Тэмуджин. Книга 4 Гатапов Алексей
– А от других джадаранских отрядов вестей не было?
– От каких других отрядов? – непонимающе глядя на него, переспросил тысячник.
– Я спрашиваю, от других войск никаких вестей не было? – вдруг раздражаясь и повышая голос, повторил Джамуха.
Тысячник недоуменно посмотрел на Тэмуджина, безмолвно спрашивая его, должны ли были прийти другие отряды. Тэмуджин утвердительно кивнул.
– Нет, – помедлив, сухо ответил тысячник. – Ни о каких других отрядах я ничего не слышал.
– А киятские нойоны, дядья моего анды? – продолжал расспрашивать его Джамуха.
– Их тоже не было.
«И эти вдобавок ко всем! – внутренне оторопел Тэмуджин. – Их ведь тоже немало… а они уж заявятся всем скопом, стесняться не будут…»
Переполненный клокочущим возмущением, едва сдерживая себя, он напряженно раздумывал: а не отозвать ли Джамуху в сторонку, чтобы осадить его, поставить на место и потребовать отправить лишние отряды обратно – или промолчать, сделав вид, что ничего особенного не случилось.
Напряженный и злой от возникшего затруднения, он с усилием переборол себя, чтобы не поддаться охватившим его чувствам. Наконец, успокаиваясь, решил: «Сейчас нужно промолчать, иначе будет спор, ругань – анда невоздержан на слова, – а это ни к чему хорошему не приведет и будет выглядеть глупо. И хуже всего при этом буду выглядеть я: выйдет так, что Джамуха не очень-то высоко ставит меня. Какие мы тогда с ним анды, какая это дружба? Так и откроется перед всеми наша слабость…»
Задумчиво опустив взгляд, он выжидающе молчал, пока Джамуха разговаривал с его тысячником.
Наконец тот сказал:
– Ладно, проедем к войску.
Тысячник со все еще недоуменным лицом, повернув каурого жеребца, первым тронул рысью, повел их к середине расположенных полукругом отрядов, на приготовленный для них стан. Там уже разгорался яркий огонь из смолистых сосновых сучьев. У костра хлопотали несколько молодых воинов, сбрасывали на снег подвезенные на вьючных лошадях дрова, подбрасывали их в огонь.
Тэмуджин и Джамуха спешились, передав коней нукерам, сели у огня с северной стороны. За спинами у них встали со знаменами обоих улусов Хасар и Тайчар – младший брат Джамухи.
Скоро к костру подошли Мэнлиг с Кокэчу – оказалось, что они прибыли вместе с тысячей Сагана. Оба сухо поздоровались со всеми, отчужденно покосившись на Джамуху, присели рядом с Тэмуджином.
«Недовольны тем, что Джамуха стал тобши», – отметил про себя Тэмуджин, искоса посмотрев на их лица.
Кокэчу сел на снег, задев его плечом. Они обменялись взглядами. Шаман, будто желая что-то сказать, укоризненно покачал головой. Затем перевел взгляд на огонь, протянув к нему руки, и отрешенно, задумавшись о своем, стал смотреть на пламя.
«Укоряет, что отдал верховенство, – понял его Тэмуджин и почувствовал на душе еще большую досаду. – Значит, и вправду, я допустил ошибку, Кокэчу не будет зря беспокоиться. Что ж, не знал я, что анда может оказаться таким… Ну, ладно, наверно, пройдет и это, не навечно же сохранится такое положение».
Джамуха, избегая встречаться взглядом с шаманом и его отцом, обратился к тысячнику Сухэ:
– Ну, время, кажется, у нас еще есть. Пока подойдут остальные, подкрепимся, да и, наверно, немного выпить можно. У тебя найдется, чем нас угостить?
Слово тобши – как ханский приказ. Хотя по обычаю не одобрялось питье крепкого перед охотой (винный перегар далеко разносится по лесу и отпугивает животных), хозяину куреня пришлось подчиниться. Тая на лице недовольство, он неохотно приказал нукерам привезти из куреня архи и мясо.
Позвали и остальных тысячников; те сошлись без задержки, обрадованные случаю согреться изнутри. Приветствуя всех и отдельно кланяясь тобши, они рассаживались вокруг костра, весело переговариваясь, выжидающе посматривали на нойонов.
Тэмуджин вскользь оглядел своих тысячников и, видя их беспечные лица, подумал: «Пока они ничего не знают, но скоро и им станет известно, какое количество войска выставляет Джамуха, и веселья у них поубавится. Надо будет как-то объяснить им все это…»
Молодые воины разожгли в сторонке второй костер и, наскоро порезав лошадиное мясо на куски, нанизывали на прутья, жарили над огнем.
Тэмуджин, чтобы никто не подумал, что он недоволен тем, что не стал тобши, заставлял себя держаться непринужденно, улыбался, когда все почтительно похохатывали на шутливые слова тобши, и с беззаботным лицом посматривал вокруг.
Джамуха по праву тобши первым поднял чашу.
– Ну что, у всех налито? – оглядывая круг, спросил он. – Выпьем же за удачу в охоте, как говорится, и зайцем не побрезгуем, и косуле порадуемся, но пусть побольше крупных зверей попадет в облавный круг.
– Очень верно сказано! – поддержали его тысячники из обоих улусов.
– Ничем нельзя брезговать на охоте, хозяева леса рассердятся.
– Но пусть будет и крупная добыча!
Произнося молитвы, макая безымянными пальцами, побрызгав на четыре и восемь сторон, все выпили гулкими, жадными глотками. Блаженно жмурясь, они прожевывали наскоро обожженное на огне, с сочащейся кровью, мясо, чавкая по-собачьи, утоляли голод.
– Выпьем по второй! – громко провозгласил Джамуха. – На этот раз я поднимаю чашу за своего друга-анду, Тэмуджина-нойона. Он у нас достойный человек, и я прошу всех выпить за него.
Тысячники вновь дружно поддержали его, высоко поднимая чаши.
– За Тэмуджина-нойона!
– За сына Есугея!
– За правнука Хабула!
Все так же осушили чаши. Тэмуджину не понравилось пустое славословие Джамухи и покровительственный тон, с которым тот говорил о нем. Он раздраженно посмотрел на него. Было заметно, как тот начинал пьянеть. Тэмуджин украдкой толкнул локтем сидящего рядом Мэнлига. Тот тут же поднялся на ноги и решительно сказал, оглядывая тысячников:
– Ну, мы и выпили, и подкрепились, а теперь пора браться за дело. Хорошие собаки не задерживаются на следу, верно ведь? По старинному порядку, до темноты нужно провести смотр войска. Ничего, что еще не все подошли, пока будем осматривать одних, другие подойдут. Не так ли, уважаемый тобши?
Джамуха, сидевший с расслабленным от вина и тепла лицом, услышав слова старого воина, тут же взял себя в руки, отвердел взглядом.
– Верно сказал Мэнлиг-аха! Подкрепились, и пора браться за дело.
Нукеры подвели лошадей. Со знаменами впереди тронулись в сторону первой тысячи Тэмуджина, стоявшей с правой стороны. Саган, опережая других, поскакал к своему отряду.
Воины, отдыхавшие кучками на снегу, увидев тронувших к ним нойонов, вскочили на лошадей. Понукаемые сотниками и десятниками, они быстро выстраивались в колонну.
Толпа нойонов подъехала к выровнявшемуся переднему ряду. Впереди ехал Джамуха. Шагом продвигаясь вдоль строя, он придирчивым, нахмуренным взглядом осматривал всадников. Остановился у одного малорослого, невзрачного на вид всадника, спросил:
– Сколько у тебя стрел?
– Девяносто.
– Девяносто? – недоверчиво переспросил Джамуха, глядя на его берестяной колчан. – Где это у тебя девяносто стрел?
– В этом колчане тридцать, в двух других, – он похлопал по другой стороне седла, – тоже по тридцать.
– А ну, поверни коня.
Тот выдвинулся из тесного строя, повернул коня другой стороной. К седлу были плотно приторочены еще два колчана, набитые стрелами.
– М-м… – Джамуха, оглядев других всадников, спросил у ехавшего рядом Сагана: – У вас что, у всех по три колчана?
– Да, это заведено еще Есугеем-нойоном.
Джамуха, поджав губы, промолчал.
– Что же, выходит, у десяти тысяч воинов – девятьсот тысяч стрел? – спросил один из старейшин, сопровождавших Джамуху.
– Это то, что мы с собой берем в поход или на охоту, – улыбнулся Саган. – А дома, в запасе, у каждого еще по столько же. Да еще у стариков и подростков, у женщин тоже есть свои запасы.
– Да, Есугей-нойон был великий человек. Выходит, что он с одним своим тумэном мог отстреляться от любого войска, – задумчиво промолвил другой старейшина.
Тэмуджин держался в сторонке и равнодушно косился на своих воинов, будто это были не его люди.
Проезжая мимо второй тысячи, Джамуха спросил у воинов:
– Запасные тетивы у всех есть?
Те достали из-за пазух по две, а кто и по три смотанных тетивы. Джамуха молча отъехал и больше не задавал вопросов тэмуджиновым воинам. И без того было видно, что все у них подготовлено тщательно: на стрелах у всех были новые оперенья, у каждого седло – с нагрудными и подхвостными шлеями, каждая десятка имела вьючного коня, на котором везли общее имущество: майханы[11] – на случай сильных морозов, котелки, мотки веревок и другие нужные в походе вещи…
Пока осматривали войско Тэмуджина, с юга подошли еще две тысячи Джамухи, по их следу подтянулись двое его дядей со своими тремя тысячами, а чуть позже с восточной стороны пришли киятские нойоны с двумя тысячами. Последней, на запыхавшихся лошадях, подоспела пятая тысяча Джамухи.
Тэмуджин, с холодным равнодушием глядя на подходившие войска, уже махнув на все рукой, подсчитывал про себя: «Выходит, что от анды вышли десять тысяч воинов – вдвое больше, чем от меня. И моему улусу достанется только третья часть добычи. Как на это посмотрят мои люди?..»
Еще перед выходом войск из куреней, соблюдая заключенный с Джамухой уговор, он строго наказывал своим тысячникам, чтобы в облавном войске не было ни одного лишнего воина свыше оговоренного числа. Кроме старых улусных воинов в эти пять тысяч вошли полтораста джелаиров во главе с Мухали и сотня из охранного отряда Джэлмэ и Боорчи. Теперь же, когда обнаружился обман анды, такое его старание выглядело бессмысленным и даже смешным, и от всего этого ему было стыдно перед своими воинами. Искоса поглядывая на своих, он видел, как недоуменно переглядывались его тысячники, возбужденно роптали в строю воины.
Джамуха же нарочито делал вид, что ничего особенного не случилось, и продолжал осматривать войска, отдавал распоряжения предводителям отрядов.
Киятские нойоны прибыли в полном составе: со старшими были и молодые – Сача Беки с Унгуром, при них же – Хучар и Тайчу. Старшие кияты, подъезжая первыми, отчужденно, почти насмешливо косились на Тэмуджина, едва заметно кивали ему, зато весело приветствовали Джамуху. Из младших один лишь Унгур приветливо поздоровался с Тэмуджином, поклонившись ему с седла. Тэмуджин ответил тем же.
– Ну, кажется, мы ненамного опоздали? Еще войска осматриваете? – беззаботно говорил Алтан, сдвигая лисью шапку на затылок. – Шли мы почти весь день, оказалось, что дорога сюда не близкая. Ну, Джамуха-зээ, куда же нам встать?
– Вставайте рядом с моими дядьями, ниже по ряду, – мельком оглядев их, строго ответил Джамуха. – Будем осматривать ваши отряды.
Алтан понимающе кивнул; посуровев взглядом, махнул рукой своим. Те, повернув коней, отъехали к своему войску. Тэмуджин, глядя им вслед, слышал ворчливый голос Бури Бухэ:
– Все так и стараются, чтобы было как у ханов… еще и войска осматривать… чего их смотреть, что, от этого они увеличатся, что ли? Ни к чему все это, верно я говорю, брат Даритай?
Тот невнятно ответил что-то под нос, и Тэмуджин не разобрал его слов.
Солнце склонилось к западным горам. Начали осматривать войска Джамухи. С первых же рядов обнаружилось, что воины его подготовлены далеко не так хорошо, как у Тэмуджина. Не у всех лошадей были нагрудные и подхвостные шлеи, недостаточно было майханов, котлов, веревок, у воинов было разное количество стрел, у многих не было и тридцати штук… Джамуха, видно, не ожидавший такого непорядка в своем войске, кусал губы, сгорая от запоздалой досады; несколько раз он злобно прикрикнул на своих сотников за то, что воины стояли неровно в ряду.
Так же кое-как были приготовлены войска у дядей Джамухи, были видны недостатки и в киятских войсках, однако старые борджигинские порядки, за которыми строго следил дед Тодоен и требовал у своих племянников, кое-как еще сохранялись.
Видя, как джадараны уступают киятам в подготовке, Джамуха поспешил закончить смотр и под конец молча ехал вдоль строя, почти не останавливаясь.
Сразу же после смотра, еще не успели воины разойтись из строя, к Тэмуджину быстро подъехали его тысячники. Впятером выстроившись перед ним, они недоуменно смотрели на него.
Разговор начал Саган:
– Тэмуджин-нойон, что же это происходит? Почему от Джамухи вышли десять тысяч, когда у нас всего пять? Ведь вы сказали, что выйдем одинаковым числом, или мы ничего не поняли?
Они стояли всего в пятнадцати шагах от остальных, и Тэмуджину неудобно было говорить об этом при Джамухе и его людях. Но говорить было надо, раз разговор начался. Тэмуджин, заранее обдумав предстоящий разговор с тысячниками, решил не оправдываться и теперь сказал открыто:
– Вы мои воины, и я скажу вам прямо: Джамуха меня обманул. Мы с ним договорились вывести по пять тысяч, а он привел десять. Я узнал об этом уже по пути сюда. Теперь и сам не знаю, что с этим делать, как поступить.
Лица тысячников как будто несколько помягчели. Асалху понимающе покачал головой, со вздохом сказал:
– Значит, Джамуха-нойон не такой уж нам друг. И что будем делать? Ведь если добычи не достанет подданным на зиму, народ будет недоволен. Разговоры ненужные пойдут.
Его поддержали остальные:
– Правильно, это нельзя так оставить.
– Пока не поздно, надо потребовать, чтобы лишние люди уходили.
– Еще неизвестно, какая добыча будет, а вдруг не возьмем зверей, тогда и от малого меньшая доля достанется.
– Люди разуверятся в нас, этого нельзя допустить.
– Мы-то как-нибудь проживем, а харачу голодные, от такого дележа и взбеситься могут.
Тэмуджин, все еще беспокоясь, что их разговор услышат джадараны, махнул рукой, призывая тысячников следовать за ним, и отъехал шагов на тридцать. Пока ехал, успел обдумать свой ответ.
– Я думал, как нам быть в таком положении, и все, что вы говорите, знаю. Люди надеются на эту охоту и будут недовольны. Но сейчас нам главное – сохранить дружбу с Джамухой, с его улусом. Время неспокойное, в племени разброд, а вдруг нападут враги, с кем тогда мы останемся? Если сейчас разругаемся, то и охота порушится, и с джадаранами придется разойтись, а это плохо. Мы ослабнем без союза с ними. Хотя Джамуха тоже ослабнет, но он, видно, так далеко вперед не смотрит. Но мы-то должны смотреть, и потому не будем с ним ругаться. Нам сейчас нужно промолчать, пусть и лишимся части добычи. Но если мало окажется зверей на этой охоте, мой народ может не бояться голода: я со всеми поделюсь из своих табунов. Разверстаю по количеству людей, и каждая семья получит достаточную долю.
– Ну, тогда уж нам нечего бояться, – повеселели нойоны.
– Тогда и воины не останутся в долгу.
– В свое время отдадут долг перед нойоном.
– За такого нойона и умереть не жаль.
– Тэмуджин-нойон, – растроганно сказал за всех Саган. – Сейчас вы нам показали, что вы лучший из нойонов, о каких только можно воину мечтать.
IV
К вечеру облавное войско снялось с места сбора и двинулось в сторону тайги. Джамуха, видно, собирался на этом месте заночевать, но старейшины настояли на скорейшем движении вперед.
Старейшины от обоих улусов – киятского и джадаранского, приглашенные на охоту как опытные советники, сошлись вместе и держались отдельной кучкой. Они со стороны наблюдали за происходящим, внимательно поглядывая на юных нойонов, на то, как они справляются с положением вождей на охоте, на состояние их войск, и втихомолку переговаривались между собой, оценивая их поведение и повадки. Проницательным взором знающих жизнь людей они насквозь видели и тобши, и его анду, поняли, что между ними происходит и кто из них держит верх по уму и духу. После смотра войска, увидев разительное отличие между тысячами Тэмуджина и остальных, они окончательно поняли, что тобши далеко до своего анды. Даже джадаранские старейшины не спорили с тем, что Джамуха не годится для того, чтобы управлять такой большой охотой, признавали первенство за Тэмуджином. Посовещавшись в сторонке между собой, они направили к нему Сарахая, чтобы ускорить движение облавы.
Сарахай, как только закончился смотр и нойоны стали отдавать распоряжения по войскам, улучил время и подъехал к Тэмуджину. Тот только что поговорил со своими тысячниками и возвращался к общей толпе. Старик поравнялся с ним:
– Тэмуджин-нойон, надо бы поговорить.
Тэмуджин придержал коня и почтительно взглянул на него, показывая, что готов выслушать.
– Если все войска подошли и больше никого не ждем, нужно поскорее выдвигаться вперед.
– Вы думаете, нам надо идти сейчас же, без ночевки? – Тэмуджин удивленно посмотрел на его темное от старости, изрытое морщинами лицо.
– Любая задержка на охоте к добру не приводит, – хрипя от натуги, сдерживая кашель, сказал тот. – Но хуже нельзя ничего придумать, чем ночевать здесь: будет шумно, вы опять будете тут выпивать, да и костров будет много, а дым донесет до леса…
Он закашлялся, отвернувшись, сплюнул в снег, вытер темные губы рукавом потертой шубы, добавил:
– Спугнем зверей, они уйдут, и мы придем на пустое место.
Тэмуджин подумал и признал правоту его слов. Он тут же направился к Джамухе. Тот разговаривал со своими вождями; говорил тихо, но по злому блеску его глаз можно было догадаться, что он выговаривал им за недостатки в отрядах. Тысячники его, потупившись, молчали.
Увидев приближающегося Тэмуджина, Джамуха замолчал и взмахом руки отпустил своих. Тэмуджин коротко передал ему слова старейшины. Выслушав его, тот досадливо фыркнул, поерзал в седле (он, видно, собирался вновь побрызгать богам и отдохнуть перед охотой).
Помолчав, он раздраженно сказал:
– Эти старики мне еще дома надоели: так нельзя, по-другому нельзя. Теперь и здесь начинают мешаться. Зря мы их взяли…
Тэмуджин с трудом сдержал желание осадить его, повысить голос. Анда все больше раздражал его. Но, подавив вздох, он лишь негромко сказал:
– Они правильно говорят. Подумай, как бы нам не потерять добычу.
– Ладно, еще раз брызнем богам и двинемся, – заметив, как недовольно сдвинулись брови Тэмуджина, сказал: – Мы ведь днем брызгали западным, надо и восточным подать, чтобы не рассердились.
В глубоких сумерках разделились на две части и с темнотой тронули вверх по реке, продвигаясь по обоим берегам. На чистом небе густо высыпали и ярко светили звезды, и в белом полусумраке отчетливо проглядывался путь. В свежем рыхлом снегу заглушался топот тысяч копыт, слышно было мерное дыхание лошадей.
Тэмуджин со своими тысячами шел по правому берегу, следом шли войска его дядей. Еще перед тем, как выступить, когда брызгали восточным богам, нойоны мимоходом посовещались о порядке движения войска, и старик Сарахай сказал:
– Лучше всего будет, если кияты пойдут своим крылом, а джадараны – своим. Предки с неба увидят, что потомки держатся по порядку, по своим родам, и будут довольны, а потому и лучше помогут в охоте.
Его слова сочли верными, и теперь все кияты, желая того или нет, шли в одном крыле.
Тэмуджин видел, что дядья и двоюродные братья ведут себя при нем стесненно, с явным отчуждением по отношению к нему. При первой встрече, лишь едва кивнув ему, они больше не смотрели в его сторону, стараясь держаться поближе к Джамухе. Теперь же, попав в одно крыло с Тэмуджином, они должны были подчиняться ему, так как по количеству войск он был старшим в крыле и потому мог им приказывать: двигаться быстрее или, наоборот, замедлить движение, растянуться или сомкнуться, мог снять их из цепи и направить в другое место. И те, не зная, как им теперь вести себя, издали посматривали на него, не приближаясь, держась при своих отрядах.
Перед рассветом войска подошли к опушке. Здесь был край большой котловины между двумя горными отрогами, с широкой низиной посередине, сплошь заросшей тайгой. По низине с гор спускался Керулен, уже скованный льдом и покрытый снегом. Лишь в немногих местах, на поворотах да на каменистых раскатах, еще оставались полыньи, с которых поднимался густой белый пар.
Перед опушкой Тэмуджин остановил свое крыло. С посыльными он пригласил своих дядей и двоюродных братьев. Дождавшись, когда те подъехали, вместе с Кокэчу и другими шаманами начал молебен богам и духам тайги.
Расчистив место от снега, разожгли маленький бездымный костер из сухих березовых сучьев. Кокэчу подносил жертвы мясом и кровью черного жеребца, которого тут же наскоро зарезали и разделали несколько ближних нукеров из старых подданных Есугея. Нойоны и тысячники стояли кругом. Сзади, растянувшись по заснеженному берегу тонкой извилистой колонной, замерло войско.
Молились долго. До утренних сумерек Кокэчу выплеснул тринадцать чаш горячей крови в восемь сторон неба, вполголоса проговаривая на древнем языке свои призывания. Стоящие вокруг из его невнятной речи улавливали лишь имена богов и духов местности да немногие, до неузнаваемости измененные монгольские слова.
Когда рассвело, другой шаман помолился западным богам, затем старший из киятов Алтан-нойон подносил предкам от всех сородичей, проговаривая обычные слова с просьбой о помощи в трудном деле. Видимо, не осмелившись тревожить дальних предков, он обращался лишь к ближним, начиная от деда своего Хабул-хана, и отчетливо поминал среди других и своего двоюродного брата Есугея-нойона. Тэмуджин, услышав из его уст имя своего отца, усмехнулся: «Побаивается все-таки. Не любил, а почтение перед ним не показать не смеет…»
Побрызгав, выпили все по чаше архи, бросили вверх, глядя, как упадет чаша, будет ли удача. В конце всего, разъезжаясь между деревьями, развешивали на ветвях клочки конских грив, ножами отрезая их от своих лошадей.
На другом берегу реки так же молились джадараны; в предутренней тишине доносились их голоса.
Закончив молитву, Тэмуджин вместе с Боорчи, Джэлмэ, Кокэчу, Мэнлигом, братьями, дядьями и тысячниками большой толпой поехали через замерзшую реку к Джамухе. Тот уже поджидал их, стоя в окружении своих сородичей и тысячников, шагах в пятидесяти от берега. Сойдясь вместе, они посовещались напоследок перед охотой.
Джамуха, как тобши, по правилам охоты должен был оставаться на месте, «пристегивая» на себе основания обоих крыльев облавы[12]. Войска же, выдвигаясь в обе стороны тоненькими вереницами, должны были бесшумно пройти в охват и, окружив таежную котловину на расстоянии дня пути, сомкнуться концами крыльев под дальней, едва видимой отсюда поперечной горой.
Рассчитывали, что круг должен сомкнуться к вечеру, в крайнем случае – если крылья запоздают и не успеют вовремя достигнуть дальней горы – ночью. После этого, оставаясь в цепи, воины должны были разжечь костры и отдыхать, а с рассветом начинать сужение круга с тем, чтобы в конце дня, плотно сомкнувшись, выдвинуться из тайги, выводя попавших в круг зверей на открытое место.
Тэмуджин, несмотря на предложение Джамухи остаться вместе с ним и подождать, когда их войска выгонят зверей из тайги, пожелал идти вместе с загонщиками. Ему хотелось самому побывать там, где вершится главное дело и решается удача охоты, посмотреть на все своими глазами.
– Что ты там будешь делать? – уговаривал его Джамуха. – Вон какие нукеры у тебя. Они за всем и присмотрят. Оставайся, какая тебе нужда носиться по тайге. Мы с тобой посидим тут, поговорим по душам…
Джамуха убеждал его, как понял Тэмуджин, рассчитывая за разговором задобрить его, пригладить их отношения, которые заметно охладели со вчерашнего дня, когда тот заявил о приводе со своей стороны лишних войск. Однако он мягко, но решительно отказался.
– Нет, анда, за своим крылом хочу присмотреть сам.
Разговор происходил недалеко от общей толпы, и Алтан с Даритаем, услышав их и обрадовавшись, что Тэмуджина не будет рядом с тобши, попросились остаться с ним, ссылаясь на свои немолодые годы. Бури Бухэ, любивший погонять зверя, пожелал идти в цепи со своими воинами.
Когда наконец было решено, кому идти с загонщиками, а кому оставаться при тобши, Джамуха назначил двух газарши – проводников, которые должны были идти впереди и вести за собой цепи. В киятском крыле не было людей, знающих здешнюю тайгу, – во все прежние годы, до прихода на Керулен, они облавили зверя в ононской тайге, поэтому газарши им был придан из джадаранов.
Джамуха вывел обоих газарши вперед и плетью указал на дальний, едва видимый при слабом утреннем свете хребет в верхнем краю долины.
– Вон, видите, прямо под той черной вершиной, где скала рогом указывает на восточную сторону, вы должны встретиться. Заблудитесь, уведете загонщиков в сторону и порушите всю облаву – тогда, вы сами знаете, по закону вам – смерть, вас расстреляют прямо на этом месте. Кто из вас задержит охоту, не приведет свое крыло на место в срок – тот пусть готовит свою спину для плетей. Ну, а если сведете крылья точно и вовремя, не упустив зверя из круга, тогда каждому из вас – двойная доля, охотничья слава и почет у соплеменников.
Те молча поклонились и отошли.
Перед тем как отъехать к своему крылу, Тэмуджин обратился к остающимся Алтану и Даритаю:
– Кого назначите вместо себя в войсках?
– Сотника Тогона, он все знает, – коротко ответил Алтан, холодно взглянув на него, и отошел к костру.
– Саахара… нет, он не годится, лучше Хулугая… Да, Хулугая, – скороговоркой сказал Даритай и наказывал, выкрикивая вслед: – Плетей, плетей ему давай побольше, если будет медлить.
Из киятов обратно к войску ехали Бури Бухэ, Сача Беки, Унгур, Хучар и Тайчу. Тэмуджин, улучив время, решил поговорить с сородичами. У заснеженного берега он дождался, когда с ним поравняется Бури Бухэ.
Спустившись на лед, они поехали рядышком, наискосок через реку.
– Дядя Бухэ, как поживаете?
Тот хмуро усмехнулся.
– Не хуже других. Не голодаю, ни у кого ничего не выпрашиваю.
Тэмуджина покоробил неприязненный тон дяди.
– Зачем же вы так, дядя Бухэ? Судьба снова свела нас, мы на одной охоте, в одном крыле, как всегда раньше были кияты. Разве это плохо?
– Тебе-то, наверно, неплохо, когда переманил наших подданных, опозорил нас перед племенем, да еще теперь нами же и распоряжаешься, – проворчал тот. – А нам-то как может быть хорошо, когда племянник, который на нашей памяти сопли пускал да в штаны накладывал, возвышается над нами, может приказывать нам, как каким-то безродным десятникам?
– Дядя Бури, мы ведь теперь взрослые, равные во всем нойоны… – Тэмуджин хотел как-то успокоить его, загладить разговор, но тот оборвал его:
– Хватит, об этом больше не хочу говорить! Если есть что сказать по делу, говори, а пустых разговоров я не люблю.
Он дернул поводьями коня, убыстряя шаг. Поглядев ему вслед, сдерживая досаду, Тэмуджин обернулся к остальным.
– Ну, а вы как, будете со мной говорить или нет?
– Нам не о чем говорить с тем, кто своих сородичей грабит, – зло огрызнулся Сача Беки. – Поговоришь с таким и смотри, еще чего-нибудь лишишься.
– Когда это я вас ограбил? – Тэмуджин, не выдержав, повысил голос. – Чего ты выдумываешь?
– А джелаиров кто увел от нас? Здесь они, с твоими войсками стоят, довольные, что ушли от наших рук. Был бы ты истинный сородич, хоть эти немногие айлы оставил нам. Тебе ведь известно, в каком мы положении, так нет чтобы поддержать своих, наоборот, вздумал последнее отобрать. Ну ничего, не один ты великий нойон в степи. Мы найдем себе друзей, и еще посмотрим, кто наверху будет. И тобши все-таки не ты на этой охоте, так что не думай, что сильно уж возвеличился. – Сача Беки с нескрываемой ненавистью смотрел из-под низко надвинутой лисьей шапки.
Было видно, что никакие слова увещевания не воздействуют на него, одна лютая злоба кипела в его суженных темных глазах. Он напоследок смерил его взглядом, хлестнул чубарого жеребца и стал догонять Бури Бухэ. За ним, стороной огибая Тэмуджина, как объезжают злую собаку, боязливо опустив взгляды, устремились Тайчу и Хучар.
«Сача никогда не будет мне другом, – подумал Тэмуджин. – Он и раньше не был умен, а теперь, кажется, от злобы своей еще больше поглупел… За ним и эти, как щенята, бегают…»
Его невольно покоробили слова: «Тобши не ты…», он горько усмехнулся про себя: «Вот как выходит: уступил один раз, а люди уже понимают по-другому, что ты слабее, ниже…»
Он взглянул на Унгура. Тот ехал с невозмутимым, беспечным видом, храня на устах едва заметную улыбку.
– А ты, брат Унгур, тоже думаешь, что нам не о чем говорить?
– Я не думаю так, брат Тэмуджин, – тот открытым взором взглянул на него и рассудительным тоном продолжал: – Я понимаю так, что все беды от того, что люди не хотят разговаривать друг с другом. А разговаривать надо, надо сближаться, делиться помыслами, тогда меньше будет раздоров.
Тэмуджин, вдруг услышав из его уст как раз то, в чем он сам был убежден, внимательно посмотрел на Унгура.
«А он умный… Хоть один разумный человек нашелся среди моих сородичей, – с радостным удивлением подумал он. – Ну да, Унгур всегда был рассудителен, не то что этот Сача…»
– Мы с тобой еще поговорим, – с улыбкой сказал он. – У нас будет время, а сейчас, сам видишь, нужно браться за дела.
Унгур кивнул и улыбнулся ответно – дружелюбно, как в далекие прежние дни, когда они жили вместе.
Тэмуджин тронул коня на покрытый сугробом высокий берег.
Солнце, выглянув из-за восточного отрога, красноватыми лучами осветило вершину западного хребта. Начинался день.
Вожди поджидали его перед головной сотней. Сидя на заиндевевших лошадях, они выстроились полукругом, оставив для него место перед собой. Впереди, шагах в сорока, высилась темная опушка леса, ровным рядом уходя от берега в западную сторону.
С вождями был и газарши, мужчина лет двадцати двух на молодом рыжем мерине. В добротной медвежьей шубе и в такой же шапке, он, было видно, старался принять твердый, независимый вид. Подбоченившись, сжимая в руке сложенную вчетверо длинную плеть, он сурово посматривал вокруг, оглядывая незнакомых ему людей.
Подъехав, Тэмуджин испытующе взглянул на него и сказал:
– Ну, теперь все будет зависеть от нашего газарши. – И спросил: – Раньше водил загонщиков на облавах?
– Дважды, – коротко ответил тот.
Тэмуджину голос его показался не совсем уверенным. Он еще раз внимательно посмотрел на него.
– А эти места хорошо знаешь?
– Здесь я прежде не охотился, – помявшись, признался тот. – Когда был жив старый нойон, он больше любил облавить в западных отрогах, и я был при нем.
Тэмуджин, подумав, пожал плечами.
– А как другой газарши, он тоже здесь не бывал?
– Ну, тот старый охотник, всю керуленскую тайгу знает.
Недоуменно глядя на него, Тэмуджин продолжал расспрашивать:
– А почему ты согласился вести нас, если не знаешь эти места?
Тот снова помялся.
– Ну, у меня никто не спрашивал, хочу или не хочу… Сам Джамуха-нойон велел. Я ведь подневольный человек, что мне прикажут, то и делаю.
Тэмуджин изумленно огляделся вокруг. Его вдруг жаром охватило изнутри, словно он оказался на тонком льду и опасен стал каждый шаг. Дело принимало плохой оборот: сейчас все зависело от того, как газарши проведет их крыло к назначенному месту – если заплутает в тайге, уведет в сторону или даже просто задержит, не подведет к сроку, то под угрозой могла оказаться вся охота.
Словно попав в хитро подстроенную западню и осознавая это, Тэмуджин не знал, как ему в таком положении поступить. С трудом удерживая спокойствие на лице, он оглянулся назад, в сторону джадаранского стана. Ему хотелось спросить у Джамухи, что все это значит, для чего он подсунул человека, не знающего тайгу. Но тот был далеко, а возвращаться к нему и задерживать охоту было плохой приметой.
«Что же это такое? – едва не задыхаясь от злости, мысленно спрашивал он. – Что у нас тут, детские игры, что ли? Неужели не понятно, что все это может плохо закончиться? Упустим добычу, народ будет голодать…»
Тэмуджин посмотрел на хмурые лица вождей и наткнулся на пристальный взгляд Кокэчу. Тот строго и испытующе смотрел на него. Тэмуджин движением головы отозвал его в сторону.
Они отъехали шагов на сорок.
– Вот как мне анда удружил, – скрывая смущение перед шаманом, усмехнулся Тэмуджин. – Ты сам все видишь.
– Да уж, вижу, – усмехнулся тот, – разве что слепому не видно нутра твоего анды…
Тэмуджин нетерпеливым движением остановил его и спросил:
– Ну, раз видишь, то объясни мне, чего он этим хочет добиться… Ладно, с войском еще понятно: тобши может иметь перевес в людях, но зачем он мне такого газарши подсунул? Ведь такое можно сделать только для того, чтобы наше крыло заблудилось в этих дебрях?
– Ну, а для чего же еще? – Шаман со все той же усмешкой на тонких губах смотрел на него. – Ты ведь умный человек, что ты все сомневаешься? Джамуха давно уж тебе не друг, он хитрый соперник. Вот ты доверился ему, уступил место тобши, а он вот как этим воспользовался. Так будет и дальше, если ты не возьмешься за ум, не начнешь смотреть на него так, как нужно.
Подавляя неприятное чувство и стыдясь того, что Кокэчу увидел их истинные отношения с андой, осознавая, что от этого сила его и вес перед шаманом намного уменьшились, Тэмуджин тихо спросил:
– Выходит, он велел этому газарши запутать наше крыло?
– Ну, прямо, может быть, не велел, но все подвел к этому. Чтобы твое крыло запоздало и поставило под угрозу всю охоту, чтобы сделать тебя виновным в неудаче. Ведь потом, когда пройдет месяц-другой, про этого газарши никто не вспомнит, а будут говорить про того, кто возглавлял это крыло. Про тебя будут говорить – что ты виновник неудачи на этой охоте.
Тэмуджин пристально смотрел на шамана.
– А зачем это ему?
Кокэчу снова усмехнулся.
– И что ты за человек? Во всех делах ты как будто и умен, и сноровист, но когда дело доходит до тех, кто с тобой рядом, когда надо ясно видеть, что у них за помыслы, у тебя разум словно туманом покрывается. Да ты присмотрись хорошенько: Джамуха хочет принизить тебя в глазах соплеменников, чтобы ты был не лучше, чем он, чтобы ты допускал большие промахи. А то ведь все тебя одного хвалят, прославляют, а он – в тени. Вот и войско твое оказалось намного лучше подготовлено, а ему это как унижение перед людьми. Потому он и решил, видно, устроить все так, чтобы люди потом сказали: «А Тэмуджин-то не так хорош да удачлив, как говорили, он нас чуть без добычи не оставил. Хорошо еще, что он не стал тобши, а то прахом пустил бы всю охоту». Тогда и в следующие годы ты не будешь тобши, все скажут: пусть уж Джамуха, чем Тэмуджин. А кого не выбирают тобши, того не выбирают и ханом.
– Ханом? – удивленно переспросил Тэмуджин. – Ты думаешь, что у него в мыслях и ханом стать?
– Эх ты, – насмешливо посмотрел на него Кокэчу. – Не знаешь ты своего анду. Душа у него ненасытна к почестям, не то что у тебя. А такие люди не остановятся на том, чтобы быть простыми нойонами, когда в руках такой большой улус. Я не думаю, а знаю точно, что он мечтает сесть на ханский трон.
Читать бесплатно другие книги:
