Обет мести. Ратник Михаила Святого Соловьев Алексей
— Знаю! Поехали, я за все отвечу! Скажете, что на рати его срубили. Доспехи можете забрать себе.
Немного понимавший по-русски Амылей начал торопливо обещать за свою жизнь сказочные золотые горы. Но Василий уже завернул коня.
— Спасибо, боярин!
Два давних врага остались на поле смерти лицом к лицу. Иван подошел вплотную и выдохнул:
— Ты узнал меня, Амылей?
Татарин закивал с такой поспешностью, словно у него начался нервный тик.
— Где сейчас жена твоя, Любаня? Отвечай, ну!
— Любаня карош жена. Любаня люблю очень. Хочешь, тебе подарю. Красивый жена, жарко любит!
— Где она, спрашиваю?!!
— В Орда она. С моей матерь она. Устье Яик кочует, меня ждет. Поедем вместе, тебе отдам! Серебро, золото дам! Братом твоим кровным стану!
— А ведь двум твоим братцам я помог на небеса отправиться, нойон! — пристально глядя в глаза собеседнику, выговорил Иван. — За то, что Андрея моего безоружного убили. За то, что жену его украли и издевались над ней как хотели…
При этих словах истинные чувства, обуревавшие татарина, вырвались-таки на волю. Он зло сжал губы и блеснул глазами, но тотчас вновь надел на лицо подобострастную улыбку.
— Моя твой брат не убивал! Моя Любаня подарок получил.
— Ну да! От Андрюхи! Бери саблю, Амылей, и умри, как мужчина. Безоружного мне совесть срубить не позволяет.
Он воткнул перед Амылеем одну из двух своих сабель. Тот тотчас перенял рукоять, сжал ее до белизны в пальцах и залопотал:
— Моя руски союзник есть! Моя ранен есть, моя сил драться нет! Моя полон есть!..
— А наших пленных вы тоже милуете?
Иван еще какое-то мгновение смотрел на врага, затем перевел взгляд вниз:
— Экая у тебя, паря, бронь-то дорогая! Не видал еще такой…
Он опустился на колено, ощупывая действительно ценную бухарскую кольчугу с железными наплечниками. Лишь пущенная из арбалета стрела смогла б пробить творение древних мастеров.
Сталь сверкнула быстрее молнии, но Иван ждал этого. Ловко отбив левой рукой сильный удар, он сделал длинный выпад и погрузил острие своего оружия в горло Амылея.
— Ты первый ударил, паря!.. — поднявшись с колен, произнес Иван, глядя на агонию давнего врага. — Так что все было по-честному. Теперь все вы там собрались. Говоришь, на Яике Любаня? Значит, снова придется вернуться в степь, коли так!
Взгляд парня упал на левую руку нойона. Иван нагнулся и стащил со среднего пальца дорогой золотой перстень с витиеватой печаткой. Подумав, накрепко зажал его в кулаке.
Через полчаса ратник нашел Юрко и сбросил перед ним на землю доспехи Амылея.
— Это твое, брат! Татарину они больше не нужны. Спасибо тебе.
— Дак ведь это не я, боярин… — растерялся десятник, не отводя, однако, загоревшегося взгляда от дорогого подарка.
— Бери, бери, добрая бронь!
— А тебе?
— У меня есть. Прощай, Юрко, не поминай лихом!
На следующий день Иван по приказу боярина Василия предстал перед победителем-князем. Михаил был необычайно хмур. Славная победа, одержанная им, явно тяготила хозяина Тверской земли. Татары впервые были биты в открытом бою, и теперь от него требовался недюжинный талант, чтобы отвести от своих рубежей гнев Узбека. Иван уже успел заметить, что всех уцелевших татар привечали, словно дорогих гостей.
— А-а-а, Иван! — узнал князь, и лицо его на краткий миг отмякло. — Спасибо тебе, славно бились. Что хочешь за службу?
Иван покосился на стоявшего неподалеку и все слышавшего Василия и ответил:
— Что хотел, уже получил! Спасибо на добром слове, княже!
— Сотником не желаешь в дружину вернуться? Такие люди сейчас ой как нужны.
— Не сердись, княже, а только вскоре у меня будет другая дорога. Коли живой из Орды вернусь, тогда и отвечу.
— Из Орды? — набежала тень на княжеское чело. — Пошто?
— Должок там один получить надобно. Только вот не ведаю, захотят ли вернуть. Прощай, княже, дай Бог тебе удачи во всем! Прощай, боярин, спасибо тебе за…
Иван запнулся, поняв, что едва не проговорился о вчерашнем ослушании Василием княжьего приказа.
— …память добрую да слово справедливое. Дочери привет передавай, коли возможным посчитаешь.
Низко поклонившись, он отошел в сторону.
Дома Ивана ожидал страшный удар. По следам на снегу татары смогли найти дорогу на схоронку его односельчан за Чертовым болотом, вставший лед легко пропустил конных. Враги всласть полютовали в лесу, ловя не успевших разбежаться мужиков и баб. Среди нескольких убитых оказалась и его жена Анна, с рогатиной в руках дерзнувшая отстаивать свою женскую честь. Метко выпущенная стрела погасила эту попытку в самом зародыше. Дочь, засунутая матерью под груду хвороста, осталась цела, и теперь старый Федор с помощью соседей выхаживал ее как мог.
Единственным благом было лишь то, что деревня осталась не сожженной.
Узнав о решении сына, отец взбеленился:
— Ты совсем рехнулся, что ли? Где это видано, чтобы простой смерд из Орды полоняника вытаскивал?! Тем более что все Амылеи, почитай, от руки твоей пали! Да тебя там на куски разорвут в первый же день!!
— Оттого и спешу, батя, чтоб допреж слухов о разгроме на Яике оказаться. А за Любаню я перед Богородицей обет давал! Иль хочешь, чтобы от нас и Господь отвернулся?
— Дочь-то на кого оставляешь, дурак?! Пограбили ведь нас подчистую, с голоду скоро пухнуть начнем.
— Не начнете! Возьми из схоронки серебра сколь потребуется, купите воз зерна. Князь уже договорился с купцами, днями в Тверь подвезут.
— Серебро тебе самому в Орде потребуется. Выкупать Любаню на что будешь?
— Выкупает слабый, у меня иная задумка. Да и перенять могут серебро лихие люди, пока добираюсь. Тратьте, здесь оно нужнее. А я к весне постараюсь обернуться. Пойду о дву-конь, должен успеть.
Иван помог наскоро подремонтировать избу, навестил могилу жены, навеки легшую рядом с его братом и Протасием, и вернулся в Тверь.
Через несколько дней во главе десятка сорви-голов, которым после Ивановой школы и ратной удали в сече тесен показался отчий дом, Федоров сын направился в сторону Нижнего Новгорода.
Глава 29
Снова хвойные леса постепенно сменялись дубравами. Те, в свою очередь, разбегались в стороны, давая все больше простора природным, не рукотворным полям. Опять Иван думал о том, какой бы здесь был простор для ратарей, вынужденных севернее воевать с лесом ради росчисти пахотной земли. Но степи южнее Мурома всегда привлекали к себе южных конных налетчиков, оттого и лежала эта плодородная земля втуне, оттого и подавались пахари под защиту хвойных крепостей. Лучше воевать с вековым бором, чем с кочевником!
Иван не стал держать путь через Нижний. За день десяток без помех покрывал полсотни верст, а брошенных скирд и стогов было достаточно, чтобы переночевать в тепле и подкормить лошадей. Испуганные крестьяне, узнав, что едут свои и грабить не станут, охотно пускали на ночлег, жалуясь и на татар, и на своих князей, переставших быть надежной защитой. Жаловались на мышей, щедро расплодившихся на плохо убранных полях, на волков, не дающих проезда ни днем, ни ночью. Такова уж, видимо, душа у русичей: в горькую минуту исповедался о неизбывном горе первому встречному — и сразу полегче стало! И новый день уже не столь горек и печален…
Вестям о разгроме татарского войска вначале упорно не верили. Потом потихоньку оживали, начинали робко улыбаться. Потом невесть откуда появлялась корчага хмельного меда или браги, и до утра над деревушкой звучало пение и громкие голоса. Утром же морщинистые бабы усердно крестили отъезжающих далее тверичей, словно те возвестили о полном крахе ненавистных ордынцев.
Встречных татар практически не было. То ли поспешно откочевали, узнав про неудачу Кавгадыева похода на Русь, то ли дотла разграбленные земли мало привлекали легкие конные отряды. Лишь за Окой, когда русичи встали на очередную дневку, они впервые столкнулись с полусотней конных.
Завидев славян в бронях и оборуженных, молодой узкоглазый сотник едва не дал команду на сшибку. Но Иван спокойно погасил страсти, достав и явив кочевникам пайцзу Торгула. И в который раз мысленно пожелал здоровья ее бывшему хозяину, если тот еще не пал от руки великоханского палача.
Сотнику Иван представился на хорошем татарском как посланник плененного темника Кавгадыя и подробно расспросил о кочующих поблизости стойбищах, о самом коротком и безопасном пути к Сараю, о многом другом. В том числе поинтересовался, не встречали ли джигиты в своих степных блужданиях лихого багатура по имени Нури.
— Нури-багатур? — даже обрадовался сотник, явно желая помочь обладателю блестящей пластины с соколом. — Пять дней назад видел его на Суре. Слышал, он собирался со своими к Ельцу кочевать.
— Слушай! — оживился Иван. — Передай всем, кого в степи встретишь, что Иван-багатур срочно ищет Нури-багатура! Дальше к Сараю пойду правым берегом Итиля! Гривну серебра подарю тому, кто передаст мои слова Нури!
— Давай гривну! — с готовностью протянул руку молодой татарин. — Сейчас же в ту сторону поверну!
Иван рассмеялся, но серебро не вручил. Раздосадованный сотник отъехал к своим, о чем-то посовещался и, к вящей радости тверича, повел отряд в сторону склоняющегося к горизонту солнца. Если б он действительно нашел Нури, многое в задуманном плане Ивана стало бы гораздо проще.
— Что это за Нюра такая, о которой ты с татарином баял? — поинтересовался молодой Степан, по силе и воинской сметке явно выходивший в десятке на второй план. — Баба твоя, что ли?
Иван улыбнулся и вкратце поведал о своих годах, проведенных в донских и волжских степях, о том, какую роль сыграл крепкий опытный татарский наставник в его жизни.
Он никак не думал, что желанная встреча состоится столь быстро. То ли сотник проявил недюжинное усердие, зарабатывая свою гривну, то ли судьба вновь благоволила Ивану. Нури нашел его маленький отряд в пяти дневных переходах от ордынской столицы.
Начало встречи было, правда, более чем настораживающее. Когда сзади показались три десятка конных, с лихим посвистом мчавшихся по следам русичей, многие заметно побледнели. Степан глубоко вздохнул и вымолвил:
— Ежели навалятся, и цацка твоя золотая не поможет, верно?
Иван не ответил. Взвел арбалет, вложил железную стрелу. Опустил стальное перо на шлеме, защищавшее переносицу. Тихо, но властно вымолвил:
— Коли дойдет до сшибки, все как один бьем на старшего! Я в него первый стрелу пущу. И не робеть, разом! Без вожака в сей же час рассыплются, помяните мое слово! Я их повадки степные в свое время прекрасно познать успел. Луки — товсь! Встали кучно!
Вой и гиканье приближались. И вдруг чуткий слух бывшего бортника уловил в этом хаосе звуков выкрик:
— Хэй, хей, Иван! Куда ты так быстро едешь от Нури?! Не спеши, у меня все равно кони лучше!
Широчайшая улыбка набежала на лицо тверича. Он опустил арбалет и радостно возвестил:
— Это наша Нюрка скачет! Отбой, все в порядке. Дальше вчетверо сильнее пойдем! Э-э-э, не вздумай кто обозвать его этим бабским именем!! Срубит вмиг и прав будет! Звать его багатуром, ясно? Нури-багатур!!
Это действительно был отряд Нури, за все время разлуки так и не прибившийся к какому-нибудь более сильному хозяину. Двое дюжих мужчин обнялись, не сходя с коней, две пары глаз искренне были рады видеть друг друга.
После первых приветствий Иван спросил:
— Где Торгул?
Нури сразу помрачнел.
— Хан Торгул пасет табуны великого Темучина. Амылей, шакал, все-таки сделал свое гнусное дело. Нури узнал, что Амылей ушел на Русь, Нури давно кочует у ее южных улусов. Нури хочет отомстить за Торгула, в свой домашний шатер Амылей не должен вернуться!
— Твой Амылей давно уже служит у Торгула подпаском, — грустно улыбнулся Иван. — Его кровь глубоко напитала русскую землю.
Степной богатырь не сразу поверил услышанному, Ивану пришлось предъявить перстень поверженного кровника.
— Ой, Ваня-джан, Ваня-джан!! Какую радостную весть слышат мои уши!! Оса ярости больше не жалит мое сердце! Ты настоящий багатур, Иван, и ты настоящий друг Торгула. Скажи, куда едешь, зачем меня хотел видеть? Мои нукеры — твои нукеры! Моя сабля — твоя сабля! Говори!
Иван предложил отъехать в сторону. Один на один изложил Нури свой дерзкий замысел. Тот внимательно выслушал и покачал головой:
— Там много слуг осталось, Иван! Амылей свою мать и жен с детьми одних не оставил.
— Знаю. Оттого и хочу решить все не рубкой, а хитростью. Сабля — плохой помощник, когда до дома сотни верст, а вокруг полно твоих соплеменников. Ты мне нужен больше для отвода глаз и для охраны по пути на Яик. С мамашей я буду говорить сам, лишь бы меня к ней допустили. Ну, а ты подстрахуешь, если задержусь в ее шатре слишком долго.
Нури на мгновение задумался, затем тяжело хлопнул ладонью в знак одобрения друга по плечу. По общему согласию стан решили разбить досрочно, чтобы отпраздновать встречу.
Вскоре на берегу великой реки запылало сразу несколько высоких костров. Сидя вокруг них, тверичи впервые в жизни пробовали кислый хмельной кумыс. Братались с татарами. Завели бредень на ближайшей отмели и с удовольствием хлебали желтую стерляжью уху. Соревновались в меткости метания стрел, боролись на поясах, обнимались. Лишь после полуночи степь огласилась дружным раскатистым храпом…
Стойбище Амылея отряд нашел через двенадцать дней. Полтора десятка юрт стояли в открытой степи. Мелькали люди, горели костры, неподалеку пасся табун коней и большая отара овец. Когда вновь прибывших заметили, из юрт вылезло никак не меньше мужчин, чем было в отряде Нури и Ивана.
— Они вскоре намаз совершать начнут, — негромко произнес Иван. — Может быть, налетим и вырежем все это змеиное гнездо, чтоб больше кровь Амылеев не текла в людских жилах?! Они беззащитнее овцы будут.
— А потом вся Орда станет передавать друг другу, что славный багатур Нури обнажил свою саблю во время молитвы? Тогда каждый мусульманин начнет гоняться за нами, готовый ради Аллаха даже в одиночку совершить правое дело! Нет. Попробуем все сделать тихо, как ты и хотел. А чтоб не вызвать подозрений, совершим намаз здесь, пусть твои люди делают то же, что и мои. Тогда нам быстрее поверят!
Конный отряд, длинной змеей выползший из-за отлогого холма, неспешно приблизился к стойбищу. Их ждали вооруженные люди, грамотно расположившиеся за естественными укрытиями. Несколько лохматых волкодавов подняли переполох, один из них подлетел к коню Нури, но меткий ослепляющий удар нагайки отбросил его в сторону.
Из центрального шатра в дорогих одеждах, увешанная ожерельями из золотых и серебряных монет, вышла дородная старуха с властным и надменным выражением лица. Подбоченясь, она взирала на гостей, щурясь против солнца и явно пытаясь понять, что за разномастная полусотня пожаловала в ее владения.
Иван неторопливо слез с коня и подошел к старухе. Дерзко глядя ей в глаза, вопросил:
— Я вижу перед собой Галию, мать Амылея?
— Почему не совершаешь поклон, дерзкий? Ты же урусут, я вижу! Я прикажу своим нукерам сломать тебе хребет и бросить моим псам!
Нури, не слезая с седла, достал пайцзу и надменно перебил женщину:
— Я посланец великого Узбека, о дерзкая! Советую тебе самой преклонить колени перед послом великого князя русичей! Ибо ему есть что тебе сказать. Твой старший сын сидит в плену с веревкой на шее и ждет своей участи!
Услышав подобное, Галия тотчас изменилась в лице, но все же попыталась возразить:
— Мой сын ушел вместе с Кавгадыем по приказу великого хана. Как же тот, чей лик ярче солнца, мог допустить такой позор своих верных слуг? Почему он не бросил до сих пор им на выручку свою могучую и непобедимую конницу?
— Кавгадый ослушался повеления великого хана и попытался напасть на стольный город зятя великого Узбека. Теперь за дерзких в ответе только они сами. Кто остался жив, сидят в полоне и молят близких о выкупе. Этот русский приехал от имени твоего сына!
— Он слишком хорошо для урусута знает наш язык, — зло прошипела Галия, не решаясь, однако, на большее.
Иван пропустил эту реплику мимо ушей. Неторопливо достал снятый с пальца убитого врага перстень и передал его матери. Парень ничуть не переживал, что идет на ложь, беря выкуп за покойника. Слишком много горя принесли на Русь дети этой вот дебелой татарки, слишком много они из нее вывезли. Теперь наступало лишь неполное торжество справедливости.
— Узнаешь ли его, женщина? Твой сын велел передать это, чтобы ты была не слишком скупой. Свою голову он ценит дорого!
— Что вы хотите за его жизнь?! — уже истерично воскликнула Галия, намертво зажав печатку в кулаке.
— Не мы! Великий князь Владимирский Юрий Московский, родич и друг великого хана, твоего владыки, обиженный предательством тех, кого он привел на Русь друзьями, требует за Амылея весь русский полон, что я найду в этих юртах, сто гривен серебра или равновелико золотом. Я все сказал!
— А если?..
— Если это требование не будет выполнено здесь и сразу, ты получишь с первой же ладьей залитую медом голову своего Амылея. А слуга великого хана сообщит своему владыке, что для татарки Галии металл с блеском рыбьей чешуи оказался важнее его верного нукера и храброго воина. Не думаю, что после этого твоя собственная голова продержится на плечах слишком долго. Верно, хан?
Лжехан Нури величаво кивнул в знак подтверждения слов русского посла.
— Хорошо, — после недолгого раздумья согласилась мать. — Вы получите, что хотите. Но когда я увижу сына?
— Он будет отпущен, как только серебро ляжет в казну Юрия. Иного не будет, женщина! И учти: я лично пройду по всем юртам и поговорю с каждым, здесь живущим! Русичей заберу всех, даже если это будет жена твоего сына!
— Забирай! — неожиданно скривила губы старуха в презрительной гримасе. — Пусть она сдохнет в своей избе, а не в моем шатре! Все равно эта дерзкая не жилец!
От услышанного у Ивана на миг помутился разум. Он почти не сомневался, что речь идет о Любане. Русич едва сдержался, чтобы не выхватить клинок и не развалить пополам ненавистное толстое тело. Но, сжав чувства в кулак, все ж не сорвался.
— Принимай серебро, хан, я пока проверю полон.
Нужно ли говорить, что четырнадцать владимирцев, рязанцев, суздальцев и прочих русичей, влачивших у татарских котлов жалкое существование, были несказанно обрадованы неожиданным поворотом в их судьбе. Они бросались со слезами радости на шеи своим избавителям, целовали их дрожащими губами, украдкой подсказывали, что еще четверо пасут скот далеко в степи. Иван не мог сдержать сердцебиения при виде этих людей и в ожидании встречи с той, ради кого и было разыграно это рискованное действо. Любани нигде не было, и он замер от недоумения, когда сухая невзрачная баба вдруг тихо его вопросила:
— Ваньша?! Ты ли это?!
Иван схватил ее за плечи, отстранил от себя, пристально вгляделся в уже поблекшее морщинистое лицо. Лишь только теперь уловил в нем черты и Любани, и своей безвременно ушедшей Анны.
— Лю-ба-ня-я-я! — выдохнул тверич. — Что же они, ироды, с тобой сделали?!
— Болезнь во мне сидит, Ванечка, смертная болезнь. От которой кровью кашляют и сохнут. Ты не вздумай целовать меня, не надо! Бают, другому тоже передаться может. Как ты нашел меня, родной? Как там батюшка, сестры мои поживают?
— Потом, Любаня, все потом! — опомнился Иван, осознав, что подобная беседа может привлечь чье-либо внимание, и тогда удачно начавшийся обман может перейти в кровавую рубку с непредсказуемыми последствиями. — Не надо показывать, что мы с тобой знакомы. Отъедем подальше, тогда…
— Отъедем? А дети?!
Иван вдруг вспомнил неудачную попытку купца Игнатия выкупить Любаню из плена и мысленно выругался. Как же он мог забыть о том, что два близнеца оказались для их матери дороже свободы?!!
— Я вытащу их тоже. Обязательно вытащу! Слово тебе даю! Только ты мне ни в чем не препятствуй и веди себя как прочие полонянки. Иначе много крови может пролиться. Понимаешь? Ну, иди к нашим!
Завершив обход, он вернулся к шатру Галии. Нури и его джигиты уже пересчитали серебро и золото, споро упаковали его во вьюки и теперь с явным нетерпением жаждали скорейшего отбытия. Бывшие пленные были посажены на запасных коней по одному — по двое, и не умевшие хорошо ездить верхом держались за более опытных.
— Все? — не скрывая ненависти, спросила Галия.
— Нет! Со мной поедут еще эти двое!
Палец Ивана описал полукруг и указал на двух близнецов, на лицах которых явно виднелись славянские черты. Оба малыша стояли рядом с бабкой, и в глазах их было выражение затравленных волчат. Увидев жест русича, они разом вцепились в дорогой бухарский халат.
— Почему?! — вскинулась старуха. — Это мои внуки! В них течет кровь моего сына!
— Они… — и тут Иван осекся. Он понял, что правда об истинном отце прозвучит дико и нелепо. Русич все же попытался качнуть чашу весов в свою пользу: — Они дети женщины, которую я увожу с собой. Без них она ехать не хочет.
— Так пусть остается, неблагодарная!! Хан, разве ты позволишь забрать подданных великого и непобедимого в урусутский плен? Берегитесь, за своих внуков я прикажу драться!!
Нури, к которому были обращены последние слова, примиряюще поднял ладони вверх:
— Ты права, женщина! Мы уезжаем. С первыми цветами жди своего Амылея назад! Поехали.
Конный караван тронулся. Иван предусмотрительно оказался возле Любани и, словно помогая удержаться в седле, обнял и зажал ей рот.
— Молчи, Любка, молчи! Я же тебе пообещал. Будут они с тобой, вот увидишь! Погоняем, ребята, погоняем, ничего еще не кончилось!
Ему еле-еле удалось успокоить женщину. Кони бодро рысили, унося всадников дальше и дальше от ставших уже невидимыми юрт и шатров. Начинающаяся пурга неспешно заносила следы отряда.
Глава 30
На первом же привале Иван уединился с Нури.
— Бери всех и уходите на север. Пошли ребят, пусть отобьют еще лошадок у Амылея. Я же пока приотстану, еще одно дело надобно обделать.
— Не понял! Ты ж уже взял что хотел.
— Нет, не все, дорогой. У той женщины, ради которой я этот поход затеял, два сына там остались. А отец их не Амылей, нет!! Отец — мой брат-близняк, что от Амылеевой стрелы красной в копне дух испустил. Понимаешь? Я Любане обещал их взять, да и сам не хочу здесь мальцов оставлять. Это ж род мой, Нури, пойми!
— Давай вернемся и возьмем силой! Или ты уже забыл мои уроки?
— Не в том дело! Пленных и деньги надо доставить к границе степи, верно? Я ведь мальчикам моим обещал заплатить в случае удачи. Никто лучше тебя, Нури, этого не сделает. Я же возьму одного Степку да пару коней заводных и ночью шепотом выдерну парней из постели. Метет хорошо, к утру ваши следы надежно передует. А по моим они языки на плечи вывалят, гоняясь. Так что выручай, дорогой!
Нури внимательно посмотрел на Ивана и едва заметно кивнул. Снял с шеи пайцзу. Русич отстранил протянутую руку:
— Нет, оставь себе, в степи с такой толпой она нужнее будет. Дай мне лучше коней порезвее из своих, наши тверские со степными не сравнятся.
— Бери Алтына, он ведь твой был. Еще трех подберу, огонь-кони. А вот как ты нас потом без следов-то найдешь?
— Жди меня в том месте, где встретились. Седмицу жди! Не объявлюсь — проводи пленных и моих докуда сможешь и расплатись. Своим тоже дай по паре гривен. Ну, не прощаюсь! Езжайте, а я тут до ночи коням роздых дам.
Две ладони сошлись в крепком мужском рукопожатии, глаза сказали больше, чем слова.
Услышав просьбу Ивана, Степка вначале растерялся. Он никак не мог предполагать, что рискованный поход одним посещением становища не ограничится.
— Боишься? — испытующе заглянул ему в глаза старший. — Обделаем все ладом — серебра не пожалею. Но если ты против, тогда я кого другого подберу.
— Да брось ты со своим серебром! — отмахнулся молодой парень. — Не об том баять надобно. Как складнее все обтяпать — вот в чем штука?!
— Вяжем к одному коню два больших мешка. Ты ждешь меня в условленном месте, я подвожу мальцов. Суем в мешки, затягиваем их и… ходу!!
— А коль погоня?
— Отстреляюсь! Татарва — они в ночи не вояки, они любят, когда трое на одного да среди ясного дня погожего. Лишь бы меж юрт сполох раньше времени не поднялся, собаки у них добрые. Но и против этого есть у меня задумка, научили в свое время. Айда, поохотимся!
Поздней ночью, когда узкая луна лишь обозначала себя, не в силах осветить округу, из белесой мути поземки неслышно показалось странное существо. В нем можно было б признать всадника на коне, если б не странные клочья-крылья, трепавшиеся на ветру. Это были свежесодранные шкуры трех шакалов, животных, постоянно находящихся неподалеку от мест обитания человека и обладавших сильным стойким запахом. Именно за ними и охотились двое несколько часов тому назад.
Копыта Алтына неслышно погружались в свежий снег. Лишь изредка ломалась корочка старого наста, но за воем пурги и более сильный звук был бы не слышен. До нужного шатра оставалось уже недалеко.
Одна из овчарок, укрывшаяся с подветренной стороны жилища, подняла чуткий нос и прислушалась. Ее уши уловили-таки посторонний звук, но запах шакала забил запах лошади и человека, и, сладко зевнув, волкодав вновь сунул нос под теплый хвост.
Иван спешился, достал острый нож. Умный Алтын послушно стоял у самого шатра, опустив голову и лишь слегка развернувшись к ветру задом. Перекрестившись, тверич резким движением распорол стенку.
В свете двух неярко горевших жирников он увидел обоих близнецов, крепко спавших под теплыми ватными одеялами. Раньше их покой охраняла русская полонянка, теперь же, кроме сыновей Любани, внутри был лишь громадный лохматый кобель.
Собака тотчас залаяла, едва в рукотворный вход протиснулась человеческая фигура, и смело бросилась на неведомого врага, выполняя свой собачий долг. Ей немедленно откликнулись все остальные псы.
Схватка была недолгой. Окольчуженной перчаткой Иван отбил бросок и всадил длинное лезвие в грудь животного. Сгреб обоих детей под мышки и выбрался вновь на свежий воздух. Алтын даже не затанцевал, когда хозяин с трудом без помощи рук взбирался в седло, словно понимал, что мгновения в тот миг для обоих решали все. И лишь получив толчок пятками под ребра, с места сорвался в горячий намет.
Их увидели, заулюлюкали, загомонили. С десяток нукеров устремились в погоню. Темнота и выигранное расстояние спасали Ивана от метких длинных стрел, все теперь зависело лишь от Алтына. Ступи он в старую заметенную нору суслика, запнись о какое-нибудь препятствие — погоня была б тут как тут. А ответить из лука Иван, увы, не мог, руки были заняты близнецами. Да, ночь работала на похитителя, но свежий предательский след верно служил преследователям…
До Степки оставалось саженей триста-четыреста, и тверич достиг бы запасного коня с мешками с достаточным для перегрузки запасом времени. но тут один из мальцов, удерживаемый левой, травмированной-таки псом рукой, умудрился извернуться и изо всех сил вцепился в мякоть большого пальца. Было это столь неожиданно, столь больно, что локоть сам по себе освободил сжатие, и звереныш сиганул в сугроб.
Горячий конь пролетел далеко вперед, прежде чем послушался поводьев и повернул назад. Но малыш успел затаиться, а крики преследователей становились все ближе и ближе. Задержка означала бы верную гибель для русича.
«Пусть уж лучше один, чем вообще никого!» — мелькнуло в разгоряченном мозгу, и тверич вновь пришпорил аргамака, направляя в сторону укрывшегося Степана.
Сколь времени он потерял на вынужденную остановку, столько же и приобрел, когда преследователи наткнулись на одного из близнецов. Пока татары разбирались что к чему, пока четверо из десятка прочесывали окрестность, надеясь найти второго, Иван достиг заводных лошадей и с неописуемым блаженством сунул сохраненного сына Любани в прочный объемный мешок.
— Бежим? — жарко вопросил Степан, держа лук наготове.
— Погодь! — прислушался к вою ветра старшой. И почти тотчас продолжил: — Встретим! Ветер в их сторону, им глаза слепит. Наши стрелы хорошо понесет. Бей споро, Степа! Нам провожатые ни к чему.
Едва несколько теней появились в мутной белизне, дружно запели тетивы луков. Округу огласили жалобные крики боли. Два приятеля били очень быстро, и на близком расстоянии меткие посланцы их луков точно находили свои жертвы.
Двое свалились замертво, еще трое были ранены, и лишь один избежал смертельных укусов железа. Четыре коня споро развернулись и помчались назад по собственным следам. Иван зло прищурился:
— Это вам не безоружных смердов зорить, конееды! В другой раз подумайте, стоит ли за русичем в погоню бросаться. Айда, Степка, время не ждет. Молодец ты, брат, стойко держался! Выбирайся на косогор, там снегу меньше и заметет быстрее. Теперь нам до утра без передыху. Надо наверняка от них оторваться. Особо коней не гони, пусть рысью, вполсилы идут. Запалим лошадей — тогда конец. Пошел, Алтынушка!!
Через шесть дней они встретились с Нури в условленном месте. Мать истово прижала к себе сына, лишь кратко спросив о судьбе второго. Похоже, Любаня не чаяла уже встретить их обоих, равно как и своего спасителя.
Пацан, которого звали Талтаном, жадно вцепился в единственное близкое ему существо в этом непонятном и страшном скопище людей и коней и весь оставшийся путь до границ с Суздальским княжеством ехал только с матерью.
— Не говори ему пока про Андрея ничего, — посоветовал Иван. — Не надо, пусть маленько пообвыкнет да оглядится. Родную-то кровь все одно признает!
С Нури расстались по-братски. Захваченную добычу честно поделили на всех, ходивших в поход. Заглянув в глаза степному удальцу, Иван спросил:
— Куда теперь? Снова в степь?
— Нет, туда нам дорога заказана. Амылей не вернется, а значит, меня, от имени Узбека действовавшего, теперь за золото по всей Орде начнут искать соглядаи ханские. Я уже говорил со своими, все вместе подадимся в Литву к Гедимину. Служить надо сильному. А этот князь уже всех соседей своих уважать себя заставил: и Русь, и Орду, и прочих.
Иван от услышанного вздрогнул. Нури практически дословно повторил слова отца о сильной власти.
— Ну, — занес он руку для прощального рукопожатия. — Может, еще и свидимся.
— Только б не на сече по разные стороны, — глядя в лицо товарищу, негромко ответил Нури.
— Не допусти Господь! А только знай, что и тогда на тебя у меня рука не поднимется, пусть лучше отсохнет!
Они крепко обнялись на прощание. Любаня, сидевшая верхом неподалеку, смахнула из уголка глаза непрошеную слезу.
Глава 31
Всю дорогу до родного дома Иван старался не тревожить лишний раз воспоминаниями израненную память Любани. Лишь в деревне, после поминок по отцу и сестре Анне, когда захмелевшая женщина сидела за столом, пристально глядя на прыгающий огонек лучины, парень решился узнать давно его волновавшее:
— Послушай, Любонька! Это дела давно минувших лет, и все трое твоих обидчиков и убийц брата уже не ходят по земле. Но скажи все же, кто из этих троих пустил тогда стрелу в Андрея? Как все произошло?
Любаня медленно повернула голову, брови слегка приподнялись.
— Из татар? Никто. Они тогда сидели на лошадях в стороне и лишь смотрели, как все творилось. Андрюшеньку моего убил четвертый, русский. Тот, что их на охоту вывез, с соколом все ездил. Он же меня этим иродам в качестве главного подарка и преподнес. Поймал на лугу, схватил за волосы и силком к Амылею приволок. А те потом…
Голос женщины прервался, глаза расширились. Словно она вновь увидела то страшное «потом», что сотворили с ней три брата. Три насильника, заехавших в северный улус Золотой Орды погулять, попировать и потешиться, уверенные в своей вседозволенности и безнаказанности…
— Русский? Ты уверена? Как он выглядел? Имя не слышала?
— Богатый, из бояр. Я его потом в Орде три раза еще видела, к Амылею заезжал, тоже соколов привозил. Охотились они в степи. Татары его Борисом звали.
— В Орде? Соколов? Погодь, погодь… Невысокий, кряжистый, глаза черные, нос с горбатинкой? На щеке длинный узкий шрам, то ли от когтя, то ли от ножа?
Предчувствуя недоброе, Иван описал внешность княжего сокольничьего Бориса Романца, позднее предавшего Михаила и едва не перехваченного под Рузой с посланием от Юрия Московского. Романец не был найден на поле брани под Торжком. А значит, он мог оказаться как у своего нового хозяина на Москве-реке, так и… в Орде?! Неужели действительно он?
Сердце кольнуло, когда Любаня схватила Ивана за запястье и торопливо подтвердила:
— Он, он, окаянный!! Господи, неужели ты и его тоже?..
— Значит, Бориска… — сквозь зубы вымолвил Иван. — Значит, вот кто это был! И меня потом признал, как брата Андрюхиного, извести все пытался! На охоте княжьей, вином отравленным… А стрельнул стрелой крашеной специально, тать, для отвода глаз, чтоб мы потом на татар подумали! С татар спросу нет, это верно. Но и на басурманина можно найти Божий суд! Я в это теперь верю, Любаня!
Женщина в тот поздний вечер подробно рассказала одному брату о смерти другого…
…Они встретились на лугу, как и условились ранее. Не сговариваясь, упали в одну из многочисленных копен, стоявших неподалеку от реки. Самозабвенно целовались, словно не виделись долгие годы. Улетели на миг в никуда в тесном телосплетении, а потом Любаня безмятежно отдыхала на Андреевом плече, он же строил планы относительно того, как им уговорить отцов для совершения таинства обряда венчания и самой свадьбы.
— Смотри, смотри, что делает! Он же сейчас забьет ее! — встрепенулась Любаня, завидев почти над собой отбивающуюся от быстрого сокола большую серую цаплю. Поднимаясь за облака, она отражала его атаки выпадом длинного клюва и неловкими зигзагами вправо-влево. Но сокол, промазав один раз, опять заходил для атаки.
После удара клювом в голову цапля сложила крылья и камнем пала вниз. Она еще надеялась перейти в полет у самой земли и ускользнуть в заросли камыша, обрамляющие берега реки и стариц. Но хищник был опытен, быстро шел за нею вслед и не позволил выполнить задуманное.
— Ой, Андрейка, отгони его! Может, еще жива?! Я домой ее возьму, выхожу. Жалко-то как, Господи!
Андрей подбежал к соколу, оседлавшему добычу, и отогнал его взмахами рук. Поднял птицу, чтобы убедиться, что той забота Любани уже ни к чему.
В этот момент из-за кустов ивняка разом выскочили четверо конных, явно стремившихся к месту падения своей добычи. Дорогие кони, богатые сбруи, одежда, оружие. Любой русич в троих сразу бы признал истинных хозяев своей земли в то тяжелое время. Четвертый был славянин, и заговорил он на чистом русском, с бранью подлетев к Андрею:
— Ты что, смерд вонючий, чужую дичь лапаешь?! Твою мать! Положь, где взял, лапотник, не то запорю на месте!!
Читать бесплатно другие книги:
