Перед падением Хоули Ной
— Да нет, я не о том. Понимаете, у меня много работы. Пытаюсь открыть ресторан, реконструировать его… Ну да, иногда я могу выпить несколько кружечек пива.
— Как и многие из нас, — успевает вставить Каннингем. — В конце тяжелого рабочего дня. Если хотите знать, именно так ведут себя патриоты.
— Да, верно. Но понимаете, этот тип, Скотт, которого все считают героем… он вроде как поселился у меня…
— Скотт Бэрроуз? Вы хотите сказать, что он переехал в ваш дом?
— Ну, он… Пару дней назад заявился ко мне, вроде как повидаться с мальчишкой. Он ведь его спас, верно? Никто не говорит, что Скотт не может видеться с Джей-Джеем. Но дом-то мой, и жена тоже… У нее с парнишкой забот полон рот, она устает, конечно, и, может, немножко запуталась, но…
Билл закусывает нижнюю губу. Хотя он старается не показать этого, Дуг начинает его раздражать. Каннингем понимает: нужно срочно что-то делать, а то гость сорвет все планы, так и не рассказав историю, ради которой его позвали в прямой эфир.
— Простите, — перебивает Дуга Билл, — мне хотелось бы кое-что уточнить. Я вижу, что вы сильно расстроены.
Дуг кивает. Каннингем устремляет взгляд в объектив.
— Сестра вашей жены, ее муж и дочь погибли в катастрофе частного самолета, которая произошла при весьма подозрительных обстоятельствах. Из всех Уайтхедов в живых остался только Джей-Джей, четырехлетний мальчик. Он осиротел. Вы с женой взяли его на воспитание — просто по доброте сердечной. Вы хотели дать мальчику ощущение, что у него есть семья, близкие люди. Хотели помочь ему пережить страшную беду, которая на него обрушилась. А потом другой человек, Скотт Бэрроуз, у которого, по слухам, был роман с сестрой вашей жены и которого в последний раз видели выходящим из дома скандально известной наследницы крупного состояния, приехал и поселился в вашем доме. При этом ваша жена потребовала, чтобы вы этот дом покинули.
Прежде чем продолжить, Каннингем снова поворачивается к Дугу.
— Если называть вещи своими именами, вас попросту выкинули на улицу. Где вы сегодня ночевали?
— В моем пикапе, — бормочет Дуг.
— Что?
— В моем пикапе. Я спал в машине.
Билл сокрушенно качает головой:
— Итак, вы спали в машине, в то время как Скотт Бэрроуз спал в вашем доме. С вашей женой.
— Нет. Я точно не знаю, есть между ними что-нибудь или нет. Я не…
— Бросьте. Как еще можно объяснить произошедшее? Человек якобы спасает мальчику жизнь. Ваша жена берет ребенка на воспитание, а точнее, получается — они оба, ваша супруга и Скотт Бэрроуз. Спрашивается, что это означает? Они хотят создать новую семью? Похоже на то. И никого не волнует, что вы, муж, остались без крыши над головой, с разбитым сердцем.
Дуг кивает. Внезапно он ощущает сильнейшее желание расплакаться. Однако ему удается сдержаться.
— И не забывайте про деньги, — говорит он.
Билл едва заметно кивает. «Бинго».
— Какие деньги? — с невинным видом интересуется он.
Дуг смахивает все же предательски выступившие на глазах слезы и выпрямляется в кресле, стараясь взять себя в руки.
— Ну… Дэвид и Мэгги, родители Джей-Джея… они были… Отец ребенка руководил этим телеканалом. Я не хочу сказать ничего такого, но… в общем, они были очень богатыми людьми.
— И каков же размер их состояния — хотя бы приблизительно?
— Ну, я не думаю, что мне следует…
— Десять миллионов? Пятьдесят?
Дуг колеблется.
— Больше? — продолжает гнуть свое Билл.
— Ну да, — неохотно выдыхает Дуг. — Раза в два.
— Надо же. Ладно, пусть будет сто миллионов долларов. И эти деньги…
Дуг несколько раз проводит ладонью по бороде, стараясь успокоиться.
— Значительная часть пойдет на благотворительность, а то, что останется, само собой, принадлежит Джей-Джею. Специально для этого создан фонд. Ну, понимаете… пареньку всего четыре года, так что…
— То есть фактически деньги достанутся тому, кто станет опекуном мальчика, — медленно произносит Билл.
— Ну, вы как-то очень грубо это сказали, но…
Билл смотрит на Дуга с презрением.
— Я предпочитаю слово «прямо». Итак, на кону десятки миллионов долларов. Мне трудно сохранять беспристрастность в данном случае. После всего, через что пришлось пройти несчастному ребенку, после гибели родных он стал приманкой для алчных…
— Ну, вообще-то Элеонора неплохая женщина. Она желает мальчишке добра. Просто мне кажется, что ею манипулируют.
— И делает это некий художник по имени Скотт Бэрроуз.
— Ну да… я не знаю… может, мысль о деньгах ее тоже ослепила. В чем-то изменила жену, понимаете?
— Вы говорили, что у вас счастливый брак.
— Ну да. То есть всякое бывает, конечно. Жизнь есть жизнь, верно? Но супруги ведь должны держаться друг за друга…
Билл кивает и откидывается на спинку кресла. В правом кармане его брюк начинает вибрировать мобильник, сигнализируя об эсэмэске. Достав его, Каннингем, прищурившись, читает текст. Как только он заканчивает, приходит еще одна эсэмэска, потом еще. Нэймор установил жучок в домашний телефон жены Дуга и теперь сообщал о том, что ему удалось узнать нечто интересное.
«Так. Созвоны между пловцом и наследницей. Сексуальная тягомотина».
Затем…
«Разговор между пловцом и Национальным комитетом безопасности перевозок. Бортовой самописец поврежден».
И далее…
«Пловец признался, что уложил наследницу в постель».
Билл запихивает телефон обратно в карман и выпрямляется в кресле.
— Послушайте, Дуг, — говорит он, — мы получили подтверждение того, что Скотт Бэрроуз спал с Лейлой Мюллер, наследницей огромного состояния, всего за несколько часов до того, как отправиться к вам домой. Что вы на это скажете?
— Ну, я…
— Мало того, он продолжает общаться с ней по телефону, причем звонит из вашего дома.
Дуг чувствует, что у него пересохло в горле.
— Понятно, — с трудом произносит он. — И что это значит? Он и с моей женой тоже спит, или…
— А вы сами как думаете?
Дуг закрывает глаза. Он не готов к такой ситуации. Угнетает мысль о том, что за последние две недели ему сначала невероятно повезло, а затем он вдруг снова стал неудачником. Судьба, похоже, насмехается над ним…
Билл Каннингем, наклонившись, сочувственно похлопывает его по плечу.
— Мы вернемся через несколько минут, — объявляет он в камеру.
Пули
Много ли людей представляют себе, как работает записывающее устройство? Каким образом звук фиксируется на бороздках виниловой пластинки, а затем воспроизводится с помощью специальной иглы, движущейся вдоль этих бороздок? Как могут царапины на пластмассовом диске сохранять человеческие голоса и музыку? А цифровой формат? Кто-нибудь может понять и внятно объяснить, каким образом звук, пройдя через микрофон, кодируется в единицы и нули, а затем непостижимым образом снова преобразуется в свою изначальную форму, будь то рэгги или щебетание птиц в летний день?
На протяжении всей истории человечество совершило множество технологических прорывов, и в результате было создано огромное количество технических устройств, необходимых для изучения и завоевания окружающего мира, а также для выживания. Миллионы, миллиарды людей пользуются этими устройствами, слабо представляя, как именно они работают.
Примерно через десять тысяч лет после того, как люди научились использовать огонь для обогрева своих жилищ и приготовления пищи, мужчины в джинсах в обтяжку и солнцезащитных очках от «Оливер Пиплз», разобрав самолетный прибор-самописец на составные части, внимательно изучают их. Что удивительно, они понимают, как работает это устройство. Используя сложное диагностическое оборудование, техники проверяют исправность его деталей и заменяют поврежденные.
Гэс Франклин сидит верхом на спинке стула, поставив ноги на сиденье. Он не спал уже тридцать шесть часов. Одежда его измята, лицо небрито. Осталось совсем немного — так, во всяком случае, говорят техники. Из «черного ящика» уже удалось извлечь почти всю информацию. С минуты на минуту Гэс сможет получить распечатку данных о полете, в которой будут все сведения о маневрах самолета. Расшифровка данных голосового самописца потребует больше времени.
Баллистическая экспертиза показала, что пулевые отверстия в двери кабины пилотов соответствуют калибру оружия Джила Баруха. Агент О’Брайен, устав стоять над душой у техников, поминутно интересуясь, когда они закончат свою работу, в конце концов отправился в город в надежде собрать больше информации о телохранителе Дэвида Уайтхеда. Поскольку труп Баруха обнаружить так и не удалось, агент О’Брайен выдвинул новую версию — Джил предал своего работодателя и стал работать на другого хозяина, «Аль-Каиду» или северных корейцев. По мнению фэбээровца, в этом случае он вполне мог во время полета достать оружие и открыть огонь, вызвав таким образом катастрофу самолета, а сам каким-то непостижимым образом спастись.
«Как злодей из какого-нибудь фильма про Джеймса Бонда», — усмехнулся Гэс, когда О’Брайен поделился с ним своим предположением. По мнению Франклина, куда более вероятно, что Барух, который, как выяснилось, не пристегнулся ремнем к сиденью, погиб, а его тело было выброшено из самолета при ударе о воду, после чего либо исчезло в океанской пучине, либо съедено акулами.
Час назад следственная группа получила результаты вскрытия тела Чарли Буша. В его крови были обнаружены следы алкоголя и кокаина. Теперь сотрудники ФБР занимались углубленной проверкой, опрашивая родственников и друзей Буша, изучая его личное дело, послужной список и даже школьные характеристики. Никаких свидетельств психических отклонений в документах не имелось. Фэбээровцы пытаются выяснить, не было ли у Буша нервных срывов, как у второго пилота лайнера «Джерман Уингс», который умышленно направил самолет с пассажирами на гору? Возможно ли, что Чарли Буш являлся миной замедленного действия, но умело скрывал это от окружающих?
Гэс смотрит на картины, развешанные в дальнем конце ангара. Его взгляд задерживается на двух из них — с изображением сошедшего с рельсов поезда и приближающегося торнадо.
Когда-то Гэс был женат, и в стаканчике на подзеркальной полке в ванной стояли две зубные щетки. Теперь он живет один в практически стерильной квартире на берегу реки Гудзон. У него одна зубная щетка, а пьет он всегда из одного и того же стакана, после чего, аккуратно ополоснув, ставит его на полку сушилки.
К Гэсу подходит один из техников, держа в руках пачку листов бумаги. Это распечатка. Техник вручает ее Гэсу. Тот с напряженным вниманием изучает листы. Вокруг него собираются остальные участники следственной группы. В противоположном конце ангара информация выводится на плазменный экран, и другая группа людей толпится около него. Полученные данные — это цифры. В них отражен весь недолгий полет рейса номер 619 — набор высоты и падение в океан.
— Коди, — зовет Гэс.
— Вижу, — откликается тот.
Данные показывают, что взлет был произведен в штатном режиме. Затем самолет сделал левый вираж, выровнялся и за шесть минут и тринадцать секунд поднялся на высоту восемь с половиной тысяч метров, рекомендованную службой управления воздушным движением. На шестой минуте полета был включен автопилот. Самолет лег на курс и полетел на юго-запад. Девять минут спустя командир экипажа Мелоди по неизвестным причинам передал управление второму пилоту Бушу. Курс и высоту лайнер не менял. Затем, на шестнадцатой минуте полета, автопилот отключают. Самолет дает резкий крен и начинает падать, вращаясь вокруг своей оси — сначала медленно, потом все быстрее и быстрее.
При этом все системы лайнера функционируют нормально, технические неисправности отсутствуют. Получается, что Чарли Буш отключил автопилот и намеренно бросил самолет в штопор. В результате машина рухнула в океан. Таковы факты. Теперь следствию известно, как именно произошла катастрофа. Предстоит выяснить ее причины. Известно, что Буш находился под действием алкоголя и наркотиков. Совершил ли он грубую ошибку в пилотировании непреднамеренно или же бросил самолет в штопор сознательно?
Не исключено, что второй пилот специально дожидался момента, когда командир экипажа покинет кабину. Это позволяло ему без помех осуществить свой план, который состоял в том, чтобы вызвать авиакатастрофу. Но если так, что могло быть причиной его поступка? И имелся ли у него в самом деле такой план?
Хотя в ангаре разом началась суета, Гэс еще какое-то время сидит неподвижно. Теперь он точно знает, что катастрофа не была случайностью. Ее причиной стал не компьютерный сбой или отказ гидравлики, а надлом в человеческой душе. Что могло заставить молодого, здорового, симпатичного мужчину вопреки инстинкту самосохранения направить в океан пассажирский самолет? Какими причинами можно было объяснить тот факт, что Чарли Буш, племянник сенатора, решил убить девятерых человек, в том числе самого себя, превратив салон роскошного частного самолета в братскую могилу? Психическое заболевание, которое не сумели распознать медики? Отчаяние, вызванное царящей в мире несправедливостью?
Можно ли в таком случае сделать вывод: пулевые отверстия в двери кабины пилотов — свидетельство того, что кто-то пытался пробраться внутрь и предотвратить катастрофу?
Ответы на все эти вопросы находятся вне компетенции инженеров и техников. Пока на этот счет можно только гадать.
Гэсу остается только одно — стиснув зубы, нырнуть в этот омут.
Он тянется к телефону, но затем передумывает. Гэс решает, что после случаев с утечкой информации о новостях лучше докладывать в ходе личной встречи. Поэтому он надевает пиджак и идет к машине.
— Я на какое-то время отъеду, — говорит Гэс на ходу, обращаясь к членам своей команды. — Позвоните мне, когда техники снимут данные с голосового самописца.
Игры
В тот момент, когда звонит телефон, Скотт и Джей-Джей играют в горки-лесенки в гостиной. Дуга показывают по телевизору. Вернувшись с кухни с трубкой в руках, Элеонора дрожит. По ее взгляду Скотт понимает — им надо чем-то занять на время Джей-Джея, чтобы поговорить без помех.
— Послушай, приятель, — говорит Скотт мальчику, — принеси сверху мою сумку, ладно? У меня там для тебя подарок.
Мальчик бежит по лестнице на второй этаж, шумно топая по ступенькам. Элеонора провожает его взглядом, затем поворачивается к Скотту. Лицо у нее бледное, как мел.
— Что случилось? — спрашивает Скотт.
— Звонила моя мать, — отвечает Элеонора, пытаясь отыскать пульт от телевизора.
— И что она…
— Где пульт?
Скотт берет пульт с кофейного столика и протягивает его Элеоноре. Схватив его, та включает телевизор и начинает листать каналы.
— Я все же не понимаю, что происходит, — говорит Скотт и бросает взгляд в сторону лестницы. Слышно, как наверху Джей-Джей открывает платяной шкаф в гостевой комнате.
Элеонора негромко ахает. Скотт смотрит на нее, потом на экран и видит одетого во фланелевую куртку Дуга с тщательно расчесанной бородой. Напротив него за столом расположился Билл Каннингем в своих знаменитых красных подтяжках. Съемка происходит в студии. Картина, представшая перед глазами Скотта, кажется ему настолько невероятной, что он от изумления невольно приоткрывает рот. Комнату наполняет голос Дуга. Он говорит о Скотте и рассказывает о том, как Элеонора выгнала его, Дуга, своего мужа, из дома. Затем он заявляет, что Скотт, по всей вероятности, охотится за деньгами. Билл понимающе кивает и, перебивая Дуга, подытоживает рассказанную им историю. Общий смысл того, что он говорит, сводится к следующему: «Какой-то ни на что не годный, вышедший в тираж художник забирается в постель к замужним женщинам и в своих картинах смакует ужасы катастроф».
Скотт смотрит на Элеонору. Ее взгляд прикован к экрану. Она прижимает к груди пульт от телевизора, стиснув его с такой силой, что у нее белеют костяшки пальцев. Неизвестно почему, Скотт вдруг представляет свою шестнадцатилетнюю сестру, лежащую в гробу. В один сентябрьский день она утонула в озере Мичиган. Сестра была проглочена темной водой, оставив после себя на поверхности лишь пузырьки воздуха. Сорокашестилетний владелец похоронного бюро обмыл ее тело, надел на него лучшее платье, которое нашлось в гардеробе утопленницы, наложил на лицо румянец и тщательно расчесал волосы. Ее руки он сложил на груди, вложив в бесчувственные мертвые пальцы венок из желтых маргариток.
Скотт знал, что у его сестры аллергия на маргаритки. При виде венка он страшно расстроился и буквально места себе на находил, пока не осознал, что это больше не имеет никакого значения.
— Я не понимаю, — говорит Элеонора. И несколько раз повторяет эту фразу, словно мантру, с каждым разом все тише и тише.
Скотт слышит на лестнице детские шаги и оборачивается. На лице Джей-Джея, несущего сумку Скотта, смущенное выражение, которое в любой момент может смениться обиженным. Оно говорит яснее всяких слов, что подарка в сумке не обнаружилось. Сделав несколько шагов ему навстречу, Скотт ласково треплет мальчика по волосам и ведет его обратно в кухню.
— Что, не нашел? — спрашивает Скотт.
Ребенок молча кивает.
— Ладно, давай-ка я посмотрю.
Скотт усаживает Джей-Джея за кухонный стол. В окно он видит, как на подъездную дорогу сворачивает почтовый фургон и останавливается у дома. У вышедшего из кабины водителя на голове имитация пробкового шлема, которые когда-то носили британские колонизаторы. Он открывает крышку почтового ящика и бросает в щель каталог какого-то супермаркета и несколько счетов.
Из гостиной доносится голос Дуга, который, сидя в студии в компании Билла Каннингема, говорит: «Пока он не появился, у нас все было хорошо. Мы были счастливы».
Скотт роется в сумке, стараясь найти в ней то, что можно выдать за подарок. Ему попадается под руку старая авторучка, которую отец подарил ему по окончании школы. Это черный «Монблан». Скотт хранит его много лет.
Как-то раз, окончательно пав духом, он выбросил из окна всю мебель и всю посуду — практически все, что было в квартире. За исключением ручки. Ею он подписывает свои картины.
— Вот, держи, — говорит Скотт, вынимая ручку из сумки. Ребенок улыбается. Скотт отвинчивает колпачок и показывает Джей-Джею, как пользоваться подарком, нарисовав на бумажной салфетке собаку.
— Она досталась мне от отца, когда я был еще совсем молодым. — Лишь произнеся эту фразу, Скотт осознает ее подтекст. Передав ручку мальчику, он пусть косвенно, но все же признает, что считает Джей-Джея приемным сыном.
Подумав так, Скотт решает не зацикливаться на этой мысли. Есть вещи, о которых лучше долго не размышлять — иначе можно так никогда и не решиться на важные, нужные шаги.
Ручка — это, по сути, все, что осталось от прежнего Скотта. Когда-то и он был мальчиком, потом юношей, ставил перед собой большие цели. Теперь он другой, даже тело его изменилось. В нем нет ни одной прежней клетки — их заменили новые. Все теперь иное, вплоть до молекул и атомов.
Он стал новым человеком.
Взяв ручку, Джей-Джей пытается рисовать на салфетке, но у него не получается даже провести линию.
— Это перьевая ручка, она пишет и рисует чернилами, — объясняет Скотт. — Поэтому ее нужно держать вот так.
Он берет руку мальчика в свою и показывает, что нужно делать. С кухни до него доносятся слова Билла Каннингема: «Значит, сначала он пытался сблизиться с сестрой вашей жены, богатой женщиной. Теперь же, когда она погибла и ее деньги перешли к сыну, он оказывается в вашем доме, а вы вынуждены спать в старом автомобиле».
Мальчику наконец удается изобразить ручкой на салфетке черный штрих, потом другой. Он радостно посапывает. Скотт наблюдает за ним, и вдруг в его голове все разом становится на свои места. Он принимает решение, к которому, сам того не сознавая, последовательно шел. У него появляется цель. Скотт быстро направляется к телефону, звонит в службу информации и выясняет номер корпорации Эй-эл-си. Затем, набрав нужную комбинацию цифр, просит соединить его с Биллом Каннингемом. После нескольких неудачных попыток выполнить его просьбу оператор соединяет Скотта с Кристой Брюэр, продюсером Каннингема.
— Мистер Бэрроуз?
Криста запыхалась, словно перед тем, как взять трубку, ей пришлось бежать к телефону целую милю.
— Скажите ему, что я согласен, — говорит Скотт после секундного молчания.
— Простите?
— На интервью. Я готов его дать.
— Что ж, отлично. Если хотите, я могу отправить к вам мобильную студию — она будет у вас через час.
— Нет. Пусть ваши люди держатся подальше от дома и от мальчика. Это личное — между мной и вашим патроном. Разговор пойдет о том, что публично оскорблять и унижать людей издали, находясь в полной безопасности, — трусость и мерзость, так мужчины себя не ведут.
— Могу я процитировать вас? — интересуется Криста Брюэр с явными нотками ликования в голосе.
Скотт снова думает о своей сестре, лежащей в гробу со скрещенными руками. Вспоминает нависшую над ним гигантскую волну и то, как он с вывихнутым плечом изо всех сил боролся за свою жизнь и жизнь Джей-Джея, пытаясь вынырнуть на поверхность.
— Нет, — отвечает он. — Я к вам сегодня приеду. Скоро увидимся.
Картина № 5
Поначалу кажется, что это не картина, а просто чистый холст. Белый прямоугольник, на котором художнику еще только предстоит что-то изобразить. Однако, подойдя ближе, посетитель замечает, что белая поверхность имеет рельеф. На ней видны возвышения и углубления, в которых залегла тень. Белая краска наложена слоями, так что под ней кое-где угадываются другие цвета. Становится ясно — это все-таки законченная картина. Если просто смотреть на нее, невозможно угадать, что здесь изображено. Но если, закрыв глаза, легонько провести по ее ребристой поверхности пальцами, страшная правда начинает проступать из-под белого покрывала и проникать в сознание. Посетитель представляет себе развалины зданий, охваченные пламенем.
Воображение дорисовывает остальное.
История насилия
Гэс едет в ангар, когда у него звонит телефон.
— Ты это смотришь? — спрашивает Мэйберри.
— Что именно? — не понимает Франклин.
Непосредственно перед этим он проигрывал в памяти состоявшуюся встречу с прокурором штата, руководством ФБР и представителями комиссии по биржам и ценным бумагам. Все они говорили о том, что второй пилот, судя по всему, осознанно направил самолет в океан.
— Эта история превратилась в настоящую мыльную оперу, — поясняет Мэйберри. — Сначала Дуг, муж тетки мальчика, отправился на телевидение, чтобы рассказать, как его выгнали, а вместо него в доме поселился Бэрроуз. А теперь, говорят, в студию едет Бэрроуз, которому приспичило дать интервью.
— Господи, — потрясенно выдыхает Гэс. Он хочет позвонить Скотту и попробовать убедить его отказаться от своего намерения, но потом вспоминает, что у художника нет сотового. Франклин начинает притормаживать на красный сигнал светофора. В этот момент, не предупредив о маневре поворотником, его грубо подрезает такси, вынуждая резко затормозить.
— Что с расшифровкой второго самописца? — спрашивает Гэс.
— Ребята вот-вот закончат. Не исключено, что им потребуется еще каких-нибудь десять минут.
Гэс вливается в поток автомобилей, текущий в сторону моста, который ведет к Пятьдесят девятой улице.
— Как только будет результат, сразу позвоните мне, — говорит он. — Я скоро буду.
В шести милях севернее взятый напрокат автомобиль белого цвета, направляющийся в Нью-Йорк, проезжает через Уэстчестер. Здесь вдоль дороги высажены деревья. В отличие от маршрута, по которому едет Гэс, в Уэстчестере машин на дорогах немного, и Скотт перестраивается из ряда в ряд, не включая сигнала поворота.
Он старается жить настоящим, не задумываясь о будущем. Тридцать три дня назад он был песчинкой в бурном и беспощадном океане. Три года ранее — безнадежным пьяницей, проснувшимся на ковре в гостиной дома известного художника. Скотт помнит, как тогда, щурясь и пошатываясь, он вышел на улицу под лучи ослепительного солнца и увидел аквамаринового цвета плавательный бассейн. Из таких моментов, которые хранит наша память, и сплетается полотно человеческой жизни.
Полчаса тому назад, когда Скотт, выйдя из дома, направился к арендованной машине, Элеонора посоветовала ему никуда не ездить. Ей казалось, что он совершает ошибку.
— Если вы хотите рассказать свою историю, — сказала она, — позвоните на Си-эн-эн, в «Нью-Йорк таймс». Куда угодно — только не ему.
Только не Каннингему.
— Вы вернетесь? — спросила Элеонора, когда он сел в машину.
Скотт посмотрел на нее, на Джей-Джея, застывшего на крыльце позади Элеоноры. В глазах мальчика легко читалась тревога.
— Где-нибудь неподалеку есть бассейн? — спросил Скотт. — Мне бы хотелось научить Джей-Джея плавать.
— Да, — кивнула Элеонора и улыбнулась.
В гримерной Скотту пришлось довольно долго ждать Билла. Однако было бы ошибкой сказать, что он нервничал. Хотя, если рассуждать здраво, какую угрозу мог представлять Каннингем для человека, который побывал в открытом океане, был на волосок от смерти, но все же выжил? Прикрыв глаза, Скотт, чтобы отвлечься, погрузился в размышления.
Наконец появляется ведущий и здоровается со Скоттом. После этого Каннингем с полминуты растягивает губы и гримасничает перед зеркалом, делая комплекс упражнений для улучшения артикуляции. Наблюдая за ним, Скотт прислушивается к своим ощущениям и пытается определить, что в них преобладает — страх или радостное предматчевое возбуждение боксера, уверенного в своей победе.
— Прежде всего, — говорит Билл, когда они со Скоттом усаживаются за стол перед объективами и камеры начинают работать, — спасибо за то, что вы пришли сегодня сюда.
Вопреки смыслу фразы, взгляд Билла враждебен, поэтому Скотт ничего не отвечает.
— Последние несколько недель были долгими и очень тяжелыми, — продолжает Каннингем. — Вероятно, мы оба мало спали. Что касается меня, то я все это время пытался найти ответы на целый ряд вопросов. Я искал правду.
— Я должен смотреть на вас или в камеру? — прерывает его Скотт.
— На меня. Как обычно во время беседы.
— Что ж, у меня в жизни было много бесед, — говорит Скотт, — но ни одна из них не была похожа на сегодняшнюю.
— Беседа как беседа, такая же, как и любая другая. Мы с вами просто разговариваем — вот и все.
— Но ведь это интервью. А чертово интервью — это не просто беседа.
Билл наклоняется вперед.
— Я вижу, вы нервничаете, — замечает он.
— Вы так считаете? Ничего подобного. Я просто хочу уточнить правила игры.
— Если вы не нервничаете, то какие чувства у вас сейчас? Мне бы хотелось, чтобы наши телезрители могли понять это по вашему лицу.
Скотт ненадолго задумывается.
— Знаете, чувство, которое я испытываю, очень странное, — произносит он наконец. — Вам, вероятно, приходилось слышать слово «лунатизм». Некоторые люди бредут по жизни, словно лунатики. А потом вдруг происходит что-то, вынуждающее их проснуться. Так вот, у меня ощущения совершенно другие. Скорее противоположные.
Скотт смотрит Биллу в глаза и понимает, что Каннингем пока не понял, каким образом Бэрроуз будет загонять его в ловушку.
— Все, что происходит со мной в последнее время, кажется мне сном, — продолжает Скотт, которому тоже очень хочется выяснить правду. Точнее, из двоих мужчин, сидящих в студии, этого, скорее всего, желает только он. — Мне кажется, что я заснул в том самолете и все еще не проснулся.
— Вы хотите сказать, что все происходящее кажется вам нереальным, — уточняет Билл.
Скотт снова задумывается.
— Нет, — отвечает он, покачав головой. — Наоборот, все реально. Даже слишком. Особенно то, как люди обращаются друг с другом. Я, конечно, взрослый человек и понимаю, что мы живем не в идеальном мире, где все обожают друг друга, но…
Билл снова наклоняется вперед. Жизненные наблюдения собеседника его не интересуют.
— Я бы хотел знать, каким образом вы оказались на борту самолета.
— Меня пригласили.
— Кто?
— Мэгги.
— Вы имеете в виду миссис Уайтхед?
— Да. Она попросила называть ее Мэгги, так я и делаю. Мы познакомились летом на Мартас-Вайнъярд. Кажется, это было в июне. Часто ходили в одну и ту же кофейню, и я много раз видел ее с Джей-Джеем и дочерью на фермерском рынке.
— Она бывала у вас в студии?
— Один раз. Я работаю во дворе дома, в котором живу, в старом сарае. Рабочие делали в кухне ее дома ремонт, и Мэгги сказала, что ей надо как-то провести время. Она пришла вместе с детьми.
— Вы хотите сказать, что в тот единственный раз, когда вы встречались с ней не в кофейне и не на фермерском рынке, она была с детьми?
— Да.
Билл сооружает на лице гримасу, показывая, что, по его мнению, собеседник лжет.
— Не кажется ли вам, что некоторые из ваших работ производят угнетающее впечатление? — интересуется Каннингем.
— На детей, вы имеете в виду? Да, пожалуй. Но мальчик уснул и ничего не видел. А вот Рэйчел хотела посмотреть на картины.
— И вы их ей показали.
— Нет. Это ее мать решила, что ей стоит на них взглянуть. Понимаете… это, скорее всего, лишь наброски, идеи.
— Что вы имеете в виду?
Скотт пытается выразить свою мысль яснее:
— Я задаю себе и другим вопрос: что есть окружающий нас мир? Почему происходят те или иные события? О чем они свидетельствуют? Я пытаюсь разобраться в этом, что-то понять. Да, я показал Мэгги и Рэйчел свои картины. Мы немного о них поговорили. Вот и все.
Билл ухмыляется. Скотт понимает, что ему меньше всего хочется беседовать об искусстве.
— Однако же вы испытывали по отношению к миссис Уайтхед определенные чувства.
— Не знаю, что вы имеете в виду. Она была хорошей женщиной, любила своих детей.
— Но не своего мужа.
— Понятия не имею. Откуда мне знать? О таких вещах вообще трудно судить. Мне кажется, она была довольна жизнью. Мэгги и дети все время шутили, смеялись. Он много работал — я имею в виду Дэвида. Мэгги и дети все время говорили о нем, о том, чем займутся, когда приедет их папа. — Скотт делает небольшую паузу, после чего добавляет: — Она казалась счастливой.
Когда звонит телефон снова, Гэс едет по скоростному шоссе Лонг-Айленда. Франклин слушает короткий доклад. Данные второго, звукового самописца получены. Запись не в идеальном состоянии, звук несколько искажен, но запись полностью сохранилась. Специалисты готовы приступить к ее прослушиванию. Хочет ли Гэс, чтобы они подождали его прибытия?
— Нет, — отвечает Франклин. — Нам надо выяснить все как можно скорее. Лучше приставьте микрофон телефона вплотную к динамику.
Сидя за рулем автомобиля коричневого цвета, принадлежащего ведомству, где он работает, Гэс прислушивается к шумам, которыми сопровождаются последние приготовления к изучению данных записывающего устройства. Еще немного — и тайное станет явным.
Гэс шумно вдыхает и выдыхает пропущенный через кондиционер машины воздух. По лобовому стеклу стекают капли. Раз в несколько секунд их смахивают работающие в прерывистом режиме дворники.
Запись начинается.
Сначала слышны два голоса. Разговор явно происходит в кабине пилотов. Командир экипажа, Джеймс Мелоди, говорит с едва заметным британским акцентом. В репликах второго пилота, Чарли Буша, слышны тягучие техасские интонации.
— Тормоза, — говорит Мелоди.
— Проверены, — секунду спустя отвечает Буш.
— Закрылки.
— Десять, десять, зеленый.
— Люфты.