Охотники за алмазами Смит Уилбур

То, что он увидел, снова вызвало мурашки на коже, и он нажал акселератор, устремившись по мокрому песку туда, где белое облако морских птиц кружило, ныряло и прыгало вокруг чего-то на самом краю воды.

Когда он приближался, мимо пролетела чайка. Из ее клюва свисало что-то длинное и красное, и в полете чайка жадно глотала. Зоб ее раздулся и был выпачкан кровью.

Когда лендровер приблизился, птицы с хриплыми возмущенными криками разлетелись, оставив человеческое тело в центре песчаного пятна, усеянного их следами, перьями и испражнениями.

Джонни остановил лендровер и выпрыгнул. Он один раз взглянул на тело, отвернулся и нагнулся, держась за борт машины.

Его вырвало.

Тело было обнажено, если не считать нескольких обрывков ткани и сапога на одной ноге. Птицы исклевали все участки обнаженного тела, кроме черепа. Лицо было неузнаваемо. Нос исчез, глаза представляли собой пустые черные впадины. Губ не было, обнажились оскаленные зубы.

Над исчезнувшим лицом торчала волна белых волос, как парик в чьей-то непристойной шутке.

Хьюго Крамер завершил свой долгий путь от Молнии и Самоубийства до Красных Богов.

Джонни достал из-под сидения брезент. Отводя взгляд, тщательно закутал тело, перевязал веревкой, потом оттащил выше по берегу от воды.

Толстый брезент предохранит от птиц, но для большей надежности Джонни собрал обломки дерева и досок, разбросанные по всему берегу, и навалил их на труп.

Некоторые куски обшивки были обломаны недавно, краска на них совсем свежая. Джонни предположил, что это остатки крушения «Дикого гуся».

Он вернулся к лендроверу и поехал к Красным Богам, расположенным в миле.

Солнце уже стояло высоко, жара становилась труднопереносимой. Не отрываясь от берега, Джонни стащил с себя куртку.

Он искал стаи чаек, но вместо этого увидел большой черный предмет, застрявший под прямым углом вна берегу.

Он подъехал на пятьдесят ярдов, прежде чем понял, что это.

Что-то внутри у него дернулось и сжалось.

Черный резиновый надувной плот — и он был вытащен на берег далеко за линию воды.

Выбираясь из лендровера, Джонни чувствовал, как дрожат ноги, как будто он только что поднялся на гору. Напряжение внутри мешало дышать.

Он медленно шел к плоту и рассматривал следы на песке.

Полоса от плота и две полоски человеческих следов. Одна сделана босыми ногами, широкими, с плоскими пальцами ступнями, отпечатки человека, обычно ходящего босиком.

Это следы одного из цветных матросов «Дикого гуся», решил Джонни, забыл о них и обратился к другому следу.

Ноги обутые, следы длинные и узкие, следы кожаных ботинок; края следов четкие, значит, обувь новая, ношенная мало, длина следа и глубина отпечатков свидетельствуют о том, что прошел высокий человек плотного сложения.

С некоторым удивлением Джонни понял, что у него задрожали и руки, даже губы. Он был как в лихорадке, голова кружилась, он ослаб и трясся. Это Бенедикт Ван де Бил. Джонни с полной уверенностью понял, что это так. Бенедикт выжил в катастрофе у Молнии и Самоубийства.

Джонни сжал кулаки, выпятил челюсть, напряг губы. Ненависть темными волнами заливала его мозг.

— Слава Богу! — прошептал он. — Слава Богу! Теперь я смогу убить его своими руками.

Весь песок вокруг плота был покрыт следами. Рядом лежала доска, с помощью которой сорвали контейнер с водой и ящик с пищей, прикреплявшиеся к настилу плота.

Ящик для пищи был опустошен и брошен. Пакеты унесли в карманах, чтобы уменьшить вес, но контейнер с водой исчез.

Два следа уходили прямо в дюны. Джонни побежал по ним и потерял на первой же обдуваемой ветром дюне.

Но он не упал духом. Дюны тянутся всего на тысячу ярдов, сменяясь затем равниной и солончаками.

Джонни вернулся к лендроверу. Теперь он полностью владел собой. Ненависть скрывалась тугим комком где-то в районе ребер, и он несколько секунд глядел на микрофон, раздумывая, не связаться ли с Картридж Бей.

У инспектора Стендера есть полицейский вертолет. Он стоит у главного здания. Он мог бы быть здесь через тридцать минут. Еще час — и они отыщут Бенедикта Ван дер Била.

Джонни отказался от этой идеи. Официально Бенедикт мертв, утонул. Никто не станет искать его в мелкой могиле в пустыне Намиб.

Конечно, матрос представляет собой осложнение; но его можно подкупить или запугать. Ничто не должно стоять между ним и местью. Ничто.

Джонни раскрыл багажник лендровера и отыскал нож. Подошел к плоту и в десятке мест пропорол толстую резину. Воздух со свистом вышел, плот осел.

Джонни сложил его в лендровер. Зароет его в пустыне: не должно оставаться свидетельств того, что Бенедикт добрался до берега.

Он включил двигатель, включил передачу на все колеса и поехал по цепочке следов.

Он пробирался среди долин и по острым, как нож, вершинам песчаных холмов.

Спускаясь с последней дюны, Джонни почувствовал, как его охватывает угнетающая тишина и необъятность. Здесь, всего лишь в миле от моря, смягчающее влияние холодного Бенгуэльского течения уже не чувствовалось.

Жара стояла страшная. Джонни чувствовал, как пот проступает сквозь поры и сразу высыхает в сухом смертоносном воздухе.

Он повернул лендровер параллельно линии дюн и пополз на скорости пешехода, свесившись из машины и всматриваясь в землю. Яркие пятна слюды обдавали его лицо волнами тепла.

Он снова обнаружил след, спустившийся с дюн, и поехал вдоль него, направляясь прямо к далекой линии гор, которые уже растаяли в голубой дымке, когда жара к полудню еще усилилась.

Джонни двигался рывками, которые прерывались остановками и утомительными поисками на каменистых плоскостях и в районах пересеченной местности. Дважды приходилось оставлять лендровер и двигаться по сложной местности пешком, чтобы не потерять след, но однажды он целых четыре мили проехал за несколько минут по солончаку. Следы, как цепочка бус в ожерелье, отчетливо выделялись на блестящей поверхности.

За солончаком следы увели в лабиринт черных скал, пересеченных ущельями и охраняемых высокими монолитами неправильной формы.

В одном из ущелий Джонни нашел Ханси, маленького цветного матроса с «Дикого гуся». Череп его был разбит окровавленным камнем, лежавшим рядом. Кровь уже засохла, и Ханси пустыми глазами смотрел в безжалостное небо. На его лице застыло удивленное выражение.

На песчаном дне ущелья отчетливо читалась история этого нового преступления. Вот район многих перепутанных следов — тут двое спорили. Джонни догадывался, что Ханси хотел повернуть к берегу. Он, должно быть, знал, что дорога за горами, в сотнях миль отсюда. Он хотел добираться берегом до Картридж Бей.

Спор кончился, когда он повернулся спиной к Бенедикту и пошел назад по своим следам.

В песке виднелось углубление, здесь Бенедикт подобрал камень и пошел за Ханси.

Стоя над Ханси и глядя на его разбитую голову, Джонни впервые понял, что преследует безумца.

Бенедикт Ван дер Бил сошел с ума. Он больше не человек, он разгневанное сумасшедшее животное.

— Я убью его, — пообещал Джонни старой седой шерстистой голове. Больше не было нужды в увиливаниях.

Если он догонит Бенедикта и убьет его, ни один суд в мире не усомнится, что он сделал это для самообороны. Бенедикт сам поставил себя вне человеческих законов.

Джонни достал плоский резиновый плот и накрыл им Ханси. Края плота он прижал камнями.

Теперь он ехал посреди стен удушающей жары с новым настроением — настроением возбужденного смертоносного ожидания. Он знал, что сейчас и сам отчасти стал зверем, его заразила жестокость человека, за которым он охотится. Он хотел, чтобы Бенедикт Ван дер Бил заплатил полностью и той же монетой. Жизнь за жизнь, кровь за кровь.

Через милю он увидел контейнер для воды. Его отбросили в ярости, вода вылилась из его горлышка, оставив в жаждущей земле сухую выемку.

Джонни недоверчиво смотрел на него. Даже сумасшедший не может осудить себя на такой страшный конец.

Джонни подошел к лежавшему на боку пятигаллонному барабану. Подобрал его, потряс: внутри оствалось около пинты жидкости.

— Боже! — прошептал он, ощущая вопреку всему приступ жалости. — Теперь он погиб.

Он поднес контейнер к губам и сделал глоток. Во рту и носу вспыхнуло, он с отвращением сплюнул, бросив контейнер и вытирая рот ладонью.

— Морская вода! — произнес он. Заторопился к лендроверу и промыл рот сладкой пресной водой.

Он никогда не узнает, как это произошло. Плот, должно быть, годами лежал на «Диком гусе», и никто не проверял его исправность.

С этого момента Бенедикт должен был знать, что он обречен. Его отчаяние легко читалось в неуверенных следах. Сначала он побежал, подгоняемый паникой. Через пятьсот ярдов тяжело упал на дно высохшего ручья и лежал некоторое время, потом выбрался на берег.

Он утратил направление. След начал загибаться на север. Сделав круг и встретившись с собственным следом, Бенедикт сел. Совершенно отчетливо были видны отпечатки ягодиц. Должно быть, он справился с паникой, потому что след снова повел к горам.

Однако через полмили Бенедикт споткнулся и упал. Он снова сбился с направления, двинувшись на юг. Еще раз упал и потерял ботинок.

Джонни подобрал его и вслух прочел на внутренней стороне подошвы золотые печатные буквы: «Швейцария. Специально для магазинов „Харродз“.

— Да, это наш мальчик Бенедикт. Ботинки в сорок восемь гиней, — мрачно сказал Джонни и снова сел в лендровер. Возбуждение его все нарастало. Скоро, очень скоро.

Бенедикт оказался в сухом русле, повернул и пошел по нему. Правая нога у него была порезана острыми камнями, и при каждом шаге он оставлял капли черной запекшейся крови. Он шатался, как пьяный.

Джонни с трудом вел лендровер через камни, устилавшие русло. Русло углубилось, с обеих сторон нависли острые гребни. Воздух превратился в тяжелое удушливое одеяло. Он жег горло, сушил рот. С гор подул легкий ветерок, который не принес облегчения, а только усилил удары солнца и удушающую духоту.

Вдоль русла были разбросаны низкие кусты. Уродливые маленькие растения, которые выдержали долгие годы засух.

На одном из кустов перед лендровером летаргически медленно замахала крыльями хищная черная птица. Джонни заслонил глаза, не уверенный, что он это увидел. Может, мираж? Неожиданно птица превратилась в темно-синий пиджак. Пиджак висел на кусте, ветер раскачивал полы дорогой материи.

— В кармане пиджака. Он его положил в карман.

Не отрывая взгляда от пиджака, Джонни нажал акселератор, лендровер прыгнул вперед. Джонни не заметил большой, по колено, обломок железняка на пути. Он столкнулся с ним на скорости в двадцать миль, и со скрежетом разрываемого металла лендровер застыл. Джонни ударился грудью о руль, от удара воздух вырвался из его легких.

Он все еще сгибался от боли, с трудом борясь за глоток воздуха, когда нагнулся и схватил пиджак с куста.

Пиджак был тяжел от груза в кармане.

И вот увесистый холщовый мешочек у него в руках, содержимое скрипело, когда он разрывал веревку. Ни от чего на земле нет такого ощущения.

— Такой больше никогда не увидишь.

Веревка плотно завязана. Джонни побежал к лендроверу. Лихорадочно порылся в сидении и нашел нож. Перезал веревку и высыпал содержимое на капот машины.

— О Боже! О добрый Боже! — шептал он растрескавшимися губами. Все вокруг расплывалось, и большой голубой алмаз смутным пятном виднелся свкозь заполнившие его глаза слезы.

Прошло не менее минуты, прежде чем он решился тронуть его. Потом почтительно прикоснулся — как будто это священная реликвия.

Джонни Ленс всю жизнь работал, чтобы найти такой камень.

Держа его в обеих руках, он опустился в тень лендровера.

Прошло еще пять минут, прежде чем его сознание отметило острый запах машинного масла.

Он повернул голову и увидел под шасси лендровера тонкую струйку масла. Быстро лег на живот и, по-прежнему сжимая алмаз, заполз под машину. Обломок железняка разбил поддон картера. Лендровер истек кровью в сухом русле.

Джонни выбрался из-под машины и оперся на переднее колесо. Посмотрел на часы и удивился: был уже третий час пополудни.

Он удивился также тому, какие усилия потребовались, чтобы сфокусировать взгляд на циферблате. Два дня и две ночи без сна, неослабевающее эмоциональное напряжение этих дней и ночей, удары, которые вынесло его тело, длинные часы жары и убивающей душу пустоты этого лунного ландшафта — все это сказывалось. У него кружилась голова, как на первой стадии опьянения, он начинал действовать нерационально. Это неожиданное безрассудное движение по руслу, погубившее машину, было серьезным симптомом.

Он поиграл большим алмазом, поднеся его к губам, проведя пальцами по его теплой поверхности, перенося из руки в руку, а в это время все мышцы в его теле, сам костный мозг — все просило отдыха.

Мягкое предательское оцепенение захватывало тело, окутывало мозг. Он на мгновение закрыл глаза, чтобы отдохнуть от блеска, но когда снова открыл их, было уже четыре. Он с трудом встал. Тень в русле стала длиннее, ветер прекратился.

Хотя он все еще двигался с медлительностью старика, сон прояснил мозг; поглощая пачку печенья, смазанного мясной пастой, и запивая его тепловатой водой, он принял решение.

Он закопал мешочек с алмазами в песке возле лендровера, но не смог заставить себя расстаться с большим Голубым. Положил его в карман брюк, карман надежно застегнул. В легкий рюкзак положил двупинтовую фляжку с водой, сумку первой помощи, небольшой наручный компас, две дымовых шашки и нож. Проверил карманы: зажигалка на месте.

И даже не взглянув на радио на приборной доске лендровера, отвернулся и пошел по следу Бенедикта Ван дер Била.

Через полмили немота в теле прошла, он увеличил шаг, теперь он шел быстро. Ненависть и жажда мести, которые превратились в пепел, когда он нашел алмазы, теперь вспыхнули новым огнем. Этот огонь придавал силы его ногам и обострял чувства. След резко повернул к стене, Джонни потерял его, но тут же нашел снова.

Он был теперь близко. Очевидно, Бенедикт быстро слабел. Он часто падал, полз на окровавленных коленях по жесткому гравию и скалам, на колючках оставались клочья его одежды.

Потом след вышел из ущелий и кустарников и углубился в новый район оранжевых песчаных холмов, и Джонни побежал рысцой. Солнце заходило, дюны отбрасывали голубоватые тени, и жар слегка ослабел, так что пот несколько охладил Джонни на бегу.

Джонни всматривался в спотыкающийся след, начиная опасаться, что найдет Бенедикта уже мертвым. Следы свидетельствовали о крайнем отчаянии, но Бенедикт продолжал плестись.

Джонни не замечал других слледов, спускающихся с дюн, пока они не пересекли человеческий след.

Джонни остановился и опустился на колени, осматривая следы широких, похожих на собачьи лап.

— Гиена! — Он почувствовал прилив отвращения. Быстро оглянулся и слева от себя увидел еще одну цепочку следов.

— Пара! Они почуяли запах крови.

Джонни снова побежал по следу. По коже его поползли мурашки: он представлял себе, что сделают гиены с беззащитным человеком. Самое грязное и самое трусливое животное Африки, но его мощные челюсти могут расколоть берцовую кость взрослого быка; его зубы покрыты таким количеством бактерий из-за диеты — падали, что простой укус гиены так же смертелен, как укус черной мамбы.

— Боже, позволь мне успеть!

Он услышал их. Из-за вершины следующей дюны. Ужас от этого звука остановил его на полушаге. Резкий хихикающий крик нарушил тишину.

Джонни стоял, прислушиваясь и тяжело дыша после бега.

Крик раздался снова. Смех демонов, возбужденный, кровожадный.

— Они добрались до него.

Джонни устремился по мягкому песчаному склону. Добрался до вершины и заглянул вниз, на блюдцеобразную арену, образованную вершиной дюны.

Бенедикт лежал на спине. Белая рубашка была разорвана до пояса. Синие брюки костюма превратились в клочья, колени были обнажены. На одной ноге — ком из окровавленного носка и грязи.

Пара гиен протоптала вокруг тела тропу. Они часами кружили вокруг, и постепенно жадность побеждала трусость.

Одна гиена сидела в десяти футах от Бенедикта, непристойно согнувшись, опустив змееподобную голову между горбатыми плечами. Коричневая, местами более темная, оборванная, круглые уши устремлены вперед, черные глаза горят возбуждением и жадностью.

Вторая гиена положила передние лапы на грудь Бенедикта. Голову опустила, челюсти сомкнулись перед лицом Бенедикта. Она упиралась лапами в грудь, готовясь ухватить полную пасть плоти. Голова Бенедикта дергалась. Ноги его слабо двигались, руки дрожали на песке, как раненые белые птицы.

Лицо было разорвано. Джонни ясно услышал это в полной тишине пустынного вечера. Разорвано с мягким звуком разрываемого шелка — и Джонни закричал.

Гиены бросились бежать, в ужасной шутовской панике взбираясь на склоны дюны. Бенедикт продолжал лежать, лицо его превратилось в кровавую маску. Глядя вниз на это лицо, Джонни понял, что не сможет убить его, вообще не сможет убить человека. Не может мстить этому существу с изуродованным лицом и больным мозгом.

Он опустился рядом с ним на колени и неуклюжими пальцами развязал рюкзак.

Одно ухо и щека Бенедикта свисали на рот на полоске ткани, зубы с одной стороны лица обнажились, кровь пузырилась на них. Джонни разорвал бумажный пакет поглощающей повязки и положил оторванный кусок на место, плотно прижимая его ладонью. Кровь пробилась сквозь ткань, но текла медленнее.

— Все в порядке, Бенедикт. Я здесь. Все будет в порядке, — хрипло шептал Джонни, работая. Свободной рукой он разорвал другой пакет и аккуратно заменил им промокший. Продолжая удерживать пакет, он поднял Бенедикта и положил к себе на колени.

— Сейчас кровотечение прекратится, и я дам тебе попить. — Он достал из сумки ткань и начал острожно вытирать кровь и песок с ноздрей и губ Бенедикта. Дыхание Бенедикта стало более легким, хотя вырывалось по-прежнему со свистом. Язык его распух, заполнив рот, как пурпурная губка.

— Так-то лучше, — сказал Джонни. По-прежнему придерживая пакет, он достал фляжку. Прикрывая большим пальцем горлышко, чтобы регулировать струю, он позволил нескольки каплям упасть в сухую яму рта.

Еще десять капель, потом он закрепил фляжку в песке и начал мягко массировать горло Бенедикта, чтобы вызвать глотательный рефлекс. Человек, лежавший без сознания, болезненно глотнул.

— Молодец, — подбодрил его Джонни и снова начал капать в рот, негромко приговаривая при этом: — Все будет в порядке. Вот так, проглоти еще.

Потребовалось двадцать минут, чтобы влить в него полпинты теплой пресной воды, к этому времени кровотечение прекратилось. Джонни снова порылся в сумке и взял две таблетки соли и две глюкозы. Он положил их в рот и разжевал, превратив в пасту, затем склонился к изуродованному лицу человека, которого поклялся убить, и прижал губы к распухшим губам Бенедикта. Ввел раствор соли и глюкозы в рот Бенедикта, потом распрямился и снова начал вливать воду.

Дав Бенедикту еще четыре таблетки и половину фляжки, он закрыл ее и вернул в рюкзак. Смочил компресс ярко-желтым обеззараживающим раствором и крепко перевязал рану. Это оказалось труднее, чем он думал, и после нескольких неудачных попыток он провел повязку под подбородком и по глазам, полностью закрыв голову Бенедикта, оставив только рот и нос.

К этому времени солнце было уже на горизонте. Джонни встал и, распрямляя спину и плечи, смотрел на смерть красно-золотого пустынного дня.

Он знал, что откладывает принятие решения. Ему казалось, что, оставив лендровер, он прошел около пяти миль. Пять миль по трудной дороге — часа четыре, может быть, пять в темноте. Можно ли оставить здесь Бенедикта, вернуться к лендроверу, вызвать по радио помощь из Картридж Бей и возвратиться к Бенедикту?

Джонни повернулся и взглянул на дюны. Вот и ответ. Одна из гиен сидела на вершине дюны, внимательно глядя на него. Голод и приближающаяся ночь сделали ее неестественно смелой.

Джонни выкрикнул ругательство и сделал угрожающий жест. Гиена подпрыгнула и скрылась за вершиной.

— Луна восходит сегодня в восемь. До этого времени отдохну — потом пойдем по холодку, — решил он и лег на песок рядом с Бенедиктом. Ощутил давление в кармане, достал алмаз и подержал его в руке.

В темноте гиены начали приближаться с кашлем и криками, и когда луна поднялась, она осветила на вершине их темные силуэты.

— Пошли, Бенедикт. Мы идем домой. С тобой очень хотят поговорить несколько милых полицейских. — Джонни посадил Бенедикта, положил его руку себе на плечо, подставил свое тело и встал.

Постоял так, глубоко погрузившись в песок, удивляясь весу своей ноши.

— Будем отдыхать каждую тысячу шагов, — пообещал он себе и побрел по дюне, считая про себя, но зная, что снова поднять Бенедикта не сможет, если только не удастся обо что-нибудь опереться. Придется за один переход выбираться из песчаных холмов. — Девятьсот девяносто девять, тысяча. — Он считал про себя. Берег силы, сгибаясь под тяжестью, спина и плечи болели, песок задерживал каждый шаг. — Еще пятьсот. Пройдем еще пятьсот шагов.

За ним двигались гиены. Они проглотили окровавленные обрывки, оставленные Джонни в блюдце, и вкус крови привел их в истерическое состояние.

— Хорошо. Еще пятьсот. — И Джонни начал считать в третий раз, потом в четвертый, в пятый.

Джонни чувствовал, как что-то капает ему на ноги. Кровотечение возобновилось, и гиены глотали песок.

— Почти дошли, Бенедикт. Держись. Почти дошли.

Навстречу плыла первая группа залитых лунным светом скал, Джонни добрался до них и упал лицом вниз. Прошло немало времени, прежде чем он набрался сил, чтобы снять с плеч Бенедикта.

Он заново перевязал Бенедикта и дал ему глоток воды, которую тот сразу проглотил. Потом Джонни сам проглотил пригоршню таблеток соли и глюкозы и запил их двумя отмеренными глотками из бутылки. Он отдохнул двадцать минут по часам, затем, опираясь на одну из скал, снова поднял Бенедикта на плечи и пошел дальше.

Каждый час Джонни отдыхал в течение десяти минут. В час ночи они выпили последнюю воду, в два часа Джонни был абсолютно уверен, что пропустил сухое русло и заблудился.

Он лежал у плиты железняка, отупевший от усталости и отчаяния, и вслушивался в кашляющий смертоносный хор среди скал. Пытался понять, где он свернул с пути. Может, он шел параллельно руслу, может, пересек его, не узнав. Возможно. Он слыхал, что иногда заблудившийся натыкается на гудронированное шоссе и не узнает его.

Сколько хребтов преодолел он по пути? Он не мог вспомнить. В одном месте он оцарапал ногу о колючий куст. Может, это и было русло.

Он подполз к Бенедикту.

— Держись, парень. Мы идем назад.

В последний раз Джонни упал незадолго до рассвета. Повернул голову и взглянул на часы: света было достаточно, чтобы разглядеть циферблат. Пять часов.

Он закрыл глаза и долго лежал. Он сдался. Попытка была неплохая, но не удалась. Через час взойдет солнце. И тогда все будет кончено.

Что-то мягко и украдчиво двигалось рядом. Неинтересно, решил он. Теперь, когда все кончено, хочется только лежать спокойно.

Тут он услышил фыркающие звуки. Раскрыл глаза. Гиена сидела в десяти футах, глядя на него. Нижняя челюсть ее отвисла, розовый язык свешивался из пасти. Джонни ощутил звериный запах, запах клетки в зоопарке, запах помета и гниения.

Он попытался крикнуть, но ни звука не донеслось изо рта. Горло перехватило, язык заполнил рот. Джонни с трудом приподнялся на локтях. Гиена отскочила, но без нелепой паники, как раньше. Лениво отошла, повернулась к нему в двадцати шагах. Улыбнулась, проглотив слюну.

Джонни подполз к Бенедикту и помотрел на него.

Перевязанная голова медленно повернулась, черные губы зашевелились.

— Кто здесь? — Сухой хриплый шепот.

Джонни попытался ответить, но голос снова изменил ему. Он болезненно откашлялся, прожевал, вырабатывая во рту хоть немного влаги. Теперь, когда Бенедикт пришел в себя, снова вспыхнула ненависть.

— Джонни, — прохрипел он. — Это Джонни.

— Джонни? — Бенедикт поднял руку и коснулся бинтов на голове.

— Что?

Джонни протянул руку и, лежа на боку, снял бинт с глаз Бенедикта. Бенедикт замигал. Свет стал ярче.

— Воды, — попросил Бенедикт.

Джонни покачал головой.

— Пожалуйста.

— Нет.

Бенедикт закрыл глаза и потом снова открыл, в ужасе глядя на Джонни.

— Руби! — прошептал Джонни. — Сержио! Ханси!

Лицо Бенедикта дернулось, Джонни наклонился и крикнул ему в ухо одно слово:

— Ублюдок!

Джонни отдохнул, с трудом глотнул и снова заговорил.

— Вставай! — Он посадил Бенедикта.

— Смотри.

В двадцати шагах в ожидании сидели две гиены, идиотски улыбаясь и щуря в нетерпении глаза.

Бенедикт начал дрожать. Он издал слабый мяукающий звук. Джонни медленно прислонил его к скале.

Снова отдохнул, опираясь на скалу.

— Я ухожу, — прошептал он. — Ты остаешься.

Бенедикт снова замычал, слабо покачал головой, глядя на двух пускающих слюну зверей.

Джонни надел рюкзак. Закрыл глаза и призвал последние остатки сил. С усилием встал на колени. Тьма и яркие вспышки закрывали поле зрения. Потом снова все прояснилось, он рывком встал. Колени подогнулись, и он ухватился за скалу.

— Забавляйся, — прошептал он. И, шатаясь, побрел в дикую черноту скал.

За ним мяукающий звук перешел в отчаянный вопль.

— Джонни! Пожалуйста, Джонни!

Джонни будто не слышал, он продолжал идти.

— Убийца! — закричал Бенедикт.

Обвинение остановило Джонни. Он прислонился для поддержки к скале и оглянулся.

Лицо Бенедикта было искажено, тонкая струйка крови стекала по губам. Слезы бесстыдно лились по окровавленным забинтованным щекам.

— Джонни… Брат мой… Не оставляй меня.

Джонни оттолкнулся от скалы. Покачнулся, чуть не упал. Побрел назад к Бенедикту и сел рядом с ним.

Достал из рюкзака нож и положил себе на колени. Бенедикт стонал и всхлипывал.

— Заткнись, черт тебя побери! — прошептал Джонни.

Солнце поднялось высоко. Оно светило прямо Джонни в лицо. Он чувствовал, как съеживается кожа щек. Полосы тьмы проходили перед глазами, но он отгонял их. Единственное движение, которое он сделал за последний час, — это дрожание ресниц.

Гиены были совсем рядом. Они нервно расхаживали взад и вперед перед Джонни и Бенедиктом. Время от времени одна из них останавливалась и принюхивалась к смоченным кровью бинтам Бенедикта, каждый раз подползая все ближе.

Джонни шевельнулся, и гиена отскочила, раздраженно качая головой, виновато улыбаясь.

Подошло время последней обороны. Джонни надеялся, что еще не поздно. Он слишком слаб. Глаза и слух подводят его, все перед глазами плывет, слышится какой-то дребезжащий звук в тишине, как будто в пустыне появился полный пчелами сад. Джонни повернул колесико зажигалки, вспыхнул огонек. Джонни осторожно поднес огонек к фитилю дымовой шашки. Фитиль затрещал и загорелся.

Джонни подбросил пламя к гиенам, и, когда показались облака розового дыма, гиены в ужасе бежали.

Час спустя они вернулись. Слонялись по скалам, снова приближаясь очень осторожно. Джонни видел их лишь изредка, между полосами тьмы. Гул насекомого в ушах стал громче, он мешал думать.

Ему потребовалось десять минут, чтобы зажечь вторую шашку. Бросок был так слаб, что пламя вспыхнуло лишь в нескольких дюймах у его ног. Их накрыл розовый дым. Джонни чувствовал, как гудит в ушах кровь. Дым заполнил горло. Звуки в ушах стали барабанным рокотом, каким-то свистом. Тишину пустыни нарушил сильный ветер. Он чудесным образом разогнал удушливый дым.

Джонни посмотрел в небо, откуда пришел сильный ветер. В двадцати футах над ним, на сверкающем журавлином крыле ротора висел полицейский вертолет.

В круглом окне вертолета показалось лицо Трейси. Джонни увидел, как шевелятся ее губы, и потерял сознание.