Звезда Ада Дашков Андрей

Какие-то зелья наверняка были растворены в пище, которую ему давали, и он пытался не принимать ее, но вскоре голод брал свое, и на следующую же ночь жуткие сны возвращались вместе с отвратительным ощущением чужого неуловимого присутствия.

В конце концов он понял, что ему необходимо подчиниться любым опытам или испытаниям, которым подвергали его хозяева аббатства, если он хочет вообще когда-нибудь встретиться с генералом ордена. И все же Люгер был доволен хотя бы тем, что поступил благоразумно и не принес в монастырь своего гомункулуса.

* * *

Наконец миновало время заточения в келье, и Люгер получил относительную свободу передвижения по аббатству. Строгость и суровость размеренной жизни обители угнетали его; несколько дней он провел в тщетных попытках проложить себе дорогу к высшим чинам ордена. Его кормили, поили, допускали к молитве, однако наотрез отказывались свести с теми, кто мог бы помочь ему в устройстве встречи с Алфиосом.

По наблюдениям Слота, далеко не все обитатели монастыря были членами ордена, и отношения между последователями Шуремии и остальными монахами оказались весьма прохладными. Возможно, причиной тому было привилегированное положение ордена в лоне Святой Церкви.

Но какими бы бесплодными и бессмысленными ни были передвижения Люгера внутри древних стен, гораздо более тяжким испытанием были для него ночи, проведенные в мрачном подземелье двухэтажного здания, которое оказалось домом послушников.

Человекоподобные существа, молящиеся или сидящие неподвижно, провожали его непостижимыми взглядами своих сияющих глаз. Он никогда не видел этих полуживотных вне клеток; может быть, они были навеки заперты в подвалах. То, что он сам оказался среди них, заставляло его теряться в догадках относительно того, всех ли чужестранцев ожидал в Тегинском монастыре подобный прием и было ли это простой мерой предосторожности, направленной против возможного проникновения извне какой-либо скверны.

А гостей здесь действительно хватало. Люгер убедился в этом, наблюдая с высоких стен аббатства за каретами, подъезжавшими к подножью скал со стороны Фирдана под покровом сгущавшейся темноты. Довольно часто он встречал на монастырском подворье людей, явно нездешних и не имевших духовного звания. Иногда ему казалось, что плотные темные плащи с капюшонами скрывают даже хрупкие женские фигуры, но у него не было случая убедиться в этом.

Словом, монастырь вовсе не был обителью бежавших от суетного мира и искавших благочестивого покоя, напротив — судя по всему, здесь были собраны нити многих событий, происходивших в различных частях обитаемого мира, и чьи-то изощренные умы умело руководили исполнителями, удаленными, может быть, на тысячи лиг от аббатства. Но в чем заключалась их миссия? Была ли деятельность, внешнюю сторону которой наблюдал Стервятник, последними судорогами агонизирующей организации, пытавшейся защитить себя от могущественного восточного врага, или же проявлением торжествующей силы, не имевшей себе равных в западных королевствах?

Подобные вопросы, если они и возникали, Люгер немедленно отметал как преждевременные. Масштаб его поисков был совершенно другим. Он явился сюда в качестве тайного посланника черных магов из мира, неизвестного ему самому, и его единственной целью было найти и обменять древний талисман на жизнь женщины, спавшей среди призраков и оборотней в далеком подземелье Земмура.

…Однажды утром Люгера посетил в его келье высокий тощий монах, в манерах которого уже ощущалась определенная властность. Стервятнику снова довелось объяснять, зачем он пришел в монастырь.

На жестком костлявом лице монаха, хранившем следы излишеств, которые имели место в молодости, не отражалось никаких чувств. Он остался так же равнодушен к проявленной Люгером твердости — тот наотрез отказывался назвать настоящую причину, побудившую его искать встречи с генералом ордена. Монах заметил только, как бы между прочим, что признание могло бы быть получено и менее гуманными способами, чем дружеская беседа.

Вообще-то беседа была далеко не дружеской, и все же Слоту удалось добиться от монаха обещания доложить о человеке по фамилии Люгер, что должно было многое сказать Алфиосу.

Но прежде тощий монах устроил ему встречу с аббатом Кравиусом, и Стервятник с каким-то тоскливым предчувствием понял, что ни тот, кто согласился стать посредником, ни сам Кравиус не являются членами ордена.

* * *

Аббат принял его в собственном доме, обстановку которого трудно было назвать монашеской. Но Кравиус и не давал обетов, обязательных для нищенствующих орденов, и мог позволить себе некоторые излишества. Обилие смазливых послушников, прислуживавших в доме, наводило на подозрение, что настоятелю были не чужды и некоторые противоестественные наклонности. Люгер заранее проникся к местному пастырю глубокой антипатией, и последующие события подтвердили его правоту.

Кравиус оказался жирным типом, толщину которого была не в силах скрыть даже просторная ряса, богато расшитая золотыми нитями. Обвисшие щеки покоились на воротнике, а обрюзгшее лицо было покрыто слоем слипшейся пудры. Пот обильно стекал с висков настоятеля, оставляя на щеках серые дорожки.

Но все это Люгер заметил позже. Сначала ему показались особенно странными глаза аббата, принимавшего гостя в библиотеке. Кравиус смотрел на него из тени, расплывшись в огромном кресле, в котором могли бы поместиться два худых человека. Стервятник встретил взгляд его тусклых безжизненных глаз, лишенных белков, и испытал нечто вроде шока.

— Подойди ближе, сын мой, — проговорил настоятель чересчур сладким голосом, в котором звучала нескрываемая фальшь.

Люгер остановился в трех шагах от кресла, и в этот момент глаза Кравиуса внезапно изменились, вспыхнув резким отраженным светом.

Метаморфоза поражала в первое мгновение, затем Слот обнаружил разгадку: зрачки и ресницы, которые он видел до этого, были со всей тщательностью и в мельчайших подробностях вытатуированы на веках аббата. Стоило тому опустить веки, как место живых и недобрых глаз занимали мертвые, неподвижные и необъяснимо отвратительные зрачки. Люгер пытался рассмотреть их, но теперь это было невозможно…

Как пугающее знамение предначертанного зла всплыло в памяти Люгера одно из предупреждений Слепого Странника: «Бойся нарисованных глаз…»

Кравиус, казалось, наслаждался очевидной растерянностью гостя. Его влажные губы сложились в узкую улыбку. Моргал он очень редко, поэтому только быстрое движение теней напоминало теперь о его странном украшении. Впрочем, Люгер не сомневался в том, что нарисованные глаза имеют иное, более зловещее предназначение.

— Генерал Алфиос болен и вряд ли сможет принять тебя, — проговорил наконец Кравиус. На этот раз его голос оказался совершенно бесцветным.

— Я могу подождать, — сказал Люгер, хотя это было последним из его желаний. Известие о болезни Алфиоса неприятно удивило его, но он постарался скрыть свое замешательство.

— Болезни такого рода часто кончаются смертью, — лениво объяснил настоятель без тени огорчения. Теперь Слот хорошо понимал причину его «равнодушия»: Кравиус, который мог бы быть единоличным хозяином аббатства и духовным управителем провинции, по причине присутствия высших сановников привилегированного братства находился на вторых ролях и оставался фигурой малозаметной.

— Но тебе повезло, — продолжал Кравиус. — Я готов принять на себя часть груза, который слишком тяжел даже для здорового человека. Все мы — смиренные слуги Святой Церкви и равны перед Господом… Поведай мне о своих заботах, и я сделаю так, что ты останешься весьма доволен.

— Мои заботы не имеют отношения к святым делам, — быстро и дерзко ответил Люгер. Его не покидало ощущение, что он вовлечен в бессмысленный фарс. Кравиус не скрывал от него своего презрения, игра аабата была слишком уж прозрачной, а фразы даже не казались лицемерными.

Слабая попытка купить Люгера, видимо, была предпринята на всякий случай, просто по привычке. Во власти настоятеля было помешать гостю встретиться с Алфиосом, но, совершенно неожиданно для Слота, Кравиус поступил совсем иначе. Стервятник почуял неясную угрозу, когда аббат вдруг сказал, зевая:.

— Что ж, многогрешный сын мой, тогда ступай. О тебе доложат генералу. Похоже, посетители вроде тебя действительно предназначены именно ему.

В последних словах аббата явно содержался некий зловещий смысл, недоступный пока пониманию Люгера. Кравиус смежил свои жуткие веки, как будто посторонний, находившийся в библиотеке, совершенно перестал его интересовать…

Стервятник не торопясь покинул дом настоятеля. Только что закончившийся разговор не выходил у него из головы. Встреча оказалась слишком непродолжительной, и столь незначительному гостю удалось добиться своего с неправдоподобной легкостью. На первый взгляд Люгеру все сошло с рук — чрезмерная таинственность, наглость, явная приверженность к враждебному лагерю. Объяснение этому могло быть только одно: аббат Кравиус тоже затеял с ним какую-то неведомую игру.

Тощий монах, костлявый, как сама Смерть, ожидал Люгера во дворе.

С ним был человек в черной сутане — судя по всему, один из офицеров ордена.

Аудиенция у генерала была назначена на девятый час следующего дня.

С большой неохотой Стервятник снова вернулся в свою мрачную келью. Той ночью ему снились мертвые зрачки аббата Кравиуса, нарисованные на черном полотнище пустоты.

Глава девятнадцатая

Черный корабль

Апартаменты генерала ордена находились в северной, наименее доступной и самой величественной из башен, нависавшей над головокружительным обрывом, под которым ревели океанские волны. Монастырские стены врезались в ее грани, но сама башня была намного выше их и безраздельно господствовала над остальными постройками.

Сюда уже не было доступа случайным посетителям из числа монахов; почти незаметные, но вездесущие слуги ордена охраняли входы и внутренние помещения резиденции от непрошеных гостей. Наверняка здесь было немало разнообразных ловушек, не считая возможного влияния белых магов, на которое намекал магистр Серой Ложи. Люгеру стало ясно, что он действительно попал в главное и хорошо защищенное логово сильной организации.

Его сопровождал монах в черной сутане, которого слуга при входе в башню почтительно назвал лейтенантом. Этого человека Слот уже видел возле дома аббата, но сейчас, при свете дня, впервые рассмотрел его лицо.

Оно было отмечено печатью властности, однако фанатический блеск в глазах выдавал некоторую ограниченность безусловно преданного ордену офицера.

Этот человек почти наверняка был беспощаден и опасен, как вообще бывают опасны люди, руководствующиеся не логикой жизни, а своими окостеневшими убеждениями. Во всяком случае, орден должен был высоко ценить таких слуг…

На нижнем этаже башни Люгер и лейтенант стали участниками странного ритуала, который протекал в присутствии еще двух офицеров и старца-альбиноса с волосами до пояса, в которые были вплетены белые ленты. Смысл ритуала в общем был недоступен непосвященному, но наверняка это действо имело целью нечто вроде очищения и выявления скрытой скверны.

Стервятник и лейтенант ордена сняли свои одежды, а также кольца и перстни и остались нагими. Затем комнату заполнил багровый туман, в котором фигуры людей превратились в лиловые тени. В этом тумане к Люгеру подкрался альбинос и нарисовал острием серебряного жезла какие-то знаки на его теле. Слот ощутил судорожные подергивания и слабые удары, словно комок ледяного студня болтался где-то внутри.

Затем он с нарастающим ужасом увидел, что на его груди вздувается пузырь, наливающийся густо-малиновым цветом. Стервятник поднес к нему руку, но пальцы беспрепятственно прошли сквозь пузырь и коснулись неповрежденного участка кожи. Это несколько успокоило Люгера, а потом пузырь лопнул, и крылатая черная тень вырвалась из его груди, которая только казалась вскрытой ему самому, заметалась под огненным взглядом беловолосого старца и исчезла в багровом тумане.

Тень была почти неразличима и стремительно передвигалась; Слоту даже почудилось, что он услышал очень слабый, но страшный крик какого-то существа, может быть, птицы. В то же мгновение, впервые за много дней, он ощутил нечеловеческую легкость, словно избавился от тяжких земных забот. Все зло мира показалось ему не более чем выдумкой слепцов, а гнетущее наследие Фруат-Гойма — действительно кошмарным сном.

Золотистое сияние исходило от фигуры альбиноса, и Люгер заметил, что такое же сияние исходит от его собственной кожи. В этом сиянии преобразился даже облик Стервятника: исчезли тени в глубоких впадинах глазниц, и зеленые глаза засверкали чистым незамутненным блеском; каждый пепельный волос на голове отделился от остальных, и голубые огни вспыхнули внутри этого вспененного облака…

Люгер ясно видел, как рассасываются старые шрамы на теле; его наполнила пьянящая и в то же время невероятно успокаивающая сила, безразличная к любым влияниям извне. Время прекратило свой бег, пространство стало абсолютно прозрачным: в голубом бесконечном океане, которым была Вселенная, поплыли призраки звезд…

* * *

Возвращение к реальности оказалось разочаровывающим и противоестественным, как обратное превращение чудесного цветка в сморщенное семя, тонущее в грязи. Багровый туман истек в отверстия, забранные бронзовыми решетками; в привычном, сжавшемся до размеров комнаты пространстве проступили из полумрака силуэты человеческих фигур. На телах людей стали заметны прежние изъяны, как и шрамы на теле самого Люгера.

Лейтенант ордена быстро оделся и приказал Стервятнику сделать то же самое. В его глазах не осталось и следа пережитого экстаза. Впрочем, и Люгер забыл о ритуале удивительно быстро, словно человеческая память не являлась достаточно подходящим вместилищем для подобных вещей.

Пока он одевался, старик-альбинос пристально смотрел на него. В его взгляде была странная смесь отвращения, пренебрежения и удивления, как будто присутствие Слота оказалось здесь совершенно неуместным и назойливым, но в то же время неизбежным.

Это было уже слишком. Маска всеведения всегда чрезвычайно раздражала Люгера. Он дерзко подмигнул старцу на прощание и покинул ритуальную комнату вслед за лейтенантом.

Тот провел его через множество помещений, пустых и заставленных роскошной мебелью, по лабиринту лестниц и переходов, мимо темных комнат, в которых тлел холодный белый огонь, и сквозь туннели с переливающимися стенами, будто сделанными из вязкой смолы… В конце концов они оказались, насколько мог судить Люгер, в самой верхней части башни.

Огромный полутемный зал, ориентированный по четырем сторонам света, был их целью. На север, запад, юг и восток выходили арки из белого эворийского мрамора, а за ними обнаруживались коридоры со сводчатыми потолками. Коридоры заканчивались большими зеркалами в два человеческих роста, в каждом из которых отражалось противоположное зеркало и, соответственно, бесконечная последовательность самоповторений. Таким образом, каждое зеркало уводило в иллюзорный туннель, как бы продолжавшийся внутри непоколебимых стен башни.

Странность, присущая этим зеркалам, заинтересовала Люгера больше, чем любые другие чудеса башни. Зеркальные поверхности казались то мутными, то подернутыми рябью, словно обдуваемые ветром озера; часто изображения в зеркалах вообще не соответствовали тому, что находилось перед ними, а порой они становились чистыми и прозрачными, как горный хрусталь, и тогда не отражали вообще ничего, кроме нежнейшей голубизны. Но большую часть времени они выглядели все же как обыкновенные зеркала, и в каждом из них можно было видеть уходящую в бесконечность анфиладу полутемных залов.

— Я привел человека, о котором докладывал Вашей Святости, — провозгласил лейтенант, остановившись у края белого круга в центральной части зала. Акустика здесь была превосходной. Голос офицера прозвучал громко, отчетливо и канул в тишину без малейшего эха…

Люгер вглядывался в полутьму, господствовавшую в глубине помещения, чтобы увидеть того, к кому были обращены эти слова, но увидел только нечто вроде ложа из драгоценного сандалового дерева, стоявшего на возвышении из полированного камня.

— Подойди ко мне, Люгер, — раздался голос, хорошо знакомый Стервятнику и в то же время неуловимо изменившийся.

Слот вступил в белый круг и ощутил внезапную тяжесть, навалившуюся на его плечи. Он приостановился в недоумении, но лейтенант сделал нетерпеливый жест рукой, и Люгер двинулся к центру круга.

По мере приближения к каменному возвышению сопротивление невидимой среды возрастало, словно воздух сгущался и превращался в вязкий кисель. Когда Слот увидел Алфиоса, сопротивление достигло такой степени, что Люгер, несмотря на любые усилия, уже не смог бы преодолеть разделявшее их расстояние в несколько шагов.

Но Люгер и так остановился как вкопанный. Его поразила перемена, произошедшая с Алфиосом.

Вместо цветущего, полного сил мужчины, каким он помнил старого друга своего отца, на мрачном предсмертном ложе возлежал глубокий старик в генеральской мантии, искрившейся серебристо-черным мехом. И хотя на изможденном лице генерала еще можно было увидеть следы укрощенных страстей, фигура сохраняла стройность, а лицо — гордое и слегка надменное выражение, которое когда-то бесило женщин и неудачливых конкурентов, черви необратимого гибельного разложения уже пожирали это тело и эту, когда-то мятежную, душу.

Холеное лицо превратилось в подобие восковой маски, пожелтевшая кожа туго обтягивала череп, глубоко ввалившиеся глаза, черные, как норы в земле, были окружены лиловыми тенями.

В глазах Алфиоса Люгер прочел не что иное, как тщательно подавляемый страх. Это было необъяснимо, чудовищно, но Стервятник не мог ошибаться.

Однако хуже всего был запах тления, исходивший от лежавшего перед ним ЖИВОГО человека. Ни с чем подобным Слоту еще не приходилось встречаться.

— Да, мой мальчик. — Алфиос сделал слабую попытку улыбнуться, и Люгер увидел руины, оставшиеся от его зубов. — Такова плата за превращения. Пожалуй, не следовало бы оскорблять цветущую молодость подобным зрелищем, поэтому закончим поскорее. Зачем ты хотел видеть меня?

Стервятник обернулся и посмотрел на лейтенанта, все еще стоявшего за пределами белого круга.

— Ступай, Ралк, — приказал тому Алфиос, правильно истолковав взгляд Люгера.

— Вы уверены, что я могу оставить вас вдвоем, Ваша Святость? спросил офицер издали. При этом его глаза по-прежнему неотрывно следили за каждым движением гостя, словно глаза сторожевого пса. Теперь в них зажглось недоброе пламя…

— Я ценю твою преданность, Ралк, — устало проговорил Алфиос. — Я давно знаю этого человека, и ты тоже узнал о нем все, что хотел, не так ли?

— Да, генерал.

— Тогда оставь нас, — бросил Алфиос уже гораздо жестче.

Люгер проследил за тем, как дверь, через которую он вошел в зал, закрылась за Ралком, и снова повернулся к генералу. И хотя Слот презирал чрезмерно откровенные проявления чувств, а к Алфиосу никогда не испытывал особой привязанности, ему все же захотелось коснуться руки этого человека. А тот рассматривал его с возрастающим отчуждением, сожалением, скорбью и тем же необъяснимым страхом, словно вестника недобрых перемен или единственного свидетеля собственных чудовищных преступлений.

— Я хотел бы стать слугой ордена, — сказал Люгер не слишком уверенно. — У меня большие неприятности в Элизенваре. Здесь — мое последнее убежище.

Он полагал, что будет не лишним напомнить таким образом генералу о прегрешениях его собственной молодости.

— Ты лжешь, мой мальчик, — сказал Алфиос с убийственным спокойствием. — Ты ведь пришел не за этим. Я понял это сразу, как только услышал о тебе. Неужели ты думаешь, что мог бы добиться встречи со мной, если бы я сам не пожелал этого?.. Я знаю, зачем ты появился здесь…

Люгер застыл, оледенев.

Когда пауза стала нестерпимо долгой, Алфиос еле слышно произнес тихо:

— Ты пришел за Звездой Ада…

Стервятник ожидал чего угодно, только не этого. Ему показалось, что потолок медленно опускается на его голову. Пламя далеких свечей заколебалось, словно кто-то тяжело выдохнул во тьме. Взгляд Люгера увяз в черных зрачках Алфиоса, и он едва заметно кивнул. После этого на лице старика возникла злобная и мстительная ухмылка.

— Знаешь, почему ты еще жив? — Генерал задал вопрос, который уже несколько раз задавал себе и сам Люгер. Алфиос поманил его рукой, и Слот послушно приблизился к каменному возвышению, не замечая того, что сопротивление невидимой субстанции исчезло. Лицо генерала вдруг оказалось очень близко от его лица, и Люгер ощутил сильный запах разложения.

— Потому что я несу в себе такое же проклятие…

Стервятник еще ничего не понял, хотя это откровение заставило его содрогнуться. Бесконечно тягостное влияние, которое источали умирающее тело и мозг Алфиоса, было красноречивее всяких слов. Люгер впервые заметил в его доселе тусклых глазах огонек безумия.

Старик с трудом приподнялся и сел, свесив ноги, на краю ложа. Слот увидел его ступни с фиолетовыми ногтями. Алфиос потянул за один из плетеных шнуров, свисавших из темноты рядом с ложем, и Люгер посмотрел туда, куда был устремлен взгляд генерала.

Спустя некоторое время перед одним из зеркал возникла фигура в белом. Человек был не так уж стар, но сильнейшее напряжение, в котором он, видимо, находился почти постоянно, заметно приблизило его к преждевременной смерти. Черты лица были смазаны и неопределенны, но глаза лихорадочно блестели, словно в них отражалось нездешнее солнце. От этих глаз исходила магическая сила, сравнимая с той, которую Люгер ощутил в присутствии магистра Глана.

Перед ним предстал прекрасный образец существа, целиком посвятившего себя служению неведомым целям ордена и принесшего на алтарь этого служения свою ужасающе короткую жизнь, — один из белых магов-защитников, противостоявших внешнему злу и оберегавших цитадель от вторжения Тех, Кто Прислуживает Ночи. Маги-защитники умели делать только это, и их союзниками были Слуги Дней.

Их всегда было четверо, этих магов, защищавших своего генерала и Звезду Ада от губительных влияний и нападения с четырех сторон света. Из поколения в поколение передавались их сверхчеловеческие способности, иногда, впрочем, больше похожие на самоубийственный и бессмысленный самообман. Но не Люгеру было теперь судить об этом.

— Альпик! — крикнул Алфиос изменившимся голосом. — Открой северные врата!..

Ни один мускул не дрогнул на лице человека в белом, только неестественное сияние глаз стало еще более ярким.

— Ты хочешь сделать это в присутствии непосвященного? — послышался его тихий и неожиданно слабый голос. — Может быть, приближение смерти лишило тебя разума?

— Клянусь Богом, ты умрешь еще раньше, если ослушаешься приказа! Или ты лучше меня знаешь о том, что совершается во благо ордена?!.

— Я усомнился, Ваша Святость, — прошелестел бессильный голос.

— Открой врата!!! — страшно закричал Алфиос, и внезапный ветер ударил в Альпика, заставив того отступить на шаг.

Маг безмолвно склонился перед генералом, и Люгер никогда больше не видел нестерпимого блеска его глаз.

* * *

Когда Альпик удалился, зеркало, перед которым он стоял, подернулось рябью, исказившей отражения, задрожало и исчезло. На его месте совершенно неожиданно для Люгера открылся зияющий провал в стене башни, обращенной к северу. В то же мгновение тишина и покой этого места были нарушены.

Неистовый рев океана и влажный холодный воздух ворвались в помещение, а ветер разом загасил свечи. В наступившей тьме Стервятник ошеломленно смотрел на открывшиеся врата и увидел за ними стремительно несущиеся по небу рваные тучи, края которых серебрил Глаз Дьявола, сиявший где-то на юге.

Слот вошел в башню утром и, казалось, с тех пор минуло не так много времени, но сейчас снаружи была бурная ночь.

Алфиос устремился к провалу, забыв о своей немощности; сильнейший ветер рвал с его плеч мантию и хлестал старика ледяными плетями. Несмотря на это, безумец забрался на самый край каменного карниза, обнаружившегося после исчезновения зеркала, и Люгер услышал сквозь шум бури его зов.

Он пошел на этот зов и остановился рядом с Алфиосом в шаге от края карниза. Отсюда, наклонившись, можно было увидеть уходящую вниз стену башни, узкий скалистый уступ под ней и черно-белый хаос рвущейся пены над бушующими волнами.

Горизонт был неразличим во мраке. Только тучи неслись с северо-запада, словно испуганная стая бесформенных демонов. Холодный ветер пробирал до костей. Люгер посмотрел на голые ноги Алфиоса, посиневшие от холода, и понял, что старик уже ничего не чувствует.

— Здесь нас никто не услышит, — сказал генерал, но Слот скорее угадал эти слова по движениям губ. Он то и дело порывался поддержать старика, на котором мантия вздувалась, как парус под ударами взбесившейся стихии. Алфиос балансировал на краю головокружительной пропасти с безразличием сомнамбулы и с удивительной ловкостью избегал рук Стервятника, хватавших воздух. Потом он все же склонился к Люгеру и прокричал тому прямо в ухо:

— При Ралке я вспомнил о превращениях… На самом деле это — колдовство. Хотя и превращения тоже… Не хотелось бы подыхать с погубленной душой и забрать тебя с собой в Ад…

Люгер мельком подумал о том, что для безумца старик изъясняется удивительно связно. Потом он вдруг перестал слышать рев бури, и голос генерала отчетливо зазвучал в наступившей тишине. Было похоже, что Стервятник вдруг стал глух, но глух только к определенным звукам. Как видно, Алфиос тоже не терял времени даром с тех пор, как удалился из Элизенвара.

— Чернокнижники Земмура все-таки настигли меня, — рассказывал тот. — В последнее время в своих снах я вижу себя лежащим среди черных и лиловых цветов с одуряющим запахом. Их лепестки колышет неощутимый ветер, а ко мне подкрадывается беспричинное удушье…

(Тут потрясенный Люгер вспомнил портрет Алфиоса в раме, увитой живыми черными цветами с действительно удушливым ароматом, — магический атрибут, находившийся во многих сутках пути отсюда, в исчезнувшем склепе Гадамеса.)

— …Поляна, на которой я лежу, не имеет границ, и цветы тонут во мраке. Их слишком много, и запах наполняет пространство. Эти цветы по каплям пьют из меня жизнь… И все время кричит какая-то птица…

Не находя слов, Стервятник молча смотрел на истерзанного долгой мукой старика.

— Слушай внимательно, Люгер, — Алфиос внезапно резко переменил тему. — Неужели ты мог подумать, что ты — первый из приходивших за Звездой Ада? Целое тысячелетие продолжается охота земмурских оборотней за этим талисманом, но теперь она подходит к концу. Тысячу лет они ждали рождения чудовищ вроде меня… и тебя… Извращенные мозги и растленные души… Интересно, что они предложили тебе? Власть? Золото? Женщину? Или просто жизнь?.. Когда-то и я выбирал… И твой отец тоже…

— Что?! — До этой секунды Люгеру казалось, что он уже готов ко всему, но после упоминания об отце понял: скоро придется прикоснуться к тайнам, о существовании которых ему лучше было бы вообще не знать.

Глядя на него с холодной безжалостной улыбкой, Алфиос продолжал:

— Не понимаешь?.. Твой отец был тайным слугой оборотней из Фруат-Гойма. Не знаю, какой выбор ему предложили, но сам факт твоего рождения и его исчезновения говорит о многом…

Люгеру вдруг нестерпимо захотелось силой заставить старика рассказать все, но секундой позже он понял, что его попытки будут бессмысленными — Алфиос не испытывал боли и уже не боялся гибели. Генерала приводило в ужас только одно — непреодолимое мистическое влияние, исходившее из далекого подземелья, от которого не избавляла и сама смерть.

— Я был малодушнее, чем ты, Люгер, — неожиданно покаялся Алфиос. — Я пожертвовал любовью и неутолимой жаждой своей грешной души. Я не стал разрушителем. Все эти годы я был псом, охраняющим Звезду, потому что уверовал в смысл своей жертвы. Бедный идиот! Здесь полно таких глупцов. Жалкий выбор, жалкие судьбы… Хочешь увидеть ЕЕ? Хочешь увидеть то, что способно уничтожить этот проклятый мир?! — закричал вдруг генерал и схватил Слота за одежду своими старческими руками, в которых обнаружилась агонизирующая сила.

На мгновение Люгеру показалось, что Алфиос хочет увлечь его с собою в пропасть. Но тот распахнул мантию, открыв взгляду Стервятника свое иссохшее тело.

Ветер отбросил Алфиоса к стене, и Люгер увидел источник тусклого красного света, оживающий в центре его обнаженной груди, словно яйцо, отложенное в гнезде из человеческой плоти.

Но это было что угодно, только не яйцо. Скорее Звезда Ада была похожа на гигантскую каплю свежей крови, выдавленную из тела Алфиоса и покоившуюся внутри оправы из черного металла. Пурпурные лучи, исходившие из этой капли, окрашивали багровым налетом бледную кожу и серебристо-черный мех его мантии. В полированный металл оправы были углублены какие-то символы, расположенные по кругу с неравными промежутками.

— Знаешь, что это? — спросил Алфиос, проводя пальцем по неведомым знакам на оправе. — Это надпись на древнем языке, обессмыслившая все, в том числе твой приход, мой выбор и всю мою ничтожнейшую жизнь. Это то, что навеки поразило мою душу и уже не позволит мне умереть в мире с самим собой… Четыре тысячи лет, как забыт этот язык; четыре тысячи лет прошло с тех пор, как был утрачен ключ к этой надписи, и целую тысячу лет безумцы вроде нас с тобой отправлялись на поиски талисмана… Жалкие обманутые твари…

Люгер не верил своим глазам: Алфиос плакал… Ветер почти сразу осушал его слезы, но все же старик, несомненно, рыдал, стоя на узком карнизе неприступной башни в самом сердце своих собственных владений.

Стервятник чувствовал, что недолго еще сумеет продержаться здесь — руки и ноги онемели от холода. Однако генерал не замечал леденящего ветра. В лихорадочном возбуждении он продолжал:

— Совсем недавно я нашел в библиотеке аббатства древний манускрипт, посланный мне не иначе как самим Дьяволом. Его переплет был сделан из человеческой кожи, а каждая вторая страница написана кровью… Но тебе, наверное, не терпится узнать, что означают эти символы? — палец Алфиоса опять погладил оправу зловещего талисмана.

Люгер понимал, что ответа не требуется. Генерал решил идти до конца:

— Все дело в том, что Звезда Ада — лишь половина вечной загадки. Надпись на ней гласит: «Когда меня проглотит Небесный Дракон, мир вернется к своему началу». Начало мира — это и его конец, но что такое Небесный Дракон? Этого не знает никто из живущих, а без Небесного Дракона Звезда Ада — всего лишь красивая игрушка…

* * *

…Как завороженный смотрел Люгер на кровавую каплю, наливавшуюся рубиновым светом. Вдруг в небе вспыхнул и упал на башню ярчайший белый луч, который выхватил из тьмы бескровное лицо Алфиоса, застывшего с искаженным от ужаса ртом. На секунду луч ослепил и Стервятника; инстинктивно тот отодвинулся в тень, но успел заметить, что луч падает сверху, из середины гигантской неразличимой тени, висевшей в воздухе чуть ниже рваной пелены облаков.

Дальнейшие события заняли всего несколько мгновений, но Слот хорошо запомнил каждую деталь стремительно разыгравшейся драмы.

Какая-то тварь, кричавшая по-звериному и похожая на уродливого крылатого человечка с собачьей мордой, метнулась откуда-то сверху и вцепилась когтистыми лапами в мантию Алфиоса. Люгер не успел сделать и шага, прежде чем тварь бросилась с карниза, увлекая старика за собой. Леденящий душу крик был тотчас же поглощен ворвавшимся в уши Стервятника воем ветра и оглушительным ревом волн.

Луч переместился вниз, к месту падения двух тел, а Люгер, забыв об опасности, встал на колени и склонился над краем карниза. В круге белого света он увидел тело генерала, распростертое на узком скальном уступе с неестественно вывернутой головой. Камни вокруг тела были забрызганы кровью. Уродливая тварь сидела на животе мертвеца со сложенными крыльями и терзала своими когтями человеческую плоть. Потом в ее скрюченных пальцах засверкало пурпурное пламя, и Люгер понял, что она вырвала из груди Алфиоса Звезду Ада.

С торжествующим криком крылатый убийца прыгнул с уступа и, едва не коснувшись волн, стал набирать высоту. Теперь Стервятник увидел цель, к которой тот направлялся.

Слепящий белый свет, в котором тело лежащего внизу генерала казалось восковой фигурой, падал с огромного черного корабля, висевшего в воздухе с убранными парусами. По обе стороны высоких бортов поднимались и опускались, совершая мерные взмахи, два крыла, похожие на крылья летучей мыши, но в сотни раз большие. Ни одного проблеска света не было видно на этом корабле, кроме единственного мертвенно-белого луча, падавшего откуда-то с кормы.

Клочья ядовитого тумана, дремавшего в пропастях вокруг скал, протянулись к твари, похитившей талисман, но крылатый убийца легко уворачивался от них, словно штормовой ветер не был ему помехой. Вдобавок белый луч с корабля скользил по жадным языкам тумана и обращал их в ничто. А потом тварь уже поднялась слишком высоко, чтобы стать уязвимой для магии, все еще защищавшей башню с юга, запада и востока.

Белый луч внезапно погас, и Люгер ясно увидел немыслимый корабль, плывущий на фоне облаков, посеребренных ночным светилом. Чудовищные крылья, как пустые рукава черного дьявольского плаща, бесшумно двигались во тьме, а верхушки накренившихся мачт терялись в облаках…

Крылатая тварь наконец достигла корабля и слилась с его тенью. На мачтах вздулись темные пузыри парусов и, подгоняемый попутным ветром, посланец неведомых сил устремился на юго-запад. Вскоре черный корабль исчез за стеной башни, и Люгер остался наедине с изувеченным трупом Алфиоса.

Следуя вполне определенным и логичным соображениям, Слот сбросил с себя одежду и стал произносить слова заклинания. В любом случае в монастыре его не ждало ничего, кроме более или менее мучительной смерти. Неотвратимо должна была последовать месть ордена, но эта опасность казалась гораздо более отдаленной…

Из облака жирного дыма, окутавшего карниз, упал к пенящимся волнам огромный белый стервятник и, едва не разбившись о стену башни, расправил широкие крылья.

Воспользовавшись тем, что северные врата по-прежнему были открыты, он взмывал все выше и выше, ускользая от тянувшихся за ним языков ядовитого тумана, и поднимался над острыми пиками скал. Жестокий ветер играл с ним, как с сорванным листом, и все же неминуемо сносил на юг, вслед за растворившимся в ночи черным кораблем.

Побег Люгера из монастырской башни оказался успешным, но он не видел и не мог видеть того, что из открытого окна дома аббата за ним весьма заинтересованно наблюдает тучный человек в расшитой золотом рясе. С довольной улыбкой на белом припудренном лице Кравиус следил за летающим кораблем и крылатой тенью, уносимой ветром… Потом он закрыл окно, опустился в глубокое кресло и погрузился в безмятежный сон.

Если бы не два мертвых зрачка, черневших на внешней стороне его век, настоятель Тегинского монастыря выглядел бы вполне умиротворенным.

* * *

Неравная борьба с ветром отбирала все силы, и тем не менее Стервятник не раз слышал позади себя резкие ястребиные крики. Две серебристые острокрылые птицы пытались преследовать его над океаном, но ветер неумолимо сносил их более легкие тела к Горам Изгнания, и вскоре они окончательно потеряли друг друга в хаосе ночной бури.

Люгеру повезло больше — спустя некоторое время он увидел гигантскую тень корабля, летевшего ниже облаков. Но самому Стервятнику полет уже давался с огромным трудом — ветер немилосердно трепал его и подталкивал в сторону континента. Далеко внизу Люгер едва различал черный изломанный край суши…

Вскоре его силы были на исходе, а мощные крылья корабля по-прежнему рассекали воздух с механической размеренностью и неутомимостью… Слот слишком поздно понял, что дальнейшее преследование бессмысленно, и, отказавшись от самоубийственной погони, стал снижаться к земле.

Однако борьба со стихией окончательно истощила его — прикладывая невероятные усилия, он долетел до берега и почти упал на камни в двадцати шагах от линии прибоя. Инстинкт самосохранения заставил его превратиться в человека. Затем уже голый замерзающий мужчина попытался отползти подальше от накатывающихся на берег волн…

В тот момент, когда Люгер осознал, что спасся, его приняла в свои обьятия неотвратимая и уютная чернота.

Глава двадцатая

Безумная вдова

Он очнулся в полутемной комнате с высоким потолком и картинами, на которых застыли неразличимые фигуры и запыленные лица. Еле слышно потрескивал огонь в камине, издалека доносился шум прибоя и тоскливые крики чаек, оплакивавших всех, кто когда-либо находил смерть в океане…

Из окна падал свет, смягченный разноцветными стеклами витражей. Коллекция оружия, собранного в комнате, была великолепна, а диван, на котором лежал Люгер, чрезвычайно удобен для человека, пожелавшего отдохнуть в приятном уединении и тишине.

Стервятник обнаружил, что облачен в тонкое нижнее белье, показавшееся ему весьма легкомысленным, и укрыт каким-то тряпьем, сплетенным из водорослей. Слот с отвращением отбросил его и попытался сесть. Тело болело так, словно его долго и основательно обрабатывали мешочками с песком, не нанося ран и увечий. Впрочем, кое-где на нем появились кровоподтеки.

Люгер сделал несколько шагов к окну и посмотрел наружу сквозь оранжевое стекло. Мир показался ему праздничным и залитым солнцем. Окно находилось примерно на высоте третьего этажа и выходило на океанский берег. Сейчас океан был ласковым и безопасным. Возле небольшого причала качались на волнах несколько лодок, а на прибрежном песке были расстелены рыбацкие сети и треугольные паруса.

Стена, протянувшаяся под окном, свидетельствовала о том, что Люгер оказался в какой-то крепости или замке. Слот вспомнил свою отчаянную борьбу с ветром, закончившуюся безудержным падением на камни, и пришел к выводу, что его, полумертвого, нашел на берегу и принес сюда некий таинственный спаситель.

По крайней мере это на некоторое время избавляло его от забот об одежде и хлебе насущном. Безопасность и покой уже казались благодатью. В силу сложившихся обстоятельств Люгер был вынужден мудро довольствоваться малым; поэтому он вернулся к дивану, лег, укрылся теплым тряпьем, смежил веки и стал терпеливо ждать возвращения хозяев.

Через несколько минут он задремал.

* * *

…Его разбудил звук открываемой двери. На пороге комнаты стояла высокая женщина, которой он никогда до этого не видел, и смотрела на него с немым обожанием. Только глаза и выделялись на ее поблекшем лице, когда-то прекрасном, но давно утратившем все краски.

Несмотря на дневное время, женщина была полуодета и выглядела так, словно готовилась отойти ко сну. Ее волосы были распущены, длинный халат нескромно распахнут на груди, под полупрозрачным бельем угадывалось стройное и гибкое тело. Единственная, но действительно драгоценная нить розового жемчуга поблескивала на ее шее.

Увидев, что гость проснулся, женщина подошла к дивану и молча прилегла рядом с Люгером. Нельзя сказать, что ее близость была неприятной, но Слоту стало немного не по себе. Взгляд женщины был слишком неподвижным, и в нем угадывалась тень некой маниакальной страсти.

— Кергат, — позвала она нежно и погладила его волосы. — Тебя не было так долго… Расскажи мне, что ты делал там, где заходит солнце… Твои волосы поседели и стали такими длинными с тех пор, как океан забрал тебя… Чернь насмехалась надо мной, но Бог услышал мои молитвы и вернул мне мужа…

Люгер счел благоразумным не вступать с нею в спор. Он был не настолько самонадеян, чтобы соперничать с демонами Гангары, прилетающими с Луны и лишающими людей разума, однако решил бежать из замка при первой же возможности.

— Ты стал холоден, как вода океана, — с укоризной сказала женщина, медленно снимая изящное кружевное белье. Потом она прижалась к его губам своими бледными пухлыми губами.

По мере того как ее поцелуи становились все более жадными, в Люгере просыпалось желание. Вскоре он почти поверил в то, что ее супруг действительно давно исчез. Неожиданно для самого себя Стервятник вдруг обнаружил, что вовсе не так разбит, как ему казалось…

* * *

Когда женщина, совершенно обессиленная, готова была уснуть, положив голову на его плечо, до него вдруг дошло, что он располагает весьма ограниченным запасом времени. Не приходилось сомневаться в том, что слуги ордена уже повсюду разыскивают беглеца, предполагаемого убийцу генерала и похитителя древнего талисмана.

— Пусть мне принесут одежду, — сказал он, пытаясь играть роль здешнего хозяина, и почувствовал, как острые ногти вдовы впились в его кожу. На ее бледном лице обозначился сильный и неподдельный испуг.

— Ты ведь не собираешься опять выйти в море? — прошептала она с обезоруживающей наивностью умалишенного существа, и Люгер понял, что такой его поступок действительно причинил бы ей невыразимое страдание.

— Ни в коем случае, — заверил ее Слот поспешно и вполне искренне.

— Но я хотел бы увидеть, что изменилось здесь за время моего отсутствия…

Женщина долго смотрела на него опустевшими глазами. Люгер дорого дал бы за то, чтобы разгадать ее игру, если это, конечно, была игра. На мгновение ему показалось даже, что вдова сделает все, чтобы помешать ему обрести свободу передвижения, но она покорно встала и набросила на себя свой роскошный халат.

— Я пришлю Меска, — вполне обыденно бросила она, выходя из комнаты.

Стервятник устало откинулся на подушки дивана. В его голове постепенно складывался план побега. В конце концов, в Валидии ему доводилось попадать и в худшие переделки. Но сейчас важно было сохранить одежду, раздобыть оружие, а если возможно — и коня…

Слуга оказался крепким на вид стариком среднего роста, с лицом человека, явно взявшего себе за правило ничему не удивляться. Он принес костюм, который по части излишеств вполне мог соперничать с одеяниями королевских вельмож.

— Так тебя зовут Меск? — спросил Люгер, облачаясь в потрясающие воображение панталоны из голубого шелка.

— Да, мой господин, — невозмутимо отвечал слуга.

— А теперь скажи мне, Меск, где твой настоящий хозяин?

— Мой хозяин — вы, третий барон Галвик. Так по крайней мере мне приказано думать, — сказал слуга, низко поклонившись. При этом было невозможно разглядеть его лицо.

«А старик не так прост, как может показаться», — подумал Стервятник, не забывая присматриваться между тем к мечам и кинжалам, прикрепленным к стене на доступной высоте.

— Так что же случилось с третьим бароном Галвиком? — вкрадчиво спросил Люгер. — Говори быстрее, старик, пока я не воспользовался своим правом и не приказал тебя высечь!

Старый слуга равнодушно принял и такой оборот дела.

— Господин барон утонул три месяца назад, — вздохнув, начал он.

— Его тело так и не нашли. С тех пор госпожа Далия была несколько не в себе, да простит меня баронесса за мой глупый язык. Горе совершенно разбило ее. Последнее время она изводит себя молитвами, какими-то странными обрядами, а тут еще появился этот черный лебедь…

— Что?! — Люгер подскочил на месте, чем удивил даже старика Меска. Призрак Слепого Странника снова замаячил перед Стервятником бледным пятном. — О чем это ты болтаешь?

— О птице, господин… Примерно с месяц назад в замок стал прилетать по ночам черный лебедь. Это сущий дьявол; своими криками он насмерть пугал детей. Те, кто его видел, говорят, что у него желтые глаза без зрачков, которые светятся в темноте… Вначале слуги прогоняли его, но потом госпожа запретила нам делать это. Она остается с ним на ночь в угловой башне, и последнее время он уже больше не кричит… Но что делает наша баронесса, наше слабое и беззащитное дитя, возле этого чудовища?.. Мы все напуганы, однако изменить что-либо — не в нашей власти…

— Ты думаешь, баронесса действительно принимает меня за своего мужа? — прервал Люгер его излияния, озабоченно поглаживая себя по подбородку, заросшему недельной щетиной.

Старик выпрямился, словно был чем-то ощутимо уязвлен.

— Даже если это каприз госпожи, не мне судить об этом, — твердо заявил Меск с каким-то извращенным чувством собственного достоинства.

— Прекрасно, Меск! — одобрил Люгер с иронией. — Если когда-нибудь мне понадобится слуга, ты будешь первым, о ком я вспомню… А теперь расскажи мне все, что должен знать, по-твоему, третий барон Галвик…

После этого он глубокомысленно уставился на плясавшие в камине языки пламени, а Меск, служивший в замке уже добрых шестьдесят лет, поведал ему о делах дней минувших и делах сегодняшних.

* * *

Первый барон Галвик входил в число Одиннадцати Неприсоединившихся

(в чем провинились эти Неприсоединившиеся, осталось для Люгера загадкой), за что был удален подальше от королевского дома Адолы и поселился здесь, на неприветливом и суровом западном побережье страны, в старом замке Крелг, выстроенном за два столетия до того захватчиками из Алькобы.

Фамильных драгоценностей и денег гордого семейства хватило на то, чтобы отреставрировать замок и вести в нем с тех пор достаточно безбедную жизнь. Возможно, третий барон Галвик имел шансы быть прощенным за давностью лет и вновь приблизиться к венценосной особе, но взамен того выбрал относительную независимость и уединенное существование, почти свободное от всепроникающей и утомительной скверны интриг.

Барон получил неплохое образование и был, судя по всему, настоящим эстетом. Для этого имелись все необходимые предпосылки: жизнь, не отягощенная службой и физическим трудом, изысканная и тщательно продуманная обстановка замка, прекрасные и суровые окрестные пейзажи, богатые коллекции книг, скульптур, картин и оружия, собранные многочисленными предками, и, конечно же, сама баронесса Далия — представительница семейства столь же благородного, сколь и прославившегося красотой своих женщин. Люгер мог подтвердить, что в каждой черте ее лица, каждой линии тела и каждом движении была видна порода без малейшего изъяна, но, к сожалению, хрупкая чувствительность была хороша только для спокойных времен…

Слабостью барона были морские путешествия, для чего у него имелось даже собственное парусное судно с командой, набиравшейся из немногочисленных друзей, местных рыбаков и слуг. Иногда он выходил в океан даже на утлых рыбацких суденышках, не брезгуя обществом простолюдинов, чтобы встретить в безбрежном просторе восход или проводить угасающее светило.

Может быть, именно в этих, сравнительно нечастых морских авантюрах находили себе выход подавленные страсти наследника воинственного, но утратившего былую славу рода. В остальном барон был безупречен — изредка появлявшиеся в замке дамы явно проигрывали в сравнении с его женой, к игре и иным порокам он был равнодушен, имея перед собой примеры жалких и растраченных впустую жизней на фоне ужасающей вечности мира.

Только одна необъяснимая, но вполне простительная привязанность Галвика омрачала безоблачное существование баронессы, наполненное ароматом спокойной и уверенной в себе любви, нежностью и красотой. Эта привязанность и привела барона к гибели в полном соответствии с представлениями Люгера о фатальной роли знамений.

Из рассказа Меска следовало, что однажды парусник барона исчез вместе с хозяином и всей командой. Причиной тому скорее всего послужил внезапно разыгравшийся шторм, после которого в близлежащих деревнях появилось и несколько рыбацких вдов…

Потом Стервятник ознакомился с расположением помещений в замке, убедился в том, что другие слуги также имеют приказ считать его хозяином и безропотно следуют этому приказу, и, вернувшись в комнату с витражами (любимую комнату Галвика), получил от Меска некоторые сведения о том, как сам оказался здесь.

В окрестностях замка находились две деревни — Крелруг и Крелмаг, в которых жили преимущественно семьи рыбаков, и именно обитатели Крелмага нашли минувшим утром на океанском берегу обнаженного и почти замерзшего человека с длинными пепельно-серыми волосами до лопаток, который не был похож на местного. Рыбаки принесли его в замок в расчете на то, что здесь чужеземцу будет оказана помощь.

По словам Меска, Люгера приняли за моряка из южных королевств или с островов Шенда, лежащих в западном океане, — единственного, уцелевшего после кораблекрушения, которое произошло той бурной ночью неподалеку от берега.

Никто не задумался над тем, почему на спасенном человеке отсутствует одежда. Но на Далию его появление произвело неожиданное для всех впечатление. Смертельно побледнев, она велела отнести его в покои барона и после лично ухаживала за ним, отослав всех слуг.

Все это заставило Люгера надолго задуматься. К середине рассказа, которым угостил его Меск, Слот проникся невольной симпатией к Галвику и даже ощутил сожаление по поводу его безвременной гибели. Он не стал интересоваться тем, прибегал ли барон к таинству превращений и что случилось с двумя другими его телами. Проскользнувшая легкой тенью мысль об этом так и осталась невысказанной, хотя и заронила в его душу зерно некоего неприятного подозрения.

— Что ж, ступай, — сказал он наконец, отсылая старого слугу. — И вот еще что: сейчас я никого не хочу видеть. Позаботься об этом…

— Ужин в семь, господин барон, — учтиво напомнил Меск, удаляясь.

После этого Люгер надолго остался в уединении, в результате чего прекрасный меч с узким лезвием морморанской работы и пара белфурских кинжалов были приготовлены к употреблению, а в голове Стервятника созрел блестящий план ночного побега, в котором всему было найдено должное место: и странному безумию баронессы, и слепой преданности Меска, и даже черному лебедю, прилетавшему в угловую башню…

Однако этому плану не суждено было осуществиться.