Майнеры Милушкин Сергей
Вечером, точнее, уже ближе к утру после продажи автомобиля и последующих за этим событий, Ларину пришлось сказать сыну, что он ездил на позднее репетиторство: Олег знал, что отец ушел со старой работы на складе и в семье наступили суровые времена.
Сын переключал на телевизоре пустые каналы, делая вид, что, кроме этого важного занятия его больше ничего не интересует.
– Уже почти три, – сказал он.
– Задержался на репетиторстве, извини, телефон разрядился.
Олег кивнул и поковылял в комнату, – он понимал, что ни скейт ни новый планшет ему не светят.
– А чего машины нет? – спросил он, кивая в сторону окна. Там, где обычно стояла их Пежо, сейчас темнел кусок пустого асфальта.
– Сломалась, стучит справа, Мартин сказал, подшипникам хана.
– Ты ездил к Мартину? Мог бы и меня взять…
Дмитрий с ужасом подумал, чтобы могло произойти, возьми он сына.
– Ты был на тренировке? Как прошло?
– Никак. На скамейке просидел. Я же тебе показывал скейт: тренер запретил на нем ездить.
Олег не стал ничего просить, намекать, как обычно делают подростки. Он просто опустил голову и отправился спать.
Дмитрий почувствовал себя беспомощным. В его сумке лежали деньги, в том числе и на скейт, но он застыл, глядя на отражение в зеркале серванта.
Спустя минуту, Дмитрий вошел к сыну в спальню, тот лежал, повернувшись к стенке.
– Олег, – Дмитрий сел на краешек кровати, опустил руку на худое плечо. – Я знаю что…
– Пап, – прервал его Олег. – Давай не будем. Не сегодня. Иди лучше спать. Тебе еще за ремонт машины чем-то платить нужно.
Дмитрий почувствовал, как слезы наворачиваются на глаза. Он хотел обнять, прижать к себе сына, сказать ему, что еще немного и… все будет. Осталось потерпеть совсем чуть-чуть. Но он не смог этого сделать. Какая-то стена стояла между ними. Возможно, потому, что Дмитрий почти не видел сына, проводя все время в школе, с учениками на частных уроках или на складе бытовой химии.
Он убрал руку, поднялся и вышел, плотно прикрыв дверь.
Улегшись в одежде на диван, Дмитрий достал телефон, прокрутив сообщения за день.
«Что он хотел?» – подумал Ларин, когда перед СМС жены обнаружил послание Виктора Бойко. Вряд ли отказ Ларина работать слишком его разозлил, но и упрашивать Виктор тоже не будет. Последнюю их встречу нельзя назвать теплой, к тому же он наверняка тысячу раз пожалел, что показал, как выглядит миллиард. Миллиард… плотно запечатанный блок, похож на обтянутый полиэтиленом паллет тротуарной плитки или кирпича, только в десятки тысяч раз дороже, – это последнее, что представлял себе Ларин, перед тем как уснуть.
Утром Ларин припарковал Вольво в пятистах метрах от школы, в неприметном дворике. Прах Поляка он развеял неподалеку от крематория над маленьким ручьем, пробивавшим себе дорогу в сторону Москва-реки. Саму урну выбросил в промышленный контейнер для мусора, вряд ли будут там его искать.
Он понимал, что все эти предосторожности, скорее всего, совершенно излишни: найденному телу на свалке никто не станет устанавливать личность, но… всегда существовала доля вероятности, что ретивый лейтенант все-таки пробьет пальцы, всплывет фамилия, ведь границу он пересекал пару раз легально, значит, и отпечатки есть в базе, – дальше дело техники, – по ориентировке могут установить, что видели похожего человека возле метро «Теплый стан» со всеми вытекающими последствиями.
По пути к школе Ларин поймал себя на мысли, что взгляд рыскает по прохожим и школьникам в поисках Скокова. По пути он заскочил на фирму, продающую доски для катания, где выбрал самую дорогую и крутую марку, – сумасшедшей расцветки аппарат «Хелло вуд». Ноги так и просились опробовать доску, перед глазами стояла недавно просмотренная серия «Назад в будущее», где Марти Макфлай выписывает кренделя, вцепившись в борт автомобиля. Скейт лежал в багажнике, который он тщательно пропылесосил, затем выскоблил чистящим средством на заправке.
В 11-м «Б» алгебра стояла последним, шестым уроком. С одной стороны, шестой урок легче первого, потому что он – заключительный, с другой, ученики уже ни на что не способны от усталости, и ему остается выслушивать сальные шуточки Успенского по поводу вчерашнего выпуска «Дома-2».
Ларин поднялся по школьным ступеням старого, дореволюционного здания школы. Поговаривали, что при царе Николае Втором тут располагалась охранка, типа сегодняшнего ФСБ, высокие пятиметровые потолки, сводчатые арки, лепнина, колонны на входе, – здание выглядело монументально, но… состояние его, даже несмотря на статус исторической ценности было плачевным. Стены осыпались, лепнина отваливалась, ступени внутри школы трескались и скалывались, – школа разваливалась в буквальном смысле слова и никто не обращал на это никакого внимания.
В дверях его встретила Надежда Петровна Комарова, высокая, одетая в строгий костюм, неопределенного возраста женщина, занимавшая должность под названием «вечный завуч». На данный момент, Ларин точно это знал, – она пережила шестерых директоров, поочередно сменявших друг друга на протяжении последних двадцати пяти лет. Надежда Петровна мечтала стать главной в школе, но ее… не назначали. Почему? Она и сама не знала. Такое встречается сплошь и рядом: человек, наиболее достойный и компетентный в той или иной деятельности, работает до пенсии, и никакая сила не может продвинуть его на последний пьедестал.
– Дмитрий Сергеевич, здравствуйте! У вас урок через десять минут, опаздываете, голубчик.
– Почему опаздываю, точно в срок, – ответил Ларин, разглядывая ее непроницаемое лицо с розоватыми тенями на щеках.
– А подготовиться, стереть доску, проветрить класс после предыдущего урока, цветы полить, в конце концов! – она не отчитывала его, менторский, начальственный тон был ее обычным способом вести разговор. «Наверное, она и в комитете образования так общается, – тогда понятно почему ее не назначают», – мелькнула мысль у Ларина.
– У меня все расписано по секундам, – ответил он, чуть улыбнувшись.
– Стенгазета тоже расписана? – спросила она, показывая, что помнит каждую мелочь, запятую и каждый гвоздик в этой школе. Такую Скоков пранкерскими штучками точно не проведет.
Ларин рассчитывал сдать стенгазету вчера, эту проклятую стенгазету о бережливости, он обещал подсчитать с учениками 10-го «Б», сколько деревьев можно спасти в масштабах одной школы, если перестать раскачиваться на стульях, вырезать на партах инициалы, а также иногда сдавать макулатуру, полученные сведения красочно изложить на двух листах ватмана, снабдив цифры понятными и доступными художественными образами; но вчера, – «клянусь прахом… я занимался другими делами, совсем другими».
– Обещаю… завтра, это мой прокол, – сказал он.
– Видите ли, Дмитрий… – начала она и Ларин подумал, что цветы полить теперь точно не успеет. – Вы как будто игнорируете…
– …Надежда Петровна, простите, не успел. Каюсь. Жена рожает, я вчера…
Она слегка покраснела. Но только совсем чуть-чуть, нисколько не почувствовав неудобство, просто легкий укол. Румянец, выступивший на щеках, подсказывал, что у нее самой детей нет и собеседник, возможно, каким-то образом знает об этом.
– Поздравляю, Дмитрий Сергеевич! Тогда, конечно, не спешите, но в ближайшее время… после того, как… вы же знаете, стенгазета нам нужна. А поручить больше некому, раз вы взялись.
Придется Скокова просить, – подумал Ларин.
– Ну бегите, а то цветы не успеете полить, – сказала Комарова, поправляя на голове башню из волос.
«Везет кому-то, – подумала она. – С другой стороны… столько мороки с этими детьми… и расходов, – никакой зарплаты не хватит. Интересно, как он справляется, ведь на зарплату учителя жить семье невозможно».
– Спасибо, Надежда Петровна, – ответил он.
Она проводила его взглядом до ступенек на второй этаж, покачала головой. Хороший парень, этот Ларин, жаль его, – иметь такой потенциал и растрачивать его впустую… Жаль.
Скоков заметил полу пиджака, мелькнувшего за колоннадой, когда Ларин уже скрылся на лестнице. «Раз на месте, значит, все нормально», – подумал он. Волнение немного улеглось. Математика последняя. Теперь Скоков ждал этот урок как никакой другой.
Любые две прямые в геометрии Римана пересекаются, – подумал он. Так и мы. Рано или поздно, это должно было случиться.
Ларин открыл дверь в кабинет и, вместо того чтобы войти в кипящий по обыкновению рой учеников, оказался в прохладном, тихом классе. Пятый «Б» вопреки ожиданиям, являлся совершенно загадочным, необъяснимым, удивительным классом. Другое поколение, думал Ларин, оно другое даже по сравнению с одиннадцатым, этими прыщавыми детьми, у которых только и разговоров что о выпивке и сексе.
Пятому классу ничего не нужно, апатичные, отстраненные, холодные и при этом умные. Он чувствовал, как иной раз у него на загривке шевелятся волосы от их ответов, совершенно поразительных, точных, словно высеченных в граните, тем более это впечатляло, потому что речь шла о программе математики за пятый класс.
Иногда он давал им олимпиадные задачи, например, такую: «Проехав 1 км и еще половину оставшегося пути до почты, почтальону осталось проехать 1/4 всего пути и еще 1 км. Чему равен путь почтальона?». С виду легкая, но ее решение гораздо сложнее условия, но кого бы он не вызывал к доске, неизменно получал правильный, словно запрограммированный ответ. С учетом того, что Ларин запрещал пользоваться планшетами и телефонами на уроках, подсмотреть решение невозможно. Дети не выказывали ни малейшей радости по поводу правильного ответа, не огорчались неудачам, таковые, конечно тоже случались. Странные двенадцатилетки вызывали у него чувство архаического, первородного страха.
Внезапно он вспомнил, что его сыну тоже вот-вот исполнится двенадцать, и… Олег тоже такой, – подумал Ларин, глядя на сосредоточенных, замкнутых, рассевшихся в абсолютной тишине учеников пятого «Б», – одинокий, гениальный, такой юный и одновременно старый.
– Ответ шесть километров, – не вставая с парты, сказал Юра Наумов, маленький худенький мальчик, по комплекции соответствующий первокласснику. Не поднимая руки, ничего не вычисляя, – просто произнес правильный ответ.
Никто в классе и слова больше не произнес. Обычно, когда кто-то выскакивает с ответом, сразу начинают склонять на все лады, обзывать, чуть ли не клеймить. Здесь же никто не повернул головы.
Ответ есть. Он верный. Кто-то в этом сомневается? Нет.
Наверное, это… дети-индиго в полном составе пытаются привить мне комплекс неполноценности, – подумал Ларин.
Но, ничего подобного. Никто из них и не думал высказывать недовольство легкой (для них) школьной программой. Чем это объяснить? Тем, что многие (если быть точнее, то все), с двух-трехлетнего возраста не расстаются с гаджетами и планшетами? Вполне может быть. Почти не общаясь между собой, они не испытывают друг к другу ни вражды, ни дружбы, ни злобы, ни радости, – с одной стороны, проводить уроки в таких классах сродни отдыху на песчаном пляже, с другой…
Все эти мысли пролетели в голове Ларина, когда он, набрав воды из стоящей в углу десятилитровой пластиковой бочки, поливал пышные традесканции на стене между портретами Лобачевского и Евклида и несколько вечнозеленых филодендронов в горшках на окнах. Дети уже достали учебники, никто из них не выказал желание помочь, не отпустил сальную шуточку насчет того, что дядя поливает цветочки как тетя, а может быть, этот дядя и есть тетя?
Последним на окне стоял сциндапсус с овальными листьями в беловато-желтых точках. Ларин лил воду в горшок, когда оглушительный звонок чуть не сбил его с ног. Вода полилась через край, переполнила блюдце под горшком, и тонкой струйкой устремилась на пол, где стоял рюкзачок Ани Москвиной. Она наблюдала, как темная лужица воды подбирается к черной коже, но даже не шелохнулась. Ларин отодвинул рюкзак в сторону.
– Аня, – сказал он. – Это сциндапсус.
Она посмотрела на цветок, потом перевела взгляд на Ларина.
– Дмитрий Сергеевич, – услышал он ее голос. – Давайте начинать. Звонок прозвенел.
Глава 22
Между четвертыми и пятыми уроками они столкнулись в столовой. Ларин взял стандартный набор, пюре, котлету из птицы, салат из свежей капусты, чай с булочкой, Скоков же просто чай с булочкой. Ларин подумал, что у него, вполне возможно, нет аппетита, и хотел подойти, но Денис подсел к одноклассникам, что сразу же исключило любое общение. Они едва кивнули друг другу, никто не обратил на это внимания.
Шестой урок прошел в обычном для одиннадцатого класса режиме повышенного содержания скабрезных шуточек, взаимных подколов. Скоков с третьей парты пересел на последнюю и весь урок молчал. Обычно на уроках Ларина именно Скоков являлся заводилой, так что подобное тихое поведение вполне могло быть истолковано в русле «кошка сдохла».
Но к концу урока все стало на места. Пока класс изнывал, досиживая последние минуты урока, Скоков достал из полотняной сумки большого сизого голубя, чуть подержал упирающуюся в ужасе птицу в руках, и выпустил ее прямо над головами остолбеневших одноклассников. Такого он еще не выдумывал. Естественно, урок пришлось закончить: сизокрылый метался по классу в поисках выхода, девчонки орали, когда он задевал их прически жесткими крыльями, парни отворачивались, пряча глаза и отмахиваясь от летучего демона учебниками по алгебре.
– Аха-ха, на Марьина бомба прилетела, – закричал кто-то, Витя Марьин стал озираться, отыскивая, куда могла напакостить птица.
– На голову, дурень! На башку твою!
Ларин открыл окна, свежий весенний ветер пахнул внутрь. Голубь, метнувшись к стене, чуть не опрокинул горшок с вьющимся цветком, в следующий же момент, увидев или почуяв свободу, он ринулся в сторону света и через мгновение взмыл высоко в голубое небо без единого облачка. Класс сгрудился возле окон, все щурились, руки тянулись ввысь, указывая на трепещущую точку.
– Вон он, вон, смотрите!
И Ларин вдруг понял, – это мгновение больше никогда не повторится, мгновение, когда они стоят вместе, в едином порыве, почти дружные, почти дети, но уж не дети и, забыв обо всем, смотрят в голубую бесконечность.
Скоков сидел за дальней партой и улыбался. Ларин подмигнул ему, в этот момент прозвенел звонок, мгновенно разрушив хрупкую идиллию. Расталкивая друг друга, класс ринулся вон. Последний урок, тут не до приличий.
Ларин подошел к двери, запер ее на ключ, посмотрел на Дениса.
– Да, голубь – это круто. Спасибо что не аист.
– Пожалуйста, Дмитрий Сергеевич. Я же знаю, как вас взбодрить.
– Это точно, ты знаешь.
– Как все прошло? Когда вы позвонили ночью, я чуть не обосрался от страха.
– Как планировал, так и прошло. Думаю, обойдемся без деталей, если ты не настаиваешь.
Скоков не настаивал.
Ларин не боялся говорить, хотя в каждом классе присутствовало обязательное видеонаблюдение, он легко научился его отключать, используя собственный телефон, – просто блокировал соединение с веб-камерой когда ему было нужно. Ничего сложного, каждый может это сделать, если найдет в интернете модель и список ее ай-пи адресов. В школе стояла самая дешевая система, взломать ее не представляло труда даже пятиклассникам.
– Как ваша жена? – спросил Денис.
Ларин поперхнулся. Скоков спрашивает про его жену? Это что-то новенькое. С другой стороны, он дал Ларину в пользование (пока не получит права) Вольво покойной тети.
– Спасибо. Все прошло отлично.
– Поздравляю! Как назвали?
Скоков говорил, не вставая, с задней парты и шум улицы почти полностью заглушал его голос.
Ларин задумался. Как назвали? Он понятия не имел.
– Радой хотели. Не знаю, как Светлана скажет…
– Нужно отметить такое событие…
– Нет. Сам не буду и тебе не рекомендую.
– Ладно… как скажете. Так что будем делать? Вы говорили про какую-то идею в гараже, насколько я помню.
– Да… – Ларин помедлил, – и она очень простая. Пару дней назад меня вызывал директор по вопросу, который, помнится, интересовал и тебя в том числе.
Скоков вопросительно посмотрел на учителя.
– Ты спрашивал, почему я терплю Вадика Успенского и не прибью его, или, в конце концов, не возьму у него деньги. Именно поэтому – терпеть не могу заглатывать крючок. Если ты на крючке, знай, только от рыбака зависит твоя жизнь, от его ловкости, проворности или… глупости. Я пошел к директору и сказал, что готов исправить Успенскому оценки. Но только при одном условии.
– Дайте предположить… Что его выгонят из школы и расстреляют на Ходынском поле?
– Нет. Хуже. Что я устроюсь сторожем в нашу школу.
Скоков, раскачивающийся на задних ножках стула, чуть не свалился на пол, вовремя ухватившись за краешек парты.
– Что?! Каким еще сторожем, Дмитрий Сергеевич? Зачем?
Он вытаращил глаза, словно увидел перед собой не учителя математики, а воскресшего Поляка, порывающегося вырваться из огненной геенны, чтобы по ночам шествовать под сводчатым потолком старой школы.
– Потому что нам нужно заработать первоначальный капитал.
Скоков закатил глаза.
– Вы сейчас серьезно? Или просто не выспались? Заработать начальный капитал сторожем? Боюсь, покойный Джон Рокфеллер сейчас выскочит из могилы от смеха и ради такого случая встанет в очередь за попкорном.
Ларин взял тряпку и принялся вытирать доску.
– Джон Рокфеллер в твоем возрасте копал огороды соседям, если ты не знал, а еще откармливал индюшек на продажу. Так что я не слишком оригинален.
– Вы не оригинальны, полстраны сторожа и охранники, так что Рокфеллеру нужно брать пачку побольше, – сказал Скоков.
– Чем Успенский хорош, так это тем, что признает только самое лучше, самое новое, самое дорогое.
– Вы к нему неравнодушны. Причем тут он?
– Ты же знаешь наш компьютерный класс?
– Два раза в неделю информатика.
Ларин кивнул.
– А что вы делаете на информатике?
Скоков задумался.
– Ну… фигней страдаем в основном. Ворд, электронные таблицы, браузер, поиск в интернет…
– …словом, все то, что умеют пятиклассники, а сейчас уже и первоклассники, – оборвал его Ларин.
– Теперь это умеют грудные дети, – сказал Скоков. – Как только его отрывают от груди, он пишет маме электронное письмо или лайкает ее в инстаграме, мол, давай быстрей, есть хочу.
– Похоже на правду. Скоро так и будет. Короче, вы выполняете простейшие задачи.
– Да. Вчера тема урока была «Право и интернет».
– А игры?
– Римма Аркадьевна карает за игры лютым образом, она заставляет перепечатывать школьные предметные планы. Не перепечатаешь – кол. Поэтому никто не играет. Проще до дома дотерпеть, чем из-за такой ерунды ухудшить аттестат.
– Это точно. Римма Аркадьевна – человек старой закалки. Она считает, что компьютер – это большой калькулятор для суммирования столбиком. Кактусы видел возле мониторов? Это от радиации.
– Вы прикалываетесь? Какой радиации?
– Раньше, когда мониторы работали на лучевых трубках, как телевизоры, считалось, что они излучают вредную бета или гамма-радиацию. Это конечно, фантазии, но на всякий случай особо впечатлительные личности ставили рядом кактус, который ее поглощал.
– Понятно… только мониторы сейчас в полсантиметра… На жидких кристаллах.
– Знаешь, почему у нас такие мониторы?
– Нет.
– Потому что их купил спонсор, папа Успенского. Он приобрел самые мощные компьютеры, какие только есть на рынке. Геймерские конфигурации. Двадцать четыре мощнейших станции с самыми современными процессорами и графическими картами, объединенные в единую сеть под управлением еще более мощного сервера. Насколько я знаю, компьютерный класс устанавливали специалисты IBM, если тебе что-то говорят эти три буквы.
– Эти три говорят, они делают мощные компы для ученых, тетка рассказывала мне про суперкомпьютер, я не особо слушал, но она раза три повторила, «Ай-би-эм, ай-би-эм, ай-би-эм», потом добавила что-то про один петафлопс…
– Один петафлопс? Вся мощность сети по поиску внеземных цивилизаций SETI – в половину меньше. Это гигантская цифра, поверь мне. Наши задачи скромнее… – Ларин задумался, посмотрел в глаза Лобачевскому, портрет которого висел прямо напротив, – …пока, скромнее. Мы сделаем из подарка Успенского маленькую ферму и… пока все спят, будем добывать деньги из ничего! Не потратив ни копейки, не оплачивая самое дорогое, электричество, мы будем зарабатывать чистую прибыль, сечешь?
Ошарашенный Скоков встал со стула, пытаясь переварить услышанное, в молчании соединил руки за головой. Он, конечно, слышал, что, к примеру, работники столовой обслуживают свадьбы и банкеты, жарят пирожки, а также снабжают близлежащий вещевой рынок горячими обедами – и все это неофициально, но чтобы использовать компьютерный класс, да еще и по ночам… Он ответил не сразу, подойдя к окну, увидел одноклассников, часть из них курила на школьном стадионе, другая – рассаживалась в поджидающие их автомобили. Простота идеи обескураживала, сбивала с толку.
– И… что? Это может сработать? Вы, правда, так думаете?
– Сработать? Хм… Приказ о назначении сторожем по совместительству Эльвира подписала на моих глазах. А я, в свою очередь, исправил все оценки Успенского. Как видишь, обмен равноценный. Смена начинается сегодня в десять вечера и заканчивается в семь утра. Все это время в нашем распоряжении.
Лицо Скокова вытянулось, он не ожидал такой прыти.
– Вот это да. Сколько же это… может приносить?
Ларин пожал плечами.
– Никто не скажет, все зависит только от нас. Исходя из доступных сведений, средний, не топовый компьютер в месяц добывает двести – триста долларов, самые мощные игровые станции вполне потянут и пятьсот по нынешнему курсу. Но мы считали электричество, самый большой расход именно на энергию. В школе за него платить не нужно. Итого, пятьсот на двадцать четыре компьютера получается двенадцать тысяч долларов, это триста шестьдесят тысяч рублей по курсу тридцать рублей за доллар. Ко всему прочему, курс биткоина постоянно растет и если не конвертировать всю выручку в доллары, рост может быть многократным даже в течение месяца… Нормально?
У Скокова круги поплыли перед глазами.
– Нормально? Вы спрашиваете меня, нормально ли это? Да это, мать его, охрененно, как восьмое чудо света. Я… я даже не знаю, что сказать… Как это вообще вам в голову пришло? Как до такого можно додуматься? Я понимаю, что вам нужны деньги, но… честно говоря, не могу даже представить это в реальности. Пока не могу…
Ларин полистал журнал, дошел до страницы с исправленными отметками Успенского.
– Я вдруг подумал, что у нас в наличии есть куча компов, которые поставил папаша этого придурка, чтобы его сын закончил школу с золотой медалью, а потом поступил в престижный вуз. И грех – это не использовать. Он думает, что имеет меня, но на самом деле это я его имею. – Глаза Ларина сузились, в них появился незнакомый Скокову жесткий блеск, который он замечал у друзей перед драками.
– Но… в конце концов, кто-то может заметить. Так, ведь?
Ларин поднялся из-за стола, подошел к окну, где встал рядом со Скоковым, нутром ощущая нервную дрожь, какая бывает перед началом очень важного дела. Наверное, примерно тоже самое ощущал византийский полководец Флавий Велизарий в канун сражения с вождем варваров Тотилой, но он, Ларин, должен быть уверен в исходе битвы. Ларин взглянул на Скокова, лицо которого светилось решимостью.
– Это вряд ли, не заметят. Я неделю наблюдаю за показателями счетчиков, они расположены в техническом помещении. Для того чтобы электричество не слишком быстро крутилось, я купил пару ниобиевых магнитов. Вечером поставим, утром снимем. В результате расход по счетчику за ночь будет не слишком отличаться от обычного. Главное, не забывать их снимать, потому что магниты хорошо видны.
– Как можно это не заметить, когда все на виду. – Скоков встал со стула, подошел к стене, чтобы поправить ветку традесканции, которая слетела с деревянной планки, когда голубь задел ее крылом. – Святая голубка! – сказал он. – Я занимался многими не вполне законными вещами, и, в некоторых случая совсем незаконными… Но, чтобы такое…
– У тебя есть сомнения? Говори сразу, возможно, я что-то не учел.
Скоков повернулся и в упор посмотрел на учителя.
– Получается, мы теперь напарники? Я не напрашиваюсь, конечно, если вы…
Ларин показал на дворника, сметающего брошеные окурки в аккуратную кучку, чтобы потом замести ее в жестяной совок с длинной ручкой, заканчивающейся округлой загогулиной.
– Видишь ли… Я хотел сделать все один, но подумал, что не справлюсь. Это ведь не улицу мести. Мне нужно поддерживать днем хотя бы видимость того, что я продолжаю заниматься репетиторством, мне придется продолжать вести уроки, проверять ваши долбанные тетради, ходить с вами на линейки, участвовать в школьных собраниях и все такое, понимаешь меня?
Скоков кивнул. Он и половины не знает, – подумал Ларин.
– И я могу просто не справиться, не потянуть. В результате весь проект накроется. Этого не должно случиться никоим образом.
– Почему? Это так для вас важно?
Ларин вспомнил особняк Виктора, его новенький джип, – это, конечно, не являлось пределом мечтаний, не составляло idea fix, смысл его жизни, да и вряд ли бы его удовлетворило, как человека весьма далекого от мечты о золотом унитазе, но глядя на увеличивающийся котлован рядом с хрущевкой, он думал, что, в конце концов, бездонная дыра поглотит их дом, семью, жизнь и все что было ценного для него в этом мире. Поглотит без сожалений и следа, так исчезают целые здания, деревни, города, проваливаются в прошлое вместе с их жителями, а на их месте сперва появляется рекламный плакат на зеленом заборе, окружающем котлован, а после – в кратчайшие сроки – новая элитная многоэтажка, человеческий муравейник, в котором никто никого не знает и знать не хочет.
Проходит каких-нибудь полгода или год и от старых очертаний района не остается и следа. И если не хватит денег купить квартиру в новом доме, придется переехать куда-нибудь подальше.
Он подумал, что Света и дети заслужили лучшего. Они надеются на него, молча сносят, когда он сидит и проверяет допоздна домашние задания, никто не говорит ему: пошел бы ты лучше охранником в торговый центр работать, работа не пыльная, а платят в пять раз больше, чем учителю.
– У меня личные причины, – ответил Ларин.
– Значит, бабло, – сказал Скоков и покачал головой. – Смотрите, Дмитрий Сергеевич. Бабло до добра не доведет. Будете сидеть на деньгах, как…
Ларин скривился, будто откусил стручок острого красного перца.
– Это ты Успенскому расскажи на перемене. Он тебя поймет. Если ты не готов, можешь идти, пока мы не увязли слишком глубоко. Сам понимаешь, затея не совсем законная, если нас поймают…
– Я с вами. Мне хочется увидеть, правильно ли я решил ту прогрессию на практике.
– Боюсь, до 2140 года мы не доживем. Хотя, кто знает. Доли пополам. Все по-честному. Если захочешь выйти, я выкуплю твою долю. Больше никто.
Скоков задумался. Никогда раньше ему не приходилось решать столь взрослые задачи.
– Согласен. Но… почему я? С чего такая честь?
– Ты помог вернуть мне деньги за машину. Честно говоря… не знаю, чтобы я делал. Только благодаря тебе Олег получит сегодня новый скейт.
– Олег, – это ваш сын?
Ларин кивнул.
– Двенадцать лет. Хороший парень. Только я не слишком его балую.
– Может, и не стоит.
Ларин взглянул на Дениса и тут же отвел взгляд, чтобы тот не заметил промелькнувшее в глазах отчаяние.
– Я вообще никого не балую, с тех пор как родился, – сказал он.
– Заметно, – Скоков поднял рюкзак. – Когда мне быть? Позвоните вечером? У меня тренировка, завтра матч с одиннадцатым «А» по футболу.
– Вечером в десять я заступаю. Приходи к одиннадцати, к этому времени закончатся все секции в спортзале, буду закрывать школу.
– Хорошо. – Скоков повернул ключ, торчащий в замке, и открыл дверь класса. – Подойду в одиннадцать вечера. Если что, звоните.
Сделав шаг, он почти лоб в лоб столкнулся с завучем. Надеждой Петровной. Она отшатнулась, железной хваткой схватив Дениса за рукав пиджака.
– Молодой человек! Позвольте спросить, куда вы летите? Разве меня так плохо видно?
Скоков хотел было вырвать руку, но в последний момент сообразил, что завуч вполне способна позвонить тетке на рабочий телефон, чтобы вызвать ту на профилактическую беседу. И он знал, что услышит Надежда Петровна в ответ, со всеми вытекающими последствиями. Комиссия по несовершеннолетним, органы опеки и, вполне вероятно, интернат.
Поэтому он сказал умоляющим тоном:
– Опаздываю на факультатив, Надежда Петровна, извините.
– Куда – куда? – не поверила она своим ушам. – Скоков – на факультатив? Я думала ты и слова такого не знаешь.
Он промолчал, решив не выдавать себя. Если сказать, обязательно проверит, какой факультатив, у какого учителя, по какому предмету.
– Ладно, иди. Только смотри под ноги, малышня вокруг, а ты несешься как кабан в посудной лавке…
– Слон же!
– Иди уже.
Она отпустила его локоть, и он тотчас исчез.
Комарова вошла в класс, оценивая царивший беспорядок, нанесенный голубем.
– Что тут у вас случилось, Дмитрий Сергеевич? Такое ощущение…
– Птица в окно влетела, – сказал он, отступая к доске. – Голубь.
– Голубь? – спросила она. – В окно?
Он кивнул.
– Проветривали помещение по физиологическим причинам. И тут…
Комарова подняла с пола томик Римана, поставила его на полку возле двери.
– Не слишком хорошая примета.
– Кому как, – ответил он на ее замечание.
Надежда Петровна прикрыла дверь. В наступившей тишине она спросила:
– Я хотела бы услышать от вас, вы правда, собственной рукой исправили оценки Успенскому? Кто вас заставил это сделать? Песчинская? Или, быть может, папаша Успенский надавил? – ее глаза пылали огнем, тонкие губы подрагивали от негодования. – Я знаю, что Вадим давал вам сто тысяч, но вы не взяли.
Ларин отступил на шаг. Он побаивался завуча, о ее принципиальности ходили легенды, ее уважали, боялись, и, даже физрук, прежде чем открыть рот в учительской, обычно осматривал комнату на предмет нахождения в ней Комаровой.
– Надежда Петровна, его знания на самом деле оказались выше, чем я думал. По правде говоря, я специально принижал Успенского.
– Вы в своем уме, Ларин? Я понимаю, что рождение ребенка для вас сильный стресс… но не настолько же!
– В прекрасном уме, Надежда Петровна. Я просто ему завидовал. Поэтому и давал задачи с подвохом, которые заведомо не имеют решения.
Она хотела вдохнуть, но не смогла, воздух какими-то неровными толчками вошел в нее и точно так же вышел, отчего завуч закашлялась, прикрыв рот бумажной салфеткой.
– Ларин… – сказала она. – Вы мне лжете. Вы слишком умный и слишком себя цените, чтобы дать втоптать честное имя в грязь.
– Тем не менее это так… простите, что не оправдал ваших ожиданий.
– И… – она теперь смотрела на него как опытный врач смотрит на пациента, еще более опытного врача, когда оба знают диагноз, но остается один-единственный шанс, что все это странная игра, – … и, вы будете работать сторожем в ночную смену? Каждый день? Это же невозможно!
Ларин удивился, что она не ударила его по щеке.
– Надежда Петровна, если я скажу, только между нами, можно?
– Да, конечно… но…
Читать бесплатно другие книги:
