Кощей. Перезагрузка Казьмин Анатолий
Начало, в принципе, правильное. Было у царя, звали его Мудромыслом, три сына. Кстати, умом все трое не отличались. Но младший, его Иваном звали, ко всему был недюжинной силы. А сила, как известно, уму могила. Правда, одно полезное новшество благодаря Ивану появилось, за что порубежная стража искренне ему благодарна.
А получилось вот что. Старшие братья, как, собственно, и весь честной народ, любили пошутить над дурачком. То одну каверзу замыслят, то другую. И радостно им от этого становилось. Вот раз позвали они Ивана и говорят: мол, есть такое поверье, что ежели не останавливаясь обежать рубежи царства, таща за собой крестьянский возок с сеном, то сразу станешь умным, аки тот звездочет, что гостил у них в прошлом году вместе с повелителем южного королевства и рассказывал много интересных историй. Ивану давно надоело, что его дураком кличут, и с утра пораньше впрягся он в приготовленный заботливыми братьями возок и понесся, словно застоявшийся конь. Сами братья, запасшись провизией в долгую дорогу, спали в возке под сеном. Мало того, сзади волочился плуг на три лемеха, оставлявший широкую вспаханную полосу. Долго ли Иван обегал рубежи отцовского царства, Яга не знает, но в итоге получилась первая контрольно-следовая полоса, сильно облегчившая порубежной страже обнаружение и поимку различных лазутчиков и контрабандистов. А Иван с тех пор считает себя необычайно умным и бьет всякого осмелившегося назвать его дураком, мотивируя тем, что лишь у него одного со всего царства хватило ума на такой забег.
История интересная, однако напоминаю Яге, что желаю слышать именно про Царевну-лягушку. Вздохнув, та продолжает.
В общем, Мудромысл, тоже своеобразного ума человек, решил оженить своих сыновей, думая, что хоть семейная жизнь остепенит его оболтусов. Ну и, как в сказке говорится, не придумал ничего умнее, как заставить отпрысков стрельнуть из луков с закрытыми глазами. В какую сторону чья стрела улетит, там царевич и должен взять в жены первую попавшуюся девку, лишь бы та подходила по сословию и была целомудренна.
Услыхала про это Яга. А она ж первочеловек, а значит, все человеческое ей более чем не чуждо. Вот и решила подшутить над дурачком. Посланная ею анчутка повернула Ивана так, что тот пульнул в сторону леса. Дурень, он дурень и есть, куда стрела полетела, туда и поперся напрямую через буреломы, аки лось. На третий день вышел к болоту у Лихониного холма. А там сидит анчутка, обернувшаяся по наущению Яги большой лягушкой с золотой короной на маковке и во рту его стрелу держит.
Ну, дальше все как в сказке. Только сказка-то писалась по сценарию Яги, а под личиной Василисы Прекрасной скрывалась все та же анчутка. И на меня рыжая бестия натравила Ивана ради шутки. Думала, посмеюсь я над дурнем да прогоню его восвояси. Ан когда поняла, что перед дурной силой и бессмертие не устоит, повелела анчутке вернуться к Ивану. Да было уже поздно, я сгинул, и все поверили, будто безвозвратно.
– Ты уж прости меня, Кошенька, – закончив повествование, Яга смотрит жалостливым взглядом, – я не со зла. Кто ж знал, во что шутка выльется…
– А что с анчуткой-то? – не обращаю внимания на ее мольбу. – И кто вообще эта анчутка такая?
– Анчутка-то? Дык первотварь обычная, кто ж еще. А живет она теперь во дворце. Поначалу молила, дабы позволила я ей скинуть людскую личину да к обычным проказам вернуться. Потом свыклась, во вкус вошла. Ох и вошла во вкус… Говорят, никому во дворце от нее житья нет. А еще говорят, ты не поверишь, будто понесла она от Ивана. Врут, знамо. Не может первотварь от человека понести.
– Дуракам закон не писан, – ухмыляюсь я.
– Это да, – соглашается рыжая.
– Яга, а кто такие первотвари?
– Знамо кто – первые твари, которыми Создатель населил миры: анчутки, мавки, болотники, кикиморы и все те, кого людишки по злобе и недомыслию нежитью кличут. Да они и нас, прародителей своих, нежитью кличут, дитятки непутевые.
– Не понял. Кто чьи дети и прародители?
– Ох, Кошенька, – качает головой зеленоглазка. Она поняла, что я особо не серчаю на нее за злую шутку, и уже не спешит улетать. – Совсем ты все позабыл. Оно, может, и к лучшему. Мне ой как много вспоминать не хочется. Прямо-таки некоторые века так бы целиком из памяти и вычеркнула. Первых-то людей мы рожали. Но не дал им Создатель вечной жизни, и век каждого поколения все меньше и меньше становился, пока до ста годков не снизился. Тогда короткоживущие смертные от зависти невзлюбили тех, кто больше их живет, прозвали нечистой силой и принялись уничтожать, да так рьяно, что за несколько веков почитай всех и извели. Ох и тяжко же было видеть, как наши дети друг друга уничтожают. Решили мы не рожать больше детей, отдав мир короткоживущим потомкам. Позже многим из нас людская злоба передалась. Вон Вий с Лихоней что творят теперь. Да и ты злыднем не хуже их был. Мы-то с Лешиком хоть понапрасну вреда не творим. Ну, токмо ради шутки, кхм… Есть, правда, и такие, как моя сестрица Кострома. Ее народец любит и чтит. Вот кого отыскать-то надо, чтобы Лихоню усмирила. Она всегда умела промеж нас лад устроить.
Решаю не спрашивать, кто такая Кострома, ибо мой мозг и так перегружен сверх меры, и сон, если это сон, начинает казаться утомительным и грозит стать кошмаром.
Но все же, вспомнив про гигантскую лягушку из подземного озера, не удерживаюсь и задаю еще один вопрос:
– А вот это вот большое и квакающее, – описываю круг руками, показывая нечто необъятное, – что живет внизу в пещере, это кто? Тоже кто-то из перволюдей, сросшийся с наброшенной личиной?
Рыжая хмурит брови, соображая, о ком я говорю. Но вот черты ее лица проясняются, и она весело смеется.
– Маркуль-то первочеловек? Ой, уморил ты меня, Коша! То ж твой ездовой лягушонок. Ты его цельных пять веков вскармливал.
– М-да… А этот твой ворон-мутант, он кто?
– Карлуша это, а не мутан. Он первозверь, как и твой Василий, – Яга кивает, указывая на шипящего на Карлушу кота, – и Машка, и другие твои питомцы.
– Ясно. А почему все в одном экземпляре, а кроликов несколько?
– Как это несколько? – удивляется Яга. – Кролик у тебя тоже один. Первокрольчиха у Лешика живет.
– Не. Я точно видел одного кролика под яблоней, а одного в капусте.
– А то один кролик и был, – отмахивается рыжая. Просто ему сразу и яблочка, и капустного листа захотелось. Ох и непонятливый ты стал, Кощеюшка…
6
Накормив меня вкусным кулешом, который, как Яга заявила, научил ее готовить я, рыжая улетела. Сложив крыло параплана в похожую издали на ступу плетеную корзину, отказавшись от помощи, Яга так резво побежала вверх по каменной лестнице, что я едва поспевал за ней, даже шагая через две ступени.
– До встречи, Кошенька! – крикнула она, вбежав на террасу, и, не останавливаясь, прыгнула со скалы.
Когда прозвучал хлопок раскрывшегося крыла параплана, мне показалось, что это разорвалось мое сердце.
Но вот из-за парапета поднялся парящий аппарат, и я увидел, как Яга, держась за стропы, ловко забирается в корзину.
– Чокнутая! – машу рукой ей в ответ.
– Кар-р, – раздается над головой.
– Придурок картавый! – ору вслед догоняющему Ягу ворону. – С вами заикой стать недолго.
Спускаясь вниз, думаю о том, как много вопросов осталось невыясненными.
Во-первых, как связаться с Ягой и Лешим? Ясно, что надо как-то поколдовать с водой, набранной в посудину. Но как это сделать и есть ли у меня способности к колдовству? Я хоть и в теле Кощея, но душою-то не он. С другой стороны, полученные знания говорят, что тело первочеловека есть уплотненная до физического состояния душа. Это тогда что получается, моя душа попала в душу Кощея? Тогда где его сознание? Брр… Лучше считать этот маразм сном, а во сне задумываться над подобными вещами не принято.
Во-вторых, как в случае нужды я смогу покинуть этот райский уголок? Мост через ущелье валяется внизу грудой обгоревших обломков. Летательных аппаратов вроде параплана Яги нигде не видно. Да и не настолько я отмороженный, чтобы летать на таких штуках. А если ущелье можно перепрыгнуть на живущем внизу квакающем динозавре? Назвала же Яга его ездовым лягушонком. Нет, к такому экстриму я тоже не готов.
Ну и в-третьих, еще целая куча вопросов…
Вторую половину дня слоняюсь из угла в угол. Снова поднимаюсь наверх и прохожу круг по террасе, оглядывая однообразные окрестности. Спускаюсь вниз с мыслью посмотреть, куда ведут еще два арочных прохода. Но после того как всплывший лягушонок радостно отправляет меня в нокдаун, приветственно шлепая кончиком слизистого языка по лицу, спешу вернуться назад и тщательно умыться.
Вечером прибегает коза Машка и, требовательно мекая, трясет полным выменем. Интересно, где она может пастись в этом замкнутом пространстве так, чтобы я ее не видел? И еще интересней, как ее доить-то? Надо было хоть у рыжей проконсультироваться.
Решаю попробовать связаться с Ягой. Зачерпываю миской воду из ведра, ставлю перед собой и, ощущая себя идиотом, начинаю водить над ней руками.
– Шуры-муры-арматуры-унитаз, – проговариваю на всякий случай единственное известное мне заклинание.
Никакого результата. В воде по-прежнему отражается физиономия лысого идиота. М-да…
Вспоминаю все, что знаю о дойке молокопроизводящей скотины, обмываю вымя водой… и неожиданно ловко справляюсь с задачей.
Рядом уже нетерпеливо дергают хвостами кот Василий и уж, имени которого Яга не упоминала. Приходится делиться.
Эх, а хорошо вот так жить-поживать на собственном хуторке! Еще бы рыжая ведьма рядом суетилась. Что-то я по ней уже скучаю…
На следующий день до полудня безрезультатно жду, что либо Яга, либо Леший выйдут со мной на связь. Еще раз пробую связаться сам. В итоге в раздражении смахиваю миску со стола, залив водой шкуры на топчане и чуть не прибив деловито семенящую куда-то мышь. Возмущенно пискнув, та скрывается за печью.
Поняв, что от неопределенности и безделья могу двинуться рассудком, если, конечно, все, что меня окружает, не является результатом уже произошедшего сдвига, решаю найти способ, как переправиться на ту сторону расщелины.
Обуваюсь в сапоги, беру обнаруженный в кладовке за печкой моток веревки, через плечо перекидываю котомку, в которую по дороге срываю несколько яблок, похрустеть на досуге, и снова спускаюсь вниз.
Как только лягушонок, узрев меня, открывает зубастую пасть, бросаю в нее яблоко. Тот отбивает яблоко языком, словно теннисный мячик. Я едва успеваю пригнуться, и сочный плод с громким чавканьем разбивается о стену за моей спиной. Не знаю, насколько я бессмертен, но если бы получил с такой силой яблоком по голове, то сотрясение мозга как минимум было бы обеспечено.
– Маркуль! – вспоминаю, как называла лягушонка Яга, и командую, словно собаке: – Сидеть!
– Куа-а, – басом отвечает тот, моргая полупрозрачными веками.
Нащупываю скрытую под водой каменную тропку и начинаю осторожно переправляться на ту сторону. Маркуль погрузился в озеро, оставив на поверхности только огромные глаза, и наблюдает за мной, словно крокодил за приближающейся жертвой. Но с ласками не лезет, и то хорошо.
По пути прощупываю ногой левый край тропы и выясняю, что к двум другим отноркам ведут отдельные, не соединяющиеся с этой тропы. По одной я шел в первый раз, другую нащупываю, выйдя на берег. Подумав, решаю отложить исследование подземелья на потом, а сейчас отправиться на поиски переправы на лесную сторону ущелья.
До той стороны всего-то метров десять, и если бы там росло какое-нибудь дерево, можно было бы легко забросить на него веревку с металлической «кошкой». «Кошки» у меня нет, но и стена леса находится метрах в ста от края, а до нее совершенно голая каменистая равнина, на которой не растет ни единого кустика.
Ладно, посмотрим, можно ли спуститься вниз. Гигантские цепи свисают максимум на одну треть расстояния до дна. Опускаю вниз конец веревки – ее длины хватает с лихвой. Пропускаю верхний конец через звено цепи и, подумав, пропускаю еще раз. Затем обвязываюсь веревкой вокруг пояса, сажусь на край и сгрызаю яблоко.
Бросаю огрызок в бурный ручей и начинаю осторожно спускаться по цепи. Звенья достаточно широки, чтобы в них свободно вставала нога. Веревка скользит довольно свободно. Для подстраховки обматываю ее вокруг правого локтя, что замедляет спуск. Лишь поставив ногу в последнее звено, понимаю, что сложенной в два раза веревки не хватит до дна ущелья. Приходится, ухватившись покрепче, вытягивать веревку из верхнего звена и снова продевать в одно из нижних. Веревки хватило как раз, чтобы опуститься на обугленный обломок толстого бревна. Отвязываюсь и связываю вместе концы, чтобы веревка не сползла с цепи. Спрыгиваю в ручей. Вода не достает до колен, но поток столь стремителен, что с трудом стою на подмываемой под ногами гальке. Очередной раз прогоняю мысль о том, как вода может течь по кругу.
Начинаю пробираться через обломки моста и обнаруживаю под ними ход. Сверху его не было видно из-за скального выступа. Сдвигаю мешающее проходу бревно и, пройдя несколько шагов вглубь подземелья, обнаруживаю уходящие круто вверх каменные ступени. Ну вот, а я рисковал жизнью, спускаясь на сомнительной веревке. Но надо проверить, куда ведет лестница.
После продолжительного подъема прохожу узким коридором и выхожу к подземному озеру.
– Куа-а, – радостно орет зеленый мутант.
Поспешно отворачиваюсь, пригибаясь, но все же получаю приветственный шлепок языком по спине, выбивший воздух из легких. Пока восстанавливаю дыхание, размышляю над вопросом: если я всего лишь уплотненная душа, то откуда у меня легкие, из которых эта зеленая скотина выбила воздух?
– На место! – ору на Маркуля, когда наконец-то удается вздохнуть полной грудью.
Тот испуганно опускается под воду, оставив наверху только наивные тазики глаз.
Итак, теперь ясно, куда ведет еще один ход из пещеры. Осталось проверить только центральный. Но это позже. Сейчас нужно выяснить, для чего сделан спуск в ущелье. Явно не для походов за водой.
Возвращаюсь назад, пробираюсь через завал и иду вниз по течению. Через полсотни шагов поток падает с полуметрового порога, вздымая облако искрящихся брызг, за которыми и обнаруживается искомое – ход в противоположной стене ущелья. Наверняка он выходит наверх где-нибудь поблизости в лесу.
Кое-как пробираюсь к обнаруженной норе. Ручей ниже порога значительно глубже, выше колен. Да еще и дно усеяно крупными скользкими валунами. Сразу поскальзываюсь и падаю в ледяную воду с головой. Промокший и замерзший, выбираюсь в подземный ход и иду вглубь по щиколотку в воде. Мое новое зрение позволяет видеть в темноте так же хорошо, как и при солнечном свете, однако конца узкого прямого хода не видно. По ощущениям, иду уже около четверти часа. Под ногами все так же хлюпает вода. Надо полагать, ход выводит на поверхность на значительном удалении от ущелья. Возможно, идти придется целые сутки, а то и более.
Решаю вернуться и подготовиться к походу как следует.
На обратном пути, пробираясь через бревна, нахожу отполированный шест длиною с мой рост и с утолщением в виде черепа на одном конце. Сделан шест, вероятно, из крепкого молодого деревца, а череп вырезан из комля. Довольно стильная штука в качестве боевого посоха. Теперь внимательно осматриваю место крушения моста, но ничего больше не нахожу. Сдернув с цепи веревку и забрав единственный трофей, возвращаюсь домой, где меня встречают питомцы. Машка нетерпеливо трясет выменем, кот с ужом ждут молока, а кролик, колотя по земле передними лапами, требует яблоко. Только мышь с мохнатым пауком находятся на самообеспечении. По крайней мере, они еще ни разу от меня ничего не требовали.
Управляюсь с хозяйством, ужинаю сам и начинаю готовиться к завтрашнему походу. Подготовка начинается с ревизии имеющейся в хозяйстве утвари. Собственно, что может пригодиться? Я никогда не был специалистом по походам, потому не знаю, что брать с собой в путешествие по неизведанному подземелью, которое должно в перспективе вывести в дремучий лес.
Как-то так получилось, что я без раздумий решил, что отправляюсь не на один день. Значит, необходимо запастись провизией. Копченых окороков, колбас, вяленой рыбы и даже банального соленого сала в погребе не оказалось. Там, кроме пустых закромов, на дне которых валяется несколько сморщенных корнеплодов, имеется в наличии полупустая кадка с квашеной капустой, и все.
В кладовке нахожу мешок с крупой, типа мелкой перловки. Так как котелка нигде не обнаружилось, брать с собой крупу не имеет смысла. Запечатанные обмазанными воском деревянными крышками глиняные горшки даже не трогаю. Мешочки с какими-то травками и семенами тоже оставляю на полках. Ага, а вот этот мешочек с сушеными яблоками возьму. А с утра еще нарву свежих. Заодно надергаю репы и чего там еще растет на грядках.
Вот с питьем проблема, не могу найти никакой подходящей тары.
Откладываю небольшой топорик, приличный, с локоть, нож в деревянных ножнах, моток веревки.
Все. Завтра с утра, может, добавлю еще что-нибудь. Сегодня устал и голова ничего не соображает.
Странно, почему Яга за целый день ни разу не вышла на связь? И Леший тоже. Может, они вдвоем… Чего-то вдруг захотелось набить морду этому блондину.
7
Утром обнаруживаю еще один полезный предмет. Вообще-то он всегда лежал на виду у печи, но мне все недосуг было сообразить, что это за подобие крупного напильника? Сегодня же, взяв лежащий на нем черный камень, сразу понял его предназначение. Резко ударил предметы друг о друга и получил приличный сноп искр. Ну вот, а говорили, будто Кощей колдун. Какой же он колдун, если добывал огонь не из пальца, а с помощью примитивного огнива? Испытываю некоторое разочарование. Было бы неплохо, если б я смог, щелкнув пальцами, воспламенить кучку дров или испепелить какого-нибудь врага.
Ну, пора и в поход выступать. Кто знает, вдруг удастся сегодня же вернуться. Может, даже до обеда.
Подпоясываюсь обнаруженной только сегодня толстой веревкой. Сую за нее топор и подвешиваю с помощью тесемки нож. Плащ, веревку, огниво и расфасованные в мешочки фрукты-овощи укладываю в котомку. На ноги сапоги, на лысину – широкополую соломенную шляпу, котомку за спину, в руки шест, и вперед. Вернее, сперва вниз.
– Маркуль, сидеть! – кричу, осторожно выглядывая в подземный зал, готовый мгновенно отпрянуть от стремительного языка.
Монстр послушно хлопает торчащими из-под воды глазами.
Выйдя на берег, оглядываюсь на центральный отнорок. Так и не удосужился выяснить, куда он ведет. Ладно, займусь этим, когда вернусь. Поднимаю небольшой камень и, с силой замахнувшись, швыряю его в темный зев центральной арки. Доносится глухой стук, непонятный шорох, и наружу вырывается стая больших летучих мышей.
Чмок-чмок-чмок! Язык лягушонка стремительной молнией ловит крылатых тварей. Зеленый глотает их не жуя и, насытившись, благодарит меня, захлопнув пасть с последней жертвой:
– Куа-а!
– Не за что, – благодушно отмахиваюсь я и, зазевавшись, получаю зубодробящий поцелуйчик смертоносным языком прямо в лицо.
Прежде чем подняться, на всякий случай семеню на четвереньках подальше от берега, стираю с лица мерзкую слизь, ощупываю нос, проверяю языком зубы. Вроде все цело. Встаю на ноги и поспешно покидаю пещеру.
По ощущениям, проходит не меньше часа, когда подземный ход начинает все круче подниматься вверх. Вот сквозь трещины в камне пробиваются корни, а под ногами проминается слой просыпавшейся сверху земли. Корни становятся все толще, и вот я уже пробираюсь в сплошном их переплетении. Наконец ход заканчивается. Теперь наверх ведет вертикальный колодец. Взбираюсь по переплетению корней и оказываюсь в деревянной трубе диаметром чуть шире моих плеч. Ближе к одному краю лестница из врезанных в трубу деревянных перекладин. Вверху сквозь щели вокруг непонятного нечто проникает свет. Начинаю подъем. Поднимаюсь на несколько перекладин, когда сверху раздается чмокающий звук, и мне на лицо падает что-то жидкое и мерзко пахнущее.
– К деньгам, – утешаю себя я, вытирая лицо, и бью посохом в расположившееся над моей головой нечто. Нечто оказывается мягким.
– Ух, – ухает оно и с шумом исчезает.
Теперь вверху большое овальное отверстие. Добираюсь до него и выглядываю наружу. Вот это да! Оказывается, я нахожусь в дупле гигантской ели метрах в четырех над землей.
– Ух, – возмущается сидящий меж ветвей на соседнем дереве филин.
Жаль, нечем кинуть в этого пакостника. Яблоко жалко.
Выбираюсь на расположенный под дуплом сук. С него перебираюсь на нижний и так далее, пока не оказываюсь на земле.
Вокруг неохватные, щетинящиеся лишенными хвои нижними ветвями стволы. Темно-зеленые кроны закрывают небо, обрекая все, что находится на земле, на существование в вечном полумраке.
Ан нет, вот и солнечный лучик проникает сквозь ветви, освещая ярко-красную, с белыми бородавками шляпку мухомора. Подойдя к грибу, жалею, что нет с собой фотоаппарата – такой экземпляр заслуживает, чтобы его увековечили на снимке.
– Хи-хи! – Из-за елового ствола раздается звонкий девичий смешок.
– Э-э, извиняюсь, вы кто? – спрашиваю, направляясь к дереву и пытаясь заглянуть за огромный ствол.
Однако там никого не оказывается. Либо мне показалось, что смешок донесся именно отсюда, либо та, кто смеялась, успела спрятаться в другом месте. Бросаю взгляд окрест и вижу лишь однообразные неохватные стволы.
– Эй! Где вы? Не бойтесь меня. Я не сделаю вам ничего плохого. Хотите яблочко?
– Хи-хи, – доносится в ответ из-за дерева, расположенного шагах в десяти.
Когда подхожу и не обнаруживаю никого и там, а смешок раздается уже дальше, в голове рождается подозрение. Оглядываюсь, пытаясь найти ель с дуплом, и подозрение усиливается. Так, я отошел всего-то на пару десятков шагов от мухомора, а от него нужная мне елка еще шагах в пяти. Где же мухомор? Его яркую шляпку должно быть видно издалека. Но не видно. Любой из окружающих стволов может скрывать от моего взгляда гриб. А с какой стороны я пришел? Снова осматриваюсь вокруг.
– Хи-хи, – звучит издевательский смешок, а когда я оборачиваюсь в его сторону, смешок раздается за спиной, затем слева, справа, снова за спиной: – Хи-хи, хи-хи, хи-хи…
– Молчать! – ору, ударив посохом о землю. – Испепелю! Сожгу к едреной фене этот гребаный дремучий лес! Будете знать, как над самим Кощеем насмехаться!
– Ой, – испуганно раздается сразу отовсюду, и смешки смолкают.
Не, а чего? Я в принципе и правда могу подпалить лес с помощью огнива. Сухих веток и опавшей хвои кругом хватает. Вот только и сам тут зажарюсь. Оно, конечно, я вроде как бессмертный, но проверять это не хочется.
Так, что-то я совсем запутался. Попробую ходить по спирали, начиная, например, вот от этой елки. Обхожу по часовой стрелке ближайший ствол, затем, расширив круг, обхожу окружающие его деревья и снова расширяю круг. Ага, вот он и мухомор нагло краснеет пятнистой шляпкой.
Фу-ух, прямо от сердца отлегло. Я, конечно, предполагал, что могу покинуть запертый в скалах райский уголок не на один день, но все же хочу иметь возможность туда вернуться.
Итак, вот мухомор. Значит, шагах в пяти должно быть дерево с дуплом. В очередной раз осматриваю окрестности и… Не понял. В нескольких метрах впереди вижу еще один мухомор. А вон там, правее, еще один. И еще… Со злостью пинаю красную шляпку, и та, врезавшись в дерево, разлетается на мелкие кусочки.
– Ну-ну, – слышится непонятно откуда.
– Встречу Лешего, набью ему морду, – обещаю, вспомнив, что лес является хозяйством блондина.
А пока продолжаю поиск, расширяя круги, хоть и понимаю, что вряд ли добьюсь положительного результата. Ну не было рядом с елкой, из которой я выбрался, столько мухоморов.
Выхожу к поваленному дереву. Взбираюсь на ствол лесного великана и располагаюсь на нем, чтобы отдохнуть, съесть яблоко и обдумать план дальнейших действий.
А какой у меня может быть план? Опыта ориентирования в лесу отродясь не имел. Определить стороны света могу разве что по солнцу, но его из-за густых ветвей не видно. Судя по мху на стволах, север находится со всех сторон. Еще ветви с южной стороны должны быть то ли длиннее, то ли толще. А еще если облизать палец, то с северной стороны ему будет холоднее…
Но даже если я и определю, где находится север, что мне это даст?
Может, забраться на самую высокую елку? С нее наверняка будут видны мои родные скалы. А как определить, какая из этих великанш самая высокая, если не видно вершин? Та, которая толще? Так они тут все в три обхвата. Может, вон та?
Оставляю котомку и шест на поваленном дереве и подхожу к самому толстому стволу. Прыжок, и я цепляюсь за нижний сук. Подтянувшись, забрасываю на него ногу, затем вторую, встаю и дотягиваюсь до следующего. Метрах в пятнадцати над землей упираюсь в густое переплетение ветвей и пытаюсь пробиться через него. В итоге за пазуху и за шиворот насыпается уйма иголок, и я понимаю, что пролезть дальше не смогу. Если и стоит попытаться это сделать, то только на отдельно стоящем дереве, ветви которого не переплетаются с ветвями соседних. А таких поблизости не наблюдается. Спускаться вниз, как и положено, оказывается труднее, нежели лезть вверх. Но вот я на земле. Съев еще одно яблоко, отправляюсь куда глаза глядят.
Не знаю, шел ли я в одном направлении или кружил по лесу, но в итоге забрел в такой бурелом, что с трудом пробирался сквозь него. Приходилось либо перелезать через поваленные стволы гигантских елей, либо пролезать под ними, то и дело рискуя порвать одежду о густо торчащие сухие сучья. Попробовал выйти из бурелома назад, но понял, что опять не знаю направления.
За все время пути мне не встретилось никакой живности, если не считать филина, которого я выгнал из дупла в самом начале. Откуда-то сверху, из-за густого полога ветвей, иногда доносилось приглушенное щебетание птиц. Внизу же была такая тишина, словно я находился в огромном помещении с бутафорским лесом. С тех пор как заблудился, не слышал даже хихиканья, не только других голосов. Вот если когда-нибудь узнаю, что это за пакость лесная насмехалась надо мной и в итоге помогла заблудиться в нескольких шагах от елки с дуплом, непременно отомщу. Еще не знаю как, но мало не покажется. Обещаю.
В конце концов окончательно выбиваюсь из сил и засыпаю на одном из поваленных стволов. Просыпаюсь от того, что мне прямо в глаза светит солнечный луч, чудом пробившийся через толщу ветвей. Судя по тому, что он падает почти вертикально, сейчас полдень.
Ощутив жажду, съедаю последнее яблоко. Однако пить все равно хочется. В надежде наткнуться на лесной ручеек, продолжаю путь.
Пробравшись через засохшую крону еще одной поваленной ели, обнаруживаю, что бурелом закончился. Лес далее не такой густой, и кое-где даже проглядываются полянки, освещенные солнечными лучами. Деревья здесь явно поменьше, хоть и по-прежнему с неохватными стволами. Кроме елей видны и лиственные, то ли осины, то ли какие-нибудь липы, я в них не разбираюсь. Отличить могу только дуб, клен и березу. Ну и акацию. Остальные для меня как китайцы, все на одно лицо.
Идти становится веселее. Теперь меня сопровождает веселый птичий щебет. Вижу взбежавшего по стволу бурундука. Обхожу огромную, почти с мой рост, муравьиную кучу. Еще бы напиться холодненькой водички и знать, куда иду, и путешествие стало бы куда приятнее. Скоро набредаю на заросли малины. По закону жанра здесь я должен встретиться с медведем, поэтому, поедая ароматные ягоды, присматриваю ближайшее дерево, на которое в случае чего сподручнее забраться. Однако вспоминаю, что медведи тоже неплохо лазают по деревьям, успокаиваюсь и продолжаю наслаждаться дарами природы без лишних заморочек. А вместо медведя я чуть не наступаю на ежика. Тот только фыркает и торопливо скрывается в кустах.
Несмотря на то что желудок до отказа набит малиной, пить продолжает хотеться. Вероятно, это капризы подсознания, заставляющего испытывать жажду только из-за невозможности ее утолить. Небо начинает темнеть, когда наконец-то слышу журчание воды. Мелькает мысль, что это происки хихикающей твари. Но нет, по дну неглубокого овражка действительно бежит веселый ручеек. Встав на четвереньки, с великим наслаждением пью кристально чистую воду. Напившись, умываюсь.
Вдруг ощущаю чье-то присутствие за спиной, и в то же время в воде отражается нависшая надо мной фигура. Делаю попытку встать, но в затылок упирается что-то острое.
– Кто таков? – слышится явно юношеский басок.
8
Умиротворяюще потрескивают дрова в костре. Им в унисон трещат на зубах косточки жирного, зажаренного на углях зайца.
Болтомир выбирает из высыпанных из моей котомки овощей самую крупную репу и, протерев ее о рукав, словно яблоко, с сочным хрустом откусывает изрядный кусок.
– Эка сладкая, – причмокивает одобрительно парень и, сыто рыгнув, спрашивает чисто для поддержания беседы: – Значит, говоришь, тебя Георгом нарекли?
– Угу, – мычу согласно, выковыривая мизинцем застрявшую в зубах зайчатину. – Для друзей просто Коша.
– Просто Коша? – переспрашивает здоровяк, хмуря брови. – Неужто ты простолюдин?
– Кто? Я? Я простолюдин? – делано возмущаюсь, соображая, что ответить. – Да я, между прочим, великокняжеский наследник.
– Ой ли? – с нешуточным сомнением окидывает меня взглядом Болтомир.
– Да. И не смотри на мой простецкий прикид. Просто я в квесте.
– Где? – Парень задирает брови под неровно стриженную челку.
– В квесте, – повторяю с таким выражением, будто уверен, что даже малый ребенок обязан знать, что такое квест, а не только какой-то там заозерский княжич Болтомир.
– Дык это… – Парень не хочет прослыть невеждой, но и справиться с любопытством не в силах. Потому решает подойти к вопросу о квесте с другой стороны: – И как ты туда попал?
– Куда? – теперь не понимаю я.
– Ну, в этот, в квест?
– А-а-а, в квест-то… Это, брат Болтомир, у нас традиция такая, прежде чем занять великокняжеский престол, необходимо совершить квест.
– Совершить? – окончательно запутавшийся здоровяк чешет затылок.
Решив, что все равно придется что-нибудь наврать неожиданному товарищу, чуть не протестировавшему меня на бессмертие с помощью метрового, остро заточенного меча, начинаю вешать ему на уши придумываемую на ходу лапшу:
– Ты про Великое Советское княжество слышал?
– Не-а, – отрицательно мотает головой Болтомир.
– Нешто за Черным кряжем никогда не бывал? – вспоминаю услышанное от Лешего название.
– Не-а. Туда людям хода нет, – добродушно сообщает он. – Там земля волотов.
– Правильно. А вот за землями волотов, от границы их владений и до… э-э… до самого края земли простирается Советское княжество. Песню «Широка страна моя родная» слышал? Нет? Так вот, она про наше Великое княжество.
– А волоты? – недоверчиво смотрит на меня парень.
– А что волоты? – небрежно бросаю я, размышляя о том, как ненавязчиво выяснить, кто они такие, эти волоты? Однако наугад сообщаю: – Волоты платят нам дань и живут спокойно.
Судя по тому, что у собеседника отвисла челюсть, я загнул нечто невероятное. Ну да, слово, как говорится, не воробей. Спешу увести разговор в другую область.
– Короче, Великое Советское княжество – это союз семи княжеств, престолы которых наследуют сыновья великого князя. У каждого великого князя бывает девять сыновей. Вообще, их у него, конечно, больше, но престолы наследуют только первые девять…
– Мыслю я, Георг, закралась в твои слова ошибка, – перебивает меня Болтомир. – Как может быть девять наследников, если княжеств всего семь?
– Никакой ошибки, дорогой друг. Таково оригинальное политическое устройство нашей державы.
– Какое устройство?
– На самом деле все просто. – Делаю несколько внушительных глотков родниковой воды из Болтомировой медной фляги, удобнее располагаюсь на расстеленном плаще и продолжаю: – Дело в том, что, когда самый младший из девяти княжичей достигает совершеннолетия, великий князь отправляет их в квест. То есть каждый из девяти должен обойти мир, найти семь чудес света и добыть их. Первый справившийся с этой задачей наследует великокняжеский престол. Остальным достаются удельные княжества. Теперь понятно?
– Не-а, – мотает головой слушатель, – девятому-то что достается?
– Девятому, естественно, достается оппозиция.
Вижу, что Болтомиру никак не хочется признаваться, что он не знает, кто такая эта оппозиция. Повращав глазами и подвигав нижней челюстью, вероятно, для стимуляции мыслительного процесса, он задает простой вопрос, способный поставить собеседника в тупик:
– Где?
Теперь для осмысления вопроса приходится взять паузу мне. В конце концов решаю уточнить:
– Кто?
Молчим вместе.
В процессе затянувшейся паузы приходит мысль, что не стоит мучить парня незнакомыми ему понятиями, ибо так можно потерять его благорасположение и как минимум вновь остаться в лесу одному. Потому решаю продолжать.
– Как ты прекрасно понимаешь, оппозиция существует для того, чтобы вставлять палки в колеса существующей власти…
– Палки? – хмурит брови заозерский княжич. – В колеса?
– Ну, это я образно выражаюсь, – стараюсь пояснить незнакомому с подобной аллегорией парню. – Вставлять палки в колеса – значит всячески мешать, строить козни против власти, пытаться подбить народ на бунт.
– Нешто и вправду так? – удивляется тот. – Чудно как-то все это. Отчего же сразу не снести голову этому злыдню? Он мало того что самый нерасторопный оказался в этом, как его, квесте, так еще и зло против братьев замыслил? Почто великий князь допускает оп… опу… Как ее?
– Оппозицию. А вот тут, Болтомир, и кроется великая политическая мудрость нашего правителя. На самом деле оппозиция необходима государству, ибо она подобна волчьей стае в лесу, пожирающей слабых и больных зверей, не позволяя тем плодить никчемное потомство.
Дав парню пошевелить мозгами, продолжаю:
– Допустим, некий князь утратил интерес к правительственной рутине, и погряз в увеселениях, сладострастии и чревоугодии, и тратит казну исключительно на свои прихоти. Что тогда станет с княжеством? Правильно думаешь. Казна оскудеет, народ обеднеет, княжество захиреет. В выигрыше останутся только чиновники.
– Кто такие?
– Чиновники-то? Как бы тебе объяснить… Это дворяне, во владение которым даны не земельные уделы, а государственные приказы. Ну, один чиновник заправляет военным приказом, другой почтовым, третий образовательным, и так далее.
– Это же дьяков забота!
– Забота дьяков, – соглашаюсь с Болтомиром, – но владение чиновников, ибо они с этих приказов кормятся, как обычный дворянин с земли.
– Чудно, – в очередной раз удивляется Болтомир. – Откуда же прибыток казне, ежели все в руках этих, прости господи, чиновников?
– Ой, да ладно, – отмахиваюсь от непонятливого собеседника. – Можно подумать, в других государствах при попустительстве власти казну разворовывать не будут! И не важно, как воров назвать, чиновниками ли, дьяками ли приказными или еще как. Важно, чтобы сам князь-государь не расслаблялся и всю эту братию в узде держал. Чтобы время от времени с самого зарвавшегося чиновника голова слетала в назидание другим. Но и честных да радивых, кои пользу приносят, привилегиями отмечать необходимо. А ежели расслабится государь, чиновники при его попустительстве, а то и с позволения беспредельничать начнут, среди бояр непременно недовольство появится, да и простые людишки возропщут. Вот тут девятый со своей оппозицией и подсуетится, слухи-сплетни распустит, недовольство подогреет, к смуте призовет. А там и заполыхают боярские да помещичьи терема, польется кровушка людская. В итоге, глядишь, народ девятого на престол воздвиг, а бывший князь в бега подался, дабы впоследствии собственную оппозицию возглавить.
– Мудрено слишком, – пожимает плечами Болтомир. – По мне, так сразу всех на плаху.
– Да пойми ты, князь без оппозиции, как воин без врагов, теряет смысл своего существования. Вот что станет с воином, ежели вокруг него в одночасье все враги исчезнут?
– Пойдет в дальние страны. Там врагов на всех хватит, – глядя на меня как на неразумное дитя, говорит собеседник. – Скажи лучше, ежели ты такой же, как и я, княжич, то отчего не на коне и одет, будто простолюдин? Или лихие людишки обобрали? Тогда как же сам жив остался?
– Традиция, – как можно убедительнее развожу руками. – С мечом да на лихом коне любой все семь чудес отыщет. А ты поди да сам себе все добудь. Тогда великий князь уверен будет, что наследник достоин взойти на престол, да и удельные княжества в надежных руках будут. У тебя я, кстати, тоже коня не заметил.
– Мой конь пал в битве, – гордо задирает подбородок княжич, при этом смущенно рыскнув взглядом.
– Поведай, – хватаюсь за возможность перевести разговор с моей персоны.
Оказывается, Болтомир Заозерский – один из тех бесшабашных витязей, кои присоединились к царевичу Ивану в его походе к Черному кряжу за сокровищами волотов. Парень долго и красноречиво расписывает мне собственную версию шабаша на болоте у Лихониного холма. Оказывается, войско Ивана встретилось там с несметными полчищами лесной нечисти, с коими бились три дня и три ночи. В этой битве и пал конь Болтомира, защитив хозяина от вражеских стрел.
– Полчища нечисти не Зеленый Змий возглавлял? – спрашиваю, вспоминая рассказ Лешего и пряча усмешку.
– Недосуг мне было про то выяснять. Говорю же, трое суток бился, не выпуская меча из рук.
Вспоминаю отполированную сталь на чистеньком, без единой зазубринки мече, который Болтомир приставил к моей шее при нашей встрече у ручья, но оставляю сомнения при себе.
– Чем же кончилась битва? Победили нечисть?
– Знамо, победили.
– И где ж все войско? Неужели ты один в живых остался? – спрашиваю с тайной издевкой.
– Не-э, – простодушно мотает головой парень. – Я от остальных случайно отбился. Погнался один за дюжиной ворогов. Полдня скакал, пока догнал их. Всех побил, но коня потерял.
– Ясно, – киваю понятливо. – Значит, теперь один домой идешь?
– Не-э, – протягивает Болтомир, на этот раз несколько смущенно. – Я решил не возвращаться в Заозерье, пока не отыщу логово Змея Горыныча.
– Почему? – удивляюсь неожиданному смущению собеседника.
– Жениться хочу, – еще более смутившись, отвечает тот.
– Э-э, извиняюсь, на Змее Горыныче? – обалдеваю от неожиданного поворота.
– Не-э, – не переставая смущаться, мотает головой Болтомир, – на Василисе Прекрасной.
– Погоди, что-то я совсем запутался. На какой Василисе? На той, которая Царевна-лягушка, что ли?
– Ага, – шмыгнув носом, кивает здоровяк.
– Так она ведь жена Ивана-царевича.
– Жена, – согласно понурил голову Болтомир. – Да только люба она мне больше жизни. Я как увидел ее, Георг, как взглянул в очи ее синие, так и утонул в них весь без остатка. Ничто не мило мне теперь, понимаешь?
Читать бесплатно другие книги:
