Кощей. Перезагрузка Казьмин Анатолий
Набираю полную грудь воздуха, задерживаю дыхание, считаю до десяти и только после этого отвечаю:
– Наоборот, я их замаскировал.
– Как же замаскировал-то, – Мизгирь разворачивается головой к паутине, – ежели их теперь видно?
– Вот именно. Вот ты эту елку видишь?
– Как же не видеть-то? Само собой, вижу.
– А ты ее боишься?
– Чего ж ее бояться? Она же елка.
– Вот и паутина твоя, став зримой, опасения никому внушать не будет.
– Оно и понятно.
– А теперь следи за логикой…
– За кем?
– За моей мыслью.
– Где она? – Мизгирь разворачивается на триста шестьдесят градусов, ища взглядом мысль, за которой нужно следить.
Опять задерживаю дыхание и считаю до десяти. Пытаюсь вспомнить, что хотел доказать пауку. Вспомнил. Говорю внушительным тоном, делая паузы после каждого слова:
– Если опасная вещь не вызывает опасения, значит, ее можно считать замаскированной. Понял?
– Оно и понятно, – соглашается монстр. – А про какую такую вещь ты говоришь?
Пока пытаюсь сообразить, что ответить, он делает очередной разворот в сторону паутины и, изумленно вскрикнув, подпрыгивает на месте.
– Кощеюшка, посмотри, что стало с моими тенетами! Их же теперь видно!
Задерживаю дыхание. Раз, два, три…
В подобном русле разговор продолжается не менее часа. Я начинаю ненавидеть Вия, который послал сюда этого мохнатого обжору.
Но одно важное открытие с помощью Мизгиря я все же сделал, когда после его очередного тупого замечания решил поинтересоваться – что будет, если я долбану по нему из посоха? Напрямую спрашивать все же не решился. Для начала поднес к его восьми глазам посох и спросил:
– Что это такое, Мизгирь?
– Деревяшка, – не задумываясь ответил паук и, переступив лапами, добавил: – Кленовая.
– И все? – Продолжаю держать перед его глазами посох.
– А что еще?
– А вот это, – выпускаю из посоха на этот раз несильный заряд в ствол ближайшего дерева, выжигая приличный кусок коры.
– Что вот это? – с недоумением спрашивает монстр.
Думая, что он вновь принялся тупить, начинаю злиться. Однако поясняю суть вопроса:
– Как простая деревяшка может выпускать молнии?
Паук топчется, сопит, чешется и, наконец, выдает:
– Не понимаю я тебя, Кощей. При чем тут деревяшка, если молнии мечешь ты сам? Просто пропускаешь их через нее. Но это фокусы для людишек.
– Как это мечу сам? – настает моя очередь удивляться.
– Вот так. – С бивня Мизгиря срывается разряд и прожигает приличное углубление в стволе на том месте, куда несколько секунд назад угодила моя молния.
– Не понял…
Перебрасываю деревяшку в левую руку, концентрирую заряд в правой кисти и стреляю им в многострадальный ствол. Все происходит гораздо быстрее и легче, чем если бы я пропускал энергию через шест. Продолжая экспериментировать, перехватываю шест и стреляю теперь из левой ладони. Интересно, а как у Мизгиря, изо рта, получится? Хотя это будет выглядеть неэстетично, поэтому пробовать не буду. Попробую другое. Концентрирую сгусток энергии в воздухе перед собой и выстреливаю им. Выстрел получается неточным, рикошетит от края выбранного в качестве мишени ствола и прожигает кору на соседнем. Да и формирование заряда потребовало гораздо больших усилий. Думаю, затруднение связано с ассоциативным восприятием владения оружием с помощью рук. Поэтому стрельба из рук легко получилась с первого раза. А из посоха и вовсе научился стрелять непроизвольно, так сказать, на волне эмоционального всплеска.
М-да, неужели посох действительно не магический артефакт, а обычная палка? Даже как-то не верится.
– Мизгирь, – как можно более уважительным тоном обращаюсь к монстру, который, игнорируя мои эксперименты, ползает по своей паутине, пытаясь очистить ее от трухи, – я понимаю, тебе бесполезно рассказывать, что я после некоторых событий частично потерял память, ибо ты сам с собственной головой находишься на очень длинной ноге, однако, может, просветишь меня, почему я таскаю эту палку, если она не обладает никакими особыми свойствами?
– Я не все понял, что ты молвил, Кощеюшка, – паук задумчиво свешивается на нити, – но эту палку ты таскаешь с собой с тех пор, как обрядился в морок злобного старца.
– Типа, для антуражу, что ли?
– Куда? – слегка спускается на нити Мизгирь.
– Проехали.
– Кто?
– Скажи, милый друг, а ты можешь скинуть с себя паучий морок? А то я уже забыл, какой ты на самом деле.
– О чем ты, Кощеюшка? – удивляется монстр и спускается на землю. – Уже много веков минуло с тех пор. Мне нравится быть таким. Таким меня никто не обижает. Я не помню, каким был раньше. Мыслил я, будто и ты забыл свой изначальный образ. Однако зрю, помнишь.
Время переваливает далеко за полдень, когда заканчивается эта бесконечная беседа. Я чрезвычайно устал от бестолковых разговоров с этим давно уже не первочеловеком. Думаю, ему подобным подойдет определение «первомонстры». Испытывая собственное терпение, в течение получаса втолковываю ему, чтобы отнес коконы с моими спутниками подальше от своих кошмарных тенет. Не тащить же их мне самому. Заодно навьючиваю на него всю поклажу, которую везли лошади. Потом практичный Болтомир разберется, какой посильный груз взять с собой.
И вот на облюбованной мною поляне, недалеко от берега реки, мы с Мизгирем прощаемся. Напоследок я советую ему перебраться в Африку, где много больших диких питательных слонов. Не знаю, есть ли в этом мире континент с таким названием, но это не мои проблемы.
Когда монстр скрывается между гигантских стволов, достаю нож и приступаю к вскрытию коконов. Ага, не тут-то было. Острое лезвие скользит по плотным нитям, не оставляя даже царапин.
– Эй! – вскакиваю и кричу в сторону, куда убежал восьмилапый монстр. – Мизгирь! Погоди!
Долгую минуту жду ответа. Напрасно. Этот, казалось бы, медлительный паучара передвигается в буквальном смысле стремительно. Пока мы шли сюда, он постоянно нарезал вокруг меня круги. Иначе я попросту не успевал бы за ним. Сейчас же, двигаясь по относительной прямой, он наверняка успел убежать на значительное расстояние.
И что теперь делать? Как разрезать коконы?
Так, пора прекращать мыслить возможностями простого смертного! Я нынче кто? А не кто иной, как ужасный колдун по прозвищу Кощей Бессмертный. Ну и что? А вот что…
Направляю в зажатый в руке нож небольшой поток энергии, так что кромка лезвия начинает слегка искриться. Легко провожу им по кокону, и оболочка распадается.
В первом коконе оказывается Ледень. Он в человеческом облике. Странно, в сети-то попался в образе волка. Вторым освобождаю княжича. Оба в бессознательном состоянии. Но видно, что живы – дышат. Однако приходить в себя не спешат. Погруженный в раздумья, жду не менее часа. Поняв, что сегодня уже никуда не пойдем, отправляюсь собирать дрова.
Вернувшись на поляну, вижу поднявшегося Болтомира с мечом в руке, озирающего окрестности. Мельник сидит и усердно трет кулаками глаза.
– Георг, – радостно восклицает княжич, – ты жив?
– А почему я должен быть мертв? – с напускным равнодушием бросаю на землю охапку сухих веток. – Может, твой слуга возьмет на себя обязанности по приготовлению ужина?
– А где паук-великан? – продолжает озираться парень.
– Прогнал, – сообщаю, как о чем-то незначительном.
Мельника это не удивляет, а вот Болтомир округляет глаза.
– Как прогнал?
– Врезал меж рогов, – показываю толстый конец посоха, – он и убежал.
– Меж рогов? – еще больше удивляется княжич.
Теперь и оборотень смотрит на меня с интересом.
– Ну, там были у него такие маленькие рожки. Их только вблизи видно. Я промеж них врезал, а он как ломанется!
– А мы как тут оказались? – продолжает недоумевать Болтомир.
– Паук и притащил. Он это, лошадей сразу сожрал, а тебя с Леднем в коконы упаковал про запас. А тут я ему посохом промеж рогов. Он вас подхватил и бежать. Кабы брюхо лошадятиной не набил, да в чистом поле, так и убежал бы. А тут промеж елок я малость шустрее оказался. Догнал и давай его по заднице посохом лупасить. Аккурат на этой поляне он и бросил вас, и вплавь на тот берег метнулся. Я уже дальше гнаться не стал, вас из коконов освободил и пошел по дрова.
Опешившие от рассказа слушатели некоторое время молча изучают валяющиеся оболочки от коконов.
– Это ж настоящие сокровища, – бормочет княжич. – Да за одну такую можно цельное княжество купить.
– Во сколько дворов княжество? – подкалываю парня.
– Дворов не менее десяти, – серьезно отвечает он.
Вспоминаю рассказы о древних кавказских царях. Там вроде бы тоже в каждом селении был свой царь, и соответственно, каждое село считалось царством.
– А где ты соленый лед взял? – снова удивленно обращается ко мне княжич.
– Какой лед? – Я окидываю поляну недоуменным взглядом.
– Тенета паука-великана обычная сталь не берет. Их только льдом из морской воды резать можно.
– Да? – искренне удивляюсь. – А я и не знал. Знал бы, не смог бы разрезать. Чего, кстати, такого ценного в этих оболочках?
– Ну как же? – не устает удивляться моей дремучести Болтомир. – Ежели покрыть тенетами доспехи, их не пробьет ни стрела, ни копье, ни меч не разрубит. Ежели завернуть в них снедь, она сохранится сколь угодно долго. Рану они не залечат, но ежели на нее их наложить, то и кровь остановят, и мертвый огонь не впустят, покуда знахарь раной не займется. А в одежде из тенет паука-великана ни жар, ни мороз лютый не страшен. Но такой одежды нет ни у кого, ибо столь много тенет никому до сих пор добыть не удавалось.
Тут княжича отвлекает мельник, разбирающий сваленную в кучу поклажу. Болтомир подходит и озадаченно смотрит на гору вещей.
– Георг, ежели паук сожрал лошадей, как здесь оказались вьюки и седельные сумки?
– Ну… он их отрыгнул. Да. Вот прямо тут коконы с вами бросил, все неудобоваримое отрыгнул – и нырь в реку!
14
Не знаю, когда начал воспринимать эту реальность именно как реальность, а не как затянувшийся сон. Но если вначале мое пребывание здесь было интересным и увлекательным, то теперешняя неопределенность сильно напрягала. Действительность напоминает плохую компьютерную бродилку, главный персонаж которой идет непонятно куда и неизвестно зачем.
Понимаю, что глупо было покидать запертый в скалах райский уголок, не изучив ни реалий здешнего мира, ни даже собственных сверхъестественных способностей.
С другой стороны, об этих самых способностях я тогда и не подозревал. О том, что могу легко метать молнии, узнал только благодаря встрече с Мизгирем. Могу ли творить еще какие чудеса и как это проверить, остается загадкой.
Аналогично и с реалиями. Оставайся я на месте, так и ждал бы следующего прилета Яги, которого, судя по слухам о ее пропаже, могло и не случиться.
Да, собственно, и не собирался я отправляться в дальние странствия. Всего лишь хотел обследовать найденный подземный ход и выяснить, куда он выходит. Ну, предполагал, что экспедиция продлится пару дней, потому и собрался в дорогу более-менее серьезно.
Надеюсь, когда-нибудь выясню, что за тварь заблудила меня в десяти шагах от выхода из подземелья. Что я с ней сделаю, пока фантазировать рано, но мало ей не покажется, будь она хоть трижды первотварь.
А пока неплохо было бы определиться с целью и направлением нашего путешествия.
Какова моя наипервейшая цель?
Наверное, понять наконец, кто я, где я и почему я.
Как это понять?
Только с чьей-либо компетентной помощью. Желательно с помощью симпатичной Яги. Логично на ее поиски и отправиться. Собственно, как думает Болтомир, ее мы и ищем. Ее и Лешего. Я тоже так думал, пока не узнал, что Яга с Лешим бесследно пропали, и винят в этом местные первочеловеки и первотвари меня. Теперь у меня еще больше желания найти Ягу, чтобы доказать собственную невиновность. Но как? Как я найду ее в неизвестном мне мире, если даже перволюди не знают, куда она пропала? А я надеялся именно на их помощь.
Может, встретиться с Вием? Что я знаю об этом персонаже? Сказки моего мира описывают Вия как злобного уродливого старика, способного убивать взглядом. За такую способность судьба обидела его неподъемно тяжелыми веками, в результате чего монстру приходится всюду таскать за собой свиту нечисти, дабы при его желании взглянуть на мир те поднимали ему эти самые веки. Если сказки соответствуют реальности, то в свете моих новых познаний возникает вопрос: на фига Вию такие веки, если монстроподобный образ не что иное, как плод его собственной фантазии? Стоит ли мне встречаться с таким чудищем? А если не с ним, то с кем? Он как-никак считается моим братом. Особых братских чувств мы друг к другу, судя по всему, не испытываем. Но пообщаться-то можно. Тогда встает вопрос – где искать его?
Вспоминаю о возможности перволюдей общаться друг с другом по водяному видеофону. Сетую на себя за то, что не попытался выяснить, как это делается, у придурковатого паука. Надо непременно узнать о видеосвязи у следующего первочеловека, с которым встречусь.
Подобные мысли вяло шевелятся в моей голове на протяжении следующих двух дней бестолкового путешествия неизвестно куда.
Мы продолжаем двигаться вниз по течению реки. Снова идем пешком. Мельник выступает в роли гужевого волколака – свесив язык, тащит волокуши с нашими пожитками. Хозяйственный княжич не пожелал ничего оставлять. Забрал даже запасы овса, предназначавшегося для лошадей.
К середине второго дня до наших ушей стал доноситься непонятный гул. Поразмыслив, что бы это могло быть, распрягли оборотня и послали на разведку. Быстро вернувшись и приняв облик человека, он поведал, что версты через три река, вдоль которой мы идем, срывается с высокого обрыва и шумным водопадом падает в другую реку, столь широкую, что противоположный берег едва виден. В этих краях Ледень не бывал, но о могучей реке слышал. Называется она Ось и несет свои воды в Великое Восточное море. По этой реке купеческие ладьи ходят в южные страны за товарами.
Мои спутники приободрились, ибо, если повезет встретить купеческий караван, дальнейший путь можно продолжить с комфортом по воде. Странно, но для них будто бы не существовало вопроса, куда мы идем. Уверен, если встретится караван, двигающийся вверх по течению, они без вопросов поплывут вверх. Если караван будет двигаться по течению, так же спокойно отправятся вниз.
Вскоре мы вышли к Оси. Река действительно впечатляла размерами. Не скажи Ледень, что это именно река, я бы решил, что мы вышли к большому озеру. Вода бурлила и расходилась волнами у водопада, далее она успокаивалась и простиралась ровной, лишь слегка серебрящейся на небольшом ветерке спокойной гладью, ничем не выдающей течение.
Чтобы не слушать всю ночь шум водопада, до темноты мы прошли как можно дальше вверх по течению вдоль берега могучей реки. Только когда гул падающей воды стал еле различим и скорее действовал умиротворяюще, чем беспокоил, мы остановились на ночлег.
И вот оборотень занимается приготовлением ужина, Болтомир прикидывает, сколько ладей с полными трюмами товара можно купить за одну оболочку от кокона паука-великана, а я тупо пялюсь на воду.
– Чу, – вдруг вытягивает шею княжич, – будто плачет кто!
Прислушиваюсь. Действительно, в темноте слышится тихий женский плач.
– Небось нечисть какая путников заманивает, – высказываю предположение, в очередной раз вспомнив девичьи смешки, из-за которых я заблудился, словно последний лошара.
– А ежели правда кто в беду попал? – Прищурившись, будто силясь увидеть плакальщицу, Болтомир смотрит в темноту.
Смотрю на Леденя. Тот понимает меня без слов, со вздохом оборачивается волком и скрывается в кустах. Буквально через несколько мгновений темнота взрывается истошным визгом. С треском проламывая кусты, на поляну возвращается оборотень. Волчья морда залита кровью. Вернувшись в человеческий облик, он, подвывая, начинает прикладывать к рассеченному лбу какие-то сорванные тут же листья.
Мы с княжичем вскакиваем на ноги, хватаясь за оружие. Я, естественно, за посох, забыв о том, что могу метать молнии прямо из ладоней. Прислушиваемся. Не слышно ни визга, ни плача. Ан нет… Вот, кажется, кто-то всхлипнул. Ага, вот снова плачет женщина.
– Ну? – кивком указываю Болтомиру на пострадавшего мельника. – Я же говорил, нечисть балует.
– Баба там со сковородкой, – шипит Ледень, накладывая на рану массу из только что пережеванной травы.
– Кто? – хором удивляемся мы.
– Там какое-то селение? – спрашиваю уже я один.
– Нет тут поблизости никакого селения. Я бы почуял, – продолжает скулить оборотень. – За этими кустами голый песчаный берег. На бревне сидит баба в мокром платье и плачет. Я к ней подошел, а она хрясь меня сковородкой, прямо в глазах засверкало. Уй, больно-то как!
– Сковородку-то она где взяла? – продолжает удивляться Болтомир.
– Не ведаю. Будто бы возникла в руках из ниоткуда, – пожимает плечами мужик.
– Во! – поднимаю вверх указательный палец. – Я же говорю, нечисть. Прикинулась бабой и плачет.
– Мыслю, то может мавка быть, – высказывает предположение княжич. – Может, она совсем недавно утопла и теперь горюет о девичьей судьбинушке. А тут Ледень свою харю мохнатую сует. Она его и огрела, чтобы не мешал горевать.
– Да вроде обычная баба, – снова пожимает плечами мельник и тихо добавляет: – Теплая.
Коротко посовещавшись, решаем костер не разводить, дабы не беспокоить надумавшую всплакнуть речную жительницу, благо ночь не холодная. Перекусили всухомятку и разлеглись на травке.
– Плачет, – констатирует факт Болтомир, поворочавшись с боку на бок.
– Слышу, – отзываюсь раздраженно. Я уже начал было засыпать.
– Ледень, – не унимается княжич, – а она красивая?
– Дык я ж и не разглядел толком. Платье мокрое, волосы в тине…
– Платье? – громко удивляется Болтомир. – На ней платье?
– Да какое там платье! Дерюга крестьянская. Мешок с дырками, – пренебрежительно характеризует наряд плакальщицы мужик.
– Мыслю, не мавка это, – решительно меняет мнение княжич. – Баба обычная.
– Я и говорю, простая баба, – морщась, трогает ушибленный лоб Ледень.
– Чего вдруг? – удивляюсь такому решению.
– Где ж ты, Георг, мавку в платье видел? – поражается моей дремучести Болтомир.
– Да я и без платья их никогда не видел.
– Я тоже не видел, – смущенно признается парень. – Но известно же, что мавки бывают только голыми.
– А может, эта замерзла? Или после того, как утопла, платье не успела снять?
– Чудной ты, Георг. Мавка – это ж душа утопшей, а не тело. Где ты видел, чтобы душа одетая была? Или мерзла?
В ответ молча пожимаю плечами. Интересная логика у княжича. Одетой в платье душа быть не может, а захреначить по кумполу чугунной сковородой подвернувшегося под горячую руку оборотня, значит, может запросто… Знал бы он, что я сам, если верить некоторым, тоже являюсь всего лишь душой. И при этом не испытываю никакого дискомфорта, нося одежду.
– Короче, – поднимаюсь и беру посох, – хватит гадать. Пойдем глянем на эту мавку в платье.
Чтобы заранее не насторожить плачущее существо, обходим кусты стороною и попадаем на большой песчаный пляж. У кромки воды на обломке трухлявого ствола сидит сгорбившаяся фигура в длинном сером платье и тихо плачет, уткнувшись лицом в ладони.
Стараясь ступать бесшумно, подходим ближе и останавливаемся шагов за десять. На всякий случай концентрирую в ладони заряд, обдумывая, как бы повежливее обратиться. Однако Болтомир опережает. Гордо задрав подбородок, картинно отставив ногу и положив руку на рукоять меча, он зычным голосом, заставив меня вздрогнуть от неожиданности, вопрошает:
– Кто ты, дева, и о чем печалишься? О чем слезы горькие льешь? Аль обидел кто?
Деву подбрасывает словно пружиной. Споткнувшись, она падает в воду, подняв тучу брызг. Отфыркиваясь, всхлипывая и подвывая, выползает из воды на четвереньках, хватает с песка какой-то предмет и поднимается, держа его перед собой, словно защищаясь от нас. Удивительно, но у нее в руках действительно большая сковорода.
Перевожу взгляд со сковороды на ее обладательницу. Да это же совсем молоденькая девушка! Довольно милое личико, большие испуганные глаза, курносый носик, пухлые губки. Длинные темные волосы свисают мокрыми прядями. Мокрое платье не скрывает стройную фигурку.
Лихорадочно соображаю, что можно сказать напуганной девушке, чтобы она перестала бояться двух бандитского вида мужиков, встреченных ночью в дремучем лесу. Вариантов никаких.
– Чьих будешь? – все так же зычно прерывает затянувшуюся паузу княжич.
Девушка начинает подвывать еще громче. Дрожа всем телом, она пятится от нас в воду. Снова оступается и, взмахнув сковородой, словно теннисной ракеткой, падает навзничь.
Воспользовавшись моментом, бросаюсь вперед. Как только она поднимается, обхватываю сзади за талию так, чтобы ее руки оказались прижаты к бокам и, морщась от пронзительного визга, выношу на сушу. Наверное, целую минуту стою, держа ее на весу и ожидая, когда в девичьих легких кончится воздух и ужасный визг прекратится. Когда это наконец случается, по ушам буквально бьет неожиданная, не менее оглушительная, чем недавний визг, тишина. Испуганно затих даже ветерок, до того нежно шелестящий листвой прибрежных ив.
Оглушенный, продолжаю сжимать девичье тело. Напротив стоит Болтомир, судя по выпученным глазам, офигевший не менее, чем я.
– Чьих будешь? – механически повторяет он давешнюю фразу.
– Дя-аденьки, – всхлипывает девушка. Я чувствую, как бессильно расслабляется ее тело, и опускаю ее на землю. – Дя-аденьки, отпустите меня-а.
– Отпустить? – Я ослабляю хватку, но продолжаю удерживать резвую пленницу, ибо она все еще сжимает в руке сковородку. А обращаться с ней, судя по голове оставшегося на поляне оборотня, девушка умеет. – А ежели отпустим, куда пойдешь?
– Не зна-а-аю!
– Чьих будешь? – долдонит заклинивший Болтомир.
– Ладно, – говорю успокаивающе, – мы тебя отпустим, если бросишь сковороду… Уй! Да не на ногу же мне! …И расскажешь, как сюда попала. Поняла?
– Взаправду отпустите? – перестала всхлипывать девушка.
– Ты чего, мне не веришь? – делано возмущаюсь и отпускаю пленницу из объятий, предусмотрительно наступив на сковородку.
– Верю, дяденька, верю, – отскакивает та в сторону и озирается в поисках путей к бегству.
– Чьих…
– Да погоди ты, дружище Болтомир, – прерываю княжича, – видишь, девушка дрожит от холода? Надо ее, как водится, обогреть и накормить, а потом уже и расспрашивать. Эй, – кричу в сторону шуршащих кустов, – Ледень, разжигай костер и сваргань чего поесть на скорую руку.
Кусты послушно зашуршали в сторону нашей поляны.
– Ну что ж, дружище Болтомир, задавай свой вопрос, – говорю через полчаса, когда закутанная в мой плащ девушка дожевала последний кусок запеченного на углях сазана.
– Какой вопрос? – непонимающе смотрит на меня парень. До сих пор он не проронил ни слова, лишь неотрывно смотрел на девушку. Ну да, в его возрасте положено влюбляться в каждую встречную милашку.
– Чьих будешь? – подсказываю ему.
– Я? – еще больше удивляется он.
– Не-э, я, – догадывается девушка. – С Беличьего яра. Любаней зовут. Разорили нашу весь тати…
Любаня закрывает лицо ладонями и снова начинает плакать. Мы с княжичем беспомощно переглядываемся. Он подсаживается к девушке и робко кладет руку ей на плечо.
– Поведай о своем горе, и мы сделаем все, что будет в наших силах, чтобы помочь тебе.
Интересно, чего это он говорит за всех? Нет, я, конечно, не против помочь бедной девушке, но все же…
Утерев кулачками слезы, Любаня начинает рассказ, как их старейшины поссорились с живущим на Лысом холме волхвом, отказавшись посылать ему еженедельную корзину со снедью. Мол, какое поколение подряд уже кормят старого пройдоху, а скотина нет-нет, да дохнет, и охота иной год не так хороша, и урожай в огороде бывает слабенький. В ответ волхв заявил, что больше не будет отводить от веси беды и невзгоды. На что старейшины только посмеялись. Оно, конечно, нетрудно для селения прокормить лишний роток, тем более что волхву много не требовалось. Но был бы толк. А то вот младшой Шишака сверзился с утеса на острые камни, так волхв глянул на мальца и только рукой махнул: мол, не жилец. Шишака к вечерней зорьке и помер. Ну и за что кормить такого волхва, который изувеченного человека исцелить не может? Вот и отказали старейшины ему в пропитании.
Уже и забыли о том волхве, благо своя знахарка имелась, ведающая, как мало-мальскую хворь травкой да заговором отвадить, ан случилась-таки напасть. Пристали к берегу две ладьи. Так-то обычное дело. Купцы завсегда у Беличьего яра останавливаются, когда харчей прикупить, а когда и ночь провести. Вот и в этот раз решили до утра задержаться. Вот только оказались эти купцы настоящими татями и ночью пленили всех жителей веси, чтобы продать в рабство в далекие урюкистанские земли. Утром разбойники погрузили пленников и все более-менее ценное на ладьи, заперли в погребе непригодных к невольничьему рынку стариков и отчалили.
Так аукнулась жителям Беличьего яра нанесенная волхву обида. А ведь до того на берегах Оси людокрады не баловали. Да и жителей редких прибрежных селений никто не обижал, ибо от них купцы получали не только провизию, но и рухлядь по дешевой цене или по выгодному обмену на привозимые с юга товары.
– Как же ты, Любаня, от татей убереглась? – вопрошает Болтомир.
– Не убереглась я, – мотает головой девушка и продолжает рассказывать, как ее, связанную, бросили на ладью и развязали лишь под вечер, когда пристали к пустынному берегу на ночевку. Здесь женщин заставили готовить ужин. Пока разводили костер, один тать, кривоногий, лысый бородач, схватил девушку за рукав и потащил к воде, где валялись грудой до крайности закопченные и засаленные котелки и сковороды.
– А я вот так-то стою, сковородку песком тру, а энтот плешивый вот так-то хвать меня за зад! – Разошедшаяся девушка нагибается, показывая, в какой позе она мыла сковородку, и хватает себя за ягодицу. – А я хрясь его по маковке сковородой! Ой, мамоньки… А он так головой в воду и упал. Лежит, даже ногой не дернет. А голова вся в воде утонула по самый пояс, и пузырики такие – буль-буль… Утоп, не иначе. Ой, мамоньки, делать-то чего? А тут дерево поваленное мимо плывет, видать, с обрыва сверзилось, рекою подмытое. Я к нему. Насилу доплыла. Сковородку-то держу, не бросаю. А ну какая рыба сом али рак-хрипун за ногу ухватит? А я без сковородки. И так с деревом плыла, плыла, аж замерзла вся. А тут чую, дно под ногами. Мелководье, значит. Ну, я от дерева отцепилась и на берег вышла. Села на топляк и плачу. Вдруг чую, ктой-то сопит, и тык меня в бок, тык… Гляжу, а энто волчище огромадный носом тычет, проверяет, значит, мягкая я али твердая. Ой, мамоньки… Хорошо, что я сковородку не бросила!
Повествование Любани прервал негодующий взрыв кашля, ойканья и стенаний мельника, державшегося за забинтованную серой тряпицей голову. Я тоже не выдерживаю и начинаю похрюкивать в кулак, пытаясь симулировать кашель.
– Комарик прямо в горло залетел, – объясняю свое поведение удивленно взирающей на нас девушке, продолжая похрюкивать и покашливать.
Болтомир заботливо бьет меня по спине, выбивая из легких весь воздух. Помогает. Я некоторое время не могу даже вдохнуть, не то чтобы смеяться или кашлять.
– Тебя стукнуть? – Княжич простирает лопатообразную ладонь над оборотнем.
– Не-э, – мычит тот и, пытаясь отпрянуть, бьется об нее головой. – Уй…
– Где-то дяденька голову зашиб? – сочувственно спрашивает Любаня, глядя, как держащийся за забинтованный лоб Ледень отползает в сторону.
С трудом сдерживаясь, чтобы снова не закашляться, говорю:
– Все, Любаня, ты можешь идти.
– Куда? – дружно вопрошают девушка и княжич.
– Куда хочешь. Я же обещал, что после того как расскажешь о своей беде, мы тебя отпустим. Обещал? Ну вот, можешь идти. А нам спать пора, а то уже рассвет скоро. Только плащ мой оставь. Твое платье уже высохло.
Девушка окидывает взглядом окружающие поляну темные заросли, и ее глаза наполняются влагой.
15
Разумеется, девчонка осталась. Я и не думал ее выгонять. Но, если уж обещал отпустить, должен был предложить сделать выбор. А то, что мое предложение выглядело как изгнание, ну так женщина должна чувствовать себя обязанной мужчине, иначе начнет забираться ему на шею. Уверен, дай Любане волю, и к следующему полудню она превратила бы неискушенного Болтомира в ездовую лошадь.
Кроме всего прочего, в рассказе девушки меня заинтересовал волхв. Может, он действительно шарлатан, но шарлатан, которого знают несколько поколений весян, наверняка заслуживает внимания, и с ним стоит встретиться. А вдруг он знает хотя бы направление, в котором стоит искать Вия или кого другого из перволюдей? Пожалуй, с ним стоит пообщаться.
Однако княжич вознамерился непременно покарать разбойников и освободить родичей Любани. Мгновенно родив до гениального простой, мягко выражаясь, план этого мероприятия, парень спокойно уснул. А план заключался в том, чтобы завтра подождать, когда на реке появятся ладьи разбойников, напасть на них и кого надо побить, а кого надо освободить. Только и всего. И ладно еще, что он, не подозревая о моих сверхъестественных способностях, собрался втроем напасть на целую ватагу, плывущую на двух ладьях. Человек, имеющий хоть малое воображение, может представить себе реку шириной в несколько километров. Где-то там посередине плывут две разбойничьи ладьи. И тут мы такие выскакиваем из кустов… И что? Что дальше?
Что можно сделать в такой ситуации, даже учитывая мои способности, которые я почему-то не хочу раскрывать перед Болтомиром и Любаней? Можно раздолбать ладьи в щепки вместе с разбойниками и пленниками. Сомнительный плюс тут можно найти только в том, что пленники не будут долго мучиться, ибо, будучи связанными, утонут сразу. М-дя…
Какие еще варианты?
Преследовать ладьи до следующей ночевки?
Не вариант. Во-первых, мы не сможем двигаться по лесистому берегу с такой же скоростью, как корабли. Во-вторых, если не забыли, чуть ниже по течению в Ось впадает хоть и менее полноводная, но достаточно глубокая и стремительная река, переправы через которую за последний день пути я не наблюдал.
Что остается?
Остается как-то привлечь разбойников, чтобы они сами причалили к берегу.
Что может привлечь разбойников? Или кто?
Смотрю на мирно сопящую девушку. Небо на востоке начинает светлеть. Надо бы вздремнуть хоть часок. А лучше всем вместе продрыхнуть до полудня, погоревать, что проворонили ладьи, и отправиться в гости к волхву.
Выметнувшаяся из кустов черная тень заставляет вздрогнуть. Ледень оборачивается человеком и присаживается у кострища, подбрасывая на тлеющие угли тонкие сухие ветки. На его лбу не вижу даже следа от недавнего рассечения. А стонал-то, а притворялся…
Казалось бы, только прикрыл глаза, а меня уже толкает Болтомир.
– Вставай, Георг! Пора татей стеречь.
– Ну, пора так пора, – поднимаюсь, потягиваясь и зевая. – Поплыли.
– Куда поплыли? – не понимает княжич.
– На середину реки, естественно, – делано удивляюсь его непонятливости. – Или ты мыслишь, ладьи по берегу плыть будут? Нет, дружище. Придется нам заплыть на середину реки и там ждать разбойников.
– Как же мы туда доплывем-то? – Парень смотрит на могучую реку и, кажется, до него начинает доходить абсурдность ситуации.
– Ты можешь предложить другой способ нападения на вражеские ладьи? – добиваю его вопросом. – Нет? Тогда сделаем так…
Читать бесплатно другие книги:
