Майнеры Милушкин Сергей

Глава 29

– Выключи все мониторы, – сказал Ларин. – Только утром их надо включить обратно, она ведь это точно заметит.

Класс заполнился мощным равномерным гудением, как будто рой пчел висел на невидимой лужайке. Ларин понятия не имел, как гудят видеокарты под нагрузкой, когда вся вычислительная мощь гоночного симулятора GTA IV обрабатывается в реальном времени. Здесь же был не симулятор, а сложнейшие математические расчеты из области криптографии, полностью загрузившие все двадцать четыре видеокарты – подарок мясного короля, папаши Вадика Успенского.

В первой декаде марта погода в Москве, как правило, очень неустойчивая: днем воздух разогревается, если солнце не скрыто за облаками, ночью же, чаще всего – заморозки, поэтому школы отапливают вплоть до мая, пока восемь градусов среднесуточной температуры не станут нормой.

Прошло две или три минуты, Ларин почувствовал, как пот стекает по его спине.

– Вам тоже кажется, что мы сейчас угорим? – спросил Скоков, снимая толстовку. Его светло-серая всесезонная куртка Adventure уже валялась на первой парте. – Как, по-вашему, это нормально? Или сходить за огнетушителем?

Гул в классе стоял такой, что современная пластиковая доска во всю стену мелко вибрировала, Ларин положил на нее кисти обеих рук, чтобы немного охладиться, но они тут же прилипли к теплой гудящей поверхности.

– Жара, – сказал он. – Открывай быстрее окна, иначе карты сгорят.

Скоков бросился откручивать ручки, распахивать настежь каждое из шести прозрачных пластиковых окон, – открывая их вовнутрь, он подумал, хорошо, что исчез обычай заклеивать створки бумажной лентой на зиму, иначе как Ларин объяснит, что тут творилось ночью, если его вдруг спросят.

В класс ворвался ночной мартовский холод, гудение, готовое вот-вот разорвать корпуса компьютеров, улеглось.

– А что будет летом? – спросил Скоков.

– Погоди еще до лета, – ответил Ларин, глядя на экран учительского компьютера. – Еще дожить нужно…

– Есть сомнения? – Скоков высунулся из окна, в уголке его рта появилась сигарета.

– Слышал, сегодня ночью рванула АЭС в Японии?

Скоков закашлялся дымом.

– Правда, что ли? Сильно рванула, как Чернобыль?

– Насчет Чернобыля не скажу, но авария сильная, радиация превышена в двадцать раз. Так что, не говори гоп, пока не перепрыгнешь.

– У нас же нет ядерных реакторов, чего нам волноваться.

– Еще как есть, причем прямо тут, в Москве.

– Не знал. Ну и ладно. Нужно о себе думать.

– Ты прав.

– У нас сегодня футбол с «А» классом. Придете поболеть?

Ларин вспомнил плакат, висящий на первом этаже фойе школы, на нем кособокий футболист, неестественно задравший худую ногу, явно промахивается по зеленому мячу, сидящие на трибунах болельщики все как один подняли тощие руки, на их лицах растянулись неестественные улыбки от уха до уха, символизирующие, по замыслу художника, торжество здорового образа жизни.

Рисовал кто-то из «А» класса, потому что команда справа, именуемая большим черным «10Б» над хилыми воротами, выглядела как жалкая кучка идиотов, рассеянных по полю в хаотичном порядке, левая же команда представляла собой стройный ряд игроков, стоящих каждый на своем месте, – так обычно рисует тренер расстановку в игровом плане.

И неважно, что единственным, кто имел прямое отношение к профессиональному футболу в школе – был отец Андрея Хвороста из 10-Б, а, следовательно, и сам Андрей.

– Они вас разорвут на мелкие сочные кусочки и сожрут, – сказал Ларин. – Не обижайся. Там же этот, как его… Житко у них.

– Ага. Житко. А чем мы хуже? – Скоков подумал про две тысячи, которые поставил на игру. Отступать было поздно.

– Ничем не хуже. Это примерно, как Уазик ничем не хуже танка Т-90. И тот и тот ездит. Уазик, я подозреваю, даже более комфортабельный.

– Так, вы придете?

– Во сколько матч?

– В четыре дня на школьном стадионе. Много кто обещал прийти.

– Да? Например, Савельева?

Скоков вспыхнул. Даже в темноте его лицо покраснело, он поспешил отвернуться. Неужели Ларин такой наблюдательный или же это он своим поведением так себя выдает? Если заметил Ларин, значит, и все остальные в классе.

– Может, и Савельева. А что тут такого?

– Я только за, хорошая девочка. Похоже, единственная в параллельном классе, кто не курит. Не знаю, как тебе удалось ее зацепить, но… конкуренты у тебя серьезные. Слишком серьез…

Вдруг где-то внизу, на первом этаже школы что-то лопнуло, звук был похож на взорвавшуюся лампочку, тотчас гудение прекратилось, экран учительского компьютера погас.

– Черт, – выругался Ларин.

– Что такое?

– Электричество отрубилось! Быстрее закрывай окна, держи ключ, закройся изнутри и сиди тут.

– Это еще зачем?

– Если электричество вырубилось во всей школе, сейчас приедет охрана, проверить, все ли нормально. У них срабатывает сигнализация. А я пойду проверю пробки.

Скоков быстро закрыл окна.

– Нет, я один тут не буду сидеть, пойдемте вместе.

Ларин посмотрел на него.

– Ладно, идем.

Они спустились на первый этаж. Прошли в левый рукав школы, туда, где за поворотом вестибюля был вход в подвал. Ларин открыл его ключом, который так и лежал в кармане пиджака после того, как он нацепил на счетчик магниты.

Если они будут и дальше выбивать, придется соединить напрямую, – подумал он, подсвечивая телефоном. С пробками, которые ровными рядами располагались над счетчиком, было все нормально. По крайней мере, с виду.

– А черт! – вскрикнул он. – С утра же Комарова предупреждала физика в учительской, чтобы опыты с оборудованием не ставил, могут быть перебои в электричестве, она сказала, если по его вине хоть что-то сгорит, будет покупать из собственного кармана. Как я мог забыть?

Входная дверь затряслась от сильного стука. Глухой пружинистый звук разносился по всему объему пустой школы, приобретая устрашающие оттенки.

Скоков инстинктивно шагнул вглубь темноты.

– Стой там и не высовывайся. А еще лучше – спустись пока в подвал.

– Ага, а вдруг там крысы? Сами туда спускайтесь.

Стук повторился. Кажется, он стал сильнее и злее.

– Открывай, полиция! – услышали они голос, не предвещавший ничего хорошего.

– Ладно, – прошептал Скоков, – я лучше спущусь.

Ларин вышел из технического помещения и побежал по коридору.

Ключ лязгнул в замке, дверь открылась, в лицо ему тут же ударил ослепительный свет фонаря, отчего Ларин зажмурился, инстинктивно вскинув руку.

– Руки, – скомандовал невидимый голос. – Не дергайся. Ты кто?

– Сторож, – сказал Ларин.

– Сторож? Документы есть?

Ларин кивнул.

– Давай, че стоишь?

Ларин опустил руку во внутренний карман пиджака, достал оттуда паспорт, протянул его прямо перед собой.

– Один тут?

– Да.

Ларин подумал, что Скокову вполне может прийти мысль подойти сейчас сзади, чтобы высказать умную мысль.

– Сигналка сработала, в курсе?

– Да, у нас объявление было утром, ожидаются перебои с электричеством.

– Понятно.

Полицейский вернул ему паспорт, перевел луч фонаря чуть вбок, вглубь темного фойе. Позади первого сотрудника Ларин увидел второго, с автоматом и собакой, овчарка внимательно смотрела на Ларина, будто что-то подозревала.

– Ну-ка отойди, – полицейский слегка отстранил его дубинкой, а сам прошел внутрь, водя фонарем по стенам школы. Ларин отступил и встал возле двери.

«Сиди тихо, Скоков, – умолял он мысленно. – И выруби телефон с надоедливой мелодией. Сиди тихо, как мышь в морге!»

Собака, протрусив внутрь, пошевелила черным матовым носом, остановилась посреди высокого холла, огляделась. Пару раз она с шумом втянула ноздрями школьный воздух, повернула голову в ту сторону, где сидел за углом Скоков.

И потом она… один раз гавкнула.

«Капец, – подумал Ларин. – Приплыли».

Он прекрасно знал возможности хорошо натасканной овчарки: при желании она могла найти одну купюру в сотню баксов по запаху другой даже через неделю после того, как их спрятали. По крайней мере, так делала Гресси, Виктор Бойко постоянно давился со смеху, рассказывая, и потом на деле показывая, как это происходит.

– Что там? – спросил полицейский, направив дубинку в сторону подвала.

– Ничего. Кабинеты.

– А может что-то есть? Гапон, посмотри за ним, я схожу, проверю.

– Стой смирно, не дергайся, – скомандовал сзади сотрудник, которого назвали Гапоном.

– Гром, пойдем посмотрим, – позвал собаку первый.

У Скокова похолодело внутри. Ничего страшного они пока не сделали, но полиции только дай повод.

Полицейский шел по длинному темному коридору, освещая пространство вокруг себя широким лучом. Он подходил к каждой двери и дергал за ручку. Одну за одной. Гром мягко ступал рядом, посматривая на человека. Они никуда не спешили. Куда им спешить?

– Что, попался? – сказал полицейский сзади. – Очко жим-жим? Скажи сразу, что скрываешь, все равно найдем. Чистосердечное признание облегчает понимание. – Он заржал. Его дребезжащий смех – наглый, самоуверенный, разнесся по закоулкам школы.

Ларин молчал. Какое глупое начало, – подумал он. – Если Скокова найдут, его, конечно, изобьют, а Ларину придется отказаться от работы по ночам. И вообще, от работы в школе, – понятно, его ждет неминуемое увольнение. Приводить посторонних лиц во время дежурства категорически запрещалось, это считалось еще худшим прегрешением, чем пьянство.

– Никого там нет, – сказал Ларин. – Зря теряете время.

Полицейский хмыкнул.

– Это мы сами решим, зря или не зря, понятно те…

Оглушительный лай не дал ему договорить. Темнота в той стороне, куда направились полицейский с собакой, зашевелилась, фонарь погас, потом загорелся снова, его луч дернулся и задвигался, выискивая цель. Собака бежала прямо на них, при этом она лаяла так громко, что сводчатый потолок, казалось, содрогался от этого лязгающего звука, эхо, усиленное в сто раз, било по ушам наотмашь. Черная тень скользила вдоль коридора, – едва заметная, с сумасшедшей скоростью она неслась прямо к центральному холлу.

Позади бежал первый полицейский, он орал что-то хриплым голосом, но разобрать его тираду не представлялось возможным. Выскочив в холл, мелкая проворная тень заложила крутой вираж и, увидев открытую дверь, рванулась наружу.

– Стоять! Стоять, Гром! – орал полицейский, добавляя к этому слова, которые пес, вероятно, знал так же хорошо, как и служебные команды. Потому что возле двери он резко остановился.

Его грудь вздымалась, язык вывалился из пасти, глаза горели.

– Гребаный кот, – сказал полицейский Гапону. – Сука, он унюхал там кота, представляешь?

– На хрена вам тут кот? – спросил Гапон у Ларина.

– Крыс гоняет, школа старая, полно крыс.

– Крыс? – полицейские посмотрели друг на друга.

В коридоре, откуда прибежал кот, что-то щелкнуло.

Ларин подумал, что вышел Скоков, но это сработало реле – над входом в школу загорелся свет.

Посиди еще немного, потерпи, – думал Ларин.

– Ну вот, – сказал Ларин полицейским, – дали свет. Можно зайти в учительскую, там мой контракт и документы, если интересно.

Они вновь переглянулись.

– Когда нам будет интересно, мы тебя спросим, – сказал Гапон.

– Понятно, – сказал Ларин.

– Ты что-то сказал? – спросил первый полицейский.

– Нет.

– Вот и молчи.

Они вышли из школы и остановились у входа.

– Иди открой нам калитку, а то перелазить снова неохота.

Ларин кивнул, заметив легковую полицейскую машину у ворот.

Он открыл им дверь. Они закурили, селись в уазик и уехали, собака при этом крутила головой, пытаясь отыскать причину конфуза.

На дрожащих ногах Ларин вернулся в школу, выискивая глазами Скокова, но того нигде не было видно.

– Денис, – позвал он, – выходи. Вроде бы, уехали.

Никто не отвечал.

Ларин дошел до технички, но и тут не нашел Дениса. Он включил свет, крикнул в темноту спускающейся в подвал лестницы.

– Денис, ты там? Они уехали. Можно выходить.

Откуда-то снизу, издалека, послышались шаги. Они медленно приближались.

– Уехали? – наконец, услышал он взволнованный голос Скокова. – Что-то я струхнул, когда он пошел прямо на меня.

– Так ты его видел?

– Я подглядывал через щелку.

– Ты и собаку видел, значит.

– Собаку почти не видел, но хорошо слышал, как он залаяла. Это значит, капут, она меня учуяла. Я решил не ждать, пока она откусит мне задницу и побежал вниз по лестнице – в подвал. Хорошо, что мобильник с фонариком. Там, в проходе… вы там, вообще, были хоть раз?

– Нет. Что мне там делать? Я знаю, трудовик хранит там доски и всякое барахло.

– Этот подвал идет под всей школой, оказывается. Кот спал возле входа на стуле, когда я увидел собаку, взял его и выбросил за дверь. А сам побежал вниз, в другой конец подвала.

– Это школьный кот. Я думал, где он живет, оказывается, в подвале, – сказал Ларин.

– Да, я видел, как его в столовке подкармливают, – Скоков потрогал себя за лоб. – Когда бежал, в темноте треснулся лбом о какую-то трубу со всего размаха.

Ларин посветил на его лоб мобильником.

– Ого! Да ты чуть череп себе не проломил судя по шишке.

Скоков поморщился.

– Очень боюсь собак. В детстве три раза кусали, я на автопилоте бежал, ничего не видел толком.

– Молодец, что не вышел. Я все время думал, что ты вот-вот выскочишь, и тогда…

– Конец.

– Ага, конец. Не успев начаться… Ладно, пойдем снова запустим процесс.

В шесть утра, когда Скоков спал, скрючившись возле парты на куртках, а Ларин просматривал бесконечные куски отчетов системы безопасности конторы Виктора, в повисшей тишине учительский компьютер вдруг тонко пискнул.

– Есть! Есть! – закричал Ларин. Сон сковывал его, но он не смог сдержаться.

– Что?! – Скоков вскочил, протирая глаза, зацепил локтем край парты, отчего руку пронзил острый болезненный импульс. – Черт! Что там? Полиция?!

– Мы сделали первый блок! И получили вознаграждение!

– Не может быть. – Скоков уставился на экран, внизу которого мелькали ряды цифр, значений которых он не понимал.

«Balance: 50 BTC» – Гласила самая нижняя строка.

– Адская машина! Работает, работает! – Скоков кинулся в пляс, с его лба стекали крупные капли пота, похожие в ночном свете на серебряные нити. – Сколько времени прошло?

– Шесть утра, – сказал Ларин. – Прошло семь часов.

– Сколько же это в рублях?

– Один к одному сегодня было, – ответил Ларин. – Полторы тысячи, получается примерно.

– Сорок пять в месяц. По двадцать два с половиной на брата. Ничего не делая.

Это в три раза больше моей ставки, – подумал Ларин. – Плюс зарплата сторожа.

– Я не смогу каждый день дежурить, тебе придется подменять меня, но так, чтобы никто ничего не пронюхал.

– Я справлюсь, вы же знаете.

– Да, но если появятся полицейские, они не поверят, что ты сторож, слишком молодо выглядишь.

– Могу усы отпустить… – Скоков потянулся. – А вы не спали? Что вы там делаете?

Ларин свернул код с экрана компьютера.

– Копаюсь в старых расчетах. Давай сворачиваться, до прихода техничек остался час.

Скоков кивнул. Он обошел компьютеры, включая у каждого монитор, потом закрыл окна, подравнял парты.

– Готово.

Ларин вписал номер счета, на который зачислились заработанные деньги. Тут же в классе воцарилась тишина. Он нажал несколько клавиш. Все компьютеры одновременно отключились с протяжным вздохом.

Оглядев класс, Ларин закрыл дверь на ключ, потом подергал ручку.

– Все. Беги домой. Через час и я. А в восемь тридцать чтобы был как штык.

Скоков кивнул, но уже знал, что в школу не пойдет. После обеда предстоял важный футбольный матч, а он очень хотел выспаться и прийти в себя после бессонной ночи.

Выпустив Дениса, Ларин прилег на жесткий, бугрящийся диван в учительской. Его глаза закрылись сами собой. Явь, сдобренная бесконечным движением цифр на экранах мониторов, слилась со сном, он уже не понимал, где он, что делает и куда идет.

Проснулся он оттого, что его трясла чья-то костлявая рука. Открыв глаза, Ларин сразу не понял, где находится – высокий потолок, шкафы, незнакомая обстановка, на стенах флаги, вымпелы, грамоты…

– Просыпайтесь, просыпайтесь, – громким раздраженным голосом твердила старуха со шваброй в руках. – Скоро придут учителя и им не понравится, что вы тут лежите на их диване.

– Как вы сюда попали?

Старуха замерла, бросив на него быстрый взгляд, – пьян? Вроде не пахнет.

– Вы мне сами открыли час назад, сказали, что еще подремлете немного.

Ларин сел на диване, пытаясь открыть глаза. К третьему уроку, – подумал он, я должен быть как космонавт перед запуском на орбиту: выбрит, свеж и трезв.

Глава 30

Дэйв решил не писать брату, что случилось в ночь с четверга на пятницу в массажном салоне с маленькой розовой вывеской. Он теперь вообще сомневался, был ли это массажный салон или же что-то другое. В чем же ему поневоле пришлось поучаствовать? Что это было? Обряд посвящения в тайную организацию? Крещение члена криптовалютной секты? Или, не дай бог, способ подчинения, – что теперь стоило шантажировать его, обещая выдать видеозапись полиции или американским властям.

Последний вариант казался ему наиболее вероятным, хотя именно о нем он не думал вчера вообще. Представленных доказательств на экране огромного смартфона вполне хватило, чтобы убедить его в реальной опасности, исходящей от человека в синих джинсах и черной майке под спортивным пиджаком: судя по чату, он хотел его убить прямо на выходе из салона, может, чуть поодаль, словно розового разгоряченного поросенка.

Почему я им поверил? – подумал Дэйв.

Он сидел в номере отеля «Митцуи Гарден Гинза Премьер» на шестнадцатом этаже.

Часы показывали восемь пятьдесят три утра, значит, в Нью-Йорке еще вчерашний день, восемнадцать пятьдесят три. Джек наверняка сидит перед ноутбуком и ждет его указаний. И что он мог ему сказать? Правду?

Дэйв никогда ничего не скрывал от брата. Ни то что он целовался с его девушкой Лиззи Томпсон на выпускном балу (она их просто перепутала, а Дэйв не смог отказать), ни то что однажды он написал брату некролог, в котором высказал все, что о нем думает (это случилось после того, как Джек просадил в Лас-Вегасе сто тысяч долларов, которые они хотели инвестировать в нефтяные вышки в Техасе), ни, собственно, потерю того самого злополучного ноутбука, который увели из-за его, Дэйва, невнимательности.

Эта невнимательность, а точнее, самая настоящая бестолковость, вызванная излишним влечением к смазливым особам, стоила многих миллиардов долларов, так что Джек имел полное право обижаться, если не сказать сильнее – заказать непутевого братца самому дорогостоящему киллеру в Америке Греку Монтенегро, парню с мексиканскими корнями, одно упоминание имени которого в определенных кругах считалось оплаченной путевкой в Аид3.

Кстати говоря, Дэйв знал, что их с Джеком часто считали геями, пикантность паре придавало сходство до уровня смешения – различить их порой было невозможно.

С одной стороны, принадлежность к меньшинствам частенько открывала такие двери, которые иначе вовсе не открывались, с другой – постоянные намеки, «каково им», «наверное, вы везунчики» – сильно напрягали, никто попросту не верил, что братья придерживаются старых добрых пуританских взглядов. К тридцати пяти годам ни один, ни второй так и не обзавелись половинками, что еще более усиливало слухи.

Кумико… гейша из массажного салона… или кто она на самом деле? – взволновала его, как никто до нее. Возможно, причиной тому являлась татуировка на все тело, он никогда не видел таких у американок, но, скорее всего, причина была глубже, в ее спокойной твердости, граничащей с холодом, и одновременно, мягкостью, заставляющей вспомнить давно позабытый романтический трепет.

Когда она разлила благоухающий чай в три крохотные кружки, Дэйв вопросительно посмотрел – зачем, ведь нас только двое? Он, конечно, ничего не сказал, потому что в ту же секунду, когда он хотел задать этот вопрос, раздвижная дверь неслышно отворилась и в комнату вошел Кабаяши.

Он был в национальном японском халате, какие Дэйв видел только в фильмах Акиры Куросавы на могущественных самураях.

Кумико поклонилась, Дэйв вскочил и протянул руку. Он понятия не имел, что ему делать, тело сотрясал легкий озноб.

Кабаяши сел подле стола для чайных церемоний, скрестив ноги.

– Полагаю, Дэйв-сан остался доволен сеансом массажа? – спросил он как ни в чем ни бывало. – Это чай с предгорий Фудзи избавит тело и разум от излишних волнений, выпейте, Дэйв-сан.

Дэйв не стал спорить. Чего было ему сейчас хотелось, это стаканчик Джонни Уокера, а лучше – два. Но, похоже, здесь ценили здоровый образ жизни, здоровую психику и здоровые выяснения отношений. По-самурайски, коротко и ясно.

Дэйв сделал глоток чая. Вряд ли там в кружке с головой красного дракона на донышке было больше глотков, чем пальцев на одной его руке; когда дрожь под действием теплой ароматной волны из центра его тела разгладилась, он опрокинул кружку в рот целиком.

– Отличный чай, – сказал он Кумико. – Спасибо. Массаж незабываемый.

Кумико вновь наполнила его кружку из заварника. Ее тонкие пальцы так изящно держали изгибающуюся ручку, что Дэйв невольно засмотрелся.

– И… теперь нет причин для беспокойства, – сказал Кабаяши. Потом он продолжил: – Покойный Накано Кадзума говорил, что смысл чайной церемонии в том, чтобы очистить шесть чувств. Для глаз есть висящие свитки и цветочные композиции. Для носа есть благовония. Для ушей – звуки кипящей воды. Для рта – вкус чая. А для рук и ног – правильность формы. Когда пять чувств таким образом очищены, ум очищается сам по себе. Чайная церемония проясняет мысли, когда они затуманились.

Дэйв посмотрел на Кабаяши. Что он имел в виду? Японцев порой трудно понять, особенно когда они начинают говорить аллегориями. Там, где американец сказал бы прямо в лоб, японец обойдет тройным кружным путем.

Дэйв не знал, что сказать. Он сидел с прямой спиной, точно ему в позвоночник вогнали железный лом, пил чай и спокойствие разливалось по телу. Получилось так, как должно быть, – подумал он. – Если эти люди, не имеет значения, кто они, обычные бизнесмены, самураи или даже якудза, предупредили его, значит, на то воля божья. Значит, он и его жизнь для них важнее, чем он мог предполагать, отправляясь в перелет вокруг половины земного шара.

Сидя за чайным столиком, Дэйв так и не решился спросить, что случилось с тем парнем в спортивном пиджаке. Ведь не лежит же он там до сих пор! Когда они покидали салон, он заставил себя взглянуть влево, туда, где теплый свет из витрины антикварного салона касался тротуарной плитки, которая, если внимательно присмотреться, была там чуть темнее. Тело пропало, так же, как и пьянчуга, сосавший пиво из горлышка бутылки на противоположной стороне.

Дэйв встряхнул головой, потом посмотрел на складной веер, лежащий справа от ноутбука. Кумико вложила веер ему в руку, когда Кабаяши встал, чтобы уходить и на мгновение отвернулся, Дэйв едва успел спрятать его в складках куртки.

«Вечно прекрасная», – прочитал он перевод имени «Кумико» с японского. С этим трудно было не согласиться.