Звезда Ада Дашков Андрей
Свернув в переулок, он застал там компанию мужчин, в полной тишине дравшихся между собой на мечах. Ни одного звука не исходило от места схватки — ни звона клинков, ни тяжелого дыхания сражавшихся, ни стонов умирающих. На всякий случай Стервятник обнажил свой меч.
Темные фигуры бесшумно скользили в лиловом сумраке, и Люгер понял, что вряд ли его клинок отыщет здесь человеческую плоть. Он окончательно убедился в этом, когда прошел мимо дерущихся и даже сквозь одного из них. Лишь мимолетно кто-то скользнул по нему взглядом, и Люгеру стало еще более не по себе. Тот, кто посмотрел на него, внешне, несомненно, был человеком, однако его глаза принадлежали существу из другого мира…
Чем ближе подходил Стервятник к четырехгранной башне, тем больше обитателей подземелья встречал он по пути. Безразличие призраков придало ему наглости. Они скользили мимо, принадлежа к обособленной реальности, в которую Люгеру не мог проникнуть. В их движении не было суеты, но не было и видимой цели. В неизменных фиолетово-лиловых сумерках они казались пришельцу изгнанниками жизни, нашедшими приют в нелепом и гнетущем сне, который длился целую вечность…
В отличие от человеческих теней стены и мосты замка были непоколебимы и тверды; иллюзию зыбкости создавало лишь нездешнее сияние, пронизывавшее мертвую мумию подземного мира.
Глава десятая
Стервятник и магистр
Тень, поджидавшая его у входа в башню, была тенью Шаркада. Она была неуязвима, и Люгеру пришлось преодолеть свою ненависть к ней. Безгубый рот кривился в издевательской усмешке, костлявые руки перебирали четки из лунного камня. Слот пожалел о том, что сейчас его жажда мести останется неутоленной.
— Итак, Люгер, ты сам пришел в это место, — сказал Шаркад. Его голос был гулким и казался почти нечеловеческим, как будто доходил до ушей Люгера сквозь толщу воды. — Теперь ты не будешь спрашивать, откуда я знаю твое имя?..
Стервятник одарил его ответной мрачной улыбкой, раздумывая над тем, как все-таки неудобно иметь врагом мертвеца.
— Где женщина, которая была со мной?
Шаркад беззвучно рассмеялся, ткнув кривым пальцем вверх. Люгер поднял голову и посмотрел на стену башни.
Искривленная стена предстала перед ним, словно каменная дорога, уходящая в небо, а в конце этой дороги был шпиль, ослепительно сиявший и тонкий, как игла. На этот шпиль было насажено то, что вначале показалось Люгеру обнаженным человеческим телом, но потом он понял, что видит гигантскую фигуру из воска, обращенную лицом кверху. Шпиль вонзался в ее спину и выходил из живота; фигура была неестественно прямой и белой даже в призрачном лиловом свете и медленно вращалась, словно флюгер, по воле неощутимого ветра.
В душе Стервятника зародился суеверный трепет перед могуществом того, кто владел таким колдовством. Властелин подземелья демонстрировал ему свое абсолютное превосходство, и Люгер уже почти не верил, что может чего-то добиться здесь.
Несмотря на отсутствие волос, в восковой фигуре он узнал Сегейлу. На ее спине были отпечатаны корона и волчья голова.
Он снова посмотрел на Шаркада и решил, что тот откровенно издевается над ним.
— Крыса в лабиринте, — произнес кладбищенский сторож. — Вот ты кто. Крыса, прибежавшая на запах приманки… Я вынужден немного охладить твой неуместный пыл. Ты находишься в подземелье Фруат-Гойма, пещерного города на крайнем юге Земмура. Здесь обитают подобные мне — не мертвые, но и не живые в том смысле, в каком называют себя живыми такие, как ты. Для меня не существует препятствий, но мне не подвластны материя и плоть. Я создан магией Лиги Нерожденных и могу исчезнуть только вместе с ней…
— В таком случае я хотел бы говорить с хозяевами, а не со слугой, — надменно сказал Стервятник, вспомнив о необходимости презирать всевозможную нечисть. При этом его пальцы ощупывали амулет, висевший на груди, словно хотели впитать в себя его охранную силу.
Шаркад беззвучно рассмеялся. Взгляд Люгера оказался прикованным к черному полумесяцу его рта.
— Ты наглец, Люгер, — проронил Шаркад, отсмеявшись. — У тебя еще будет возможность увидеть хозяев. А теперь пойдем, я покажу тебе кое-что другое. Может быть, это сделает тебя более сговорчивым.
Он поманил человека за собой, под свод арки, в извилистый коридор, ведущий в глубь башни. Здесь тоже был разлит всепроникающий лиловый свет. Слова Шаркада оставили в душе Стервятника гнетущий след. Он пошел за сторожем потому, что другого выхода все равно не было.
Но разве мог он знать о том, что ожидало его в башне посреди города призраков, застывшего на краю бездны?..
Звуки шагов тонули в ватном безмолвии, словно стены коридора не отражали, а поглощали их. Вслед за Шаркадом Люгер спустился по винтовой лестнице и оказался в следующем коридоре, который уводил в самое сердце башни. Здесь стало уже гораздо темнее; пахло сырой тюрьмой, тленом и смертью. Если тут и были живые узники, то они безмолствовали.
Однообразие мощных стен нарушали только низкие двери, обитые металлом, и черные норы боковых ходов. Вскоре Шаркад свернул в один из них, ничем не отличавшийся от остальных. Через несколько десятков шагов Люгер увидел, что проход сужается, а потолок опускается все ниже.
Они очутились в узком простенке, в котором человек едва мог двигаться боком; простенок заканчивался тупиком. Затхлый воздух наполнился пылью, потревоженной, может быть, впервые за много лет.
Здесь было почти совсем темно, только узкий луч света падал из маленького круглого отверстия в стене. Рука Шаркада появилась в этом пыльном луче, указывая на отверстие. Слот подошел ближе и прикоснулся к стене. Она слегка поддалась его нажиму, и он понял, что это обратная сторона большого ковра или гобелена. Тогда он заглянул в отверстие и застыл на месте.
Он увидел комнату, посреди которой покоилась плита из черного полированного камня, испещренная символами культа Гангары. На ней в бесстыдной позе лежала Сегейла, а по ее телу ползали черви и змеи. Она была обнажена и даже сейчас показалась Люгеру желанной. Глаза Сегейлы были открыты и нечеловечески пусты, как будто ее опоили зельем, опустошающим мозг.
Несколько фигур в серых плащах с капюшонами обступили лежащую женщину и что-то проделывали с ней. Стервятник не мог понять, что это было — магический ритуал, подготовка к жертвоприношению, зловещее колдовство или просто изощренное надругательство, но в любом случае это выглядело омерзительно…
Самым неприятным для Люгера было то, что женщине, по-видимому, доставлял удовольствие этот мрачный обряд. Движения Сегейлы, по-детски инфантильной, были полностью подчинены желаниям безликих фигур в сером. Темные пальцы без ногтей гладили ее тело, чертили знаки на коже, проделывали пассы, проникали в полуоткрытый рот и другое, более интимное место…
Ярость ослепила Люгера. Он выхватил из ножен меч и занес его для удара, который должен был вспороть толстую, но ветхую ткань гобелена, однако в этот момент чудовищный и никогда не испытанный ранее ужас поразил его мозг и парализовал тело. Не было никаких видимых причин для этого ужаса, но Люгер впервые ощутил себя полностью подчиненным чужой магической силе…
Он покорно вложил меч в ножны, когда Шаркад приказал ему сделать это. Потом он так же покорно последовал за слугой Лиги, и тот привел его в другое помещение, в котором Стервятник без труда узнал камеру пыток.
Лиловый свет проникал сюда сквозь два небольших зарешеченных окна и отражался от многочисленных металлических инструментов, отполированных временем и омытых в крови. Ужас, пережитый Люгером, убеждал в том, что в распоряжении тюремщиков были и другие, более утонченные средства, но камера предназначалась для тех, на кого эти средства не действовали.
Шаркад приказал Слоту сесть в кресло, обитое полированным металлом. В назначении широких кожанных ремней невозможно было усомниться. Но тот, кто выдавал себя за кладбищенского сторожа, не стал привязывать пленника — ужас сделал Люгера покорным…
Прямо напротив кресла висело большое зеркало, в котором сидящий Стервятник отразился целиком. В этом зеркале он впервые увидел глаза Шаркада. Они не имели зрачков и были просто двумя узкими желтыми щелями, глубоко спрятанными в глазницах. Слоту показалось, что они излучают собственный мертвенный свет.
Потом он услышал звуки чьих-то шагов. На пороге камеры появился человек в малиновой мантии, отороченной серым мехом. Из темноты возник бледно-желтый ущербный лик, и Люгер узнал в нем хищные черты оборотня. Темная кожа, выдающиеся далеко вперед челюсти, черные жадные ноздри, неопределенный возраст, ошейник из человеческой кожи, усыпанный драгоценными камнями, животный запах…
Оборотень остановился за спиной Люгера так, что тот мог видеть только его отражение в зеркале. Слоту оставалось лишь теряться в догадках относительно причин этого странного трюка. Едва заметный знак рукой из-под мантии — и Шаркад бесшумно исчез во мраке, пряча свои дьявольские глаза.
Но взгляд существа в мантии был еще хуже. В нем читались звериная жестокость, неумолимость и превосходство, которое никогда и никем не подвергалось сомнению. Все остальные были для него червями, переползающими дорогу, и что самое худшее — этот оборотень действительно имел основания вести себя так.
Он обладал невероятной магической силой, и Стервятник с дрожью ощутил ее. Из-под низкого лба, заросшего шерстью почти до самых бровей, на него смотрели два кошмарных кроваво-красных зрачка, и Люгер отвел взгляд от зеркала.
Голос оборотня вливался в его уши, безразличный и ровный, как лунное сияние.
— Я — Великий Магистр Серой Ложи, один из Лиги Нерожденных, тайным слугой которой ты станешь или умрешь. Мое земмурское имя запретно, поэтому будешь называть меня Глан, если, конечно, у тебя вообще появится такая возможность… Ты уже испытал на себе одно из ничтожнейших проявлений магии Ложи и теперь, я думаю, будешь вести себя более разумно…
Ужас, поразивший Люгера ранее, был столь велик, что он до сих пор не пришел в себя. В нем не осталось даже ненависти к Шаркаду, подстроившему ему эту западню.
— Я хорошо изучил людей из западных королевств и вижу тебя насквозь, — продолжал Глан. — Ты навеки мой. Ты обречен искать свою самку и ту могилу, через которую вошел в подземелье. Это уже сильнее тебя… Такой ты мне и нужен… Ты все равно сделаешь то, что я прикажу, но от слуг у меня нет секретов… Перейдем к делу.
С очень давних, почти забытых времен орден Святого Шуремии владеет древним талисманом, который называют в Земмуре Звездой Ада. Никто, кроме высших сановников ордена, не знает, где хранится талисман. Может быть, сам Алфиос носит его на своем теле и никогда не расстается с ним, а может быть, Звезда покоится на одном из островов, лежащих в Океане Забвения. Очень давно мы ищем возможность завладеть талисманом. Мы испробовали все — подкуп, магию, наемных убийц и продажных женщин… Кстати, не так давно один из лейтенантов ордена скончался от пыток в этом самом кресле. Мы не приблизились к цели ни на шаг, а мы умеем пытать…
В этом Люгер не усомнился ни на минуту. Окружающая обстановка была красноречивее всяких слов.
— Чего же ты хочешь, будь я проклят?! — хрипло воскликнул Стервятник, пытаясь справиться с предательской дрожью в руках.
— Ты и так уже проклят, Люгер, — сказал магистр с холодным презрением экзекутора. — Дороги назад нет. Принеси мне Звезду Ада, и я верну тебе твою женщину. В противном случае я пришлю тебе с вестником смерти ее набальзамированную голову, а этого недостаточно для любви, не так ли?!.
Он засмеялся сухим безжизненным смехом, и более всего Люгер был уязвлен абсолютным безразличием, сквозившим в этом смехе. Слот понял, что Глан действительно видит в нем всего лишь инструмент — и притом довольно жалкий — для достижения своей зловещей цели…
— Ты стал моим рабом задолго до того, как ощутил это, — продолжал оборотень, словно угадывая его мысли. — Любовь, похоть, страх, жажда власти, месть — не важно, какая именно из причин движет такими, как ты. Важно, что ты отправишься на поиски Звезды Ада и принесешь ее мне. Я рассчитал правильно. Алфиос знал твоего отца и знает тебя, а значит, твоя личность не вызовет подозрений. По этой же причине тобой не должны заинтересоваться Великие Маги ордена. Для тебя это было бы катастрофой. Последователи Шуремии безжалостны к предателям и врагам…
Запомни: я буду ждать долго. Делай что хочешь — стань членом ордена или его врагом, убивай, предавай, плети интриги, поощряй распутство, разврати принцесс Адолы или дочь Алфиоса, развяжи войну… В твоем распоряжении будут любые средства и любые деньги. О твоей истинной миссии не будет знать никто, даже другие члены Серой Ложи. Я не доверяю никому, а тебе придется опасаться всех.
Когда ты понадобишься или будешь в чем-либо нуждаться, мои посланцы сами найдут тебя. Твоя работа может затянуться на десятилетия, но женщина будет ждать тебя здесь, и для нее эти годы пройдут как безвременный сон. Она не состарится ни на минуту…
— Может быть, она уже мертва… — произнес Люгер почти шепотом, испугавшись собственной судьбы и той безнадежности, которая овладела всем его существом.
— Она не мертва. Ее готовят к долгому ожиданию. — Магистр Ложи улыбнулся самой гадкой из возможных улыбок, и Стервятнику захотелось разодрать в клочья его лицо, но влияние Глана было непреодолимым.
Слот откинулся на спинку кресла, тяжело дыша. Даже самым простым мыслям сейчас требовалось немалое время, чтобы овладеть его горящим мозгом. Он лихорадочно складывал их обрывки, пытаясь найти выход из западни, приготовленной для него Гланом, и внезапно почувствовал, что весьма близок к помутнению рассудка. Он пытался зацепиться за свое исчезающее прошлое, которое ему уже не принадлежало, с помощью слов, которые уже ничего не могли изменить:
— Все, что ты сказал, может оказаться ложью…
— Тебе придется поверить мне на слово, — отозвался магистр Серой Ложи с непередаваемой издевкой.
Мысль о самоубийстве посетила Стервятника и показалась ему не самым худшим выходом из создавшегося положения. В этот момент какая-то тень, страшная, как гибельное предсказание или потревоженное воспоминание о забытом кошмаре, вошла в него и заговорила изнутри его тела:
— Зачем тебе Звезда Ада?
— А вот это уже не твое дело, тварь, — властно сказал Глан.
Отражение его жуткого желтого лица в зеркале приблизилось, рука Великого Магистра поднялась, и Слот ощутил, как его затылка коснулось нечто омерзительно холодное и скользкое.
Больше ему не дано было ничего ощутить, потому что спустя мгновение он провалился в пустоту, лишенную звезд.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ЗВЕЗДА АДА
Глава одиннадцатая
Возвращение стервятника
Он пришел в себя от того, что чьи-то влажные пальцы бегали по его коже и в воздухе нестерпимо пахло перегаром. Его привычное к опасным ситуациям тело правильно отреагировало и теперь. Ни одним лишним движением он не выдал того, что очнулся. Медленно и незаметно для посторонних Слот приоткрыл глаза.
Его обыскивали двое бродяг. Оба были молодыми и достаточно серьезными противниками. Стервятник выждал еще немного, пока не убедился в том, что все их оружие составляют ножи и палки. После этого он действовал стремительно и беспощадно.
Одного из бродяг, не ожидавших сопротивления, он ударил ногой в пах, на время исключив его из числа возможных соперников, однако другой, находившийся ближе, успел нанести Люгеру удар в голову.
Боль и кровь из рассеченной брови ослепили Слота. Спустя мгновение он ощутил сильный толчок в грудь и понял, что защитный жилет принял на себя удар воровского ножа. К тому времени левая рука Стервятника уже сжимала рукоять выхваченного из ножен кинжала, и он наугад нанес удар, который пришелся во что-то мягкое и податливое.
Хрип и липкая жидкость, брызнувшая на руку, свидетельствовали о том, что Люгер не промахнулся. Бродяга рухнул на землю, а Слот вскочил на ноги, поспешно вытирая с лица кровь. Однако второй вор все еще лежал, скрючившись, и даже не пытался отползти. Его затравленный взгляд был прикован к потемневшему кинжалу, мерцавшему в руке Люгера.
Стервятник не прикончил его, хотя отдавал себе отчет в том, что оставляет в живых подлого и совсем не великодушного врага. Вероятность встретиться с бродягой еще раз в многолюдном городе была очень невелика, а угроза не уравновешивала греха, которым являлось, по мнению Люгера, убийство беззащитного человека, пусть даже пытавшегося его обокрасть.
Стервятник старался по мере возможности не усугублять своих и без того немалых прегрешений. Он был суеверен и считал излишним дразнить силы, которые могли потревожить и призвать к ответу его бессмертную душу в запредельном царстве теней.
Он выругался, вытирая о платок лезвие кинжала, и растворился в черной тени высокого забора.
По положению звезд он определил, что был исход ночи. Предрассветное оцепенение разливалось вокруг. Люгер шел по узкой улице между полуразрушенными домами, и эта улица могла находиться где угодно. Архитектура не слишком отличалась от той, которая казалась ему привычной. Город был безлик и неузнаваем в темноте. Несмотря на опасность преследований, Слот предпочел бы все же, чтобы это был Элизенвар. В таком случае он мог надеяться на возвращение в свое поместье, свое логово, в котором никто не посмеет его потревожить. Впрочем, теперь он сомневался и в этом.
По мере того как в голове у него прояснялось, Люгер все яснее осознавал чудовищность свалившегося на него груза. Его разум отказывался принять то, что сейчас казалось кошмаром. Стервятник знал достаточно о магии и зельях, творящих видения, чтобы сразу, без доказательств реальности произошедшего, отправиться на поиски Звезды Ада.
Решив, что он достаточно удалился от места, где совершил убийство, Люгер притаился под каменной аркой, ведущей в проходной двор, и стал терпеливо ждать рассвета.
Здесь у него было довольно много времени, чтобы оценить положение, в котором он оказался. Теперь оно представлялось ему не таким уж безнадежным. Но не следовало забывать о слугах Геллы Ганглети, которые могли оказаться настойчивее, чем он думал. Его имя и положение не были известны никому из посетителей таверны «Кровь Вепря», не знали Люгера также хозяин и прислуга, кроме, конечно, Сегейлы, а Сегейла была теперь недоступна, как сам Фруат-Гойм. Он поймал себя на том, что в глубине своего существа уже не сомневается в этом.
При мысли о случившемся Люгер ощутил новый приступ суеверного страха и неизвестную ему ранее пугающую пустоту. Это чувство пустоты не имело ничего общего с жалостью к себе или даже с болью утраты. Оно было гораздо более гнетущим и нестерпимым; оно не оставляло выбора. С ним нельзя было жить долго. Именно тогда Люгер впервые убедился в том, что магистр Глан говорил правду, — уделом Стервятника теперь были поиски или смерть…
После этого ему даже стало немного легче. Он смог думать о некоторых других вещах и внезапно ощутил зверский голод. Со всей доступной ему сейчас радостью он встретил первые лучи серого утреннего света и побрел по еще пустынным улицам в поисках ориентиров, которые подсказали бы ему, где он находится.
…Было ли реальным все произошедшее? Реальны ли склеп Гадамеса, земмурское подземелье, Шаркад, город теней и магистр Ложи Нерожденных? Как он сам оказался во Фруат-Гойме (если то был Фруат-Гойм), и сколько времени прошло с тех пор?..
От этих и десятков других вопросов раскалывалась голова. Еда и постель — вот все, в чем он сейчас нуждался. Крылья могли бы быстро донести его до поместья, но каждое превращение отбирало слишком много сил и стоило очень дорого. О цене, которую придется заплатить когда-нибудь позже, Люгер старался не задумываться — это была печальная неизбежность, уравновешивающая спасительные чудеса превращений…
Он дошел до перекрестка улиц и встретил мусорщика, уныло ступавшего рядом с не менее унылой клячей. Кляча тянула за собой повозку, нагруженную мусором, и, видимо, знала дорогу не хуже хозяина. Мусорщик скользнул по Люгеру робким настороженным взглядом и тотчас же отвел глаза. Стервятник заговорил с ним и не без удовлетворения выяснил, что находится вблизи южной окраины Элизенвара. Но когда он осведомился о том, какой нынче день, месяц и год, мусорщик испуганно посмотрел на него и поспешно погнал клячу прочь. Слот не стал догонять наглеца; по крайней мере теперь он знал, что делать.
Разыскать постоялый двор было делом получаса. Здесь Люгер действовал более осторожно и выяснил, что отсутствовал девятнадцать суток. Слот мало интересовался географией, однако сомневался в том, что за это время можно достичь Земмура пешком или на лошади и вернуться обратно, даже если двигаться без остановки. Но тут могла быть замешана магия и, значит, ни о чем нельзя судить наверняка…
Тайви изрядно застоялся в стойле, хотя и выглядел вполне благополучно.
Он приветствовал хозяина тихим ржанием и дрожью, пробегавшей по мощному телу в предвкушении скачки. Люгер не стал его разочаровывать.
Оседлав Тайви и рассчитавшись с хозяином постоялого двора, он поскакал в свое поместье. Выехав из города, Стервятник направил коня в лес, и тот понес его к дому кратчайшей, хотя и трудной дорогой.
Радости Газеуса, погруженного в уныние последние девятнадцать дней, не было предела. А Слот многое отдал бы за то, чтобы узнать, как пес вернулся невредимым с городского кладбища.
Старая кормилица при появлении хозяина не выразила ни малейшего удивления — привыкшая еще к сумасбродствам Люгера-отца, она давно смирилась и с длительными отлучками сына. Добродушно ворча что-то себе под нос, она отправилась в погреб за окороком и вином.
Молодая служанка была не столь опытна. Стервятник давно внушал ей что-то вроде суеверного страха, и сейчас она смотрела на него, как на покойника, вернувшегося с того света. Она пришла в себя только тогда, когда принялась расчесывать длинные спутанные волосы Люгера и убедилась в том, что перед ней — действительно хозяин из плоти и крови.
А вот тот обнаружил, что не может расслабиться даже в стенах своего родового поместья. Лицо магистра Глана преследовало его как неотступный кошмар, и тяжким грузом лежало на сердце воспоминание о Сегейле и ласкавших ее темных руках оборотней.
Отобедав, он уединился в библиотеке, но недолго оставался в одиночестве. Газеус, единственный, кому было дозволено нарушать покой хозяина в любое время дня и ночи, вошел в библиотеку, толкнув головой дверь. Теперь пес выглядел настороженно. Он тщательно обнюхал Люгера, глухо ворча, и лег в углу, а не у ног человека, как это было всегда.
Его поведение удивило Слота. Пес, несомненно, учуял какой-то новый запах, и этот запах испугал его. Он ощутил присутствие чего-то чужеродного и враждебного, вторгшегося в дом Стервятника, а может быть, и проникшего в его тело.
Поведение Газеуса было первым свидетельством того, что Люгер действительно отмечен каким-то знаком, заключавшим в себе изменившуюся судьбу… Люгер долго сидел, глядя на ровное пламя свечей, и понял, что отныне верной спутницей его ночей станет бессонница.
Слот не заметил, как стемнело за высокими узкими окнами, и провел в библиотеке большую часть ночи. Он отыскал на полках свитки старых географических карт, составленных еще до эпохи войн с северными варварами, и развернул их на столе.
Земмур оказался неопределенным пятном на далеком востоке, севернее Океана Забвения, а на некоторых картах вообще не был обозначен. Его западная граница даже не была нанесена на карты. Фруат-Гойм присутствовал только на одном, самом ветхом пергаменте, но зато сразу в нескольких местах, разбросанных вдоль океанского берега. Возможно, составитель карты был не слишком добросовестным географом или пользовался противоречивыми сведениями, во всяком случае, он унес тайну расположения Фруат-Гойма с собой в могилу.
Затем Люгер обратил свой взгляд к западу. Между Адолой и Валидией лежало герцогство Ульфинское, которое потеряло изрядную часть своей территории и утратило сколько-нибудь заметное влияние с тех пор, как было нанесено на карты. Тем не менее оно все еще оставалось самостоятельным государством — главным образом потому, что это было выгодно двум его более могущественным соседям.
Граница между Валидией и герцогством Ульфинским проходила через пользующийся дурной славой Лес Ведьм, и все удобные дороги огибали Лес с юга, там, где уже была территория Эворы, небольшого западного королевства, граничившего как с Адолой, так и с Валидией. Торговцы и наемники всех трех королевств предпочитали этот более длинный путь темным и небезопасным тропам, проложенным через владения Ведьм.
Лесной народ, обитавший здесь, оставался почти в полной изоляции от окружающего мира и представлял собой несколько враждующих кланов, обладавших неизвестной людям магией и превративших свой лес в довольно мрачное место. В него было легко войти, но очень непросто выйти.
Ведьмы не нарушили своих обычаев даже во времена нашествия варваров и обошлись без помощи армий Земмура. Во всяком случае, ни один из северных дикарей не вернулся из Леса живым. Считалось, что здесь отбывают срок валидийские каторжники, но ни для кого не было секретом, что работы ведутся на самом краю Леса и, несмотря на это, заключенные и тюремщики порой исчезают бесследно…
В прошлом правителям Валидии и Адолы пришлось примириться с фактом существования лесного народа, а потом у них появились более насущные заботы.
Взгляд Люгера скользнул ниже, туда, где на карту были нанесены южные соседи Валидии — Алькоба, Гарбия, Белфур. Внутреннее море Уртаб отделяло Гарбию от страны Круах-Ан-Сиур с полулегендарным городом Вормарг, расположенным в самом ее сердце.
Еще южнее и западнее находилась Мормора, земля людей с кремовой кожей, может быть, родина Сегейлы, столица которой, Скел-Моргос, темным пятном лежала на берегу гигантского озера Гайр.
Стервятник увидел все, что хотел, и понял, что даже самые новые и подробные карты известной части мира вряд ли сумеют лучше удовлетворить его любопытство. О Земмуре, Морморе и Круах-Ан-Сиуре сейчас было известно не больше, чем во времена прадеда Слота, двести лет назад…
Люгер вспомнил о Газеусе, заснувшем в углу библиотеки. Тот скулил и перебирал лапами во сне. Стервятник мог лишь позавидовать даже этому беспокойному сну.
Он послал к дьяволу географию и взял в руки гадательную колоду. Перетасовав ее, он разложил карты рубашками кверху в фигуру Строгого Оракула. Черные рубашки с алой каймой выглядели, словно окна в нескончаемую ночь, отягощенную кровью. Стервятник даже испытал легкий трепет перед тем, как перевернуть их…
Башня выпала в обратной позиции, и это означало для Люгера самое худшее — обстоятельства, которые не могут быть изменены.
Колесница в прямой позиции предвещала дальнее странствие, изрядно омраченное соседством перевернутой Луны.
Суд сам по себе подталкивал к действию, но находился в безнадежном положении по отношению к картам Выбора и Силы.
Воля выпала в прямой позиции, но была угнетена расположившимся выше Роком.
Последний удар тающим как дым надеждам Люгера нанес Висельник в обратной позиции, который отлег в символическое место близкого будущего и означал тщету всех усилий.
Все второстепенные составляющие Оракула были более или менее утешительны в частностях, но не противоречили главным…
Стервятник долго всматривался в магические карты из Круах-Ан-Сиура, дожидаясь чудесного и жутковатого момента, когда изображения на них оживали. Иногда происходила перемена карт. Это означало высшую ступень деятельности Оракула и случалось очень редко. До сих пор Стервятник отказывался от его услуг на этой пугающей ступени, отступая перед ужасом известного и неотвратимого будущего, но сейчас ему было нечего терять.
Маг и Колесо Судьбы остались неподвижными, зато Висельник ухмыльнулся и подмигнул Люгеру, дергая ногой.
Колесница исчезла за границей карты, а вместо нее на потемневшем четырехугольнике зажглась Звезда, осветив под собой обнаженную деву.
Отшельник хмуро бродил по кругу.
Сверкающая Луна металась по небосводу в багровой дымке, а Башня угрожающе наклонилась; из ее бойниц посыпалась черная пыль. Приглядевшись, Люгер понял, что каждая пылинка была исчезающе маленьким человечком…
Как завороженный рассматривал он проявления волшебной жизни Оракула, пока взгляд его не остановился на Влюбленных. Вместо двух веселых молодых людей он увидел на чернеющем поле карты два скелета, которые держались за руки.
На некоторое время Люгер остолбенел от ужаса, а потом быстрым движением смешал карты.
Усталость свалила его с ног лишь под утро.
И было ему видение, похожее на сон, или приснился сон, похожий на видение: звезда, изливавшая во мрак свои кровавые лучи, звезда, томящаяся в заточении, ядовитый и манящий цветок, который он хотел вырвать из невещественной и неощутимой тюрьмы…
Звезда была прекрасна в своем умирании. Но ее освобождение означало гибель целого мира, и Люгер испытал непереносимую боль, потому что Сегейла и зловещий талисман безраздельно завладели его душой…
Звезда Ада сочилась пылающей кровью, и Стервятнику приснилась его собственная бледная рука, протянувшаяся к древнему запретному талисману. Ладонь сомкнулась, но Звезда продолжала кровоточить, и багровый туман истекал сквозь пальцы…
А потом кончился мир и наступил Хаос, в котором уже не было ни Глана, ни Стервятника, ни Сегейлы…
Глава двенадцатая
Оскверненная могила
Проснувшись поздним утром, Люгер стал собираться в дорогу.
В сумрачной комнате с зашторенными окнами он принял решение, столь же простое, сколь и чреватое новыми опасностями. Одних предчувствий и неясных намеков ему оказалось мало — он хотел найти неопровержимые доказательства того, что подземелье Фруат-Гойма и магистр Глан существовали на самом деле, а исчезновение Сегейлы не было кошмаром или игрой его больного воображения. Он решил снова посетить городское кладбище Элизенвара.
На этот раз Газеус, душераздирающе подвывая, бегал за ним следом, пока Слот окриками не загнал его в дом и не запер в одной из комнат. Слуги старались не попадаться хозяину на глаза. Тайви остался мирно пастись на лугу, а Люгер отправился в город пешком.
Он оделся как горожанин среднего сословия и не взял с собой меч, но другие смертоносные игрушки были при нем. Он рассчитывал засветло попасть в Элизенвар и, если все окончится благополучно, заночевать у Люрта Гагиуса, одного из своих приятелей, которому в какой-то степени доверял.
Слот не смог объяснить бы, почему остановил свой выбор именно на Гагиусе. Во-первых, тот был ему кое-чем обязан. Во-вторых, Люгер нуждался в обществе равных себе. Кроме того, советник Гагиус принимал участие в торговых сделках с Адолой, и Слот собирался выудить из него некоторые сведения об ордене Святого Шуремии и роли этого ордена в делах обоих королевств.
Немаловажным обстоятельством являлось и то, что образ жизни Люрта, весьма солидного, богатого и недавно женившегося мужчины, представлял собой полную противоположность образу жизни Стервятника, и Люгер был совсем не против при случае расслабиться в уютном, благополучном и безопасном убежище, которым казался ему дом Гагиуса.
Сказывалась накопившаяся усталость, и, преодолев ограду кладбища, Люгер внезапно почувствовал себя совершенно разбитым…
День клонился к вечеру; покрасневшее солнце низко висело над горизонтом, и деревья отбрасывали длинные изломанные тени. Тучи, появившиеся на востоке, обещали ветреную и дождливую ночь. Слот понял, что должен поспешить, если не хочет промокнуть до нитки.
Стараясь не попадаться на глаза редким в эту пору посетителям кладбища, Стервятник нашел аллею, в которой впервые увидел Шаркада, и отсюда отправился на поиски усыпальницы Гадамеса.
Как выяснилось, Люгер прекрасно запомнил расположение склепов, надгробий и могил, а петляющая дорога к праху Гадамеса отпечаталась в его памяти в мельчайших подробностях, несмотря на то что он прошел по ней ночью.
Темная куполообразная крыша усыпальницы показалась среди кладбищенского окружения словно серый пузырь, вздувшийся на изрытой могилами земле. Притаившись в глубокой тени, Люгер некоторое время прислушивался и осматривался по сторонам, но не заметил ничего подозрительного. Кладбище было погружено в безмолвие, нарушаемое только пением птиц и первыми тревожными порывами восточного ветра.
Люгер подошел поближе к усыпальнице и остановился в недоумении. Над хорошо знакомой ему низкой дверью, в темном камне была выбита надпись «Цумис» и не было заметно никаких следов недавней реконструкции склепа…
Стервятник долго рассматривал нетронутые стыки камней; сами камни, омытые дождями, выглаженные ветром и временем; буквы, углубленные в их поверхность и затянутые смягчающей грани губкой зеленого мха…
Не оставалось никаких сомнений в том, что именно здесь побывал Люгер двадцать дней тому назад, так же как не оставалось сомнений в том, что этот склеп действительно принадлежит роду Цумисов.
С бесконечными предосторожностями Стервятник приблизился к обитой металлом двери и потянул ее на себя. На этот раз он не заметил голубого свечения, а дверь легко поддалась и открылась почти без скрипа. Слот вдохнул холодный сырой воздух склепа. Теперь уже ничто не могло бы заставить его войти в усыпальницу, и он лишь заглянул из-за двери в ее сумеречное чрево.
Очертания четырех саркофагов выступали из мрака; один из них был больше остальных — тот самый, на котором Стервятник занимался с Сегейлой любовью. Его гладкая каменная крышка была покрыта многомесячным слоем пыли… Но кроме пыли, на ней лежали высохшие экскременты, внутренности какого-то мелкого животного или птицы и несколько дохлых жаб.
Поморщившись, Люгер стал осматривать стены усыпальницы и не обнаружил никаких признаков культа Гангары. Свободные ниши были пусты, а замурованные, судя по тусклым надписям, хранили прах верных слуг или любимых собак семьи Цумисов. Цепочки чьих-то следов пролегли на пыльном полу, но Слот мог с уверенностью сказать, что это не были следы его сапог с квадратным каблуком или следы маленьких ножек Сегейлы.
Некоторое время он предавался задумчивому созерцанию этих следов и внутренностей склепа, а потом приготовился закрыть дверь, положив на нее руку. Внезапно что-то ударило его в эту самую руку повыше локтя, и Стервятник взвыл, пронзенный резкой болью. Но инстинкты не подвели его и сейчас. Пригнувшись, он бросился в сторону от двери склепа в спасительный лабиринт из надгробных камней, кустов и деревьев.
Несмотря на стремительное бегство, его ум оставался холодным и ясным; Стервятник прекрасно понимал, что на открытой площадке перед дверью он представлял собой легкую мишень и мог быть убит, например, выстрелом в затылок. Такой выстрел был вполне по силам даже самому неопытному стрелку.
Улучив момент, скрипя зубами, он выдернул из руки короткую арбалетную стрелу. Кровь обильно увлажнила рукав рубашки и закапала на землю…
Стрела была выкрашена в черно-красные полосы. Люгер увидел эту традиционную раскраску и понял, что его жизнь может оборваться гораздо раньше, чем он предполагал. Его приняли за осквернителя могил, и он попал в заранее подготовленную засаду. Люгеру намеренно нанесли легкое ранение, а это означало, что его собирались подвергнуть травле.
…Все эти бесполезные рассуждения заняли доли секунды, а потом Стервятник долго метался среди могил, пытаясь определить возможное направление бегства и местонахождение нескольких охотников за двуногой дичью. Их крики доносились отовсюду, а стрелы трижды пролетали в опасной близости от его головы. Судя по всему, загонщики пока просто играли с ним. Но молитвы беглеца все же были услышаны.
Быстро сгустились сумерки. Преследователи были вынуждены зажечь факелы, и это оказалось на руку Стервятнику. Он крался в глубоких чернильных тенях, пытаясь проскользнуть сквозь сжимающееся кольцо огней, но потом до его слуха донесся лай собачьей своры, и Люгер понял, что игры закончились.
Он предпочел не тянуть до того момента, когда псы растерзают его в клочья, поднялся во весь рост и бросился бежать, каждую секунду ожидая удара стрелы в спину.
Но жертва была обречена. Слот представлял собой слишком хорошую мишень и, кроме того, не мог быстро передвигаться по извилистым и неровным кладбищенским тропам. Люгер задыхался от прерывистого бега, его голова гудела от потери крови, лицо было исцарапано низко свисавшими ветвями деревьев, а руки истерзаны острыми гранями камней…
Лай собак, обезумевших от запаха крови, раздавался все ближе, и Стервятник понял, что у него остался единственный шанс. Он не мог лететь с пробитым крылом, но зато мог бежать намного быстрее и стать гораздо менее заметным.
…Почти загнанный человек с искаженным от боли лицом исчез за мраморной скалой, служившей кому-то надгробным камнем, и спустя несколько секунд ее окутал жирный черный дым. Когда дым рассеялся, из-за скалы выскочил серый кролик, прижимавший к телу окровавленную переднюю лапку, и длинными прыжками понесся к кладбищенской ограде, преследуемый сворой охотничьих псов…
Глава тринадцатая
Советник гагиус
Кролик дожидался наступления темноты в старом заброшенном парке на окраине Элизенвара. Его шкурка блестела от ледяного дождя, сыпавшего с рассерженных небес. Кролик тяжело дышал; его тело судорожно вздрагивало, рана все еще сочилась кровью…
Он едва ушел от преследовавшей его своры, запутав следы и затерявшись в лабиринте старой очистной системы. Окончательно он поверил в свое спасение только тогда, когда охотники были вынуждены отозвать псов, нарушивших границу города. Но сейчас Люгеру в теле кролика грозила новая опасность — бездомные бродяги и уличные собаки. Кролик нашел место, которое, как он надеялся, не посещали ни те, ни другие.
Люгер отдавал себе отчет в том, что теперь уже вряд ли сумеет вернуться в свое поместье, но у него еще оставался шанс добраться под покровом темноты до убежища, каким мог послужить дом Люрта Гагиуса. И даже это было гораздо легче сделать кролику, чем обнаженному человеку…
Он сидел, притаившись в углу старого полуразрушенного бассейна, и терпеливо ждал ночи, пугливо прислушиваясь к вечерним звукам и стараясь не провалиться в гибельное беспамятство.
Советник Люрт Гагиус готовился отойти ко сну в бело-лиловой спальне.
Он захлопнул книгу одного из самых известных гарбийских поэтов, присланную ему с дипломатической миссией, и зевнул с самодовольным видом человека, вполне удовлетворенного прошедшим днем. Он не любил литературу любого рода, но почитал своим долгом быть знакомым с нею из соображений престижа.
Чувства, выражаемые поэтами, и даже сухие творения летописцев казались ему чрезмерно выспренными и крайними; в его раз и навсегда утвердившемся мирке им не было места. Гагиус наслаждался собственным тихим и непоколебимым благополучием, приятными путешествиями, размеренными буднями, вкусной едой, а также любовью без раздражающих страстей и особых потрясений. Ему были неведомы сомнения, меланхолия, отчужденность. Он сделал прекрасную партию; нежные чувства его юной супруги были подкреплены солидными доходами ее семейства.
К хаотическому образу жизни некоторых своих знакомых Люрт испытывал что-то вроде брезгливости, а любые, хоть сколько-нибудь значительные перемены могли лишь напугать его… Словом, советник Гагиус был во всех отношениях приятным человеком и никогда не прибегал к таинству превращений. Поэтому даже весьма отдаленная спокойная старость казалась ему в высшей степени заманчивым завершением земного пути.
…Некоторое время он наблюдал за своей юной шестнадцатилетней женой Лоной и затем запечатлел на ее челе нежный поцелуй. Но не более — сегодняшняя ночь не была ночью любви. Их полугодовалый ребенок находился в умелых заботливых руках пожилой кормилицы, и Гагиус приготовился без помех отдаться во власть сновидений. Поэтому он был крайне раздосадован, услышав донесшийся снизу неясный шум…
Когда ночь наконец опустилась на столицу Валидии, кролик выбрался из своего укрытия и запрыгал к центру города.
Большую часть времени ему приходилось двигаться под прикрытием заборов, по трубам водостоков, через тесные проходные дворики, минуя людные улицы и оживленные перекрестки. Иногда он возвращался, встретив непреодолимое препятствие, и искал новый путь к цели, пока не оказался на тихой улице, застроенной добротными и несколько тяжеловатыми особняками.
Подобравшись как можно ближе к дому Гагиуса, выделявшемуся изображением фамильного герба на чугунных решетках окон и ограды, Люгер был вынужден сделать то, без чего уже нельзя было обойтись, хотя он и рисковал при этом своей репутацией.
Тело кролика исчезло в основании дымного столба, тотчас же размытого ветром и дождем. Из дымного облака появился человек — голый, замерзший, измученный бегством, лишившийся оружия и одежды. Одна его рука была коричневой от запекшейся крови. Рана снова открылась после превращения и сильно кровоточила.
Выскользнув из подворотни, Стервятник из последних сил перебежал улицу, поднялся по широкой каменной лестнице и постучал в дверь дома, излучавшего благополучие и основательность.
Не обращая ни малейшего внимания на ругань и проклятия Люгера, невозмутимый слуга с каменным лицом долго и подозрительно изучал его через маленькое окошко, расположенное рядом с дверью, после чего наконец отворил.
Слот ввалился в теплый коридор, пропахший запахом горящих в камине поленьев, и интерьер поплыл у него перед глазами, слившись в несколько разноцветных полос. Чьи-то размытые лица возникли на краю туманного облака, затягивавшего мир, и, сделав еще три шага, Люгер рухнул на пол, сопровождаемый испуганным женским визгом.
Стервятник очнулся на кровати в спальне с высокими окнами, затянутыми темно-зелеными портьерами. Он был укрыт теплым пледом, его раны были аккуратно перевязаны, царапины и неглубокие порезы обильно смазаны целебным бальзамом. Справа от него уютно потрескивал огонь в камине; ласковый сумрак не раздражал глаза.
Некоторое время Слот лежал, вспоминая, где он находится. Гравюры на стенах и кое-какие детали обстановки помогли ему в этом. На гравюрах были изображены озаренные лунным светом замки, и силуэты некоторых из них были ему знакомы. По-видимому, предполагалось, что такого рода изображения как нельзя лучше подходят для спален.
Пока Люгер апатично размышлял об этом, пытаясь забыть о ноющей боли в руке, дверь неслышно отворилась и в спальню проскользнула Лума, одна из служанок Гагиуса, держа в руках полную чашу какого-то горячего питья.
«О нет!» — промелькнуло в голове Стервятника, закрывшего глаза и притворившегося спящим. Но было уже поздно. Поставив чашу на прикроватный столик, Лума забралась на кровать и нежно, но требовательно поцеловала Люгера в губы.
Притворяться спящим и дальше было бессмысленно. Слот издал страдальческий стон от якобы причиненной ему дополнительной боли и, открыв глаза, уставился на лепные украшения потолка.
— Теперь мы сможем долго быть вместе, господин, — весело защебетала Лума, чуть отстранившись, но не переставая ласкать теплой ладонью грудь и живот Люгера. Потом ее влажный юркий язычок проник в его ушную раковину…
А у Стервятника был прекрасный повод поразмышлять о неисправимых ошибках молодости. Когда-то он, останавливаясь у Гагиуса, приятно проводил с Лумой время, но ни разу не дал ей повода надеяться на большее. Впрочем, Лума была женщиной здравомыслящей и извлекала из близкого знакомства с Люгером лишь сиюминутную пользу. Слот импонировал ей как мужчина, и теперь в их распоряжении было как минимум несколько дней и ночей…
— Ты выбрала подходящее время, — с мрачным сарказмом произнес Люгер. У него был вид мученика, обреченного терпеливо нести по жизни некий тяжкий груз. В его голове окончательно оформилось воспоминание о подземелье Фруат-Гойма и магистре Глане.
— Вы были очень плохи этой ночью, господин Слот, — говорила между тем Лума. — Ваше странное появление очень удивило всех слуг. А госпожу Лону даже немного смутил ваш вид, — добавила она не без лукавства.
— Надеюсь, Люрт не приглашал лекаря? — спросил Стервятник, насторожившись.
— Нет, что вы… Вы же знаете, как осторожен господин Гагиус… и как он деликатен со своими друзьями…
— Ну, если обо мне знают все слуги, деликатность Гагиуса уже не имеет значения, — отрешенно констатировал Люгер.
На хорошеньком личике Лумы промелькнула тень обиды.
— Но, господин Слот, разве у вас была когда-нибудь причина жаловаться на меня или на других слуг господина Люрта? — спросила она, поджав губы.
— Ладно, ладно, я пошутил. — Сейчас Люгеру было не до споров. Тем более что близость теплого гибкого тела Лумы несколько отвлекала его от всяких мыслей вообще и от тягостных раздумий в частности.
— Теперь вы должны поесть, — потребовала Лума, ощутив свою власть над ним. — А после я перевяжу вашу рану. Вас хотел видеть господин советник.
— Само собой разумеется, я приму его, — вяло пошутил Слот и полностью подчинился заботам служанки.
Люгер чувствовал себя уже гораздо лучше, когда спустя несколько часов в спальню вошел Люрт Гагиус, отослал Луму и плотно закрыл за ней дверь.
Лицо и фигура советника излучали оптимизм, душевное и телесное здоровье, а также веру в счастливое разрешение всех проблем, хотя и не без некоторой примеси тревоги. Люрт был достаточно умным человеком и понимал, что источник любого благополучия — борьба, и порой смертельная. Он умел быть расчетливым и беспощадным к тем, кто покушался на его благополучие. Может быть, поэтому советник без особых потерь пробирался до сих пор по опасному и полному неприятных сюрпризов лабиринту дворцовых интриг.
Люгер поприветствовал его традиционным жестом, подняв здоровую руку, а Гагиус, по своему обыкновению, сразу же перешел к делу:
— Может быть, ты объяснишь мне теперь, что все это значит?
Вопрос повис в воздухе. Стервятник лихорадочно соображал, что можно рассказать советнику о своих похождениях, а чего рассказывать не следует, чтобы тот не счел его безумцем. В отношениях со здравомыслящим Гагиусом такое подозрение означало бы в лучшем случае снисходительную иронию, а в худшем — полный разрыв. Поэтому Люгер постарался сказать как можно меньше.
— На меня напали возле собора Тилан… Четверо в масках. Мне пришлось превратиться и бежать… Потом я оказался возле твоего дома.
При упоминании о превращении на лице советника промелькнула болезненная гримаса. Он сокрушенно покачал головой, словно его бесконечно угнетала бестолковая и неустроенная жизнь Люгера. Возможно, так оно и было — никто, кроме самого Люрта, не мог бы сказать этого наверняка.
— И тебе, конечно, ничего не известно о причинах нападения? — спросил он с едва заметной иронией.
— Почему же, известно, — медленно проговорил Слот, делая первый ход в непредсказуемой и полной опасностей игре. Он внимательно следил из-под полуприкрытых век за реакцией Гагиуса. Как он и ожидал, выражение досады на лице советника сменилось готовностью выполнить свой долг, каким бы тот ни был… Пауза несколько затянулась…
— Это, конечно, женщина? — осторожно подтолкнул беседу Люрт, вращая на указательном пальце перстень с каким-то гербом. Взгляд Люгера остановился на этом перстне. Герб был вырезан в редчайшем камне из Вормарга, который, казалось, слабо сиял в полумраке спальни своим собственным, а не отраженным светом…
— Отчасти, — ответил Слот. — Но женщина — лишь повод. Кто-то начал охоту за мной, однако я, как видишь, до сих пор жив. Может быть, меня всего лишь хотят как следует попугать…
— Я могу чем-нибудь помочь? — задал советник главный вопрос.
…Позже Стервятник вспоминал, что мог бы в тот момент отказаться от помощи Гагиуса, и тогда река событий потекла бы совсем по другому руслу. Но он не сделал этого. Рана приковала его к постели, а расследование, начатое Серой Стаей, и враждебность Ганглети связывали незадачливого любовника по рукам и ногам.
Словом, он не мог ждать несколько дней и попросил Люрта о небольшой услуге. Эта услуга действительно представлялась ему тогда сущим пустяком, и сам он на месте Гагиуса оказал бы ее, не задумываясь.
Он рассказал советнику о том, как найти трактир «Кровь Вепря», и попросил отыскать там женщину по имени Сегейла или Тенес.
Читать бесплатно другие книги:
