Тэмуджин. Книга 4 Гатапов Алексей

XX

Наутро киятские нойоны с небольшими подарками – выделанными лисьими и беличьими шкурками – добытыми еще на прошлогодней охоте, взяв с собой Сача Беки и Унгура, отправились через сопку в тайчиутский курень. Везли они еще большой бурдюк крепко выгнанной арзы – ублажить норовистого нойона.

Ехали на свежих лошадях крупной размашистой рысью, сбившись плотной толпой. С юга поддувал ветерок, посвистывал в сухой траве, относя хвосты лошадей в сторону, куда волнистыми рядами сгибались и белесые стебли ковыля.

– Говорить буду я один, – на скаку оглядываясь на братьев, заранее предупреждал Алтан, – а вы только поддакивайте, нечего перед ним лишний гомон поднимать.

– Ладно уж, ты любого черта заговоришь, это все знают, – похохатывал Бури Бухэ. – Только ты не юли перед ним, а твердо требуй все, что он обещал.

– Буду юлить, если надо будет! – вскрикнул Алтан, повернув на него озлобленный взгляд. – Я лучше знаю, как с ним разговаривать, а вот ты можешь все дело испортить, если будешь вмешиваться… А может быть, – он придержал коня, переводя его на шаг, а затем и остановил его, – ты останешься, не поедешь с нами?

– Почему это я не поеду? – возмущенно расширил глаза тот.

– Я вижу, ты и на самом деле всю нашу задумку испортить можешь. Лучше будет, если останешься.

– Ладно, ладно, я буду молчать, – Бури Бухэ испуганно отмахнулся от него, – сам разговаривай с этим тарбаганом.

Недоверчиво оглядев его, Алтан молча тронул коня.

Таргудай на этот раз был трезвый и встретил их неприветливо. Подбрасывая в огонь куски аргала, он раздраженно взглянул на вошедших. Увидев киятов, молча оглядел их, перевел взгляд на огонь.

Гости приложили руки к груди, поклонились.

– Хорошо ли живете, дядя Таргудай?

– Что спрашиваете, разве не знаете, как я сейчас живу? – рассердился было хозяин, однако, сдержав себя (и так многие разбежались от него, надо было хотя бы этих удержать возле себя), он примирительно сказал: – Ладно, рассаживайтесь да говорите, что нового у вас.

Алтан сел поближе, за ним пристроились Даритай, Бури Бухэ и подальше – молодые. Алтан взял из рук Даритая переметную суму, достал из нее шкурки и с поклоном подал хозяину:

– Это от нас вам подарок. Времена сейчас небогатые, поэтому простите за скромность, придет изобилие, тогда и будут приличные подношения…

Таргудай принял шкурки, смягчаясь лицом, снисходительно кивнул. Отложил их в сторону и, оттаивая лицом, произнес:

– Ладно, племянники, уважили. Давно я не вижу благодарности от людей, так хоть вы немного облегчили мою душу…

– А это, – следом Алтан достал бурдюк с арзой, – наш гостинец вам.

– Ну, – глаза Таргудая блеснули жадными огоньками, лицо дрогнуло в сухой улыбке. – Я уж забыл, когда меня угощали, все больше я сам наливал тем, кто приходил ко мне. Давай, давай, наливай своего вина, а вы, молодые, достаньте-ка там чаши, вон, на полке стоят, видите?.. Эй, кто там есть! – крикнул он в сторону двери.

В юрту тут же поспешно вошла юная рабыня, лет двенадцати, и смотрела на хозяина испуганным взглядом; на лице ее словно навек застыла мольба о пощаде.

– Ладно, не трясись, сегодня я не сержусь, – сказал ей Таргудай. – Видишь, ко мне приехали родственники, а ты скажи там, чтобы принесли нам что пожевать, а потом пусть режут овцу, несут печень, почки, пусть варят мясо.

Та с облегчением на лице закланялась и, пятясь худым, девичьим задом, скрылась за пологом.

– Ну, выпьем пока по одной, – поторопил он Алтана, – наливай.

Выпив, понемногу разговорились.

– Все порушилось, перевернулось вверх дном, – негодующим голосом говорил Таргудай. – А что творит этот ваш племянник? Ладно, я сдержался перед ним, потому что не захотел войны между борджигинами, отдал ему все. Но он ведь и вас ограбил, родных своих дядей – что это такое? А разве я не говорил раньше, не предупреждал вас всех? Еще тогда, когда он убил сводного брата, я поймал его и сказал, что этого парня надо держать на привязи, разве не так?..

– Говорили, говорили, вы очень мудро предвидели все, – поддакивал ему Даритай и причитал: – Эх, что теперь делать, надо нам сейчас друг друга поддерживать, помогать, тогда и будет все хорошо.

– А что, мало кому я помогал? – Таргудай выпучил глаза, лающим голосом загремел на всю юрту: – Почти все, кому я помогал, кого защищал, оказались лжецами и обманщиками, бросили меня в трудное время… Только вы да еще немногие остались верны. Но я запомню вашу верность, жалко, что раньше не знал, что вы честные люди, я вас потом отблагодарю, я вас всех богатыми сделаю…

В юрту вошли двое служанок, занесли блюда с вареной сметаной, сырой печенью и почками, нарезанными тонкими слоями.

– Выпьем еще, – оживился Таргудай, – наливай дополна, что-то давно я не пил с хорошими людьми… все остальные лжецами оказались.

Выпили, и тут Алтан заговорил ровным, почтительным голосом:

– Дядя Таргудай, время сейчас смутное, беспокойное, не знаешь, что будет завтра, какая еще беда придет, вот мы и приехали к вам поговорить обо всем, договориться, как дальше будем жить.

– Ну… – благодушное лицо Таргудая отвердело, почуяв непростой разговор, он приготовился слушать. – Говори, что хочешь сказать.

– Мы будем с вами до конца, что бы ни случилось. – Алтан честными глазами смотрел на него. – Мы докажем вам, что мы верные люди. Но мы просим дать нам то, что вы, дядя Таргудай, так щедро обещали нам в начале прошлой зимы: мне пятьсот моих старых айлов, им – он кивнул в сторону Даритая и Бури Бухэ, – по триста, а племянникам нашим – одному пятьдесят, другому семьдесят айлов из бывших подданных Ехэ-Цэрэна и Хутугты. Мы ведь просим свое, родовое, вы поймите нас, и тогда мы вам будем благодарны и верны…

Алтан говорил смиренно и почтительно, и нельзя было ни к чему придраться, однако Таргудай ясно уловил в его словах скрытую угрозу: «Отдай, иначе мы уйдем от тебя, и тогда мы – злейшие враги».

Таргудай усмехнулся, разочарованно оглядев их, однако промолчал, приберегая слова. Опустив взгляд в очаг, он долго раздумывал.

– А что, – неуверенно спросил он, – разве нельзя хотя бы до весны подождать? К чему такая спешка?

– Уже год прошел, – проворчал Бури Бухэ, не глядя ни на кого. – До каких пор еще ждать?

Алтан твердо посмотрел на Таргудая:

– Время сейчас такое, что никто из нас не знает, будем завтра живы или нет, а дело лучше сделать сейчас же, раз было принято решение и оглашено перед всеми. Люди ведь все помнят. Отдадите, тогда все скажут: Таргудай-нойон и в трудную пору не забывает своих слов, лучше с таким человеком жить, чем ни с кем, и тогда многие еще вернутся к вам. Ну, а мы никогда не покинем вас, вместе будем переживать трудное время.

– Ладно, – сдался тот, – получите все сейчас. Эй, зайди сюда! – крикнул он в сторону двери, и тут же вошла юная служанка. – Скажи, чтобы позвали Унэгэна.

Та, согнувшись, вышла.

– А ты наливай! – бросил он Алтану. – Выпьем еще… Вот, все запомните мою доброту… По полной, по полной наливай, вот так. Ну, выпьем.

Унэгэн пришел скоро, с бесстрастным лицом поклонился и, выжидающе глядя, стал у двери.

– Садись с нами. – Таргудай, тяжело дыша, уже нетрезво смотрел на него. – Сейчас выпьешь с нами, а потом поедешь с нукерами в восточные курени. Пересчитаешь те айлы, которые пришли к нам от них. – Он кивнул головой на киятов. – Отсчитаешь пятьсот семей от улуса Алтана, по триста от Бури Бухэ и Даритая. Потом от бывшего улуса Ехэ-Цэрэна отсчитаешь семьдесят семей, от улуса Хутугты – пятьдесят. Огласишь им мой приказ: возвращаться к старым хозяевам, к своим киятским нойонам.

Унэгэн, тая великое изумление на лице, настороженно помалкивал. Он колебался, видя, что хозяин пьян, зная его переменчивый нрав. Да и не помнил он такого, чтобы Таргудай добром отдавал то, что однажды попало ему в руки, даже если и обещал. А обещать он мог сколько вздумается. Недавнее же вынужденное возвращение Тэмуджину его поголовья и подданных должно было только усилить врожденную скупость Таргудая. Поэтому он недоверчиво посматривал на своего нойона.

Помедлив, он осторожно спросил:

– Не передумаете ли потом, Таргудай-нойон? Это ведь не десять и не двадцать айлов, да и скот при них…

– Ты что, еще за меня будешь думать? Мое слово передумывать? Да для меня это – тьфу! Вы не знаете, какое богатство у меня спрятано в горах, зарыто в земле! Пройдет эта смута, я себе все восстановлю, и табуны, и стада! А у кого много стад, у того и много подданных, мы еще посмотрим, чей будет верх. Вот выпей и делай то, что я сказал!

Выпили, и Унэгэн тут же встал, низко поклонившись, скрылся за пологом.

– А вы запомните! – Таргудай зло уставился на киятов. – Запомните, как я справедливо поступаю с верными людьми. Ну, что молчите, хороший я вам дядя или нет?

– Да, дядя Таргудай, вы очень, очень хороший человек, – сдерживая ликование на лицах, закивали те, – и мы всегда будем вам благодарны.

– Будете со мной неотступно?

– Будем, дядя Таргудай.

– Ну, вот и будьте со мной всегда… Ну, я что-то устал, вы идите, а я отдохну.

Киятские нойоны встали и, кланяясь, по одному выскользнули наружу.

XXI

На другой день ровно тысяча двести двадцать семьей киятских воинов, большинство которых четыре года тому назад, после смерти Есугея и Тодоена, ушли к тайчиутам, возвратились назад, к прежним хозяевам.

В ту же ночь пополнившийся киятский курень снялся с обжитого места на берегу Барха и стремительно двинулся по следу ушедших недавно от них джелаиров.

Рысью шли перемешанные стада и табуны, нещадно махали плетьми гнавшие их табунщики, оглашая округу отчаянным криком, будто убегали они от вражеской погони. Скот уставал от непрерывной скачки, шел из последних сил, обессилевших телят и жеребят бросали в пути.

Без отдыха киятские улусы покрыли расстояние между Ононом и Керуленом и поздним вечером третьего дня стали у речки Абарга, на восточной границе улуса Джамухи.

Наутро, еще в темноте, оставив кочевье в пустынной степи и расставив войска вокруг, Алтан, Бури Бухэ и Даритай заседлали свежих лошадей и, взяв такие же скромные подарки, что недавно возили к Таргудаю, поскакали в курень Джамухи и Тэмуджина. Они по слухам знали, где находится ставка молодых нойонов, и рысили, держа в виду далекие тальники по берегам Керулена.

Когда солнце поднялось над восточными холмами, они перевалили через склон сопки и увидели перед собой огромный, не меньше тайчиутской ставки в прежние лучшие годы, с плотно стоящими по внешнему кругу юртами, боевой курень. В середине виднелись два крупных айла с большими белыми юртами.

Шагом спускаясь в низину, они внимательно всматривались, гадая, какой из айлов принадлежит Джамухе.

– Хорошо бы прямо к нему попасть, – промолвил Даритай. – Что-то не очень охота сейчас встречаться с Тэмуджином, да и с Оэлун.

– А какое им до нас дело, – простодушно пробурчал Бури Бухэ. – Мы едем в гости к Джамухе, что тут такого.

– Никакого понимания у тебя нет! – неприязненно покосился на него Даритай. – Как бы там ни было, а Тэмуджин человек нашей кости.

– Ну и что? – простодушно пожал тот плечами. – И что они нам скажут, зачем вы к Джамухе приехали, что ли?

– Нехорошо будет, если встретимся с ними и проедем мимо, направимся к другому, – объяснял ему Даритай.

– Заедем с восточной стороны, – не слушая их, сказал Алтан и тронул рысью. Братья последовали за ним.

У крайних юрт встретили молодого всадника с мотком волосяной веревки на плече, выезжающего в степь.

– Как проехать к айлу Джамухи? – спросил его Алтан.

Тот с любопытством оглядел их.

– Доедете до середины куреня, увидите белые юрты. Те, что с восточной стороны, – Джамухи-нойона.

– А он сейчас дома?

– Должен быть дома, утром я видел его.

Миновали внешний ряд и продвигались молча, короткими кивками здороваясь с встречными мужчинами. Несколько женщин уступили им дорогу, вежливо кланяясь.

У третьей юрты конь под Даритаем споткнулся, тот, обозлившись, дважды вытянул его витой плетью, крепко придерживая поводьями. Конь заплясал, боком отходя в сторону, зло кося покрасневшими глазами.

– Что это за кони у тебя, все время запинаются! – недовольно пробурчал ехавший рядом Бури Бухэ. – Что, не можешь себе приличных заседлать?

– Тебе-то что за дело? – огрызнулся Даритай. – Мои кони и моя забота.

– Нет уж, это не только твоя забота! – заспорил с ним Бури Бухэ. – Потому что из-за твоих коней все дело испортиться может. В прошлый раз, когда мы ездили к бугунодам, твой рыжий тоже запинался, потому мы и не смогли договориться с ними. Это плохая примета, не знаешь, что ли? Держись-ка лучше позади, а то и на этот раз ничего у нас не выйдет…

– Эй, вы что, место нашли тут спорить? – недовольно оглянулся на них Алтан. – Замолчите оба.

Даритай прошипел что-то под нос; Бури Бухэ, презрительно усмехаясь чему-то, посматривал по сторонам.

Въехали в айл, спешились у коновязи. У двери юрты стоял воин охраны с коротким, добела отточенным ножевидным копьем в руке, с чжурчженской саблей в берестяных ножнах. Высоко держа голову в кожаном шлеме, он косоватым, независимым взглядом посматривал на них.

– Смотрите-ка, и этот не хочет уступать Таргудаю, охрану у двери ставит, – усмехнулся Бури Бухэ.

– Тихо ты… – шепнул Алтан и, напустив на лицо беспечный, самодовольный вид, обратился к воину: – Доложи, что приехали киятские нойоны.

Воин просунул голову под полог, что-то сказал. Помедлив, он шагнул в сторону. Тут же за ним показалась мать Джамухи, старшая сестра погибшего Ехэ-Цэрэна. Красивая, стройная прежде сестрица Хуриган, теперь же заметно постаревшая, с сетью морщин на лице, выйдя из-под полога, прикрываясь от поднимающегося солнца, всматривалась в них.

– Откуда вы, мои младшие братья? – громко воскликнула она и с увлажнившимися глазами, с радостной улыбкой торопливо прошагала к ним, по очереди обняла всех. – Как вы оказались в этих краях? Или меня проведать приехали?

– И тебя проведать, – говорил Алтан, оглядывая ее с ног до головы. – И заодно с сыном твоим поговорить.

– Ну, проходите в юрту, наверно, устали с дороги.

Братья, незаметно переглядываясь, пошли за ней.

– Джамуха с утра ушел на реку, рыбу половить захотел, – говорила Хуриган, усаживая их справа от хоймора, наливая в китайские крашеные чаши пенистый айраг. – Сейчас его позовут. Ну, расскажите, как вы там, на Ононе поживаете, все ли у вас благополучно? Нет ли смуты опять или драки между вами? Здесь ведь всякое про вас рассказывают, не знаешь, чему верить.

– Если правду сказать, хорошего у нас мало, – покачал головой Алтан. Отпив половину и поставив чашу на стол, он печальным голосом стал рассказывать: – Роды все поразбрелись кто куда, нет теперь там ни старших, ни младших. Никто не знает, что будет завтра, откуда ждать беды. И мы снялись со своими улусами, ушли от Таргудая. Мы окончательно порвали с ним, потому что он отобрал все владение наших братьев – и твоего младшего брата, Ехэ-Цэрэна, и Хутугты, а до этого и наше захватил. Нам надоело все это, мы забрали все, что смогли, бросили его и пришли к вам. Обратного пути у нас нет, только если Джамуха нас примет…

– Примет! – решительно сказала Хуриган. – Как это племянник не примет своих дядей. Если что, я его заставлю. А вы хорошо сделали, что бросили этого Таргудая и пришли к нам. И что это за человек такой, сколько беды натворил, не нужно было вам с ним связываться. Но теперь будете вместе со своими племянниками, и Тэмуджин здесь с отцовским улусом, все правильно, так и должно было произойти. Не иначе это предки свели вас всех в один круг…

Скоро пришел Джамуха. Быстро нырнув под пологом в юрту, он обвел глазами гостей и, по-видимому, еще не зная, как при них себя вести, прошел на хоймор, сел на свое место. Поздоровавшись, вытирая руки в блестящей рыбьей чешуе о полу косульей рубахи, взглянул на мать. Та подала ему чашу с айрагом.

Приняв и отпив, он осторожно поставил чашу на стол и, кашлянув, укрепляя голос, спросил:

– Давно мы с вами не виделись, мои нагаса[5], а что же вас привело ко мне?

Алтан, почтительно глядя на молодого хозяина, сказал:

– Джамуха-зээ[6], мы твои нагаса, по древнему обычаю – самые близкие тебе люди. Сейчас нас нужда прижала так, что деваться нам больше некуда. Прими нас или прогони… Но будем говорить открыто, мы слышали, что с отцовскими братьями у тебя не очень заладились отношения. А если примешь нас, мы будем самые верные твои друзья, во всем будем с тобой едины. Вот твоя мать, наша сестра, в детстве нас с ней, бывало, из одной чашки кормили, одним одеялом укрывали, мы выросли на глазах друг у друга. Мы ее и замуж за твоего отца провожали. И вот, когда наступило смутное время, мы решили, что нам лучше держаться со своими людьми, с теми, кто близок по крови, на кого можно надеяться… Мы были очень рады, когда узнали, что вы с Тэмуджином усилились и вместе с кереитским ханом разгромили меркитов. И как мы узнали, что вы расположились здесь, так и подумали, что неплохо бы и нам присоединиться к вам. А нам ведь многого и не надо, пристроимся где-нибудь рядом, зато в нужное время пригодимся. Надежные люди тебе нужны будут, сейчас ведь положение всюду шаткое. А вернее нас, братьев своей матери, каких еще найдешь людей?

Джамуха с первых слов Алтана начал понимать, что удача сама пришла к нему в руки. «Вот оно, наконец-то, сбывается! – радостно озарилось у него в голове. – И ко мне начинают приходить люди, просятся целыми улусами – и не кто-нибудь, а прославленные в прошлом кият-борджигины, первые рядом с тайчиутами люди».

Все минувшие дни, начиная с последнего разговора с керуленскими вождями, когда те обещали его поддержать, он упорно обдумывал одну и ту же мысль: как бы он смог стать большим властителем, предводителем многих родов. На анду Тэмуджина теперь он втайне, в глубине своей мятежной души смотрел как на соперника, способного захватить все, что могло бы принадлежать ему самому. Он думал над тем, как обойти, стать выше и поставить его перед необходимостью примириться с его, Джамухи, величием.

«Может быть, мы с ним еще как-нибудь поладим, договоримся, – неопределенные проносились в голове мысли. – Главное, лишь бы он не мешал мне, а там пусть живет со своим улусом».

Его неприятно задела новость о том, что Тэмуджин один, без него пошел на Таргудая и возвратил старый долг и что к нему добровольно перешли захваченные киятами джелаиры. Это вновь возвышало анду над ним и говорило о том, что имя Тэмуджина укрепляется, обретает славу в племени. За джелаирами могли прийти и другие роды, тогда Тэмуджину стало бы недалеко и до ханского трона. Но сейчас, когда киятские нойоны, родные дядья анды, попросились к нему, все выходило наоборот. Это принижало Тэмуджина и возвышало Джамуху.

Джамуха перед киятскими нойонами старательно удерживал на лице равнодушный вид, словно ему все это было безразлично.

Помедлив, он спросил:

– Ну, а почему не идете к Тэмуджину? Он ведь с вами одной кости.

Алтан смиренно покачал головой.

– Тэмуджин, слов нет, будет хорошим нойоном, – раздумчиво выбирая слова, сказал он. – И отважен, и удачлив. Мы рады, что он вернул от Таргудая отцовское наследство – так и должно быть. Но нравом он весь в отца, ты это должен знать, он как необъезженный жеребец, иногда не знаешь, как с ним и разговаривать. Мы посоветовались между собой, обдумали и выбрали из вас двоих тебя. Да ведь большая ли разница, живете вы вместе, дружно, так и будем все вместе, но жить мы хотим под твоим крылом. В будущем мы хотим тебя видеть своим старшим нойоном.

Ответ его окончательно удовлетворил Джамуху, он довольно покачал головой.

– Ну что ж, давайте жить вместе. А сколько у вас людей, скота?

– Войска у нас: моих две тысячи триста, да у них по шестьсот-семьсот всадников. Общего скота: лошадей четыре с половиной тысячи голов, коров полторы тысячи, а овец да коз мы бросили.

«Три с половиной тысячи воинов! Это немалый кусок, не какие-то несколько сотен…» – Джамуха невольно сравнивал это количество с числом тех джелаиров и борджигинских юношей, которые недавно пришли к Тэмуджину, и, уже с трудом сдерживая свое ликование, осведомился:

– А где вы сейчас встали?

– На речке Абарга, у большого озера, – сказал Даритай.

– Хорошо. – Джамуха подумал. – Те земли до сих пор пустовали, там и стойте пока, а дальше видно будет. С восточной стороны будут мои дядья, а с этой – мои курени. И никакой Таргудай вас не тронет, вот вам мое слово.

XXII

К вечеру, после хорошего угощения отпустив киятских нойонов, Джамуха пошел к Тэмуджину. Он снова был навеселе. Хотя и давал себе слово пить только по празднествам и тайлаганам, на этот раз он счел нужным выпить с новыми подданными и поговорить с ними по душам, чтобы поближе узнать их.

К Тэмуджину он шел, желая сразу же устранить недомолвки между ними (он был уверен, что анде уже донесли о приезде киятов, и подозревал, что ему не понравится то, что дядья пришли не к нему, а к племяннику по матери).

«Он должен смириться с этим! – осмелев от выпитого, мысленно доказывал себе Джамуха. – Ведь пришедшие к нему джелаиры – люди керуленские, а анда принял их, когда им приличнее было бы жить под моей рукой. Потому и он не может быть против того, что эти пришли ко мне…»

Тэмуджин был у себя в большой юрте, разговаривал о чем-то с матерью Оэлун и Бортэ. «Наверно, приезд дядей-киятов обсуждают, – догадался Джамуха. – О чем больше им сейчас говорить?».

Анда пригласил его к очагу, а Оэлун с Бортэ наскоро собрались и ушли в другую юрту.

– Живем рядом, а в последнее время даже и не видимся, – присаживаясь, Джамуха с шутливой улыбкой укорил анду. – Ты мне ведь даже не сказал о том, что идешь в поход на Таргудая, пригнал уйму скота, людей, а я от чужих людей узнаю, что у тебя пять или шесть новых куреней стоят вверх по реке.

– У тебя своих забот хватает, со своими дядьями споры, к чему мне было втягивать тебя в счеты со своим дядей Таргудаем? Я лишь забрал у него отцовские владения, стоит ли об этом лишний раз говорить.

– Заодно и джелаирский курень увел?

– Эти джелаиры еще зимой попросились ко мне.

– Зимой, когда у тебя еще и улуса не было? – Джамуха недоверчиво улыбнулся.

– Да, а ты что, не веришь мне?

– Верю, верю, анда, – Джамуха улыбчиво прижмурил глаза. – О тебе ведь по всей степи слава идет. Ну, а я вот пришел тебе сказать, что твои дядья-кияты сегодня утром приехали ко мне и попросились жить под моим знаменем.

– Знаю.

– Я согласился их принять.

– Ну и хорошо.

– И ты не против?

Тэмуджин посмотрел на него в упор.

– Анда, что-то не такой разговор идет между нами, какой должен быть между названными братьями. Помнишь, как мы с тобой три года назад поклялись быть в дружбе? И до сих пор мы помогали друг другу. Так и сейчас мы должны радоваться удаче друг друга. Пусть мои дядья живут у тебя, мне это даже лучше, чем если они будут с Таргудаем или с кем-то еще. И давай мы договоримся: какой бы из монгольских родов ни пришел к кому-то из нас, мы не будем препятствовать или что-то иметь против. Потому что мы анды и нам нет разницы, с кем из нас они будут жить. Между нами об этом не должно быть споров. Верно я говорю?

Джамуха радостно засиял белоснежными зубами, обнял Тэмуджина.

– Ты настоящий анда. Значит, договорились?

– Договорились. Между нами бывают разногласия, это честно надо признать, – по-доброму улыбнулся в ответ Тэмуджин. – Но мы не должны ворошить это, потому что породнились душой, а это главное!

– Истинное слово! – Джамуха восхищенно цокнул языком. – Давай за это выпьем. У тебя, наверно, есть что выпить за нашу дружбу?

– Найдется, – улыбнулся в ответ Тэмуджин.

Он поднялся со своего места, взял с полки деревянный домбо с архи и две медные чашки. Вернувшись, наливая, сказал:

– Сейчас мы с матерью и Бортэ говорили о кочевке на зимнее пастбище. Я думаю, что тянуть с этим нечего, надо успеть, пока есть свободное время и держится тепло. Как ты думаешь?

Они подняли чаши и выпили.

– Ты прав! – Джамуха, отдышавшись, зачерпнул ложкой творог со сметаной, закусил и, прожевывая, сказал: – Можно завтра же и сниматься. Чего ждать? Скот пока можно оставить, пусть доберет здешние травы до снегов, а сами перейдем, пока сухо. Поселим своих так же, как здесь: я с восточной стороны, ты – с западной.

– Согласен. Я сейчас же пошлю гонцов по своим куреням, чтобы готовились с утра сниматься.

– И я сделаю так же.

В течение следующего дня улусы Тэмуджина и Джамухи переместились за реку, поселившись в основном в том же порядке, что и на этой стороне. Часть войсковых куреней отошла далеко на юг и разместилась по большим озерам, оцепив широкий круг добротных пастбищ от юго-востока до запада.

На старых местах остались всего по одному тысячному куреню от обоих улусов. Они переместились поближе к середине владений и стали неподалеку от того места, где находилась главная ставка Тэмуджина и Джамухи, – выше и ниже по реке, чтобы отсюда присматривать за временно оставленными землями. Им было приказано нести пограничную службу, разъездами охраняя окраинные пастбища, не пуская на них падких на чужое соседей да разные бродячие кочевья, высматривающие, где бы поживиться на беспризорных урочищах.

Курень Тэмуджина и Джамухи, перейдя реку, отошел к востоку на четверть дня пути и обосновался в излучине, прикрывшись с востока густым тальниковым лесом, облепившим низкий берег реки. Юрты айлов в куренях заняли точно такое же расположение, что и на прежнем месте, лишь сопки вокруг стояли другие, да река теперь протекала с северной стороны.