Гордая птичка Воробышек Логвин Янина
– Люков, не сходи с ума, – прошу, любуясь им. – Мне просто нужно попасть домой и забрать свои вещи. И пожалуйста, не вздумай меня носить на руках! – предупреждаю, как только мы переступаем порог квартиры, оказываемся на лестничной клетке и его руки, взметнувшись от плеч, готовятся принять странное положение. – Я вполне себе здоровая девушка! Я с тобой даже о токсикозе забыла, не то что… Илья, в чем дело?
– Токсикоз?!.. – он смотрит на меня так, словно контроль над привычным ему миром впервые ужом ускользает из рук, расползаясь под пальцами лакмусовой бумагой, – растерянно и с беспокойством. – Женя! Тебе немедленно надо на свежий воздух!
– Илья, не глупи, – уже просто хохочу я. – Мы с тобой и так направляемся на улицу!
– Кхм, точно, – хмурится Люков. – Как думаешь, может тебе будет лучше в Черехино? Там лес рядом и пруд с садом… Черт! – ругается сквозь зубы. – Снова этот чертов Босс!
Он тревожится обо мне, не на шутку переживает, и это его внимание невозможно трогает душу. Что бы он ни придумал для меня сейчас, правда всегда будет одна…
Я беру его за руки и прижимаю к себе:
– Люков, мне хорошо только там, где ты. Только рядом с тобой и нигде больше. Запомни это сегодня и навсегда.
У Ильи дела. Я понимаю это из его короткого телефонного разговора: десяти секунд молчания и отрывисто-сухого «Да, Рыжий, я в городе. Скажи, пусть ждут, скоро буду».
Мы стоим на набережной у бетонного парапета и смотрим на темную, подернутую стальной рябью воду реки, распростершейся под нами. Руки Ильи все еще обвиты вокруг меня, подбородок уткнут в макушку, а широкая грудь прижата к моей спине.
– Тебе надо уехать?
– Нет, позже, – отвечает он. – Не замерзла? – С реки дует холодный ветерок, зябко кусая за ноги, играя с прядями распущенных волос… Люков разворачивает меня к себе за плечи и мягко увлекает к машине. – Пойдем, Воробышек, погода портится, а ты в легкой куртке…
– Да, мы берем. Да, и это тоже, – отвечает он час спустя девушке-продавцу в магазине женской одежды градовского торгового центра, когда я вежливо отклоняю ее предложение примерить, вслед за выбранной для меня Люковым верхней одеждой и обувью, четвертое по счету платье.
– Илья, это не смешно, и это слишком.
– Нет, – серьезно отвечает он, скупым кивком показывая девушке отнести покупки к прилавку.
– Но я последнее даже не примерила! – Все женщины в магазине давно таращатся на Люкова, вслед за ним на меня, и мне становится немного не по себе от такого неприкрытого внимания.
– Ничего, дома примеришь.
– А что если не подойдет? – я застегиваю на себе куртку, заглядывая в невозмутимое лицо.
– Вернем.
– Илья, ну зачем?.. – хмурю я брови. – Ты сказал белье, и я согласилась исполнить твое желание в твой день рождения. Но ты совсем не должен покупать мне все это!..
Я выхожу из примерочной, и он тут же ловит меня за плечи. Прижимает к своему боку, уверенным движением давая понять приунывшим в модном салоне дамам, кому именно принадлежит его расположение.
– Люков! – последний раз пробую протестовать я, но бумажник уже раскладывается в его руке, а губы шепчут в мгновенно вспыхнувшее от прикосновения языка и губ ухо:
– Поздно, птичка. Раньше надо было думать, ты уже сказала «да».
Клуб «Бампер и Ко» привычно встречает мигающим неоном, резонирующими звуками музыки, гуляющими между пустыми коробками высоток, и забитой автомобилями и мотоциклами парковкой.
– Женя, мне нужно встретиться с компаньоном, это недолго.
– Конечно, – кивает воробышек, пряча за улыбкой проступившую в глазах грусть. – Хочешь, чтобы я тебя подождала в машине?
Хочу ли я оставить свою девочку в месте, где количество озабоченных придурков на один квадратный метр зашкаливает допустимые моралью нормы?.. Где каждый второй, завидев скучающую симпатичную девчонку, расшибется в лепешку в стремлении почесать об ее передок свои зудящие яйца, не заботясь о настроении последней?.. Где я сам в пяти метрах отсюда столько раз пользовал тех, кто ничего не имел против…
Нет уж, моя дорогая…
Я стопорю «Ауди» на своем привычном месте и открываю воробышку дверь.
– И не мечтай соскучиться, птичка. Кажется, я обещал… Пошли!
Я помогаю ей выйти из машины и увлекаю за собой к клубу. Коротко киваю на входе знакомым вышибалам, отметив взглядом нового охранника, чиркнувшего при виде меня у лица зажигалкой. К черту! Персонал всегда был заботой Бампера.
– Добрый вечер! – переступив порог зала, бормочет птичка в ответ на очередное приветствие кого-то из завсегдатаев, и я, как дурак, прижимаю девчонку спиной к себе, мимолетным движением касаясь ее щеки костяшками пальцев. Показывая тем самым всем вокруг, кому она принадлежит. Чувствуя ревность уже от того, с каким интересом и узнаванием останавливаются на ней любопытные взгляды: как же, сексуальная до жара в паху светловолосая танцовщица, здесь все еще помнят ее сумасшедше-заводной батл.
Наш путь с воробышком лежит через бар, и я внезапно замечаю знакомое лицо, как ни в чем не бывало разговаривающее у барной стойки с барменом.
– Я разве не сказал тебе, что эта территория запретна для тебя? Какого черта ты здесь делаешь, Марго?
Девушка сидит на барном стуле и медленно потягивает коктейль. Заметив меня, отставляет бокал, встает и отводит глаза.
– Стоп, Люк! Не заводись, – одергивает меня подоспевший Бампер, когда я останавливаюсь возле нее, желая прояснить ситуацию. – Марго уже уходит! Так, Марго? – обращается к девушке, недвусмысленно кивая подбородком на входную дверь.
– Нет, не так, – неуверенно возражает она. – Я ждала тебя, Илья. Уезжала, а теперь вот вернулась ненадолго, чтобы сказать…
– Зачем?.. – отрезаю я. – Мы с тобой уже все сказали друг другу, больше к сказанному добавить нечего: мы делили время, но не чувства. Ты знала, на что шла. А сейчас уходи сама, если не хочешь, чтобы я дал волю рукам.
– Это была моя ошибка, Илья. Я здесь, чтобы извиниться!
Почему ее голос не трогает меня?
– Это была твоя месть человеку, не касающемуся тебя никакой стороной, и в ней ты преуспела дважды. Я больше никогда не хочу видеть тебя и вспоминать о твоем проступке. Прощай, Марго!
Я чувствую, как рука воробышка оплетает мою талию, а сама девчонка теснее льнет ко мне.
– Пойдем, Илья, – шепчет в шею, переплетая свои пальцы с моими. – Пожалуйста, пойдем!
Ее прикосновения нежны и желанны, кожа горяча… мое напрягшееся тело тут же отвечает на них разлившимся в мышцах теплом.
Словно почувствовав, кто здесь лишний, Марго срывается с места, схватив сумку, но уже через пару шагов останавливается, наткнувшись на невидимую преграду. Оборачивается, чтобы еще раз взглянуть на птичку:
– Так, значит, ты не соврала?
Мне все равно, что она имеет в виду под своим вопросом, все равно, о чем и когда был их прежний разговор, я не даю встрепенувшемуся воробышку ответить на него, – слишком мало эта темноволосая девушка-гот сегодня значит для нас – для меня и моей девочки. Слишком зол я на нее за Ящера и Яшку. Слишком много между нами осталось вот этого «слишком», как песка в глазах.
Прочь! Я готов оставить за спиной, что было вчера.
Мы заходим с птичкой и Рыжим в наш общий с ним кабинет и я, недолго думая, сбросив куртки с себя и воробышка, сажусь за стол и притягиваю девчонку к себе на колени, заставив Бампера изумленно вскинуть бровь в ответ на не свойственное мне проявление чувств.
– Кто здесь сегодня? Ребята Антипова? – спрашиваю, пододвигая к птичке коробку с дорогими конфетами, оставленную в кабинете для гостей, и обнимая за талию. – Что хотят? – убираю за аккуратное ушко кудрявую прядь волос, чтобы видеть ее мягкие, зацелованные мной до припухлости губы, откусывающие шоколад.
– Бери выше! – плюхается Рыжий задницей прямо на стол. – Сам Вардан собственной персоной! Два часа в зале ждет. Ты, мать твою, Люк, где был-то? Сказал же – «скоро»!
– Где? – я не могу удержаться и слизываю с уголка рта воробышка каплю ликера. Притянув к себе ближе, игриво кусаю за точеный подбородок. – В магазине. Выбирали туфли и платья для моей Женьки.
– Чего? В магазине?! – Бампер резко подается вперед, недоверчиво щурясь. – Ты что, Люк, мозгами двинулся? – изумленно стучит себя пальцем по лбу. – Тут такие дела творятся: третий день Глеб названивает насчет «Бансая» и своих ребят. Вот Вардана прислал по душам поговорить, – не иначе Большой Босс авторитетно яйца накрутил, а ты с какой-то девчонкой милуешься…
Я достаю его так быстро, что он не успевает и глазом моргнуть. Наклоняю к себе за мощную шею, шипя в лицо:
– Осторожнее, Рыжий! Эта девчонка, что сейчас у меня на руках, – мать моих будущих детей. Ты все понял, друг? Или тебе пару раз съездить по шее, в надежде научить вежливости?
Бампер не был бы моим другом, если бы не мог читать по губам. Он тихо ржет, разминая затылок ладонью.
– Нет, ты все же придурок, Люк! Я сразу понял, как только увидел эту малышку в своей машине, что дело не чисто. Когда ты меня с сигаретой сделал. Когда просил затарить жратвой холодильник, понял, что Илюха, кажется, влип. Когда с ума сходил, не мог понять, в чем дело. Но чтобы аж так торкнуло… не ожидал. А ты шустрая, детка! – бросает он смешок нахмурившейся птичке и протягивает руку. – И до черта хорошенькая! Давай, что ли, познакомимся, сероглазая, как люди! Будет чем Шибуева уесть!
– А ты можешь быть куда вежливее и приятнее, чем кажешься, – вздыхает воробышек, выпрямляя спину. – Евгения, – протягивает Бамперу для пожатия руку и по-королевски великодушно улыбается, когда он вдруг, приняв напыщенный вид, галантно целует ее.
– Бампер. По протоколу – Виктор, будем знакомы. Друг будущего отца твоих детей и по совместительству компаньон в делах. Для своих можно просто – Рыжий. Приятно познакомиться, Евгения.
– Взаимно! – одергивает ладошку птичка и удивленно шепчет мне на ухо, не представляя, какой вид открывается сейчас на ее нежно-фарфоровую шею и скулу сглотнувшему слюну Бамперу.
– Илья, так ты и есть тот самый таинственный «ко» в приставке, да?.. А что Виктор имел в виду, когда упомянул Босса?
Моя девочка тревожится, и уловила нить разговора. Конечно, я сглупил, взяв ее с собой, но я просто не в силах сегодня с ней расстаться. Ни на минуту. К черту дела! К черту Вардана! К черту всех! Все что я хочу, это оказаться с ней вдвоем в нашей квартире и самолично снять с воробышка всю одежду. Медленно, зубами, одну за одной, пока ее голая атласная кожа от желания не покроется мурашками, и она не разрешит любить себя до тихого, сорвавшегося с приоткрытых губ стона «Илья…».
Моя нежная фарфоровая птичка. Такая хрупкая на вид, но такая горячая внутри. Отдающая себя любви без остатка.
К черту! К чертовой матери всех!
– Чей? – ловлю я на выходе из клуба нового охранника, легко притягивая к себе за грудки крепко сбитого в мышцах парня и заглядывая в глаза. Холодно смотрю, не мигая, ясно давая понять, что чувствую дрожь азарта, подогревающего его кровь.
– Глеба, – все же сдается он, когда мои пальцы ложатся на дернувшийся кадык.
– Хорошо, – я отпускаю его, отталкивая назад к дверям. – Передай патрону, пусть спит спокойно. На ближайшее время я выхожу из игры.
– Илюха! Подожди! – догоняет нас с птичкой у машины Бампер, вручая мне толстый конверт. – На, держи! Вардан передал.
– Отлично, – я оборачиваюсь через плечо и бросаю остановившимся у входа мужчинам скупой кивок. Вновь поворачиваюсь к машине. – Чего скалишься? – интересуюсь у Рыжего, усаживая воробышка на переднее сиденье «Ауди» и поправляя на ее плечах отброшенный ветром на затылок капюшон куртки.
– Да так вот… – пожимает друг плечом, глядя на меня и закуривая сигарету. – Смотрю на тебя и удивляюсь, какой ты придурок. Ромео, мать твою!
– Зубы выбью, урод. Терпеть не могу шутников.
– Знаю, – огрызается Бампер, – потому затыкаюсь. Но девчонка хороша, – дергает подбородком, прищелкнув языком, когда я захлопываю за воробышком дверь и поворачиваюсь к нему. – Не для таких, как мы. Словно из другой жизни.
– Знаю, – теперь это уже мой ответ. – Потому и выбью, Витек, будешь пялиться. И на твою юродивость не посмотрю.
Он вновь смеется, хлопая меня по плечу.
– Да ладно, Люк! Я ж только рад, ты меня знаешь! Может хоть теперь бабы, лежа подо мной, не будут скулить о тебе.
– Говорю же – урод, – отворачиваюсь я, впрочем, не сдержав улыбку. – Чертов поршень….
– А то! Кто же спорит. Слушай, Илюха… – он останавливает меня за локоть, когда я намереваюсь обойти машину со стороны капота, чтобы сесть за руль. – Тут такое дело… – кривит рот, постукивая по стеклу пальцами.
– Что еще?
– Ирка объявилась. Вчера явилась в клуб при всей красе. Говорят, ее Яшка бросил.
– Плевать. Мне это не интересно.
– Да мне как бы тоже один хрен, просто предупредить хотел. Яшка тоже был. Как раз в тот день, когда ты улетел. Тебя спрашивал.
– Что хотел?
– Хотел сказать, что пытается спрыгнуть. Спрашивал, как до тебя достать.
– И что ты сказал?
– А как есть, так и сказал. И не скрипи зубами! Ты же не при себе был! Я сам чуть башкой не двинулся! А тут еще Кира истерику закатила…
– Ладно, Рыжий, забыли. Все?
– Да все уж! Давай, Ромео, – ржет Рыжий, отталкиваясь от машины и отступая назад. – Отчаливай!
Я сажусь за руль, завожу мотор, но, едва тронувшись с места, останавливаюсь. Приспускаю стекло двери, чтобы окликнуть Бампера:
– Рыжий, я вот что подумал…
– Да…
– Нам бы в бар аппарат для молочных коктейлей купить. Закажи на днях.
– Что? На кой черт, Люк? – морщит лоб Бампер.
– Надо, – ухожу я от ответа, замечая краем глаза, как улыбается птичка.
– А-а… – щерит рот Рыжий, поймав взглядом ее улыбку. Отступив еще на шаг, с укоризной наставляет на меня палец, а после стучит им у виска. – Говорю же – придурок!
Мне хочется вернуться домой, я взял с воробышка обещание жить со мной, но моей девочке нужны необходимые ей вещи, и я везу ее в Гордеевск, наплевав на приглашение Босса и, возможно, устроенную им по поводу моего дня рождения вечеринку.
– Пора, воробышек, познакомиться поближе с будущей тещей. Кажется, я не очень ей пришелся по душе, но сегодня готов постараться произвести нужное впечатление.
– Глупый, – смеется птичка. – Мама полюбит тебя, я знаю, – опускает ладонь на мой затылок и ласково поглаживает, а я едва сдерживаюсь, чтобы не закрыть от этой ее простой ласки глаза. – Она переживает, вот и все. Слишком много я принесла ей огорчений.
– Поцелуй меня! – вдруг просит, прогнав с лица улыбку, и я, наплевав на дорогу, касаюсь ее губ своими губами.
– Все, что хочешь, воробышек! Все, что хочешь…
Мы едем очень медленно, целуясь всю дорогу, пропуская сигналящие нам в спину, пролетающие мимо автомобили. Я давно разулась, забралась с ногами на сиденье и теперь, развернувшись к Илье, обнимаю парня за шею, щекоча языком и покусывая его ухо.
– Женька, прекрати! Врежемся!
– Не-а…
– Сейчас остановлю машину и накажу!.. Сумасшедшая… – рвано вздыхает он, когда я, распахнув на нем куртку, просовываю пальцы под свитер и глажу твердую грудь и живот. Наклонившись, касаюсь шеи и груди губами. Проскользнув под рукой, спускаю губы ниже к животу…
– Женька…
– Размечтался! – вновь целую его в щеку и прижимаюсь к плечу. – Не здесь же!
– А где? – искренне удивляется он, заставив меня засмеяться от такой неожиданно мужской непосредственности.
– Дома.
– Обещаешь? – выравнивает дыхание Люков.
– Да-а…
Но меня хватает всего на несколько минут, и вот я снова урчу у его лица кошкой. Глажу жесткий ежик волос, все еще не веря, что этот парень мой.
Мой, для меня и ни для кого больше!
– Черт! Птичка, давай развернемся! Не выдержу ведь!
– Выдержишь! – показываю я на приближающийся впереди дорожный указатель с надписью «Гордеевск» и уверенно замечаю: – Ты у меня сильный.
Он улыбается мне немного грустно. Криво приподнимает уголок рта, углубляя темную ямочку на щеке, шепчет, притянув к себе и целуя в висок:
– Да, я у тебя сильный, птичка, не сомневайся. Сильный во всем, что не касается тебя.
– О! Это еще кто тут у нас такой важный нарисовался?
Бабуля распахивает дверь квартиры и прижимает руку с дымящейся поварешкой к кухонному фартуку.
– Привет, бабуль! – я отрываюсь от Ильи и целую бабушку в щеку. – Как же я рада тебя видеть, – говорю, ни капли не кривя душой, пропуская Люкова через порог. – А это мы! Твоя любимая внучка и…
– Ваш будущий любимый зять.
Я закусываю губу и прыскаю от смеха. От важного тона, выбранного Ильей, пока бабуля приходит в себя, вместо платка обмахиваясь у лица поварешкой и неловко принимая из его рук цветы.
– Так уж и любимый, – охает она, но тут же находится с ответом: – Ну, это мы еще посмотрим!
Она долго сверлит его взглядом, пока мы раздеваемся. Затем семенит за нами в комнату, теребя фартук, и наконец говорит, без стеснения подойдя к парню и заглянув в глаза:
– И где такого красавца отхватила, а, внучка? Хоро-ош! Небось от девок-то отбоя нет?
– Нет, – соглашается Люков.
– Ты мне это! Это вот… Смотри мне! – волнуется бабуля, вмиг суровея во взгляде и поднимая к лицу поварешку. – Наша Женя не потерпит! – смело наступает вперед, и я грозно подтверждаю, обнимая ее за плечи:
– Не потерплю!
Но стоит Люкову улыбнуться, как тут же все преграды к сердцу дорогого мне человека обрушиваются в пыль.
– Я знаю.
– Нет, ну как хорош, а! – меняется в лице бабушка, забыв, как строго выглядела всего мгновение назад. – Весь в нашего Санечку! Помнится, он тоже мне сразу понравился, – хороший был парень! Только простой, как рубаха, совсем без головы. Куда кому-то боязно, ему все нипочем, вот и поплатился. Но как мою Валюшу любил, как любил… Антонина Макаровна я, а ты у нас кто таков будешь?
– А я у вас, Антонина Макаровна, вскорости буду Жениным мужем. Так что прошу любить и жаловать – Илья Люков.
– Илюша, значит, – качает головой бабуля. – Хорошее имя. Жаловать-то мы тебя будем, Илюша, а вот любить… это как заслужишь! Да вы проходите, дети, не стесняйтесь. После разберемся, кто каков! А сейчас, может, поужинаете с дороги? У меня уж и готово все, – суетится хозяйкой, пока я прислушиваюсь к тишине квартиры.
– Ба! А где мама, мальчики? – спрашиваю я, осматриваясь вокруг. – Мы тут с Ильей торт привезли, думали все вместе чаю попить, познакомиться…
– Где? – поджимает губы бабушка, сминая в руках фартук. – Так уехали все, внучка. Час назад, как уехали.
– Куда? – удивляюсь, очень уж мне хочется попытать счастья второй раз и познакомить Илью с мамой и мальчиками в домашней обстановке. Да и время за окном вечернее, погода сырая и ветреная, совсем не располагающая к поездкам за пределы Гордеевска. – Почему? Мама ничего не говорила…
– А это вроде сюрприза получилось, – разводит руками бабуля. – Для всех! Мы тут с Валюшей только готовкой занялись – оладок сырных замесили да бульон поставили, а он приехал, и ну всех торопить. Айда, говорит! Собираемся вмиг и все ко мне! Даже меня с собой звал, да что мне там с ними, старой, делать-то?
– Кто? – спрашиваю я, крепче сжимая руку Ильи.
– Так Роман Сергеевич! Отец вот, женишка-то твоего! Хороший мужчина, я тебе скажу, представительный! Он мне еще в первый раз понравился, когда Валюшу привез. Вон, погляди в зале, внучка, какой букет красивый твоей матери подарил. Дорогу-ущий! Не то что этот ее милиционеришка… Тьху! Чтоб его! И вспоминать не хочу! Все покоя ей, проклятый, не дает!
Мы прощаемся с бабулей, так и не попив чаю. Выходим на улицу, садимся в машину…
– Илья, мы можем не ехать в Черехино, если ты не хочешь. Ну не съест же, в самом деле, твой отец моих родных. Да он о мальчишек зубы сломает, я уж не говорю о маме! – Я неуверенно жму плечом. – Ох, или нет.
Люков молчит, и я забираюсь ладонями под его куртку. Прижимаюсь щекой к твердой груди, чувствуя, как его руки тут же обнимают меня.
– Ну, скажи что-нибудь. Пошли его к черту, что ли…
– У него твои братья…
– Не маленькие уже…
– И твоя мать.
– И мама…
– Чертов манипулятор!
Я смеюсь и целую своего Люкова в шею. Он снова пахнет горьким апельсином и можжевельником, и я с удовольствием вдыхаю этот запах, потираясь носом о теплую кожу.
– Градов хитрый и расчетливый, верно, Илья, но он твой отец. Может, дадим ему сегодня возможность побыть им, а? Он хочет, ты же видишь.
– У него уже был шанс.
– Я знаю, он говорил мне. Говорил, что ошибся и что жалеет. Что был несправедлив к тебе.
– Ты смотри, какой разговорчивый тебе попался Босс, птичка… Даже завидно. Умеешь ты расположить к разговору людей. Больше ничего не говорил?
– Еще каялся в эгоизме.
– Говорю же, нимб и крылышки тебе к лицу.
Я толкаю его локтем в бок, и мы тихо смеемся.
– Скажешь тоже…
– Послушай, Илья, – спрашиваю после того, как он отпускает меня, снова с удовольствием нацеловав мои губы. – Ты только не подумай чего… А Большой Босс он что, всегда так любезен с женщинами? Вот как с моей мамой?
Люков вздыхает:
– Не думаю, воробышек. Скорее наоборот: слишком много всегда было охочих заполучить Градова. Пока я жил рядом с ним, я не замечал возле него ни одной женщины, хотя я мог и не знать об этой стороне его жизни.
– А что же мама Якова?
– Живет в Америке, насколько я знаю. Он давно избавился от нее.
– Странно это все.
– Что? Волнуешься? – Люков легонько щелкает меня по носу.
– Да. Мне кажется, моя мама ему нравится. Или, – я поднимаю к нему лицо, – это очередная шутка Босса?
– Я так не думаю, моя девочка, – он гладит меня по волосам. – Ничего удивительного, я его понимаю.
– Да? – удивляюсь я.
– Да, – серьезно отвечает Люков. – Ты очень похожа на свою мать. Дай время и, думаю, она так же, как ты из меня, будет вить из Босса веревки.
– Что? – я даже отодвигаюсь от Люкова, возмущенно моргая. – Я не буду, Илья! Никогда! Зачем мне?
– Будешь, – он мягко возвращает меня к себе в объятия, шепчет на ухо. – И знаешь что?
– Что? – затихаю я на его груди.
– Я тебе это позволю. И даже буду получать настоящее удовольствие. Не позволю только одного – снова уйти.
– Ох, Илья, мне так жаль…
– Ладно уж, моя жалостливая птичка. Поехали. На каждой вечеринке должен быть свой гвоздь программы. Похоже, сегодня эта злая участь выпала нам.
Но вечеринки нет. В доме Романа Сергеевича Градова не в пример прошлому разу тихо и пустынно. Лишь молчаливая охрана, беспрекословно распахнувшая перед нами ворота в поместье, и черный дворовой пес, мирно пробежавший рядом с машиной по одинокой аллее.
Дворецкий встречает нас вежливым приветствием и провожает в незнакомую мне столовую – небольшую уютную комнату в глубине дома, отделанную тонкой позолотой, светлым палисандром и камнем, очень похожим на малахит. Мы с Люковым входим в нее и останавливаемся на пороге, удивленные отсутствием большого количества лишних людей.
Только Градов. Мама. Братья.
Больше никого.
И мы.
У мальчишек ошеломлено-убитый вид. Пожалуй, я еще не видела их такими понурыми. Они сидят за богато убранным столом, трусливо втянув голову в плечи, спрятав руки под скатерть, и косятся вокруг хмурыми взглядами. Мама тоже не светится воодушевлением. Ее симпатичное, всегда с легким румянцем лицо, сейчас бело, как мел, а сложенные на коленях руки говорят о волнении. Я хорошо понимаю своих родных, их мысли и чувства, все, что они сейчас испытывают, и искренне проникаюсь сочувствием. Попасть в дом Большого Босса после нашей скромной квартиры со стертыми босыми ногами братьев половиками – все равно, что внезапно оказаться в числе почетных гостей на приеме во дворце арабского шейха. Где снуют слуги, журчат фонтаны, а броская в своей оригинальности роскошь нещадно слепит глаза. Очень непросто.
– Смотри-ка, Валюша, кто пришел! Вот и Женечка с Ильей подоспели! Как хорошо! А ты переживала, что не приедут, – восклицает Большой Босс, возвышаясь над столом, как заправская хозяйка, с фарфоровым салатником и фигурной ложкой в руке. – И как раз к ужину!
На Боссе темные брюки и белая, отутюженная словно фабричным гладильным прессом рубашка. Без галстука, по-домашнему вольно расстегнутая на груди. Он свеж и подтянут, располагающе вежлив и обходителен, неожиданно суетлив… в нем не осталось и следа того незнакомца, что встретился мне два с лишним месяца назад. Но так же, как и прежде хозяина дома в нем выдают не проявившийся уверенный разворот плеч, не блеск платиновых запонок с инкрустацией дорогими камнями в широких манжетах, а жесткий, колючий взгляд темных глаз. Сейчас открытый и мягкий, но всегда готовый сжаться в тугую иглу.
– Проходите же! Сынок, Женя, не стесняйтесь, – приглашает Босс, опуская руку маме на плечо; незаметно в успокаивающем жесте поглаживая его пальцами, – помните, что вы дома! Посидим, поговорим по-семейному, с братьями твоими, Женечка, познакомимся. Только не взыщите, мы тут с Донгом сегодня сами куховарили, так что больше получилось сытно, чем полезно. А вот торт заказали в лучшей городской кондитерской, так что именинный десерт у нас с вами будет на славу! Женечка, надеюсь, тебе можно легкий бисквит со сливками?
– Он так изменился, твой отец, – говорю я чуть позже, когда после поднятого тоста за знакомство, нам всем удается немного расслабиться, и Большой Босс занимает разговором выхлебавших безалкогольное шампанское мальчишек. – В прошлый раз он показался мне значительно старше. Он говорил, что болен, а сегодня… А сегодня, кажется, твой отец прекрасно себя чувствует.
– Нельзя верить на слово тому, кто однажды уже обманул ожидания. Поверь, птичка, он привык просчитывать каждый свой шаг. Если он сегодня умрет, а завтра воскреснет – стоит задуматься, где он выиграл и в чем использовал свой резон. Уверен, что он просто умело водил всех за нос.
Время за разговором потихоньку набирает бег, и мама оттаивает. Даже позволяет себе улыбнуться в ответ на шутку Ильи, поддернувшую мальчишек. Осторожно изучает его из-под длинных ресниц, привыкая к моему выбору. Отмечая его внимание ко мне и мое собственное спокойствие сначала настороженным, а затем одобрительным материнским взглядом.
На ней неброское серое платье под цвет глаз и легкая шелковая шаль на плечах, неожиданно сочетающаяся с изумрудной зеленью комнаты. Из украшений – серьги и тонкая золотая цепочка к ним в ансамбль с кулоном, немного старомодным и простым, в виде слезы, но придающим своей простотой маме особую женственность.
Когда Босс просит ее помочь ему на кухне, и мама встает из-за стола, я отмечаю, что она обула свои лучшие выходные туфли на высокой шпильке и понимаю, насколько ей небезразлична эта встреча с Градовым. А когда возвращается с наметившейся на губах улыбкой и вернувшимся на щеки румянцем, прихожу к выводу, что Босс не терял времени даром, и в настоящем мы имеем образовавшуюся в броне Валентины Воробышек брешь.
– Блин, сеструха! Никогда тебе не прощу! Ты что, не могла предупредить, что твой жених реально крутой чел? – шепчет сердито Данька, наклонив темную вихрастую голову в мою сторону. – Мы бы хоть морально подготовились и не выглядели сейчас, как два придурка на арене этого, как его… черт! серпентария! У меня же, блин, кеды дырявые! А если бы разуться пришлось, так вообще… Птиц, урод, мои носки новые спер!
– Сам урод! Они на моей кровати лежали! – получает затрещину от Ваньки и тут же в ответ пихает брата кулаком в бок. – Что, я виноват, что этот тип раскомандовался, а у меня как раз порвались! И вообще, что это он на нашу мать слюни пускает?
– Просто ухаживает за гостьей, – отвечаю я. – И потом, Вань, – строго замечаю, – по-твоему что, наша мама понравиться никому не может?
– Такому? – вскидывает брови Данька, громко присвистнув. Щерится криво в сторону Босса, усадившего маму на стул и склонившего к ней лицо. – Ха! Сдуй буфера и сдай назад, сеструха! Вернись на землю. А-ау! – приставляет ладонь ко рту. – Так не бывает!
У Люкова длинные быстрые руки, брат и не замечает, как оказывается оттянут за ухо к столу.
– Я тебя, Птиц, кажется, предупреждал! Еще услышу – откручу!
– Не открутишь, – нагло скалится Ванька, пока я вмешиваюсь, усаживая брата на место. – Тебе Женька не даст! – игнорирует, паршивец, мою угрозу в форме сжатого кулака. – Во-первых, у нас шок, а во-вторых, она нас любит!
– Меня она любит больше, – невозмутимо заявляет Люков, и потрясенные улыбки тут же сползают с лиц близнецов. – Так что, босота, задраили рты и вспомнили свое место приматов в эволюционной ветви, ведущей к человеку. А то выдеру и лишу карманных денег!
Последние слова Ильи даже меня заставляют удивленно открыть рот, а братья и вовсе на какой-то миг теряют дар речи.
– Что? Карманных денег? Ни черта себе! – переглянувшись, дружно восклицают, и я понимаю, что с этой самой минуты их души и сердца навечно куплены Ильей с потрохами.
– Что слышали! Надеюсь, с учебой и спортом проблем нет?
– Э-э… ну, в общем-то, н-нет.
– Вредные привычки?
– Не-а!
– Матери по дому помогаем?