Ка: Дарр Дубраули в руинах Имра Краули Джон

В зеленеющих рощах своих владений Дарр Дубраули увидел Ворон, которых прежде и не замечал: по большей части самцы — самки уже почти все сидели на яйцах. Все смотрели на него. И подлетали другие.

— Она хорошая, — сказал он и подступил ближе к На Вишне. — Не волнуйтесь.

— Мы не волнуемся, — сказала самка, которая, насколько было известно Дарру, не выбрала и не унаследовала имени. — Она нам не нравится.

— Все хорошо, — сказала На Вишня. — Я хорошая.

Местные Вороны разрушили первое гнездо, которое она начала строить, а за ним — второе. Дарр Дубраули их отгонял, говорил ей, что это шутки, безобидные шутки.

— Не хорошо, — сказала большая самка. — Пусть уходит. Она нам тут не нужна.

— Вот ты оставайся, — крикнул Большой, которого Дарр знал. — Она пусть уходит.

— Это наша страна, — послышался голос с другой ветки. — Она для нас и для наших детей!

Дарр Дубраули разозлился, его оперенье поднялось, он увеличился в размере. Вороны на деревьях сделали то же. Некоторые из них спустились на ветки поближе к нему и На Вишне. Дарр понял, что открытое столкновение, пожалуй, не лучший выбор. Он видел — в других местах, в другое время, — как происходит то, что может случиться тут; знал, на что способна толпа Ворон и чем все заканчивается. Они вдвоем могут спрыгнуть и полететь прочь — но хорошо известно, как это действует на толпу, и не только Ворон.

— «Ваша страна»? — сказал он негромко, но веско. — Я привел вас в эту страну, давным-давно. Тогда я был первым среди нас, еще до вашего рождения. Мы нашли тут Ворон и вили гнезда среди них. Мы сходились с ними — равно самцы и самки.

Он подумал, что никто из них этого не видел и мало кто помнит рассказы об этом. Прежде никто не посмел бы так с ним разговаривать. Как же его народ стал таким вздорным и нетерпимым, а он ничего не заметил?

— Скажите мне! — крикнул им всем Дарр Дубраули. — Скажите, что вы, любой из вас бросил бы подругу! — (Со всех сторон послышались возмущенные крики.) — Нет-нет! — продолжал Дарр. — Скажите. А если бы вам приказали уйти, оставить свою подругу, свой надел? Скажите, что вы бы так и сделали.

На миг все замолкли, но Вороны не любят долго размышлять над теориями, поэтому шум поднялся вновь. Дарр Дубраули чувствовал, как дрожит рядом с ним На Вишня, как напряглись ее крылья.

— Стойте, стойте, — сказал он. — Хватит! — Он вложил в это слово весь свой прежний авторитет. — Хватит. Слушайте.

Один за другим они позакрывали клювы.

— Вот что мы сделаем, — сказал он. — Мы улетим. Улетим далеко отсюда. Вообще не в Ка.

«Не в Ка?» Издевательский смех, крики «Валите! Летите!», крупные Вороны напористо подбираются к Дарру и его подруге. «Не в Ка? Везде, где мы, — там Ка!»

— О да, — сказал Дарр Дубраули. — Я знаю такое место.

«Что за место? Что за место?» И он рассказал им: там еды бесконечно много и всегда появляется еще больше, там постоянно вылупляются птенцы, там жизнедательная смерть дарит больше, чем нужно всем нам, куда больше того, — но приходит она, лишь когда нам нужна.

Снова хохот, насмешки, но некоторые старые Вороны, альфа-самки, главы семей, молчали.

— Где оно, это место? — спросила одна из них, и многие подхватили этот клич.

— Думаете, я вам скажу? Летите, ищите его сами. Если повезет, увидимся там.

Это было слишком. Крики, вопли «Скажи! Скажи!», но Дарр Дубраули молчал. Он чувствовал, как прижалась к нему На Вишня. Ей оставалось полагаться только на истории, рассказы о том, как в дальних землях он выбирался из безвыходных положений.

— Ладно, ладно! — заорал он во все горло. — Вот что я вам скажу. Мы останемся здесь, а вы — улетите.

Он думал, что эти слова заставят их замолчать, но примолкли не все.

— Да! — сказал он. — Мы вдвоем займем небольшой надел, скажем, на подень отсюда, за холмами, где когда-то ночевала вся стая. Маленький, крошечный надел там, на окраине. И я вам расскажу все, что знаю, об этой земле.

Теперь они все слушали. Может, они по-прежнему хотели их убить, но вряд ли теперь на это решатся.

— Значит, про эту землю. Туда легко добраться. Она ближе, чем можно подумать. Можно туда попасть, если даже никуда не лететь. Собственно, только так туда и можно попасть.

— Что?! — закричала большая самка, та самая, что сперва приговорила На Вишню к изгнанию и смерти.

— Эта земля, — объяснил Дарр Дубраули, — не похожа на все прочие. Совсем не похожа. В другие земли вы летите сами, а она летит к вам. Вы остаетесь там, где уже есть, — и попадаете туда.

Напряжение на ветвях, головы качаются туда-сюда с любопытством, с сомнением.

— Не верите? Но я же путешественник! Разве не я привел ваших отцов и матерей и их отцов и матерей в богатые земли? Я не могу лгать — сами знаете, что не могу.

Дарр Дубраули быстро перелетел на ветку подальше, и никто ему не помешал. На Вишня поспешно последовала за ним.

— Эта земля — только для вас, — сказал он. — Она уже летит. Ищите знамения ее прихода. Нас там не будет.

Но Воронам было мало. «Если эта земля летит к нам, почему не появилась раньше?» — «Потому что раньше вы не хотели туда попасть и не знали, что это возможно». — «А если нам не понравится там, как вернуться сюда?» — «Понравится, наверняка. Не захотите возвращаться».

И вот наконец молчание.

— Ну, тогда до свидания, — сказал Дарр Дубраули.

Он сорвался с ветки, и они с На Вишней полетели. Не спасались бегством, просто летели. Позади они слышали крики и споры, но спокойно парили, будто все уже решено. Они заняли надел за холмами на востоке и даже успели свить там гнездо, в котором На Вишня отложила три первых зелено-черных яйца. Надел располагался на окраине владений этой стаи, но, бесспорно, в пределах огромного сообщества Ворон, их дозоров и патрулей. Дарр Дубраули вспомнил о болотном наделе пришлых Ворон, где он родился, о его сестрах, о Матери и ее Служителе, о Бродяге. Воспоминания приходили невольно: так теплый поток поднимает тебя в небо без всяких усилий с твоей стороны. Глядя, как На Вишня сидит в гнезде на большой смолистой Сосне, он думал не о Лисяте или любой другой подруге, но о своей Матери — как она высиживала яйца и вспоминала его детство в гнезде.

Летом он смотрел, как На Вишня выводит в мир неуклюжих птенцов, у которых грудь еще покрыта серым детским пухом. «Смотрите, дети, что это? Это мертвый теленок Людей из-за холма. Никто его еще не нашел. И мы все кричим: Ка! Ка! Чтобы позвать других. Кричите, дети! А теперь мы сядем и подождем или спустимся туда сами? Ну, давайте. Ваш отец будет сторожить и ждать. Делайте, как я. Начнем мы, дети, с глаз».

На Вишня так и не избавилась от своего мягкого акцента, который когда-то превратил ее в ненавистную чужачку, но другие уже перестали его замечать и не раздражались. Некоторые молодые самцы оказывали ей знаки внимания, а один или два даже набивались ей в Служители, но Дарр Дубраули, хоть и стал старым и терпимым самцом, все равно ничего такого не позволил. Она прожила долгую воронью жизнь, у них с Дарром были десятки птенцов, и многие из них выжили. Из всех супруг с этой Дарр пробыл дольше всего. Когда она умерла, он уже прожил с ней множество сезонов и почти забыл, что она может умереть, а он — нет и вынужден будет жить без нее.

Он не знает, где и когда это случилось: обычное дело для Ворон. Глаза у нее подернулись пленкой — она могла спутать колючий кустарник с мягкими зарослями и нырнуть туда, спасаясь от погони. Могла удариться крылом о дерево и найти укрытие, чтобы там вылечиться, но до нее добралась Лиса или Куница. (Дарр обыскал все укрытия, которые они оба знали, но ни в одном не обнаружил ни ее саму, ни вороньих перьев.) Ее мог поймать Ястреб, Сарыч или Сокол; могла изловить Сова, когда они разлучились на ночь. Ее могли подстрелить или поймать в силки людские дети, а останки съесть падальщики. Он перебрал все возможности. Легкие тела птиц быстро исчезают под напором смерти и насекомых. Всем это известно.

Год выдался долгим. Дарр Дубраули оставался в их с На Вишней наделе до осени, когда дни стали короче; иногда к нему прилетали сыновья и дочери, просили рассказать историю или дать мудрый совет, но он мало что мог им дать, кроме благодарности за то, что прилетели. Как обычно, он присоединился к остальным на большой ночевке, когда стало холодать, и дело не в том, что он не хотел быть один: зимой охотники смелеют, безопасней быть всем вместе.

Но той зимой он не полетел с остальными на юг.

Он почти перестал есть. Никаких зароков себе не давал, просто не хотелось. Казалось, будто в смерти На Вишни соединились смерти всех, кого он любил: птенцов, которых вымыло из гнезда дождем, подруг, улетавших утром и не возвращавшихся к вечеру. Ужасно то, что они умерли, но не пропали, не ушли из его сердца, даже если их больше не было в Ка.

Худой, замерзший, он сгорбился на высоком камне, смотрел на снег и белое небо.

Правда ли, что после смерти от Вороны не остается ничего, кроме костей и перьев? Хуже или лучше было бы знать, что где-то, как-то На Вишня жива, по-прежнему та же Ворона, как и все, кого он любил за долгие годы, — там, куда он никогда не сможет попасть, а они — оттуда улететь?

Ведь может статься, что есть такое царство внутри Ка — этакий Имр в Ка, — даже если он закрыт для Ворон до смерти. Конечно есть! Где же еще он провел те зимы и лета, когда не был среди живых? Он ничего о них не помнил, будто проспал их, не зная себя, как всякая Ворона, что спрятала голову под крыло, закрыла глаза и уцепилась за ветку. Но что, если все не так? Если он может отправиться туда мертвым и вернуться, почему же нельзя попасть туда живым и вернуться? Они ведь там, На Вишня и все остальные, или окажутся там, если он сможет в это поверить.

Он плотно зажмурил глаза, как это делают Люди, когда хотят увидеть то, чего на самом деле нет. Как они это делают? Как создают страну из своего желания, чтобы она была? Он знал, что никогда больше не увидит Лисяту, ни в одном царстве. Но он хотел увидеть тех, кого потерял, хотел снова увидеть На Вишню, хотел «всем сердцем». Если это желание не исполнится, то он хотел умереть, умереть, и всё, если только это поможет ему попасть туда, где теперь На Вишня.

Во мраке за закрытыми глазами он ощутил, что кто-то опустился у него за спиной, неслышно, но грузно. Глаза раскрылись, и Дарр увидел снег, холмы и далекие дома, из которых поднимался дым. Всё то же. Только это чувство.

Вдруг он с испугом развернулся на камне и посмотрел назад. Огромная Белая Сова сидела рядом, так близко, что можно почуять. Спастись невозможно, да он и не смог бы сейчас взлететь, его парализовал ужас. Круглые желтые глаза. Белые уши, большие, как воробьиные крылья. Сидит неподвижно. Дарр Дубраули подумал, что Сова сейчас убьет его и съест, и так он точно перенесется в ту страну, куда желает попасть. Он склонил голову. Понадеялся, что не будет больно.

Эй, ты, сказала Сова. Ты меня звал. Зачем?

Я тебя звал?

Всем сердцем.

Дарр Дубраули поднял взгляд. Трудно было поверить, что эта огромная птица заговорила. И еще трудней поверить, что он знает ответ на вопрос Совы.

Моя подруга, сказал он, задрав голову, чтобы встретить совиный взгляд. Я хочу попасть в ту землю, где она сейчас, и снова ее увидеть.

Да, сказала Сова. Я тебя туда отведу, если захочешь.

Правда?

Это мое царство, сказала Сова, и я его знаю.

Дарр Дубраули редко видел Белых Сов. На том голом островке Крачек. Зимой в земле Уродливых Человечков, причем такую большую, что смогла бы Человечка и унести. Единственная Сова, что охотится днем, — ночная птица в свете дня.

Послушай меня, сказала Сова. Если хочешь туда лететь, делай все точно так, как я скажу, или пути в ту землю навсегда для тебя исчезнут.

Почему? — спросил Дарр Дубраули. Почему ты это сделаешь для меня?

Он смотрел в глаза Совы, такие большие, что видно было, как сжимаются и расширяются зрачки, и увидел в них ответ, точнее, увидел, что Сова и есть ответ, и другого он не получит.

Запомни, сказала Сова (хотя ее узкий черный клюв, слишком маленький для такой большой головы, не открывался). Точно так, как я говорю: делай, что я.

Да, сказал Дарр Дубраули, который тоже ни слова не произносил вслух. Да, я сделаю все, что ты скажешь и как ты покажешь.

Полетели, сказала Сова и распахнула крылья, такие широкие, что мгновение Дарр больше ничего не видел, а потом она взлетела, и Дарр поспешил следом.

Может, она прислала к нему эту Сову? Услышала его зов и отправила ее? Он открыл Имр внутри Ка; тут все возможно.

Это чудесная страна, проговорила Сова странным, тонким голосом.

Страна, над которой они летели, страна, на которую смотрел Дарр Дубраули, когда загадал желание, начала терять очертания. Темные пятна лесов, полоска розовой тучи, деревня Людей вдалеке, дымоходы — все пропало.

О да, сказал он. Чудесная страна.

Мы пролетим над рекой, сказала Сова, и отдохнем вон в той роще.

Под ними не было ничего, кроме снега.

Да, хорошо, сказал Дарр Дубраули.

Через некоторое время Сова приостановилась, забила крыльями, словно усаживалась на ветку, и опустилась на землю. Дарр Дубраули поступил так же: спустился ниже, задержался, чтобы сесть рядом с Совой, будто на сук.

Видишь там, внизу? — заметила Сова. Мышь.

Дарр Дубраули окинул взглядом белую пустошь вокруг. Точно, сказал он. Мышь.

Сова слегка приподняла крылья, а затем сложила их, сделала несколько шагов по снегу и прыгнула на что-то, чего там не было. Поднесла могучую лапу к клюву и съела это ничто. Она повернула голову сперва в одну сторону, затем в другую — тем движением, которое заставляет многих Ворон думать, что Совы могут провернуть голову на полный круг. Потом она снова пробежала несколько шагов и бросилась на добычу, поднесла невидимую Мышь к клюву и вернулась к Дарру. Одной лапой она взяла ничто из клюва и протянула ему.

Ешь, сказала Сова.

Но... — начал Дарр Дубраули.

Ешь, повторила Сова.

Дарр Дубраули осторожно клюнул невидимую Мышь в ужасных когтях и поклацал клювом: щелк-щелк.

Вкусно, сказал он. Толстая, хорошая.

Питательная, сказала Сова.

О да, согласился Дарр. Это точно.

Дальше полетим через то широкое ущелье в долину, объяснила Сова.

Они летели пустынным белым миром под белым небом. Неизвестно, когда (как измерить время, когда ни под тобой, ни над тобой ничто не меняется?) Сова замедлилась, чтобы оказаться рядом с Дарром.

Вон там, видишь, где растут Тсуги[87], сказала она. Там мы ее найдем среди других.

Да.

Сядем на этот Дуб и приготовимся.

Да, приготовимся. Точно.

Никаких Тсуг, никаких Дубов, но они снова сели на землю, и Дарр опять как умел изобразил, будто садится на ветку. Теперь земля казалась сотканной из ничего.

Я полечу посмотреть, живет ли твоя подруга с остальной стаей, сказала Сова. Скажи, как я ее узнаю.

Ну, протянул Дарр, она Ворона. Довольно мелкая.

Сова только моргнула огромными глазами. Она умела моргать ими по очереди, сперва одним, потом другим.

У нее было много птенцов, сказал Дарр Дубраули. И все мои. Ну, кроме одной кладки, может. Или двух.

Сова ждала.

Она любит вишни, сказал Дарр Дубраули, чувствуя, как горячо сжалось у него горло. Точней, любила.

Хорошо, сказала Сова. Я полечу в эту рощу и поищу ее. К ночи я вернусь, и туда полетишь ты.

Ночью?

Здесь ночь и день не такие, как там, откуда ты родом. Увидишь. Теперь смотри, как я полечу.

Она поднялась в воздух. Дарр Дубраули наблюдал, как она отлетела на некоторое расстояние, а потом совершила несколько сложных движений: большая птица будто влетала в узкое пространство, вроде рощи Тсуг. А потом пропала.

Весь день Дарр Дубраули сидел на не-земле и ждал. Любому деятельному созданию сложно сидеть и ждать, но для Вороны, да еще и на земле, не шевелясь, когда не на что смотреть и нечего слушать, это было просто невыносимо. Дарр Дубраули почувствовал, как его мысли рассыпаются, дробятся, словно перистые тучи.

Что же произошло? Может, Сова его никуда и не вела. Может, на самом деле он умер, потому что она его убила и съела. Если так, значит только Дарр Дубраули прилетел сюда, движимый силой своего последнего прижизненного желания, под водительством образа Белой Совы, которая сейчас просто сидит и сдирает оперенье с его трупа. А когда этот образ исчез, он оказался в вороньем царстве Смерти, где нет ровным счетом ничего; и здесь ему придется ждать, пока каким-то невообразимым способом он снова не окажется живой Вороной среди других живых Ворон. Перспектива ужасная, но правдоподобная.

Он повернулся на месте, поднял глаза. Сова летела к нему из того места или точки в пространстве, где прежде исчезла.

Хорошо, проговорила она, снова усевшись рядом с Дарром Дубраули на воображаемую ветку. Она там, среди других. Теперь пришла ночь. Лети точно так, как я, делай то же, что и я.

Понял, ответил Дарр Дубраули; больше все равно ничего не оставалось.

Он взлетел с земли, забыв, что нужно изобразить, будто спрыгиваешь с ветки, и сразу понадеялся, что это против него не зачтется. Так где же в прошлый раз исчезла Сова? Точно не скажешь. Дарр Дубраули выбрал точку в воздухе и попытался повторить осторожный полет Совы по воображаемой густой роще. Вперед, поворот, задержись, нырни.

Он оказался в роще. И не он один, там было полно Ворон.

Вороны собрались в сумерках на зимнюю ночевку. Они каркали, звали друзей, прыгали с ветки на ветку, болтали и смеялись. Казалось, их тут бесконечно много, и роща тянется в бесконечность. Закатные лучи пробивались меж темных ветвей и блестели на вороньем оперенье — так знакомо. Его наполнила великая радость: он был там, где нужно быть.

Вот так так! — сказала одна Ворона. Знакомый голос: хриплый, глубокий, наглый и дружеский.

Ва Тернхолм, сказал Дарр и повернулся к нему. Это ты.

Как всегда, ответил Ва.

Скучал по твоему черному глазу.

Не могу сказать того же, со смехом отозвался Ва Тернхолм. Но как это ты сюда только теперь попал? Рассказывай!

Да нечего рассказывать, проговорил Дарр Дубраули, который не мог представить, как отвечать Вороне, умершей так давно.

Да ну, тебе всегда было что рассказать, заметил Ва Тернхолм и снова рассмеялся.

Дарр Дубраули тоже засмеялся. Он поклонился, словно спешил, и принялся перелетать с ветки на ветку, и всюду видел знакомых или тех, кого вроде бы знал когда-то. Многие приветствовали его — радостно или удивленно. Дарр Дубраули! Это ты? Неужели в Смерти его ждали только друзья и родичи?

Снаружи он чувствовал приближение ночи, но, как и сказала Сова, в роще время словно застыло, и счастливый час бесед в конце дня тянулся вечно. В Смерти нет сна.

Потом появилась она. Дарр не то чтобы заметил ее вдалеке, но ближняя Ворона как будто постепенно стала именно ею. Она сидела среди других, многих он знал, одного самца даже подозревал когда-то в том, что он стал отцом ее выводка. Она смотрела на него без удивления, и болтовня других вдруг стихла.

Это ты? — спросил Дарр.

Дарр Дубраули! — услышал он в ответ. Не рада тебя видеть.

Не рада?

Если ты здесь, сказала она, значит там ты умер.

Ну, тут вроде бы довольно мило, вы все вместе.

Наклон ее головы сразу дал понять, что он мало об этом знает, да и эта малость — неправда, в чем он и не сомневался. Но тут была компания, разговоры, шутки, словно отдых после долгого удачного дня, когда еды было вдосталь, и погода была хороша для полета, и вечер не заканчивался. Он вспомнил Лисью Шапку в Иных Землях, когда он сказал, что Людям здесь, наверное, лучше: тут ведь все, что они любят, не заканчивается. «Здесь не лучше», — сказала она с холодной уверенностью.

А потом Дарр Дубраули и На Вишня сидели бок о бок. Остальные отступили, он даже не заметил куда. Что же теперь ей сказать?

На Вишня, мое желание исполнилось. Точнее, я так думаю.

Да? Что такое «желание»?

Ну, это когда просишь о чем-то, чего у тебя нет, но чего ты хочешь больше всего.

Ага, кивнула она. А кого просить? Друга? Потомка?

Нет, сказал Дарр Дубраули, но больше ничего не мог добавить: кого он просил? Смерть? Себя?

Она ждала.

Я просил об этом, сказал Дарр Дубраули. Хотел попасть сюда, как я раньше попадал в другие места, о которых тебе рассказывал.

О да, кивнула На Вишня, словно впервые вспомнила о давних россказнях. И вот ты здесь. Добро пожаловать. Навсегда.

Нет-нет, сказал он. Только на время.

И тут же понял, что он этого не вынесет. Он не хотел умирать, не хотел быть здесь, да и не мог остаться, потому что был жив, но не хотел снова ее лишиться, снова потерять.

Похоже, исполнение желаний — всегда ловушка; этого он раньше не знал.

Ночь идет, сказала На Вишня. Скоро станет темно и тихо.

Расскажи мне, попросил Дарр Дубраули. Обо всем. Тут есть супруги? Вьют гнезда? Откладывают яйца?

Обо всем этом говорят. Есть гнезда и птенцы, и птенцы растут, но все же нет.

Воспоминания, сказал Дарр Дубраули, и На Вишня посмотрела на него с тем же спокойным вниманием.

Они говорили долго. Не о жизни и смерти, а о том, что она помнила о земле, хотя ей, кажется, было неинтересно слушать о своих многочисленных потомках и их делах. Тем временем в роще стало темно — не так, как непроглядной ночью, но видимые вещи истаяли во мгле. Дарру показалось, будто На Вишня говорит, но он ничего не услышал. Вороны притихли, затем пропали. Дарр сидел на голой белой земле в белесых лучах рассвета.

Сова подлетела на огромных бесшумных крыльях и села рядом.

Я отведу тебя домой, сказала она.

Нет! — воскликнул Дарр Дубраули. Еще нет.

Ты увидел свою подругу, которую хотел увидеть?

Да, но этого мало. Нужно больше. Больше времени. Больше... — Он хотел сказать «больше жизни», но это было невозможно сказать.

Сова только закрыла и открыла один глаз.

Я хочу, сказал Дарр Дубраули, привести ее с собой. В большой мир. Если она согласится.

Ты этого не хочешь, сказала Сова.

Хочу. Я сказал, что хочу, и этого я хочу.

Что он творит? Как можно такое требовать у Смерти? Но он потребовал и получит то, чего потребовал. Он знал Смерть, знал, что она может дать и забрать. Сердце его было переполнено.

Сова огляделась по сторонам, словно искала окончательный ответ, а затем сказала: Это возможно.

Да! — закричал Дарр Дубраули. Я знал, что так должно быть, и так и есть!

Это возможно, продолжала Сова. Поскольку ты был другом Смерти, я расскажу тебе, как это сделать.

Да, сказал Дарр. (Он был другом Смерти? Где? В какой земле? С кем?)

Чтобы это сделать, ты должен действовать точно так, как я скажу.

Так и сделаю.

Никто не делает, заметила Сова. Теперь слушай. Если она полетит с тобой, ты должен вернуться точно тем же путем, которым мы сюда попали. Ты не должен оглядываться на это место, на эту рощу, где нашел ее, — ни разу.

Да.

Она будет молчать, сказала Сова. Оставайся рядом с ней всю дорогу.

Да.

И еще, сказала Сова. Не пароваться. Ни в коем случае. Это понятно?

Ну, проговорил Дарр. Зима же.

Я еще раз повторю, сказала Сова. Не пароваться, пока вы не доберетесь до земли, где обитают живые, до твоей земли, оттуда ты прилетел. Там она снова станет тем, чем была прежде. Но если не исполнишь всего этого, она вернется, откуда прилетела, а ты больше никогда не сможешь попасть туда.

Дарр Дубраули промолчал.

Ночь приближается, сказала Сова. Лети.

Сказала ли она «да», когда Дарр Дубраули спросил ее в бледном свете следующей ночи, которая была днем? Он говорит, что сказала. Каково было ему лететь обратно над холодной белой пустошью, снова укрытой снегом? Он говорил, потчевал ее историями, она вроде бы слушала, но не отвечала, пока мир не начал снова становиться миром.

— Помнишь ту старую Сосну? — спросил он. — Ту, где в дупле пчелиный улей?

Да, вроде бы сказала она.

— Ветром ее повалило, — сказал Дарр Дубраули. — Разломилось ровно по дуплу. А Бон Боярышник? Помнишь ее?

Да, сказала она.

— Они с супругом свили на ней гнездо в том году. Говорила: «Всю весну будем есть пчелиных личинок». А потом как подул ветер! Ха-ха!

Да, сказала она.

Белая пустошь становилась землей, и На Вишня проявлялась четче, стала теплой. Они спали в настоящей ночи — Дарру Дубраули показалось, что он уже очень давно так не спал. Искали еду в талом снегу, и она ела то, что они нашли, трясла головой и глотала, как прежде, но не могла или не хотела говорить с ним на их общем языке.

А потом началась весна.

Они еще точно не были дома, но разве это не земля, старая добрая земля, а не безликое царство Смерти? Нет, нельзя так думать. Но ему становилось все труднее думать вообще. Так бывает любой весной, но эта весна — сильней всех прочих. Да и какой самец так тяжело боролся за самку, как Дарр за На Вишню? Некоторые Вороны думали: «Ну, весна — это весна, подруга — это подруга», но Дарр Дубраули знал, что бывают вёсны больше и важней всех прочих. В такие весны завоевывают новых подруг. И находят утраченных.

Она это чувствует?

Она сказала — да. Но Дарр не был уверен.

— Полетели дальше, — сказал он.

На следующий день он проснулся и почувствовал себя вдвое больше, чем вчера, вдвое сильнее, ярче, жестче. Ее милое равнодушие только раззадоривало его еще больше.

Они отправились за едой, шли бок о бок.

— На Вишня... — сказал он, подходя ближе, низко опустив голову.

Да, сказала она.

Бывают долгие танцы весенним утром, бывают и короткие, все Вороны это знают, но если уж начнешь, не остановишься. Дарр Дубраули мог думать «Нет! Нет!», но будто слышал это в словах другой Вороны, где-то очень далеко.

Она согласилась? Подыграла? Прижалась к земле и подняла хвост потому, что должна была, или потому, что он ее покрыл? Дарр сам не знает. Он даже не знает, была ли она там вообще на самом деле.

Да-и, — прошептал он и сзади поднял ее расправленный хвост. — Нда-и, дайя, на.

Нет, сказала она.

Черная тень метнулась в его помрачном глазу, тихий шорох крыльев — толком он ничего не увидел и не услышал. Ничего, рядом с ним ничего. Он закричал, повалился в пустоту впереди, с открытым клювом, словно выронил что-то тяжелое. Он смотрел на поклюв, на долгий путь, по которому добрался сюда. Что-то бежало, летело туда, а потом пропало.

Тихий голос сказал: Ворона.

Он подпрыгнул, развернулся. Перед ним беззвучно села Сова.

Я этого не сделал, сказал Дарр Дубраули. На самом-то деле. Только начал. Почти.

Ворона, проговорила Сова, тебе оставался лишь день лёта до дома.

Нет! — закричал Дарр Дубраули. Нет-нет. Я этого не сделал. Прости! Я этого не сделал, прости меня!

Я знала, что так будет, сказала Сова.

Нет! Позволь мне полететь за ней, вернуть ее. Я знаю туда дорогу.

Нет никакого «туда», Ворона. Ты глупец. Зря я тебе помогла.

Она взлетела с ужасным хлопаньем крыльев, занесла огромные когтистые лапы для удара. Глупая Ворона! — крикнула Сова. Дарр Дубраули увернулся, но длинный кривой коготь полоснул его по щеке. Он упал на землю и замер. Почуял дуновение ветра от пролетевшей птицы.

Помни! — услышал он голос Совы, которая уже улетела.

Долго он лежал неподвижно, не открывая глаз. Знал, что скоро придут падальщики, чтобы его съесть: он бы сам так поступил, если бы увидел, что птица лежит так, как он.

Он задумался, знала ли Сова, что так должно случиться. И до сих пор об этом думает. Размышляет об историях, о том, что если они вообще начинаются, то конец их уже предопределен и только одним способом они могут разрешиться; или это касается только историй, которые Смерть рассказывает в Имре о тамошних созданиях? Может, эти истории рассказывают так, чтобы живые понимали снова и снова, что они никогда ничего не смогут вернуть из этого царства.