Парфюм. История ароматов XX века Остром Лиззи

Возьмите кусочек сахара, смочите его парфюмом, съешьте, и ваши глаза засияют ярче. Этот маленький ритуал, очень соблазнительный, был невероятно популярен среди школьниц в 1924 году. Это стало одним из тех веяний, которые возникают буквально из ниоткуда и на следующий год уже выходят из моды. В 1920-х годах употребление духов внутрь было уделом специалистов, но и у школьниц были деньги на подобные развлечения.

В первые годы этого десятилетия парфюмерная промышленность, особенно в США, находилась в непростом положении. Спрос на парфюмы и душистые товары взлетел в годы Первой мировой войны. В военный период туалетные принадлежности стали необходимы для поддержания гигиены, о них рассказывали в ходе военной подготовки. У женщин, которые вынуждены были работать, появился независимый доход, и они могли тратить его на косметику. Когда война закончилась, торговля предвкушала «золотые дни», как и предсказывало специализированное издание The American Perfumer and Essential Oil Review («Журнал американских парфюмеров и эфирных масел») в 1921 году:

Как только женщина привыкнет пользоваться парфюмом и парфюмерными товарами, она не сможет обходиться без них в современной жизни. Финансовые трудности могут заставить ее экономить на средствах для собственного комфорта и красоты, но они едва ли вынудят ее полностью отказаться от них.

Это предсказание оказалось верным. Между 1913 и 1929 годами продажи парфюма утроились. Удивительный рост всего за шестнадцать лет. Но продавцы еще не могли мечтать об огромных прибылях. Проблема заключалась в Акте 1919 года, которым был введен «сухой закон». Спирт стал не только политическим врагом номер один, но и налоговым кошмаром, вечной головной болью для тех отраслей промышленности, в которых он использовался. Представители парфюмерной промышленности начали опасное лоббирование американского конгресса, которое увенчалось успехом. Они утверждали, что денатурированный спирт непригоден для употребления внутрь, поэтому налог на него следует снизить. Его необходимо разрешить к использованию в производственных целях. Лоббисты утверждали, что парфюмерная продукция приносит наибольшую прибыль; она способна заставить покупателя раскошелиться и помочь восстановлению экономики после войны. В отчаянном стремлении представить парфюмерную промышленность кристально чистой ветераны-парфюмеры собрались в отеле «Уолдорф-Астория». К ним пришли правительственные чиновники, которым было известно, что некоторые из присутствующих переправляли сырье для парфюмерии бутлегерам, получая прибыль до трехсот процентов. Парфюмеров предупредили, что любой из них, если он будет замечен в нелегальной торговле, предстанет перед законом.

И все же парфюм балансировал на грани закона. В 1920-х годах он стал символом эмансипации молодых женщин, которые экспериментировали с новой манерой поведения, социальными кодами и одеждой. Никто больше не довольствовался тем, что наносил капельку парфюма на носовой платок или пользовался ароматными саше. Новое поколение вдыхало парфюм, окуная в него сигареты перед тем, как закурить. Некоторые носили парфюм во фляжках, в которых впоследствии можно было держать и запрещенный законом джин. Для меховых манто существовали специальные парфюмы. Пить, курить, танцевать, потеть, целоваться, спать с мужчинами и душиться – все это сплелось в одном опьяняющем водовороте. Качественные ароматы были частью захватывающего дух шоу и пользовались беспрецедентным вниманием. В театре «Парамаунт» в Нью-Йорке в номере о кабаре на сцене появлялся гигантский флакон духов, который разворачивался, чтобы «показать в своей верхней части лицо и фигуру Дороти Невилл, тогда как остальные пятнадцать футов его высоты закрывали ее пышные юбки». Так писал об этом курьезе журнал Variety в марте 1927 года. Вокруг этого флакона из серебристых флаконов меньшего размера появлялись девушки из кордебалета.

По мере того как на полках магазинов становилось все больше красивых коробочек и сверкающих флаконов, модным женщинам уже было недостаточно просто наслаждаться каким-то парфюмом. Это должен был быть правильный парфюм. В повести Стефана Цвейга «Кристина», действие которой происходит в 1920-х годах, рассказывается о молодой женщине из Австрии, чья семья была разорена войной. Богатая тетушка пригласила ее провести несколько недель на модном альпийском курорте, и Кристина на какое-то время сумела убедить появившихся поклонников, что она богатая и достойная наследница состояния. Кое-кто из девушек ей позавидовал, особенно Карла, начавшая подозревать, что положение Кристины не настолько блестящее. Ее подозрения возникли после того, как выяснилось, что Кристина почти ничего не знает о поло и гоночных автомобилях и «не знакома с такими обычными парфюмами, как Coty и Houbigant». Вскоре ложь Кристины разоблачают, и она частично выдала себя тем, что не была знакома с модными ароматами. В самом деле бренд Coty был настолько узнаваемым и желанным в 1920-х годах, что с охраняемого склада украли товар на сумму двадцать тысяч долларов. Вор сказал шоферу типичную для гангстеров той эпохи фразу: «Оставайся на месте и не шуми, иначе тебе крышка». В то же время на границе между Тихуаной и Мехикали безработные актрисы из Голливуда сводили концы с концами, занимаясь кражей духов.

В 1920-х годах парфюм следовал за постоянно появлявшимися новыми ароматическими компонентами. Новые концепты в парфюмерии: парфюм одновременно и восхищал, и смущал. Все чаще парфюм представляли как часть образа жизни наряду с платьями, пальто, шляпами и перчатками. Его предлагали дома высокой моды, вдохновленные опытом Поля Пуаре, но Жан Пату, Коко Шанель, Эдуард Молино, Жанна Ланвен – все они делали это по-своему. Ароматы выпускали в таком количестве, что женщины оказывались перед трудным выбором. И тогда на сцене появился сопутствующий товар: «диагноз» парфюма. Женщинам предлагали определить свой идеальный парфюм.

Крупная торговля быстро созрела для медленного соблазнения. Это стало особенно актуально в тот момент, когда презентация парфюма как эфирного товара уже начала надоедать. Об этом, в частности, упоминалось в статье «Психология торговых марок»:

Вы не можете иллюстрировать товары, которые продаете. Они не поддаются иллюстрации, и описание иллюзорного аромата принадлежит целому собранию звучных прилагательных и литературной «пиротехники», которой пользуются с тех времен, когда Нил наполнял атмосферу Египта первыми зловонными потоками запахов гниения.

Забудьте о попытках описать запах. Забудьте о цветах и феях. Лучший способ подогреть спрос – это пробудить эмоции тем же самым способом, каким поэтический голос «лжеастролога» завораживает «музыкальную от природы» женщину, даже если он несет полную чушь. Парфюм стал мелодией, положенной на стихи, и такая подача сохраняется до наших дней.

Habanita

Molinard, 1921

Табачный парфюм

Представьте себе черепаху, большую. Такого размера, чтобы верхом на ней могла прокатиться женщина, касаясь ступнями пола. И эта женщина одета в непристойно обтягивающее черное платье и держит в руке кожаную плетку, чтобы погонять свое необычное средство передвижения.

Это не сценка из фильма для взрослых, а реклама турецких сигарет Murad 1920-х годов. Фантастическая и весьма эксцентричная реклама в стиле «Алисы в Стране чудес», хотя и была предназначена для сигаретного бренда Abdulla, решившего ассоциировать себя со знаменитой пловчихой того времени Гертрудой Эдерле, «королевой волн», первой женщиной, переплывшей через Ла-Манш, гласила:

ABDULLA – это самое лучшее, они настолько вдохновили ее, помогли ей продвигаться вперед, что она бы все еще плыла, но, к счастью, побережье Кале остановило ее.

Это с поэтическим налетом описание появилось вместе с изображением дамы-пловчихи, которая умудрялась курить и плыть кролем.

В далеком прошлом остался 1908 год, когда штат Нью-Йорк запретил женщинам курить в общественных местах, делая это занятие еще более тайным, чем прежде. Прошло всего лишь двенадцать лет, а сигареты уже стали массовой привычкой буржуазной эпохи джаза, особенно среди эмансипированных и модных молодых женщин. Сигареты как товар не были новинкой, но они только-только были открыты как разрешенный способ употребления никотина. Раньше их считали слишком женственными по сравнению с трубками и сигарами (у истинных мачо их миниатюрность ассоциировалась с небольшими размерами весьма важного для них органа). Отношение к сигаретам изменилось во время Первой мировой войны, потому что их курили солдаты, которым требовалось успокоить нервы. Сигареты были удобнее, легче, да и стоили они дешевле. Суфражистки считали сигареты символом эмансипации. Как только Элеанора Рузвельт и другие знаменитости позволили себе курить на людях, вместо того чтобы прятать свой порок в гостиной, табачная промышленность поставила перед собой цель: охватить курением максимально возможное количество женщин. В этом им помогал изысканный гламур мундштука, перед которым невозможно было устоять.

И у табачной промышленности наблюдалось некоторое родство с парфюмерией. Это родство заключалось не только в том, что дымок от ладана тоже поднимался в небеса, но и в том, что маркетологам приходилось продвигать эти два товара с помощью визуального языка, ведь их нельзя было пощупать, все познавалось только на личном опыте. Поэтому мы видим, что эстетика этой довольно сумасшедшей рекламы сигарет схожа с ранней рекламой парфюма: заманчивость Востока, предположение, что человек может перенестись в мир грез под воздействием табака или парфюма. Был еще и фетишизм красиво иллюстрированных комиксов с изображением сигарет или флаконов. Коробочки от парфюма рекламировали как идеальное место для хранения сигарет дома. Изящные вечерние сумочки из бакелита приглашали женщин взять с собой и маленький флакончик духов, и сигареты. И наконец, были еще и сами сигареты, которые можно было уже купить с ароматом розы, фиалки или амбры. Существовал еще и вариант «сделай сам»: упаковки крошечных одноразовых кисточек, которые можно было окунуть в любимый парфюм, а затем надушить сигаретную бумагу.

Парфюм Habanita французской фирмы Molinard мог бы укрепить эту ассоциацию. Это был не первый парфюм с ароматом табака (Caron представил свой парфюм Tabac Blond в 1919 году). Однако необычность этого парфюма, который продается до сих пор и является единственным сохранившимся ароматом этого типа, заключается в том, что он изначально предназначался для ароматизации сигарет, а не человека.

В его названии – переводится на русский как «Маленькая Гавана» – уже содержится намек на то, что этот парфюм поможет превратить сигарету в нечто особенное, источающее аромат изысканной кубинской сигары. Ее курят, а мысли между тем витают где-то на Райских островах. Парфюм Habanita был в меньшей степени факсимиле табачного листа и в большей степени дополнением к аромату сигарет, придавая им немного остроты и загадочности. В этом аромате соединились теплые ноты гвоздики (цветка и пряности), умиротворяющие ноты ванили и кожаные ноты, чтобы придать аромату сходство с ладаном. Легкие волны персика и иланг-иланга оставляли за собой дразнящий шлейф.

Habanita продолжает жить, хотя его первоначальное применение осталось в прошлом. Теперь это обычный парфюм. Он имеет значение для нас, поскольку предлагает использовать аромат как часть ежедневного ритуала, чтобы обозначить границы наших владений. Парфюм возвращает нам ощущение порочности былого. Курение в 1920-х годах часто считали способом шокировать окружающих, но в действительности оно настолько быстро вошло в обиход, что в нем не осталось ничего экстраординарного. В наши дни сигареты снова в изгнании, и Habanita предлагает возможность представить себе стиль жизни эмансипе, частью которой являлся табак. К счастью, привычка возникнет только к аромату.

№ 5

Chanel, 1921

Тот самый парфюм

Сказать о духах № 5 от Chanel что-нибудь оригинальное – это все равно что попытаться сказать что-то оригинальное о «Гамлете». Об этом парфюме написано столько, что и эту начальную фразу уже наверняка кто-то использовал. № 5 – это один из немногих парфюмов, о котором написана отдельная книга. Именно этот парфюм послали бы в космос, если бы появилась такая идея. Именно им пользовалась бы первая женщина из числа тех, кто решился поселиться на Марсе. И его нашли бы при раскопках периода нового железного столетия через много веков после военного апокалипсиса.

На вечеринках, когда речь заходит о моей работе, новые знакомые часто закатывают рукава, с вызовом глядя на меня и говоря: «Угадай, что у меня за парфюм. Если ты не угадаешь, то плохи твои дела». В этот момент их запястья – или, хуже того, шеи – оказываются у самого моего носа, слишком близко, чтобы я могла чувствовать себя комфортно. Одного предложения «угадать» достаточно, нюхать нет нужды. Это будет № 5. Правда, однажды это был парфюм White Linen, и ситуация была не настолько неловкая.

Некоторые парфюмы различаются тем, каких людей они привлекают, и стиль той, кто ими пользуется, каким-то образом отражает характер аромата. Но всегда приятно, когда женщина выбирает нечто совершенно неожиданное. Любительница бодибилдинга с накачанным телом, выбравшая конфетный аромат парфюма Paris, будет смотреться великолепно. Тем не менее вы никогда не сможете наверняка сказать, кто станет пользоваться духами № 5. Это будет игра в «угадай», и почти ничто не намекнет на этот парфюм в стиле их одежды. Хотя это говорят почти обо всех парфюмах, однако № 5 от Chanel действительно пахнет немного по-разному на каждой женщине, хотя им пользуются столь многие, что у нас есть возможность сравнивать. Аромат имеет настолько широкий спектр, что стал выбором каждой женщины, воспринимаясь таким, каким его ожидают.

Парфюм № 5 обладает точностью безупречно скроенного наряда и особой привлекательностью, которая свойственна просторной комнате без нагромождения безделушек, способных выдать ее возраст. Универсальность аромата, пожалуй, является следствием его абстрактного характера. Хотя в него входит набор знакомых ингредиентов с явной ноткой альдегидов – лимон, бергамот, роза, иланг-иланг, жасмин, мускус, ветивер и сандаловое дерево – этот аромат сложнее всего разложить на составляющие и легче всего сравнить с такими предметами роскоши, как шампанское и пенная ванна, или с богатством, расточительностью и золотом.

Парфюм Shalimar от Guerlain – еще один из великих ароматов, родившихся в 1920-х годах, у которого, может быть, напрасно нет в этой книге отдельной статьи. С ним связана любовная история, перекликающаяся с Тадж-Махалом, и условность восточных ароматов. Но Chanel – это отдельный шарик, свободный, имеющий возможность лететь выше и дальше, чтобы оторваться от своего винтажного дня рождения в 1921 году и настроиться на музыку времени. Парфюм невозможно остановить, почти как Нечто из одноименного фильма, в его способности сливаться с новым окружением. Даже флакон, менявшийся понемногу в течение долгих лет, всегда выглядит свежо.

Давайте посмотрим на креативную стратегию, которой пользовалась фирма Chanel в течение десятилетий, чтобы продавать свой самый успешный аромат. Стратегия так же разнообразна, как и сами поклонницы парфюма, но мы всегда можем быть уверены в том, что талант обязательно заявит о себе. Среди моделей, рекламировавших парфюм, была и Сьюзи Паркер, запечатленная в белом бальном платье в образе восхитительной невинной дебютантки, и Джин Шримптон, воздушная нимфа в розовом шифоне. А вот Катрин Денев, сфотографированная Хельмутом Ньютоном, предстала в андрогинном черном наряде.

В телевизионной рекламе на протяжении четырех десятилетий парфюм № 5 сменил много популярных «профессий», будь то красочная готическая сказка Люка Бессона 1990-х годов с Эстеллой Уоррен в роли Красной Шапочки и саундтреком в духе «Эдварда Руки-ножницы» (представьте жалобно поющий хор) или четырехминутный ролик на тему «Мулен-Руж» База Лурмана. А еще был Бред Питт в черно-белой рекламе в стиле документального кино. Ридли Скотт, отличившийся особо долгими отношениями с Домом Chanel с 1970 по 1990 год, снял серию роликов «Раздели фантазию», в котором перед зрителями представали похожие на сны сюрреалистические картины, в каждой из которых была тень самолета, пролетавшего над головой. Это был символ современности и человечества, преодолевшего силу притяжения. То, что речь шла о парфюме, казалось, не имело особого значения. Так как духи № 5 – это культурная икона, такому парфюму дозволено любое преувеличение.

Парфюм № 5 – истинный хамелеон, и поэтому очень соблазнительно думать о нем как о творении креативных маркетологов. Или поверить, что парфюм становился легендарным в течение века, а не был мгновенным успехом. В конце концов, многие бренды с историей заявляют, что их товар изначально был революционным, и его просто довели до совершенства с течением времени. Однако в случае парфюма № 5 этот аромат заворожил всех с самого начала. Как только парфюм поступил в продажу, он быстро затмил одного из своих современников, Le Numro Cinq («Номер Пять») от Molineux, и в 1930-х годах уже считался классикой, непревзойденным стандартом в парфюмерии. Другие производители быстро скопировали формулу, и к середине века парфюм L’Aimant 1927 года от Coty – очень похожий аромат, хотя и не идентичный – уже считался более дешевым аналогом, который мог сойти за № 5.

Был ли парфюм от Chanel полностью оригинальным или нет, не имеет значения. (У парфюмера Эрнеста Бо могли появиться кое-какие идеи, еще когда он работал в России по заказам парфюмерной фирмы Rallet & Co., но революция прервала его работу, и поэтому свежий аромат № 5 показался в высшей степени оригинальным, когда он создавал его в Париже.) Не принципиально также и то обстоятельство, нравится вам этот парфюм или нет. Важно другое: невозможно отрицать, что даже в 1921 году аромат воспринимался как нечто новое. По контрасту со слишком вычурными парфюмами Поля Пуаре (Les Parfums de Rosine), чей стиль Габриель Шанель ненавидела и противостояла ему, первый парфюм Chanel оказался довольно заурядной, легко приспосабливающейся машиной.

Nuit de Nol

Caron, 1922

Праздничный парфюм

• Хватай своего партнера, в зале кружись по кругу.
• Никто не должен упасть, не вздумай ходить с важным видом.
• Если твой партнер ведет себя нечестно, не переживай.
• На рождественском балу много других, кто ждет своего шанса.

«На рождественском балу», 1925 (песня Бесси Смит)

Это мой любимый парфюм, поэтому простите меня за некоторую сентиментальность. Необходимо сразу оговориться, что этот триумф Caron 1922 года – «Рождественская ночь» – не пахнет сладкими пирожками с изюмом и миндалем, сливовым пудингом или апельсиновой помадкой с бутонами пряной гвоздики. Представьте охапку мха, аромат которой создает Mousse de Saxe (саксонский мох), любимая основа Caron и сильный запах роз.

Никто не осудит ту, что решила нанести Nuit de Nol, если она устроилась на уютной пуховой перине, чтобы в десятый раз посмотреть «Эльфа». И все же этот дурманящий аромат лучше использовать вечером, когда горят свечи. Шампанское будет весьма кстати. Изюминка парфюма заключена в его флаконе из черного блестящего оникса, украшенного венком в стиле «ар деко», который имеет форму плоской фляжки – необходимый аксессуар эмансипированной женщины во времена «сухого закона». Флакон можно спрятать в коробочке с кисточкой, выполненной из шагреневой бумаги цвета зеленого нефрита, убрать его в вечернюю сумочку и ближе к ночи достать его ради капельки колдовства.

Nuit de Nol – само воплощение кутежа и новообретенной уверенности парфюма. Его особый аромат создан ради одного дня в году. Девушки выбирали Nuit de Nol, и этот парфюм стал частью разгула 1920-х годов. «Нью-Йорк отвечает на вызов маскарада» – под таким названием вышла статья в американском Vogue. В год появления парфюма журнал объявил: «Этой зимой ньюйоркцы пытались доказать, что человек может жить двадцать четыре часа в сутки, обходясь без сна!» Праздники, будь то модный Бал изящных искусств, позаимствованный во Франции, или лондонский новогодний бал в клубе Искусств в Челси, проходили совершенно в другом мире, и каждый был посвящен отдельной теме. Это были креативные воплощения на тему праздника «1002-я ночь», некогда устроенного Полем Пуаре.

Для этих благотворительных мероприятий следовало заранее подготовить наряд, поскольку был шанс блеснуть на страницах светской хроники. Гости копировали последние сценические костюмы, созданные Жоржем Лепапом и Долли Три, или заказывали их в таких магазинах, как «Хэррод» в Лондоне, где в большом количестве были представлены маскарадные костюмы. Популярными были костюмы Пьеро, Арлекина, клоунов, Питера Пена, цыган, пиратов, Жанны д’Арк и Алисы в Стране чудес. Эти костюмы не были чем-то выдающимся. На один из маскарадов дама пришла в наряде венского собора, а на бал в стиле эпохи ампир гостей попросили представлять одну из колоний. Различные трюки стали частью праздника. Наследница Нэнси Кунард однажды пригласила танцовщицу Ирэн Кастл, чтобы та выступила бесплатно. Ирэн это предвидела, поэтому облачилась во все черное. Дождавшись, когда приглушат свет, она просто исчезла.

Nuit de Nol до сих пор может быть такой же частью Рождества, как рождественские гимны и сладкие пирожки. мрачные часы после четырехчасового сидения перед телевизором, попыток поиграть в «Монополию» и слишком большого количества шоколада с апельсином, парфюм вернет освежающее ощущение предвкушения праздника и подготовит вас ко второму раунду – кануну Нового года.

Bain de Champagne

Caron, 1923

Парфюм времен «сухого закона»

Шампанскому место в теле, а не на коже. Ванна из шампанского относится к разряду «даже не пытайтесь» в разделе хвастовства. Давайте на минуту забудем о цене такого удовольствия. Представьте лучше, как сначала липкая теплая жидкость обволакивает ваши волосы, а потом вам придется еще и сдавать бутылки! Если не считать скраба для тела из черной икры, то это самый нелепый способ потратить шесть тысяч фунтов. Именно столько будет стоить ванна из шампанского, причем не винтажного. Этот обычай время от времени возвращают к жизни некоторые люксовые отели, чтобы привлечь журналистов, но сколько женщин действительно хотели бы принять ванну из шампанского?

И все же ванна из шампанского остается соблазнительной декадентской мечтой. К числу ее знаменитых энтузиастов относились Мэрилин Монро и король Эдуард VII, который в 1890-х годах наполнил шампанским ванну в парижском борделе «Ла Шабанэ» для себя и веселых проституток. Эдвард был крупным мужчиной, поэтому если он планировал лечь в ванну, то это помогло бы сократить необходимое количество шампанского.

В США во времена «сухого закона» все стало еще более тайным, поскольку шампанское было нелегальным. Одним из знаменитых поборников подобного купания оказался бродвейский продюсер Эрл Кэрролл. В 1926 году агенты ФБР провели расследование после особенно шумной вечеринки, устроенной на сцене его театра. Кэрролл настаивал на том, что «любой человек, даже министр, мог прийти со своей женой… Там стояла ванна… но в ней был имбирный эль, а никто не купается в имбирном эле». Увы, ему не удалось провести власти, и на следующий год Кэрролл и его жена предстали перед судом за лжесвидетельство. Версию ответчика опровергли показания свидетелей, о чем сохранились записи в материалах суда по делу «Кэрролл против Соединенных Штатов»:

Мисс Хоули вышла из кулис, одетая в ночную сорочку. Ответчик держал перед ней накидку, пока она снимала сорочку и опускалась в ванну, после чего ответчик объявил: «Выстраиваемся в очередь справа. Прошу вас, джентльмены». Примерно пятнадцать-двадцать мужчин выстроились сбоку от ванны, проходя мимо, они брали бокалы и наполняли их из ванны.

Эта сенсационная история не сходила со страниц прессы, и Кэрролл отправился в тюрьму на год. Понятно, почему лихорадка под названием «шампанское» взорвала термометры в 1920-х годах. Маркетинг на рубеже веков подогревал соответствующее настроение, и теперь американцы, приезжавшие во Францию, наслаждались легальным алкоголем и шоу в кабаре. Для них шампанское стало символом красивой жизни, идеальным аксессуаром для изворотливости и мудрости. «Трех вещей для меня всегда бывает мало: зависти, удовлетворения и шампанского», – сказала писательница Дороти Паркер. И кто бы отказался побывать в ее клубе?

Как ярчайший символ парижской индустрии роскоши, шампанское должно было течь рекой, чтобы карусель оставалась хорошо смазанной. Но бизнес мог быть и корыстным. Писатель Роберт Форрест Уилсон (который встречался с Полем Пуаре в предыдущих главах) рассказывал о ловушке для туристов, которой прослыл Монмартр в 1920-е годы, кишащий янки (он и сам был одним из них).

Эти янки смотрели посредственные (по его мнению) танцевальные шоу в «Фоли-Бержер», в которых участвовали копии Джозефины Бейкер в ее знаменитом костюме из бананов. В этом эрзац-мире ночных клубов, который нам теперь представляется реальным Парижем, пусть даже и писатели того времени тосковали о старых добрых днях девятнадцатого века, протокол был следующим: «Зеркала и лампы, чтоб ослеплять их, джаз, чтобы возбуждать их, жаркий и прокуренный воздух, чтобы у них возникала жажда и они стали заказывать как можно больше шампанского». За одинокими гостями-мужчинами безжалостно охотились проститутки, состоявшие в сговоре с официантами. Стоило мужчине бросить один лишь взгляд на девушку, и она принимала это за приглашение подсесть к нему за столик. Еще несколько минут, и словно из воздуха появлялись бутылка шампанского и пара бокалов. Шампанское охлаждали как можно сильнее, чтобы скрыть его низкое качество (несмотря на очень высокую цену). Еще несколько бутылок, и нетрудно догадаться, что происходило дальше.

Парфюмерный дом Caron шел в ногу со временем, как это уже случилось несколькими годами раньше с парфюмом Tabac Blond. Увидев, что шампанское тесно связано с сомнительным поведением, парфюмеры предложили клиентам средство для ванны под названием Bain de Champagne, которое продавали и в Америке, и в Европе. По легенде, аромат распылили в «Коттон клубе» в Гарлеме. К сожалению, средство не пенилось, поскольку пене для ванн еще только предстояло появиться на рынке. Bain de Champagne компенсировало этот «изъян» тем, что его разливали в маленькие винные бутылочки с обернутым фольгой горлышком и фальшивым факсимиле, чтобы создать впечатление, будто в воду действительно наливают шампанское. Аромат скорее был вариантом на тему веселья, которое обеспечивало шампанское, но не повторял его запах. У Bain de Champagne был девчоночий, веселый аромат из тех, что когда-либо появлялись на рынке: ноты ванильного масляного кекса (бензойная смола) и дымные медовые ноты опопанакса, который еще называют сладким миррисом. Мы благодарны за то, что этот жестокий мир создал нечто настолько фривольное и все же делающее счастливыми. Представьте розовые мюли[13]с перьями марабу, и вы поймете это ощущение. Это щекочущие перья, фонтаны с щербетом, ухоженные принцессы и праздная жизнь. Теперь этот парфюм называется Royal Bain от Caron, поскольку шампанское пожелало вернуть свое имя, и выпускается как туалетная вода для ванны. Теперь ее не наливают в ванну, чтобы потом «отмокать» в аромате, хотя он все-таки лучше в воде (но это неофициально).

Как антитеза хвойному аромату и аромату розмарина, Royal Bain от Caron не даст психологического эффекта релаксации и не успокоит суставы. Вместо этого он потребует всей полноты картины: многочисленных ароматизированных свечей, украшенный страусовыми перьями халат, чтобы надеть после ванны, и бокал чего-нибудь очень славного (имбирного эля, конечно же). Речь вовсе не о том, чтобы помыться, а о том, чтобы станцевать на столе. Даже полиции времен «сухого закона» не к чему было бы придраться.

Le Dandy

d’Orsay, 1923

Парфюм неоднозначной сексуальности

В мире нет справедливости. Если бы я ранил его в лицо, это не имело бы никакого значения. Но если бы это он ранил меня, то это было бы крайне досадно!

Граф д’Орсэ

Те, кто вращался в высших кругах, в эпоху джаза были знакомы с фигурой «козла». Речь идет не об ухоженном домашнем питомце какой-нибудь шаловливой дебютантки, которого она решила привести с собой на вечеринку. Это сленговое словечко обозначало, если верить The Deb’s Dictionary («Словарю дебютантки»), «надушенного паразита с шелковистой бородкой, невыразительным голосом отсутствующей нравственностью и двумя ногами или четырьмя, как это порой случается».

От таких субъектов следовало бежать со всех ног, тем более переизбыток парфюма у молодых людей – явный признак и вкрадчивой подлости, и неоднозначной сексуальности.

Мужчины и ароматы начали испытывать трудности в 1920-х годах. Лет за сто до этого мужчины подчинялись куда более строгим правилам при использовании парфюма, чем женщины (вспомните надушенные носовые платки). И все же некоторые ароматы стали ассоциироваться с мужчинами и считались для них приличными. Парфюмы совершили переход от «для него и для нее» к «для него или для нее» и, наконец, «для нее, но не для него».

Дизайнеры модной одежды, в 1920-х годах выступавшие самыми серьезными продавцами роскошных ароматов, были слишком заняты «окучиванием» клиентуры женского пола. Парфюм все чаще рассматривался как женский аксессуар красоты, элемент гламурной амуниции. Разумеется, смелые мужчины могли воспользоваться парфюмом, предназначенным для дам. Легендарный джазовый музыкант Лесли «Хатч» Хатчинсон, имевший детей от шести разных женщин, щедро поливал себя Chanel № 5, который одна из актрис варьете ассоциировала с запахом его туалетной комнаты. Тем не менее все нарочито броское воспринималось подозрительно женственным, предназначенным для аристократов с неоднозначной сексуальной ориентацией.

Стивен Тенант был воплощением подобного персонажа. Стивен родился в семье шотландского пэра, владевшей огромными землями, поэтому ему не было нужды работать. Он сам был для себя «работой» и стал «последним профессиональным красавцем», по мнению аристократического писателя Осберта Ситвела. Правда, Стивен провел немало времени за написанием собственного романа и стал прототипом Себастьяна Флайта в романе Ивлина Во «Возвращение в Брайдсхед». Мир Стивена, наполненный копиями персонажей Ноэля Кауарда и Сесила Битона, был миром изысканной, но чрезмерной красоты. Чтобы соответствовать требованиям канона, нужно было носить нижнее белье из шелка-сырца, домашние халаты с узором «под леопарда» и ремни из кожи экзотических животных. Известно, что Стивен Тенант посыпал золотой пудрой свои завитые щипцами волосы и появлялся на вечерах, накрасив губы помадой («я хочу, чтобы у меня были пухлые губки, как у Мэй Мюррей») и надев серьги. Стивен любил парфюм и без колебаний пользовался пульверизатором, словно бросая вызов окружающим и заявляя о своей свободе вести себя так, как ему заблагорассудится, и получать удовольствие от экстаза чувств. Когда его внешность Адониса поблекла, а фигура утратила стройность, он лег в постель в комнате, пропитанной сильным ароматом парфюма, и не покидал ее на протяжении почти двадцати лет, до самой смерти в 1987 году. По словам его внучатого племянника, Стивен предпочитал ароматы парфюмерного дома Worth, который за исключением двух ароматов 1960-х годов, выпускал только парфюмы для женщин, в частности Dans la Nuit («В ночи») и Je Reviens («Я возвращаюсь»).

Если любитель парфюма в 1920-е годы был богатым, тщеславным и развратным молодым человеком, то понятно, почему самым почитаемым ароматом того времени стал парфюм Le Dandy от фирмы D’Orsay. Хотя граф д’Орсэ (1801–1852) уже давно умер к тому времени, когда Стивен смущал своим видом светские гостиные, его имя было написано на флаконе. Граф оставался завораживающей фигурой в начале двадцатого века, так как он управлял эротическими ожиданиями других мужчин. Его изображали на вложенных в сигареты карточках, ему посвятили одну из передач на радио в 1920-х годах, траснлировавшихся в серии «Парижские романы». Как и Стивен, граф д’Орсэ был отпрыском богатой семьи наполеоновского генерала. Ему незачем было заниматься торговлей. Его удел – стать модником и музой, в частности, для лорда Байрона, которому нравилось называть его Купидоном. Граф был не только актером-любителем, но и, как поговаривали, «алхимиком роскоши». Он создавал парфюмы. Во всяком случае, так утверждали инвесторы, которые через семьдесят лет после смерти д’Орсэ создали в его честь Compagnie Franaise des Parfums d’Orsay (Французская компания парфюма д’Орсэ). Они даже приобрели замок, чтобы добавить истории толику правдоподобия. Затем во время войны у компании возникли трудности, и синдикат инвесторов продал компанию мадам Герен (Jean-Louise Guerin), которая сумела реанимировать парфюмерный дом.

Хотя Parfums d’Orsay предложила в период до 1925 года двадцать ароматов, Le Dandy стал их первым знаменитым парфюмом. В оригинальной версии это были типичные для 1920-х годов цветочные альдегиды, соответствовавшие моде того времени. Современная, более благородная версия с нотами бренди, леса и осенних яблок приглашает нас в обшитую деревянными панелями библиотеку, чтобы посидеть там после обеда со стаканчиком арманьяка.

В чем же ирония? Ароматом пользовались не джентльмены, а эмансипе, наслаждавшиеся этой провокацией. Это был игривый жест, усиленный фигурой д’Орсэ, который сказал о Le Dandy: «Достойно его. Достойно вас». Девушки будут юношами, юноши станут девушками.

Gardenia

Ysabey, 1924

Дурманящий парфюм

Парфюмы Gardenia обычно не самые эзотерические или интеллектуальные среди других ароматов на полках, но они существуют как раз для тех моментов, когда мы хотим великолепно благоухать. В природе у гардении довольно сильный аромат: приторный, насыщенный, напоминающий о тропиках. Запах влажный, банановый, сливочный и сладкий, словно у грушевых леденцов. Некоторые парфюмы необходимо использовать с нарядными платьями, а в сочетании с тренировочным костюмом они будут кричащими. Аромат гардении предназначен для женщин с блестящими волосами и гладкими ухоженными губами. Бриллианты тоже не помешают.

В 1920-е и 1930-е годы гардении были популярны, потому что они стали нарядным аксессуаром для петлицы (поразительно эффектно смотрятся на фоне лацкана темного пиджака), последним штрихом к вечернему наряду, украшением уик-энда и элементом венка невесты, такой как писательница и светская львица Нэнси Митфорд. Цветок живет недолго, и он стал олицетворением молодых женщин в расцвете их красоты. Мэй Мюррей, актрису немого кино и звезду фильма «Очаровательный дьяволенок» (1919), называли «гарденией экрана».

По контрасту с ускользающим ароматом настоящего цветка гардения в форме парфюма предлагает постоянное наслаждение. Среди парфюмов с подобным ароматом была и Gardenia от Chanel 1925 года. Позднее, в 1932 году, появился аромат с соблазнительным названием Jungle Gardenia («Гардения джунглей») от Tuvach. Версия Ysabey 1924 года завоевала золотую медаль на знаменитой Всемирной выставке декоративного искусства и современной промышленности в Париже в 1925 году. Лицом аромата стала очаровательная певица театра оперетты Ивонна Прентан. Этот парфюмерный дом специализировался на «цветочных» ароматах. Он вышел на американский рынок, объявив себя любимцем французской знати и европейской аристократии. Производители обещали, что хотя их аромат продавали на Пятой авеню, разливали парфюм по флаконам и упаковывали в Европе.

Парфюмы Gardenia часто продвигали как аромат для дебютанток или новобрачных, хотя дурманящий аромат превращал цветок в лейтмотив более мрачной сексуальной одержимости. В сатирическом романе Олдоса Хаксли о ярких молодых «штучках» «Контрапункт», который в 1928 году нужно было обязательно прочесть, этот волнующий аромат становится действующим лицом. Герой романа по имени Уолтер страдает от мучительной страсти к своей жестокой второй любовнице Люси Тантамаунт (ее прототипом стала богатая наследница Нэнси Кунард), которая густо подводила глаза, пользовалась пурпурной губной помадой, носила десяток африканских браслетов без застежки и никогда не улыбалась перед камерой. В разгар несчастливых свиданий (Люси с удовольствием вонзает коготки в своего любовника, стоит ему только проявить слабость) Уолтер постоянно попадает в облако парфюма Люси с ароматом гардений. Писатель называет аромат «обволакивающим», «наполняющим» и «удушливым». Эта пагубная субстанция проникает в тело Уолтера. Чем крепче держит его Люси, тем явственнее парфюм становтся ее «второй призрачной личностью», и Уолтер вынужден снова и снова вдыхать его. К концу романа восхитительный цветок становится символом ужаса. Люси уже похожа на женщину-демона, наделенную сверхъестественной силой. Есть что-то страшное и одновременно возбуждающее в этих описаниях, как в первых фильмах ужасов немецких экспрессионистов: острые углы, тени и зловещее мерцание. В Люси была бессердечность других соблазнительниц, в частности, робота Марии из фильма Фрица Ланга «Метрополия» (1927), вызывавшая у мужчин не поддающуюся контролю похоть, когда танцевала и извивалась, словно вавилонская блудница.

И финальный трюк парфюмов с ароматом гардении заключается в том, что это обычные имитации. Натуральный материал плохо поддается экстракции. Гардения может жить в парфюме только в сочетании с другими цветочными нотами и синтетическими ингредиентами наподобие кокосового гамма-ноналактона. Самые прекрасные парфюмы могут действовать как робот Мария: они начинают свою жизнь в формате 3D, достигают наших сердец и заставляют нас забыть о том, что они созданы на фабрике и хранятся в огромных алюминиевых канистрах до тех пор, пока не настанет время разлить их по флаконам.

Amour Amour – Que Sais-Je? – Adieu Sagesse

Jean Patou, 1925

Парфюмы в цвет волос

В 1925 году журналиста Vogue отправили на редакционное задание. Нужно было обойти все элитные парфюмерные салоны Манхэттена, где небольшая группа предпринимателей опробовала новый тренд в продаже парфюма: предсказания. Парфюмы выпускали в таком количестве, что выбрать аромат становилось невероятно трудным делом. Обеспеченные любительницы парфюма застывали на месте, не в силах решить, какой же аромат приобрести, чтобы выразить суть своей индивидуальности. Какой аромат «тот самый»? Предсказания, астрология, гадание на кофейной гуще и спиритические сеансы были в большой моде. Хрустальные шары из Чехословакии появились в модных домах. Так почему было не попробовать предсказывать аромат? Возьмите не слишком именитого отпрыска европейской королевской семьи, лишившейся своего трона, снимите помещение в Верхнем Ист-Сайде, расставьте там мягкую мебель, украсьте его китайскими безделушками, приглушите свет, и вы в дамках, можете сразу получать наличные.

Vogue начал свое путешествие по салонам, в которых предсказывали судьбу по парфюму, с заведения «Красное и черное» на Мэдисон-авеню. Это была мастерская парфюмерного дома князя Мачабели, где сам князь создавал для своих клиентов идеальные духи на заказ. Он анализировал их осанку, внутренний мир и ауру. Один из клиентов заявил, что обожает запах борща. Князь не растерялся и пространно рассуждал о том, что найдет нечто аналогичное. Он даже обещал своим клиентам по переписке, что ему достаточно письма, чтобы с помощью графологии определить идеальный аромат.

В стиле Мачабели, слегка пугающем, было что-то от Эркюля Пуаро:

Князь полагает, что самой сложной женщиной является женщина молодая, маленького роста, простая, которая говорит, что любит цветы, но в душе она то, что вы, американцы, называете «вамп». Нет, я бы ей не поверил. Внутри она не цветок. Все горит, словно от кислоты. Мне трудно сделать для нее парфюм.

Князь был прав, парфюм из соляной кислоты был бы не слишком удачной идеей.

Журналист Vogue двинулся дальше, в мастерскую Энн Хевилэнд с мириадами пробников. Их резко подносили к носу. Метод Энн заключался в том, чтобы найти несоответствие между словами и выражением лица. Она замечала блеск в глазах клиента и понимала, что это и есть нужный аромат. При правильном подходе ее клиенты уходили из мастерской, унося с собой шесть или более средств со своим фирменным ароматом.

Потом журналист навестил и мадам Дести. Эта дама просила посетителей пройтись по комнате, чтобы она могла рассмотреть их одежду:

Для этой дамы – изящной, хрупкой маленькой женщины с фигурой юноши и серебристыми волосами – подойдет цветочный аромат, сказала она, очень легкий, очень холодный. А для этой дамы – пожилой, бесконечно нежной, бесконечно слабой – что-то сродни ладану, поскольку она по-настоящему религиозна, по своей сути, хотя она сама об этом не знает.

И наконец, журналист оказался во владениях княгини Туркестанской, предлагавшей клиенткам гардероб из ароматов – три парфюма, «которые можно смешивать, чтобы получить бесконечное количество ароматов». Тем, кто грустил, требовалось всего лишь воспользоваться правильным ароматом, чтобы превратить отчаянную потребность в мартини в «завидную сумеречную веселость».

Хотя князь Мачабели любезно предлагал свои услуги клиентам, жившим в сотнях миль от Нью-Йорка, именно дизайнер одежды Жан Пату первым понял, как поставить эту «диагностику» на поток. Он связал обонятельный профиль с отдельным «типом». Блондинкам следовало выбирать Amour Amour («Любовь, Любовь»), брюнеткам подошел бы аромат Que Sais-Je? («Что я знаю?»), а рыжеволосым предназначался парфюм Adieu Sagesse («Прощай, благоразумие»). Эти ароматы создал Анри Альмера, который ранее работал у Поля Пуаре. Каждый аромат описывал этапы любовного романа, и легко было догадаться, что первый парфюм был романтическим цветочным, второй – мшистым персиковым, а последний – пряным и пудровым, чтобы отметить соединение и, может быть, направленный внутрь взрыв.

Фирма Guerlain использовала ту же идею в рекламе, предлагая L’Heure Bleue блондинкам, Liu – рыжеволосым и Mitsouko – брюнеткам. Концепт оказался хитом, и Пату впоследствии создал вечерние платья под теми же названиями. Три его парфюма пахли великолепно, в названиях присутствовала нотка юмора, но маркетинг начал эксплуатировать идею соответствия парфюмерных семейств с теми или иными «образами», с их особенностями темперамента и предпочтениями.

Описывая свою страсть к парфюму в 1925 году, знаменитая оперная певица Лукреция Бори из «Метрополитен» утверждала, что «сильные, резкие запахи провоцируют депрессию у золотоволосых, тогда как цветочные ароматы часто вызывают головную боль у брюнеток». С обескураживающей прямолинейностью Бори ассоциирует внешний вид с личностью, противопоставляя неуравновешенных блондинок загадочным брюнеткам. Мы не должны забывать, что хотя краска для волос и была доступна в 1920-х годах, страх перед химикатами означал, что единственной надежной краской для волос оставалась хна. Было не так просто превратиться из брюнетки в блондинку. Все изменится в 1930-е годы, когда популярными станут кинозвезды с высветленными перекисью водорода волосами. Если женщины от природы не склонны к авантюрам, то они сохраняют генетический цвет волос и все черты характера, которые с ним связаны. Эти опасные стереотипы до сих пор преобладают в парфюмерии и очень утомляют, пусть они и стали более скрытыми и косвенными.

Tutankhamon Pharaoh Scent

Ahmed Soliman, 1925

Парфюм для египтоманов

Мир древних египтян неизменно завораживает нас. Все, что с ним связано – мумии, иероглифы, черная краска для подводки глаз, молоко ослицы, – часто становится основой для послеобеденных воскресных фантазий, но мало кто из нас точно следует древним ритуалам. «Сегодня вечером я искупаюсь в молоке ослицы. Правда, в моем распоряжении есть только нежирное коровье молоко. Подойдет ли оно?» Или: «Сегодня я посмотрю на Элизабет Тейлор в фильме «Клеопатра» и скопирую ее макияж для глаз. Только я забыла, какой этот фильм длинный, а мне еще надо сбегать в супермаркет за репчатым луком, пока магазин не закрылся».

Время от времени энтузиазм по отношению к этому древнему миру превращается из холмика в гору. Это и произошло в начале девятнадцатого века после египетской кампании Наполеона. Интерес вновь возник спустя восемьдесят лет, когда были найдены египетские мумии. Следующее возвращение внимания к Древнему Египту произошло в 1922 году, когда Говард Картер раскопал усыпальницу Тутанхамона в Долине царей и нашел множество красивых декоративных предметов.

Для бурлящей экономики 1920-х годов Египет предложил готовую эстетику, которую архитекторы и дизайнеры могли включить в новый стиль «ар деко». В Америке это было время строительного бума. Горожане, должно быть, приходили в восторг от того, что новейшие кинотеатры были похожи на интерьер Малкаты. Даже билетные кассы были украшены.

Немаловажно, что древние египтяне прославились тем, что перевели парфюм из разряда религиозного культа в предмет ухода за собой и в удовольствие, поэтому неудивительно появление одержимости культом красоты в 1920-х годах. Как Елена Троянская, царицы Нила когда-то держали в узде мужчин и народы благодаря своим ошеломляюще красивым лицам. Такой уровень ухода за собой требовал немало усилий и множество помощников. Один из журналов в 1925 году предложил своим читателям познакомиться с тем, как предположительно ухаживала за собой царица Ахенатон. Для начала ее умащивали душистой пастой из «сандала» (сандалового дерева) или «цитронеллы», затем:

Нубийские рабыни вели царицу к ее ванне, мраморному резервуару, утопленному в полу и наполненному нильской водой янтарного цвета. Ее кожа сияла здоровьем, пока рабыни полировали ее конечности, чья грация и симметрия, сдержанные и плавные движения стали почти забытым искусством в западной цивилизации.

Парфюм был обречен стать частью этой египтомании. Таинственный аромат мог передать суть загадки Сфинкса. А так как флаконы в те времена были намного более сложными, новинки легко выдерживали некоторую «нилизацию». К сожалению, ни один из многочисленных египетских ароматов не сохранился до наших дней. Возможно, парфюмеры слишком увлеклись упаковкой, забыв о содержании? Или они «лукавили», предлагая концепты, не рассчитанные на долгую верность? Парфюм под названием Scarabe («Скарабей») 1922 года от L. T. Piver (повторный ускоренный выпуск оригинала 1909 года), вероятно, радовал несколько месяцев, но кому нужны длительные отношения с жуком? Точно так же голова фараона на туалетном столике через некоторое время могла вызывать не слишком приятные чувства.

Но все эти парфюмы были всего лишь игрой парфюмерных домов на заданную тему. Те, кто хотел получить подлинник, должны были отправиться в Каир, в идеале на одном из новых круизных лайнеров в египетском стиле. Им следовало взять с собой экземпляр путеводителя Клары Е. Лафлин: «Итак, вы отправляетесь в Средиземноморье! И если бы я отправилась с вами, то вот чем предложила бы вам заняться».

Лафлин, в частности, настоятельно советовала посетить знаменитый каирский Дворец ароматов, которым руководил маэстро Ахмед Солиман. Читателей уверяли в том, что все водители такси знают это место и обязательно привезут туристов на базар Хан-эль-Халили. Дальше следовало идти пешком.

Наиболее упорные туристы, сумевшие избежать ловушки самозванца и не поддавшиеся ритуалу покупки ковров, оказывались в самом модном магазине сувениров в Каире. Здесь продавали секреты красоты египтянок по фиксированным ценам. Торговаться не разрешалось. Помимо краски для век и благовоний (а также ароматизированных амброй сигарет) продавали парфюмы. Они были разлиты в украшенные эмалью флаконы в форме обелисков со сложным узором, изображавшим фараонов, словно эти флаконы побывали в гробнице Тутанхамона. Ахмед, если верить путеводителю, происходил из семьи потомственных парфюмеров:

От отца к старшему сыну в каждом поколении передается драгоценный пергамент, на котором записаны секреты изготовления Attar of Roses («Розовое масло»), Incense of Araby («Арабский фимиам») и Lotus Flower («Цветок лотоса»). Я уверена, что не только Клеопатра, но и такие милые леди, как Хатшепсут и Нефертити из великой восемнадцатой династии, были бы очарованы посещением храма Ахмеда.

Что ж, они и в самом деле были бы очарованы, поскольку в магазине было такое количество духов, о котором они даже мечтать не могли. После того как была обнаружена гробница царя Тута, Солиман наверняка решил, что его жизнь превратилась в сплошной праздник. Он предлагал большую линейку ароматов, и в названиях многих из них использовались имена древних царей: Tutankhamon Pharaoh Scent («Аромат фараона Тутанхамона»), Ramses IV («Рамсес IV») и Queen Hatasu («Царица Хатасу»). Мы не будем обращать внимания на его парфюм под названием Banana («Банан»). То, что большинство ароматов было спешно создано в 1925 году, ставит под сомнение подлинность легенды о папирусе с рецептами. Как бы то ни было, все эти драгоценные и весьма дорогие склянки и палочки краски помогали эмансипе выглядеть как египтянка, и благоухать как египтянка. Более того, она могла дома рассказать всем своим друзьям об Ахмеде Солимане, каирском короле парфюма.

Huile de Chalde

Jean Patou, 1927

Парфюм для летнего отдыха

Довиль – это истинное воплощение курортного места, где стоит побывать и показать себя. Сен-Тропе, Канны, Портофино? В них нет ничего от Довиля 1920-х годов. Этот красивый деревянный прибрежный город в Нормандии годами был популярен у влиятельных и богатых, но он просто сошел с ума, когда светское общество снова начало развлекаться после окончания Первой мировой войны. На солнечную погоду рассчитывать не приходилось, однако это не мешало тысячам отдыхающих собираться в Довиле каждое лето и прогуливаться по недавно отстроенному променаду, чтобы познакомиться с последними модными новинками или стать законодателями мод.

Американцам, задержавшимся в Париже, здесь нравилось. До города было не больше пары часов езды. Танцовщица Джозефина Бейкер отдыхала в Довиле вместе со своим ручным гепардом по кличке Чикита. Англичане тоже обожали Довиль, поскольку это было идеальное место для экзотического отдыха. Многие видели неудачный снимок Уинстона Черчилля, на котором он позирует фотографу на пляже в своем маленьком купальном костюме и выглядит при этом очень сердитым. В Довиль съезжались отдыхающие со всего мира, так как именно здесь можно было одновременно увидеть игроков в поло из Аргентины, стальных магнатов и греческих королевских особ:

Вот женщина, которая надела на одно хрупкое запястье больше браслетов, чем любая другая женщина в Европе. Вот актриса, чей выбор одежды оказывает влияние на два континента. А вот группа высокопоставленных индусов, мужчины в европейском платье, женщины в традиционном белом муслине с оборками.

Приезд действительно важной особы, такой как король Испании Альфонс XIII, заставлял сердца трепетать, особенно когда его увидели за столиком в ресторане: он поглощал креветки, запивая их портвейном.

Список «гламурных» занятий был настолько регламентирован, что все «настаивали на том, чтобы делать одно и то же в одно и то же время, из-за чего возникало немалое столпотворение» – так писала Миранда, самый известный корреспондент The Sketch. Каждую неделю за ее подписью появлялась летняя колонка «Развлечения Довиля», приправленная слухами. Ланч следовало съедать в зимнем саду гостиницы «Нормандия», а после полагалось заняться спортом – гольфом, поло или теннисом. Вечер принадлежал «оргии трат»: казино, парадные ужины – на них танцевали сестры Долли, мешавшие официантам, которым никак не удавалось различить сестер-близнецов. И развлечения продолжались допоздна:

Этой небольшой группе людей свойственно не расставаться до шести или семи часов утра и встречать ранних купальщиков. Они расходились по домам, когда солнце стояло уже высоко в небе, пребывая во власти ужасного ощущения «утро-следующего-дня», поскольку их застали в вечерних нарядах.

Нам всем это знакомо, Миранда.

«Сердцем» Довиля был пляж, где горячие молодые штучки могли сражаться за место под солнцем в своих новых открытых купальных костюмах, которые с каждым годом становились все короче снизу и все смелее открывали грудь. Плавание, разумеется, было главным удовольствием. Дамам оно казалось особенно привлекательным благодаря героической Гертруде Эдерле. Многим из тех, кто входил в воду в Довиле, купание было не по душе, но все же они выглядели более привлекателно, чем Уинстон Черчилль, потому что хотели показать свои костюмы. Леди Диана Купер появилась в очень привлекательном купальнике с рисунком, и однотонные купальные костюмы сразу стали казаться устаревшими.

Еще одним развлечением на пляже Потиньер были солнечные ванны, а за ними последовали разнообразные занятия, неожиданно ставшие вдруг приемлемыми, хотя еще совсем недавно на них смотрели косо. У загара появились орды приверженцев, среди которых была и Коко Шанель. Она не только поставляла курортницам в Довиле их наряды для отдыха, но и ввела в моду загар, настолько она сама любила загорать. К сожалению, на северном побережье Франции погода не гарантировала, что кожа изрядно поджарится. Миранда выяснила, что белокожие женщины принимали ванны из хны, чтобы приобрести нужный оттенок кожи. «Щеки и губы они красили в насыщенный красный цвет, что создавало совершенно варварский эффект в духе «Русского балета». Кроме того, некоторые дамы полагали, что настоящий загар осенью будет излишним. Их поощряли не только имитировать загар, но и восстанавливать и отбеливать кожу с помощью специального средства «Aprs l’t» («После лета») от Elizabeth Arden.

Если хна была «домашним» и самым доступным средством имитации загара, то Жан Пату, чьи парфюмы в цвет волос радовали покупательниц в начале этого десятилетия, мог предложить кое-что получше: Huile de Chalde. Пату, в прошлом нормандский мальчик, вошедший в мир моды после возвращения с Западного фронта; он владел бутиком в Довиле, где продавал невероятно модную спортивную одежду легионам дам, игравших в гольф, теннис и светским дамам. Пату начал предлагать своим клиенткам масло для загара (похожее на Ambre Solaire) с добавленным к нему солнечным фильтром. Средство было рыжевато-коричневого цвета, оно окрашивало ноги и могло служить основой макияжа. Легко представить, с какой скоростью оно расходилось. На переполненном пляже, где женщины поджаривались на солнце, стоило только одной из дам пожаловаться на шелушащийся нос, как какая-нибудь другая тут же вступала в разговор: «Дорогая, не волнуйся. Смотри, я купила это новое средство, которым ты можешь воспользоваться. Оно совершенно удивительное и пахнет божественно». И мгновенно вокруг собиралась кучка любопытных особ.

Huile de Chalde и в самом деле пахнет так, словно средство создано для шалостей на песке. В его сильном аромате присутствовали ноты мускуса и опопанакса, теплый, сладкий, уютный запах для кожи, который отлично работает в сочетании с капелькой соли в воздухе. Ведь мороженое и сахарная вата кажутся вкуснее на берегу моря. Притягательный аромат Huile de Chalde даже подтолкнул Жана Пату к выпуску парфюмерной версии на все времена года. Но производители других средств для загара тоже поспешили скопировать этот аромат, который быстро стал тем самым запахом солнечных каникул. После выпуска Huile de Chalde прошел почти целый век, а мы до сих пор вдыхаем нечто подобное каждый год, но не в виде роскошного парфюма, а в виде лосьонов для защиты от солнца из сегмента масс-маркет. Когда мы сжимаем бутылочку и думаем о лете, то на самом деле думаем о средстве от Жана Пату, который заставил всех ассоциировать хорошее время с ароматом ванили, опопанакса и цветков апельсина.