Не выходи из дома Льюис Сьюзен
– Какая разница…
– Сколько, я спрашиваю!
– Фактически с самого нашего приезда.
Еще более сильный шок разрывал ее сердце. Как он мог водить ее за нос почти целый год, а она ничего не заподозрила?
Да просто она всегда ему доверяла, вот как. Дженна искренне верила, что она и дети значили для него так же много, как и он для них. Она никогда и представить не могла, что что-то поставит под угрозу их счастье, разрушит все, что они построили вместе, но за прошедший год происходило именно это. Разве может быть предательство еще хуже?
– Я тебя не знаю, – сказала она с болью и презрением в голосе. – Ты не тот человек, за которого я вышла замуж. Не отец моих детей.
Джек ничего не отвечал, просто стоял молча, а по его щекам катились слезы. Внезапно Дженна машинально взяла бокал и выплеснула ему в лицо. Он довольно долго смотрел на нее в упор, а ярко-красная жидкость стекала на рубашку.
– Ты подлец, – отрывисто бросила Дженна. – Ты врал мне все это время.
– Разумеется, врал, – хрипло перебил ее Джек. – Приходилось, чтобы защитить тебя…
– Нет! Чтобы защитить себя и ее. Скажи, когда ты утром исчез с пляжа, якобы отводил домой собаку Ирен Эванс, где ты был?
Его лицо было непроницаемым, тон ледяным:
– Я думаю, ты знаешь ответ.
– И что же случилось? Она позвонила тебе, когда ты гулял со мной, и ты… Что ты сделал? Побежал к ней, это понятно, но потом? Куда вы отправились?
– Какая разница?
– Я хочу знать.
– Хорошо. Она заехала за мной на машине, и мы поехали… в тихое место.
Внезапно Дженна испытала головокружение и тошноту, терпеть больше не было сил. Невыносимо было думать о том, что муж отчаянно занимался любовью на заднем сиденье автомобиля, пока она, грустная дурочка, продолжала гулять по пляжу.
– А в тот вечер, когда ты якобы был в пабе? – через силу спросила она.
Его взгляд не терял твердости.
– Я был с Мартой.
И снова имя прозвучало как пощечина.
– Вы виделись утром, но ты не мог дождаться следующей встречи?
То, что Джек не мог ответить, уже само по себе было ответом.
– И к матери ты не ездил? Нет, разумеется, не ездил, просто наврал, чтобы провести целых две ночи со своей шлюхой. А ты встречался с кем-то из Совета по делам искусств Уэльса? Ты мне так и не переслал приглашение от них. Нужно ли спрашивать, куда ты ходил в прошлую субботу, когда решил исчезнуть?
– Я был с ней, – подтвердил Джек.
Дженна взглянула на нож, который бросила на кухонный стол, и на одно безумное мгновение захотела полоснуть по собственному запястью. Настоящая боль, глубокая и физическая, определенно должна быть легче, чем эта.
– Зачем она приходила сюда поговорить со мной под предлогом работы с веб-сайтом? – резко спросила Дженна, сама удивляясь, зачем продолжает мучить себя, но не в состоянии остановиться.
– Какое это имеет…
– Зачем она приходила?
Джек вздохнул, она видела, как тяжело ему дается этот разговор, но ей плевать.
– Я думаю, в глубине души ей хотелось напомнить себе, как сильно ты ей нравишься.
– Что?!
– Она хотела, чтобы совесть одержала верх, хотела понять, что не может забрать меня и придется расстаться.
Вспомнив, как эта женщина сидела на кухне, расспрашивала о семье, рассматривала фотографии детей, делала замечание, что фотографий Джека немного, Дженна ощутила вспышку гнева.
– А завтра? Завтра зачем она собиралась припереться? – со злостью спросила она.
– Теперь не придет.
– Потому что ты уже во всем мне сознался. То есть она грозилась сделать это за тебя…
– Рано или поздно правда всплыла бы, а оттягивание этого момента никому не принесет пользы…
Боль была такой сильной, что Дженна не знала, куда себя деть. Она не понимала, как Джек может быть так решительно настроен на разрушение семьи. Бессмыслица какая-то, совершенно не похоже на него, но, тем не менее, вот он, стоит и говорит, что Марта Гвинн настолько ему дорога, что он не может с ней расстаться даже ради собственных детей.
– А ее муж в курсе? – спросила Дженна.
Джек кивнул и судорожно сглотнул.
– Она уехала от него на прошлой неделе. Мы сняли квартиру в Морском квартале.
Ее глаза расширились. «Мы сняли квартиру». Это слово обжигало, как кислота, попавшая на открытую рану.
– И когда ты намерен переехать? – хрипло спросила Дженна.
– Я не…
Внезапно снова поддавшись порыву, Дженна помчалась в кладовку и схватила его куртку.
– Можешь уезжать прямо сейчас! – заорала она, сунув ему куртку. – Вот, бери и проваливай ко всем чертям!
– Дженна, ради всего святого…
– Я сказала – убирайся!
– Ты разбудишь детей…
– С чего ты вдруг так печешься о детях?! Ты уже принял решение их бросить, так что, насколько я понимаю, ты в их жизни больше не участвуешь!
– Я их не бросаю и не хочу, чтобы ты им так сказала.
– А что я им должна сказать? Нет! Что ты сам им скажешь?! В конце концов, это ты уходишь, поэтому тебе и придется объяснять, что ты трахался с другой женщиной и решил жить с ней, а не с ними. Ты так это сформулируешь, Джек? Какими словами ты…
– Не обязательно грубить…
– Если то, что ты сейчас делаешь, это не грубость, то я не знаю тогда, что такое грубость.
– Я думал, мы сможем поговорить с детьми вместе, объяснить, что я буду жить неподалеку, продолжу забирать их из школы, приходить на чай, укладывать спать…
– Ты совсем сбрендил?! – истерично воскликнула Дженна. – Ты себе втемяшил в голову, что сможешь и дальше приходить и уходить, словно ничего не изменилось?! Как будто то, что ты не живешь с их матерью и разлюбил ее, пустяк?!
Джек беспомощно уставился на нее.
– Да?! Ты так сам себя дурачишь? Серьезно думаешь, что ваши отношения с детьми продолжатся?
– Что ты хочешь от меня услышать? – резко спросил он.
– Я хочу, чтобы ты сказал, что это все неправда, через минуту я проснусь и пойму, что это страшный сон, и ты не говоришь мне в лицо, что нашему браку конец, когда я… когда я… – Дженна не могла больше терпеть и готова была разрыдаться, когда Джек подошел к ней. – Нет. – Она, задыхаясь, отпихнула его. – Мне не нужна твоя жалость, мне нужен лишь… лишь ты…. Господи, Джек, не делай этого, умоляю. Я не могу потерять тебя. Мы все уладим. Пожалуйста, пообещай, что перестанешь с ней видеться, и наши жизни вернутся в прежнее русло.
Джек притянул ее к себе и погладил по волосам.
– Клянусь, я не хотел, чтобы это произошло. Меньше всего на свете я хотел причинить тебе боль.
– Тогда не уходи. Вспомни, что мы значили друг для друга и каким ударом это станет для детей, если тебя не будет рядом, пока они растут…
– Но я увижу, как они растут. Суонси всего в паре миль отсюда, и, повторяю, я буду приезжать каждый день…
– Но ты же должен понимать, что для меня это невозможно. Я не смогу позволить тебе это, просто не смогу.
– Сейчас это кажется сложным, но как только все устаканится…
– Этого никогда не произойдет. Ты должен поверить. Если ты уйдешь от меня, то уйдешь и из жизни детей. Все закончится. Больше ты нас не увидишь. Никого из нас.
Боль в его глазах нашла свой отзвук и в голосе.
– Ты не можешь прекратить мое с ними общение, ты знаешь.
– Пейдж не будет с тобой общаться.
– Может, если ты ей велишь, но что хорошего в этом для нее? Я – единственный отец, которого она знала, ничто этого не изменит, и я всегда буду рядом с ней, неважно…
– Нет! Ты будешь жить в квартире в Суонси вместе с Мартой Гвинн, а не рядом… Нет, Джек, нельзя получить все сразу. Придется выбрать: или Марта, или мы. Мы не собираемся делиться, даже если она согласна.
Переведя дух, он сказал:
– Сейчас неподходящий момент обсуждать это. Мы оба устали, оба на взводе…
– Подходящий момент не наступит никогда.
– Может, и так, но, думаю, сегодня мы уже сказали друг другу все, что можно. Не хочу обижать тебя сильнее, просто знай, что я бы все отдал, чтобы этого никогда не случилось, но, увы…
– Поскольку ты позволил этому произойти, а теперь должен прекратить это…
Вместо ответа Джек лишь сильнее сжал ее в объятиях, но при этом Дженна чувствовала себя беспомощной и напуганной, как никогда в жизни. Наконец она промямлила:
– Ты сегодня переезжаешь?
– Нет, если ты меня не гонишь.
– А собирался?
– Вообще-то нет.
– Но она ждет твоего звонка.
– Это не имеет значения.
Дженне доставляла удовольствие мысль, что Марта, наверное, волнуется, боится, что Джек передумал, даже, вероятно, представляет, что он занимается любовью со своей женой вместо того, чтобы паковать чемоданы, и тут вдруг она спросила:
– Марта хороша в постели? Все из-за секса?
Джек не ответил, просто закрыл глаза и положил свою голову на ее.
– Она лучше меня? – надломленным голосом спросила Дженна.
– Дженна, не надо…
– Я хочу знать. С ней лучше, чем со мной? Думаю, да, иначе ты бы не изменял мне. Кто сделал первый шаг? Ты или она?
– Я не собираюсь это обсуждать.
– А ее подчиненные знают?
– Не думаю.
Дженна прижала ладонь ко лбу, а в глазах застыли слезы.
– Она забирает моего мужа и мой бизнес. Таков план? Вы меня оставите ни с чем…
– Бизнес твой. Мы, разумеется, поможем тебе вести дела, но прибыль и весь успех достанутся…
– Он наш. Мы его создавали вместе, как и нашу семью. Это часть нас, а мы – часть друг друга, ты не можешь просто взять…
Джек со вздохом ответил:
– Давай сейчас не будем об этом.
Дженна отвернулась, сердце ныло от боли, из-за страха и предательства. Она ощущала новую волну паники, которая поднималась внутри, душила ее, подталкивала к краю ужасной бездны отчаяния. Ей невыносима была мысль, что это конец, что они больше не будут спать вместе, она больше никогда не увидит, как он голышом шлепает в ванную или просто идет открывать занавески. Его грязное белье не будет лежать в корзине вперемешку с ее бельем, его шкаф опустеет, и зубная щетка не будет стоять в одной кружке с ее щеткой. Она будет жить здесь одна, скучать по мужу, мучиться от одиночества, а Джек будет любить Марту, смеяться вместе с ней и позабудет о доме, который оставил.
Дженну сотрясали рыдания, а Джек притянул ее к себе, бормоча:
– Ну, прости меня, прости…
– Тогда не уходи, – взмолилась она. – Позвони Марте и скажи, что ты не можешь.
Она услышала, как Джек судорожно сглотнул, и сердце сжалось в отчаянной надежде, пока минуты утекали в молчании. В конце концов он произнес почти шепотом:
– Я пытался порвать с ней, много раз, но то, что я чувствую… когда мы вместе… Господи, Джен, я знаю, что тебе тяжело все это слышать, но, если я скажу, ты, наверное, поверишь. Я ее люблю и хочу быть с ней, поэтому готов уйти из семьи.
Глаза помертвели от боли, а сердце раздулось до невозможности и разрывало грудную клетку.
– Тогда можешь уходить прямо сейчас! – рявкнула она и, не дав ему возможности возразить, сунула в руки куртку и ушла.
Через несколько минут она услышала шум мотора, и ей потребовалась вся сила воли без остатка, чтобы не выскочить на улицу и не начать умолять его остаться.
Пусть уезжает, сказала она себе. Только так он поймет, что это не то, чего он хочет, и тогда вернется.
В тот момент, когда Пейдж увидела большой коричневый конверт, прилепленный скотчем к ее шкафчику вместе со школьным журналом, она поняла, что это и будет сюрприз, обещанный Келли Дарем – ЛОЛ.
Когда Пейдж открывала его, было такое ощущение, что за ней наблюдают, хотя она и не видела никого из дармитов, просто знала, что они где-то рядом, в толпе снующих туда-сюда учеников, которые вешали в шкафчики верхнюю одежду, хватали учебники и торопливо или неспешно отправлялись в классы. У Пейдж с утра было две математики, предмет, который она всегда ненавидела, однако сегодня ждала с нетерпением, поскольку Келли и большинство ее дебилов были в другой группе.
Шарлотта стояла за спиной.
– Что это? – прошептала она, когда Пейдж заглянула в конверт.
Пейдж сначала и сама не поняла, что это, увидела лишь что-то желтое и уловила странный горьковато-сладкий запах. Она осторожно сунула в конверт руку, боясь быть укушенной, ужаленной или просто испачкаться в какой-нибудь гадости, но там лежало что-то мягкое и прохладное, похожее на ткань, но не ткань. Пейдж достала горстку чего-то, а когда увидела, что это, то сердце глухо заколотилось.
Конверт был набит раздавленными головками нарциссов. К ним прилагалась записка, напоминавшая заголовок в газете: «Массовое самоубийство нарциссов после того, как Пейдж Мур-Кошмур замучила их своей прозой».
Глаза Пейдж заполнились слезами, а Шарлотта быстро обняла подругу.
– Пойдем, – велела она и потащила Пейдж в сторону туалетов. – Не показывай им, что они тебя задели. Они просто придурки, которым нужно отстать от тебя и сдохнуть, – бросила она через плечо.
– Нарциссы обладают веселым нравом! – закричал кто-то им в спину, а за цитатой из сочинения последовали громкие стоны и звуки, имитировавшие рвоту.
– Все нормально, я в порядке, – сказала Пейдж Шарлотте, когда за ними закрылась дверь.
Пейдж не знала, плачет ли она от жалости к цветам или от жалости к себе, просто при виде изуродованных, увядших цветов возникало ощущение жестокости и бессмысленности происходящего. Пейдж была в ужасе от того, что из-за нее цветы сорвали со стебельков лишь для того, чтобы раздавить, но, по крайней мере, в отличие от нее нарциссы уже ничего не испытывали, поскольку были мертвы, опять-таки в отличие от нее.
Шарлотта забрала у нее из рук конверт и смыла его содержимое в унитаз.
– Вот что нужно сделать с дармитами, – свирепо пробурчала она.
Пейдж не отказалась бы. Дверь в туалет открылась, и Пейдж напряглась, но, к ее облегчению, это был не кто-то из дармитов, поэтому, вытерев глаза и удостоверившись, что макияж не потек, она вслед за Шарлоттой вышла обратно в коридор. Поскольку звонок прозвенел пару минут назад, народу стало явно меньше, но среди тех, кто еще не успел разойтись по классам, оказалась сестра Оуэна и парочка ее подружек, стоявших около комнаты отдыха.
Пейдж, даже толком не успев подумать, подскочила к ней и, запинаясь, пробормотала:
– Прости, что перебиваю, но не могла бы ты передать своему брату, что я ничего не постила о нем на Фейсбуке. Все твердят, что я это сделала, но я клянусь, мой аккаунт взломали, и я думала… Если ты ему скажешь, что это не я, может, он прислушается?
На нее смотрело лицо, так похожее на Оуэна, что могло бы принадлежать его близнецу, а холодный взгляд, казалось, пронзил насквозь, и, когда Пейдж отпрянула, три девочки отвернулись и зашагали прочь.
– Мы опоздаем. – Шарлотта положила руку ей на плечо. – Все взяла?
Пейдж снова была на грани слез, но смогла перебороть их и кивнула. Она не ожидала, что сестра Оуэна проигнорирует ее, хотя Пейдж и сама толком не знала, чего ожидала. Глупо было вообще к ней соваться. Понятное дело, она поверит своему брату, и пусть она даже не дружит с Келли Дарем, но презирает Пейдж Мур-Кошмур, как окрестили ее дармиты, вместе с остальным миром.
Она вошла в класс, где уже ждала миссис Хейнс, держа голову высоко поднятой, напомнив себе, что у нее и так сегодня выдался нервный день, поскольку перед уходом она поцапалась с мамой из-за того, что та не погладила чистую рубашку. Раньше она забыла бы об этом пустяке, но не сегодня, поскольку мама тут же убежала, а папа накинулся на Пейдж за то, что она грубит. Это несправедливо! Вообще-то у большинства мам дом на первом месте, ну, может, она и перегнула палку, однако мама тратит столько времени на этот свой проект, что забывает обо всем на свете. Пейдж, наверное, восприняла бы нагоняй от отца, если бы не считала, что на самом деле именно отец и расстроил маму.
Но прямо сейчас важно одно – остаток утра ей не придется терпеть Келли Дарем. Вдвойне прекрасно, что в обеденный перерыв не пришлось идти в столовку, потому что они с Шарлоттой сегодня принесли свои обеды с собой. Пейдж пришлось самой сделать себе с утра сэндвичи, поскольку ни один из родителей этим не озаботился, хотя она и отправила им поздно вечером СМС с просьбой это сделать.
Она знала, что Шарлотте ланч готовила мать, поскольку аккуратные треугольные сэндвичи были завернуты в фольгу и перевязаны ленточками, а ломтик домашнего морковного тортика, которым Шарлотта щедро поделилась с подругой, был тщательно завернут в миленькую розовую салфетку.
– Кстати, – сказала Пейдж, когда они укрылись от ветра на крыльце художественной мастерской, – я тут прошлой ночью снова болтала с этой Джули Моррис, и она рассказала, что Келли Дарем и эти шизанутые травили ее. Она не хочет говорить, кто она, потому что боится, что они снова на нее ополчатся. Видимо, это происходило еще до моего перехода в вашу школу, но ты-то была, может, знаешь, кто она?
Шарлотта наморщила нос, задумавшись.
– Эта корова стольким людям не давала прохода, – пробормотала она. – Начала еще в начальной школе, так что это может быть любой. А что еще рассказала Джули?
– Что все стало еще хуже, когда она пожаловалась.
Шарлотта хмыкнула:
– Ну, неудивительно. Я так понимаю, сейчас ее оставили в покое?
– Думаю, да.
– С тобой тоже так будет. В конце концов им надоест, и они переключатся на кого-то другого. Надеюсь, не на меня. Правда, они вряд ли посмеют, ведь я теперь официально девушка Лиама.
Пейдж знала, что это вовсе не официально, но не стала развеивать иллюзию, поскольку меньше всего ей хотелось разбивать надежды подруги. Пока что дальше фривольных сообщений и снимков у Шарлотты и Лиама дело не зашло, однако содержание переписки не оставляло сомнений, что ему нужно лишь одно.
– Ну и что тут такого? – засмеялась Шарлотта, когда Пейдж намекнула на это так деликатно, как только могла. – Я ж не хочу до конца дней своих оставаться девственницей, это точно.
– Но лучше, чтобы были нормальные отношения, прежде чем ты решишь идти до конца.
– Зачем? Предполагается, что секс – это весело, от него нужно получать кайф, а не заморачиваться.
– То есть ты хочешь пополнить ряды пятнадцатилетних мамаш, которые живут на пособия и катают коляски туда-сюда по Оксфорд-стрит?
– Стоп! Кто говорит о беременности? Мы будем пользоваться презервативами или я стану принимать таблетки. Я просто хочу заниматься сексом, Пейдж, а не связывать себя узами на века, готова поспорить, ты бы тоже уступила Оливеру, если бы он попросил.
Пейдж задумалась, уступила бы она или нет, но в ответ лишь издала вздох из самых глубин своего разбитого сердца, подумав об Оливере и Линдси, а потом сказала:
– Было бы неплохо, но вряд ли!
Она не собиралась говорить Шарлотте, что все еще постоянно слушает его песню, смотрит клип и следит за страницей в Фейсбуке. Вообще-то она чувствовала себя навязчивой поклонницей, но пока Оливер не догадывается, что она ведет себя как одержимая, в этом нет особого вреда. Следует признать, что, полазав по его страничкам, она сама себе казалась чокнутой, а еще законченной неудачницей, как называла ее Келли Дарем.
Но ведь они с Оливером и впрямь могут в итоге сойтись. Никто не может предсказать будущее, кроме таких людей, как Жасмина, ясновидящая, к которой они с Шарлоттой собирались сегодня, и будет просто потрясно, если Жасмина скажет, что Оливер Прайс просто ждет, когда Пейдж исполнится шестнадцать, чтобы пригласить ее на свидание.
Уже ближе к вечеру Пейдж сидела в кресле в форме ладони в салоне Жасмины, расположенном на задворках Мамблса, и пыталась успокоиться, ожидая, когда Шарлотта выйдет из-за бисерной занавески, за которой она исчезла около получаса назад. Пейдж не слышала, что там происходит, ни голосов, ничего. В комнатке подвывала какая-то музыка наподобие индийской, журчали фонтанчики и пахло благовониями, травами и воском от свечей. Рядом стояла витрина, полная кристаллов, амулетов, всяких аромамасел, а на полке стояли сотни книг и дисков о саморазвитии, медитации и прошлых жизнях. Пейдж задумалась: а кем или чем она могла быть в прошлой жизни и интересно ли ей это узнать? Сейчас ей не терпелось выяснить, что произойдет в этой.
Ее нервы зазвенели, как колокольчики на ветру, когда внезапно занавески раздвинулись и в комнату практически выплыла Шарлотта с сияющими глазами и пылающими щеками.
– Боже! – прошептала она, примостившись на краешек кресла-качалки рядом с пластиковой ладонью, на которой сидела Пейдж. – Она просто потрясающая. Столько мне всего рассказала. И даже передала сообщение от бабушки.
Бабушка Шарлотты умерла полгода назад, поэтому Пейдж это сразу напугало и потрясло. А ее любимый дедушка поговорит с ней? Хотелось бы, хотя эта мысль и приводила в ужас.
– Она сказала что-нибудь страшное? – с беспокойством спросила Пейдж.
– Нет, ничего. Все просто офигенно! Сказала, что видит, что у меня любовь с кем-то, у кого имя начинается на «А» или «Л». Буквы похожи, поэтому она не может точно разобрать. Но очевидно же, что это Лиам, потому что у меня нет знакомых мальчиков на «А». Еще она сказала, что он очень симпатичный, любит спорт и музыку. Явно Лиам! Кстати, она сказала, что от меня зависит, зайдут ли наши отношения дальше.
Глаза Пейдж округлились.
– Она и тебя увидела, – взволнованно затараторила Шарлотта. – Сказала, что подруга, у которой имя начинается на «П», переживает трудные времена и мне нужно быть рядом. Понятно, что…
Обе девушки вздрогнули, когда занавески зашелестели, Пейдж почувствовала, как в горле пересохло, когда статная дама с серебряными кудрями, глазами под цвет аквамариновым сережкам и лицом бледным, как самая бледная из морских ракушек, тепло улыбнулась, приглашая ее войти.
Спустя несколько минут Пейдж сидела за небольшим квадратным столиком напротив этой женщины, положив руки ладонями вверх на черную бархатную скатерть, а смелость трепетала внутри, как напуганная пташка. Пейдж не была уверена, хочется ли ей всего этого, с другой стороны, ничто в мире не смогло бы вытащить ее отсюда.
Жасмина взяла руки Пейдж в свои, закрыла глаза и подождала несколько минут, пока считывала вибрации или общалась с будущим, или что она там делала.
– Я чувствую какую-то тревогу. – Жасмина выглядела обеспокоенной. – В данный момент ты не очень счастлива.
Пейдж тут же ощутила себя несчастной, но ничего не сказала.
– Рядом с тобой есть люди, которые несут отрицательную силу, – продолжила Жасмина. – Вижу буквы «Б» и «М»… Определенно «М». Это что-то значит для тебя?
Пейдж покачала головой. Жасмина нахмурилась.
– Это кто-то старше… может быть, родственница?
Пейдж все еще не понимала, о ком речь.
– Сейчас она отступила, но не ушла. Есть еще кто-то… У тебя есть друг… Только вот он или она на самом деле не друг. Берегись этого человека. Идет буква «Д». Понимаешь, кто это?
Жасмина наверняка говорит о Джули Моррис. Пейдж ответила:
– Думаю, да. Одна девочка написала мне по Интернету.
Жасмина немного подумала.
– На эту букву начинается и хорошее, и плохое, – решила она. – Ненастоящий друг, возможно, и… что еще значит для тебя эта буква?
На ум пришли только родители и Джош, и Пейдж назвала их имена. Жасмина молча выслушала, а потом осторожно произнесла:
– Дженна – твоя мать. У меня чувство, что она очень обеспокоена сейчас.
– Она всегда обеспокоена.
Жасмина улыбнулась:
– Как и большинство мам. Но тут какая-то сильная тревога, как и у другого «Д», который причинит тебе вред… Вообще-то мне еще идет буква «О».
У Пейдж екнуло сердце.
– Оливер? – прошептала она.
Жасмина снова закрыла глаза, сосредоточившись.
– Кто это?
– Просто… знакомый.
– У тебя были с ним ссоры? Я вижу какую-то ссору.
– Но мы с ним еще не… Может быть, это Оуэн.
Жасмина не подтвердила и не опровергла ее догадку. Пейдж ждала, надеясь, что гадалка увидит Оливера. Определенно, это и про него, просто другая буква «О».
– Я снова вижу «М», – наконец произнесла Жасмина. – Она с силой прокладывает себе дорогу. Какое-то напряжение. Сильное напряжение.
Пейдж оставалось лишь смотреть на Жасмину.
– Твоя мать очень расстроена. Может быть, из-за тебя. Да, уверена, из-за тебя, но тут что-то еще. Что-то с этим или этой «М». А вот снова «О». Как ты сказала? Оуэн? Это парень, с которым ты рассталась?
– Нет. Он… Оуэн… гей.
Жасмина никак не отреагировала.
– Снова этот лицемерный друг. Не знаю, он ли это, но ясно, что доверять этому человеку не стоит. Он или она говорят тебе то, что ты хочешь услышать, но это не обязательно правда.
Пейдж решила больше не общаться с Джули. Она обеспокоенно спросила:
– А у меня вообще будет когда-нибудь парень?
Жасмина улыбнулась.
– Думаю, тот, кто тебе нравится, – мягко ответила она. – Да. Вот он. Очень красивый, чуть постарше тебя, мне кажется… и он любит музыку.
Сердце Пейдж пылало.
– Мы с ним будем встречаться? – робко прошептала она.
– Не уверена. Он определенно присутствует… Его имя начинается на «О»?
– Да.
– Ммм… Тогда я бы попросила тебя действовать осторожно, поскольку эту букву «О» определенно окружает какой-то негатив.