Мемуары двоечника Ширвиндт Михаил
— Мне бы, это, на берег, домой, — начал я приставать то к одному, то к другой.
— Да чего ты переживаешь? Сейчас костерок разожжем, шашлычок пожарим, а завтра можно и домой! — веселились они.
Вечерело. Не знаю уж, что подействовало, мои слезы или благоразумие трезвых участников нашей команды, а их с каждой минутой становилось все меньше и меньше, но меня погрузили и повезли! Я сидел ни жив ни мертв от страха, боясь, что они передумают или перевернется лодка, которая почему-то плыла зигзагами… И вдруг! Вдруг я увидел белоснежный катер, который несся нам навстречу, и на мостике, приложив ладонь козырьком ко лбу, стоял мой папа! Как я был счастлив его видеть! Как я был рад оказаться вновь на родном берегу! Но, похоже, мне там рады не были. Мама плакала, отец кричал, потом меня шлепали вьетнамкой (вьетнамка — это тапочка, если вдруг кто-то подумал об изысканной этнической экзекуции). В общем, досталось по полной программе! А главное, за что?! Помните это «Валяй!» в начале рассказа? То есть сами отпустили шестилетнего малыша незнамо с кем незнамо куда, малыш сам уговорил этих незнамо кого вернуть его кукушкам-родителям… и на тебе — его же вьетнамкой!!!
Когда я пересказывал эту историю уже в зрелом возрасте и доходил до тапочки, родители всегда возмущались и говорили, что никто меня никогда и ничем не бил!
Однажды в одном совместном телеинтервью папа саркастически бросил:
— Ты еще скажи, что мы тебя оглоблей били!
Прошло пару месяцев, и вижу, как в какой-то передаче папаша, рассказывая обо мне, неблагодарном ребенке, заявляет:
— Он (то есть я) утверждает, что мы его в детстве били оглоблей!
Вот так! Я утверждаю!
С большим скрипом удалось моему папе получить путевку на меня, ребенка, в Дом творчества «Актер» в Ялте, и то при содействии самого Михаила Жарова! Дети своим галдежом могли отвлечь работников культуры от заслуженного отдыха, и я старался как мог выглядеть посолиднее. И первое, что я сделал на этом поприще — я влюбился! Влюбился по-взрослому, всерьез и надолго. Мою избранницу звали Нина Маслова — впоследствии известная актриса, а тогда 19-летняя студентка театрального института. То, что мне было семь, меня совершенно не смущало, ведь любви все возрасты покорны! И главное, Нина отвечала мне взаимностью! (По крайней мере, тогда мне так казалось.) Она была неземной красоты. Многие старались завоевать ее внимание, но где им! На их пути стоял я! Тем не менее я приставал ко всем взрослым:
— Вам нравится Нина Маслова?
— Да, — отвечали они.
— А мне она ОЧЕНЬ нравится, — заявлял я, отсекая таким образом любые притязания на предмет своей любви. Я старался постоянно держать Нину в поле зрения, выполнял любые ее пожелания. По утрам, когда мой всегда рано встающий папа шел на пляж, я кричал:
— Займи лежаки и нам с Ниной!
Иногда к нашему дуэту присоединялся Саша Збруев, пожилой 27-летний актер «Ленкома». Мы вместе ходили гулять, ели мороженое… и в общем, он нам совсем не докучал, да и как можно помешать молодым влюбленным! И что еще немаловажно, именно Саша покупал мороженое: у меня с наличными тогда было не очень.
Не забуду… не прощу…
Каждое утро я дарил Нине цветы! Для этого я вставал даже раньше папы, бежал к главному корпусу, рвал букет с огромной круглой клумбы и возлагал его у двери возлюбленной. Так продолжалось довольно долго, пока однажды утром… Вы ждете рассказ о том, как меня застукали на клумбе? Нет! Если бы! Все гораздо серьезней. Без всяких помех я надергал цветов и побежал к Нининой комнате, нагнулся, чтобы как всегда положить их на пороге… как вдруг дверь открылась и оттуда вышел Саша Збруев!
Не знаю уж, какие мысли могут прийти в голову семилетнему ребенку, но я ВСЕ понял! Я был сражен этим вероломством! Я рыдал! Они оба меня обнимали, утешали, оправдывались… но тщетно! Мое сердце было разбито навсегда!
И с тех пор, когда бы мы ни встретились с народным артистом РСФСР Александром Викторовичем Збруевым, он всегда просит у меня прощения за тот случай.
Навсегда разбитое сердце худо-бедно зажило на третий день, и для того были причины: мы ехали во Всесоюзную здравницу «Артек»!!!
- «Знает каждый человек:
- С буквы «А» (заглавной)
- Начинается Артек —
- Детский лагерь славный», —
писал С. Я. Маршак.
Артек
И ехали мы не просто так, а по приглашению самого главного руководства лагеря: партийного, пионерского и даже, наверное, октябрятского! Они пригласили деятелей советского искусства порадовать лагерников своим присутствием, а среди нас было много известных актеров и режиссеров (хорошо звучит из моих уст это «нас»). В общем, ура! Мы в «Артеке»!
- «Испанцы, негры, русские
- В одной гурьбе.
- Здесь крепнут наши мускулы
- В одной борьбе…» —
пелось в артековской песне.
И вот мы идем, такие все знаменитые: Василий Лановой, Майя Менглет, Леонид Сатановский, папа, я… (Збруева не взяли из педагогических соображений: ну чему он может научить юных пионеров!) Ведут нас солидные лагерные начальники, демонстрируют образцово-показательную территорию, рассказывают про Индиру Ганди, Клару Цеткин, Че Гевару, побывавших в «Артеке». Мне это все до лампочки, я в восторге ношусь по аллеям, а вокруг — то тут, то там — строем ходят группки пионеров в галстучках! И каждый раз, проходя мимо нас, они отдают салют и дружно выкрикивают:
— Всем! Всем! Добрый день!!!
Представляете себе? Круто!!!
И вдруг из боковой аллеи навстречу нам выходит… мальчик. Я остолбенел! Это был не совсем мальчик… то есть нет, это, конечно, был мальчик, но он был… другой… совсем другой: его кожа была черного цвета! Я такого нигде и никогда не видел! Простояв некоторое время с разинутым ртом, я в ужасе бросился к маме, показывая на мальчика рукой. Все очень сконфузились, мама стала мне объяснять, что это нормальный ребенок, у него просто темная кожа, он абсолютно такой же, как мы, он приехал из далекой страны… В общем, кое-как меня успокоили и конфуз загладили. Тем временем делегация двигалась дальше, я опять стал носиться и забежал за кусты, откуда раздавались веселые детские крики, а там… Там мальчишки играли в футбол, и это были точно такие же мальчишки, как тот на аллее. Я, уже не столько испуганный, сколько потрясенный их количеством, выскочил из кустов и бросился навстречу нашей группе с криком:
— Папа, папа, их там целое стадо!!!
А теперь представьте себя на месте услышавших это веселых артистов! Представили? А теперь на месте партийных начальников? А? И тем и другим смешно, и тем и другим страшно. С одной стороны, артисты-профессионалы, они умеют сдерживать эмоции; с другой стороны, партийцы, которые эмоциями не обладают — кто победит? Победили чиновники: они стояли красные, потные, сурово насупив брови. Артисты же, сколь ни тужились, сломались… и как это часто бывает, чем конфузней ситуация, тем громче смеешься… Мои ржали до слез, махнув рукой на приличия!
Больше нас в «Артек» не звали.
Мой папа рыбак. Причем рыбак вялый. Вялый не в том смысле, что не очень увлечен процессом — наоборот, его можно даже назвать фанатиком этого хобби — а вялый в смысле манеры ловли. Он может часами сидеть на одном месте, глядя на неподвижный поплавок, посасывая трубку и философски подремывая. При этом за десятилетия практики ни орудия лова, ни объем добычи не изменились. Папин друг и партнер по рыбалке Михаил Державин практиковал все возможные способы: удочка, донка, мормышка, спиннинг. При этом он постоянно менял наживку, блесну, дислокацию — в итоге вылавливал довольно много рыб. Папа на это, как и на все остальное, смотрел с иронией и попыхивал трубкой. Иногда его философская дрема приводила к тому, что трубка выпадала изо рта и плюхалась в воду. Тогда, если не было под рукой меня, Михал Михалычу приходилось лезть в воду и шарить под корягами. Это происходило настолько часто, что пришлось Державину разработать очень сложное приспособление. Он вешал на папу специальный ошейник с петлей, куда вставлялась трубка, папаша засыпал, трубка выпадала и повисала между небом и водой!
Рыбак рыбака…
Таким же активным рыбаком был папин главный друг Виля (Вилий Петрович Горемыкин, советский кинооператор, лауреат Государственных премий СССР и РСФСР).
Описываемые события происходили на реке Десна недалеко от Чернигова. Мы приехали большой компанией на двух машинах и разбили лагерь в сосновом лесу на очень красивом высоком берегу реки. Мы — это Виля Горемыкин, его жена Лена Козелькова, Вилин старший сын Саша, их фокстерьер Денис, мама, папа и я. Мы были совершенно одни: в радиусе нескольких километров не было ни одной живой души! Настоящий дикий отдых!.. (Это отсутствие живых душ неожиданно напомнило мне об одном трагическом эпизоде, свидетелями которого мы стали. Через несколько дней неподалеку от нас обосновалась веселая компания. Мы с сожалением наблюдали, как они ставят палатку, разжигают костер, собирают грибы в «нашем» лесу. Потом у них был шумный ужин… а наутро они ВСЕ умерли! Как потом выяснилось, они собрали полную корзину ложных белых. Ох!)
Промышляли мы в основном рыбой. Папа, как водится, сидел с удочкой, а Виля практиковал спиннинг и донку. Донки[2], как оказалось, были наиболее лещеносным орудием лова.
Когда рыба клевала, то звонил колокольчик, висящий на нашем конце лески. Тогда надо было подсечь рыбу (сильно дернуть) и быстро, но аккуратно, чтобы не запутать, вытащить тридцатиметровую снасть на берег. Если повезет, то на крючке будет трепыхаться в-о-о-т такой лещ! Меня в силу колчерукости к донке не подпускали. У меня была своя, детская, удочка, но, естественно, я мечтал ощутить между пальцев эту вибрирующую от напряжения леску с огромным сомом на конце! Не давали (!): порвешь, запутаешь, сорвется…
Вы же наверняка помните, как взрослые вам говорили: «Сейчас рассыпется!» или «Не трогай — разобьешь!» — и у вас тут же рассыпалось и разбивалось. Ведь мало того, что это всегда говорилось «под руку», так они еще программировали пространство — не хочешь, а уронишь!
Но мы все равно лезли, падали и роняли: сладость запретного плода никто не отменял!
То же произошло и с донкой. Как-то я проснулся рано-рано, до всех; вылез из палатки и сразу же оказался перед рядом донок, заброшенных на ночь. У одной из них тихонько позвякивал колокольчик! А вокруг — ни души! А колокольчик звенит… И я решился! Расчет был такой: если там ничего нет, то я просто заброшу снасть обратно; ну а если я вытащу кого-нибудь в-о-о-от такого, то кто осудит героя!
И стал тянуть! Особого сопротивления я не почувствовал — вероятно, лещ устал за ночь. Главное было — аккуратно выкладывать леску кольцами на берег, чтобы не запутать. И вот тянул, тянул… и вытянул пустой крючок. Ну что же, бывает. Теперь надо скорее забросить снасть обратно. Я уже взялся за конец лески с грузилом, чтобы размотать и бросить как можно дальше, но тут послышалось какое-то кряхтение-покашливание из Вилиной палатки!
Я заметался по берегу, не зная, что предпринять! Зацепил ногой леску, выложенную на песке; попытался ее расправить; запутал еще больше… и в малодушной панике швырнул весь это ком в водоем — пусть решт, что рыба запутала — и бросился в свою палатку!
Виля Горемыкин
И все сработало! Когда я «проснулся», все сидели и завтракали, про донку ничего не говорили, и я потихоньку расслабился. Тем более папа с Вилей обсуждали грядущую поездку в райцентр за покупками, а я давно мечтал туда попасть.
Уговаривать было бессмысленно: «Нечего мотаться по духоте! Поиграй с Сашей». «Саша только об этом и мечтал: мне девять лет — ему шестнадцать». «Почитай книжку» и т. д. — в общем, обычные взрослые трюки, чтобы дети отстали и не мешали родителям отрываться.
Пришлось разрабатывать план. Сказав, что пойду почитаю («Вот умница!»), я пробрался к машине, залез на заднее сиденье, заваленное какими-то тряпками и прочим барахлом, устроился на полу, а сверху всем этим барахлом закидался.
Идиллия безделия
Через какое-то время появились Виля и папа, сели в машину, и мы поехали. Я сидел, затаив дыхание, в предвкушении момента, когда я выпрыгну как черт из табакерки: «Агаааа!!!..» Но ничего не подозревающие взрослые вели свои неспешные беседы. Я особо не прислушивался, но вдруг насторожился — Виля рассказывал:
— Представляешь, я сегодня утром вытаскиваю донки, а одна снасть запутана комом! Это Мишка, засранец, вытащил, спутал и бросил обратно!..
Я окаменел.
— …Пришлось отрезать и выбросить — жалко, — и продолжил: — Сидит вот сейчас за сиденьем, затаился и молчит — шпана!
Фу-у-х, до сих пор вспоминаю — и мурашки по коже!
Мое желание уехать в райцентр связано с тем, что день на десятый дикий отдых начал немного поднадоедать. Я, кстати, уверен, что по этой же причине и папа с Вилей рванули «за покупками». Распорядок жизни был уныловато-однообразен: мужчины удили и спали, женщины чистили и готовили рыбу, мы с Сашей занимались каждый своим делом, или, точнее, бездельем, Денис нас всех охранял.
Папа, мама и Денис
Все это порождало хандру и лень. Как-то мы всей компанией сидели на бережку и сосредоточенно смотрели, как мимо проплывает лодка. Это случалось редко и потому попадало в категорию «развлечение». Сидим мы, значит, и смотрим, и только Денис носится вдоль воды, лает и норовит прыгнуть в реку и уплыть за лодкой. Тогда Виля говорит Саше:
— Саша, принеси ошейник.
Саша, не повернув головы, повторяет:
— Миш, принеси ошейник!
Я, мучительно не желая тащиться в машину за дурацким ошейником, предпринимаю последнюю попытку спастись:
— Чей? — спрашиваю я.
Однажды эта тоска по цивилизации принесла неожиданные плоды. Сидим мы, как обычно, на берегу, как вдруг из-за поворота выплывает КОРАБЛЬ! Огромный! Трехпалубный теплоход! С кучей народа и с музыкой! Все повскакивали с мест, засуетились, а мы с Сашей стали махать панамками и кричать:
— Э-ге-гей! К нам! Сюда!
Взрослые помахивали тоже… И корабль причалил!!! Да!
Было братание, торжественное посещение буфета и даже просмотр футбола по телевизору в кают-компании!
Напоследок оставил самое неприятное: меня заставляли каждый день заниматься! Английский, математика, внеклассное, будь оно неладно, чтение! (Граждане судьи! О своей ненависти к школе я расскажу позже, а сейчас просто так — штришок.) Отвертеться было невозможно, и каждый божий день приходилось тратить свое бесценное детство на эту каторгу! А тут еще и зуб у меня раскачался! Взрослые требовали рвать — я ни в какую, меня ловили — я убегал… В конце концов, мама сказала:
— Хорошо. Если ты вырвешь зуб, то можешь сегодня не заниматься!
О боги! Что за пытка! Что за соблазн! И я согласился! Осталось только выбрать способ экзекуции. Совать руки ко мне в рот я категорически не давал, да и немногие решились бы, учитывая мои оставшиеся острые зубки. Выход нашел папа. Мне надели на зуб петлю, другой конец нити привязали к двери. Я должен был залезть в машину, папа резко открывал дверь и…
Уникальная фотография — папа моет посуду
У чешского писателя Юлиуса Фучика есть роман «Репортаж с петлей на шее» — свою историю я бы назвал «Репортаж с петлей на зубе». Технически все было подготовлено идеально: машина, зуб, петля, дверная ручка, папа, зрители. Итак… Барабанная дробь, рывок, дверь распахивается… и я выпрыгиваю следом! Зуб невредим! Так происходило несколько раз, и я всегда успевал выпрыгнуть, как бы резко папа дверь ни дергал. Проект был на грани срыва. Вечерело, взрослые приближались полукольцом, у каждого в руках был какой-нибудь учебник: английский, математика или еще какая-то гадость… и я решился!
— Стойте! — сказал я, стоя с веревкой в зубах. — Привязывайте меня к машине!
Так и сделали. Длинный конец моей петли привязали к заднему бамперу, папа сел за руль, машина тронулась, и мы поехали! Вернее, ехал только папа, а я бежал. Представьте себе картину: маленький мальчик в сандальках, привязанный к машине, удаляется в клубах пыли в тщетной надежде… В общем, стальной конь победил! Я вернулся на машине, сидя рядом с папой, держа в руках несчастный пыльный зуб.
На следующий день надо мной вновь повисла неотвратимость получения знаний.
— Миша, бери тетрадки и иди сюда, — позвала мама.
— Сейчас, — сказал я и ушел в лес… Спустя полчаса я вернулся с окровавленным зубом в руках! Я раскачал и вырвал здоровый зуб!
(Посвящается всем павшим в борьбе со знаниями.)
Лисмех
А еще у меня появился «Лисмех»…
Мне было тогда лет девять. Родители взяли меня на гастроли Театра сатиры в Ленинград. Целыми днями я маялся за кулисами, ко всем приставал, мешал папе репетировать — скучно же мальчику! Все дети как дети: гуляют, на дачах сидят, а ты торчи тут, в духоте, в пыли — в театре!
Раздраженный папа дал мне 2 рубля и сказал:
— Иди в ДЛТ, купи себе что-нибудь — только отстань!
ДЛТ — это большой универмаг в соседнем доме, куда я и бросился, как я тогда говорил, «стреглап»! Игрушечный отдел в нем был роскошный. Я разглядывал машинки, наборы солдатиков, пистолеты с пистонами… но на 2 рубля не зажируешь — надо было умерить пыл. Я ходил от прилавка к прилавку и ничего не мог выбрать: цены, как будто нарочно, начинались с 2 рублей 7 копеек! И вот уже «наступает отчаяние», и уже «не в радость солнечный денек»… как вдруг я ЕГО увидел! Он стоял на полке: такой ярко-желтый, с такой белой грудью, с такими длинными усами, что непонятно, как его можно было не увидеть раньше!
Это был лис. С ужасом я посмотрел на ценник и… — такого не бывает! На бумажке значилось: 2 руб. 00 коп.! Боясь, что уведут, я бросился в кассу, пробил чек, обратно к прилавку и… Нет! Не увели! Я его беру! Упакован он был в картонную коробку, на которой было крупно написано: «ЛИСМЕХ».
Вероятно, это обозначало «лис меховой», хотя никаким мехом там и не пахло, но как бы то ни было, Лисмех стало его именем.
Воссоздано по памяти
Когда я принес это сокровище в гримерку, папа и Андрей (а они всегда сидели вместе) стали надо мной смеяться:
— Здоровый лоб, а купил какую-то детскую куклу!
Я не стал им отвечать, а просто вышел. Да и они не могли даже предположить, сколько хлопот доставит им Лисмех впоследствии.
Последствия наступили уже на следующих гастролях театра в Киеве. Мы жили на Крещатике в шикарной гостинице «Москва» (теперь она «Украина», что логично). В соседнем здании располагался театр, где проходили гастроли. И вот я сижу с мамой в номере на 14-м этаже и, естественно, маюсь. Делать совершенно нечего до вечера, когда мы пойдем на «Женитьбу Фигаро», что тоже, согласитесь, не подарок. На улице жара, балкон нараспашку, и у меня зарождается идея. Не ахти какая, но все же. Я нашел у мамы катушку ниток, привязал один конец к хвосту Лисмеха (я с ним не расставался до его таинственного исчезновения лет через пятнадцать) и со словами: «Мам, смотри!» выкинул его в окно. Катушку я, конечно же, держал в кулаке, чтобы Лис далеко не улетел.
Привязал нитку…
Ну, откуда мне, маленькому мальчику, было знать про всякие там сопротивления материалов, про силу тяжести и степень глупости… В общем, нитка в ту же секунду порвалась, и лис улетел в неведомые дали! Мама была крайне удивлена (чего я и добивался, но не таким трагическим образом): она даже не увидела эту дурацкую нитку — мальчик просто взял свою любимую игрушку и вышвырнул в окно!
Дальше последовал мой вой. Я бросился на балкон, посмотрел вниз и увидел, что мой несчастный лис лежит на крыше ресторана. Естественно, я стал требовать, чтобы мама немедленно бежала на крышу — мама отказывалась. Пришел папа, наорал на меня и тоже сказал, что не полезет… Дело приобретало нешуточный оборот, попахивало катастрофой… и я, улучив момент, сбросил папину концертную туфлю вслед за лисом.
Хорошо, что сейчас запретили ненормативную лексику, потому что если бы современные дети услышали, что кричал мой папа, у них бы осталась психологическая травма на всю жизнь! Я же был малыш закаленный, я просто ждал Лисмеха.
Потом я с интересом наблюдал, как папа лезет по пожарной лестнице на крышу, как подбирает туфлю, как делает вид, что хочет уходить, как, слыша мой вопль, нехотя возвращается… И вот лис в моих руках!
Андрей Миронов
Большая часть моих воспоминаний об Андрее связана с путешествиями. Иногда летом папа брал нас с мамой на гастроли. Как правило, ехали мы на машине, и, как правило, вчетвером: я с родителями и Андрей. Причем выезжали очень загодя, чтобы «успеть добраться» до начала первого спектакля. Путешествие из Москвы в Петербург занимало дня три-четыре, то есть дневной «пробег» составлял примерно 150 километров. Я, ненавидящий машинную духоту, очень ценил такой «рваный» ритм движения. Мы все время останавливались: то видели красивый лес и устраивали пикник, то вдоль речки уезжали в какие-то поля в поисках купального места или выходили из машины, чтобы полюбоваться достопримечательностями. Я помню, как все выискивали смешные названия населенных пунктов на пути: Долгие Бороды, Болотная Рогавка, Бухалово, Козлы, Опухлики, Эмаус и фаворит Андрея — Выдропужск! Он выдвигал разные версии, почему городок назвали именно так: то ли там выдрами пугали, то ли пугали самих выдр. Мы даже въехали в центр этого поселка, поспрашивали жителей, почему он так странно называется, но НИКТО не знал ответа!
— Эх, так и не узнаем! — сетовал Андрей.
Спустя лет сорок после этого случая я решил снять сюжет про Выдропужск в своей телепрограмме «Хочу знать». Мои редакторы начали копаться в энциклопедиях… и не нашли точного объяснения этого названия! Только версии! Якобы раньше там разводили и выпускали выдр, и называлось местечко Выдропусск. Или Выдропужск был назван так со слов Екатерины Великой, которая, увидев пьяного ямщика, приказала: «Выдрать пуще». В общем, заинтригованный, я со съемочной группой поехал разбираться на месте. И нигде: ни в сельсовете, ни на почте, ни даже в полиции не знали, откуда взялось такое название!
Кто-то из жителей посоветовал нам обратиться в сельскую школу: там вроде есть кабинет-музей поселка. Мы стали искать хоть какого-то представителя школы (дело было во время летних каникул) — прибежала перепуганная учительница (Телевидение! Москва! Их школа!!!), открыла кабинет истории, и там мы действительно обнаружили стенд, посвященный истории Выдропужска. И тоже ничего! Расстроенные, мы уже собрались уходить, как вдруг наш редактор наткнулся на заметку, написанную одним из школьников. И вот что мы выяснили: раньше через ямское село, а стало быть, и через реку Тверца, проходила дорога между двумя столицами. Крутые берега реки в непогоду становились труднопроходимыми… и вот грузчики, ямщики и прочий люд, помогая втащить обоз в гору, кричали: «Выдыбай! Выдыбай, Боже!» — то есть: «Помогай, Боже!» И селение в те времена называлось Выдыбожск. И только лишь в результате грамматической ошибки, допущенной в 1917 году, обрело нынешнее название! Не знаю, насколько эта версия соответствует действительности, но я покорен тем школьником, который ЕДИНСТВЕННЫЙ попытался выяснить происхождение такого любопытного названия! В итоге мы сняли забавный сюжет, и про себя я посвятил его Андрею Миронову.
Как-то во время долгого путешествия в Ленинград мы остановились на ночевку в Великом Новгороде. Искупались в чистейшем Ильмень-озере — я подчеркиваю, в ЧИСТЕЙШЕМ — поужинали и пошли спать в гостиницу. Один номер занимали родители, в другом жили мы с Андреем. Наверное, это был «люкс», потому что в комнате стояла огромная двуспальная кровать. Андрей пошел «принять ванну и выпить чашечку кофе», а я разделся и прыгнул в постель. Через какое-то время мытый Андрей вышел… и окаменел!
— Что ты делаешь?! — закричал он.
— Лежу.
— Грязный!?
— Чистый!
Андрей, Миша и Ильмень
— Когда ты мылся?
— В озере.
— В этом болоте!?
— Оно чистое!
— Немедленно иди в душ!
— Не пойду, я чистый!!!
Кончилось это тем, что взбешенный Андрей… нет, не убил меня, а плюхнулся в кресло и гневно заснул. Заснул и я — в кровати («хороший мальчик»)… Утром я проснулся от шума воды в ванной — Андрей принимал душ.
Вообще, Андрей был патологически чистоплотен: он мог два раза в день помыть голову, его автомобили всегда искрились от чистоты и снаружи, и внутри. В бардачке у него хранился набор тряпочек для протирки разных частей салона. Однажды за рулем был мой папа, Андрей сидел на соседнем сиденье и тер тряпкой видимую только ему пыль на панели приборов; закончив с панелью, он перешел на руль, а потом, вполне естественно, и на папу — так, немножко смахнул пыль с носа, с шеи — и опять перешел на панель.
В Риге я был свидетелем, как Андрей сам ночью отремонтировал чужой автомобиль! После спектакля мы ехали в гостиницу на его машине. Вдруг видим, у обочины стоит автомобиль и две барышни голосуют всем проезжающим машинам. Остановился только Андрей. Мы вышли… и барышни «лишились чувств»! Андрей Миронов!!! Они пребывали в полном шоке еще и от того, что их машина сломалась, когда они ехали со спектакля, билеты на который купили за полгода до этого за огромные деньги, чтобы увидеть «живого» Миронова; и они увидели, и были в восторге, но по пути домой сломалась машина, и никто не хотел останавливаться, и, наконец, остановился — и это Андрей Миронов, билеты на спектакль которого…
Выяснилось, что машина заглохла и не заводится. В отличие от моего папы, который мог вслепую разобрать и собрать карбюратор от «Победы», Андрей очень умозрительно представлял себе устройство автомобиля и тем не менее ринулся в бой! Он покрутил ключ зажигания: да, действительно не заводится. Тогда он открыл капот… и ахнул! Грязь! Грязью и маслом были покрыты все агрегаты.
— Тряпку! — скомандовал он, как заправский хирург требует скальпель.
Дали тряпку, и Андрей начал все протирать! Делал он это долго, тщательно, потому что это было единственное, чем он мог исправить поломку. Минут через десять он, усталый, отложил тряпку, сел за руль, повернул ключ… и машина завелась.
Интересно, поверили ли барышни на следующий день, когда пришли в себя, что все это происходило на самом деле? А если это был сон, то как объяснить сверкающую чистоту под капотом?
После Риги мы все тем же составом поехали в Михайловское. Погода была сказочная: лето, солнце, пейзажи! На подъезде к Пушкинским Горам и сейчас-то машин не встретишь, а тогда вообще не было ни души! И вот мы едем: папа — за рулем, Андрей меняет кассеты в магнитоле. (В то время магнитофон в автомобиле был, как сейчас… — думал-думал и не нашел, чем бы вас поразить — сейчас есть все!) Зазвучала песня Хампердинка, и вдруг Андрей как заорет:
— Сто-о-ой!!!
Папаша — по тормозам, машина с визгом остановилась. Мы все вытаращились на Андрея, а он выскочил наружу, выбежал на середину шоссе… и начал танцевать! Его распирало от СЧАСТЬЯ!
Сколько лет прошло, а я в деталях помню эту картину: солнце, пустое шоссе, музыка, танцует Андрей! Этот момент стал для всех нас воплощением РАДОСТИ!
Потом было Михайловское. Нас встречал Семен Степанович Гейченко, писатель-пушкинист, хранитель музея и удивительно мягкий человек. Когда уезжали туристы, мы с ним садились пить чай на террасе, он читал стихи, мы ходили купаться в Сороть, мы ночевали на сеновале! Сказка!
Семен Степанович всю свою жизнь собирал колокола. Он мечтал когда-нибудь оснастить колокольню Успенского собора в Святогорском монастыре, где покоится прах Пушкина. Со временем колоколов и колокольчиков набралось так много, что они уже не умещались в доме. Хозяин развесил самые большие на прясле в усадьбе, и сторож иногда вызванивал на них утреннюю и вечернюю зорю. Я был настолько зачарован этим действом и этим звоном, такими глазами смотрел на Гейченко, что он мне разрешил!!! И я стал играть! И не только зорю, а каждый час и даже полчаса, к великому удивлению жителей окрестных сел. Часов у меня не было — я приставал ко всем, чтобы узнать точное время для звона, и за пять минут до часа мчался на изготовку, вдевался во все веревки и постромки и начинал звонить! Будь моя воля, я бы весь час и играл — чего мелочиться, но через какое-то время меня все же отцепляли от «инструмента».
Андрей потом часто рассказывал, что это путешествие было одним из самых счастливых в его жизни: «Совпало все: погода, настроение, стихи…» И всегда добавлял: «И конечно же, самое главное — это еврей-звонарь!»
Киев. Вечер. Меня ведут в театр (не оставлять же одного в гостинице). «Женитьбу Фигаро» я вынужден был смотреть раз в двадцать пятый! Я сел на стул в узком портале между занавесом и кулисой. За мной на другом стуле пристроился мой ровесник Сережа — тоже «сын театра», как и я. Вот сидим и смотрим, смотрим и сидим…
Вдруг Сережа берет свой стул, протискивается через узкую щель и садится передо мной! Ага! В просмотре спектакля появился некий смысл! Я встаю, проношу стул над головой Сергея, ставлю перед ним и плюхаюсь, довольный, на стул!.. Не помню, сколько раз мы проделали эту комбинацию, но в очередной раз, когда я оказался впереди, соперник сдался! И сразу стало скучновато.
А в это время на сцене происходил знаменитый трагический монолог Миронова-Фигаро. В нем он переживал, что мой папа, граф Альмавива, воспользовался «правом первой ночи» с его невестой Сюзанной — Ниной Корниенко. Жуткая история! И вот он бегает, страдает, пару раз мельком взглянул на меня (он знал, что мы сидим в кулисе), потом он посмотрел на меня более осмысленно, и вдруг глаза его стали с блюдце, как у той андерсеновской собаки на сундуке!
Сначала я ничего не понял, потом стал оглядываться и… увидел переполненный зал и зрителей… некоторые из них сопереживали мукам Фигаро, а остальные — с большим интересом наблюдали за мной! Оказывается, я сидел на сцене в увитой плющом беседке, где обычно пели «селяне» и «селянки». Может быть, зрители решили, что мое появление — это режиссерский прием: Фигаро юный сопереживает страданиям себя взрослого. Но когда я вскочил и стал метаться со стулом по сцене (ведь проход в «мою» кулису был заблокирован сидящим Сережей), а потом, сбивая все на своем пути, выскочил через «стену», они заподозрили, что что-то идет не так.
Выбравшись со сцены, я отбросил стул и завернулся в мягкую бархатную кулису. Сделал я это очень вовремя: наступил антракт, и крики Андрея: «Где он?! Я его убью!!!» — доносились совсем близко от моего укрытия.
Написал это и понял: не так надо было рассказывать эту историю. Эффектней было бы сделать это в стиле профессиональных «вспоминателей». Уподобляясь им, начать можно было бы так: «Помню, мы с Андрюшкой имели большой успех в Киеве. Что-то мы там играли… «Фигаро», что ли? На сцене нас было двое: Я и Дрюня. Он, как водится, бегал, много кричал… а Я просто сидел на стуле. И видели бы вы реакцию зала! Да, некоторые поклонники наблюдали за ужимками Миронова, но все остальные понимали, что главное развитие истории происходит не в словах его монолога, а в моей душе! Мое безмолвное напряжение передалось всему залу, а внезапный уход был встречен бурей оваций… Увы, уже никто не следил за метаниями героя. Это был триумф! И все же должен отметить, что своим успехом Я отчасти обязан партнерству Андрюши. Он тоже достойно справился со своей ролью…» и далее в том же духе. Но в отличие от подобных баек некоторых «мемуаристов-затейников», мои слова могут подтвердить полторы тысячи зрителей того знаменательного спектакля!
После наших триумфальных гастролей в Киеве мы поехали отдыхать в пансионат на Днепре, недалеко от города Канев. Мы все те же: мама, папа, я и Андрей с Катей Градовой.
Я думаю, что это было их свадебное путешествие. По инициативе Кати все взрослые решили худеть, тем более что диета, которую она раздобыла, выглядела многообещающей: сыр и вино. И все! Я, понятно, был исключен из списка голодающих, и меня водили питаться в столовую. Как правило, сопроводить меня вызывалась Катя и как бы невзначай разделяла со мной трапезу. Мы с ней держали это в секрете на взаимовыгодных условиях: она рассказывала, как я хорошо поел, а я, как здорово НЕ поела она. Эта маленькая хитрость не приходила в голову активно худеющим, то есть пьяным с утра до вечера Андрею и папе.
Купаться было нельзя, вода была ледяная. Я бы, конечно, полез в любую, но не разрешали! Им-то что! Им, взрослым, главное полежать, позагорать — особенно учитывая специфику диеты… А мне?! И вот я придумывал разные развлечения. Одним из них было привязать длинную веревку к надувному матрасу и «возить» его по воде вдоль берега, как бурлаку.
Здоровый отдых на Днепре
Чтобы дело пошло веселей, надо было кого-нибудь посадить на «корабль». Вызвался только Лисмех. Я усадил его на матрас и потащил. Параллельным курсом по Днепру шел корабль настоящий… И опять меня подвело незнание законов физики! Первая же сильная волна от теплохода перевернула матрас, и Лис оказался в воде!!!
На мои вопли сбежались все! В воду лезть никто не хотел, а меня не пускали — не только из-за холода, но и из-за сильного течения… А Лис тем временем тонул! Наконец, не вынеся моих страданий, Андрей прыгнул в ледяную реку! На поверхности Лисмеха уже не было. Минут двадцать, стуча зубами, синий Андрей обныривал акваторию Днепра… и — о чудо! — метрах в пятидесяти от берега он нашел его, несчастного, на дне!
Может быть, этот подвиг помог впоследствии Андрею так талантливо и, главное, достоверно сыграть сцену на «необитаемом» острове в фильме «Бриллиантовая рука»!
Позже, когда я рассказывал бабушкам про это событие, я говорил:
— Он был абсолютно мокрый, и у него потом несколько дней капало из носа!
— У Андрюши? — спрашивали бабушки.
— Да при чем тут Андрюша, — возмущался я. — У Лисмеха!!!
Я вам поведаю еще несколько историй про Андрея Миронова, но попозже, а сейчас тема, которую я оттягивал, как мог, — крайне неприятная тема «Школа».
Школа
Школьные годы чудесные,
С дружбою, с книгою, с песнею,
Как они быстро летят!
Их не воротишь назад.
Разве они пролетят без следа?
Нет, не забудет никто никогда
Школьные годы.
Из текста песни «Школьные годы» Е. Долматовского
Начну с хорошего. Мои дети школу любили. Если я говорил кому-нибудь из них:
— Ты кашляешь, посиди сегодня дома.
— Нет! — кричали они и быстро-быстро собирали полутонный портфель, чтобы я не заставил их остаться!!!
В оправдание этого глуповатого поведения детей хочу сказать, что их школы были уже другими, более демократичными, без диктаторского подавления личности и мракобесной идеологии. Они ходили в школу общаться! И не важно с кем: с учителем или с друзьями — они уже становились свободными людьми!
Это было хорошее. Но, как говорится, хорошего понемножку… Начнем!
Существует множество литературных и поэтических высказываний на тему «сильных» чувств: «Любовь до гроба», «Неразделенная любовь», «От люви до ненависти…», даже «Любовь зла, полюбишь и козла»… Добавлю и я свой тюбик в эту разноцветную палитру. Я поведаю вам о чувстве глубоком, постоянном и, самое главное, разделенном: о чувстве всепоглощающей взаимной НЕНАВИСТИ между школой и мной! Ненависти между маленьким беззащитным ребеночком и старой вооруженной машиной подавления.
Первый школьный день был, пожалуй, единственным позитивным впечатлением за все дальнейшие годы мучений. Было любопытно. Я, чистый как никогда, с жуткими гладиолусами, в окружении каких-то ребят… потом большая комната со столами (но без еды), какие-то палочки, тетрадки, мел, тетка рисует мелом на черной стене — в целом все неплохо… Потом звенит звонок, и тетка говорит:
— До свидания дети, до завтра!..
Самый жуткий день
Вот тут я чего-то не понял! Какая такая «завтра»?! Зачем «завтра»? Сегодня ведь уже сходил!
Когда нас строем вывели в вестибюль, я бросился к маме:
— Мама, а сколько мне еще учиться?
— Десять лет без одного дня.
И все! Что-то во мне треснуло! А тут еще всеобщее умиление: «Ах, Мишенька пошел в школу! Ах, какой молодец! Теперь ты научишься читать и писать!..» Тьфу!!!
И я понял, что меня все предали, что теперь рассчитывать не на кого и воевать я буду один!
Вызов брошен — вызов принят!
Начало борьбы
Вероломное изъятие из мира дачных походов, обменов с Пашкой, троллейбусов с Хабибулем пробудило во мне протест, ответную реакцию — я отказывался считать дурацкие палочки, писать прописи (жуткое словечко, созвучное «пыс-пыс-пыс»). Нам говорили:
— Завтра оденьтесь нарядно, вас будут фотографировать.
Я «интуитивно» забывал об этом и портил классную фотографию, приходя нечесаным «вахлаком». А потом нас приняли в октябрята. Вы помните, кто такие октябрята? Нет? Напомню: «Октябрята — будущие пионеры. Октябрята помогают пионерам, комсомольцам, коммунистам, рабочим и крестьянам». В чем помогают? И почему только им? А как быть с архитекторами и артистами? Или вот: «Только тех, кто любит труд, октябрятами зовут». Этого я вообще не мог никогда понять! Как можно любить труд?!
— Что ты любишь, Машенька?
— Я люблю фигурное катание!
— А ты, Петя?
— Эскимо на палочке.
— А что любишь ты, Толик?
— Я люблю ТРУД! — отвечает мрачный октябренок Анатолий.
И, наконец, такое: «Октябрята следят за чистотой своего тела и одеждой».
Санитар
Вот! Это важно. Символом октябрят был значок в виде пятиконечной звезды с «детским» портретом Ленина внутри. В связи с этим всех октябрят делили на «звездочки», по пять человек в каждой. В «звездочке» октябренок занимал одну из «должностей»: командир «звездочки», цветовод, санитар, библиотекарь, политинформатор или физкультурник. Понятно, что мне не светил ни командир, ни политинформатор. Мне снисходительно сунули белый мешочек с ватой, повязку с крестом и сказали:
— Будешь санитаром.
Я, конечно же, расстроился, но когда мне объяснили обязанности санитара, то жизнь засияла новыми яркими красками! Итак, я должен был по утрам стоять на пороге класса и проверять у всех входящих чистоту ушей и ногтей! Представляете! Уши грязные — я не пускаю! Будь ты хоть командир, хоть цветовод! При этом сам я мог не стричь ногти и не мыть уши, ибо, как сказал Жванецкий, «что охраняешь — то имеешь» (видите, вспомнил еще один радостный момент из школьной жизни).
Каждый санитар должен опцираца гупкой
Сохранилось письмо, которое я послал папе на гастроли. Оно характеризует степень моего увлечения гигиеной в «санитарный» период жизни, а также и уровень грамотности первоклассника Миши.
В свободное от ушей время я «плоховел». Это была самая распространенная запись в моем дневнике. За плохое поведение меня постоянно наказывали: то ставили в угол, то выгоняли из класса, то били линейкой, то оглоблей… (ну, тут я, пожалуй, перегнул палку, оглоблей — это родители). В общем, школа со мной боролась, а я боролся с ней. Однажды я, правда, перепутал школу и школьника, о чем очень сожалею. После занятий нас свели строем вниз к родителям, и я вдруг увидел, что меня встречает мой любимый дядя Вока! От радости и неожиданности я схватил своего соседа Тольку, подставил ногу и эффектно бросил его на пол! Я хотел похвастаться перед Вокой, какой я знаю приемчик… В итоге у Тольки — сотрясение мозга (легкое), а мне — нагоняй (сильный).
В общем, по окончании первого класса меня из школы по обоюдному согласию забрали.
В результате сложнейшего многоступенчатого размена (главным образом квартиры прадеда в Обыденском) мы с бабушкой и родителями въехали в отдельную трехкомнатную квартиру в высотке на Котельнической набережной.
И меня отдали в новую школу. Нет, не в знаменитую 10-ю «французскую», не в прекрасную 35-ю «английскую», которые находились по соседству, а в жуткую школу при Даниловском рынке! И ничего, что добираться до нее надо было с двумя пересадками, зато она располагалась по пути к маме на работу, и самое главное, в ней учился… вы ждете — Ленин? Не угадали, в ней учился Кутя! (который, кстати, рядышком с ней и жил).
Первые годы меня в «это» возила мама: то на трамвае, то на автобусе-троллейбусе, то на автобусе-метро. Потом, класса с четвертого, я стал добираться сам. Это произошло после небольшого утреннего скандала. Мама меня торопила:
— Давай быстрее! Уже 10 минут восьмого! Мы опаздываем!
— Нормально, — бурчал я.
— Миша!!! — кричала мама… И вдруг я заявляю:
— Все равно, когда я прихожу, школа еще закрыта.
— ???
— Ну да, мы с дворником дядей Геной всегда сидим и ждем…
— ???!!!
Пора в школу
Оказалось, что все эти годы мама была уверена, что мои занятия начинаются в 8 часов, и ей это было в самый раз, чтобы успеть на работу, а на самом деле первый звонок звенел в 8.30!
Что делать? К половине девятого мама меня везти не может — опоздает сама, бабушка слепая, я вроде бы еще маленький… Тупик! Ну, не папу же просить! В итоге на семейном совете решили, что не маленький. Подозреваю, что решающий голос принадлежал папе, который почувствовал нависшую над ним угрозу…
Вот в таких условиях приходилось работать. 4-й справа, 2-й ряд
Вот так нелепо закончилось мое детство!
Читать бесплатно другие книги:
