Перед падением Хоули Ной
Лейла улыбается и кивает. Скотт дал ей то, что в данном случае не смог бы дать никто другой, — свидетельство очевидца. Благодаря этому она словно стала одной из участниц случившегося, доверенным лицом Скотта.
— Надеюсь, вы останетесь здесь, — предлагает она. — На третьем этаже есть гостевые апартаменты. У вас будет отдельный вход.
— Спасибо, — благодарит ее Скотт. — Очень любезно. Послушайте, я не хочу показаться грубым, но мне хочется спросить — зачем все это вам?
Собеседница Скотта в очередной раз затягивается электронной сигаретой и, выдохнув облачко пара, отвечает:
— Дорогой, не делайте из этого проблему. У меня здесь полно свободного пространства. Вы и ваши работы произвели на меня большое впечатление. А вам ведь нужна какая-то крыша над головой? Почему бы не сделать все максимально просто — и для вас, и для меня?
Скотт кивает. Он не чувствует ни напряжения, ни стремления к конфронтации. Он просто хочет понять, чем руководствуется Лейла в своих действиях.
— Я тоже не сторонник того, чтобы все усложнять, — произносит он. — Возможно, вы хотите, чтобы я поделился с вами некой тайной. Или просто желаете услышать историю, которую потом сможете рассказывать на вечеринках, угощая своих гостей коктейлями. Я задал свой вопрос только для того, чтобы между нами была полная ясность.
В течение нескольких секунд на лице Лейлы читается удивление. Обычно люди не разговаривают с ней таким образом. Затем она смеется.
— Видите ли, мне нравится общаться с людьми, совершившими что-то необычное, — признается она. — И еще я люблю натянуть нос телеканалам, транслирующим новости двадцать четыре часа в сутки. Это же настоящие хищники. Сейчас все СМИ на вашей стороне, но дайте срок — и они обратят всю свою мощь против вас. Моя мама прошла через это, когда отец ее бросил. Эту историю полоскали все таблоиды. То же самое произошло, когда у моей сестры возникла проблема с викоданом. А в прошлом году мне пришлось испытать нечто подобное на своей шкуре, когда Тони покончил с собой. Я хотела всего-навсего устроить выставку его работ, а они представили все так, будто это я снабжала его наркотиками.
Лейла продолжает, не отрываясь, смотреть на Скотта. Магнус, сидя на другом конце дивана, ждет, когда ему представится шанс блеснуть.
— Ладно, — говорит Скотт после нескольких секунд молчания. — Спасибо. Мне просто нужно… Понимаете, журналисты наверняка дежурят около моего дома с камерами и диктофонами. А я не знаю, что им сказать, кроме того, что «я просто плыл — и все».
Телефон Лейлы издает короткий воющий звук. Она берет его в руки и смотрит на экран. На ее лице появляется выражение, от которого у Скотта сжимается сердце.
— Что? — спрашивает он.
Она переворачивает устройство дисплеем к нему и показывает сообщение в Твиттере. Наклонившись ниже, Скотт всматривается в ряд цветных символов — прямоугольников, рожиц и прочих непонятных ему значков. Затем переводит взгляд на Лейлу:
— Я ничего не могу разобрать.
— Спасатели нашли тела, — объясняет она.
Бен Киплинг
10 февраля 1963—26 августа 2015
Сара Киплинг
1 августа 1968—26 августа 2015
— Люди используют слово «деньги», словно говорят о неком объекте. Но это чушь, которая идет от незнания.
Бен Киплинг стоял у высокого фарфорового писсуара в отделанной деревом туалетной комнате ресторана «Сопреззи». Обращался он к Грегу Гуверу. Тот находился рядом с ним, у соседнего писсуара, и мочился на его вогнутую белую поверхность. Он делал это так неаккуратно, что мелкие брызги летели вниз, попадая на его украшенные бахромой кожаные мокасины ценой в 600 долларов.
— Деньги — это путь в открытый космос, — продолжал Бен.
— Что?
— В открытый… Это я упрощаю, понял? Деньги — все равно что смазка.
— Ты несешь какую-то хрень…
— Но это не…
Киплинг, закончив, застегнул молнию на брюках. Затем подошел к раковине, подставил руку под диспенсер с моющим средством и стал ждать, когда датчик уловит его тепло и выдаст в ладонь порцию пены. Ожидание затягивалось.
— Ведь вся наша жизнь, то, что мы делаем и что происходит с нами, — это трение, верно? — произнес он. — Каждый день мы идем вперед и пробиваем себе дорогу… — Бен начал нетерпеливо, с возрастающим раздражением шевелить поднесенной к диспенсеру рукой, но пены по-прежнему не было. — …Работа, жена, уличное движение, счета, все это…
Он ощупал корпус диспенсера в надежде найти что-то вроде краника или кнопки, но и это ни к чему не привело.
— Да хватит тебе, чего ты там возишься? — с недоумением спросил Гувер.
Киплинг, сдавшись, перешел ко второй раковине. Гувер, спотыкаясь, перебрался от писсуара к третьей.
— На днях я говорил с Лэнсом, — начал Грег.
— Погоди, — перебил его Бен. — Дай мне закончить. Так вот, всякие житейские трудности — это трение. Оно нас тормозит.
На этот раз диспенсер выплюнул щедрую порцию жидкого мыла. Киплинг с явным облегчением намылил руки.
— Как только человек утром встает с кровати, на него начинают давить всевозможные проблемы, — продолжил он. — Деньги облегчают его положение. Они вроде смазки, которая ослабляет трение. — Бен подставил руки под кран в надежде, что сенсор пустит струю воды. Снова ничего.
— …Черт побери… Чем больше у тебя денег, тем легче. — Отчаявшись, он просто стряхнул остатки пены на пол и подошел к автомату с бумажными полотенцами. Увидев, что он тоже управляется сенсором, Киплинг даже не попытался проверить, работает ли аппарат, и просто вытер руки о брюки своего костюма, сшитого на заказ за 1100 долларов. — …Ты понял, что я хочу сказать? Деньги уменьшают трение. Подумай про бедолаг, которые ютятся где-нибудь в мумбайских трущобах, и сравни их существование с жизнью, ну, скажем, Билла Гейтса. Когда имеешь столько денег, сколько он, в твоей жизни вообще не требуется каких-либо усилий. Ты вроде как астронавт в открытом космосе, в условиях невесомости.
Вытерев наконец руки, Киплинг повернулся и увидел, что у Гувера не возникло никаких проблем ни с диспенсером, ни с водой, ни с бумажными полотенцами.
— Понял, — отозвался Гувер. — Наверное, ты прав. Но я хочу сказать, что на днях разговаривал с Лэнсом и услышал от него много всяких слов, которые мне очень не понравились.
— Например? «Вознаграждение»?
— Ха-ха, смешно. Нет, я имею в виду другие слова. Например, ФБР.
Киплинг почувствовал, как в животе неприятно холодеет.
— Это не просто слово, — тихо произнес он.
— Что?
— Это… Ладно, не важно. С какой стати Лэнс вдруг заговорил о ФБР?
— Он сказал, что, мол, до него доходят разные слухи. Я спросил: «Что еще за слухи?» Но он не захотел говорить об этом по телефону. Нам пришлось встретиться в парке. В два часа дня, как каким-нибудь безработным бездельникам.
Киплинг, который явно занервничал, поочередно заглянул под двери кабинок, чтобы убедиться, что там никого нет.
— Он что, сказал, что нам надо…
— Нет, но, наверное, об этом подумал. Иначе с чего ему вообще затевать этот разговор? Если представить, что будет, когда у него возникнут проблемы…
— Ладно, ладно. Погоди…
Киплингу вдруг показалось, что он не проверил последнюю кабинку. Наклонившись, он заглянул под ее дверь и, убедившись, что внутри пусто, выпрямился.
— Давай не будем сейчас об этом, — предложил он. — Конечно, все надо обсудить, но… С теми парнями нужно заканчивать. Нельзя держать их в подвешенном состоянии.
— Конечно, но что, если они…
— Если они что? — спросил Киплинг после большой паузы — из-за выпитого шотландского виски он соображал медленнее, чем обычно.
Гувер выразительно поднял брови.
— Эти парни? — изумился Киплинг. — Ты что? Они же от Джилли.
— Ну и что? Черт возьми, Бен, любого можно взять за глотку.
— «Взять за глотку?» Это же не кино, не какой-нибудь «Заговор “Параллакс”»…
Гувер смял мокрые бумажные полотенца в комок и присел, сжав его в ладонях, словно баскетболист — мяч.
— У нас серьезные проблемы, Бен. Это все, что я хочу сказать. Чертовски серьезные…
— Я знаю.
— Мы должны что-то сделать. Ты не можешь просто…
— Я и не собираюсь. Успокойся, не будь девчонкой.
Киплинг подошел к двери туалета и распахнул ее. У него за спиной Гувер бросил мокрый бумажный комок в корзину для мусора и попал в цель, не коснувшись краев урны.
— Мастерство не пропьешь, — с гордостью произнес он.
Подойдя к столу, Киплинг убедился, что Табита продолжает добросовестно выполнять свою работу — щедро наливать гостям выпивку и рассказывать выдуманные истории о том, как она занималась оральным сексом во время обучения в колледже. Гостей, двух топ-менеджеров швейцарского инвестиционного банка, рекомендовал Билл Джиллиан, старший партнер юридической фирмы, занимающейся сопровождением всех сделок Киплинга и Гувера. Среда, 14:30. Киплинг и Гувер с гостями сидели в ресторане с полудня, поглощая элитный шотландский виски и заедая его пятидесятидолларовыми стейками. «Сопреззи», где они проводили время, принадлежал к той категории заведений, куда мужчины в дорогих костюмах ходят жаловаться друг другу на жизнь. Совокупное состояние собравшейся компании из пяти человек составляло почти миллиард долларов. Киплинг «стоил» триста миллионов долларов. Большая часть этих денег вложена в ценные бумаги и недвижимость, но у Бена имелись также офшорные счета — его резерв на черный день. Эти деньги правительству США не найти.
К пятидесяти годам Бен превратился в человека, который может небрежно сказать: «Давайте в эти выходные покатаемся на яхте». Кухня в его жилище вполне могла бы заменить кухню «Ле Сирк», если бы в знаменитом ресторане внезапно отключилось электричество. В ней установлена восьмиконфорочная плита-печь «Викинг» с грилем и огромным рашпером. По утрам, когда он просыпается, на его прикроватной тумбочке уже стоит поднос с шестью небольшими бейглами с луком, стаканом апельсинового сока и свежими номерами четырех газет — «Файнэншл таймс», «Уолл-стрит джорнэл», «Пост» и «Дэйли ньюс». Открыть холодильник в доме Киплинга — все равно что остановиться у прилавка фермерского рынка. Сара настаивает, чтобы они употребляли в пищу исключительно натуральные продукты. В винном шкафу на льду всегда лежат пятнадцать бутылок шампанского на случай, если в доме неожиданно придется проводить торжества, посвященные встрече Нового года. Платяной шкаф Бена похож на шоу-рум модного дома «Прада». Гостю, переходящему из комнаты в комнату его громадного дома, может прийти в голову мысль, что хозяину посчастливилось найти волшебную лампу, в которой томился в заточении джинн. Теперь Бену достаточно потереть ее и произнести вслух какое-нибудь желание, и оно тут же исполняется. Например, стоит ему сказать: «Мне нужны новые носки» — и на следующий день где-нибудь в его доме неизвестно откуда появится дюжина новых пар носков. На самом же деле в роли домашнего джинна у Бена выступает сорокасемилетний управляющий по имени Майкл, который закончил Корнелльский университет и получил диплом специалиста в сфере гостиничного бизнеса. Он работает у Бена Киплинга уже семь лет — с тех пор, как Бен с семьей переехал в дом с десятью спальнями в Коннектикуте.
По телевизору, укрепленному над баром ресторана «Сопреззи», показывали нарезку из самых интересных моментов бейсбольного матча, который состоялся накануне вечером. Спортивные комментаторы взахлеб обсуждали детали игры Сальтамаччиа, побившего рекорд сезона. При этом они то и дело употребляли слово «неудержимый».
Бен знал, какими будут его дальнейшие действия. Сорок минут спустя он отправится в свой офис и уляжется на диван, чтобы протрезветь и избавиться от тяжести в желудке. Затем в шесть часов водитель отвезет его в Гринвич, где Сара снова его накормит — скорее всего, едой, заказанной в ресторане «Алессандрос». Хотя нет, черт побери, вспоминает Бен, ведь на сегодняшний вечер у них с Сарой запланирован обед в обществе родителей жениха их дочери, Дженни. Вот только где именно? Все должно быть записано в его календаре, причем наверняка красным цветом, как и уже дважды откладывавшийся визит в поликлинику для проведения назначенной врачом процедуры ирригоскопии.
Бен представил себе мистера и миссис Комсток. Он — весьма успешный дантист. Она — несколько вульгарного вида дама, слишком ярко красящая губы. Дженни будет сидеть рядом с Доном, возможно Роном, или как там зовут ее жениха. Держа его за руку, дочь станет рассказывать о том, что она с родителями каждое лето проводит на Мартас-Вайнъярд, не сознавая, насколько претенциозно это звучит. Затем наступит очередь Бена, и он поведает всем, как однажды, обсуждая со своим персональным тренером вопрос о подоходном налоге, сказал: «Вот что, Джерри, подожди, пока твое состояние перевалит за сто миллионов. Вот тогда и посмотрим, что ты запоешь, если правительство захочет содрать с тебя деньги в казну по двойному тарифу».
Почувствовав внезапный приступ усталости, Киплинг осел на стул и машинально взял со стола салфетку, хотя есть давно закончил. Он положил ее себе на колени и указал глазами официанту на свой стакан: «Еще одну порцию».
— Я как раз рассказывала Юргену о встрече, которая была у нас в Берлине, — сообщила Табита. — Помните того парня с усами, как у Джона Уотерса, который так разозлился, что снял с себя галстук и пытался задушить им Грега?
— За пятьдесят миллионов я, пожалуй, позволил бы ему такое сделать, — заметил Киплинг. — Однако в итоге оказалось, что этот тип банкрот.
Швейцарцы терпеливо улыбнулись. Их явно не заинтересовала подобная болтовня. Похоже, и чрезмерно откровенное декольте Табиты не произвело на них впечатления. Возможно, у этих двоих нетрадиционная сексуальная ориентация, подумал Киплинг без всякого осуждения — он всего лишь просчитывал варианты, словно компьютер.
Покусывая изнутри щеку, Бен напряженно раздумывал. В голове у него вертелось то, что сказал Гувер в туалетной комнате. В конце концов, что он, Бен Киплинг, знает об этих двух типах? Да, у них весьма солидные рекомендации, но можно ли сегодня доверять кому бы то ни было на сто процентов? Что, если его гости из ФБР или комиссии по ценным бумагам и биржам? Их швейцарский акцент неплох, но, пожалуй, все же не идеален.
Киплинг испытал вдруг желание положить на стол деньги и уйти. Однако он удержал себя, поскольку если его опасения напрасны, то нельзя упустить возможность присовокупить к своему состоянию очень большие деньги — это не в его правилах. О чем там говорили швейцарцы? Кажется, речь идет о миллиарде долларов? Черт возьми, пора что-то решать, подумал Киплинг. Если он не собирается отступать, значит, пришло время идти в наступление. Сосредоточившись, он решил сделать гостям весьма выгодное предложение, но в самых общих чертах, не вдаваясь в детали и не говоря ничего такого, что можно было бы использовать против него в суде.
— Ну ладно, хватит болтать о ерунде, — произнес Бен. — Мы все знаем, зачем мы здесь собрались. То же самое делали наши предки, пещерные люди — они оценивали друг друга, чтобы понять, могут ли доверять друг другу. В современном обществе рукопожатие — это общепринятый сигнал о том, что тот, кто протягивает руку, не прячет за спиной нож.
Глядя на гостей, Киплинг улыбнулся. Их лица совершенно серьезны. Однако видно, что его слова их заинтересовали. Это именно тот момент, которого гости ждали — если только они те, за кого себя выдают, и пришли на встречу, чтобы заключить сделку. Официант приносит Киплингу еще один скотч. Тот привычным жестом сдвигает стакан к центру стола.
— Вы столкнулись с проблемой, — продолжил он. — У вас имеются средства в иностранной валюте, которые вы хотели бы инвестировать на открытом рынке. Однако наше правительство не дает вам этого сделать. Почему? Потому, что в какой-то момент ваши деньги побывали в регионе, который одна серьезная федеральная организация внесла в особый список. Но мы-то с вами знаем, что деньги — это всего лишь деньги. Нам хорошо известно, что доллар, который сегодня чернокожий обитатель Гарлема использует для покупки себе порции крэка, точно такой же, а может, и тот же самый, на который завтра какая-нибудь домохозяйка купит себе гамбургер. И такие же доллары дядя Сэм использует для того, чтобы приобрести системы вооружений у компании «Макдоннелл-Дуглас».
На экране телевизора Бен по-прежнему видел кадры из недавних бейсбольных матчей. Бейсбол для него не просто увлечение. Бен — ходячая энциклопедия этой игры. Бейсбол — его страсть, и именно благодаря ей он научился ценить каждый доллар. В свое время десятилетний Бенни Киплинг стал единственным мальчишкой из Шипсхед-Бэй, который умудрился собрать полную коллекцию оберток жевательной резинки с карточками всех известных игроков. Он и сам мечтал в один прекрасный день занять позицию центрального принимающего в команде «Нью-Йорк Метс» и потому каждый год пытался попасть в детскую бейсбольную лигу. Но Бенни был неважно физически развит для своего возраста и слишком медленно двигался. Поэтому он так и остался коллекционером карточек. Бенни внимательно следил за их рынком. В отличие от своих приятелей, которые собирали карточки только любимых игроков, он включал в свою коллекцию все, отдавая предпочтение самым редким. Более того, умело пользовался подъемами и спадами в игре бейсболистов, чтобы пополнить свое собрание наиболее ценными экспонатами. Каждое утро Бенни внимательно читал газетные некрологи. Если становилось ясно, что покойный был любителем бейсбола, он звонил вдове и говорил, что хорошо знал ее мужа по клубу коллекционеров карточек. Затем сообщал, что покойный являлся его наставником. Бен никогда прямо не говорил о своем желании приобрести коллекцию ушедшего в мир иной, и в его мальчишеском голосе звучала искренняя печаль. Это почти всегда срабатывало, и Бенни отправлялся на метро по намеченному адресу, чтобы добавить к своей коллекции ценные карточки, вызывающие у подлинных фанатов бейсбола сладкую ностальгию.
— Мы пришли к вам, мистер Киплинг, — сказал Юрген, темноволосый молодой человек с удивительно правильными чертами лица, одетый в легкий хлопчатобумажный костюм, — потому что слышали о вас много хорошего. Наши коллеги сказали, вы умеете решать деликатные вопросы, причем так, что никаких осложнений не возникает. Разумеется, мы понимаем, это требует дополнительных расходов. Клиенты, которых мы представляем, очень ценят умение урегулировать деликатные проблемы без каких-либо осложнений и привыкли щедро за него платить.
— Повторю вопрос, который я уже задавал. Кто же эти ваши клиенты? — спросил Гувер, у которого над бровями выступили бисеринки пота. — Вы можете не говорить прямо — только намекнуть. Чтобы внести ясность.
Швейцарцы не ответили — они явно боялись ловушки.
— Если мы заключаем сделку, то соблюдаем ее условия — независимо от того, кто наш партнер, — произнес Киплинг. — Вы понимаете, я не могу рассказать, как именно мы добиваемся нужного результата. Замечу только, что есть некие счета, по которым вас невозможно отследить. И деньги, инвестируемые вами через эти счета, с помощью моей компании станут абсолютно чистыми. Да-да, они поступят на счета грязными, а уйдут с них чистыми. Все просто.
— И это в самом деле…
— Вы хотите спросить, действительно ли эта схема работает? Ну, если мы примем принципиальное решение, мои коллеги приедут в Женеву и помогут вам установить программное обеспечение дополнительно к тому, которое вы обычно используете. Мой оператор будет в онлайн-режиме отслеживать ваши инвестиции и сообщать вам о ежедневных изменениях пароля и ай-пи-адреса. Ему не нужен роскошный офис. Строго говоря, чем меньше внимания он будет привлекать, тем лучше. Например, можно разместить его в одной из кабинок мужского туалета или где-нибудь в подвале, рядом с бойлерной.
Гости задумываются. Пока они размышляют над его словами, Киплинг останавливает проходящего мимо официанта и вручает ему черную кредитную карточку «Американ экспресс».
— Послушайте, — обратился он к швейцарцам, — пираты имели обыкновение зарывать сокровища в песок и уплывать. Как только они отчаливали от берега, то по сути становились банкротами, потому что деньги, которые держат в шкатулке…
Взглянув в окно, Бен видит, как к входной двери ресторана подходит группа мужчин в темных костюмах. В ту же секунду он мгновенно представляет себе, что будет дальше: держа в руках пистолеты и значки агентов ФБР, мужчины молниеносно ворвутся в помещение, повалят его на пол лицом вниз, скуют ему руки наручниками… Однако они проходят по улице мимо. Вздохнув с облегчением, Киплинг залпом осушает стакан с виски и заканчивает фразу:
— …и не используют, обесцениваются.
Бен еще раз окинул гостей внимательным взглядом. Они ничем не отличаются от других мужчин, с которым ему приходилось заключать подобные сделки. Как и те, прежние его партнеры, швейцарцы — рыба, которую он должен поймать на крючок. Кем бы они ни были, Бен Киплинг — финансовый магнат. У него есть качество, которое невозможно объяснить или описать с помощью формальных терминов. Богатые люди смотрят на него как на некий сейф с двумя дверцами. Через одну их деньги попадают в сейф и исчезают в нем, а через другую снова появляются, но уже с существенной прибавкой.
Бен отодвинул стул от стола и застегнул пиджак.
— Вы мне нравитесь, парни, — произнес он. — Я вам доверяю. Учтите, я говорю это не всем подряд. У меня есть ощущение, что мы должны заключить сделку, но в конечном итоге решение за вами. — Он встал. — Табита и Джей помогут вам. Они посвятят вас в кое-какие детали. Было приятно с вами пообщаться.
Швейцарцы тоже встали и пожали ему руку. Бен Киплинг покинул ресторанный зал. Миновав входную дверь, которую швейцар предупредительно распахнул при его приближении, Бен вышел на улицу. Машина ждала у тротуара с открытой задней дверцей. Около нее в ожидании стоял шофер. Бен, не задерживаясь ни на секунду, ловко нырнул в салон автомобиля.
На другом конце города желтое такси остановилось около музея американского искусства Уитни. Его водитель родился в Катманду и перед тем, как перебраться в Мичиган, какое-то время прожил в канадском Саскачеване. За изготовление фальшивого удостоверения личности он заплатил шестьсот долларов. Теперь, живя в Нью-Йорке, водитель ночует в квартире с еще четырнадцатью мигрантами. Большую часть своего заработка он отсылает домой, семье, надеясь, что когда-нибудь накопит денег на авиабилеты жене и детям, и они прилетят к нему.
Сидящая в такси женщина, Сара Киплинг, позволяет водителю оставить себе сдачу с двадцатидолларовой банкноты. Она живет в Гринвиче, штат Коннектикут. В ее доме девятнадцать телевизоров, которые Сара не смотрит. Ее отцом был врач из Бруклина, штат Массачусетс. Еще в детстве она привыкла ездить верхом. В качестве подарка на шестнадцатый день рождения родители оплатили ей пластическую операцию по изменению формы носа.
Каждый человек где-нибудь родился и имеет свою историю судьбы. Линии жизни разных людей поминутно и хаотично пересекаются.
Когда Саре Киплинг исполнилось сорок, в честь юбилея было устроено торжество на Каймановых островах. Оно стало для Сары сюрпризом. Бен заехал за ней на лимузине, чтобы, как она думала, отвезти ее в ресторан «Зеленая таверна», но вместо этого они оказались в аэропорту Тетерборо, предназначенном для частных самолетов. Пять часов спустя Сара сидела в шезлонге на песке у самой кромки прибоя и потягивала из высокого стакана ромовый пунш. И вот теперь она выходит из такси рядом со зданием музея Уитни. Ей надо встретиться со своей 26-летней дочерью Дженни, чтобы вместе посетить Биеннале современной живописи, а также получить краткую информацию о родителях своего будущего зятя перед предстоящим совместным обедом. Это нужно не столько Саре, которая может беседовать с кем угодно, сколько Бену. Ему трудно разговаривать о чем бы то ни было, кроме денег. Точнее, ее мужу тяжело даются беседы с людьми, у которых нет денег. И дело здесь вовсе не в высокомерии. Проблема состоит в том, что Бен Киплинг просто забыл, что значит иметь ипотеку или выплачивать кредит за машину, ходить в магазин и смотреть на ценник прежде, чем совершить покупку. Из-за этого он нередко попадает в неловкие ситуации. Сара очень тяжело переживает подобные моменты, чувствуя сильнейшее смущение. В глазах других людей она, будучи женой Бена, должна держаться тех же позиций, что и он. Однако, хотя Сара и является супругой Бена Киплинга и сама выбрала его в мужья, к деньгам она относится совершенно иначе. Родившись в богатой семье, Сара с детства усвоила простую истину — о деньгах говорить не принято. В этом и состоит разница между теми, чье состояние создавалось многими поколениями, и теми, кто разбогател быстро. Дети из богатых семей первого типа мало чем отличаются от своих сверстников, чьи родители не располагают большими доходами. Порой создается впечатление, что главная привилегия, которую дает им богатство, — это возможность не думать о деньгах.
Вероятно, именно потому, что Бен сам заработал свое состояние, причем в весьма короткие сроки, он, говоря о деньгах, не умеет выбирать правильный тон. Поэтому Сара берет на себя труд наставлять его в этом непростом для него вопросе.
Итак, Дженни должна рассказать Саре все о родителях своего жениха, а Сара отправить составленную справку по электронной почте Бену. «С отцом жениха можно говорить о политике (он традиционно голосует за республиканцев) и о спорте (болеет за «Джетс»). Его жена в прошлом году ездила в Италию. Помимо молодого человека — жениха Дженни, у них есть еще один сын, который страдает синдромом Дауна и содержится в специальном учреждении. Так что никаких шуток об умственно отсталых!»
Сара не раз пробовала приучить Бена проявлять больше интереса к людям, быть более открытым в общении. Супруги даже некоторое время совместно посещали психоаналитика, которая пыталась заставить Бена изменить модель поведения по отношению к окружающим. Однако по прошествии двух недель Бен заявил, что скорее даст отрезать себе уши, чем будет выслушивать эти бредни. В итоге Сара сделала то, что сделали бы на ее месте подавляющее большинство жен, — сдалась. Но теперь обеспечивать успешный исход вечеринок с участием Бена стало ее обязанностью, и весьма нелегкой.
Дженни ждет мать рядом с главным входом в музей. Она одета в футболку и «кислотного» цвета брюки, а на голове у нее некое подобие берета.
— Мама, — окликнула она Сару, поняв, что та ее не видит.
— Извини, дорогая. Зрение у меня совсем испортилось. Твой отец постоянно твердит, что мне нужно сходить к врачу, но где взять на это время?
Мать и дочь на секунду заключили друг друга в объятия, после чего вошли в музей.
— Поскольку я пришла раньше, то сама купила билеты, — сказала Дженни.
Сара попыталась сунуть ей в руку стодолларовую банкноту, но Дженни воспротивилась:
— Ну что за глупости, мам. Я рада заплатить.
— В таком случае заплатишь этим за такси, — Сара сделала еще одну попытку вручить ей купюру тем же жестом, каким уличные продавцы впихивают прохожим рекламный проспект или визитку. Дженни, однако, отвернулась и протянула билеты контролеру, так что Саре пришлось убрать банкноту обратно в кошелек.
— Я слышала, что лучшие экспонаты наверху, — заметила Дженни. — Так что нам, пожалуй, следует начать осмотр оттуда.
— Как скажешь, дорогая.
Дождавшись лифта, мать и дочь поднялись на второй этаж. Вместе с ними в кабину зашла супружеская пара с детьми. Супруги весьма оживленно говорили по-испански. Женщина явно отчитывала мужчину, а тот оправдывался. В средней школе Дженни изучала испанский, хотя и не слишком усердно. Она узнает аналоги английских слов «мотоцикл» и «няня». Через несколько секунд у нее возникло впечатление, что мужчину уличили во внебрачной связи. Двое детишек, не обращая внимания на родительскую перепалку, вовсю играли в игры на смартфонах.
— Шейн очень нервничает по поводу сегодняшнего мероприятия, — сообщила Дженни после того, как они с матерью выходят из лифта. — Это так мило.
— Когда я в первый раз встречалась с родителями твоего отца, меня вырвало, — призналась Сара.
— Серьезно?
— Да. Впрочем, возможно, дело было в похлебке из морепродуктов, которую я съела незадолго до этого во время обеда.
— Ой, мама, ты такая смешная, — улыбнулась Дженни. Всем своим друзьям она говорила, что ее мать «немножко не в себе». Сара об этом знала или, по крайней мере, догадывалась. Она на самом деле слегка рассеянная — совсем чуть-чуть, самую малость. Сара любила говорить, что у Робина Уильямса тоже был такой недостаток — как и у других нестандартно мыслящих людей. «Хочешь сказать, что ты не хуже Робина Уильямса?» — спрашивает в таких случаях ее супруг.
— Ему вовсе ни к чему нервничать, — заметила Сара. — Мы с отцом не кусаемся.
— Тут все дело в принадлежности к разным социальным слоям, — пояснила Дженни. — В пропасти между богатыми и бедными. То есть родители Шейна, конечно, совсем не бедные, но…
— Речь идет всего лишь об ужине в индонезийском ресторане. И к тому же мы не настолько богаты.
— Когда ты в последний раз летала коммерческим рейсом?
— Прошлой зимой — в Аспен.
У Дженни вырывается смешок, смысл которого более чем очевиден: «Ты сама-то себя слышишь, мама?»
— Но мы все же не миллиардеры, дорогая. Здесь все-таки Манхэттен, знаешь ли. На некоторых вечеринках, которые нам приходится посещать, я сама чувствую себя как бедная родственница.
— У нас есть яхта.
— Это вовсе не яхта, а просто парусное судно. Кстати, я просила твоего отца не покупать ее. Но ты ведь его знаешь — если уж он вобьет что-нибудь себе в голову, с этим уже ничего поделаешь.
— Все равно, Шейн нервничает. Поэтому постарайся сделать так, чтобы все прошло без эксцессов.
— Ты говоришь с женщиной, которая очаровала даже шведского принца, а он был тот еще зануда.
Они оказались в помещении, на стенах которого развешаны картины. В основном это полотна большого размера. Сара попыталась сосредоточиться, выбросив из головы все сиюминутное, но сделать это нелегко. Она знала по опыту, что, когда человек пытается от чего-то отвлечься, он, как правило, только об этом и думает.
Когда Дженни родилась, семья Киплингов жила в квартире с двумя спальнями в Верхнем Уэст-Сайде. Бен был помощником биржевого брокера и зарабатывал восемьдесят тысяч в год. Но он обладал приятной внешностью, чувством юмора и умел рассмешить людей. Кроме того, у него имелась весьма важная способность не упускать предоставлявшиеся возможности. Поэтому через два года Бен получил лицензию трейдера, и его заработки увеличились вчетверо против прежнего. Вместе с семьей он переехал в кондоминиум, расположенный в районе Шестидесятых улиц, и стал покупать продукты и товары для дома в магазине «Ситералла».
До рождения Дженни Сара работала в сфере рекламы и, когда дочь определили в детский сад, стала подумывать о том, чтобы вернуться к своей прежней деятельности. Однако она так и не смогла смириться с мыслью, что, пока будет на работе, воспитанием ее ребенка будет заниматься нянька. По этой причине Сара осталась и терпеливо готовила завтраки и обеды и меняла подгузники, дожидаясь, когда муж, вернувшись с работы, возьмет на себя часть домашних хлопот.
Ее мать поощряла такую линию поведения. Однако самой Саре подобный образ жизни давался нелегко. Подчас она не знала, чем себя занять, в других же случаях попросту забывала что-то сделать. Поэтому стала пользоваться ежедневниками и самоклеящимися листками-напоминалками, которые вскоре густо усеяли внутреннюю сторону входной двери. Сара в самом деле принадлежала к тем людям, которым сложно удержать что-либо в памяти и запомнить телефонный номер. Когда трехлетняя дочь стала напоминать ей о каких-то вещах, которые вылетели у нее из головы, Сара всерьез забеспокоилась и даже посетила невролога. Тот не нашел никаких физиологических отклонений и, решив, что у пациентки синдром дефицита внимания, прописал ей риталин. Но Сара ненавидела таблетки. Поэтому, боясь, что лекарство повлияет на поведение и изменит ее как личность, она вернулась к использованию самоклеящихся листков, календарей и будильников.
Бен все чаще задерживался на работе допоздна. Сара невольно вспоминала о том, как в годы ее молодости мать крутилась по дому, мыла посуду после обеда и готовила завтраки на следующий день. Было ли все это неизбежным атрибутом материнства, обязательным для каждой женщины? Однажды кто-то сказал Саре, что матерями становятся для того, чтобы смягчить чувство одиночества, мучающее каждого человека. Если это на самом деле так, то материнство — ее самая главная миссия в жизни — было всего лишь проявлением дружеских отношений. Выходит, думала Сара, ты производишь на свет ребенка, выпускаешь его в хаотичный мир и в следующие десять лет просто идешь по жизни рядом с ним, наблюдая за тем, как он растет и взрослеет.
По этой теории задача отцов состоит в том, чтобы научить детей преодолевать трудности. Отцы должны говорить им «иди вперед», матери же оберегают от падений и ушибов. Матери — это пряник, а отцы — кнут.
И вот Сара оказалась прикованной к кухне большой квартиры на Шестьдесят третьей Восточной улице. День за днем она паковала завтраки для детского сада, купала дочь в теплой воде с мыльной пеной, читала ей вслух книжки с картинками. В те вечера, когда Сара, не дождавшись Бена, ложилась спать до его возвращения с работы, она укладывала Дженни вместе с собой. Они подолгу разговаривали, пока наконец не засыпали, обнявшись. Именно так их обычно и заставал Бен, вернувшись среди ночи со сбившимся набок галстуком, источая запах спиртного. «Ну, как тут мои девочки?» — громко спрашивал он в таких случаях, шумно сбрасывая с ног туфли. «Мои девочки». Бен говорил так, словно обе они, и Дженни, и Сара, были его дочерьми. В заботливом голосе чувствовалась любовь, и по лицу Киплинга было понятно, что вид двух родных женщин, смотрящих на него заспанными глазами, был для него наградой за долгий и тяжелый день.
— Вот эта мне нравится, — сказала Дженни, взрослая женщина, у которой через пять лет появятся собственные дети.
Мать и дочь сумели сохранить душевную близость даже в подростковые годы Дженни, когда дети обычно отдаляются от родителей. Дженни и в это трудное для нее время не давала серьезных поводов для беспокойства. Пожалуй, единственным моментом, который не позволяет назвать ее отношения с Сарой идеальными, является то, что Дженни не уважает мать так, как уважала раньше. Но эта черта свойственна всем современным молодым женщинам. Их матери бросают работу и остаются дома, чтобы воспитать своих дочерей. А те, став взрослыми, устраиваются на работу и начинают жалеть, а некоторые и слегка презирать своих матерей-домохозяек.
Дженни рассказала Саре об увлечениях родителей Шейна. Его отец реставрирует старые автомобили. Мать обожает заниматься благотворительностью, собирая деньги для церкви, в которую регулярно ходит. Бену необходимо все это знать, но Сара не может сосредоточиться на словах дочери. Ей вдруг приходит в голову, что она могла бы купить любую из выставленных в зале картин. Сколько могут стоить работы современных художников? Несколько сотен долларов? Миллион?
В Верхнем Уэст-Сайде Киплинги жили на третьем этаже. В кондоминиуме на Шестьдесят третьей Восточной улице — на девятом этаже. Теперь семья живет в Трибеке, в огромном пентхаусе-лофте на пятьдесят третьем. Что же касается дома Киплингов в штате Коннектикут, то в нем всего два этажа, однако уже по почтовому индексу понятно, что речь идет о суперэлитном жилье. Продавцы на расположенном неподалеку от него фермерском рынке — представители новой породы торговцев. Это ремесленники, воспользовавшиеся возрождением старых народных промыслов в измененном виде, а также сельхозпроизводители, процветающие благодаря страсти большинства обеспеченных людей к экологически чистым продуктам.
Даже то, что Сара теперь называет проблемами, несет на себе клеймо элитарности: «На нашем рейсе не оказалось мест в первом классе, в нашей яхте открылась течь». Реальные жизненные трудности, то есть ситуации, когда у людей отключили за неуплату газ, изъяли за невыплату взноса по кредиту машину, ребенка в школе пырнули ножом, для нее остались в прошлом.
И вот теперь, когда Дженни выросла, а их с мужем богатство в сотни, тысячи раз перекрывает их потребности, Сара пыталась понять: в чем смысл такого огромного состояния? Разумеется, у ее родителей тоже были деньги, но не такие. Они могли позволить себе стать членами модного загородного клуба, купить дом с шестью спальнями, ездить на дорогих автомобилях и уйти на пенсию, имея в банке несколько миллионов. Но сотни миллионов долларов, спрятанные на Кайманах? Это выходило за пределы так называемых старых, традиционных денег — и даже за пределы того, что считалось крупным состоянием у новых богачей.
Теперь, когда ей нечем было заняться, Сара невольно задумывалась над вопросом: неужели она живет только для того, чтобы обеспечивать движение, переток денег?
«Я покупаю и, следовательно, существую».
Когда Бен вернулся в офис, его ждали двое мужчин. Они сидели в приемной, листая журналы. Дарлин, секретарша, нервно молотила пальцами по клавиатуре компьютера. По костюмам гостей, не сшитым на заказ, а готовым, купленным в магазине, Бен безошибочно определил, что они работают на правительство. Он почувствовал сильнейшее желание развернуться и уйти, но, разумеется, не сделал этого. В хранилище у него спрятан небольшой чемодан, в котором собрано все самое необходимое, а на одном из офшорных счетов — несколько миллионов долларов, отследить которые попросту невозможно. Бен принял эти меры предосторожности по настоянию своего адвоката.
— Мистер Киплинг, — громко произнес Дарлин, встав, — эти джентльмены хотят с вами поговорить.
Мужчины отложили журналы в сторону и встали. Один из них высокий, с квадратной челюстью. У другого, который пониже ростом, под левым глазом родинка.
— Мистер Киплинг, — начал высокий, — я Гордон Бьюз из министерства финансов. А это мой коллега, агент Хекс.
— Очень приятно. Бен Киплинг.
Сделав над собой усилие, Бен обменялся с непрошеными гостями рукопожатием.
— Чем обязан? — спросил от максимально небрежным тоном.
— Это мы вам расскажем, сэр, — ответил Хекс, — но давайте лучше сделаем это в приватной обстановке.
— Конечно. С удовольствием помогу вам, чем могу. Проходите, пожалуйста, в кабинет.
Он предупредительно распахнул дверь и, встретившись глазами с Дарлин, велел:
— Пригласите сюда Барни Калпеппера.
Затем следом за гостями Бен вошел в кабинет — угловое помещение с огромными окнами из толстого закаленного стекла, находившееся на восемьдесят шестом этаже. У тех, кто оказывался в нем впервые, с непривычки создавалось впечатление, будто они находятся в дирижабле, парящем над городом.
— Что вам предложить? — поинтересовался Бен. — Может быть, минеральной воды?
— Спасибо, не нужно, — ответил Бьюз.
Киплинг подошел к дивану и уселся на его угол. Он решил, что будет вести себя как человек, которому нечего бояться. Рядом с ним на низком столике стояла ваза с фисташками. Он взял орех и, отделив скорлупу, положил ядро в рот и разжевал.
— Пожалуйста, садитесь, — пригласил он.
Чтобы сесть лицом к дивану, гостям пришлось развернуть стулья. Сделав это, они неловко опустились на них.
— Мистер Киплинг, — заговорил Бьюз, — мы из отдела контроля за валютными активами. Вам известно о его существовании?
— Я слышал о нем, но, признаться, меня держат в компании не за знание структуры контролирующих органов. Я скорее мыслитель, аналитик. Мое дело — креатив.
— Наш отдел является одним из подразделений министерства финансов.
— Это я понял.
— Его задача — следить, чтобы американские компании, в том числе финансовые, не занимались бизнесом со странами, против которых правительство ввело ограничения. Ваша фирма привлекла наше внимание.
— Под ограничениями вы имеете в виду…
— Санкции, — пояснил Хекс. — Мы имеем в виду такие страны, как Иран и Северная Корея, то есть финансирующие террористов. Деньги этих государств плохие, и мы не хотим, чтобы они попадали на наш рынок.
Бен улыбнулся, продемонстрировав гостям безупречные зубы.
— Страны, которые вы назвали, действительно плохие. В этом нет никаких сомнений. Но деньги? Это всего лишь инструмент, джентльмены. Они не могут быть плохими или хорошими.
— Хорошо, сэр. Позвольте мне объяснить более понятно. Вы ведь слышали про закон, верно?
— Какой именно закон?
— Я имею в виду, вы наверняка знаете, что в стране существуют и действуют законы.
— Вы напрасно взяли этот покровительственный тон, мистер Бьюз.
— Просто я пытаюсь найти с вами общий язык, чтобы мы лучше понимали друг друга. Дело в том, что организация, которую я представляю, подозревает вашу фирму в отмывании денег в интересах… да, собственно, в интересах кого попало. И мы пришли к вам, чтобы сказать — мы наблюдаем за вами.
В этот момент открылась дверь и в кабинет вошел Барни Калпеппер. На нем костюм в тончайшую сине-белую тонкую полоску. Внешне он типичный корпоративный адвокат, агрессивный и хладнокровный. Его отец был послом США в Китае и лично дружил с тремя президентами страны. Изо рта Барни торчит леденец на палочке. При виде Калпеппера Киплинг испытал сильнейшее облегчение — словно школьник, которого вызвал в свой кабинет директор, при появлении отца.
— Джентльмены, — произнес он, — это мистер Калпеппер, консультант фирмы по юридическим вопросам.
— Мы всего лишь беседуем, — заметил Хекс. — Юристы нам ни к чему.
Калпеппер не снизошел до рукопожатия. Он остался стоять, прислонившись спиной к шкафу.
— Спросите меня про леденец, — предложил он.
— Простите? — не понимает Хекс.
— Леденец. Спросите меня про него.
Хекс и Бьюз переглядываются с таким видом, словно хотят сказать друг другу: «Я не стану этого делать, сделай ты».
Наконец Бьюз, пожав плечами, поинтересовался:
— Ну, и что не так с вашим леденцом?
Калпеппер вынул сладость изо рта и продемонстрировал гостям.
— Ничего особенного. Вкусная штука. Я вообще люблю сладкое. Знаете, когда мой помощник сказал мне, что к нам на фирму пришли два агента из министерства финансов, я подумал, что это какая-то шутка.
— Очень смешно, мистер…
— Потому что я хорошо знаю своего старого партнера по рэкетболу Лероя Эйбла — вы ведь с ним тоже знакомы, верно?
— Он министр финансов.
— Точно. Так вот, я знаю, что Лерой не стал бы посылать сюда агентов, предварительно не позвонив мне. А раз он мне не звонил…
— Это всего лишь визит вежливости, — вставил Хекс.
— Значит, вы вроде как соседи, которые пришли познакомиться с новым жильцом и принесли ему печенье? — уточнил Калпеппер и бросил взгляд на Киплинга. — Они в самом деле пришли с печеньем? А ты не оставил мне ни крошки, чтобы я тоже мог попробовать?
— Никакого печенья не было, — отозвался Бен.
— Вы что же, хотите печенья? — улыбнулся Бьюз.
— Нет, — ответил Калпеппер. — Но ваш приятель сказал, что это визит вежливости. Вот я и подумал…
Бьюз и Хекс переглянулись и встали.
— Нарушать закон не позволено никому, — заявил Бьюз.
— С этим я не спорю, — откликнулся Калпеппер. — Но думал, что мы с вами говорим о сладостях.
Бьюз застегнул пиджак, и на его губах появилась злобная улыбка.
— Когда речь идет о нарушениях закона, мы можем копать долго. Месяцы, а то и годы. И наши действия санкционированы на самом высоком уровне. Вы хотите поговорить о доказательствах? Погодите, придет время, и потребуется пара тракторов с прицепами, чтобы отвезти их в суд.