Перед падением Хоули Ной

Мужчины еще некоторое время стоят молча. Затем Майкл кивает и протягивает Скотту руку. Тот пожимает ее, думая, что еще следует сказать в этой ситуации, как выразить свое сочувствие. Но Майкл, почувствовав его нерешительность, поворачивается и уходит.

Агенты подходят к Скотту, когда он направляется к такси. Первым идет О’Брайен, за ним шагает Гэс Франклин. Его рука лежит на плече фэбээровца, словно он хочет сказать: оставь парня в покое. Следом за ними спешит сотрудник комиссии по ценным бумагам и биржам. Скотт вспоминает, как его представляли — агент Хекс.

— Мистер Бэрроуз!

Скотт останавливается, держа руку на дверце такси.

— Нам очень не хотелось беспокоить вас сегодня, — говорит Гэс.

— Речь не идет о «беспокойстве», — возражает О’Брайен. — Мы всего лишь делаем свою работу.

Скотт неопределенно пожимает плечами.

— Давайте сядем в машину, — предлагает он. — Мне бы не хотелось, чтобы кто-нибудь заснял наш разговор на камеру.

Такси — не седан, а мини-вэн. Скотт сдвигает в сторону заднюю дверь и, нырнув в салон, устраивается на сиденье. Остальные, переглянувшись, тоже забираются внутрь.

— Спасибо, — говорит Скотт. — Меня еще не снимали при помощи спецтехники с вертолета, и я жил прекрасно.

— Да, мы заметили, что вы не очень-то любите телевидение, — хмыкает О’Брайен.

— И вообще средства массовой информации, — добавляет Хекс.

— Как идет расследование? — интересуется Скотт, обращаясь к Гэсу.

Тот смотрит на водителя-сенегальца.

— Вы не могли бы ненадолго выйти и дать нам поговорить? — спрашивает Франклин.

— Это мое такси.

Гэс достает из кармана бумажник и протягивает водителю двадцать долларов, а затем, убедившись, что трюк не сработал, — еще двадцать. Взяв деньги, сенегалец вылезает из машины и прикрывает дверь.

— Со стороны Каймановых островов идет ураган «Маргарет», — сообщает Гэс Скотту. — Нам пришлось временно прекратить поисковые работы.

Скотт закрывает глаза. Маргарет. Мэгги.

— Такие дела, — подытоживает Гэс. — Ирония судьбы. Вы ведь знаете, ураганы принято называть женскими именами.

— Я вижу, вы сильно расстроены, — замечает О’Брайен.

Скотт, прищурившись, пристально смотрит на агента.

— Женщина погибает в авиакатастрофе. А теперь на район, где произошла трагедия, надвигается ураган, который носит то же имя, что и она. Как, по-вашему, я должен реагировать?

— Какие у вас были отношения с миссис Уайтхед? — спрашивает Хекс.

— У вас, ребята, предвзятый взгляд на эту историю.

— Вы так считаете? — В голосе О’Брайена отчетливо звучат нотки сарказма. — Вероятно, причиной этого является наше глубокое убеждение в том, что все люди лгут.

— Если бы я так думал, то вообще не стал бы с вами разговаривать, — отрезает Скотт.

— Да что вы говорите? Это даже забавно, — иронизирует О’Брайен.

— Это не игра, — мрачно произносит Гэс. — Погибли люди.

— При всем уважении, — замечает О’Брайен, обращаясь к Франклину, — ваше дело — выяснять технические причины падения самолета. А все остальное, в том числе человеческий фактор, — наша забота.

— Правда, эти два аспекта могут быть тесно связаны, — добавляет Хекс.

Скотт откидывается на спинку сиденья и закрывает глаза. Травмированное плечо его уже почти не беспокоит, но в голове нарастает пульсирующая боль — вероятнее всего, это реакция на смену атмосферного давления.

— По-моему, он заснул, — говорит Хекс, внимательно разглядывая лицо Скотта.

— А ты знаешь, кто обычно засыпает в полицейском участке? — обращается к нему О’Брайен.

— Тот, кто совершил преступление.

— Вам, парни, впору выступать на радио, — сердито ворчит Гэс. — В утреннем спортивном выпуске. Там ведущие — такие же трепачи, как и вы. Или в восьмичасовой программе про погоду и пробки.

О’Брайен хлопает Скотта ладонью по груди.

— Мы подумываем о том, чтобы обзавестись ордером и взглянуть на ваши картины.

Скотт открывает глаза.

— Ордером? Чтобы посмотреть на картины?

— Ну да. Это такой листок бумаги, подписанный судьей. Он дает нам возможность ухватить всяких гнусных типов, — поясняет О’Брайен.

— Приходите в четверг вечером, — предлагает Скотт. — Я разолью по картонным стаканчикам белое вино и приготовлю тарелки с сухариками. Вам когда-нибудь приходилось бывать на открытии выставки в картинной галерее?

— Я бывал даже в чертовом Лувре! — рявкает О’Брайен.

— Расследование веду я, — жестко произносит Гэс. — Поэтому никто ничего не будет делать, не поговорив предварительно со мной.

Скотт смотрит в окно машины. Все участники погребальной церемонии уже разошлись. Могила представляет собой вырытую в земле яму, которую заливает моросящий дождь. Двое работников кладбища в плащах, укрывшись под кроной растущего неподалеку от места захоронения вяза, курят сигареты «Кэмел».

— Какое, по вашему мнению, практическое значение могут иметь мои картины? — интересуется Скотт.

Ему действительно хочется это знать. Ведь он провел (или потратил?) целых двадцать пять лет, накладывая краски на холст в тщетной надежде привлечь внимание других людей, но до сих пор так и не преуспел.

— Дело не в том, какие они, — говорит О’Брайен. — Дело в том, о чем они.

— Вы пишете картины, изображающие катастрофы, — поясняет Хекс. — Мы узнали об этом от вашего агента. Сюжеты ваших картин — автомобильные аварии, крушения поездов и тому подобное.

— А это, — подхватывает О’Брайен, — уже может представлять для нас определенный интерес. Возможно, вам надоело рисовать картины про катастрофы, и вы решили устроить что-нибудь похожее на один из ваших сюжетов в действительности?

Скотт смотрит на Хекса и О’Брайена с неподдельным интересом. Его искренне удивляет их странный образ мыслей, позволяющий видеть возможность заговора и злого умысла там, где ни о чем подобном не может быть и речи. Затем переводит взгляд на Гэса, который массирует себе переносицу, словно пытается избавиться от боли.

— И как вы это себе представляете? — снова обращается Скотт к Хексу и О’Брайену. — Я имею в виду, чисто практически. Художник, у которого за душой ни гроша, держащий дома трехногого пса. Каким образом он может устроить такое?

— Такие вещи случаются довольно часто, — заявляет О’Брайен. — В головах маленьких людей, живущих в крохотных квартирках, рождаются чудовищные замыслы. Они начинают их обдумывать, ходят по выставкам оружия, ищут в Интернете инструкции по изготовлению самодельных бомб.

— Я ничего в Интернете не ищу.

— Другие часами сидят в библиотеках. «Заметьте меня, обратите на меня внимание» — вот их мотив. И еще месть.

— Кому? За что?

— Всем. Своим матерям. Богу. Какому-нибудь типу, который когда-то поимел их в спортзале.

— Прямо в спортзале? — уточняет Скотт. — На глазах у всех?

— Вы смеетесь, а я, между прочим, говорю серьезно.

— Да нет, вовсе не смеюсь. Просто мне интересно, как работает ваш мозг. Я, например, привык думать об образах, о цвете. Поэтому ваши умственные построения мне в новинку.

— А почему вы выбираете для своих картин такие странные сюжеты? — спокойно спрашивает Гэс.

— Видите ли, я сам толком не знаю, — отвечает Скотт. — Когда-то я писал пейзажи. А потом… что-то изменилось. Мне кажется, я просто пытаюсь понять, как устроен этот мир. Когда вы молоды, то надеетесь, что ваша жизнь сложится хорошо — по крайней мере, допускаете такую вероятность. Вам кажется, что можете управлять происходящими событиями. Вы считаете, что важно найти свой путь, хотя иногда на самом верху оказываются люди, которые добились успеха благодаря счастливому стечению обстоятельств. Им просто везет. Но на моем пути встали кукурузный виски и моя неудачливость.

— Я сейчас усну, — вставляет О’Брайен.

Скотт, однако, продолжает свой рассказ, отвечая на вопрос Гэса и полагая, что тому действительно интересно:

— Люди встают по утрам и строят планы на день. Они искренне полагают, что их удастся осуществить. Но в этот самый день их поезд сходит с рельсов, на них обрушивается торнадо, или паром, на котором они находятся, тонет.

— Или их самолет падает.

— Да. В моих картинах катастрофы играют роль метафор. По крайней мере, так было еще десять дней назад. Тогда я думал, что изобразить на картине крушение самолета — это всего лишь способ скрыть от окружающих разрушение моей собственной жизни.

— Значит, авиакатастрофу вы тоже нарисовали, — говорит Хекс с обвинительными интонациями в голосе.

— Что ж, мы посмотрим на эту вашу работу, — добавляет О’Брайен.

Глядя в окно такси, Скотт видит, как кладбищенские рабочие бросают окурки на раскисшую от дождя землю и берутся за лопаты. Он вспоминает, как в жаркий августовский день познакомился с Сарой Киплинг на фермерском рынке. Он помнит ее слабое рукопожатие и принужденную улыбку. Почему в земле осталась лежать она, а не он? Потом Скотт думает о Мэгги и о ее дочери. Они обе где-то на дне океана, а он здесь, в Нью-Йорке, живой и здоровый. Дышит, двигается и даже ведет беседу — вроде бы об искусстве, а на самом деле о смерти.

— Приходите в любое время, — обращается он к О’Брайену и Хексу. — Вы знаете, где находятся мои картины. Только не забудьте зажечь свет.

Он доезжает на такси до Пенсильванского вокзала. Скотт догадывается, что, поскольку журналистам было известно о похоронах, кто-то из них вполне мог последовать за ним. Входя в помещение вокзала, он успевает заметить, как у обочины тормозит зеленый джип-паркетник, из которого на тротуар выпрыгивает мужчина в джинсовой куртке. Скотт быстро спускается в метро на платформу номер три, с которой поезд должен отправиться в центр города. Затем делает петлю и перебирается на платформу, с которой поезда идут в сторону окраины. На противоположном перроне он замечает своего преследователя. В руках тот держит фотоаппарат. Когда к платформе, на которой стоит Скотт, уже приближается поезд, мужчина успевает заметить преследуемого и поднимает камеру к лицу, чтобы сделать снимок. Скотт прикрывает лицо рукой и отворачивается. Поезд со скрежетом тормозит. Скотт входит в вагон и опускается на сиденье, по-прежнему прикрывая лицо ладонью. Сквозь растопыренные пальцы он наблюдает за происходящим на противоположной платформе. Затем чувствует толчок — поезд начинает набирать скорость. Скотт успевает заметить, что человек в джинсовой куртке продолжает держать фотоаппарат наготове.

Проехав в сторону окраины три остановки, Скотт выходит из вагона и садится в автобус, идущий в обратном направлении. Он чувствует, что оказался в совсем другом мире, полном подозрительности и недоверия. Здесь нет времени для абстрактных мыслей. Быть художником означает жить в реальности и в то же время вне ее. Там, где инженер видит форму и функцию, художник видит нечто совершенно другое. Для инженера тостер — это электромеханическое устройство, подвергающее кусочки хлеба тепловой обработке. А для художника это аппарат, создающий, по крайней мере, иллюзию домашнего уюта и комфорта. Если же попытаться представить тостер в виде живого существа, скажем, человека, то это будет пожиратель хлеба. Раз за разом он открывает рот, в который вставляются все новые и новые хлебные ломти. Бедный, бедный мистер Тостер. Его проблема в том, что он никогда не сможет насытиться.

На ланч Скотт съедает тарелку овсянки. Он все еще во взятом напрокат черном костюме, узел его галстука по-прежнему скособочен. Скотту почему-то кажется, что, переодевшись сразу же после возвращения с похорон, он проявит неуважение к погребенной. О смерти нельзя забывать так легко и быстро. Поэтому он садится за стол и поглощает кашу, одетый как владелец бюро ритуальных услуг.

Он стоит у раковины, моет тарелку и ложку, когда входная дверь в апартаменты с шумом открывается. Скотт знает, что это Лейла — о том говорит стук каблуков и запах дорогих духов.

— Вы одеты? — громко спрашивает она, подходя к двери кухни.

Скотт ставит тарелку в сушилку.

— Да, все в порядке, — отвечает он. — Знаете, я все время думаю, зачем вы держите здесь столько посуды и других вещей. Ковбои путешествовали по стране, имея при себе всего одну тарелку, ложку и вилку.

— Вы хотите сказать, что вы ковбой?

Скотт возвращается в гостиную и садится на диван. Лейла приподнимает покрывало с крышки бара и наливает себе что-то в стакан.

— Вы что, стараетесь держать спиртное в тепле, или…

— Я алкоголик, — говорит Скотт. — Во всяком случае, мне так кажется.

Лейла отхлебывает глоток напитка.

— Вот как. Вам так кажется.

— Думаю, что не ошибаюсь. Во всяком случае, если я начинаю пить, то остановиться уже не могу.

— Мой отец — самый богатый алкоголик на планете. Журнал «Форбс» как-то опубликовал статью про то, что он, должно быть, за год выпивает элитного спиртного на триста тысяч долларов.

— Это достойно того, чтобы отметить на надгробной плите.

Лейла улыбается и, сбросив туфли, садится на диван, поджав одну ногу под себя.

— Вы надели костюм Сержа, — говорит она.

— Извините.

Скотт инстинктивно хватается за галстук.

— Ничего страшного. Он сейчас, кажется, в Румынии — в поисках своего следующего эпического траха.

Скотт смотрит на ее стакан. Лейла пьет шотландский виски. По окну стекают струи дождя.

— Однажды я съел грушу в пустыне штата Аризона, — говорит он. — Это оказалось лучше, чем любой секс, который у меня когда-либо был.

— Будьте осторожны, — предупреждает Лейла. — Я могу воспринять это как вызов.

После того как она уходит, Скотт несет ее стакан в кухню и моет, пустив воду сильной струей. В стакане еще остается немного виски, и, прежде чем вылить его в раковину, Скотт вдыхает знакомый запах. «Наша жизнь полна соблазнов», — думает он и ставит вымытый стакан вверх дном в сушилку.

Затем Скотт отправляется в спальню и, не снимая костюма, ложится на кровать. Он пытается представить, что такое быть мертвым. Ему это не удается, и тогда он выключает свет. Капли дождя барабанят по оконному стеклу и подоконнику. Скотт смотрит на потолок. Белый интерьер апартаментов напоминает ему нетронутый холст. Словно тот, кто попадает сюда, должен за время своего пребывания в этой странной квартире решить, как ему жить дальше.

«Интересно, какие картины я теперь буду рисовать», — думает Скотт.

Нити и следы

Ответ существовал, просто они его еще не получили. Именно это говорил своим боссам Гэс Франклин, когда они начинали на него давить. Со времени авиакатастрофы прошло десять дней. Все обнаруженные и извлеченные из воды обломки свозились в ангар военно-морской базы на Лонг-Айленде: шестифутовый фрагмент крыла, откидной столик, часть кожаного подголовника. Сюда же должны были привезти и тела остальных погибших, если они окажутся вблизи того места, где найдены обломки воздушного судна, а не будут выброшены волнами на берег, как было с Эммой Лайтнер, или попадут в рыбацкие сети, как в случае с Сарой Киплинг. Останки двух погибших женщин были отправлены в местные морги, и забрать оттуда их удалось лишь по прошествии определенного времени и после предъявления официального предписания федеральных властей. При расследовании авиакатастроф, случающихся в прибрежных водах, вопросы юрисдикции и полномочий всегда были серьезной головной болью.

Поисковая операция продолжается день за днем. Снова и снова аквалангисты надевают гидрокостюмы, пилоты вертолетов запускают двигатели своих машин, капитаны кораблей береговой охраны изучают на карте новый квадрат. Затем все участники операции принимаются за свою монотонную, крайне утомительную и весьма небезопасную работу. В океанской пучине царит темнота. Течение то и дело меняет направление. То, что тяжелее воды, опускается на дно. Так или иначе, чем больше проходит времени, тем меньше шансов найти объекты поисков. Иногда, когда тот или иной участок кажется перспективным, Гэс садится в вертолет и отправляется на флагманское судно. Стоя на палубе, он помогает координировать действия поисковых групп, наблюдая за чайками. Но даже в этих случаях Гэс практически бездействует. Он авиационный инженер, специалист по самолетам и способен обнаружить неисправность в системе любого воздушного судна. Проблема состоит в том, что для того, чтобы применить свои знания, Гэс должен иметь возможность изучить эти системы — силовую, гидравлическую и прочие. А в его распоряжении имеется лишь небольшой кусок крыла.

Впрочем, даже в этом случае можно представить картину катастрофы. По фрагменту крыла эксперты определили, что самолет упал в воду вертикально, под прямым углом, словно морская птица, ныряющая за рыбой. Это нетипично для самолета, экипаж которого пытается планировать. Такой угол падения предполагает ошибку в пилотировании или намеренный ввод машины в штопор. Правда, Гэс напомнил всем остальным, что самолет мог снижаться под естественным острым углом к поверхности океана, но в последний момент удариться носом о большую волну и войти в воду вертикально именно по этой причине. Другими словами, ничего нельзя было сказать с полной уверенностью.

Через несколько дней после катастрофы с Блок-Айленда был замечен крупный обломок хвостовой части самолета. Это дало возможность в первом приближении оценить состояние гидравлической системы. Она, судя по всему, дефектов не имела — по крайней мере, на первый взгляд. На следующий день на пляже Монток были найдены два чемодана — один из них практически не пострадал, второй оказался открытым и, разумеется, пустым. Все это напоминало поиски иголки в стоге сена, но почти каждый день приносил какую-нибудь новую находку. Однако четыре дня назад удача отвернулась от участников операции. С тех пор не удалось обнаружить ровным счетом ничего. Теперь Гэс опасается, что фюзеляж самолета так и не удастся найти, как и тела остальных погибших.

Каждый день на него наседают вашингтонские руководители, на которых, в свою очередь, оказывают весьма жесткое давление генеральный прокурор и некий рассерженный миллиардер, требующий как можно быстрее найти ответы на все вопросы и покончить с этой историей.

Ответы есть, просто мы их еще не знаем, убеждает сам себя Гэс Франклин.

В четверг, сидя за большим столом, за которым устроились еще двадцать пять чиновников, он рассказывает о ходе поисковой операции, повторяя то, что и так всем известно. Совещание проходит в принадлежащем федеральному правительству здании на Бродвее. Агент ФБР О’Брайен и представитель комиссии по ценным бумагам и биржам Хекс чувствуют себя здесь словно рыба в воде, как и примерно полдюжины их коллег. Для О’Брайена расследуемая авиакатастрофа — лишь часть другой, более масштабной истории, свидетельствующей о террористической угрозе и попытке ущемить интересы США. Для Хекса она — один из эпизодов войны, которую ведут против американской экономики миллионеры и миллиардеры, тратящие огромные средства ради того, чтобы с выгодой для себя нарушать все законы и правила. Гэс Франклин — единственный человек в зале, который рассматривает это происшествие как нечто уникальное, непохожее на другие катастрофы самолетов.

Как на случившееся с совершенно конкретными людьми и совершенно конкретным воздушным судном.

Рядом с Гэсом сидит руководитель частной охранной фирмы, отвечавшей за безопасность семьи Уайтхед. Он описывает процедуру, используемую возглавляемой им компанией для оценки возможных рисков. С ним на совещание прибыли еще шесть человек, которые, повинуясь жестам руководителя, один за другим передают ему какие-то документы. В этот момент он говорит:

— …в постоянном контакте с сотрудниками министерства внутренней безопасности, поэтому, если бы возникла какая-либо угроза, мы смогли бы узнать об этом уже через несколько минут.

Сидя за столом, Гэс смотрит на свое отражение в оконном стекле. Мысленно он находится на палубе катера береговой охраны и продолжает вглядываться в бесконечную череду волн или стоит на капитанском мостике фрегата военно-морских сил и изучает данные, поступающие с гидролокатора.

— Я лично внимательнейшим образом изучил всю информацию, собранную нашими сотрудниками за шесть месяцев, предшествовавших катастрофе, и могу с полной уверенностью сказать: мы ничего не упустили. Если кто-то и охотился на Уайтхедов, то он никак себя не обнаружил, — заканчивает свое выступление руководитель охранного агентства.

Гэс благодарит его и дает слово агенту Хексу, который начинает с рассказа о правительственном расследовании, касающемся Бена Киплинга и его инвестиционной компании. Он сообщает, что, как и планировалось, на следующий день после авиакатастрофы, то есть в понедельник, целому ряду людей были предъявлены обвинения, но гибель Киплинга позволила его партнерам сделать из него козла отпущения. Все они заявили, что схемы отмывания денег, которые поступали из государств, входящих в санкционный список, были исключительно его детищем и по документам реализовывались Киплингом как совершенно легальные. Поэтому никто ни о чем не знал и не мог даже заподозрить что-либо подобное. В общем, им удалось вывернуться. Каждый из них заявлял: «Я в данной ситуации не преступник, а жертва».

Часть счетов фирмы, а точнее, восемнадцать из них, заморожены. Общий объем находящихся на них средств — шесть миллиардов сто миллионов долларов. По мнению следствия, эти деньги поступили из пяти государств — Ливии, Ирана, Северной Кореи, Судана и Сирии. Из распечатки телефонных переговоров Киплинга ясно, что Барни Калпеппер звонил ему за пять минут до вылета с Мартас-Вайнъярд. Содержание разговора Калпеппер сообщить отказался. Однако совершенно ясно, что цель звонка состояла в том, чтобы предупредить Киплинга, что ему собираются предъявить обвинение.

С точки зрения самого Хекса и его руководства из комиссии по ценным бумагам и биржам, авиакатастрофу организовало одно из враждебных США государств, чтобы заставить молчать Киплинга и завести в тупик расследование. Возникает вопрос: когда именно Киплинги были приглашены лететь одним рейсом с Уайтхедами? Генеральный директор охранной фирмы, справившись с имеющимися у него данными, заявляет, что в день катастрофы в 11:18 поступил доклад от телохранителя семьи Уайтхед. В нем сообщалось о беседе с главным охраняемым лицом — Дэвидом Уайтхедом, условное обозначение Кондор, в ходе которой тот сказал, что Бен и Сара Киплинг полетят обратно в Нью-Йорк вместе с ним и его семьей.

— Скотт, — негромко произносит Гэс.

— Что? — переспрашивает Хекс.

— Художник, — поясняет Гэс. — Он сказал, что Мэгги пригласила Сару и ее мужа. Она сделала это утром в воскресенье на местном фермерском рынке. Скотт к этому времени тоже получил аналогичное приглашение. Проверьте по записям, но мне кажется, это произошло в пятницу днем. Он случайно встретил Мэгги и ее детей в какой-то кофейне.

Гэс вспоминает свой последний разговор со Скоттом, который происходил в такси рядом с кладбищем. Франклин надеялся выяснить все поподробнее, попросить Скотта вспомнить по минутам: как он поднимался на борт, как проходил полет — все до мелочей. Но ему помешали О’Брайен и Хекс.

«За отсутствием фактов мы рассказываем друг другу истории», — думает Гэс.

Именно этим занимаются и СМИ — Си-эн-эн, Твиттер, «Хаффингтон пост» — круглосуточными, ни на чем не основанными спекуляциями. Издания с более приличной репутацией стараются придерживаться фактов и строить свои комментарии на их основе. Однако остальные действуют иначе — придумывают версии, зачастую совершенно неправдоподобные, превращают трагедию в некое подобие мыльной оперы, в которой в качестве главных персонажей выступают донжуан-художник и его богатые покровители.

Гэс думает о маленьком мальчике, который живет теперь со своими тетей и дядей где-то в долине реки Гудзон. Два дня назад он ездил туда, сидел у них на кухне и пил травяной чай. Для допроса малолетнего ребенка не бывает подходящих моментов. Нет для этого и специальной методики. Трудно полагаться даже на воспоминания взрослых людей, а тем более — на слова малыша, перенесшего психологическую травму.

— Он очень мало разговаривает, — сообщила Элеонора, ставя перед Гэсом чашку с чаем. — С тех самых пор, как мы привезли его сюда. Доктор считает, что это нормально. Ну, не то чтобы совсем нормально, но и ничего необычного в этом нет.

Ребенок сидел на полу и играл с пластмассовым погрузчиком. Дав ему время привыкнуть к присутствию в доме постороннего мужчины, Гэс осторожно опустился на пол рядом с ним.

— Джей-Джей, — сказал он, — меня зовут Гэс. Мы с тобой уже встречались. В больнице.

Мальчик, подняв голову, прищурился, внимательно глядя на него, а затем снова занялся своей игрушкой.

— Я хотел немного поговорить с тобой про самолет. Про то, как ты летел на самолете с мамой и папой.

— И сестрой, — поправил Гэса мальчик.

— Верно. И со своей сестренкой.

Гэс сделал небольшую паузу, надеясь, что ребенок заговорит. Но мальчик молчал.

— Скажи, ты помнишь самолет? Я знаю, что ты был в самолете. Скотт сказал мне, что ты спал, когда он взлетел.

При упоминании имени Скотта ребенок поднял голову, но ничего не произнес. Гэс ободряюще кивнул ему.

— Скажи, ты просыпался до того, как…

Ребенок посмотрел на Элеонору, которая тоже уселась на пол неподалеку.

— Ты можешь рассказать ему, милый. Расскажи ему все, что помнишь.

Мальчик на какое-то время задумался, а затем, схватив погрузчик, с силой ударил им о стул.

— Рааааар! — закричал он.

— Джей-Джей, — окликнула его Элеонора. Но мальчик не обратил на это внимания. Вскочив, он начал бегать по комнате, колотя игрушкой по стенам и шкафам.

Гэс понимающе кивнул и с трудом поднялся на ноги. При этом у него громко хрустнули колени.

— Все в порядке, — заверил он. — Если ребенок что-нибудь вспомнит, это всплывет само. Лучше на него не давить.

Тем временем в конференц-зале обсуждается вопрос о том, могла ли устроить авиакатастрофу группа боевиков, например, из Ливии или Северной Кореи. Наиболее вероятный сценарий — бомба, заложенная в Тетерборо или на аэродроме на Мартас-Вайнъярд. Участники совещания принимаются спорить о том, где можно было спрятать взрывное устройство. Внешняя поверхность самолета исключается, поскольку перед взлетом пилот проводил тщательный наружный осмотр воздушного судна.

Гэс беседовал с техниками наземной службы аэропорта, которые заправляли самолет на взлетно-посадочной полосе. Это простые рабочие с массачусетским выговором, которые пьют зеленое пиво в День святого Патрика и едят хот-доги в праздник Четвертого июля. По мнению Гэса, подозревать их в связях с террористами нет никаких оснований. После оживленной дискуссии ее участники приходят к выводу, что вряд ли кто-то мог пробраться на борт и установить бомбу в салоне.

О’Брайен уже не в первый раз высказывает идею о том, что они должны внимательно изучить личное дело Чарли Буша, который был включен в состав экипажа в последний момент. По словам фэбээровца, имеются неподтвержденные слухи, что у второго пилота могли быть близкие отношения со стюардессой Эммой Лайтнер. Гэс напоминает О’Брайену, что дело Буша уже изучалось. Если верить его содержанию, Чарли Буш был родом из Техаса, являлся племянником сенатора и дамским угодником. Однако ничто в его биографии или послужном списке не указывало на то, что он мог преднамеренно вызвать авиакатастрофу. На террориста, вне всякого сомнения, второй пилот ни в коей мере похож не был.

Накануне Гэса вызывали в Вашингтон, где он встречался с дядей Чарли Буша, сенатором Бэрчем. Тот был долгожителем верхней палаты конгресса, занимал сенаторское кресло уже четвертый срок подряд. Это крупный мужчина с седой головой и широкими плечами, напоминающими, что когда-то он играл полузащитником в студенческой футбольной команде.

Руководитель аппарата сенатора расположился неподалеку и принялся быстро скользить пальцами по клавиатуре смартфона, отправляя сообщения. Он явно был готов в любой момент вмешаться в беседу, если она примет нежелательное направление.

— Итак, каков ваш ответ? Что стало причиной катастрофы? — спросил Бэрч.

— Об этом пока рано говорить, сэр, — ответил Гэс. — Нам нужно найти самолет, изучить состояние всех его систем, поднять на поверхность тела.

— Ну и история. — Бэрч задумчиво потер ладонью лицо. — Уайтхед и Киплинг разом. И Чарли… Бедная моя сестра.

— Да, сэр.

— Что касается Чарли, то он был хорошим ребенком. В молодости, пожалуй, казался довольно беспутным малым, но потом поумнел, насколько я могу судить. Сумел кое-чего добиться в жизни. А что говорят люди Джима Купера в «Галл-Уинг»?

— Послужной список у него хороший. Не блестящий, но хороший. Нам известно, что в ночь, предшествующую катастрофе, он был в Лондоне. Мы знаем, что он общался там с большим количеством своих коллег по «Галл-Уинг», в том числе с Эммой Лайтнер. Но, насколько мы можем судить, это был обычный вечер, ничего особенного. Чарли и Эмма вместе с другими коллегами посетили бар. Эмма ушла оттуда довольно рано. В тот вечер ваш племянник в какой-то момент поменялся рейсами с Мишелем Гастоном. Чарли не должен был оказаться на рейсе 613.

— Значит, такая судьба. Ему просто не повезло, — покачал головой Бэрч.

Гэс склонил голову набок, как бы желая сказать: может, это было невезение, а может, и нет.

— На следующий день ваш племянник вылетел чартером в Нью-Йорк вместо Гастона. А почему, мы пока не знаем. Гастон показал, что поменяться ему предложил именно Чарли, которому просто захотелось в Нью-Йорк. Похоже, ваш племянник был довольно импульсивным.

— Он был молод.

— Здесь могла быть замешана какая-то женщина.

На лице Бэрча появляется недовольная гримаса.

— И что из этого? Он был симпатичным парнем, но безалаберным и часто выезжал на своей улыбке. Если бы Чарли был моим сыном, я бы его порол и, возможно, вбил ему в голову понятие дисциплины. Но мать его баловала и всегда оправдывала. Я сделал для него все, что мог, — сделал нужные звонки, устроил его в школу пилотов, помог найти свой путь в жизни.

Гэс кивнул. Его интересовало не столько то, каким человеком был второй пилот, сколько то, в каком физическом и душевном состоянии он находился непосредственно перед катастрофой. Самолет не мог упасть оттого, что второй пилот рос без отца. Биография не отвечает на главный вопрос, который волнует Гэса. Что произошло за те восемнадцать минут с момента отрыва самолета от взлетно-посадочной полосы до его падения в океан? Было ли оно вызвано какими-то механическими неисправностями или чем-то другим?

Сенатор Бэрч, решив, что встречу пора заканчивать, кивнул своему помощнику, а затем встал и протянул Гэсу руку.

— Если при расследовании этого дела возникнут какие-то обстоятельства, которые могут бросить тень на Чарли, я хочу, чтобы вы мне сразу же об этом сообщили. Не прошу вас делать что-либо незаконное — просто предупредите меня. Хотелось бы по возможности оградить мать парня от лишних неприятностей.

Гэс, тоже встав, пожал сенатору руку:

— Конечно, сэр. Спасибо, что уделили мне время.

Теперь, сидя в конференц-зале, Гэс разглядывает свое отражение в окне, рассеянно слушает разговоры одетых в строгие костюмы мужчин, расположившихся вокруг стола, и думает о том, что происходящее совещание — пустая трата времени. Для того чтобы сделать какие-то выводы, нужен самолет или его остатки. До тех пор, пока он не найден, участники расследования могут лишь строить предположения — но не более.

Хекс легонько хлопает Гэса по плечу. Оказывается, к нему обращается О’Брайен.

— Что вы сказали? — спрашивает Гэс.

— Я сказал, что у меня есть ордер, — заявляет О’Брайен.

— На что?

— На осмотр картин. Мы изъяли их из студии Бэрроуза час тому назад.

Гэс устало трет пальцами глаза. Из личного дела О’Брайена он знает, что отец фэбээровца был директором школы-интерната, название которой вылетело сейчас из головы. Вероятно, старший О’Брайен воспитал сына в весьма специфической манере, с детства привив ему неудержимое желание судить и карать. Теперь агент О’Брайен, очевидно, считает это делом своей жизни.

— Между прочим, этот человек спас жизнь ребенку, — замечает Гэс.

— Он оказался в нужное время в нужном месте, и я хочу знать почему.

Гэс старается сдержать закипающий гнев.

— Я занимаюсь расследованиями уже двадцать лет, — сообщает он. — И за эти двадцать лет мне ни разу не приходилось встречать людей, которые считали бы, что оказаться на борту самолета, потерпевшего катастрофу, значит попасть «в нужное место в нужное время».

О’Брайен пожимает плечами.

— Я дал вам шанс воспользоваться ситуацией и представить дело так, будто это ваша идея. Но теперь я запишу ее на свой счет.

— Распорядитесь, чтобы картины доставили в ангар, — говорит Гэс и прежде, чем О’Брайен успевает запротестовать, добавляет: — Вы правы, на них надо взглянуть. Я предпочел бы сделать это иначе, но теперь уже поздно. Вы изъяли произведения искусства, созданные человеком, который вскоре может получить Почетный орден конгресса из рук президента. Вам кажется, он что-то скрывает. А может, вы просто не можете смириться с тем, что жизнь полна случайных совпадений? Однако в любом случае решения здесь принимаете не вы. Так что собирайте свои вещички. Я отстраняю вас от расследования и отправляю обратно в ФБР.

О’Брайен с ненавистью смотрит на Гэса, играя желваками, и медленно встает.

— Что ж, посмотрим, — говорит он и выходит из конференц-зала.

Картина № 3

Вы находитесь под водой. Внизу, под вами, черная темнота. Вверху светлеющие серые тона словно намекают на то, что могут превратиться в белые. В этой серой мгле видны какие-то черные кресты. Вы замечаете их не сразу. Но через некоторое время, когда ваши глаза привыкают к серому фону, оказывается, что крестов много и это не особенность техники художника, а некий содержательный элемент произведения.

В правом нижнем углу ваше внимание привлекает что-то блестящее, отражающее луч света, проникающий с поверхности воды. Приглядевшись, вы различаете буквы — «Ю.С.С.» Вторая буква «С» видна лишь наполовину — часть ее тонет в чернильной мгле пучины. Затем ваш взгляд притягивает какой-то предмет, расположенный совсем рядом с нижним обрезом картины. Виден только его край, имеющий треугольную форму.

Именно в этот момент вы вдруг понимаете, что кресты — это человеческие тела.

РАСШИФРОВКА

ДОКУМЕНТ, ПОЛУЧЕННЫЙ В РЕЗУЛЬТАТЕ УТЕЧКИ, ПОКАЗЫВАЕТ, ЧТО НАЛИЦО НАПРЯЖЕННОСТЬ В ОТНОШЕНИЯХ МЕЖДУ УЧАСТНИКАМИ РАССЛЕДОВАНИЯ. ОНА ВОЗНИКЛА ИЗ-ЗА РАЗНОГЛАСИЙ ПО ПОВОДУ РОЛИ ТАИНСТВЕННОГО ПАССАЖИРА, ЯКОБЫ СЛУЧАЙНО ОКАЗАВШЕГОСЯ НА БОРТУ САМОЛЕТА.

(10 сентября 2015 года, 20:16)

БИЛЛ КАННИНГЕМ, ВЕДУЩИЙ: Добрый вечер, Америка. Я Билл Каннингем. Мы прерываем наш плановый эфир, чтобы предложить вашему вниманию специальный репортаж. В распоряжении канала Эй-эл-си оказалась докладная записка для внутреннего пользования. Ее автор — специальный агент ФБР Уолтер О’Брайен. Написана она всего несколько часов назад и адресована представителю Национального комитета безопасности перевозок Гэсу Франклину, ведущему расследование авиакатастрофы. В записке обсуждаются существующие версии авиапроисшествия и поднимается вопрос о присутствии на борту самолета Скотта Бэрроуза, который остался в живых после трагедии и был представлен общественности как герой.

НАЧАЛО ВИДЕОЗАПИСИ

Каннингем: Как хорошо видно на экране, документ, о котором идет речь и тон которого поначалу является вполне дружелюбным, демонстрирует явные разногласия между участниками расследования по поводу того, в каком направлении оно должно вестись дальше. Как следует из этой записки, в настоящий момент разрабатываются четыре основные версии. Первая — техническая неисправность самолета. Вторая — ошибка пилота. Третья формулируется как «саботаж, целью которого могла быть приостановка правительственного расследования деятельности Бена Киплинга и его инвестиционной компании». И наконец, последняя — теракт, направленный против ДэвидаУайтхеда, главы компании Эй-эл-си ньюс.

Но есть еще пятая версия, которая впервые была выдвинута нашим каналом, и она ставит под вопрос роль, которую сыграл в случившейся трагедии Скотт Бэрроуз. Эту версию агент О’Брайен попытался развить в беседе с руководителем расследования, однако получил в ответ резкую отповедь. Вот что он пишет — я цитирую: «И хотя мне известно, что вы лично заявили о том, что не считаете эту пятую версию перспективной, я считаю необходимым изложить ее в письменном виде и подчеркнуть, что, по моему мнению, пассажир Скотт Бэрроуз или знает больше, чем говорит, или так или иначе причастен к катастрофе самолета».

А теперь, друзья, послушайте, чем мистер О’Брайен обосновывает свои подозрения. Я снова цитирую: «Результаты опроса местных жителей и рыночных торговцев дают основания предполагать, что Бэрроуз и миссис Уайтхед, жена Дэвида Уайтхеда, находились в очень близких, интимных отношениях. На это указывает тот факт, что они прилюдно обнимались на улице. Известно также, что миссис Уайтхед посещала студию мистера Бэрроуза, якобы с целью посмотреть его работы».

Дорогие телезрители, будучи личным другом семьи Уайтхед, я могу вам сказать, что не собираюсь легко брать эти слова на веру и вовсе не пытаюсь утверждать, что в данном случае имела место любовная связь. Но меня продолжает мучить вопрос о том, почему мистер Бэрроуз оказался на борту разбившегося самолета. Хорошо, допустим, он и миссис Уайтхед были друзьями, даже близкими друзьями. В этом нет ничего предосудительного. Но вот то, что пишет агент О’Брайен дальше, на мой взгляд, является настоящей бомбой.

Я продолжаю цитировать его записку: «Беседы с агентом мистера Бэрроуза в Нью-Йорке подтверждают, что у него были назначены встречи с несколькими владельцами картинных галерей. В ходе последующих расспросов выяснилась одна деталь, которая меня поразила. Я имею в виду сюжеты работ мистера Бэрроуза, написанных в последнее время. По словам миссис Криншоу, таковых имеется пятнадцать, и все они представляют собой весьма реалистичные изображения последствий катастроф, в том числе крупных аварий на транспорте. Среди них, в частности, имеются картины, на которых изображено: а) крушение поезда, б) вызванная туманом крупная автомобильная авария на скоростном шоссе, в) катастрофа большого пассажирского авиалайнера».

Далее агент О’Брайен пишет: «С учетом всего вышеизложенного я считаю необходимым продолжить допрос человека, который как минимум является единственным свидетелем событий, которые предшествовали авиакатастрофе, а также тщательно проверить правдивость его заявлений о том, что в момент аварии он потерял сознание».

Леди и джентльмены, я не могу понять, почему Гэс Франклин, возглавляющий комиссию по расследованию, не прислушался к мнению человека, который, что совершенно очевидно, является опытным агентом одной из самых уважаемых правоохранительных структур нашей страны. Возможно, у мистера Франклина есть собственный план действий? Или организация, на которую он работает, испытывает давление со стороны нынешней либеральной администрации, желающей побыстрее замять эту историю, чтобы в стране не поднялась волна общественного возмущения из-за гибели нашего лидера, руководителя компании Дэвида Уайтхеда?

С продолжением истории — репортер Эй-эл-си Моника Форт.

Союзники

Въезжая на аллею, ведущую к дому, Элеонора видит припаркованный под вязом незнакомый автомобиль. Это паркетный внедорожник «порше» с табличкой «пресса» за лобовым стеклом. При виде таблички Элеонору охватывает приступ паники. Она боится за мальчика, который находится в доме с ее матерью. Элеонора выскакивает из машины, бросив Дуга одного в салоне, и бежит к двери.

— Мама! — громко кричит она, врываясь в дом и, видя, что в гостиной никого нет, мчится по коридору, заглядывая в комнаты. — Мама!

— Я на кухне, милая.

Элеонора бросает рюкзак на стул и бежит на голос.

Страницы: «« ... 678910111213 ... »»

Читать бесплатно другие книги:

В сборнике рассказы о женщинах разных возрастов. Каждая из них совершает маленькие личные подвиги на...
Вашему вниманию предлагается книга стихотворений Татьяны Ашурковой «Нашла проталину свою». Это стихи...
Изложены научные основы и методология управления продолжительностью жизни человека с позиции всемирн...
Он и она проснулись в одном номере совсем не помня, как началось их знакомство. Но в жизни не бывает...
Чтобы смыть с тела уродливые, оставшиеся после несчастного случая шрамы на теле, Райне Вильяни требу...
Книга «Игры со временем» является пятым по счёту сборником стихов и песен Марка Аксенова. Содержание...