо, он занимался физзарядкой, поскольку, широко разведя руки, подбрасывал поочередно вверх розовые, в ямочках, ноги. Это был управляющий трестом Рубакин Федот Антипович, собственною персоной. Евгений обалдел. При виде вошедших Федот Антипович произвел неопределенно-приглашающее мановение и шумно плюхнулся в воду.

– Физкультурой, Федот, занимаешься или как? – скрипучим голосом поинтересовался Климов.

– Тренируемся, Никифор! – бодро ответил тот. – Мы тут с Кузькой эксперимент один проводим. А эксперимент вот какой, значит. Проверяем, сколько человеческая натура может без воздуха выдержать, ежели, конечно, ее натренировать. Например, авария или пожар в шахте, люди тогда от дыма мрут как мухи. А если натренировать их? Могу доложить, что сам начал с тридцати девяти секунд, а сейчас уже минута сорок девять! Я вас долго не задержу, сейчас Кузька придет, я мырну, а потом и поговорим.

– Кузьмин-то тебе зачем?

– А он время засекать будет.

– Понятно. И давно вы с ним этим делом занимаетесь?

– Полтора месяца уже. Так что через полгода рассчитываю до пяти минут дойти.

– Вы, что, серьезно думаете, что человек может пять минут без воздуха выдержать? – не утерпел Евгений.

– Без тренировки – нет, конечно. А тренированный человек и больше выдержать сможет! Тем более наш человек, советский!

– Чепуха!

– Не чепуха, а марксизм! – раздался из-за двери веселый голос.

Вошел Кузьмин с судейским секундомером. Он немного запыхался, видимо, спешил.

– Здравствуйте, товарищи! Вы, товарищ Слепко, не думайте, что я вас на незнании классиков подлавливаю. Просто многие еще не верят. А дело-то – архиполезное! Мы вот на днях получили отзыв от академика ВАСХНиЛ товарища Завьяловой. Она пишет, что опыт наш чрезвычайно важен для всей советской науки в целом!

– А идея-то – моя, между прочим! – гордо объявил Рубакин из ванны. – В инженерном плане Кузька меня, может, и обходит, но уж тут я его уделал. Ну, начнем, пожалуй. Готов? Кузька, секи!

Управляющий зажал пальцами нос и погрузился с головой. Кузька деловито засек. Чтобы не лопнуть от возмущения, Евгений отвернулся и принялся смотреть в окно. Долгое, как ему показалось, время ничего не происходило. Потом Рубакин с шумом вынырнул, расплескав полванны на ковер и белые парусиновые брюки Евгения.

– Ну что, Кузька, сколько?

– Рекорд, Федот Антипович, минута пятьдесят три!

– Отлично! – Рубакин бодро вылез, совершенно не стесняясь своей наготы. Кузьмин подал ему махровое полотенце. Пока начальник, пыхтя, энергично вытирался, главный инженер треста предупредительно держал на вытянутых руках шикарный атласный халат с кистями, после чего помог его надеть.

– Таким, значит, манером! А ты, Слепко, не верил! Вы с чем пришли-то?

– Товарищи по поводу наших предложений о переучете плановых заданий, – пояснил Кузьмин.

– А-а. Ну так и что?

– Думаем, предложение в целом верное, – сказал Климов, – а в случае девятой шахты, оно даст прекрасную возможность выполнить план пятилетки досрочно, практически в четыре года. Расскажи, Евгений Семеныч, что ты там наметил.

– Отлично! – воскликнул Кузьмин. – Я очень рад, что вы, товарищ Слепко, разобрались все-таки, где тут собака зарыта!

– Я не совсем еще уверен, – промямлил Евгений. Похвала из уст Кузьмина была ему отвратительна. Он развернул миллиметровку и сухо перечислил предлагаемые шаги.

– Очень хорошо, – с ноткой уважения в голосе отметил Кузьмин, – я вижу, вы успели глубоко проработать этот вопрос. Вообще, должен заметить, вам прекрасно удается достигать блестящих результатов за счет параллельной организации работ. Не скрою, мы тут попытались создать специальный математический аппарат, описывающий такой способ ведения строительства, так сказать, в общем виде, но не сдюжили, слишком сложно оказалось. А вы в этом вопросе – непревзойденный авторитет. Я считаю, вы, товарищ Слепко, просто обязаны обобщить результаты в научной статье и послать ее в «Горный журнал».

«А он, оказывается, не дурак, и очень даже, зараза этакая!» – подумал Евгений.

– Так что – действуйте! – развел руками Кузьмин. – Вот только, как Федот Антипович…

– А Рубакин всегда – за! – громыхнул тот. – Ты молодчага, Слепко. Вот теперь прямо тебе скажу – не доверял я тебе! А Кузька, он сразу сказал, что потянешь! И меня уговорил. Так что – давай! Ты теперь у нас наипервейший передовик, а стройка твоя – главнейший по тресту объект. Нарком только о ней и спрашивает. Значит, за четыре года сдюжишь? Ну, брат, удружил так удружил! Только вот что, бумажку составь, обязательство, вроде как предложение от рабочего класса пятилетку выполнить за четыре года и так далее.

– Соцобязательство, – поправил Климов, – общее собрание проведете с Кротовым. Нет, лучше уж я сам ему сегодня звякну.

– Договорились! – припечатал Рубакин, прикуривая от климовской папиросы. – А мы, со своей стороны, это ваше обязательство как нужно оформим и наверх двинем. Здоровы будьте, товарищи.

Вышли на улицу. Только что начал накрапывать мелкий дождик.

– Что вы об этом думаете? – взволнованно мяукнул Евгений. – Ведь полнейшее же безобразие! Рубакин дошел до крайней степени дурости и разложения, а мерзавец Кузьмин ему всячески потакает!

– И академик из Москвы ему тоже потакает? Не знаю. Может, ерунда все это, а может, и нет. Ты можешь научно доказать, что у них ничего не выйдет? Молчишь? Молод ты еще, Евгений Семеныч. Когда на двенадцатой пожар был, некоторым только нескольких метров не хватило до клети добежать. Секунд, каких-нибудь, представляешь?

– Но он же там голый в кабинете! Рядом люди, секретарша!

– А что ж ему – одетым нырять? Хотя... тут ты, пожалуй, прав. Скажу, пускай в нерабочее время своей наукой занимаются. Брось, не кручинься! Главное, поддержали они нас. Рубакин, заметь, очень непрост, но если уж сказал – как отрезал. Верить ему можно. А Кузьмин мне и самому не больно нравится, но ведь дело-то знает! Не согласен?

– Да согласен я…

– А раз так, то и ладно. Думаешь, ты у нас один рискуешь? Нет, дорогой. Вместе с тобой и я, и Рубакин с Кузьминым головы в петлю суем.

– Я не думал…

– Ты подумай, не помешает! – засмеялся Климов. – С жильем-то как?

– Работаем.

– Ну работайте, работайте…

Секретарь вяло махнул рукой и заковылял в райком, резко отмахивая на ходу правой рукой. Слепко хмуро поглядел ему вслед и полез в пролетку. Парнишка, бывший в тот раз за кучера, сплюнул, чмокнул, шлепнул вожжами по толстой спине мерина, и экипаж, быстро набирая ход, покатился по мостовой.

Зябко запахнувшись в плащ-палатку, Евгений погрузился в раздумья. Мимо проплывали потемневшие от сырости дома, заборы и деревья. Уже на выезде из города он увидел на обочине высокую девушку в цветастом, прилипшем к телу платье, бредущую навстречу босиком с туфельками в руке. Другой рукой она держала над головой огромный лист лопуха. Когда они поравнялись, девушка вдруг открыто и очень пристально взглянула ему в глаза. Последние городские сараи скрылись едва за серой дождевой завесой, а Евгению уже казалось, что незнакомка посмотрела на него так, словно они давно уже были друзьями. И что никто никогда на него так не смотрел. Мысли, завихряясь, понеслись со скоростью необыкновенной, он не мог угнаться за ними. Он определенно понимал, что следует немедленно повернуть, догнать, найти ее, но почему-то не мог ни на что решиться, не мог даже пошевелиться в тугом коконе влажного плаща, а пролетка все удалялась и удалялась от города. «Вот жизнь собачья! Всегда так», – уныло успокоился он, когда мерин, хрипло дыша, остановился у дверей шахтоуправления.

Сотрудники Карасева закончили расчеты по измененному плану, и оказалось, что как бы там ни было, а за оставшиеся до нового года четыре месяца успеть нельзя. В лучшем случае, к апрелю, но и то если не будет крупных срывов. Такой вариант никого не устраивал. Евгений думал трое суток, но надумал только перебрасывать по мере надобности людей и ресурсы со второстепенных участков, на прорывные. Начать, например, со склада лесоматериалов, частично оголив бытовой корпус и проходку выработок, потом сконцентрироваться как раз на проходке, а завершить все прокладкой железнодорожной ветки и той же треклятой бытовкой. Карасев предложил временно привлечь пенсионеров и вообще всех, кого удастся собрать. Пересчитали, подскребли по всем сусекам и дожали-таки график до первого января. Только был тот график совершенно утопическим, поскольку ситуация со стройматериалами сложилась аховая. То есть не было их. При всей надежде на Климова, рассчитывать на какие-то поставки раньше, чем через два месяца, не приходилось. Одно это ставило жирный крест на всем проекте.

Во время очередного совместного пережевывания безнадежного положения Карасев как бы вскользь заметил, что ему кажется, на складах могло случайно заваляться немного кирпича. Незамедлительно был вызван Фоменко, который, усмехаясь в бороду, объяснил, что в его образцовом хозяйстве ничего заваляться не может. Но Слепко засек просто-таки зверский взгляд, мельком брошенный завхозом на Карасева, и без того бледного до синевы. Ничего не понимая, он решил действовать хитро и потребовал предъявить документы. Завхоз мигом выложил кипу ведомостей, актов и накладных. Из них со всей определенностью следовало, что кирпича оставалось девяносто восемь штук. Явно обескураженному начальнику строительства оставалось только развести руками, а вальяжный Фоменко покровительственно пообещал, что он лично не допустит поругания родной шахты и на той неделе все необходимое из треста выбьет, чего бы это ему ни стоило. Жизнь свою, можно сказать, положит на алтарь. Коварно поблагодарив распустившего павлиний хвост завхоза и не глядя на окончательно скисшего зама, Слепко предложил прогуляться на склад стройматериалов. В смысле – просто воздухом подышать, а заодно и полюбоваться, как там и что. Как он и предполагал, найти нужные ключи не представлялось никакой возможности. Любезно улыбающийся Слепко целых три минуты слушал совершенно правдоподобные объяснения насчет заболевшей Марь Иванны, после чего поставил вопрос ребром. Говорил он с Фоменко необычайно дружелюбно, даже шутливо. И тот попался. Вместо того чтобы рысью бежать домой, выкапывать в огороде заветную жестянку и сразу же на вокзал, а там – как ветер в поле – на Дальний Восток или в Среднюю Азию с фальшивой справкой Загорянского сельсовета на имя колхозника Сидорова, вместо всего этого Фоменко как дурак принес ключи. Кирпича на складе оказалось не девяносто восемь штук и даже не девяносто восемь тысяч. Кирпича там оказалось немерено. И прочих стройматериалов тоже. Включая цемент, оконное стекло, линолеум и многие иные, просто-таки невиданные вещи, никакого отношения к шахте не имевшие, вроде целого штабеля отрезов ситца. Не слушая больше завхоза, бубнившего что-то о пользе экономии, Слепко широко зашагал назад, в контору. Тогда, уразумев, какой оборот принимает дело, Фоменко зашептал, что кое-кто может попасть в очень неприятный переплет, поскольку имеются большие люди, которые не простят. Все еще улыбаясь, начальник шахты снял телефонную трубку и попросил девушку соединить его с начальником райотдела НКВД. Услышав знакомый шепелявый голос – у того была неудачная вставная челюсть, – Евгений спокойно, по-деловому доложил, что вместе со своим заместителем Карасевым только что выявил шайку вредителей, причем был пойман с поличным заместитель начальника шахты по хозяйственной части гражданин Фоменко. Получив всенепременнейшее заверение, что наряд уже выезжает, он медленно положил трубку и тогда только ненавидяще уставился прямо в выпуклые зенки «государя-императора». Тот замычал нечленораздельно и выскочил в коридор.

Слепко несколько минут сосредоточенно грыз кончик карандаша, после чего позвонил в бухгалтерию и вызвал одну из молодых сотрудниц, только что с курсов, о которой не знал ничего, кроме фамилии – Иванова. Через полминуты он увидел через окно, как ядреная рыжая девка выскочила из флигеля и побежала к главному корпусу. Спустя еще полминуты Иванова, уверенно постучав, спокойно, словно и не спешила, вошла в кабинет. Она была в темно-синем платье, безразмерной кофте и канцелярских налокотниках. На груди – кимовский значок. Поздоровавшись – рука у нее была крепкая и горячая, – Слепко безо всяких предисловий спросил, может ли она занять место его заместителя по хозяйству и срочно навести образцовый порядок на складах?

– Могу, – просто ответила девушка.

– Придется разбираться в бумагах, они наверняка нарочно запутаны, нужно будет проявить твердость характера, чтобы снабженцы не сожрали вас с потрохами. У вас будет много подчиненных и придется быстро разбираться, кому из них можно доверять. Знаете, я бы на вашем месте сначала хорошенько подумал. Может, товарищей своих привлечете? Одной вам не справиться.

– Я понимаю, товарищ начальник, – Иванова сильно покраснела, – мы уже обсуждали всё это в ячейке и много спорили.

– Вы обсуждали «всё это»? – удивился Слепко.

– Да, хотели даже к вам идти.

– Что ж не пошли?

Она только плечами пожала.

– Не беспокойтесь, товарищ начальник, мы-то знаем, на кого тут можно положиться! И товарищи, чтобы помочь, у меня имеются.

– А зовут вас как? Имя-отчество, я имею в виду?

– Даша... Дарья Ивановна.

– Ну вот и хорошо, Дарья Ивановна.

Он зашел к машинистке и продиктовал приказ по шахте о снятии Фоменко и назначении Ивановой. Возвращаясь к себе, он обернулся в дверях и увидел, как она стоит посреди коридора, схватившись обеими руками за голову.

Карасев все еще сидел на диване.

– Теперь с вами, Карасев. Я так понимаю, вы знали, что за фрукт этот Фоменко?

– Догадывался. То есть знал, конечно, хотя доказательств у меня не было. Близко он никого не подпускал, полагался только на нескольких дружков своих. Хотя паутиной своей весь поселок оплел, а то и весь район.

– И вы молчали?

– Да как бы вам объяснить…

– Уж объясните как-нибудь, и немедленно!

Карасев грустно усмехнулся, сцепил руки на коленке так, что щелкнули пальцы.

– Вы же умный человек, Евгений Семеныч, кто ж мог знать, что вы не в курсе?

Слепко так и сел.

– И что, все так думали?

– Видимо, да...

– Та-ак… Ну что же…

Обсуждать было нечего. Он позвонил Климову и доложил о произошедшем.

– Ясно… Ты уже нашел кого-нибудь взамен?

– Да, назначил тут одну…

– Хорошо, расскажешь потом, бывай!

Слепко прошелся по кабинету. Карасев сидел в прежней позе, тоскливо уставясь в угол.

– И все-таки вы должны были мне сказать!

– Что же, значит, виноват, – промямлил зам, – но я должен... я вам очень благодарен, что вы нашли возможность заявить о моем участии в процессе, так сказать, выявления.

– Вы на самом деле участвовали.

– И все же, с моим происхождением…

Слепко фыркнул и вызвал Кротова. Карасев откланялся. Начальник же шахты сполна отвел душу, устроив парторгу жуткий разнос за потерю бдительности. За окном с подкатившего к крыльцу грузовика соскакивали солдаты с лазоревыми околышами на фуражках.

В четверг, как было договорено, из города приехал архитектор. В совещании участвовало все руководство шахты, а также представители различных поселковых организаций. Все, кроме Дарьи Ивановой, выглядели подавленными, хотя о Фоменко никто, разумеется, вслух не упоминал. Самому Евгению отчаянно хотелось спать. Органы работали всю ночь, и ему пришлось во всем этом участвовать. Арестовали уже девять человек, включая главного бухгалтера, но похоже было, что это только начало.

Архитектор, низенький, неряшливо одетый тип с сальными волосами и в дрянных очечках, развесил на стене свои эскизы. Присутствующим все очень понравилось. План застройки главной улицы изображал настоящий дворцовый комплекс. Там были многоэтажные дома с остроконечными стеклянными башенками, круглыми зелеными куполами, изящными эркерами и причудливыми террасами. Во дворах предлагалось соорудить несколько фонтанов. Во вторую очередь следовало перестроить весь поселок, после чего он вполне мог бы заткнуть за пояс какой-нибудь Версаль.

– За какой срок может быть подготовлена необходимая документация? – поинтересовался Карасев.

– Если очень постараться, то… за полгода сделаем!

– Это нам не подходит, слишком долго, – зашумели в зале.

– На какое количество жильцов рассчитаны дома первой очереди? – спросил Слепко.

– На четыреста пятьдесят, но можно, конечно, и больше заселить.

– А в нашем списке, сколько народу?

– Девятьсот одиннадцать человек пока, – ответил Лысаковский, взглянув на исписанные вдоль и поперек листочки.

– Не поместятся они. Я, конечно, товарищ архитектор, в вашем деле не специалист, но нам нужно построить дома буквально за считаные месяцы, начиная с сегодняшнего дня. А средства наши, между прочим, очень ограничены. С кирпичом проблемы и с другими материалами. Рабочих не хватает. А тут у вас много всяких излишних украшений. Фонтаны. Людям жить негде.

– А наши люди должны, по-вашему, в бараках жить? Вы, что, думаете, красота – это так, дерьмо собачье, никому не нужное? Красота – это великая сила! – бросился в безнадежную контратаку архитектор.

– Нет, но давайте найдем какое-то приемлемое решение. Вот, например, где, по-вашему, женщины белье сушить будут? Ясно, во дворе. Мне кажется, фонтаны очень потеряются на фоне развешанных панталон.

Все засмеялись, но архитектор надулся и закусил удила. Народ тоже втянулся в дискуссию, загомонил. Каждый судил и рядил по своему разумению. В таком духе мероприятие продолжалось довольно долго. Архитектор бился как лев. Когда все устали, само собой всплыло разумное решение. Из всего шедевра архитектуры оставили только два трехэтажных здания, обозначенные как флигели в одном из домовладений. Они были распланированы под десятикомнатные квартиры с большой удобной кухней, кладовкой и санузлом. Общим голосованием постановили увеличить размеры комнат, снизив, тем самым, их количество до семи, а в дополнение к душу и уборной, выделить еще специальную каморку с умывальником, где можно было бы стирать. Симметричными парами таких домов порешили застроить всю улицу. Правда, все они получались одинаковыми, но кто-то из инженеров заметил, что это даже оригинально. Архитектор, в свою очередь, отстоял все внешние украшательства, включая эркеры и витражи на лестничных клетках, даже чугунные решетки со звездами и коваными венками. Дворы решили пока не застраивать, зато устроить трехкомнатные квартиры в торцах зданий и поселить в них самых многодетных, причем каждую семью отдельно. Два дома наметили возвести на площади, на том месте, где все еще мозолила глаза облупившаяся церквушка. Там предложено было разместить общежития для холостяков, мужское и женское.

Довольный народ разбрелся по домам, свет в зале потух, светилась лишь настольная лампа на столе президиума. Евгений тоже поднялся, машинально собирая бумаги. Архитектор, настроение которого заметно улучшилось, застенчиво потянул его за рукав.

– Товарищ Слепко, – таинственно понизил он голос, – это самое, если у вас проблемы с рабочими…

– То – что? У вас есть рабочие?

– Нет, конечно. Но я был в прошлом году в Ереване. Они знаете как выходят из положения? Дома строят не столько профессиональные строители, сколько будущие жильцы, даже дети. Но там, правда, своя специфика…

– Отличная идея! – воскликнул Слепко. – Просто замечательная идея. Думаю…

– Я тоже так думаю, – встрял Кротов, подслушавший их разговор, – люди с радостью примут участие! А наша специфика в том будет состоять, что не только будущие жильцы подключатся, но им товарищи их помогут. А тем потом эти помогут. И до второй очереди обязательно доберемся, дорогой товарищ архитектор! Даже не сомневайтесь! Какая жизнь у нас будет! Какая замечательная жизнь!

Комната опустела, лишь махорочный дым плавал еще под потолком. Евгений распахнул окно и прилег на подоконник, высунув гудящую голову под холодный моросящий дождик. На душе у него было легко. Светлое будущее казалось таким близким, руку протянуть. И люди вокруг были правильные, просто замечательные, если хорошенько разобраться.

В воскресенье, как обещал, в начале одиннадцатого утра он подошел к строению, где, судя по адресу на бумажке, квартировал Карасев. Участок был поделен надвое. Слева наблюдалась облезлая голубая веранда, сараи, сильно вытоптанный, захламленный двор – очевидно, там проживала большая семья. Меньшую часть дома окружал небольшой садик, заросший старой сиренью. Вглубь от приоткрытой калитки вела опрятная дорожка из разномастного кирпича. Цветы, высаженные вдоль нее, в основном, уже сошли, но какие-то бархатные, желто-коричневые, всё еще цвели.

Дверь на веранду открывалась довольно туго. Веранда была маленькой и уютной. Из бревенчатой стены выступал теплый белый бок голландки. Напротив громоздился резной буфет с посудой, рядом выпирал какой-то древний комод. Большой круглый стол и несколько венских стульев с плетеными тряпичными ковриками на сиденьях занимали все остальное пространство. Стол был уже накрыт к чаю. Слепко заметил в углу аккуратно составленную на тряпочке обувь и торопливо стянул свои грязные сапоги, радуясь, что как раз сегодня он в новых носках. С улицы вошел Карасев, в зеленой вязаной кофте и с ведром воды.

– Ну зачем же вы, Евгений Семеныч, разуваетесь? Здравствуйте. Я сейчас найду вам там что-нибудь.

Он извлек из нижнего ящика комода войлочные шлепанцы, явно самодельные.

– А где Саша?

– Саша?

– Да, жена моя, вы ее не видели?

– Нет, я вошел только, здесь не было никого.

– Саша! Саша! У нас гости! – закричал хозяин.

Из глубины дома появилась статная женщина, одетая очень строго, с красивой крупной брошью под подбородком.

– Александра Михайловна, Евгений Семеныч, – церемонно представил их друг другу Карасев.

Гостя приняли радушно. Со многими любезностями усадили за стол, поставили перед ним вазочку с клубничным вареньем, которого он не пробовал целую вечность, с детства. Александра Михайловна бросила на мужа значительный взгляд, тот вдруг слинял, но очень быстро возник вновь, уже не в дырявой кофте, а в пиджаке, галстуке и с кипящим самоваром на вытянутых руках. Хозяйка достала из буфета замысловатую металлическую корзиночку с домашним печеньем, очень вкусным. Евгения, не знавшего, о чем с ними говорить, очень заинтересовало, как это выходит, что чай совсем не такой, какой получается у него. Хозяйка принялась объяснять тонкости процесса заварки, потом рассказала о приготовлении варенья и вообще о всяческих домашних заготовках. Слушать все это оказалось интересно, так как изложение было четким, с точной физической и химической терминологией. Евгений почти все понял, как и то, впрочем, что ему эти премудрости недоступны в принципе. Хозяин, некоторое время смущенно покашливавший в кулак, сказал:

– Мы вас совсем замучили этой чепухой, Евгений Семенович. В вашем возрасте я бы и минуты подобных разговоров не вынес. Да и Александра Михайловна тогда…

– Кстати, Евгений Семеныч, я с вами давно хотела познакомиться, – перебила мужа хозяйка, – только Павел Афанасьевич всё никак не… Я сама служу завучем в школе и преподаю, конечно, тоже. Наши ученики настоящим героем вас почитают. Даже сочинения про вас пишут. Вопросы задают, а я мало что могла им ответить.

– Ну да, вы думали, что я с этим Фоменко заодно, – брякнул Слепко и покраснел.

– Не скрою, действительно, многие шептались, но я, то есть мы никогда не верили. А как вы замечательно его прихлопнули: раз – и готово! Ведь он весь поселок сетью оплел, просто ужас.

– Выходит, у меня под носом целая шайка орудовала, а я, дурак, не замечал. Но тогда тем более! Получается, все вокруг знали и молчали!

– Мы не знали, мы только догадывались. Наверное, рано или поздно кто-нибудь обязательно заявил бы на него, особенно из молодежи. А скажите, Евгений Семеныч, если не секрет конечно, что вам следователи об этом говорили?

– Какой там секрет? Какая-то информация у них, вроде, была, но ничего определенного. Сказали, что вину за недосмотр не только я несу, но и другие тоже, они сами, в первую очередь.

– Вот видите! – хозяйка налила ему еще одну, уже третью чашку.

Тут только Евгений заметил, что он, по ходу разговора, один умял все варенье и печенье.

– Да вижу я, вижу, только муторно на душе. Много еще врагов вокруг ходит. Живешь рядом с таким, за руку каждый день здороваешься, а он…

– Да, – потупилась хозяйка, – но все хорошо, что хорошо кончается. У нас в школе несколько учителей жилье получат. Я так рада за них!

– Может, у вас самих на сей счет, вопросы имеются?

– Нет-нет, что вы!

– Хорошо, – Слепко поднялся, хозяева, разом, тоже встали. – Если что для школы нужно будет, обращайтесь прямо ко мне или к Дарье Ивановой. Хорошая, между прочим, девушка, я ее вместо Фоменко назначил.

– Да, – сдержанно улыбнулась Александра Михайловна, – она моя недавняя ученица.

– Тогда спасибо, я пойду. Мы тут собрались в барак, посмотреть, как там. Все было очень вкусно.

– Заходите еще, Евгений Семеныч!

У барака, кроме Кротова с Лысаковским, ожидал участковый милиционер. Пожав всем им руки, Слепко спросил:

– Ты-то тут, какими судьбами, Вася?

– Это я его позвал, – сказал Лысаковский.

– Действительно, Евгений Семеныч, не помешает, – широко улыбнулся здоровенный Вася и поправил козырек фуражки.