Заклятые супруги. Леди Смерть Эльденберт Марина

18

Я безнадежна. Мысль об этом пришла ко мне, когда горстка пуговиц в очередной раз перекочевала по бархату сукна к Жерому. Камердинер ухмылялся, я же желала провалиться сквозь пол. В погреб, к дружелюбным бочкам с вином, которые не будут смотреть на меня так снисходительно. Если честно, я не представляла, как на меня будут смотреть бочки с вином, потому что так туда и не дошла.

– Сдаетесь, миледи?

– Вот еще. Продолжаем.

– С таким количеством… пуговиц вы бы уже не смогли продолжить.

– Боюсь, с пуговицами меня бы вообще в игру не взяли.

Жером улыбнулся и начал тасовать карты, я же уставилась на жалкие несколько пуговичек, оставшихся от горы из шкатулки. Наверное, все дело в том, что сосредоточиться на игре не получалось. Мысли постоянно возвращались к утренней тренировке и капелькам пота, блестящим на обнаженном торсе, а потом неспешно ползли к нашей беседе в ванной, чтобы стремительно вонзиться под сердце, как кинжал ассасина. В кабинет Анри мне попасть так и не удалось. Отправилась туда было после обеда, но дверь оказалась заперта, а когда постучала, муж рыкнул из-за двери:

– Занят! – И даже не поинтересовался, кто там и по какому вопросу. Впрочем, это было очень на него похоже.

Читать больше не хотелось: стоило погрузиться в глубинную тьму даже на страницах книг, меня начинало мутить, под ложечкой противно сосало, а руки становились ледяными. В довершение всех прелестей уезжать мой бесценный супруг, по всей видимости, в ближайшее время не собирался, и это создавало определенные сложности. Для начала наши встречи были опасны для моего душевного равновесия. Еще парочка таких моментов, как в ванной, – и я либо сорвусь, либо… как только я думала о втором, щеки начинали полыхать, что маяк в ночи. К тому же мне позарез нужно увидеться с Иваром, а выбраться в город в одиночестве никто не позволит. Чтобы развеяться и подумать, я отправилась гулять по парку, где снова «наткнулась» на Жерома. Там мы вместе вспомнили, что собирались учить меня играть в карты.

– Снимайте, – голос камердинера вернул в игру.

Точнее, в комнату, где пахло сукном, деревом и немножечко пылью. Видимо, убираются здесь пореже, чем в других, а еще это единственная комната в доме, где свет не льется из распахнутых настежь окон, запертый за портьерами цвета горького кофе. Освещала комнату люстра, расположенная аккурат над столом. Я даже приблизительно не представляла, который сейчас час.

– Почему здесь так темно?

– Чтобы никто не мог определить время.

– Никто из игроков?

– Верно. – Жером прикрыл ладонью колоду.

– Поэтому и часов нет?

– Да. Во время игры очень важно ни на что не отвлекаться.

– Но так же обо всем позабыть можно.

– А для чего это делается? – Камердинер мужа приподнял брови. – Азарт – страшная штука. Особенно для тех, кто только пробует свои силы. Парочка выигрышей, и человек возносится на вершину, падать с которой невероятно болезненно.

Такой вот азарт довел отца Луизы до полного разорения. Потом он взялся за ум, но… было уже слишком поздно. Если бы сына не выручил граф Солсбери, сидеть бы ему в долговой яме. И в тюрьме, если кредиторы позволили бы дожить.

– Особенно больно бьет по карману. И часто здесь собираются начинающие?

Допускает ли Эльгер в узкий круг людей со стороны?

– Случается. Но здесь играют по-честному, потому что ставки слишком высоки.

Я закусила губу. Сняла карты, Жером сдал.

И спустя какое-то время забрал себе остатки пуговиц, чем окончательно свел мою самооценку ниже уровня бочек с вином. То ли я не умела блефовать, как он это называл, то ли просто не была рождена для игры в карты. Ну оставалась еще крохотная надежда на то, что мне просто не везет, которой я себя почти утешила, когда двери вдруг распахнулись и на пороге возник Анри собственной персоной. Сначала его брови подпрыгнули вверх – уж не знаю, что его удивило больше: мое предпочтение картам перед книгами или то, как хитро на меня смотрел Жером, ссыпая пуговицы в шкатулку. А может, и сами пуговицы.

– Хм, – изрек наконец супруг, когда обрел дар речи.

– Вы были заняты, а миледи откровенно скучала…

Серые глаза блеснули так лукаво, что я невольно заподозрила странный заговор. А вот взгляд, которым Анри наградил камердинера, совсем не понравился: тяжелый и очень-очень недобрый. Меня не положено было учить играть в карты? Или Жерому дозволено общаться со мной только в рамках оберегающей деятельности?

– Оставь нас, пожалуйста.

Ой-ой.

Кажется, кому-то сейчас влетит. То есть кому-то влетит пораньше, а кому-то попозже.

Тем не менее Жером поднялся и вышел, бросив на Анри взгляд-прищур, который я разгадать не смогла. Супруг приблизился ко мне, и я невинно посмотрела на него снизу вверх.

– Чья была идея?

– Моя.

– Понятно. Значит, Жерома.

Демоны!

Как? Как он это делает?

Анри оперся о стол, взглянул на меня подозрительно-ласково.

– Знаешь выражение: «глаза выдают»? Никакой поэзии. Просто наш мозг устроен удивительным образом, одна часть отвечает за воображение, другая – за правду. Солжешь – посмотришь в одну сторону. Скажешь правду – в другую.

Я с трудом удержалась от того, чтобы не показать ему язык.

– Пуговицы? Серьезно?

– Нам их Марисса выдала, – я пожала плечами.

Это была правда. Хотя экономка и смотрела на нас как-то странно, но ничего не сказала.

– Чтобы научиться играть по-настоящему, нужно ставить на кон нечто очень ценное. – Муж оттолкнулся ладонями и сложил руки на груди. – То, что действительно опасаешься потерять. Иначе все это – ерунда, детские шалости.

Гм. Не рискнула бы я рядом с ним ставить то, что очень не хочу потерять.

– И еще. Ты оставила кольцо в библиотеке. Сегодня мне его передала горничная.

– И что с того?

– Кольцо с алаэрнитом. Принадлежавшее моему отцу.

– Из вашей библиотеки часто пропадают вещи?

Взгляд мужа внушал серьезные опасения, но теперь уже я сложила руки на груди и поднялась. Помогло не сильно, а если быть честной, совсем не помогло: только оказалась ближе к нему. Стоило вдохнуть резкость лаванды, как голова сладко закружилась. Забыть обо всем, прижаться телом к телу, запустить пальцы в медовые пряди…

– Руку, – скомандовал муж.

– Я не буду его носить.

– Дай руку, Тереза.

Сказано это было жестко и властно, запястье дернулось помимо моей воли. Анри, разумеется, сразу заметил, перехватил ладонь и вопреки всему удивительно мягко надел на палец кольцо. Наверное, в этом коротком жесте было нечто магическое, потому что, как только ладонь легла в его, я замерла, не в силах сопротивляться. Ну не очень-то и хотелось – разойдемся, сниму и запрячу так, что он его не найдет. Может, кольцо вообще получится на бумаги обменять? Не то чтобы я собиралась разводиться прямо сейчас, но будет как-то спокойнее.

– Снимешь – выпорю, – разрушая мои мечты, пообещал этот изувер. – Больно.

Я фыркнула и отдернула руку. Кольцо обжигало безымянный палец не хуже браслета.

– Вам понравилось, как я кричала?

– Кляпы еще никто не отменял. – Я не успела задохнуться от возмущения, потому что он тут же добавил: – Хотя не думаю, что он нам понадобится. Голосить, как в отеле, тебе не позволит гордость. Ты же больше не пьешь.

Что скрывалось за этой усмешкой?

Уверенность в том, что он знает обо мне все и даже больше? Ой-ой, граф, как бы не отбить ваше самомнение ненароком, когда все закончится.

– После встряски с тьмой меня тошнит при одной мысли об алкоголе, – заявила я, делая вид, что рассматриваю кольцо.

– Как же тебе повезло. Немногие так скоро освобождаются от пагубных привычек. – Я по-прежнему изучала алаэрнит, погруженный в морскую спячку, поэтому не могла видеть насмешки на красиво очерченных губах. Судя по голосу, муж улыбался, а судя по камню, пока с моей магией все в порядке. – Сыграем?

– Что?

От неожиданности вскинула на него широко распахнутые глаза. Анри усмехнулся и кивнул на оставшиеся на столе карты.

– Предлагаю сыграть. Правила ты отлично уяснила, насколько я понял.

Да уж, игру Мьелла Жером мне разъяснил так, что ночью спроси – расскажу без запинки. Частично знала правила еще по старой памяти, в Лигенбурге муж уже объяснял их мне, но тогда это были шуточки. Сегодня я прониклась картами серьезно, захотела научиться по-настоящему, не просто играть, но побеждать не от случая к случаю, а раз за разом. Вот только почему-то не сильно оно помогало мне с выигрышами. Точнее, несколько раз я все-таки у камердинера выиграла, но в целом меня это не спасло. Сейчас же… Муж смотрел, прищурившись, с легкой полуулыбкой, а значит, соглашаться нельзя. Какой соглашаться, даже думать об этом нельзя.

– Вот еще!

– Что ж, – Анри кивнул, – на пуговицы играть всяко интереснее, это правда.

На что это он намекает? Что я побоюсь играть серьезно?

Ну, так он слишком плохо меня изучил! Или… слишком хорошо?

В жилах закипела кровь, стало душно, в ушах зашумело. Нехорошо так.

– Каковы ставки?

Голос точно принадлежал мне, разве что самую капельку хриплый от предвкушения. Я закусила губу, и взгляд Анри потемнел, словно для него это была не просто очередная игра, одна из многих. Для меня же это было нечто гораздо большее – попытка отвоевать свободу, не отдаляясь от него. Не лишая себя возможности подобраться к его окружению.

– Что ты хочешь получить в случае выигрыша?

Тут я даже не задумалась.

– Бумаги и полную свободу действий.

Анри нахмурился, но потом кивнул.

– Замечательно. Если выиграю я, ты станцуешь для меня харрим.

Я вскинула брови. Не покраснела, и на том спасибо. Нет, что ни говори, а мой муж точно извращенец. Харрим – древний танец, предшествующий брачной ночи. Откровенный, провокационный и соблазнительный, исполняется в тряпочках, которые одеждой назвать язык не повернется. Для нарядов используют намийские шелка, драгоценные камни и полупрозрачные ткани, легкие как газовые облака, летящие во время движений, которые ни капельки ничего не прикрывают… ну, почти. И ведь Анри мог спокойно попросить развода и немедленного отъезда в Энгерию, а вместо этого… Я вглядывалась в мужа, но так и не смогла отыскать ответа. Глаза превратились в ореховые омуты, в которых даже на поверхности ничего не видно, лицо – в маску бесстрастия.

– Пожалуй, я даже могла бы согласиться…

Анри слегка приподнял брови.

– Но?

– Но в образование леди эту науку забыли включить.

– В образование леди в Энгерии вообще много чего забыли включить. Если дело только в этом, я найду тебе учительницу.

– Украдете намийскую наложницу?

Единственное государство, где харрим не был запрещен, а наоборот, распространен вполне легально, – его танцевали жены и наложницы для мужей и господ – Намийя. Девочек такому учили с детства, по традиции без танца нельзя было первый раз взойти на брачное ложе, а что касается остальных ночей – все по желанию мужей и господ, разумеется.

Анри улыбнулся.

– Я найду ее гораздо ближе.

– Наложницу?

– Учительницу танцев. В Ольвиже есть одно очень интересное кабаре, где танцовщицы многое умеют.

– Договорились.

Анри поразительно галантно отодвинул мне стул, но я не стала садиться. Положила пальцы на спинку, накрыв его руку своей.

– Я же не сказала, что игра состоится сегодня, милорд. Но не переживайте, она обязательно состоится. Обещаю.

Глаза его сузились, мелькнувшее в них раздражение пополам с восхищением стоили того, чтобы все это затеять. Я не собиралась отказываться от своих слов, а опасность будоражила еще сильнее. Когда ставки высоки, чувства и впрямь другие: кровь шумит в ушах, сердце заходится в танце – гораздо более древнем, чем харрим, и имя ему – азарт. Ты понимаешь, что просто не можешь проиграть. Не имеешь права, потому что на кону слишком многое.

Я одарила мужа очаровательной улыбкой и вышла.

Дело осталось за малым: научиться выигрывать.

19

Тьма была повсюду – бескрайняя выжженная пустыня. Ни звука, ни движения, только холод и скользкие черные щупальца, прорастающие сквозь обугленную смоль земли. Как я здесь очутилась? Дрожа от холода, пыталась бежать, но ноги увязали в прахе, ледяные ленты захлестывали, обволакивая густым непроницаемым коконом. Вместо голоса из горла вырывалось сдавленное шипение, сливающееся с шелестом тлена под ногами: «Хватит! Оставь меня в покое!» – И тьма вторила мне моим голосом: «Мы – единое целое, Тереза. Ты мо-я-я-я…»

Одежда обращалась в прах, а скользкие ленты облегали, как вторая кожа. Разумеется, я не должна была себя видеть, но сейчас перед моим бесплотным духом стояла тень, затянутая в саван. Черные глаза без белков, только лицо и руки выделяются белыми пятнами, со вскинутых ладоней в мир сочится смерть, берущая свое начало в солнечном Лавуа. Сочная зелень листвы скукоживается от боли ледяных ожогов, по стволам бежит тлен, а белоснежные поля аламьены чернеют на глазах. И я бьюсь, стараясь запереть в себе смертоносную глубину обратной стороны жизни, но ничего не могу поделать, чтобы это остановить.

«Нет! Пожалуйста, нет!»

Голос замерзает в груди, слова ссыпаются в сгустившийся воздух ледяной крошкой. Небо застилает непроницаемая хмарь, за которой солнце – всего лишь бессильное размытое пятно. Тщетно бьюсь внутри себя самой, но с пальцев по-прежнему течет глубинная тьма, заполняя собой все и вся. Которая рано или поздно доберется и до Мортенхэйма, по пути стирая с карты жизни целые города. Единственный, кто способен это прекратить…

– Анри! – кричу во все горло, так что воздух обжигает легкие, и слышу свой голос. Наконец-то! – Анри!

– Тереза!

Земля идет волнами, меня встряхивает еще и еще раз, подбрасывает вверх, и прах разлетается дорожной пылью. Брызги тьмы рассеиваются в полумраке, когда я открываю глаза и цепляюсь за плечи мужа, который вглядывается в мое лицо. Так близко, что, самую капельку приподнявшись, я могла бы прижаться щекой к щеке. На полу валяется сбитое одеяло, из приоткрытого окна тянет свежестью. Алаэрнит сияет, и когда я разжимаю руку, позволяя ей упасть на простыни, за ним тянется неясный голубоватый след. Дрожь по телу, последние остатки кошмара рассеиваются, на смену им приходит жгучий стыд: я не просто вопила во все горло, как впечатлительная девица, я… позвала Анри.

– Простите, – попыталась выпутаться из сильных объятий, но он держал крепко.

– Что случилось?

– Дурацкий сон, только и всего.

– Дай угадаю: в нем была тьма?

Я кивнула. Собирается он меня отпускать или нет?

Взгляд мужа скользнул по моему лицу, задержался на алаэрните.

– Тебе нужно возвращаться к практике. Немедленно.

Меня бросило в холодный пот, пальцы мелко затряслись. Я сглотнула ставшую неожиданно вязкой слюну: при мысли, что снова придется погрузиться во тьму наяву, в ушах застучали маленькие молоточки, отголоски пульса заметались по горлу.

– Давайте хотя бы до утра подождем?

– До утра подождем, – легко согласился он, но руки так и не разжал.

Не сказать, что это было удобно… нет, это точно неудобно. Он слишком близко, слишком сводит меня с ума, а я прижимаюсь к нему в одной тонюсенькой сорочке. До добра такое не доводит.

– Отпустите меня.

– Зачем?

Нет, он еще и издевается! Я рыбкой скользнула ниже, ушла под его локоть и… застряла. В смысле Анри сделал так, чтобы я застряла, – теперь верхняя половина меня торчала из-под его локтя, откуда открывался прекрасный вид на спину мужа, посеребренную лунным светом стену и уголок подушки, а нижняя тесно прижималась к его бедру: горячему, как каминная решетка. Его запах – запах родного мужчины – сводил с ума, направляя мысли совсем не в то русло. Интересно, от благоухания лаванды меня теперь всю жизнь в жар бросать будет? А когда зацветут поля, придется с бельевой прищепкой на носу ходить? Додумать никак не получалось, на смуглой коже пряный аромат горчил, сливаясь с тонким послевкусием шоколада. Широкая линия плеч, сильные руки, узкие бедра… Истинно мужская, сильная красота. Тот, кто ее создал, явно не подумал обо мне. Насколько сейчас было бы легче, окажись граф де Ларне невысоким, тщедушным хлюпиком. Лысым, с кривыми короткими ножками, как если бы все детство провел на бочке. И с пузом, как у Уитмора!

– Удобно? – весело поинтересовался супруг.

Я стукнула его по спине, насколько позволял замах.

– Ай.

– А будет ай-ай-ай, – честно предупредила я. – Если сейчас же не отпустите.

– Неужели рука поднимется?

– И даже нога, – добро пообещала я и в подтверждение своих слов попыталась его лягнуть. Разумеется, только нелепо дернулась.

– Сама же меня позвала.

Мог бы и не напоминать.

– Это было во сне. Вы отдаете себе отчет в том, что делаете во сне?

– Сны – отражение реальности. А я пришел, чтобы исполнить любое твое желание, как аарадж…

Я представила Анри, дымком выплывающего из носика потертой временем железяки, пару сотен лет провалявшейся в раскаленных песках. В чалме поверх выгоревших до белизны волос, поигрывающего твердыми мышцами, складывающего ладони на груди. Низким, с хрипотцой, голосом сообщающего, что теперь подчиняется мне до конца дней, – и расхохоталась. Смеялась так, что на глазах выступили слезы, а в носу защипало.

Он позволил сползти на подушки, склонился надо мной. И было в его взгляде что-то такое, что ни понять и ни объяснить словами. Только почувствовать. Но чувствовать рядом с ним?.. Мне не стоило смотреть ему в глаза, и я это прекрасно знала. Помнила, как быстро они затягивают – как медовый омут опьяненную дурманящей сладостью осу. И все-таки смотрела, не могла оторваться, погружаясь все глубже и глубже. Сама не поняла, кто из нас кого поцеловал: просто приподнялась на локтях, а он скользнул вниз. Провела по его губам кончиком языка, вспоминая вкус, – свежесть мяты, перебивающей непривычную горечь какого-то травяного настоя. Горячие… какие же они горячие, жесткие, подчиняющие и нежные одновременно. Лишающие последних сил в битве… Битве с кем? Разве что с собой. Я разомкнула губы, подчиняясь напору его языка, и задохнулась от жара, вливающегося в меня через бесконечно исступленный поцелуй.

Пальцы тонко подрагивали, когда Анри накрыл мои плечи ладонями и мягко потянул на себя. Теперь мы целовались сидя: сорочка бесстыдно задралась, и я скрестила ноги за его спиной, словно опасаясь того, что могу передумать. Наверное, сейчас еще могла, но не спустя миг – когда привычно светлые глаза мужа потемнели, словно вобрали в себя часть моей тьмы. Невероятно оторваться и невозможно противиться. Поцелуй оборвался хриплым выдохом, что скользнул по губам и по шее коротким сладким ожогом, горячей волной прокатился по телу. Я выгнулась в огненном кольце объятий, вжимаясь в Анри и чувствуя, как под тканью штанов наливается силой его желание.

Тяжесть ладоней на краткий миг сменилась легкостью пустоты, чтобы тут же продолжиться лаской. Его пальцы путались в моих волосах, скользили по спине и пояснице, жгли даже сквозь сорочку. Губы на шее и неуловимо-тонкое, дразнящее прикосновение к ключице.

– Вы… – хрипло выдохнула я. – Вы самый…

– Самый? – от вопроса, прокатившегося по коже бархатом, внизу живота разгоралось пламя. Анри губами коснулся края напряженного до боли соска через тонкую ткань, которая смягчила и без того легкий укус. Воздух в комнате неожиданно кончился, несмотря на щипавшую разгоряченную кожу прохладу. Наслаждение пронзило грудь, и когда его пальцы сомкнулись на втором, забыла, что хотела сказать.

Судорожно втянула воздух рывком, запрокинула голову, подчиняясь. И стекла на простыни бессильной куклой, когда он уложил меня на спину. Такого не должно было быть: не с нами и не сейчас, но я закинула руки за голову, вцепившись в подушки. Магия армалов, чтоб тебя, древняя, древнее некуда. Наверное, я сходила с ума, потому что, когда Анри потянул сорочку наверх, бесстыдно развела бедра. По его руке от обручального браслета побежали тонкие золотые нити, но удивиться я не успела – дорожка поцелуев потекла от ключиц к груди, заставляя всхлипывать и выгибаться. Дышать получалось через раз.

Упоительно-сладкий вдох.

Пока горячие пальцы мучительно долго играют с соском, подбираясь к затвердевшей горошине, чтобы отступить, едва раздразнив коротким острым наслаждением.

Выдох.

И то же самое этот жестокий мужчина творит со второй грудью, заставляя метаться по намокшим от пота простыням, проклиная тот день, когда вообще решилась сунуться на бал к Уитморам. Сердце не просто билось, оно рвалось на волю, запертое внутри меня, как птица в клетке.

– Тереза…

Его голос сам по себе откровенная и бесстыдная ласка.

Легко касающиеся живота губы охлаждали вспышки укусов, спускались ниже и ниже, а когда пальцы скользнули по внутренней поверхности бедер, перед глазами все поплыло. Теперь я ловила воздух ртом, всхлипывая и подставляясь под бесстыдные, но такие упоительно-жаркие ласки. Серебро луны отступило, не в силах справиться с рассыпающимися от нас золотыми искрами. С браслетами творилось нечто невероятное, но что творилось с нами? Все яростней, горячее – до самой вершины блаженного неистовства, когда не остается сил даже кричать. Я вскинула бедра, понимая, что не хватает самую капельку: его во мне.

– Граф, – позвала в каком-то полузабытье, чуть не обожглась именем, но все-таки вытолкнула, тихо. Наяву. – Анри…