Дневник Дорианны Кей Шютт Отто

2121-05-08

В прошедшие дни Дорианна вела себя отчужденно. Мы почти не разговаривали, а на любые вопросы я получал односложные ответы, но в ее тоне не было упрека или обид. Я попытался разозлить ее: лучше какие-нибудь эмоции, чем их отсутствие. На провокацию она не поддалась, только панцирь, закрывающей ее от внешнего мира, сделался еще толще. Женщины – загадочные существа! Я тонул в догадках, но открыто спрашивать не решался: она ничего не сказала бы, а моя настойчивость отдалила бы ее. Сегодня я понял причину ее переживаний, когда она задумчиво обронила:

«Мне не хватает мамы».

«Все мы без кого-то скучаем».

«Ты добрый, терпеливый. Иначе не возился бы со мной».

Я ответил грубо, но честно, хотя и понимал, что это заденет:

«Делаю это не ради тебя».

«И правильно! Кому нужна такая дура, как я».

«Да уж. Таких на целом свете не сыскать».

«Спасибо за честность!»

Она как-то наивно посмотрела, непринужденно потрепала мою отросшую шевелюру и собралась уходить, но вдруг я захотел выговориться. Минуту назад из меня было слова не вытянуть, а тут прорвало. Сентиментальный, глупый Кёртис!

«Мне знакомы твои переживания. Я потерял единственного человека, которого любил больше всех на свете. Барбара Риггс. Когда она появилась в нашем отделе, я буквально обезумел, а подойти и пригласить на кофе посчитал дешевым флиртом. Каждое утро приходил в офис пораньше и клал на ее рабочий стол розу – старомодная привычка, но что поделаешь? Я и не догадывался, что она не выносит срезанных цветов. Для нее, типа „В“, было верхом жестокости обрекать растение на медленную смерть, а после поддерживать затухающую в них жизнь. Вот такая она была: ранимая и женственная. По окончанию рабочего дня находил подаренный цветок в мусорной корзине. Я не сдавался, продолжая настойчиво делать подарки, пока однажды, придя на работу, не обнаружил на своем столе два билета в Торонтский ботанический сад. Оказалось, Барбара питала страсть к самым обыкновенным орхидеям. После первого свидания водоворот страстей захлестнул нас. Нежных слов всех девятнадцати языков мира не хватит, чтобы описать наши пламенные страсти. Эта непонятная субстанция – счастье… Мы купались в нем, объедались им, наслаждались его мелодией. Мы отстроили сказочный дворец под названием „счастье“. А потом его осколки изрезали меня…»

«Как? Почему?»

«Тебе знакома дилемма мальчика и поезда, где отец-одиночка должен выбрать между своим родным сыном и несущимся вагоном с незнакомыми пассажирами? В этом примере конфликта инстинкта сохранения рода кроется вся сущность гомосапов. Их доминирующие потребности будут порождать вечные войны, угрожающие всему живому на этой дрянной планете. По этой причине в нас, людей будущего, заложили наряду с продвинутой физиологией психику нового уровня, позволяющую решать этические противоречия в пользу большинства».

Дорианна ужаснулась от собственной догадки:

«Убийство твоей жены было частью эксперимента».

Каждая фраза царапало горло, но я обязан был высказаться:

«Я удивился, зачем меня вызывают в заброшенный спортивный комплекс, но приехал. На кромке бассейна, заполненного дождевой водой, стояла барокамера. В ней были незнакомые люди. Много людей. Они задыхались. Бились головами об иллюминаторы. Царапали лица. Рвали волосы. Каждый удар ее сердца уменьшал давление. Нужно было действовать молниеносно. Оружия не было. Она плакала. Умоляла пощадить. Я обязан был их спасти. Я убил… Какое ужасное слово… Лишил Барбару жизни. Голыми руками… Ради незнакомых людей… Не помню, как долго черные мысли преследовали меня. Дни перетекали в недели, недели складывались в месяцы. Депрессия стала моим нормальным состоянием. Снаружи я казался живым, но внутри умер. Шарахался от собственного отражения. Однажды я пересилил себя и сходил на могилу к жене. Отнес букет цветов. А на утро, проснувшись от яркого солнца, удивился, что наступил март. Угрызения совести рассеялись. Куда-то пропали наши фотографии, кружка с надписью „Кёртис + Барбара = любовь“ и три года жизни. Орхидеи, за которыми я чутко ухаживал, как если бы в них жил дух Барбары, засохли. Я возобновил спортивные хобби, стал появляться на тусовках с друзьями. Имя Барбары Риггс воспринималось спокойно».

«И ты нашел себе новую подругу?»

«Я пытался: ходил на свидания, знакомился, влюблялся, мы проводили время, и всякий раз мне мерещилось: вот она – единственная, неповторимая, любимая. Я искренне верил, что прежние отношения и даже смерть Барбары случились лишь для того, чтобы вырасти для новых отношений, что сама судьба готовила и направляла меня. А потом мы разбегались».

«Почему?»

«Случалось нечто, из-за чего мои чувства омертвевали. Миг – и я превращался в апатичного ублюдка. Эксперимент по обнулению эмоционального окраса был признан успешным. Я возненавидел гомосапов. Хищные и кровожадные звери, называющие себя людьми. Они ошибаются: мы – истинные люди».

«Расскажи, что это за „нечто“? Почему твои чувства умирают?»

«Не много ли откровений для одного раза?»

Моей целью было воспитать в ней омерзение к гомосапам, а не давать поводов жалеть себя.

По лицу Дорианны пробежала тень любопытства. Она умолкла, вопросительно посмотрев на меня. Взгляд похолодел. Она не обиделась. Не отпрянула от подлого убийцы, а придвинулась ближе, положив голову на плечо. Мы сидели целую вечность, чувствуя участившиеся биения сердец, погруженные в свои размышления. Вскоре она засопела. Я опрокинулся на спину, боясь нарушить ее сон, и пролежал со спящей Дорианной на груди, не смыкая глаз, до утра. Когда погасла последняя звезда, осторожно переложил ее на мягкую подстилку и сделал записи в дневник.

2121-05-09

Наш путь преградила полноводная река, за которой начинался штат Южная Каролина – последний рубеж на нашем пути. Мутные воды неспешно орошали мертвые просторы пастбищ, тянущиеся в бесконечные дали. Выше по течению, с севера, реку преграждала плотина, издалека походившая на крепостной вал, над которым зависла серая мгла необъятной Стены. Обычно Стена высушивает мелкие водоемы, но ей не под силу выпить море или огромное озеро, пополняющееся обильными осадками в спиральных потоках за ее толщей. Плотина, будто гигантский кран, наполняла реку из обширного озера верхнего бьефа.

Мы шли вниз по течению, пока не наткнулись на бетонные сваи, служившие когда-то опорами моста. Перебраться на другую сторону можно вплавь или по отмели, если таковая найдется.

Дорианна запротестовала, догадавшись, что я намереваюсь ей предложить:

«Я не умею плавать. Может, перейдем по плотине?»

Для меня не представляло сложности переплыть реку, какой бы грязной и вонючей она ни была. Я предложил понаблюдать за Стеной: если она удалится на безопасное расстояние, то почему бы и не воспользоваться рукотворной переправой?

Мы бесцельно побродили по голому прибрежью, усыпанному мусором, пока не наткнулись на развалины небольшой гостиницы. Утес, нависший над руинами, уберег бревенчатое строение от полного разорения. Ветер, дующий в ураганах северного полушария всегда в одном направлении, снес крышу и верхний этаж, но в остальном здание уцелело, как солдат в окопе. Тут отыскалось множество полезных вещей: рабочие инструменты, топор, веревки, спички, мясные консервы и фонарик с часами, который Дори немедля присвоила себе. Ее мечта обзавестись управляемым источником света сбылась.

Вдруг меня осенило:

«Мы построим плот!»

Дорианна поддержала идею. Не теряя времени, я схватил топор, чтобы порубить деревянные перекрытия.

К ужину плот из бревен, прочно перетянутых веревкой, покачивался у берега. Вместо весел будем использовать длинный шест. Переночуем в пятизвездочной развалюхе и со свежими силами поутру преодолеем водное препятствие.

У самой кромки воды Дорианна развела костер. Когда закончил работу, содержимое просроченных консервов было по-хозяйски разложено по тарелкам. Она передала мне бутыль и полотенце с логотипом отеля, чтобы я обтерся от едкого пота.

«Я подумала, что ты толстый, когда впервые увидела тебя».

«Хочешь сказать, что попади я в лапы людоедам, они питались бы мной дней десять?»

Дорианна звонко засмеялась. Она забрала полотенце и стерла со спины лоснящийся пот. Ее прикосновения были и нежны, и смелы одновременны. Она водила вдоль изгиба спины, обводила на лопатках несуществующие крылья. С девичьим любопытством приплющивала бугорки мышц, поднимая теплые волны. Едва движения приобрели некую привычность, я развернулся. Дорианна смочила полотенце. От ее касания легкая судорога пробежала по рельефу напрягшегося пресса. Старался дышать ровнее, не выдавая нарастающего волнения. Она тщательно стирала градинки пота, но крупные капли выступали вновь, как воск на оплывшей свече. Я приподнял руки, подставляя талию для процедур. От скудного рациона в электронном ремне уже не хватало ходу, и штаны, удерживаемые ягодицами и взбухшей плотью, оголили лобок. Она старательно проводила от подмышек вниз до единственной одёжки, не считая ботинок, и с каждым прикосновением штаны спадали все ниже, а она все усерднее обтирала мой жилистый торс. Я потел уже не от проделанной работы, а от возбуждения. Дорианна осушила ложбинки меж напряженных кубиков, которые я сознательно напряг, чтобы осложнить ей задачу. Она с проворством скалолаза цеплялась за подрагивающие камни, и каждый раз ее пальцы срывались на мокрой поверхности, не способные закрепиться меж расщелин. Соскользнув в очередной раз, они утонули в ватерлинии штанов, но быстро выскользнули, словно обожглись.

Она отвлеченно произнесла:

«В последнее время часто вспоминаю общину».

Не подумав, я сходу ляпнул:

«Скучаешь по тому уроду мексикашке или повару-людоеду?»

«Ты призираешь тех людей, но благодаря им я жива».

Дурак ты, Кёртис! Ой, дурак!

«Извини, чушь сморозил».

«Я принесу тебе рубашку».

Дорианна махнула в сторону развалюхи и скрылась среди покосившихся стен. Она выскочила бледная, прижимая к себе мой… ее дневник.

«Ты украл его!»

Ее губы искривились от гнева, как лепестки степного мака в непогоду.

«Я все объясню».

«Я доверяла тебе!»

«Клянусь, я не читал твоих записей! Я писал о тебе».

«Как ты мог?!»

«Это атавизм. В типах „А“ и „В“ был заложен „ген сплетника“, чтобы они выворачивали свое психическое состояние в отчеты, которые затем анализировались. Мои же данные регистрировались наноботами, но тяга к писательству мне не чужда. Я не читал твоих записей».

Дорианна мотала головой, печально выслушивая мои жалкие объяснения».

«Ты поступил подло!»

«Я полный кретин. Я обязан был вернуть дневник. Я сделал единственную запись, что ты умерла, а потом еще одну, и еще. Я не мог остановиться. Дневник стал для меня болеутоляющим лекарством».

Она крутила над пламенем потертую обложку. Казалось, еще чуть-чуть и костер отблагодарит ее за подарок столпом искр.

«Вырви написанные мною страницы и сожги их. Дневник должен принадлежать его истинному владельцу».

«Он тоже не мой. Я нашла его у мертвого тела, и он попросился ко мне в друзья».

«Со мной приключилась такая же история».

«Похоже, он сам выбирает себе владельца. Знаешь, я больше не чувствую его: обложка сделалась грубой, а страницы не хотят открываться. Продолжай писать. И оденься».

«Спасибо, Дори. Обещаю, я буду заботиться о нем, – сказал я, а про себя подумал: – Как знать, может, этот дневник проводит меня в последний путь. Ему не привыкать».

Я получил дневник обратно. Чувство вины заставило меня весь вечер безмолвствовать. Поганое чувство, надо признаться. Жевал скользкие куски мяса непонятного происхождения и молчал. Дорианна вела себя естественно, но я ощущал, как этот чертов инцедент отдалил нас.

2121-05-18

Прошло восемь суток и пять часов. Я облазил оба берега, копался в мусоре, жег костры. Бесполезно. Ни следов, ни единого намека, что Дорианна жива.

Я потерял Дори! Она, наверное, погибла. Тешу себя слабой надеждой, что ей каким-то чудом посчастливилось выбраться на сушу.

В то утро мы погрузили наши скромные пожитки и отчалили. Мы не спешили преодолевать реку, давая слабому течению отнести нас на юг, подальше от Стены. Ее край был достаточно близок, может, всего в двух-трех километрах. Дорианне жутко понравилось сплавляться. Это был ее первый опыт и, похоже, последний…

Когда замаячили массивные сваи, поддерживающие редкие сегменты моста, я предложил пришвартоваться у пологого берега, оттуда было бы удобно продолжить путь вдоль шоссе на восток.

Вскоре река сузилась, а течение замедлилось. Я отталкивался шестом, а Дори подгребала куском фанеры. Кроссфит вымотал нас вконец, а до свай было как до Атланты пешком. Сделав паузу, заметили, что отдаляемся.

Огромная река в одночасье поменяла направление. Тогда я не понимал, куда она потекла, ведь выше по течению была плотина.

Я уперся шестом, но он сломался, будто сухая тростинка. От гребли не было проку. Словно на моторной лодке, мы пронеслись мимо деревянной постройки, давшей нам ночлег.

Скорость нарастала; река мелела, будто из ванной выдернули пробку. Равнинная речка превратилась в горную: с порогами из строительных плит, блоков и мятого железа, устилавших дно. Мы кое-как разминулись с торчащей стрелой подъемного крана. Дорианна дикой кошкой вцепилась в скользкие бревна, не желая держаться за меня.

Я поднял взгляд и обомлел: громада Стены перебралась через дамбу и беспрепятственно осушала русло, надвигаясь на нас. Я попытался отвести плот к берегу, как неожиданно днище налетело на ржавый плавник стального листа. Веревка лопнула. Бревна разъехались. Дорианна не успела даже пикнуть. Ее макушка мелькнула в бурлящем водовороте. Нырнул за ней. Кричал. Звал ее. Со всей дури ударился о крышу затонувшего школьного автобуса. Вскарабкался, чтобы осмотреться: непроглядная тина из мусора, поднятая мощным потоком со дна, заволокла поверхность.

Доплыл до берега. Носился туда-сюда под гул ревущей Стены. Мозг прожигала единственная мысль: отыскать Дорианну.

Обломки плота неподалеку сели на мель. Дневник и провиант, завернутые в полиэтиленовый пакет, чудесным образом уцелели.

Ночь напролет я поддерживал костер, чтобы она, завидев пламя, мотыльком прилетела бы на него. Стена заставляла меня отступать, уничтожая мои маяки. Я вновь разводил огонь. Метался по берегу, размахивая факелом и крича до хрипоты. Все тщетно.

Все последующие восемь дней я искал ее. Ни следа, ни намека.

Больно признаться, но пришло время сказать себе, что она мертва. Она захлебнулась, а тело растворилось в серой мгле Стены.

Молодые жизни обрываются всегда так глупо и несуразно. Какая-то доля секунды, считанные сантиметры – и судьба полоснет по сердцу. А потом будешь разговаривать со своим изображением, изыскивая повод жить дальше. И как поверить в себя, если внутри пустота?

Какой я был дурак! Зачем я построил этот плот! Почему мы не обошли эту дурацкую реку? Потеряли бы несколько дней, и что с того?

Я убит горем. Нет стимула писать. Да и о чем? Как мне хреново? Как ежеминутно извожу себя? Так мне и надо! Глупый, безмозглый Кёртис!

2121-05-21

Дорианна… Не единственная моя потеря, но почему же так больно?! Не перестаю думать о ней. Ее чарующую улыбку подмечаю в камнях, изогнутую линию бровей – в кромке Стены, ее запах вдыхаю со страниц дневника. Она будто живет здесь и сейчас меж этих замусоленных листов.

Дорианна должна была быть моим обычным проектом: сделал и забыл.

С Дэвидом я познакомился в Торонто. Он не поверил мне, обозвав лжецом и помешанным на теориях заговора. Полицейский участок он покинул через черный ход и больше его не видели. Начинающий предприниматель Декабрь Рейнс из Квебека был тем счастливчиком, которого удалось переправить по измененной сетчатке глаза в Антарктик-сити. Начав с нуля, Декабрь построил собственный успешный бизнес. Потом были Дайана и Дилан. Оба до сих пор работают эктогенетиками в роддоме Монреаля, помогая малышам появляться из искусственных утроб. Они отказались покидать страну, но поклялись не включать НБИ. Придет время, и с их помощью мы продолжим наш род. С Долорес, супругой кандидата в президенты Верджина Доула Гессергтона, познакомились несколько месяцев назад. С ней мне крупно повезло! На обследовании врач обнаружил выпуклость в мочке уха и вколол Долорес наноботов по поиску и ликвидации раковых опухолей. Отрицательный анализ не удовлетворил врача и он попытался выдавить припухлость, случайно включив НБИ. Долорес завизжала, увидев виртуального ассистента. Она обвинила доктора в некомпетентности и незаконном использовании галлюциногена. Изверги из «БиоРенью» не посмели убрать жену влиятельного члена общества, но поставили ее на учет. Надеюсь, ее супруг выиграет ежегодное шоу «Кто хочет стать президентом?», и тогда с ее помощью я спасу больше жизней, и у нас появится шанс остановить репрессии. Благодаря Долорес Гессергтон, ставшей моим единомышленником, мне удалось раздобыть космолет и прилететь на розыск Даниэллы. Но я потерял ее. Мне стоило дать ей нанокапсулу, а не осторожничать. Потерявшись, она подгрузила бы карты и нашла бы Бункер-99 без меня. Спустя два месяца после ее смерти на навигаторе вспыхнула точка: новое задание в эпицентре гипергана. Я принял его как вызов, брошенной самой судьбой.

Я хотел подарить Дорианне новую жизнь. Она отправилась бы в Антарктик-сити, где позабыла бы о прошлом. Нашла бы себя и свою любовь, а я продолжил бы странствовать по свету и искать забракованные живые игрушки. Изредка она звонила бы, чтобы поделиться настроением. Я искренне радовался бы ее увлекательным хобби, новой работе, близким подругам. А когда она пригласила бы меня на свадьбу, я отключил бы свою голограмму, соврав про проблемы со связью. Возможно, приехал бы на венчание, чтобы подарить букет алых маков. Говорят, их не выращивают в Антарктиде…

2121-05-22

Гиперган вынудил отправиться на восток. Направление угадываю по солнцу и звездам. Предполагаю, что нахожусь где-то между Колумбией и Атлантой. Попутно оставляю знаки, по которым Дорианна должна догадаться, куда ей идти и как меня отыскать. Я не теряю надежды, что она жива, хоть это и глупо. На пути не повстречал ни одиночек, ни банд, ни каннибалов. Нет ни дорог, ни указателей. Ничего. Только стертое лицо земли.

У гиперциклона явно не хватает сил дотянуться до океана. За пару недель он сполз чуть южнее, хаотично колеблясь между востоком и западом. Ежедневные затмения значительно увеличились, и, смею предположить, когда космический щит поднимется на геосинхронную орбиту и развернется во всю ширь, над южными штатами Северо-Американского Союза настанет ночь длиною в годы, пока атмосфера не охладится и глаз полностью не разрушится. Это случится скоро. Совсем скоро.

Уже перед сном заприметил дальний свет костра. Он не мерцал, как если бы вокруг него ходили люди, а значит, одиночка подогревал себе пищу. Хотел немедля отправиться на разведку, но безлунная ночь была слишком темна.

2121-05-23

Костер жгли у обрубка колонны с выцветшим постером «Н2», извещавшим фермеров о заправке водорода. Теперь же на месте пахотных земель разлились миражные озера, а удушливый воздух выжигал красную глину. Я уже намеревался уйти, как дерзкий голос шагах в двадцати отчеканил из-за спины:

«Замри!»

Я невольно поднял руки, обдумывая, в какую сторону сигануть. Мужской голос, показавшийся мне чертовски знакомым, опередил:

«Даже не вздумай! У меня пистолет».

Что-то пихнуло в бедро и весело заскулило. Стикс.

Я, поворачиваясь, медленно стянул куфию и солнцезащитные очки.

Он последовал моему примеру. Наши взгляды столкнулись.

«Зак Стилски, на кого охотишься?»

Этот ублюдок, лапающий Дорианну своим похотливыми ручонками, целился мне в грудь и не торопился убирать ствол, хотя явно узнал меня. Засранец прятался в смотровой яме, прикрытый всяким хламом. Он прищурился, но не из-за солнца. Его судейский взгляд блуждал по мне, прикидывая, как поступить.

Я постарался изобразить искреннюю улыбку, медленно опуская руки, тем самым проверяя его реакцию.

«Очень рад, что повстречал тебя. От одиночества можно свихнуться».

Он привнес толику удивления, будто до него неожиданно доперло, кто я:

«Кёртис! Твою ж мать!»

Самозарядный хайдрострайк, некогда принадлежавший мне, исчез в кармане его легкой куртки. Незарегистрированный, без идентификатора – я с таким трудом приобрел этого малыша! Одни только пули с гильзой из металлического водорода на черном рынке стоили целого состояния. Дороже только сигареты! Конечно, он не такой современный, семидесятых годов, без системы гашения обратного импульса, но он для меня – как продолжение руки, а этот урод так беспечно с ним обращался. Я поддержал напряженную беседу, скрыв свое возмущение и неприязнь:

«Значит, выследил по меткам?»

«Под Атлантой Стикса переклинило: отпустишь, а он удерет, и носись за ним. Прибежит обратно и воет. Охотиться отказывался. Поплелся с ним до оврага, где наткнулся на окочурившуюся Марту. Запах стоял, как у Макса изо рта. По разбросанным вещам просек, что Дори с тобой. Я шел за вами по пятам, но Стикс частенько терял след. В итоге притопали к обмелевшей реке. Костер, щепки и обрезки веревки подсказали, что вы умотали на другой берег, где я наткнулся на расколотый плот. Следы оборвались. Я впустую наколобродил миль двадцать: облазил притоки, овраги и склоны. А потом заприметил непонятные закорючки. Проследовал по стрелкам, и вот мы пересеклись».

Свинцовые ноги проросли в землю, но, казалось, что я проваливался куда-то в темноту. Реальность ускользала. Приглушенный голос издалека произнес:

«Значит, Стикс ничего не унюхал?»

«Нет».

Слово прогремело смертельным приговором. Рухнули даже призрачные надежды. Разум настойчиво повторял, что Дори погибла, но наперекор здравому смыслу я отказывался верить. Не отступлю! Буду искать ее – живую или мертвую. Переспросил еще раз:

«Вообще ничего?»

«Что ты заладил одно и то же? Жрать хочу. Хавка есть?»

Как он может думать о еде?

Я отдал последнюю банку тушенки. Он содрал крышку, и, проткнув пальцами слоеное мясо, жадно переносил его в рот, давясь и кашляя. Я наблюдал за пиршеством, и жизнь его мне представилась бестолковой, бесцельной тратой ресурсов.

«Отпадно, что пересеклись. Неподалеку засек запечатанный вход в погреб. Наверное, у владельцев не хватило амеросов на полноценный дом-бункер. Одному вход не расчистить, а вдвоем – легкотня».

Я принял его предложение. С собакой продолжать поиски будет значительно легче.

Мы прошагали несколько километров в неизвестном направлении. Затмение солнца дало нам передышку.

Стилски не солгал: в погреб спускалась каменная лестница, заваленная корявой арматурой и засыпанная южнокаролинской пылью.

Трудились слаженно, без лишней болтовни. Расчистили завал, а самодельный таран снял с петель запертую дверь. Подземное сооружение, построенное из ребристой цилиндрической трубы, имело пару отделений: спальное, с двумя двухъярусными кроватями и удобствами, и складское. На пыльных полках среди доисторического барахла затесались просроченные банки с консервированными овощами, знаменитая тушенка «SPAM», вакуумные пакеты с крупами, макаронами, кашами, бутылки настоящего алкоголя и… «тридцать восьмой»… Кто-то всерьез готовился к Третьей мировой.

От изобилия продуктов Зак сбрендил. Визжал, словно ненормальный. Стиксу передалось его радостное настроение. Не привыкшей к тесноте, пес врезался в предметы и радостно крутился возле ног. В эйфории праздника я незаметно переложил орудие в сумку.

Вопроса о ночевке не возникало.

Мы набили желудки и разлили виски по железным кружкам. От первого же глотка тепло разлилось до кончиков пальцев, почувствовалась приятная легкость. Зак с непривычки быстро опьянел. Его язык заплетался, а тон речи менялся с дружелюбно-ласкового на задиристый. Я не собирался напиваться, а притворялся пьяным. Человек, который еще утром хотел меня порешить, не может заслуживать доверия.

Я заговорил о событиях в Атланте, стремясь вывести разговор на откровенность:

«Сожалею о твоей утрате. Столько близких людей потерять…»

Вместо откровенности получил нескончаемую тираду:

«Неужто до тебя не доперло, кем они были? Злыми, завистливыми, унылыми тварями, жаждущими смерти товарища, чтобы разделить его вшивое барахло. Благодаря моему папаше удерживался хоть какой-то порядок. Дори же была сама доброта. Ее счастье, что она не узнала, кто прикончил Сьюзен! Я тоже хорош. Вел себя как кретин, но поскольку жил среди тварей, то уподоблялся им. Иногда я плохо относился к ней, о чем сожалею. А этот алчный гаденыш Брюс! Что он сделал с ней! – Зак почти усыпил меня, как внезапно его настроение скакнуло. Он выхватил пистолет и завопил: – Ты кинул нас! Сбежал с Дори! Ты не представляешь, как я возненавидел тебя, ее, вас обоих! Попадись ты мне тогда, вырвал бы тебе печень. Вы предали общину! Вместо того чтобы прикончить Брюса, вы сбежали!»

Каждое слово могло быть фатальным. Дорианна не рассказывала мне о своем возвращении. Кто я был в их глазах: похититель или преступник? Я подбирал обтекаемые фразы, услаждающие слух Стилски-мелкого:

«Дори никого не предавала. Действия Брюса были непредсказуемы. Вспомни, что он сотворил с твоим отцом. Я уберег ее от этого маньяка. Уже через пару дней скитаний она захотела обратно. Дорианна постоянно вспоминала свою семью, особенно тебя. Она вернулась ради тебя». – Я сделал нажим на последние слова.

«Так ты не собирался увести ее за Стену? И не вздумай лгать!»

«Как ты себе это представляешь?»

«Она изменилась. Стала надменной и заумной. Как в комиксах про инопланетян… Ее телом будто завладели вирусы с планеты Икс. Чем ты заморочил ее?!»

Дуло уставилось в переносицу. В мыслях закрутился калейдоскоп из лживых объяснений, но ничего разумного на ум не приходило. Промедление расценивалось, как уловка уйти от ответа. И я вывалил голую правду:

«Дори – не совсем человек. Она способна управлять своим психологическим состоянием через специальный микрочип, интегрированный в ее мозг. В теории этот чип способен импортировать сознание Марты. Она, как богатейшая дама Северо-Американского Союза, заказала для своего разума биологический контейнер. Активирование имплантата запускает множественные глубинные процессы, и восприятие мира изменяется».

Тяжелый воздух подземелья сотрясся от взрывного смеха.

«Впервые вижу чувака, несущего бред с таким серьезным лицом!»

Стилски опрокинул еще кружку и вырубился на отсыревшем матраце. Рукоятка пистолета торчала из-под его щуплого тельца. Мне представился уникальный шанс обезоружить его. Я склонился над ним, как вдруг что-то запищало. Он вскочил. Кочевая жизнь заточила его сторожевые нервы на малейший шум. Я отпрянул. Пьяный, он не придал этому значения.

Он вытащил из рюкзака навигатор. Тот самый, который был запрограммирован на нейробиологический имплантат Дори.

«Опять пищит! Как эту дрянь вырубить?»

«Дорианна жива!»

Моей радости не было предела.

«Эта хрень будит меня! – до Зака не доперло, о чем я толкую, и он продолжал о своем: – Пищит без умолку!»

«Дори не погибла!»

«Как это возможно?»

«Наконец-то дошло! Как я говорил, у Дорианны вшит специальный чип. С его помощью она подает сигнал. Она выжила!»

Пес зарычал. Он беспокойно метался, врезаясь в предметы.

Я вырвал прибор. Зак что-то промычал заплетающимся языком, но я был неумолим:

«Она у трассы 29! Собираемся! Пойдем!»

«Дотуда два дня чапать, и эта точка не менялась больше десяти дней».

Он протяжно срыгнул и завалился спать. Пиканье вскоре прекратилось.

Я так переволновался, что до утра не сомкнул глаз. Проверил утаенный антикварный кольт: не чищенный, с единственным патроном в магазине, но приятно пахнущий оружейным маслом.

2121-05-25

Вчерашний день молча двигались на северо-восток. Ориентироваться с навигатором было проще простого. Оказывается, заправка, где мы повстречались, обслуживала фермеров у трассы 28, ведущий в Абвиль, что в сутках пути до Колумбии. Черт, уже меряю расстояние в днях!

Под вечер навигатор вновь издал протяжный писк, призывая на помощь. Ничего не изменилось: Дорианна находилась рядом с дорогой, на берегу озера. Меня колотило от мысли, что наемник опередит нас. С другой стороны, удивляло, почему он до сих пор не добрался до нее? Может, это ловушка?

Вчера мы мало общались из-за небольшого курьеза. Чтобы поскорее собраться и покинуть погреб, я приготовил Заку завтрак, пока он валялся с головной болью после попойки. У меня же аппетит отсутствовал напрочь. Синим пластмассовым поскребком намешал ему тушенки и помидорной жижи. Зак с удовольствием поел и потребовал добавки, а когда собрались уходить, закатил истерику. Орал так, будто я хотел его отравить. Видите ли, я измазал его поскребок томатным пюре.

«А в чем он должен быть измазан? – спросил я. – Я ж не задницу им выскребывал, а жратву накладывал!»

Отныне пусть сам завтраки готовит. Кстати, пистолет он надежно прикрепил к поясу.

Сегодня Стилски был болтлив. В основном его тирады сводились к изъяснениям в любви к Дорианне. Он делился своими фантазиями, как, встретившись, она повиснет у него на шее и разревется. Он попросил посодействовать их отношениям, чем неимоверно взбесил меня.

Стена, бесконечная и неприступная, штопором вгрызалась в землю, полируя ее дроблеными камнями. Яркие трещины молний хаотично прорезали землисто-черную гладь. Чем ближе мы подбирались к дугообразному краю, тем сильнее я волновался, невольно ощущая свою ничтожность. Вблизи она казалась рукотворным объектом, возведенным внеземной цивилизацией. Но это было лишь уникальное явление природы.

Закатные лучи, не способные пробиться сквозь круговерть, погрузили нас в тень.

«Далеко еще?»

Зак сверился с электронной картой:

«Ближе подходить небезопасно».

«Так сколько до нее?»

«Миль десять-двенадцать».

«А до Стены?»

«Максимум миль пять».

«Какая-то ошибка».

Я изучил карту, но Стилски был прав: Стена протянулась вдоль 181 трассы, а вчерашний позывной исходил из нутра шторма.

Он выдвинул гипотезу:

«Может, Дори укрылась в доме-бункере?!»

«Невозможно. Радиоактивные всплески поджарили бы ее. Надо дождаться вечера. Она подаст сигнал с другого места».

Секунды тянулись бесконечно долго. Старался отвлечься, но писать было не о чем. С Заком разговоры исчерпались еще в первый день нашей встречи, а Стикс играть не хотел. Он проявлял беспокойство, рычал и не давал себя гладить. Когда совсем стемнело, Зак предложил отойти подальше, но я не мог заставить себя сдвинуться. Вдруг Дорианна где-то рядом и ей нужна помощь? Он затеял спор, как вдруг прибор пронзительно запищал. Сердце встрепенулось. Стикс протяжно завыл на Стену.

Мигающая точка разрушила мои хрупкие надежды…

2121-05-26

Дорианна погибла. Этот дневник – все, что осталось от нее.

Сигнал – обычный технический сбой. Он появляется в одном и том же месте: за Стеной, на берегу водохранилища, откуда река берет свое начало. Все кончено. Кёртис, черт тебя дери, прими поражение и живи дальше!

Я доберусь до Бункера-99, покину тюрьму из воздушных стен, а затем с удвоенным упорством продолжу свою миссию. Среди простых смертных нас еще много… Втянусь в работу и со временем забуду неудачу.

Брели прочь. Зак со Стиксом шли далеко впереди, а я слепо плелся за ними, со злостью пиная попадавшиеся шматки грунта. Пес не пытался ласкаться, почуяв мое скверное настроение. Я злился на весь мир и в первую очередь на себя. В голове творился бардак. Я не сдерживал воображение, а отпустил его в свободное плавание – с Дорианной, на хлипком плоту, по мутной речке. Сотни раз ее увлекал грязевой поток, и столько же раз я пытался ее спасти. Сотни раз я представлял, как она цепляется за плавающий мусор, и ее уносит к воздушному вихрю, выпивающему реку, – а я бессилен что-либо предпринять.

Устроили привал. Зак набросился на еду. Он выковыривал из банки ветчину, макал ее в рассол, поедал и запивал бурбоном. Меня воротило от прелого запаха пересоленной пищи и чавканья, но от алкоголя я не отказался. Самое то! Напьюсь до беспамятства!

«Погнали в погреб! Отсидимся, пока не кончатся продукты. – В ответ я безразлично пожал плечами. – Давай, потрещи, как там за Стеной?»

Я отмахнулся:

«Обычная жизнь».

«Так кто ты? Турист-экстремал? Исследователь? Зачем приперся?»

«Сделать доброе дело».

«Замутить с Дори?»

«Какой смысл это обсуждать? Ее больше нет».

«Уж не втюрился ли ты в нее?»

Он окончательно взбесил меня дурацкими вопросами. Я выпалил в его манере:

«Создай сквозняк! Теперь каждый сам по себе!»