Вор времени Пратчетт Терри
— Благодарю, — разбрызгивая крошки, произнес доктор Хопкинс. — Навигационные таблицы… — повторил он.
— Я боюсь, я достиг не слишком больших успехов, — сказал Джереми. — Я был занят свойствами кристаллов.
— О. Да. Ты говорил. Ну, конечно, мы будем очень рады любому времени, которое ты сможешь этому уделить, — сказал доктор Хопкинс. — И, если мне позволено будет сказать, приятно видеть у тебя новые интересы. Слишком большая концентрация на одном предмете, мм, развивает дурные наклонности ума.
— У меня есть лекарство, — сказал Джереми.
— Да. Конечно. Э, собственно говоря, поскольку мне сегодня случилось проходить мимо аптеки…
Доктор Хопкинс извлек из кармана большую, завернутую в бумагу бутыль.
— Благодарю вас, — Джереми указал ему на полку позади себя. — Оно у меня почти закончилось.
— Да, мне так и показалось, — произнес доктор Хопкинс так, словно бы уровень лекарства в бутылке Джереми не поглощал все его внимание. — Ну, я тогда пойду. Продолжай в том же духе с кристаллами. Я бабочек собирал, когда был мальчишкой. Замечательная вещь — хобби. Дайте мне морилку и сачок, и я буду счастлив как дитя.
Джереми все еще улыбался ему. В его улыбке было что-то остекленевшее.
Доктор Хопкинс допил остатки своего чая и поставил чашку обратно на блюдце.
— А теперь я действительно должен бежать, — пробормотал он. — Так много дел. Не хочу отрывать тебя от твоей работы. Кристаллы, да? Дивная вещь. Такие милые.
— Правда? — сказал Джереми. Он запнулся, словно бы решая небольшую задачу. — О, да. Световые узоры.
— Блики, — подсказал доктор Хопкинс.
Когда он подошел к парадной двери, Игор уже ждал около нее. Доктор кивнул.
— Мм…вы уверены по поводу лекарства? — тихо спросил он.
— О да, фэр. Двафды в день я вифу, как он наливает по лофке.
— О, хорошо. Он может быть иногда, э, иногда не слишком хорошо ладит с людьми.
— Да, фэр?
— Весьма, хм, дотошен в плане аккуратности…
— Да, фэр.
— …что неплохо, конечно. Чудесная вещь, аккуратность, — сказал Доктор Хопкинс и вздохнул. — До определенного предела, конечно. Ну, всего вам хорошего.
— Вфево хорошего, фэр.
Когда Игор вернулся в мастерскую, Джереми осторожно наливал лекарство в ложку и, когда она была наполнена, выплеснул ее в раковину.
— Они проверяют, понимаешь, — сказал он. — Они думают, я не замечаю.
— Я уверен, что намеренья у них фамые добрые, фэр.
— Боюсь, что не смогу мыслить так же ясно, если приму лекарство, — сказал он. — На самом деле, мне кажется, я чувствую себя намного лучше без него, ты так не думаешь? Оно затормаживает меня.
Игор счел за лучшее промолчать. По его опыту многие величайшие мировые открытия были сделаны людьми, которые по общепринятым меркам считались ненормальными. Сумасшествие зависит от точки зрения, всегда говорил он, а если это взгляд из-под собственного исподнего, тогда все смотрится замечательно.
Но юный хозяин Джереми начинал волновать его. Он никогда не смеялся, а Игору нравился хороший маниакальный смех. Ему можно доверять. После прекращения приема лекарства Джереми не начал, как предполагал Игор, бессвязно бормотать и выкрикивать вещи вроде: «Сумасшедший! Они сказали, что я сумасшедший! Но я покажу им всем! А-ха-ха-ха-ха!». Он просто стал более…сосредоточенным.
И еще эта улыбка. Игора было нелегко напугать, потому что иначе он не смог бы смотреться в зеркало, но он начинал немного тревожится.
— Ну, на чем мы остановились…? — произнес Джереми. — Ах, да, помоги-ка мне.
Вместе они отодвинули стол, под которым гудела дюжина стеклянных бутылок.
— Не дофтаточно энергии, — сказал Игор. — И еще, мы не рафтавили феркала как нуфно, фэр.
Джереми стащил покрывало с механизма, стоящего на скамье. Засверкали стекло и хрусталь, и по некоторым причинам засверкали весьма странно. Как Джереми отметил вчера с ясностью, что возвращалась к нему сейчас, когда он начал аккуратно сливать одну ложку лекарства дважды в день, некоторые грани смотрелись необычно. Один из кристаллов исчез, когда он поместил его на место, но он точно был там, потому что Джереми видел отражающийся от него свет.
— И у наф по-префнему флишком много металла в них, — проворчал Игор. — В пофледних была только пруфинка.
— Мы найдем способ, — сказал Джереми.
— Фамодельная молния далеко не так хороша, как нафтоящая, — сказал Игор.
— Достаточно, чтобы проверить принцип устройства, — ответил Джереми.
— Проверить принцип, проверить принцип, — пробормотал Игор. — Профтите, фэр, но Игор не «проверяет принцип». Пофтавте это на фкамью и прогоните хороший фаряд молнии череф него, вот мой девиф. Вот как надо проверять что-то.
— С тобой что-то не так, Игор.
— Ну, профтите, фэр, — сказал Игор. — Климат влияет на меня. Я привык к регулярным грофам.
— Я слышал, некоторые люди, кажутся прямо-таки оживающими в грозы, — сказал Джереми, осторожно стесывая угол кристалла.
— Ах, такое было, когда я работал на Барона Финкельштейна.
Джереми отступил назад. Это, безусловно, пока не было часами. Предстояло еще много работы, прежде чем у них что-нибудь получиться, но он видел их перед собой, когда закрывал глаза. Это была проба, проверка на правильном ли он пути.
Он был на правильном пути. Он знал это.
Сьюзен прошла назад по замершим улицам, села в кабинете мадам Трут и позволила себе погрузиться обратно в поток времени.
Она не знала, как это получается. Просто получалось. Время не останавливалось для остального мира, как и для нее — это было скорее похоже на вхождение во временную петлю, и все оставалось как было, пока она не заканчивала свои дела.
Это была еще одна наследственная черта. Получается лучше, если не задумываться над этим. Как с хождением по канату. В любом случае, сейчас у ней есть над чем поразмычслить.
Мадам Трут отвернулась от обезкрысенного камина.
— О, — сказала она. — Кажется, пропало.
— Возможно, это была игра теней, мадам, — сказала Сьюзен. Почти человек. Кто-то как я, размышляла она.
— Да, э, конечно… — мадам Трут умудрилась-таки надеть очки, не смотря на то, что веревочка все еще оставалась замотанной вокруг пуговицы. Это означало, что ее голова оказалась прочно пришвартована к груди, но будь она проклята, если собирается разбираться с этим сейчас.
Сьюзен могла и ледник лишить присутствия духа. Все что ей для этого надо было делать, это тихо сидеть с вежливо-встревоженным видом.
— Что конкретно вы хотели, мадам? — спросила она. — Я оставила класс заниматься алгеброй, и они будут бездельничать, когда закончат.
— Алгеброй? — произнесла Мадам Трут, насильственно вынужденная глядеть на свою грудь, чего прежде никто никогда не делал. — Но это слишком сложно для семилетних детей!
— Да, но я не сказала им этого, и до сих пор они этого не ощутили, — сказала Сьюзен. Пришло время сдвинуть дело с мертвой точки.
— Полагаю, вы хотели повидаться со мной по-поводу моего письма, мадам? — сказала она.
Мадам Трут казалась озадаченной.
— Что… — начала она.
Сьюзен вздохнула и щелкнула пальцами.
Она подошла и открыла ящик рядом с неподвижной мадам Трут, взяла оттуда листок бумаги и некоторое время аккуратно писала на нем письмо. Она дала чернилам высохнуть и слегка помяла бумагу, чтобы придать ей чуть более потрепанный вид, а затем просто положила на кипу документов рядом с мадам Трут, разместив так, чтобы выступающий край было легко заметить. Она вернулась на свое место. Она вновь щелкнула пальцами.
— …за письмо? — спросила мадам Трут. А затем перевела взгляд на свой стол. — О.
Это был жестокий поступок, и Сьюзен знала это. Но хотя мадам Трут никак нельзя было назвать плохим человеком — она была довольно добра к детям, правда весьма беспорядочно — но она была глупа. А у Сьюзен не было времени на дураков.
— Да, я спрашивала, могу ли я получить пару дней отпуска, — сказала Сьюзен. — Я боюсь у меня неотложные семейные обстоятельства. Я, безусловно, подготовила задание для детей.
Мадам Трут колебалась. На это у Сьюзен тоже не было времени. Она щелкнула пальцами.
— МОЙ БОГ, ЭТО БУДЕТ ОТДЫХ, — сказала она голосом, чьи вибрации проникали прямо в подсознание. — ЕСЛИ МЫ НЕ ОСТАНОВИМ ЕЕ, НАМ БОЛЬШЕ НЕЧЕМУ БУДЕТ ИХ УЧИТЬ! ОНА КАЖДЫЙ ДЕНЬ ТВОРИТ МАЛЕНЬКИЕ ЧУДЕСА И ЗАСЛУЖИВАЕТ ПРИБАВКИ.
Она откинулась назад и вновь щелкнула пальцами, глядя, как слова проникают в сознание мадам Трут. Губы женщины начали двигаться.
— Да, конечно, — пробормотала она, наконец. — Ты очень много работала… и… и, — и так как существуют некоторые вещи, которых не может добиться приказом даже сверхъестественный голос, и одна из них получение прибавки от директора. — Мы на днях подумаем о маленькой денежной надбавке к твоему жалованию.
Сьюзен вернулась в класс и провела остаток дня, совершая те самые маленькие чудеса, как то удаление клея из волос Риченды, мочи из туфель Билли и посещение с классом континента ХХХХ.
Когда родители пришли забрать детей домой, все чада размахивали нарисованными цветными карандашами кануру, и Сьюзен оставалось только надеяться, что красная пыль на их ботинках — красная грязь в случае Билли, чье чувство времени пока не наладилось, — останется незамеченной. Наверное, так и будет. Клуб Фиджетта был не единственным местом, где взрослые не видели того, чего никак не может быть.
Сейчас она сидела в своем кресле.
В пустом классе было что-то приятное. Конечно, любая учительница скажет, что это что-то — отсутствие детей и, в особенности, Джейсона. Но столы и полки вокруг наглядно демонстрировали — учеба в разгаре. Рисунки укрывали стены, на каждом была хорошо реализованная перспектива и цвет. Дети сделали белую лошадь в полный рост из картонных ящиков, причем в процессе создания узнали много о лошадях, а Сьюзен узнала о замечательной способности Джейсона наблюдать. Ей пришлось забрать у него белую картонную трубку и объяснить, что это благовоспитаный конь.
Это был длинный день. Она подняла крышку своего стола и достала «Страшные Сказки».
При этом она задела бумаги, под которыми обнаружилась черная с золотом коробка.
Это был маленький подарок от родителей Винсента.
Она посмотрела на коробку.
Каждый день ей приходилось проходить через это. Это было смехотворно. «Хигс amp;Микинс» не делают хорошего шоколада. Это ведь просто масло, сахар и…
Она порылась среди темно-коричневых фантиков внутри коробки и вытащила шоколадку. Вы не можете, в конце концов, ожидать, что она не съест хотя бы одну.
Она положила ее в рот.
Чертчертчертчерт! Внутри нуга! В ее шоколадке оказалась чертова искусственная чертова бело-розовая нуга чертова тошнотворная дурацкая нуга!
Ну, значит, эта не считается. [9]
У нее есть право на еще одну…
Учительница внутри нее, что имела глаза на затылке, уловила неясное движение и развернулась.
— Не бегать с косами!
Смерть Крыс престал носиться по столу в Живом Уголке и виновато посмотрел на нее.
— ПИСК?
— И к Канцелярскому шкафу тоже не подходи, — автоматически добавила Сьюзен и захлопнула крышку стола.
— ПИСК!
— Да. Я слышала, как ты думал об этом, — со Смертью Крыс можно иметь дело, если представлять его очень маленьким Джейсоном.
Канцелярский шкаф! Он был одним из мест грандиозных баталий в классе, он и игрушечный домик. Но если с домиком дети обычно разбирались сами, без вмешательства Сьюзен, которая должна была быть готова к мазям, кровоточащим носам и ласковому утешению проигравших, то за Канцелярский шкаф дрались до конца. В нем были горшочки с порошком для красок, стопки бумаги, коробки с карандашами и более идиосинкразические вещи вроде пары запасных брюк для Билли, который очень старался. Там еще были Ножницы, которые считались детьми чем-то вроде Орудия Судного Дня и, конечно, коробка со звездами. Единственные люди, которым разрешалось открывать шкаф, были Сьюзен и, обычно, Винсент. Не смотря на все старания Сьюзен, исключая явное жульничество, он оставался официальным «лучшим во всем» и добился алкаемой чести каждый день открывать Канцелярский Шкаф, извлекать карандаши и раздавать их. Для остального класса, и в особенности Джейсона, Канцелярский Шкаф был таинственным волшебным королевством, в которое необходимо проникнуть во что бы то ни стало.
На самом деле, думала Сьюзен, если вы научились отстаивать Канцелярский Шкаф, обхитрив Джейсона, и смогли сохранить жизнь животным до конца года, вы постигли, по крайней мере, половину искусства обучения.
Она подписала журнал, полила повядшие растения на подоконнике, сходила и принесла немного свежей бирючиновой листвы для палочников, которые были приемниками Генри Хомяка (выбранные на основании того, что достаточно трудно понять, когда они живы, а когда мертвы), стерла несколько карандашных каракулей и оглядела класс, все маленькие стульчики. Иногда ее беспокоило, что почти все, кого она знает, были трех футов ростом.
Она никогда не была уверена, что доверяет своему деду в такие вот времена. Это было из-за Правил. Он не мог вмешиваться, но он знал ее слабости и мог раскрутить на еще одну авантюру…
Кто-то похожий на меня. Да, он знал, как заинтересовать ее.
Кто-то похожий на меня. Вдруг где-то появляются какие-то опасные часы, и мне вдруг говорят, что есть кто-то похожий на меня.
Кто-то как я. Только не как я. Я, по крайней мере, знала своих родителей. Она слышала рассказ Смерти о высокой темноволосой женщине, путешествующей из комнаты в комнату в бесконечном дворце из стекла и оплакивающей дитя, которому подарила жизнь и которое может видеть каждый день, не будучи в состоянии даже прикоснуться…
С чего же мне начать?
Лобзанг научился многому. Он узнал, что в каждой комнате, по меньшей мере, четыре угла. Он узнал, что дворники начинают работать, когда небо светлеет и уже видно пыль, продолжая мести до самого заката.
В качестве наставника Лю-Цзы был достаточно добр. Он всегда указывал на места, которые он не слишком хорошо промел.
Не смотря на постоянное раздражение и насмешки бывших одноклассников, Лобзанг находил в работе определенную прелесть. Дни шли мимо него и его метлы…
…пока вдруг в его мозгу не раздался почти слышный щелчок, и Лобзанг решил, что с него хватит и баста. Он закончил со своей частью коридора и отыскал Лю-Цзы, мечтательно водившего метлой по булыжникам на террасе.
— Дворник?
— Да, мальчик?
— Что вы пытаетесь мне доказать?
— Извини?
— Я не думал, что… стану дворником! Вы — Лю-Цзы! Я думал, что стану учеником…ну, героя!
— Да? — Лю-Цзы почесал бороду. — О, боги. Черт. Да, я понимаю в чем проблема. Тебе следовало сразу мне сказать. Почему ты раньше молчал? Я больше не занимаюсь такими делами.
— Что?
— Все эти игры с историей, бегаю, волную людей… Нет, не то. Честно говоря, я никогда не был абсолютно уверен, что нам стоит это делать. Нет, с меня хватит и дворника. Есть что-то…истинное в чисто выметенном полу.
— Это проверка, так? — холодно произнес Лобзанг.
— О, да.
— Я разобрался, как это работает. Учитель заставляет ученика делать всю грязную работу, а потом оказывается, что на самом деле ученик познал вещи огромной важности,… но я не думаю, что я чему-то научился, кроме того, что люди довольно невнимательны и неаккуратны.
— Все равно неплохой урок, — сказал Лю-Цзы. — Ибо написано: «Работа еще никому не причинила вреда».
— Где это написано, Лю-Цзы? — довольно раздраженно спросил Лобзанг.
Дворник просиял.
— А, — сказал он. — Похоже, ученик готов учиться. Если ты не хочешь познавать Путь Дворника, не желаешь ли ты выучить Путь миссис Космополит?
— Чей?
— Мы хорошо подмели. Пошли в сад. Не написано ли: «Неплохо бы тебе выйти на свежий воздух»?
— Зачем? — спросил сбитый с толку Лобзанг.
Лю-Цзы вытащил маленькую потрепанную тетрадь из кармана.
— Вот она, — сказал он. — Я так и знал.
Лю-Цзы терпеливо поправил крошечное зеркало, чтобы повыгодней осветить одну из карликовых гор. Он немелодично мурлыкал что-то себе под нос.
Лобзанг сидел на камне, скрестив ноги, и осторожно переворачивал желтеющие страницы старинной тетради, на которой выцветшими чернилами было написано: «Путь миссис Космополит».
— Ну? — Спросил Лю-Цзы.
— У Пути есть ответ на все, так?
— Да.
— Тогда… — Лобзанг кивнул на маленький вулкан, который слабо дымился. — Как он работает, он же на тарелке?
Лю-Цзы посмотрел наверх, его губы двигались.
— Страница семьдесят шесть, мне помниться, — произнес он.
Лобзанг перевернул страницу.
— «Потому», — прочел он.
— Хороший ответ, — сказал Лю-Цзы, нежно поглаживая маленький склон щеткой из верблюжьего волоса.
— Просто «Потому», Дворник? Нет причины?
— Причины? Какие причины могут быть у горы? И когда ты станешь старше, ты поймешь, что большинство вопросов сводиться, в конце концов, именно к «Потому».
Лобзанг ничего не сказал. Книга ставила его перед проблемой. Ему хотелось сказать: Лю-Цзы, эта книга напоминает мне список высказываний старой леди. Такие вещи говорят именно старые леди. Что это за мудрость: «если будешь едва прикасаться к еде, лучше не станет» или «доешь, волосы от этого вьются» или «все приходит к тому, кто ждет»? Такие вещи можно прочитать на бумажках из страшдественских крекеров!
— Правда? — спросил Лю-Цзы, с виду полностью поглощенный созерцанием горы.
— Я ничего не говорил.
— О. Я думал, сказал. Ты скучаешь по Анк-Морпорку?
— Да. Там мне не приходилось подметать полы.
— Ты был хорошим вором?
— Я был фантастически хорошим вором!
Ветерок доносил до них запах вишневых бутонов. Было бы неплохо, подумал Лю-Цзы, хоть раз собрать вишен.
— Я был в Анк-Морпорке, — сказал он, выпрямляясь и направляясь к следующей горе. — Видел наших гостей?
— Да, — ответил Лобзанг. — Все смеются над ними.
— Правда? — Лю-Цзы поднял брови. — В то время как они прошли тысячи миль в поисках истины?
— Но не говорил ли Мгновен, что если истина есть где-то, то ее можно найти везде? — сказал Лобзанг.
— Молодец. Я вижу ты, по крайней мере, чему-то научился. Но однажды я заметил, что все остальные решили, что мудрость может быть найдена только очень далеко. И я пошел в Анк-Морпорк. Они все шли сюда, и это показалось мне честным.
— В поисках просвещения?
— Нет. Мудрец не ищет просвещения, он его ждет. И пока я ждал его, решил, что поиск испытаний может быть более веселым, — сказал Лю-Цзы. — В конце концов, просвещение начинается там, где заканчиваются испытания. И я нашел их. И своего рода просвещение тоже. Я не пробыл там и пяти минут, к примеру, как какой-то человек в подворотне попытался растолковать мне то, о чем я уже имел некоторое представление, он преподал мне урок о смехотворности материального.
— Но почему Анк-Морпорк? — спросил Лобзанг.
— Посмотри в конце книги, — сказал Лю-Цзы.
Там обнаружился обрывок желтой хрустящей бумаги. Мальчик развернул его.
— Это просто страница из Альмнака, — сказал он. — Он очень популярен там.
— Да. Искатель мудрости оставил его тут.
— Э… на этой странице только Фазы Луны
— На обороте, — сказал дворник.
Лобзанг перевернул листок.
— Это просто объявление Гильдии Купцов, — сказал он. — «В Анк-Морпорке есть все!»
Он посмотрел на улыбающегося Лю-Цзы.
— И вы подумали, что…
— Ах, я стар, прост и доверчив, — сказал дворник. — В то время как ты молод и сложен. Даже Мгновен видел знамения в завитках каши на тарелке и в полете птиц. Но это, как ни странно, было записано. Я хочу сказать полет птиц довольно сложен, а это были слова. После целой жизни поисков я узрел, наконец, начало Пути. Моего Пути.
— И вы проделали весь путь до Анк-Морпорка… — слабо произнес Лобзанг.
— И я оказался со спокойствием в душе, но пустотой в карманах, на улице Квирма, — сказал дворник, сопровождая воспоминания безмятежной улыбкой. — И заметил в окне вывеску: «Комнаты в аренду». Так я встретил миссис Космополит, которая открыла дверь на мой стук, и когда я замялся, не будучи уверенным в своем знании языка, произнесла: «У меня нет времени, знаешь ли». Почти слово в слово одно из изречений Мгновена! И тут я понял, что нашел то, что искал! Я мыл посуду в столовой за двадцать пенсов в день, и мне разрешили доедать остатки. Я помогал по вечерам миссис убирать дом и внимательно слушал ее речи. Она была прирожденной уборщицей с хорошими ритмичными движениями и бездонной мудростью. Через два дня она изложила мне теми же словами что и Мгновен истинную природу Времени. Это случилось, когда я попросил ее снизить мне арендную плату, потому что не сплю в постели, и она ответила: «Я не вчера родилась, мистер Цзы!» Изумительно! Она не могла видеть Священных Текстов!
Лицо Лобзанга было достойно запечатления на картине.
— Я не вчера родилась? — произнес он.
— А, да, конечно, ты же послушник и еще не изучал этого, — сказал Лю-Цзы. — Это случилось, когда он заснул в пещере и увидел во сне Время, которая пришла к нему и показала, что вселенная каждую секунду воссоздается заново, бесконечное число раз, а прошлое лишь воспоминание. И он вышел из пещеры в воистину новый мир и сказал «Вчера я не был рожден»!
— О, да, — начал Лобзанг. — Но…
— Ах, миссис Космополит, — сказал Лю-Цзы, и его глаза затуманились. — Как эта женщина убирала! Если бы она была уборщицей здесь, никому не было бы позволено ходить по полу! Ее дом! Такой удивительный! Дворец! Чистые простыни каждую неделю! А еда? Просто за то что бы попробовать ее Бобы Запеченные на Гренках, человек был готов отдать цикл вселенной!
— Хм, — сказал Лобзанг.
— Три месяца я оставался там и подметал полы в ее доме, как и подобает ученику, а потом вернулся сюда, мой Путь был ясен для меня.
— А эти истории про вас…
— О, это правда. Почти все. Немного преувеличены, но почти полностью правдивы.
— А та, что о цитадели Мунтаб, Паше и рыбной кости?
— О, да.
— Но как вы проникли в крепость, где дюжина тренированных и вооруженных мужчин не могла даже…?
— Я маленький человек с метлой, — просто ответил Лю-Цзы. — Везде бывает грязь, которую нужно убрать. Какой вред от человека с метлой?
— Что? И все?
— Ну, все остальное кулинария, по правде говоря. Паша не был хорошим человеком, но обожал рыбные пироги.
— И ничего из боевых искусств? — спросил Лобзанг.
— О, это всегда последнее. Истории нужны пастыри, а не мясники.
— Вы знаете ойдокинь?
— Просто много заячьих прыжков.
— Шиитакей?
— Если мне захочется опустить руку в горячий песок, я пойду на пляж.
— Упсидази?
— Трата хороших кирпичей.
— Ни кандо?
— Это ты выдумал.
— Тунг-пи?
— Плохой способ подстригать клумбы.
— Дeжa-фу? — на это Лю-Цзы отреагировал поднятием бровей.
— Дeжa-фу? Ты слышал эту сплетню? Ха! Никто из монахов здесь не знает дeжa-фу, — сказал он. — Я бы знал. Послушай, парень, насилие порождает насилие. В самых темных углах достаточно метлы.
— Только в самых темных, да? — сказал Лобзанг, не пытаясь скрыть сарказма.
— О, понятно. Хочешь оказаться со мной лицом к лицу в доджо? Это очень старая истина: когда ученик сможет побить учителя, учителю нечего больше будет сказать ему, потому что кончится его ученичество. Хочешь научиться?
— А! Я знал, что у вас еще есть чему поучиться!
Лю-Цзы поднялся.
— Почему ты? — сказал он. — Почему здесь? Почему сейчас? «Для всего есть время и место». Почему это место и это время? Если я отведу тебя в доджо, ты вернешь то, что украл у меня! Пошли!
Он посмотрел на стол тикового дерева, за которым работал над своими горами.
Маленький совок был на месте.
Несколько вишневых лепестков спланировало на землю.
— Понятно, сказал он. — Ты настолько быстр? Я не заметил тебя.