Дети Силаны. Натянутая паутина. Том 1 Крымов Илья

– Да чтоб им… – прорычал бесстрашный Дорэ, чьи волосы становились дыбом, а по коже бегали мурашки. – Зачем так орать?!

– Жутко, да?

– Да, черт подери! Мне кажется, что я должен бежать, но я не понимаю, куда и от кого.

– Это настоящая скорбь, мой друг. Настоящая боль. Запомни. Когда я подохну, такого не будет.

– Мм… мы за этим сюда пришли? По… позавидовать?

– Нет. Я пришел сюда в поисках союзников. Идем, Себастина, ночь не бесконечна.

Отказавшись от вооруженного сопровождения, я все же позволил упрямому Дорэ идти следом.

– Так и почему же шерхарры считают мертвого тэнкриса своим богом? – спросил он, оглядывая темный лес, по которому мы шли, сквозь зачарованные линзы ночных гогл.

– Потому что они не шерхарры, а викарны, мой друг. Викарны с Прии.

– Прию знаю, но о викарнах слышу впервые.

– Это не странно. Их нет там больше. Почти три века назад они жили на Прийских островах, когда те были еще никому не нужны. Холодные, обособленные, суровые территории, одни заснеженные равнины да горы. Потом гассельские геологи нашли в них залежи золота, угля и железа. Экспансия не заставила себя долго ждать, и поскольку на Прии не было настоящих армий, полная оккупация заняла год. Других островитян быстро прогнули, но викарны сражались с безоглядным фанатизмом, и даже когда их штыками распихали по угольным шахтам и концентрационным лагерям, продолжали устраивать восстания. Они подыхали в муках, но не ломались, от слова «никак».

– Догадываюсь, каким способом чулганы решили разобраться с этой проблемой, – хмыкнул мой спутник, – всех убить.

– Верно, – улыбнулся я. – Старый добрый метод, любимый всеми империями. Гассельцы стали сажать викарнов и немногих иных упрямцев на корабли и увозить с островов, якобы для переселения. На самом деле их просто убивали в море и бросали трупы за борт на радость морским леопардам. В те времена мир еще не настолько прогнил лицемерием, все было честно: сильные державы вели себя как грабители, слабые – как куртизанки, и никому ни до чего не было дела. Однако и в те времена уважительное обращение к поверженному, но отважному врагу высоко ценилось, и чулганы старались работать тихо.

– Но не получилось.

– Всего не предугадать, от всего не предохраниться. Особенно от двух десятков истощенных, лишенных когтей и клыков, но не свирепого боевого инстинкта викарнов, вырывающихся из заточения и устраивающих на корабле бойню, поднимая на бунт остальных рабов.

– Они захватили корабль.

– Но допустили ошибку – убили всю команду, когда сами ничего не понимали в настоящем мореходстве. Захваченный корабль дрейфовал, бунтовщики подъели запасы, потом принялись за трупы гассельцев. Так бы и передохнуть им в море, но судьба распорядилась иначе. На судно наткнулась эскадра арбализейских фрегатов, патрулировавших воды своей страны. Услышав рассказ спасенных прийцев, командир эскадры капитан «Души художника» посоветовался со своим бортовым капелланом и приказал идти на Прию. Викарны вывели арбализейцев к бухте У-тхэ, где стояла главная база-порт Гасселя. Эскадра вошла в бухту на рассвете, атаковала и захватила сторожевые суда. На очереди был порт, в котором освободители устроили резню над поработителями. Набрав на захваченные сторожевики столько рабов, сколько помещалось, арбализейцы бросились наутек, а вдогонку генерал-губернатор Прии послал охранные суда со всех более мелких портов, все, что смог немедленно собрать. Менее загруженные, они смогли догнать «Караван Свободы», и арбализейский капитан дал им победоносный бой, потеряв почти половину фрегатов, но защитив свои сторожевики. Путь продолжился, и когда на горизонте уже была видна арбализейская земля, беглецов настигла настоящая боевая эскадра Гасселя. Так бы они там все и потонули, но случилось чудо – от берегов Арбализеи шли три тяжелых линкора, над которыми реяли знамена Мескийской империи.

Несмотря на то что мой рассказ безбожно затянулся, Дорэ продолжал слушать и не стал сдерживать веселья на этом моменте. Как и большинство рядовых мескийцев, он не имел близкого знакомства ни с чем гассельским, но образ, вызывающий отторжение, в своей голове сформировал. Конечно, серьезных столкновений между нашими державами не случалось уже довольно давно, однако холодная вражда – все еще вражда.

– Гассельцы не решились атаковать и развернули свои корабли. В том столкновении победа была одержана не пушками, а знаменами. И потому она так особенно прекрасна, что мескийские корабли вообще не имели на борту пушек.

– Что? В смысле?

– Совпадение. Примерно в то же время, когда освободители покинули Прию, в арадонском порту стояло несколько мескийских кораблей, потрепанных штормом. Весть о выходке разведывательной эскадры достигла родины через магическое послание, и это был настоящий скандал. Арбализея совершенно не могла позволить себе злить Гассель, тем более из-за выходки одного моряка. Арадонское начальство оказалось парализовано страхом, и никто не знал, что делать. Никто, кроме одного молодого мескийского дипломата, атташе по сельскому хозяйству. Не спрашивая разрешения старших коллег, он приказал всем способным выйти в море мескийским кораблям сделать это. Прежде для ремонта их облегчили, сняли все пушки, удалили из крюйт-камер порох и боеприпасы, времени на вооружение не оставалось, да без него и корабли должны были идти быстрее. Дипломат смог убедить командира эскадры подчиниться безумному приказу, он умел управлять и вдохновлять примером, сам взошел на борт и приказал отчаливать. Если бы гассельцы в тот день не испугались мескийских знамен, если бы атаковали, они, несомненно, победили бы без потерь. Но они испугались и ушли, а «Караван Свободы» добрался до порта.

– Капитаном арбализейской эскадры был эл’Рай, верно?

– Конечно.

Он тихо засмеялся.

– А дальше что было? Счастливый конец? Награды? Почести?

– Дипломатический скандал небывалых масштабов. После трибунала и разжалования Хайрам эл’Рай был списан на берег с волчьим билетом. Кабы не близкое родство с королем, сидеть бы ему в тюрьме. Однако же для трех с лишним сотен выживших викарнов этот молодой тэнкрис навсегда стал богом. Тогда он спас от истребления целый вид, ибо все оставшиеся на Прии викарны были уничтожены.

– Триста душ. Подумать только.

– Впоследствии район Кошкин Дом получил такое имя потому, что эл’Рай построил там жилища для своих подопечных. Во всей Арбализее его стали считать воплощением героизма и отваги, но вернуться на флот это не помогло. Еще в годы обучения на молодого тэнкриса положили глаз вербовщики из военно-морской разведки, и когда с первой карьерой эл’Раю пришлось расстаться, они вновь постучали в его дверь. Годы спустя, когда он возглавил службу, армия неподкупных и смертельно опасных слуг пришлась очень кстати.

– Громкое получилось событие, однако.

– Весьма. Причем величина его измеряется не только участием самого эл’Рая, но и других тэнкрисов, которым было суждено стать великими. Например, бортовой капеллан «Души художника» возвысился до сана великого теогониста, а молодой мескийский дипломат стал министром иностранных дел Мескии. Никто не смел называть его Бульдогом в лицо, но сие прозвище наиболее точно описывало хватку этого тана. То был Таленор эл’Мориа. Если бы он погиб тогда на безоружных линкорах, моя мать никогда бы не появилась на свет. Я соответственно тоже.

Прежде чем вплотную приблизиться к кострам, я приказал Дорэ и Себастине остановиться и передал горничной свой плащ вместе со всем оружием. Телохранитель по привычке хотел уж начать протестовать, но нарвался на просьбу не утомлять и не нервировать. Через несколько минут мне предстояло оказаться среди сорока пяти тысяч когтей, десяти тысяч сабельных клыков и пяти тысяч носов, способных унюхать страх, так что последнее, в чем я нуждался, – это воздействие на мои нервы.

– На всякий случай, шеф, поясни – что мне делать, когда эти твари начнут тебя есть?

– Я не боюсь тех, кто способен испытывать эмоции. Это они боятся меня.

Викарны знали о моем приближении заранее, ибо поднимавшийся ветер был переменчив и постоянно носил запахи из стороны в сторону. Если на то пошло, они и о рыскавших по лесам солдатах знали, только не проявляли интереса.

Им не было дела до чужака, который вышел из темноты и двинулся среди костров от края к центру, туда, вглубь, где на развалинах оранжереи собрались самые важные члены диаспоры. По пути общий рык несколько раз оглушал и лишал ориентации. Добравшись до центра, я вышел на круг оплавленного мрамора и, заложив руки за спину, стал ждать. Всю ночь.

Ритуал скорби не прерывался, викарны, рассевшись вокруг костров, отправляли в небеса свой громкий рык, а я стоял в самом сердце и всякий раз держал удар, хотя каждый новый взрыв наносил мне больше вреда, чем предыдущий. Решив отстоять всю ночь, я понимал, что все это время меня будут бить сильнейшими волнами горя. Концентрированная негативная энергия плескалась вокруг, но пропускать ее через себя мне было не с руки, ибо без жесточайших приемов абстрагирования чужое горе, собранное со столь многих, просто разорвало бы мою ментальную сущность в клочья. Поэтому пока викарны скорбели, я пытался защитить свой разум.

Рассветное солнце поднялось из-за восточного горизонта и помимо всего прочего стало свидетелем того, как один до крайности отчаянный тэнкрис едва стоял, шатаясь, среди пяти тысяч разумных хищников. Осталось совсем немного, я знал, я верил в это, они прекратили реветь, они соизволили обратить внимание на меня… но как же трудно было достаивать эти последние минуты.

Наконец-то один из них поднялся. Целая ночь сидения по-тарцарски сказалась на нем – заметно поубавилось кошачьей грации и гибкости, викарн явно испытывал боль, потому что кровь вновь свободно текла по его онемевшим членам.

– Эта маска, – с сильной хрипотцой сказал он, – не скрывает от меня вашей личности.

– Вы лишь думаете, что знаете, кто я, Форхаф. Впрочем, если бы я захотел, просто сменил бы парфюм, спрятал свой прежний запах.

– Такие маски, как ваша, носят только мескийские Жнецы, а нам известно, что вы один из них, тан эл’Харэн.

– Шадал эл’Харэн мертв. Уже давно. – Я отнял от лица маску и вытер жгучий пот ладонью. – Мое имя – Бриан эл’Мориа.

Разные эмоции вызвало это заявление, но, как и ожидалось, никто не пал ниц, обуянный священным трепетом, – в их душах было место лишь для одного великого существа, все остальные не умещались.

– Зачем вы пришли, тан эл’Мориа?

– Чтобы возглавить вас и повести.

– Тогда вы пришли зря, – ответил тигр, глядя мне в глаза безо всякого интереса. – Нам не нужны такие лидеры. Если на то пошло, нам вообще больше не нужны предводители извне.

– Неужели? Народ, который триста лет слепо шел за одним тэнкрисом, лишившись его, сразу же сможет обрести самостоятельность? Не верю.

– Нам нет дела до вас, вашей страны и того, во что вы верите, тан. Вы чужак здесь, непрошеный и ненужный. Уходите.

– Что ж, отказ был ожидаем. Но никаких обид. Я пришел с открытым лицом, чтобы выказать дань почтения умершему, простите, что не ревел в ночь, у нашего народа это не принято. В любом разе само то, что мне удалось открыть вам лицо без страха быть преданным, есть великое благо. Я так устал скрывать его под масками…

– Маски носят те, кто хочет сокрыть свои дела от чужих взглядов либо избежать ответа за содеянное, что недостойно почтения, и вы сами избрали для себя такой путь. Мы не хотим иметь с вами дел, как этого не хотел наш господин.

– Не спорю, моя репутация оставляет желать лучшего, особенно в глазах тех, кто много думает о чести. Но! Никто и никогда не скажет, что смог уйти от моего правосудия. Убийца Хайрама эл’Рая враг мне, а потому я найду и покараю его. Раньше вас. Если вдруг захотите быть причастны, помогите мне. Не хотите – я все сделаю сам. Ну а если попытаетесь мешать… не будем о грустном. Вы собираетесь скорбеть еще четыре ночи, верно? К сожалению, не смогу присоединиться, буду искать убийцу, имя его у меня уже есть, дело стоит за малым. Но душой буду с вами. Прощайте.

Надев маску, я покинул мертвые сады Иеронима Уваро, не веря, что эта утомительная ночь наконец-то закончилась.

Позже, когда солдаты Имперры покинули Паронго, а я, уже в образе Шадала эл’Харэна, мчался в «Гарриразе» домой, состоялась одна забавная беседа.

– Говори уж.

– Ты это мне, шеф?

– Тебе.

– А что говорить-то?

– Говори, что думаешь.

– Мне платят не за разговоры.

– Адольф, я слишком устал, чтобы проявлять понимание и терпеливость сейчас.

Он оскалился в усы и глянул на меня через зеркало заднего вида.

– Прости, шеф, но раз уж должен говорить, я скажу, что со стороны это выглядело не особо впечатляюще. Ты промаялся там всю ночь, потом снял перед ними маску – я до конца не верил, что ты это сделаешь, клянусь рукой, – чем оказал этим котам невиданную честь, потом предложил помощь, но они послали тебя в Шелан через задний путь. И ты ушел. Что-то не срослось, а?

Я прикрыл глаза, дико хотелось спать, а не спорить. Благо за хозяина вступилась горничная:

– Вы явно ничего не поняли, агент Дорэ, все прошло по плану. Эти глупые кошки не смогли бы проявить гибкость и признать, что им нужен новый лидер, а хозяин сделал главное – первый шаг. Они были сильными солдатами и верными телохранителями, но не шпионами. Вся столица знала, кому служат «белые шерхарры». Лишившись Хайрама эл’Рая, они выпадут из системы государственных служб, ибо не согласятся служить никому, назначенному свыше. Однако хозяин сделал важный жест – открыл свое лицо и предложил помощь. Он не заставляет их служить, но предлагает сотрудничать. Хозяин также дал понять, что уже на два шага впереди них. Рано или поздно викарны дадут согласие на «сотрудничество», когда на самом деле будут полностью подчинены воле хозяина. Иной жизни они не знали, а репутация тэнкриса, который всегда достигает цели, сама по себе есть яркий путеводный свет. Теперь вы все поняли, агент Дорэ?

Он молчал еще долгое время, а потом вдруг гулко расхохотался:

– Никогда прежде не слышал, чтобы она так долго разговаривала! Наверное, это хороший знак, шеф!

Одиннадцатый день от начала расследования

Ничто не должно было помешать началу выставки. Солермо эл’Азарис влез с большие долги, чтобы провести ее на должном уровне, поддержать престиж своей страны и обеспечить ей будущее как одной из значимых держав. В его столицу стеклись бесчисленные разумные со всех концов мира, и ударить в грязь лицом король не имел права. А я, как глава его тайной службы, обязан был всячески этому способствовать.

С того дня, когда я присутствовал на похоронах Хайрама эл’Рая, многое случилось. Вместе с назначением на должность я получил все полномочия главы тайной службы, но и обязанности тоже к ним прилагались. Состоялись совещания со старшими офицерами, на которых произвела впечатление лишь одна простая вещь – когда я говорил, за моей спиной стояли молчаливые викарны.

Их община дала ответ в течение двенадцати часов, и члены ее подчеркнули, что они не слуги, не подчиненные, и я им даже не нравлюсь, но они желают быть равными партнерами и получить свой кусок кровоточащего мяса, когда враг окажется в наших руках. Эти существа намертво прикипели к образу арбализейского архишпика и стали восприниматься остальными коллегами чем-то вроде неотъемлемого атрибута. Присутствие лояльных тигров способствовало скорейшей легитимизации моих полномочий на всех уровнях.

На мои плечи тут же легли обязательства по организации безопасности выставки. И началась работа. Прежде всего я начал восстанавливать сеть осведомителей, подгребая под себя то, что имел и чем пользовался мой предшественник. Банда блохастых тварей из Зверинца в качестве соглядатаев потеряла свою необходимость, но впоследствии я о них почти забыл. А вот они обо мне не забыли.

Совершенно внезапно в мой дом заглянул неприметный типчик, принесший пачку картинок, несколько списков и смету. Наглые кавандеро, следившие за посольством Винтеррейка, ухитрились сделать несколько дешевых снимков с неподвижными изображениями, а также составить график частоты въезда и выезда с территории объекта разных стимеров. И им удалось заметить одного из разыскиваемых – женщину с синими волосами, которую ввозили и вывозили из посольства несколько раз за последние двое суток. Алхимические бумажки не отличались качеством, но были подлинными и даже показывали цвет… синие волосы.

– Пусть продолжают следить. – Золотые монеты одна за другой переходили в руки посыльного.

– Очень приятно иметь с вами де…

– Да-да, не говори без надобности, пожалуйста. И вот еще что, передай зеньору Кабо, что меня интересует банда так называемых Бурерожденных. Хочу знать о них абсолютно все. Денег не пожалею. Добавь также, что если он вдруг не проявит резвости, я откажусь от его услуг. Все, ступай с миром.

Когда посыльный покинул дом через черный ход, Себастина задала мне закономерный вопрос:

– Почему бы нам уже не отпустить этих низкорожденных, хозяин? Когда мы начинали, нам не хватало глаз и ушей, но теперь их более чем достаточно.

– Можно было бы просто зачистить ту клоаку огнем, но знаешь… мне кажется, что Золан эл’Ча – это как кроличья лапка.

– Простите, хозяин?

– Люди верят, что ампутированные конечности кроликов приносят удачу. Ересь, не спорю. Но эл’Ча всегда преследует необъяснимая удача. Он выбрал Кабо, и шакал уже проявил себя лучше, чем я ожидал, так и посмотрим, сгодится ли еще на что-нибудь? Хм, надо кое-что сделать.

Войдя в кабинет, я зашторил все окна, прикрыл рот и позвал Симона. Ташшар явился немедля и получил приказ разведать, что творится на территории винтеррейкского посольства. Теперь, когда стало точно известно, что эта территория представляла для нас не только гипотетический интерес, я решил послать туда лучших шпионов.

– Если мы обнаружим там Кименрию эл’Дремор, желает ли хозяин, чтобы она умерла? – осведомился Симон, глядя на меня из тени.

– Да.

– Будет исполнено.

Посмотрев на карманные часы, я понял, что церемония открытия выставки скоро начнется, а в городе не протолкнуться от стимеров и народу. Следовало торопиться.

До места мы с Себастиной добирались на белом стимере представительского класса с государственными гербами, иначе просто не успели бы. «Тарантул» остался дома, уступив место на левом боку «Пфальцеру-7» с несколькими запасными магазинами. В рукавах прятались ножи, тяжесть трости действовала успокаивающе, и я чувствовал себя готовым ко всему в этот жаркий солнечный день.

Для церемонии открытия выставки поперек проспекта Гигантов воздвигли огромную сцену. Сначала для развлечения толпы выступили несколько популярных в Арбализее артистов, а потом вдоль ряда вывешенных флагов стран-участниц прошел король в сопровождении сестры и государственных деятелей первой величины.

На прекрасном лице Солермо не осталось и следа скорби, улыбка короля сияла, эмоциональный фон был под стать, а речь оказалась короткой и воодушевляющей. Он пригласил свой народ и гостей страны на выставку, первый день которой обещал стать захватывающим аттракционом, чтобы в оставшиеся дни чудеса науки и техники смогли по достоинству оценивать ученые, предприниматели, закупщики и промышленники.

Слушая речь из толпы, я вспоминал позиции, на которых расположились мои снайперы, и какой радиус обзора они имели. Солермо эл’Азариса защищали гвардейцы, маги, растворенные в толпе агенты тайной службы, и все равно я опасался, что в любую минуту произойдет покушение. Где-то там координировал работу групп и направленный мной Адольф.

Как только речь закончилась, небеса расцвели фейерверками и повсеместно пошел дождь из конфетти. Выставка была официально открыта. Сцену немедленно начали разбирать, а кроме того, по договору с организаторами мескийцы добились временного перекрытия солидной части проспекта Гигантов.

– Что ж, пройдемся.

Огромный парк имел форму правильной восьмилучевой звезды, а внутри ее раскинулась целая страна чудес. Все начиналось при входе, где посетители могли выбрать, гулять им по тенистым аллеям пешком, плавать по каналам парка на десятиместных паровых катерах либо же ездить на «локусиках» по узким колеям. Дети приходили от миниатюрной техники в визгливый восторг.

Территорию парка разбили на отдельные зоны, каждая из которых была отдана в пользование одной из стран-участниц. Конечно, самые развитые и влиятельные державы получили наиболее обширные угодья поближе к центру. Мескии отдали самый просторный участок, на котором был выстроен огромный государственный павильон, отдельные павильоны гигантов мескийской промышленности и науки, таких как корпорация «Онтис» и университет Калькштейна, а также Галерея Механики.

Ингрийцы воздвигли у себя Жемчужный павильон, похожий, как и все, что они любили, на помесь изысканного дворца с неприступной крепостью. Стены этой махины медленно меняли цвет, ибо, как известно, в Ингре выращивали великолепный жемчуг восьми разных цветов по числу существующих феодов.

Гассельцы, словно поленившись, не стали пытаться как-то подчеркнуть свою особенность. Их павильоны, как главный, так и вспомогательные, были красивы, местами изысканны, соответствовали традициям чулганской архитектуры, но и все на том. Ни статуи великих правителей, ни большая позолоченная астролябия на фонтане, ни даже оптический аттракцион «Око Гасселя», способный показать панораму всего города с высоты птичьего полета, не делали обитель чулганов особенно притягательной. По крайней мере, в моих глазах.

Винтеррейкцы, строя свой павильон, явно пытались возвести здание выше мескийского, что им удалось не без помощи особой скульптурной композиции на крыше: статуи языческих винтеррейкских богов красовались там полированной бронзой, обступая одного из своих новых братьев – современного бога войны «Хотарна»[46]. Также отдельных павильонов удостоились виднейшие винтеррейкские компании под началом таких гениев, как Эрих Крупхайнц, Теодор Ганц Лихтер и, разумеется, Родрольф Дейшель, создавший несколько лет назад новый тип двигателей, быстро набиравший популярность.

Экспозиция Арбализеи отличалась особой оригинальностью, она походила на огромный амфитеатр для навмахий. Почти всю территорию занимало глубокое рукотворное озеро, по периметру которого возвышались трибуны. В озере находилось несколько десятков кораблей – частью безумно красивые плавучие павильоны, а частью экспонаты, новинки военно-морского флота Арбализеи. Из военных особенно выделялись броненосец последнего поколения «Солнце Зарихара» и броненосный крейсер «Серебряная стрела».

Прочие страны тоже постарались придать своим территориям какую-то изюминку. Во владениях Картонеса помимо Базилики Мод и «Ресторации Гиганто» вознеслась к небу прекрасная смотровая башня. Это не могло не огорчить таленмаркцев, так как они собрали у себя огромное колесо обозрения.

Раххиримы решили превратить свою экспозицию в царство белой зимы посреди раскаленного арбализейского лета. С помощью магии они создали закрытый купол обособленного микроклимата, в котором нетающий снег сверкал россыпями алмазов на ярком солнце, а все дети бесплатно получали мороженое.

А кроме того в выставке участвовала еще уйма стран, таких как Остеркрецце, Валензи, Мергер, Кравеция, Карахсепия, Кель-Талеш, Бенг, Бержит, Сибуи, Хосса-Падиква, Сингард и многие, многие другие. И хотя стран насчитывалось предостаточно, мало кому из них было что представить, кроме достижений сельского хозяйства, изысков национальной культуры, архитектуры и кухни. Тем не менее посетителям нравилось.

– Пойдем скорее, Себастина, пока очередь к смотровой башне еще не так велика. Хочу увидеть представление с лучшей точки обзора.

Тэнкрис, стоявший в очереди, а не пользовавшийся видовыми привилегиями, все еще был зрелищем несколько удивительным, но очень, очень арбализейским. Социальные реформы короля, прославлявшие идею равенства возможностей, замешанного на меритократических принципах в современном государстве, потихоньку начинали действовать. По крайней мере, живым примером тому было мое поведение.

Себастина громко хихикала, пока мы поднимались в застекленном лифте на смотровую площадку, однако другие посетители аттракциона почти не замечали ее странного поведения, так как с восторгом оглядывали прекрасную панораму. Смотровая площадка имела по периметру двадцать подзорных труб, до которых яростно стремились добраться дети, а над нею реяло большое полотно картонесского флага.

Сверху было прекрасно видно, как массы народу расходятся по парку Последнего Праведника. Бросалось в глаза, что целых два из самых крупных павильонов еще не открылись. Один из них, мескийский, вообще был окружен с фасада шеренгой охранников. Второй, ингрийский, просто был закрыт по той причине, что мескийский еще не открылся. Ингрийцы упорно желали стать теми, кого всем придется ждать до последнего момента.

Перейдя на южную сторону площадки, я заглянул в трубу и удовлетворенно кивнул.

– Себастина, началось.

С юга приближалась черная громада «Вечного голода», тащившая под дном гондолы что-то очень внушительное, укрытое трепещущим под ударами ветра полотном умопомрачительной квадратуры. Огромная тень ползла по городу, затмевая солнце и голубой небосвод, заставляя букашек внизу испуганно приседать и восклицать. «Голод» достиг проспекта Гигантов, подлетел на расстояние половины километра к главному входу выставки и начал медленно спускать ношу на мощных лебедках. В это же время из ретрансляторов дирижабля лилось одно и то же послание на множестве языков: «Не пугайтесь, это часть выставки, никакой опасности нет! Слава Мескийской империи!»

Земля ощутимо дрогнула, когда груз коснулся ее, по лебедкам ловкими металлическими обезьянами спустились три шападо, которые отцепили крюки и, подрезав веревки, позволили полотну соскользнуть вниз. Мир увидел Гарганто.

Когда эта идея пришла в головы братьев эл’Файенфасов, они сочли ее полным бредом, но даже в том редком согласии смогло прорасти семя раздора. Принявшись наперебой доказывать друг другу, почему эта идея так ужасна и невыполнима, они за трое суток разработали базис технологических инноваций, которые позволили бы воплотить ее. А суть состояла в шагающем паровом доспехе размером с осадную башню. Потребовалось полтора года аварий, неудачных опытов и спущенных бюджетных миллионов, чтобы неугомонные братья-изобретатели смогли предоставить мне Гарганто – изделие-прототип проекта «Колосс».

Он имел тридцать два метра в высоту и двадцать шесть в ширину, боевую массу в двадцать тысяч тонн, низкий центр тяжести, короткие сильные ноги и длинные боевые манипуляторы, опускавшиеся едва ли не до земли. На правый манипулятор конструкторы насадили гигантскую клешню, а на левом красовался гигантский огнемет. Тыловая часть корпуса походила на огромный горб, из которого росли чадящие трубы. У Гарганто не было головы, но была бронированная рубка управления, встроенная в середину корпуса. По сторонам и чуть выше рубки в броне имелись две арки, из которых торчали стволы орудия «Читар» и тяжелого паромета «Цайгенхорн».

Душа этому механизму досталась очень мощная, но совсем не воинственная, сильная и спокойная, как вол. Несколько минут Гарганто неподвижно стоял, громко гудя внутренними механизмами. Затем внезапно он вздрогнул и утробно взревел, из труб на горбатой спине ударили потоки пара и дыма.

Три шападо, освобождавшие великана от тряпок, ловко спустились вниз. Сами по себе они тоже являлись новинками – первыми образцами серии «Рыцарь» модификации 1.0. «Рыцари» превосходили устаревших «Воинов» по всем параметрам, кроме незаметности. Они получились более крупными, что было не очень хорошо.

Заранее подготовленные люди прямо на улицах вручили «Рыцарям» длинные пики с мескийскими флагами, и, сверкая зеркальной сталью – исключительно парадный вариант, – они двигались впереди Гарганто.

Великан тоже пришел в движение, его первый шаг выглядел ужасно тяжелым, земля дрогнула вновь. Какой-то миг казалось, что махина рухнет под своим собственным весом, но гений братьев эл’Файенфасов этого не допустил. За первым шагом последовал второй, затем третий, и Гарганто стал набирать свою максимальную скорость – двадцать километров в час при условии отличной дороги.

«Вечный голод» давно улетел, а Гарганто упорно шагал вперед. Расстояние в пятьсот метров он преодолел чуть больше чем за две минуты, после чего началась вторая по сложности часть представления, суть которой состояла в том, чтобы никого не задавить, – ведь дальше начинался парк.

Конечно, любой здравомыслящий носитель разума сказал бы, что следовало доставить Гарганто к павильону, где ему и предназначалось стоять, но для нас было необходимо показать тысячам и тысячам зрителей, что он не макет, что он действительно может идти и нести на себе десятки тонн брони и оружия!

«Рыцари» исправно выполняли свою миссию – отмечали флагами место следующего шага, попутно следя, чтобы рядом не оказалось гражданских. Громадные ступни крушили землю прямо за их стальными спинами, после чего шападо выдвигались дальше. Учитывая габариты и несовершенство конструкции, экипаж Гарганто работал филигранно, чего и следовало ожидать от коммандера Ивановой, первого командира шагающего боевого гиганта… название «шабоги», предложенное Карнифаром эл’Файенфасом, все еще вызывало у офицеров генштаба серьезные сомнения.

Наконец представление перешло в третью фазу, в рамках которой под звуки мескийского гимна Гарганто должен был занять свое постоянное место. Мескийский павильон изначально спроектировали огромным и внушительным, но каким-то… неказистым, что ли? Темно-серая глыба мрачной мощи с парой пустых постаментов перед главным входом. Но теперь очень осторожно, очень медленно главная часть композиции заняла свое место. Левый манипулятор Гарганто поднялся к небесам и выстрелил облаком горящего газа. После первого эффектного залпа пламя умалили, и оно стало постоянным, как вечный огонь, на высоте больше десяти человеческих ростов. Последним, что выдохнули мощные ретрансляторы гиганта, было: «Hiell Imperador!»

Стоило ему замереть и с шипением выпустить из труб излишки пара, как толпа разразилась громом восторженных криков, со всех экспозиций зрители стали стекаться к мескийскому павильону. «Рыцари» обошли Гарганто с тыла, чтобы бережно принять в свои руки членов экипажа, покидавших борт через эвакуационный шлюз. Тех оказалось всего восьмеро – лишь необходимые для непродолжительного движения: коммандер, тактик-навигатор, маг-связист, мастер-оружейник, бортинженер и трое бортмехаников. Народ встречал экипаж возгласами и аплодисментами. Иванова повела себя сдержанно, лишь улыбнувшись зрителям, а вот остальные члены экипажа не удержались от того, чтобы не помахать.

Из павильона вышла группа Жнецов, возглавляемая «Великим Дознавателем», и, поприветствовав экипаж, забрала его с собой внутрь. Лишь после этого павильон открылся. Тем не менее в него не спешили входить, основные массы посетителей выставки стекались ко входу и образовывали там огромную толпу.

– Как и было задумано, хозяин.

– Да. Выходцы со всего света поедают глазами свидетельство военной мощи великой Мескийской империи. Уже к вечеру мир будет знать об очередном воплощении бога войны, на котором серебрятся луны нашей родины. Знаешь, Себастина, я чертовски проголодался за всеми этими волнениями.

– Прямо под нами «Ресторация Гиганто», хозяин.

Оказавшись внизу, мы с Себастиной отправились не к мескийской экспозиции, а к картонесскому павильону высокой кулинарии. Длинное трехэтажное здание с белыми арками и кремово-розовыми стенами имело лишь скромную вывеску возле лестницы, но совсем недавно очередь к этой лестнице казалась бесконечной. Мы же с Себастиной прошли как по пустырю и оказались в приятной прохладе зала.

Метрдотель при нашем появлении отскочил от окна, поправляя белый фрак, и торопливо поклонился.

– Будьте любезны, месье, столик на двоих, желательно с видом на… это громоздкое мескийское чудовище.

– Прошу, монсеньор, – ответил он чопорно, увлекая нас дальше.

Официанты ловко порхали по трапезному залу первого этажа, убирая грязную посуду. Помещение было огромным, столов в нем насчитывалось больше сорока, и все практически только что были заняты. Работники не справлялись.

– Эта штука спугнула ваших посетителей, месье?

– Увы, монсеньор. Как видите, свободных столов теперь предостаточно, в чем есть и светлая сторона – приди вы до этого события, мне пришлось бы заставлять вас тратить ваше драгоценное время на ожидание. Прошу, выбирайте любой, который окажется вам по душе.

Из сорока столов занято было всего пять. Недалеко от входа крупный веснушчатый мужчина с морковно-рыжими волосами и усами отправлял в рот мидии и нежнейшие морские гребешки. За другим столом сидел высокий блондин с аккуратными усами и разрезал на ровные кусочки стейк из оленины с кровью. Еще за двумя столами сидели по трое крепких мужчин, цедивших воду и закусывавших самыми дешевыми пунктами меню. Клиент за пятым занятым столом заставил меня остановиться.

– Месье, я вижу своего знакомого. Думаю, он не откажется приютить меня.

Выбрав направление, я решительно зашагал вперед. Шестеро крепких мужчин оставили прочие занятия и принялись пристально сверлить нас с Себастиной взглядами.

– Здравствуй, Инч, можно составить тебе компанию?

Он взглянул в чужое лицо сначала возмущенно, ибо непростительное оскорбление называть тэнкриса коротким именем, не состоя с ним в очень близких отношениях, но спустя несколько секунд хмарь сомнений сошла с его лица.

– А, это ты! Садитесь! Гарсон, вина мне и моему другу! Лучшего!

Метрдотель не повел и бровью, хотя его такое обращение серьезно оскорбило. По щелчку пальцев вокруг стола заплясали официанты, моментально предоставившие меню в кожаном переплете с золотыми уголками, после чего заново сервировали стол и замерли подле.

– А что ел ты, Инч?

– Мм, дай подумать… было это… заливное с мясным ассорти…

– Галантин, – произнес метрдотель.

– Как скажешь, гарсон! Потом подали мне какую-то кроху вроде убитого воробья…

– Перепелка с чечевицей, – дрогнул метрдотель.

– Потом какое-то непонятное сливочное…

– Монсеньор изволил отобедать галантином, перепелкой с чечевицей, жюльеном из птицы, тыквенным рататуем, козьим сыром с артишоками под соусом песто и яичным салатом с тунцом. На десерт подали нежнейшие канале. Монсеньор изволил пить…

– Там еще сыр был такой вонючий, весь в белой плесени, – морщась, припомнил мерзавец Инчиваль, – испортился, наверное.

– Ольгри, сыр королей, – дрожащими губами прошептал метрдотель.

Пока несчастного человека не хватил удар, я попросил продублировать заказ и принести легкого вина не старше урожая двенадцатого года.

– Ну и зачем ты вел этого бедолагу к инфаркту, Инч?

– А пусть знает! – прищурился мой друг. – Это тебе удалось попасть сюда запросто, а меня мариновали при входе почти десять минут! Не могли вы начать это представление раньше, а?

– Прости, не согласовали с твоим расписанием, – усмехнулся я, наблюдая, как рассеивается его раздражение.

– Между прочим, отчасти это и твоя вина. Эти бульдоги бегают за мной как привязанные, и им, видишь ли, обязательно было тоже попасть в зал. Три стола вместо одного…

– Всего за десять минут ожидания. С тобой обошлись по-королевски, мне кажется. Но обед все же стоил этих бесценных десяти минут?

– Вообще-то только шести. Но обед был божественным, особенно ольгри. Ты ведь знаешь, я никогда не отказываю себе в посещении мест с хорошей кухней, но это… это храм высокой кулинарии. Неказистый снаружи, прямоугольный, переполненный гордыней и чопорностью, но, несомненно, храм. Ради открытия этого павильона приехали пятнадцать шефов, лучшие мастера Картонеса. Не представляю, какой ад творится на кухнях с пятнадцатью лучшими, но шедевры они выдают бесперебойно.

Мы посидели и помолчали. Мой друг смотрел в окно, на мескийский павильон, на Гарганто, которого сам же некогда и проектировал.

– Криворукие, – сказал он, – узколобые. Навешали брони, присобачили пушку и паромет. Уродство одно, милитаристский гротеск. Ему нужен был подъемный кран, гусеничная ходовая вместо этих обрубков, ковш для рытья, циркулярная пила для уборки леса…

– Да и вообще он должен был стать универсальным строительным комбайном, а не шагающей осадной башней, – покивал я. – Успеешь еще.

Инч поморщился, продолжая смотреть на Гарганто.

– Вы притащили на выставку пугало, однако я знаю, что ты строишь в Гастельхове-на-Орме. Карнифар не смог не похвастаться, показал часть чертежей. Когда и если ты пустишь это в ход, думаю, мой универсальный строительный комбайн очень пригодится, чтобы отстраивать выжженные города.

– Не стоит разбрасываться государственными тайнами за обедом. К тому же превосходящая военная мощь есть гарантия безопасности государства.

– Карнифар никогда не создавал орудий обороны – только орудия наступления, – он любил смотреть, как его творения разбирают этот мир по кусочкам. Не скажу, что сам безгрешен, но это…

– Инч, ему совсем плохо?

Друг вздохнул.

– Когда я видел Карнифара в последний раз, перед отъездом в Арбализею, он едва мог оторвать голову от подушки. Наш семейный целитель говорит, что брату периодически становится лучше, и тогда он возвращается к истощающей работе, после чего опять теряет силы. Я высказал Карну свои сожаления по поводу того, что он не увидит, какой фурор произведет наш уродец… но он рассмеялся мне в лицо. Сказал, что плевать ему на Гарганто и на все остальные старые проекты, что ты поручил ему работу, достойную его ума, и что это будет величайшая работа в его жизни.

– Инч, прости…

– Ни в чем тебя не виню, – перебил меня друг, наконец взглянув в глаза. – Карнифар всегда был склонен к саморазрушению, а безделье ввергает его в апатию столь глубокую, что он не может даже есть. Ты дал ему нечто, заставляющее глаза пылать даже на смертном одре.

– Думаешь, это скоро произойдет?

– Очень скоро.

Отношения у братьев эл’Файенфасов никогда не ладились, и никто не смог бы сказать наверняка, в чем крылась причина этого. Но многие справедливо полагали, что все-таки она была в Карнифаре, которого угораздило родиться ущербным.

Тэнкрисы придерживались древних законов, строго регламентировавших продолжение рода не только в силу своей консервативности, но и потому, что для нас чистота крови не являлась условной социальной ценностью. Люди переняли у тэнкрисов традицию чтить чистую кровь, хотя для них смешение различных подвидов способствовало укреплению породы, усилению иммунитета, улучшенному церебральному отбору, не говоря уже о смешении с высшим видом. С другой стороны, мой народ от межвидового скрещивания только терял.

Ожидание приплода от подобного союза было сродни игре в раххиримскую рулетку. По статистике, собранной Имперрой, при единичном разбавлении тэнкрисской крови в семидесяти процентах случаев рождались вполне нормальные тэнкрисы, в двадцати процентах – явные метисы, порой даже не лишенные Голоса. Последние десять процентов – простые люди. Конечно, с ростом количества человеческих предков внутри одной кровной линии рос и шанс рождения больше человека, чем тэнкриса, что для моего вида было примером вырождения.

Семья эл’Файенфасов являлась весьма состоятельной, но далекой от самых чистокровных аристократов. Когда-то давно в ее кровные линии могла попасть капля человеческой крови, что осталось бы незамеченным, если бы спустя поколения не родился Карнифар эл’Файенфас. Подозревать его несчастную мать в связях с человеком было абсурдом, опять же тэнкрисские генеалоги прекрасно знали, что изредка человеческая суть внезапно «вспенивается» в жилах потомков, и предугадать это невозможно.

В итоге есть очень простая, но и очень сложная ситуация, в которой старшему брату выпало родиться неполноценным и нести по своей короткой жизни вопрос: «Почему именно я?» А младший брат появился на свет полноценным, да еще и не менее талантливым во всем и везде. Некого винить, не за что чувствовать себя виноватым, ибо так распорядился случай… что не мешает этим узам быть одинаково болезненными для обоих братьев.

– В нашем распоряжении лучшие маги-целители империи, Инч, всего мира. Поверь, если бы я мог что-то сделать для Карнифара, обязательно сделал бы.

– О, я верю, специалистов такого калибра надо беречь как зеницу ока.

Не слова причинили боль, а понимание того, что собственной репутацией я их заслуживал, и того, что моему другу приходилось очень тяжело. Когда сосуд боли переполнен, она начинает выплескиваться наружу.

– Прости, Бри, я… я сам не знаю, что несу.

– Ты прав, столь блистательными умами воистину грех разбрасываться.

Я не собирался убеждать друга, что забота моя обусловливалась не столько ценностью Карнифара для Мескии, сколько его ценностью для своего брата. Несмотря ни на что, Инч любил его и страдал, видя, как тот угасает. А боль Инча – это моя боль.

Не долей над нами священный долг – я бы давно оставил его в покое, пусть бы собирал эти свои строительные комбайны вместо боевых машин. Но долг есть долг, и с годами в Инчивале все яснее проглядывались симптомы болезни, подтачивавшей силы его наставника Гвидо Мозенхайма, – угрызения совести.

– Мне доложили, ты действительно решил устроить свою экспозицию вне мескийского павильона.

– Я сам тебе об этом говорил, еще тогда, в Старкраре.

– Да, но я до последнего надеялся, что ты махнешь рукой на эту идею. У нас обеспечить тебе безопасность было бы намного легче.

– О, мне ничто не угрожает, кроме слишком щедрых подношений. Ты ведь знаешь, что со мной вышли на связь и ингрийские, и винтеррейкские, и гассельские вербовщики?

– Конечно, знаю.

– Суммы, которые они предлагали за сотрудничество в военной сфере, даже мне показались астрономическими. Причем ингрийцы-то ладно, они тоже тэнкрисы, как ни крути, но винтеррейкцы от своих танов давно и благополучно избавились, а гассельские чулганы ненавидят нас по самому факту нашего существования, но и они принялись лебезить, обсыпая меня золотом. Ненавижу тех, кто переступает через принципы ради личной выгоды!

– Я всегда так поступаю, Инч.

– У тебя нет личной выгоды, ты все делаешь для Мескии. К тому же тебя я люблю, а их нет, – подытожил мой друг. – В общем, я попросил себе местечко в Стеклянной галерее. Все изобретатели, демонстрирующие свои поделки независимо от государств и крупных концернов, стекаются туда. Начну через полтора-два часа. Сможешь посетить?

– Ни за что не пропущу.

– Вот и славненько! Держи, Себастина, это билеты, не потеряй.

– Ни в коем случае, тан эл’Файенфас, – серьезно кивнула моя горничная, пряча два цветных прямоугольника во внутреннем кармане.

– Билеты, Инч? Серьезно?

– А ты думал, можно будет просто так зайти и погреться в лучах моего гения? Нет, дружище, становись в очередь!

– Каюсь, грешен.

– То-то же! – Инчиваль поднялся, надевая на голову забавное канотье, невесть где им раздобытое. – Седьмой зал, не путайте и не опаздывайте! А вечером мы с тобой еще выпьем за мой успех и вспомним старые добрые времена.

– Сама наша встреча здесь есть большой пинок под зад моему прикрытию, Инч.

– А мне-э-э-э плева-а-а-ать! – пропел он в ответ.

Насвистывая себе под нос, недавно искренне страдавший, а ныне полностью довольный собой тан эл’Файенфас двинулся к выходу. Шестеро крепких мужчин одновременно поднялись со своих мест и направились следом, подозрительно таращась по сторонам. Телохранителями они были замечательными, отобранными лично мной, пятеро натренированных убийц и опытный боевой маг, плюс еще и то, что Инчиваль сам являлся магом.

И все едино приходилось за него волноваться.

– Ваш заказ, монсеньор, приятного аппетита.

Обед действительно вышел замечательным, а то, что шельма эл’Файенфас ушел, не заплатив, и это пришлось сделать мне, даже позабавило.