Как продать за $12 миллионов чучело акулы. Скандальная правда о современном искусстве и аукционных домах Томпсон Дональд
Мало кому из дилеров удается в одиночку пережить первые несколько лет на первичном рынке произведений искусства. При этом не исключено, что дилер уже давно успешно работает на вторичном рынке — и будет работать на нем дальше. Гарри Блейн, например, пять лет работал на вторичном рынке под маркой Blain Fine Arts, прежде чем выйти на первичный рынок с галереей Haunch of Venison. Ему помогло еще и то, что новый бизнес он начал с группой первоклассных художников, унаследованных им от галереи Энтони д’Оффея, когда сам д’Оффей решил отойти от дел.
Дилеры мейнстрима работают в тех же городах, что и брендовые дилеры, — преимущественно в Нью-Йорке и Лондоне. Именно в этих городах сконцентрировано богатство, высокие заработки, художники и галереи, формирующие вкус публики; здесь коллекционеры, желающие Пройтись по галереям, найдут все необходимое. Можно ли Организовать хорошую мейнстримную галерею в менее традиционном месте? Конечно, галереи — в том числе достаточно успешные — есть в Цюрихе, Франкфурте, Чикаго, Торонто и других крупных городах, но работать там гораздо труднее. И дилеру, и его авторам выгоднее быть пятидесятой галереей в Нью-Йорке или Лондоне, чем первой в Балтиморе или Бристоле.
Именно необходимостью поддерживать тесную связь с мейнстримной галереей объясняется тот факт, что большинство успешных современных художников работает в Нью-Йорке и Лондоне, Лос-Анджелесе и Берлине — или, на крайний случай, в Париже, Риме или Цюрихе. Любой художник, живущий где-нибудь в другом месте, должен быть представлен галереей, которая возила бы его работы на международные ярмарки, а потом — в порядке обмена — выставляла бы их в какой-нибудь мейнстримной галерее в одном из главных городов.
За дилерами мейнстрима идут локальные, местные, галереи, представляющие художников, которые еще не готовы для мейнстримной галереи или были отвергнуты ею, а также кооперативные объединения художников, которые вместе устраивают выставки и вместе несут расходы. И уже в самом низу дилерской пирамиды — так называемые «галереи тщеславия», где любой художник может за деньги выставить свои картины. Все они — местные галереи, кооперативы художников и галереи, где выставляются за деньги, — совершенно не пользуются вниманием серьезной публики и продают очень мало. А то, что они все-таки пролают, как правило, практически невозможно затем выгодно перепродать. Но художники постоянно ищут дилеров, а новые богачи — произведения искусства; эта комбинация образует своеобразный «зонтик», который и позволяет подобным дилерам открыть дело. Некоторые из этих галерей получают развитие и переходят к искусству более высокого класса; большинство существует несколько лет и тихо исчезает.
Экономическая модель, по которой работают дилеры мейнстрима, предусматривает, что большую часть произведений дилер продает на комиссионных условиях. Дилер стремится потерять как можно меньше денег на новых художниках, заработать побольше на продаже новых работ уже известных художников галереи и выгодно работать на вторичном рынке. Новые художники невыгодны по определению; организация любой выставки требует примерно одинаковых расходов, реклама и паблисити стоят дорого, а продажные цены не поднимутся выше нескольких тысяч, — хуже того, выставленные произведения могут вообще не найти спроса.
Двое из пяти новых художников, выставки которых устраивает мейнстримная галерея, через пять лет после первой своей выставки канут в безвестность; еще двое будут пользоваться скромным успехом на грани окупаемости, и лишь один принесет галерее настоящую прибыль. Но если этот пятый — прибыльный — художник добьется настоящего успеха, он, скорее всего, попытается сменить дилера и перейти в брендовую галерею; кроме того, его могут переманить конкуренты, если пообещают поощрительную премию и ежемесячную стипендию. Лишь один из двухсот художников — причем художников, заработавших себе имя, — достигнет вершин, на которых его произведения будут хотя бы раз выставлены на продажу на брендовых аукционах «Кристи» или «Сотби».
Выжить в условиях столь жесткого отбора могут только те галереи мейнстрима, у которых всегда есть наготове художники на замену — или которые в состоянии их привлечь. Когда Джулиан Шнабель ушел из галереи Мэри Бун в галерею Пейс-Вилденштейн, Бун смогла выдвинуть вместо него Дэвида Салле и Эрика Фишла. Когда Салле ушел к Гагосяну, Бун пригласила Росса Блекнера.
Иногда дилер подписывает с художником длинный официальный контракт, в котором оговариваются все взаимные обязательства. Галереи вроде нью-йоркской Luhring Augustine ограничиваются подтверждающим письмом с перечислением того, что каждая из сторон обязуется сделать. Но очень часто, как в случае с «Белым кубом», обходятся вообще без письменных документов; все делается по джентльменскому соглашению.
Художники, за исключением, быть может, самых известных. почти никак не могут повлиять на условия соглашения с дилером — и не важно, существует при этом письменный документ или нет. Художники жаждут показать публике свои работы; они нередко сомневаются в собственном таланте и радуются, когда их работы соглашается выставить мейнстримная галерея. У них нет ни возможности диктовать свои условия, ни опыта коммерческих переговоров. Некоторые контракты даже обязуют художников брать на себя часть организационных расходов дилера, таких как расходы на рекламу и издание каталогов. Бывали случаи, когда после неудачной выставки, где удалось продать всего пару работ, художник оставался еще и должен дилеру.
Политика дилера на первичном рынке очень проста: он берет за комиссию 50% продажной цены картины. Эта цифра обычна как для брендовых, так и для мейнстримных галерей, и дилеры, как правило, стараются ее придерживаться. Если дилер выставляет картины художника, у которого есть действующий контракт с другим дилером, то по крайней мере 10% с каждой продажи идет «главному» дилеру. А если художник в моде, этот показатель может достигать 25%.
Исключение из правила о 50%-ной комиссии делается только в случае, когда речь идет о брендовом художнике и дилере высшей категории; там уже правила и процент комиссионных нередко диктует художник. Так, в конце отношений Джаспера Джонса и Лео Кастелли 90% продажной цены получал Джонс и только 10% — Кастелли. Гагосян и «Белый куб» берут с работ Дэмиена Херста 30% комиссионных. Для многих брендовых художников действует правило: с продаж на выставках и с продаж новым коллекционерам дилеру идет 50%, а с продаж в межвыставочный период и известным коллекционерам произведений данного автора — 30%. На вторичном рынке разброс гораздо больше; комиссия может составлять от 5% с цены дорогой картины, приобретенной специально для важного клиента, до 300% с цены картин, приобретаемых просто для количества.
Размер комиссионных — это та область, где чаще всего возникают разногласия между дилером и художником. Для художника 50% — это возмутительно много. «В конце концов, я это создал!» С точки зрения художника дилер недооценивает его, художника, образование и креативный вклад, а художник с точки зрения дилера недооценивает роль дилерского бренда, клиентской базы и просто работы по продвижению искусства.
Но значение в отношениях между дилером и художником имеет не только размер комиссионных; их отношения постоянно пересматриваются, так как тот и другой могут играть одновременно множество ролей, в том числе финансиста, агента, советчика и друга. Часто галерея развивается одновременно с художником. Бывает, что галерея хочет поднять своих художников на новый уровень, бывает и наоборот — художники стремятся повысить уровень своего дилера.
Еще один серьезный повод для недоверия возникает, когда дилер поощряет художника творить на потребу рынка, «что-нибудь вроде того, что так хорошо продавалось в прошлом месяце» или «что-нибудь, что можно показать на ярмарке». Художник мечтает, чтобы дилер нашел для него клиентов, готовых покупать то, что ему, художнику, хочется творить.
Дилеры мейнстрима не так сильно повышают стоимость произведения искусства, как брендовые дилеры, но тоже помогают современному покупателю преодолеть неуверенность. В 2005 году это чудесно проиллюстрировала выставка, организованная нью-йоркским дилером Джеком Тилтоном, владельцем Tilton Gallery в Нью-Йорке. Вообще, Тилтон пользуется уважением, а его галерея по рейтингу располагается где-то в верхней трети мейнстрима.
В декабре 2005 года Тилтон и директор его галереи Джанин Чиринчоне посетили студии студентов колледжа Хантера, Йельского и Колумбийского университетов, обучавшихся на магистров изящных искусств (MFA). Они отобрали 30 работ 19 авторов-студентов и организовали выставку под подходящим названием «Школьные дни». Среди Работ были картины (одна из которых называлась «Йель, Дурацкая идея»), скульптуры и видеопроизведения.
Шоу состоялось в галерее на Восточной 76-й улице Нью-Йорка, в историческом здании, где в свое время поженились Франклин и Элеонора Рузвельт. На открытии побывали коллекционеры Тилтона, репортер New York Times Кэрол Фогель и все те голодные и жаждущие бесплатной выпивки студенты художественных школ, кто смог правдами и неправдами добыть приглашение или, на крайний случай, выдать себя за настоящего коллекционера (чтобы не попросили показать приглашение). В статье, которая появилась на следующий день в газете, Фогель цитировала Тобиаса Мейера из «Сотби» (он сказал, что поиск студенческих работ стал для мира искусства своеобразной версией «Фабрики звезд»). Кроме того, она цитировала предостережение Роберта Сторра, декана Йельской художественной школы: «Эти студенты, назначенные звездами, имеют меньше шансов достичь творческой зрелости... они отвлеклись и запутались и не дают себе времени на рост и развитие».
Тилтон оценил работы студентов примерно в пять раз дороже, чем они стоили бы при покупке непосредственно у автора или в колледже на выставке студенческих работ, которая состоялась несколькими месяцами позже. В результате выставка Тилтона была распродана полностью. Эшли Хоуп, студент колледжа Хантера, продал картину за 6 тысяч долларов — это очень высокая цена для первой выставки. Студентка Колумбийского университета Натали Фрэнк, до того выставлявшая свои работы в Челси за треть нынешней цены, продала одну из них за 16 тысяч долларов. Студент Йельского университета Логан Грайдер, продававший прежде свои работы не дороже 800 долларов, продал картину «Мой новый дом» лос-анджелесскому коллекционеру Майклу Овицу за 5 тысяч долларов. Распродажа Тилтона и достигнутые на пей цены еще раз подтверждают мудрость, высказанную Говардом Рутковски: «Нельзя недооценивать неуверенность покупателей в собственной оценке произведений искусства».
Некоторые мейнстримные галереи, как и большинство брендовых галерей, готовы ссудить художнику денег в счет будущих продаж или даже выплачивать ему ежемесячную стипендию. И те и другие галереи могут в случае необходимости предоставить заем, а также юридическую и бухгалтерскую помощь, помощь с изданием книг — и, как выразился один дилер, «услуги няньки и помощь в посталкогольной реабилитации». Система авансов и займов, вообще говоря, не нравится ни дилеру, ни художнику — дилер получает в залог то, чего нет (будущие работы художника), а тот постоянно чувствует себя должником, что, естественно, раздражает.
Авансы, которые выплачивает галерея успешным художникам, могут быть весьма значительными. Когда Питер Хелли решил сменить дилера, дело закончилось судебным иском; по документам выходило, что он получал у прежнего дилера стипендию 40 тысяч долларов в месяц. Несколько дилеров говорили мне, что «Белый куб», по их оценке, тратит на стипендии художникам 1,1 миллиона фунтов в месяц, а Гагосян — значительно больше.
У стипендии, как обычно, есть и обратная сторона. Предлагая молодому художнику высокие подъемные или ежемесячную стипендию, дилер, как правило, требует, чтобы художник творил быстро. Художник Дэвид Хэммонс выразился так: «Что происходит в подобной ситуации? Вас искушает дьявол. Вам показывают все, что вы можете получить. И нужно для этого всего лишь расстаться с собственной душой. Я, помню, мучился жутко». Галерист Мэри Бун сказала как-то — и это было шуткой лишь наполовину, — что при работе с малопродуктивными художниками старается выплачивать им крупные авансы, помогая тем самым привыкнуть к роскошной жизни. «Пусть художник Покупает дорогие дома, заводит себе дорогостоящих подружек и жен. Все это заставит его шевелиться».
Брендовые дилеры и кое-кто из мейнстримных могут позволить себе издавать к выставке художника особый каталог его работ. В каталоге публикуются качественные репродукции и заказные очерки уважаемых критиков. Издание каталога, призванного продемонстрировать развитие мастерства и взглядов автора, в последнее время приобрело такое громадное значение, что известны случаи, когда художники в ответ на отказ издать его просто меняли дилера (а в одном случае художник решил сменить дилера из-за того, что каталог был издан недостаточно шикарно).
В какой-то момент развития отношений растущий художник захочет узнать, почему его работы не обсуждают New York Times или ARTnews или почему их не видно, скажем. на ярмарке современного искусства Frieze Art Fair, где выставлены работы художников, которых представляют брендовые галереи. Все растущие художники жаждут, помимо денег, трех вещей: хвалебных рецензий в профильных журналах, появления их работ в художественных музеях и ретроспективной выставки в каком-нибудь брендовом музее. У мейнстримного дилера другие заботы: серьезная работа по продвижению художника, возможно, даст продажи, но может привести и к потерям, если художник после этого уйдет в более престижную галерею. В большинстве своем художники не любят обсуждать свои отношения с дилерами. даже в разговорах с другими художниками. Иногда это объясняют неловкостью: будь они успешнее, их влияние на своего дилера было бы куда сильнее.
С контрактом или без, но художник, как правило, в каждой стране поддерживает эксклюзивные отношения только с одним дилером. Может показаться, что художнику лучше продавать свои картины сразу через нескольких дилеров — ведь конкуренция заставила бы их предлагать лучшие условия. На самом же деле те. кто пытается так поступить, быстро осознают, что в этом случае усилия дилера по продвижению работ художника идут на пользу не только ему, но и всем остальным дилерам, которые работают с этим художником, — а в результате ни один дилер не спешит заниматься реальным продвижением его работ.
Дилеры могут влиять на стоимость работ художника и через операции на вторичном рынке. Некоторые дилеры. если на аукционе появляется картина «их» художника, тоже принимают участие в торгах и делают ставки вплоть до цены, по которой эта картина продавалась бы через них; цель в этом случае — зашита рынка, на котором действует галерея. Некоторые даже выкупают картину, чтобы она не осталась непроданной. Существуют разные мнения о том, насколько необходима на самом деле такая ценовая поддержка. Некоторые считают, что каждый дилер просто обязан это делать; другие, такие как Мэтью Пэнтер из Panter & Hall в Лондоне, говорят, что не признают за собой никаких обязательств и не будут делать ничего подобного.
Для лучшего продвижения работ художника дилеры предлагают покупателям скидки. Мнение о том, что с дилером нельзя торговаться, относится к категории распространенных заблуждений. Выторговать снижение цены можно почти всегда, даже если речь идет о модном художнике, — ведь дилеру нужно поддерживать в своих клиентах чувство благодарности. Даже на распроданной выставке можно услышать шепоток дилера: «Вы для нас ценный клиент, мы сделаем для вас скидку — десять процентов». А ценный клиент в ответ: «А нельзя ли двадцать процентов. друг мой?» Скидка всегда оправдана как эквивалент гонорара, который пришлось бы заплатить художественному консультанту. У коллекционеров считается, что в период между выставками художника можно сказать дилеру: «Мне очень нравится эта картина, сделайте мне предложение, от которого я не смогу отказаться». Как правило, это срабатывает, иногда даже с Гагосяном и «Белым кубом».
Картина может быть продана вместе с правами на воспроизведение и публичный показ или без таковых — в этом случае права сохраняются за автором или следующим покупателем. Брендовые дилеры, как правило, сохраняют эти права за автором работы, а дилеры мейнстрима или местные галереи могут передать все права на воспроизведение или публичный показ покупателю. Это рискованно, поскольку эти права в дальнейшем могут приобрести гораздо большую стоимость, чем сама картина.
В середине 1990-х один инвестор заплатил 8 миллионов Долларов за рисунки модели Хельги Тесторф американского художника-реалиста Эндрю Уайета вместе с соответствующими дополнительными правами. Само существование рисунков Хельги много лет оставалось неизвестным, а после обнаружения они сразу попали на обложки журналов Newsweek и Time благодаря слухам о близких отношениях между художником и моделью. В результате тот самый инвестор получил 1,2 миллиона долларов за три подряд музейные выставки. 2,8 миллиона долларов в качестве авторских процентов за издание музейного каталога книжного формата, который разошелся тиражом 400 тысяч экземпляров, — и 40 миллионов долларов при перепродаже рисунков частному японскому коллекционеру. Причем он сохранил за собой право на воспроизведение рисунков на постерах и гравюрах, оцененное в 9—12 миллионов долларов.
Художник, добившийся признания в одной стране, стремится быть представленным и в других. Иногда этим занимается галерея — скажем, Гагосян выставляет работы художника в филиалах своей галереи, а «Белый куб» устраивает выставки через галереи-партнеры. Иногда художник просто подписывает несколько контрактов в разных городах. Но если художника представляют разные дилеры, возникает проблема. Каждая из галерей хочет получать достаточно авторских работ, чтобы каждые 2—3 года устраивать персональную выставку — да еще нужны работы для показа на художественных ярмарках, в которых участвует галерея. При этом может пострадать и творческая сторона, и качество работ. Может возникнуть ситуация, когда картины художника окажутся на четырех разных стендах, скажем, на базельской ярмарке Art Basel (Арт-Базель), причем все четыре стенда будут различаться между собой по уровню цен и политике предоставления скидок. А затем представители четырех разных галерей будут звонить коллекционерам и музейным кураторам и предлагать: «Приходите на наш стенд взглянуть на произведения этого художника». Покупатели смогут маневрировать между галереями; сказав, что получили от одной галереи скидку 20%, могут потребовать того же и от остальных.
Существует еще один тип дилера — это частный дилер или художественный консультант; как правило, он также работает в одном из главных центров мировой торговли произведениями искусства. Обычно такой дилер выступает в роли агента на вторичном рынке или консультирует коллекционеров и работает из собственной квартиры, без специального офиса. Большинство частных дилеров работали прежде в галереях, аукционных домах, музеях или учебных заведениях. Такой человек работает следующим образом: он звонит каждому, кто, как ему известно, приобрел на аукционе серьезное произведение, и говорит: «Вы заплатили за картину 20 миллионов, не согласились бы вы сразу же перепродать ее за 30?» После этого картина добавляется в список «на продажу» с ценой 35—40 миллионов долларов. Агент надеется продать картину не меньше чем за 33 миллиона, чтобы как следует заработать на комиссии. Или еще: он рассылает электронные письма и обзванивает дилеров, которые планируют принять участие в крупной художественной ярмарке, с просьбами предоставить описания и фотографии работ, которые будут выставлены на стенде, — тогда агент и его клиент смогут сразу же броситься к заинтересовавшим их работам и попытаться зарезервировать их за собой.
На более рутинном уровне консультанты бегают по распродажам, посещают Maastricht, Art Basel и кучу менее масштабных ярмарок, готовят обзоры студенческих выставок для тех клиентов, у которых нет времени или желания заниматься этим самостоятельно. Они стараются быть в курсе внутренней информации и тенденций в мире искусства, чтобы затем консультировать, скажем, по вопросу о том, что сейчас покупает Чарльз Саатчи и какая выставка готовится в Музее Гуггенхайма.
Частное консультирование и посредничество получило развитие в XIX и начале XX века, когда представители нового класса промышленников и купцов, считая себя недостаточно образованными в искусстве, предпочитали заказывать работы не непосредственно у художников, а через более подготовленных посредников. Некоторые из этих дилеров зарабатывали целые состояния. В 1879 году, в возрасте 31 года, Поль Гоген зарабатывал 30 тысяч франков в год (что сегодня примерно соответствует 125 тысячам долларов) как биржевой брокер и еще столько же тем, что продавал другим брокерам картины своего учителя Камиля Писсарро. После биржевого краха 1882 года Гоген потерял место брокера, а рынок произведений искусства вообще рухнул. Он вынужден был стать профессиональным художником.
Иногда консультантов описывают так — «и брокер, и законодатель вкусов, и экскурсовод, и психоаналитик». Их называют также скользкими типами, паразитами и даже хуже. Галеристы в большинстве своем их терпят, так как иногда консультанты приводят к ним новых клиентов, — но в частной беседе высказываются о них столь же нелицеприятно, как и об аукционных домах.
Их преимущество — обширные связи, опыт и целеустремленность; их недостаток — практически полная невидимость. Им не слишком часто предлагают произведения искусства, а отсутствие внешнего финансирования означает, что они не в состоянии ничего покупать. Многие частные дилеры просто выполняют конкретные заказы галеристов или коллекционеров и работают за комиссионные.
Частные дилеры предлагают свои услуги в качестве консультантов — ведь коллекционерам, говорят они, необходимо соблюдать осторожность. Дилеры и аукционные дома, подобно агентам по недвижимости, всегда выступают на стороне продавца, а не покупателя. Они заинтересованы в том, чтобы продажная цена — а значит, и комиссия — была максимальной; интересы покупателя их не заботят. Так, ни один агент по недвижимости не расскажет вам о высоком уровне преступности в районе или о заводике по сжиганию мусора, расположенном в миле с наветренной стороны. Так и дилер никогда не напишет на стене или в выставочном каталоге о том, в каком состоянии находится картина, насколько разумна ее цена, о том, что она совсем недавно осталась не проданной на аукционе, — или, скажем о том, что имеются сомнения в ее подлинности.
Консультанты могут оказаться полезны, если коллекционер хочет получить возможность приобрести новую картину художника, на которого у дилера имеется длинный список желающих. Консультант не только распишет коллекционеру все достоинства художника, но и представит галеристу самого коллекционера в наиболее выгодном свете, — и Галерист обязательно прислушается к нему, если думает о будущем своего бизнеса. Консультанты работают и на продавца; в этом случае они собирают информацию о состоянии рынка и пытаются угадать момент, когда кривая цен на картины определенного художника выравнивается или даже начинает клониться вниз, а значит, пора продавать.
Выступая в качестве консультанта, частный дилер не является, по сути, ни дилером, ни агентом; он получает ежегодное вознаграждение или комиссионные в размере 2—10% от стоимости произведений искусства, прошедших через его руки, — или некую комбинацию этих двух форм оплаты. Консультант может одновременно попросить у галереи или аукционного дома 1—2% в качестве вознаграждения за нового клиента. Если клиент в курсе и не возражает, брать деньги одновременно у обоих участников сделки считается вполне этичным.
Отношения между клиентом и дилером могут испортиться и даже стать поводом для дорогостоящего судебного разбирательства. Иски с участием коллекционеров, комитентов, художников и дилеров — дело обычное. Манхэттенский адвокат Питер Стерн, чья практика включает и рынок произведений искусства, описывает, например, четыре случая. В первом коллекционер, передавший принадлежавшее ему полотно галерее для продажи, неожиданно обнаружил, что его картина давно продана (его родственник случайно увидел ее в музее). При этом галерея не сообщила ему об этом и, естественно, ничего не заплатила. Во втором случае комитент увидел принадлежавшую ему раньше картину в гостиной у приятеля и спросил, по какой цене она была куплена. Цена оказалась на 50% выше той, которую объявила галерея. В третьем случае речь шла о работнике галереи, который подготовил два счета на разные суммы и случайно перепутал их при отправке, сообщив таким образом комитенту реальную цену продажи его картины. В четвертом случае галерея пообещала клиентам или даже продала вдвое больше картин одного художника, чем у нее было в наличии.
Если вы хотите получить реальное представление о том, как работает брендовая или мейнстримная галерея, и при этом не хотите, чтобы на вас давили или с вами разговаривали покровительственно, никогда не начинайте разговора с тщательно одетой юной леди на рецепции, известной в мире искусства как «галерейная барышня». Скорее всего, это свежеиспеченная выпускница местного университета по специальности «история искусств», а на это место ее устроил по знакомству отец. В отличие от коллеги из аукционного дома ей разрешается красить волосы и делать пирсинг. Она проводит свой день за чтением The Art Newspaper, отвечает на телефонные звонки и спрашивает «Могу ли я вам чем-нибудь помочь?» таким тоном, что все те, кто зашел «просто посмотреть», сразу разбегаются. Ей объяснили, с людьми каких категорий нужно разговаривать особенно грубо: это художники, желающие показать слайды своих работ, группы молодежи и женщины в больших шляпах с дешевыми сумками — или те. кто приходит группами больше чем по двое. В ее обязанности не входит сообщать что-нибудь осмысленное даме с настоящей дизайнерской сумочкой или мужчине, который может оказаться настоящим коллекционером; в этом случае она должна всего лишь быстро пригласить менеджера. Если вы будете настаивать, девушка выдаст вам книгу записи гостей и позволит записаться, но галерея никогда и ничего вам не пришлет. Смотрите на нее сверху вниз, как и она смотрит на вас.
Вместо этого отыщите охранника галереи, который обычно сидит в самой дальней от входа комнате. Поговорите с охранником. Никто обычно этого не делает, и у него нет указаний ни с кем не разговаривать и ничего не рассказывать. Спросите, что ему нравится. Охранник ведь сплетничает с девушкой на рецепции, он знает, что продано, какие цены завышены, о чем спорят владелец галереи и художник, — он слышит все, но сам он на работе невидим.
Искусство и творцы
Искусство рассказывает вам о том, что вы даже не знали, что хотите узнать, пока не узнали на самом деле.
Петер Шьелдал, художественный критик
Искусство сексуально! Искусство денежно — сексуально! Искусство денежно — сексуально-социальноподъемно-фантастично!
Томас Ховинг, бывший директор художественною музея Метрополитен
Современное искусство стало таким важным на рынке перепродажи отчасти потому, что лучшие образцы других школ в искусстве быстро исчезают с рынка и, скорее всего, никогда уже не будут выставлены на продажу. На протяжении веков лучшие произведения прошлого регулярно появлялись на частных распродажах или аукционах и меняли владельцев. Сегодня, стоит серьезному несовременному произведению появиться на аукционе — и цены буквально взрываются. Картина Модильяни «Сын консьержки» (1918), проданная в 1997 году за 5,5 миллиона долларов, в 2006 году была перепродана уже за 31 миллион долларов. Чудесная акварель Сезанна «Натюрморт с зеленой дыней» (1902—1906) была продана на аукционе «Сотби» в Лондоне за 2,5 миллиона долларов в 1989 году и перепродана тем же «Сотби» в Нью-Йорке в мае 2007 года за 25,6 миллиона долларов. Небольшое полотно Гогена «Всадник у хижины» (1902). проданное на аукционе «Кристи» в Лондоне в июне 1998 года за 969 тысяч фунтов стерлингов, на аукционе «Сотби» в Нью-Йорке в мае 2007 года потянуло уже на 4,9 миллиона долларов. Образцы модерна и Импрессионизма, которые еще десять лет назад просто не могли появиться на престижных вечерних торгах, теперь не только появляются там, но и продаются за семизначные суммы.
Резкое уменьшение числа произведений традиционного искусства, попадающих на рынок, обусловлено, в частности. двумя факторами. Во-первых, во всем мире наблюдается экспансия музеев; дарители ищут бессмертия, а города стремятся придать себе респектабельности и привлечь туристов. Произведения искусства дарят музеям, и лишь малая часть из этих работ когда-нибудь, возможно, снова будет продана, большая — и лучшая — часть будет выставляться или лежать в запасниках, но никогда уже не вернется на рынок. За последние 25 лет в разных частях света появилось не меньше сотни новых музеев, каждый из которых жаждет приобрести в среднем около двух тысяч произведении искусства.
Во-вторых, расширяется и круг частных коллекционеров. За последние пятнадцать лет число богатых коллекционеров выросло в двадцать раз — и многие из этих коллекций в конце концов окажутся в музеях, а не будут перепроданы. Конечно, на рынке появляются картины импрессионистов и других художников XX века, но качество этих работ ухудшается по мере того, как все больше лучших произведений оседает в музеях и постоянных коллекциях.
Произведений на рынке становится все меньше. И музеи, и частные коллекционеры остро ощущают эту нехватку и каждый раз, когда на продажу выставляется серьезное полотно, оказываются в ситуации «последнего шанса». Они боятся, что никогда больше не получат возможности добавить к своей коллекции картину определенного художника или определенного периода, — и покупают, не оглядываясь на прошлые цены. По логике вещей, нехватка более ранних работ не должна влиять на уровень цен на современное искусство и произведения живущих художников — ведь постоянно появляются новые работы, На самом же деле влияет, и еще как. Современное искусство превратилось в самый активный и модный сегмент рынка искусства.
Еще одним следствием недостатка на рынке брендовых произведений стало заметное уменьшение роли эстетических соображений в оценке произведений искусства. Описывая картины, критики говорят о загадке художника, о том. кто еще коллекционирует его работы, и о ценах, которые давали за него на последних аукционах. Ив Кляйн, умерший в 1962 году в возрасте тридцати четырех лет, создал серию из одиннадцати монохромных работ, предназначенных, вероятно, для медитации. На лондонском аукционе «Кристи» в июне 2006 года работа Кляйна под названием IKB 234 — холст, равномерно закрашенный однородным синим цветом, — была продана за 994 тысячи фунтов, или 1,8 миллиона долларов. IKB означает «международный синий Кляйна». Вообще, работы Кляйна максимально далеки от представлений о том, что художник должен, скажем, уметь рисовать или находить баланс цвета.
Что говорилось в каталоге «Кристи» об этом равномерно синем полотне? «Эти работы позволяют зрителям погрузиться в бесконечность, в мерцающее духовное царство Синего. Занятия дзюдо, интерес к учению розенкрейцеров, восхищение наукой и веком атома — все это позволило Кляйну создать картины, не имеющие рамок, а потому безграничные. Его полотна — окна в бескрайнее и вечное духовное царство». Только представьте: всего за 994 тысячи фунтов стерлингов вам предлагают окно в вечное царство. Этот каталог — прекрасный образец креативного маркетинга и тех заумных выражений, перед которыми, по мнению маркетологов от искусства, не может устоять ни один коллекционер.
Иногда дилер или аукционный дом заявляют, что произведение современного искусства имеет сюжет и смысл, что современный художник вроде Энди Уорхола — социальный комментатор. Критики и кураторы могут до хрипоты спорить, в чем именно состоит смысл того или иного произведения, но коллекционеры в большинстве своем просто хотят повесить на стену картину, которая трогала бы душу. Опытных коллекционеров не слишком заботят поиски смысла. Если цена картины достаточно высока, чтобы коллекционеру или дилеру задали этот вопрос, они, скорее всего, просто придумают какую-нибудь легенду позанятнее.
Итак, кого из современных художников можно назвать великими? Ответ на этот вопрос зависит от того, кому вы его зададите. Филипп Сегало, нью-йоркский художественный консультант и бывший менеджер отдела современного искусства «Кристи», утверждает, что в одном поколении не может быть больше десяти великих художников. Со временем цены на картины этого десятка будут расти, а остальные художники пропадут в безвестности.
Вот дюжина художников, которых Сегало назвал для 1980-х и 1990-х годов (уменьшить это число до десяти он не сумел): Джефф Кунс, Жан-Мишель Баскья (создатель полотна «Без названия»), Синди Шерман (фотограф), Ричард Принс, Феликс Гонсалес-Торрес (знаменитый своими сладкими скульптурами), Чарльз Рен, Майк Келли, Мартин Киппенбсргер, Дэвид Хэммонс, Андреас Гурский, Дэмиен Херст и Маурицио Каттелан. По мнению Сегало, первые годы XXI века могут представлять Такаси Мураками. Люк Тюйманс, Мэтью Барни и Роберт Гобер. Сегало утверждает, что великого художника можно распознать практически сразу; в наше время неизвестен синдром Ван Гога, когда на то, чтобы узнать гения, могут потребоваться годы. Сегодня за новыми произведениями следит такое множество дилеров, кураторов, консультантов и критиков, что художники, чье творчество заслуживает внимания, распознаются очень быстро.
Я задавал вопрос «Кого из современных художников можно назвать великими?» дилерам, аукционерам и другим экспертам. У меня скопилось множество списков, и среди них нет двух одинаковых. Ниже помещен рейтинговый список двадцати пяти крупных современных художников, которых чаше всего называли мои собеседники, — и в нем нет пяти фамилий из списка Сегало! Включение в список того или иного художника определялось отчасти мнением экспертов, отчасти результатами аукционов, — но не в последнюю очередь часто цитируемым замечанием Уолтера Сикерта, сделанным в 1910 году: «Писали ли они так, что после них уже никто не сможет сделать вид, что их не существовало вовсе?» Можно заметить, что в списке нет ни одного женского имени — их вообще не было в списках экспертов, за исключением фотографа Синди Шерман у Сегало. Вообще, почти каждый эксперт называл Шерман самой популярной художницей XX века, заметно превосходящей Джорджию О’Кифф или Фриду Кало.
Двадцать пять лучших современных художников
1. Джаспер Джонс (США, 1930)
2. Энди Уорхол (США, 1926—1987)
3. Герхард Рихтер (Германия, 1932)
4. Брюс Науман (США, 1941)
5. Рой Лихтенштейн (США, 1923—1997)
6. Роберт Раушенберг (США, 1925)
7. Йозеф Бойс (Германия, 1921—1986)
8. Эд Руша (США, 1937)
9. Фрэнсис Бэкон (Ирландия/Англия, 1909—1992)
10. Люсьен Фрейд (Англия, 1922)
11. Сай Туомбли (США, 1928)
12. Дэмиен Херст (Англия, 1965)
13. Джефф Кунс (США, 1955)
14. Мартин Киппенбергер (Германия, 1953—1997)
15. Дональд Джадд (США, 1928—1994)
16. Виллем де Кунинг (США, 1904—1997)
17. Такаси Мураками (Япония, 1963)
18. Петер Фишли/Давид Вайсс (Швейцария, 1952/54)
19. Ричард Серра (США, 1939)
20. Антони Тапиес (Испания, 1923)
21. Маурицио Каттелан (Италия, 1960)
22. Андреас Гурский (Германия, 1955)
23. Дэвид Хокни (Англия, 1937)
24. Ричард Дибенкорн (США, 1922—1993)
25. Жан-Мишель Баскья (США, 1960—1988)
Следует отметить, что тесной связи между рейтингом художника и ценами, за которые продаются его произведения, не существует. Выдающееся произведение современного художника может быть оценено вшестеро дороже, чем обычная работа этого же художника. Картина, успевшая побывать в коллекции какой-нибудь знаменитости или серьезного музея, может стоить гораздо дороже аналогичной картины, которой повезло меньше. Ценовые рекорды в аукционных залах возникают не только благодаря разным оценкам предлагаемой картины, но и в результате столкновения личностей, конкуренции и просто человеческой жадности. Большая часть рекордов рождается на аукционах, причем особенно активно это происходило в 2006 и 2007 годах. Большинство рекордов принадлежит картинам импрессионистов и других художников XX века, но современные произведения быстро догоняют. В приведенном ниже перечне рекордных цен к современным относятся Энди Уорхол, Дэвид Смит, Виллем де Кунинг и Джаспер Джонс. К тому моменту, когда вы будете это читать, к этому списку, вне всякого сомнения, добавятся новые рекорды.
Самая высокая цена, когда-либо уплаченная за произведение искусства XX века, принадлежит картине Джексона Поллока «№ 5, 1948» — холсту размером 4x8 футов, забрызганному красками в фирменном стиле Поллока. В 2006 году эта картина была продана частным порядком при посредничестве Тобиаса Мейера из «Сотби» за 140 миллионов долларов. Поллок умер в возрасте 44 лет и вообще был не слишком плодовитым художником, поэтому лучшие его работы редко появляются на рынке. Второй по стоимости стала частная покупка Стива Коэна — он приобрел картину «Женщины III» (1952—1953) Виллема де Кунинга за 137,5 миллиона долларов. Третья в списке — картина Густава Климта «Портрет Адели Блох-Бауэр 1»; эта сделка также состоялась частным образом при посредничестве Марка Портера из нью-йоркского отделения «Кристи». Цена в 135 миллионов долларов, о которой сообщили СМИ, в четыре с половиной раза превосходила предыдущий рекорд для работ Климта. До этой сделки большинство художественных критиков и историков относило Климта ко второму эшелону художников XX века; об этом же говорили предыдущие цены его картин на аукционах. Новая цена наглядно иллюстрирует, как легко в наше время при помощи чековой книжки переписывается история искусства.
Рекордные цены в мире современного искусства
Самые дорогие картины, когда-либо проданные на аукционе
«Мальчик с трубкой» (1905), Пабло Пикассо, 104 миллиона долларов, «Сотби», Нью-Йорк, 2004 год.
«Дора Маар с кошкой» (1941), Пабло Пикассо, 95,2 миллиона долларов, «Сотби», Нью-Йорк, 2006 год.
«Портрет доктора Гаше» (1890), Винсент Ван Гог, 82,5 миллиона долларов, «Кристи», Нью-Йорк, 1990 год (перепродана частным образом через отдел частных сделок «Сотби» в августе 1997 года за 90 миллионов долларов).
«Портрет Адели Блох-Бауэр II» (1907), Густав Климт, 87,9 миллиона долларов, «Кристи», Нью-Йорк, 2006 год.
Самые дорогие послевоенные картины, проданные на аукционе
«Белый центр (Желтый, розовый и бледно-лиловый на темно-розовом)» (1950), Марк Ротко. 72,8 миллиона долларов, «Сотби», Нью-Йорк, 2007 год.
«Зеленая автокатастрофа» («Горящая машина I») (1964), Энди Уорхол, 72,7 миллиона долларов, «Кристи», Нью-Йорк, 2007 год.
Самая дорогая британская картина, проданная на аукционе
«Вид на Джудекку с канала Фузина» (1840), Дж.М.У. Тернер, 35,8 миллиона долларов, «Кристи», Нью-Йорк, 2006 год.
Самые дорогие скульптуры, проданные на аукционе
«Птица в пространстве» (1923), Константин Бранкузи, 27,5 миллиона долларов, «Кристи», Нью-Йорк, 2005 год.
Cubi XXVIII (1965), Дэвид Смит, 23,8 миллиона долларов, «Сотби». Нью-Йорк, 2005 год.
Самые дорогие картины, проданные частным образом
«Номер 5, 1948» (1948), Джексон Поллок, 140 миллионов долларов, продана в 2006 году при посредничестве нью-йоркского отделения «Сотби» мексиканскому финансисту Давиду Мартинесу.
«Женщины III» (1952—1953), Виллем де Кунинг, 137,5 миллиона долларов, продана частным образом в 2006 году Стиву Коэну.
«Портрет Адели Блох-Бауэр I» (1907), Густав Климт, 135 миллионов долларов, продана в 2006 году при посредничестве нью-йоркского отделения «Кристи» галерее Neue, Принадлежащей наследнику нью-йоркской косметической Фирмы Рону Лаудеру.
«Фальстарт» (1959), Джаспер Джонс, 80 миллионов долларов, продана Дэвидом Геффеном частным образом в 2006 году Анне и Кеннет Гриффин.
«Портрет молодой крестьянки» (1890), Винсент Ван Гог, 80 миллионов долларов, продана Стивом Винном частным образом в 2005 году.
«Бирюзовая Мэрилин» (1962), Энди Уорхол, 80 миллионов долларов, продана Стефаном Эдисом частным образом Стивену А. Коэну в 2007 году.
Самые дорогие скульптуры, проданные частным образом
«Птица в пространстве» (1923), Константин Бранкузи, миллиона долларов, продана при посредничестве нью-йоркского дилера Вивиан Горан коллекционеру из Сиэтла в 2000 году (это копия скульптуры, которая продавалась под вывеской «Самая дорогая скульптура, проданная на аукционе»).
Самые дорогие картины на квадратный дюйм
«Мадонна в розовых тонах» (1506—1507; 11x14 дюймов). Рафаэль, продана Ральфом Перси, 12-м герцогом графства Нортумберленд, Национальной галерее за беспошлинный эквивалент налога в 35 миллионов долларов от Музея Гетти.
При всей шумихе по поводу выставок, аукционов, высоких цен и безумных сделок, мир современного искусства не так уж велик. Всего в настоящее время существует около 10 тысяч музеев, художественных институтов и открытых для публики коллекций; 1500 аукционных домов; порядка 250 ежегодных художественных ярмарок и шоу.
Кроме того, есть 17 тысяч коммерческих галерей, причем 70% из них — в Северной Америке и Западной Европе. Средний годовой оборот одной галереи составляет примерно 650 тысяч долларов, куда входит выручка с продаж на первичном рынке и часть вторичного рынка, оборот которого составляет около 11 миллиардов долларов — и примерно 7 миллиардов из них можно отнести на счет современного искусства.
Крупные аукционные дома продают современное искусство примерно на 5,5 миллиарда долларов в год; частные сделки (в том числе при посредничестве аукционных домов) и продажи на художественных ярмарках в сумме могут дать еще столько же. Таким образом, всего в мире в год продается произведений современного искусства примерно на 18 миллиардов долларов. Звучит солидно, но не превосходит, скажем, мировых продаж крупной компании вроде Nike или Apple Computer и вдвое уступает обороту Walt Disney Corporation. Эта сумма равняется валовому национальному продукту такой страны, как Исландия.
Выставки современного искусства — хорошая иллюстрация к экономической концепции отрицательной цены. Каждому, кто бывает в коммерческих галереях, приходилось участвовать в каких-то вариантах следующей игры. Пройдитесь по галерее с партнером и спросите: «Если бы мы выиграли в лотерею и могли выбрать любую картину, чтобы повесить у себя дома, какую бы ты взяла/взял?» Отличный способ выяснить, насколько совпадают ваши художественные вкусы!
С другой стороны, сколько вы сами готовы заплатить, Чтобы не брать выигранную картину домой и не вешать на стену? В этом и состоит идея отрицательной цены — как спросить: «Сколько бы вы заплатили, чтобы ваш сын-тинейджер не делал на лбу татуировку с этим драконом?»
Примерно такой вопрос — «Сколько бы я дал, чтобы не смотреть на это каждый день?» — можно задать себе по поводу экспонатов выставки «США сегодня», некоторых работ на любом вечернем аукционе «Кристи» или «Сотби» или в любой брендовой галерее. Большинству людей приемлемым кажется лишь одно из сотни произведений современного искусства; большинство остальных вызывает активную неприязнь. Но вкусы и желания людей очень субъективны, и неприятие какого-то конкретного произведения нельзя считать проявлением неуважения к искусству или художнику. То, чему вы мысленно назначили максимальную отрицательную цену, кто-то другой с удовольствием купит и с гордостью продемонстрирует друзьям.
Рынок искусства представляется вполне здоровым и даже цветущим, если смотреть на него с позиции брендового художника, представленного брендовым дилером; для художника, представленного в мейнстримной галерее, он тоже выглядит неплохо. Но как выглядит этот рынок с позиции нигде не представленных художников или тех, кто продает свои работы через скромные местные галереи? Большинство таких художников видят дорогущий рынок современного искусства только на обложках художественных журналов, открытиях выставок и шоу, а также в аукционных каталогах. В Лондоне живет примерно 40 тысяч художников, в Нью-Йорке еще столько же. Из этих 80 тысяч 75 относятся к категории суперзвезд, и заработки их исчисляются семизначными числами. Чуть пониже находятся триста зрелых, признанных художников, которые выставляются в крупных галереях и зарабатывают искусством шестизначные числа. Следующий уровень — еще пять тысяч художников, представленных хоть где-нибудь, по большей части в мейнстримных галереях; им уже приходится пополнять свой доход за счет преподавания, написания книг или просто средств партнера.
Считается, что по Лондону в каждый момент времени в поисках галереи, которая согласилась бы их представить.
бродит 15 тысяч художников; в Нью-Йорке их примерно столько же. Более того, это число с каждым годом растет — ведь шумные многомиллионные сделки по продаже современного искусства привлекают в профессию все новых молодых художников и удерживают в ней тех, кто в других обстоятельствах уже сдался бы. Рост спроса на произведения искусства ведет к росту числа тех, кто готов это искусство производить. Но, сколько бы художников ни топтало улицы в поисках представительства, брендовые галереи дружно игнорируют их всех и переманивают художников у других галерей. Мейнстримные галереи также обращают мало внимания на тех, кто стучится в дверь. Вместо этого они сами ищут новых художников: посещают студии и итоговые выставки художественных школ или прислушиваются к советам уже состоявшихся художников, коллекционеров и просто друзей. Таким образом — включая и случайные визиты — представители галереи просматривают слайды или готовые работы, скажем, дюжины новых художников в неделю, а принимают лишь одного — двух в год.
Дилеры говорят, что придают значение советам уже работающих с ними художников и музейных кураторов, но не обращают внимания на критиков. Лондонский дилер Виктория Миро утверждает, что прислушивается к рекомендациям своих художников, потому что уважает их Мнение, — но редко принимает таким образом новых художников. Другой дилер сказала мне, что просматривает Тысячу слайдов в год, посещает пятьдесят студий, включает 5—10 новых художников в свои групповые выставки — к уже из этой группы добавляет каждый год одного художника к списку тех, кого ее галерея представляет на постоянной основе.
Как результат, около 45 тысяч художников в Лондоне и Нью-Йорке пытаются продавать свои работы частным образом, через кооперативные или местные галереи, — или просто сдаются. Многие из них к тридцати годам покидают мир профессионального искусства, чтобы на смену им тут же пришли очередные амбициозные выпускники художественных школ.
Мечта каждого художника — признание и статус брендового художника, одного из тех, кто сумел проникнуть в высшие сферы современного искусства. Какое сочетание таланта, удачи и особенно маркетинга и брендинга необходимо, чтобы вывести художника на самый верх? В следующих главах вы познакомитесь с историями Дэмиена Херста, создателя знаменитой акулы, Энди Уорхола, Джеффа Кунса и Трейси Эмин. Ни один из этих рассказов не позволяет вывести простой и надежный алгоритм поведения для честолюбивого молодого художника.
Дэмиен Херст и его акула
Стать брендом — важная часть жизни. Таков уж наш мир.
Дэмиен Херт, художник
Требуется определенная смелость, чтобы вести себя так, как будто ты точно знаешь, что хорошо или, еще важнее, что будет считаться хорошим в будущем. В мире искусства это вопрос веры: просто одни люди обладают чутьем, а другие нет. Разногласия возникают в тот момент, когда надо решить, к какой категории относится конкретный человек.
Ник Паумгартен. Дни и ночи в галерее Лео Кенига. Журнал The New Yorker
Британец Дэмиен Херст, создатель чучела акулы ценой 12 миллионов долларов, — один из тех редких художников, о которых с полным правом можно сказать: они изменили наше представление об искусстве и о карьере в искусстве. В сорок лет Херст «стоил» 100 миллионов фунтов стерлингов, то есть больше, чем Пикассо, Энди Уорхол и Сальвадор Дали в этом возрасте, вместе взятые, — а эти трое вполне могут возглавить список художников, которые намеряли свой успех деньгами. Фрэнсис Бэкон, бывший Недолгое время обладателем аукционного рекорда среди современных британских художников, умер в 1992 году в возрасте 82 лет, оставив после себя имущества на 11 миллионов фунтов. Трудно представить себе две более непохожих, даже контрастных артистических судьбы, чем судьбы Фрэнсиса Бэкона и Дэмиена Херста.
Означают ли названные выше суммы, что Херста как художника можно поставить вровень с Пикассо или Уорхолом? История Дэмиена Херста — его работы, его цены, его акула и сто клиент Чарльз Саатчи — может послужить хорошим введением к рассказу о некоторых объектах, которые сегодня признаны концептуальным искусством, и о роли художника в продвижении его работ и в установлении высоких цен на подобное искусство.
Херст родился в Бристоле и вырос в Лидсе. Его отец механик ремонтировал и продавал автомобили: мать была художником-любителем. Дэмиен сначала учился в художественной школе в Лидсе, затем, после двух лет работы на строительных площадках Лондона, попытался поступить и лондонский колледж святого Мартина и в какой-то колледж в Уэльсе. В конце концов он был принят в художественную школу «Голдсмит» в Лондоне.
Многие художественные школы Великобритании выполняют достаточно странную функцию: собирают у себя студентов, не сумевших поступить в настоящий колледж. Но школа «Голдсмит» в 1980-х была совсем не такой; она привлекла к себе немало талантливых студентов и изобретательных преподавателей. «Голдсмит» ввела у себя инновационную программу, которая не требовала от студентов умения рисовать или писать красками. С тех пор такая модель художественного образования получила широкое распространение.
Как студент школы «Голдсмит», Херст регулярно посещал морг; позже он говорил, что многие темы его произведений берут начало именно там. В 1988 году он курировал получившую известность выставку Freeze («Замораживание») в пустом здании администрации лондонского портя в лондонских доках; на выставке были представлены работы семнадцати студентов школы и его собственное творение — композиция из картонных коробок, раскрашенных малярными латексными красками. Сама выставка Freeze тоже была плодом творчества Херста. Он сам отбирал работы, заказывал каталог и планировал церемонию открытия. Деньги на организацию выставки он занял у канадской компании Olympiad York, занимавшейся в то время строительством бизнес-комплекса Canary Wharf на территорий нывшего порта. Когда Норма» Розенталь из Королевской академии искусств сказал, что заблудится в портовом районе. Херст встретил его и лично отвез на выставку. Freeze стала стартовой точкой для нескольких художников объединения YBA; кроме того, на Херста обратил внимание известный коллекционер и покровитель искусств Чарльз Саатчи. Если говорить о дальнейшей судьбе в искусстве, то выпуск школы «Голдсмит», принимавший участие в этой выставке, — Херст, Мэтт Коллишоу, Гэри Хьюм, Майкл Лэнди, Сара Лукас и Фиона Рей, — стал, наверное, самым успешным в истории Великобритании.
В 1989 году Херст закончил школу. В 1990 году вместе с другом Карлом Фридманом он организовал еще одну выставку, Gambler («Азартный игрок»), в ангаре, в пустом здании завода Bermondsey. Эту выставку посетил Саатчи; Фридман вспоминает, как он стоял с раскрытым ртом перед инсталляцией Херста под названием «Тысяча лет» — наглядной демонстрацией жизни и смерти: там в стеклянной цитрине появлялись из яиц личинки мух, чтобы ползти за стеклянную перегородку к еде — гниющей коровьей голове.
Из личинок вылуплялись мухи, которые затем погибали на обнаженных проводах «электронной мухобойки». Посетитель мог посмотреть «Тысячу лет» сегодня, а затем снова прийти через несколько дней и посмотреть, как уменьшилась за это время коровья голова и выросла горка мертвых мух. Саатчи приобрел эту инсталляцию и предложил Херсту деньги на создание будущих работ.
Таким образом, в 1991 году на деньги Саатчи Херст создал «Физическую невозможность смерти в сознании живущего». Идею своей акулы он описал в интервью, опубликованном в самом первом номере журнала Frieze. «Мне нравится, когда предмет символизирует чувство. Акула пугает, она больше вас и находится в среде, которая вам незнакома. Мертвая, она похожа на живую, а живая — на мертвую».
Названия у Херста всегда представляют собой неотъемлемую часть произведения, и немалая часть смысла, вложенного в работу, содержится именно в названии. Если бы акула называлась просто «Акула», зритель имел бы полное право сказать: «Надо же, настоящая акула» — и двинуться дальше. Но название «Физическая невозможность смерти в сознании живущего» заставляет зрителя самого приду мать смысл, вложенный в произведение. Название, кстати говоря, вызвало не меньше споров, чем сама акула.
В январе 2005 года, на фоне сильной шумихи по поводу скульптуры в мире искусства, «Физическую невозможность» приобрел Стив Коэн. Позже в том же году Херст согласился заменить пришедшую в негодность тушу акулы. Он позвонил Вику Хислопу — тому рыбаку, у которого в 1991 году он приобрел первую акулу, и заказал еще три тигровые и одну большую белую акулу тех же размеров и свирепости, что и оригинал. Хислоп прислал Херсту аж пять акул, одну из них в качестве бесплатного приложения. Все они были заморожены и доставлены в ангар бывшего аэропорта в Глостершире. В акулу, которую Херст выбрил на замену первой, закачали около 850 литров формальдегида — в десять рад больше, чем в первую, и в более высокой концентрации. Новое воплощение акулы было выставлено в музее Кунстхаус в Брегенце (Австрия) в составе Re Object, выставки произведений поп-культуры, где присутствовали также работы: Марселя Дюшана и Джеффа Кунса. В сентябре 2007 года новая акула была отправлена по морю в нью-йоркский музей Метрополитен, где она и будет выставлена в течение трех ближайших лет.
Акула Херста была не первой. В 1989 году, за два года до Херста, человек по имени Эдди Сондерс выставил в своем электромагазинчике в Шордиче другую акулу — золотистую рыбу-молот. В 2003 году акула Сондерса появилась, в Международной галерее стакистов в Восточном Лондоне с подписью «Мертвая акула — не искусство». Стакисты — международное движение, охватывающее 40 стран; они выступают против концептуального искусства вроде акульих чучел, а также против направления в искусстве, известного как антиискусство.
Сондерс подчеркивал, что он не только сам поймал акулу, выставленную у него в витрине, но и сама акула куда симпатичнее Херстовой. Сондерс выставил свою акулу на продажу за 1 миллион фунтов стерлингов с подписью: «Новогодняя распродажа: акула всего за 1 миллион фунтов; сэкономьте 5 миллионов фунтов по сравнению с копией Дэмиена Херста». Заработав на этом немалую известность, он не получил тем не менее пи одного коммерческого предложения.
Одно из свойств, придающих ценность произведению искусства, — это его уникальность, тот факт, что точно таких же произведений нет и никогда не будет. Гравюра или скульптура может существовать в нескольких экземплярах, но размер серии всегда известен. Можно было ожидать, что Херст не будет создавать новые версии акулы, чтобы не снижать стоимость первой акулы, принадлежащей Козну. Но Херст поступил иначе. В начале 2006 года он открыл спою первую выставку в Латинской Америке, в галерее Hilario Galguera в Мехико; выставка называлась «Смерть Господня». Центральным ее экспонатом стала скульптура «Гнев Божий» — еще одна тигровая акула в формальдегиде. 11а этот раз это чучело полутораметровой акулы — той, что Пик Хислоп добавил для ровного счета, — изготовленное и установленное немецкими мастерами под надзором художника. Новая акула была продана еще до открытия выставки за 4 миллиона долларов музею корпорации Samsung в Сеуле (Корея). Стив Коэн не стал публично комментировать ни внезапное пополнение в акульем семействе, ни угрозу, которую представляют три оставшиеся в холодильнике Херста акулы.
Так чем же, помимо акул, занимается один из богатейших художников мира? Работы Херста можно разделить на шесть категорий. Первую группу составляют произведения — «аквариумы», которые сам он относит к серии «Естественная история»; в «аквариумах» — резервуарах с формальдегидом — как правило, содержатся тела животных, целые или препарированные. Это могут быть не только акулы, но и коровы или, скажем, овцы. Херст описывает эти существа как «застывшие в смерти», они выражают «радость жизни и неизбежность смерти». За первой акулой последовала консервированная овца, проданная, как утверждается, за 2,1 миллиона фунтов стерлингов.
Вторая категория — давняя «картотечная» серия Херста, в которой представлены медицинские и фармацевтические шкафчики с коллекциями хирургических инструментов или баночек из-под лекарств. На выставке в Мехико Хорхе Вергара, президент мексиканской компании по производству витаминов, заплатил 3 миллиона долларов за «Кровь Христову», инсталляцию из таблеток парацетамола в медицинском шкафчике. В июне 2007 года «Весенняя колыбельная» Херста — шкафчик с 6136 изготовленными вручную разными таблетками, разложенными на бритвенных лезвиях, — установил на лондонском аукционе «Кристи» рекорд цены, уплаченной когда-либо на аукционе за произведение живущего художника. За «Колыбельную» было уплачено 9,6 миллиона фунтов (19,1 миллиона долларов); предыдущий рекорд принадлежал работе Джаспера Джонса и составлял 17 миллионов долларов, а рекордная для самого Херста сумма была уплачена месяцем раньше на нью-йоркском аукционе за «Зимнюю колыбельную», работу из этой же серии, и составляла 7,4 миллиона долларов.
Третья крупная серия Херста включает в себя так называемые точечные картины — цветные кружочки (штук пятьдесят или больше) на белом фоне правильными рядами: называются точечные картины, как правило, но названиям лекарственных препаратов. Отсылка к лекарства» заставляет думать о мощных средствах воздействия, воз пикающих из сочетания разных, в том числе контрастных элементов.
Почечные картины — дело рук помощников Херста. Мастер указывает, какие краски использовать и как разместить кружочки, но сам даже не прикасается к холсту. По видимому, очень важно, кто из помощников занимаете! данной картиной. Херст как-то сказал, что «лучшим из всех, кто рисовал для меня кружочки, была Рейчел. Это было гениально. Абсолютно, черт побери, гениально. Лучшее, что вы можете приобрести из моих точечных картин, рисовала Рейчел». Херст громко заявляет свои права на концепцию точечных картин: как-то раз он подал в суд на дочернее предприятие компании British Airways, обвинив се в нарушении авторских прав. Дело в том, что компания использовала в своей рекламе цветные кружки. Об этом деле писали все британские газеты. В мае 2007 года на нью-йоркском аукционе «Сотби» точечная картина размером 194x154 см была продана за 1,5 миллиона долларов.
Картины четвертой категории — картины вращения — создаются на вращающемся гончарном круге. Рассказывают, что в процессе «рисования» такой картины Херст в защитном комбинезоне и очках стоит на стремянке и бросает краску на вращающееся основание — холст или доску. Время от времени он командует помощнику: «Еще красного» или «Скипидару». Херст говорит, что главное достоинство картин вращения в том, что «плохую нарисовать просто невозможно». По его словам, он пытался даже размазывать краски шваброй, но картина все равно смотрелась. Каждая такая картина — наглядное представление энергии случайного. Картины вращения, представленные в Мехико, отличались от более ранних темными красками и изображением черепа в центре.
Пятая категория — картины с бабочками. По одной версии, это коллаж из тысяч отдельных крылышек. Но другой — тропические бабочки на холсте, выкрашенном в какой-то один цвет глянцевой малярной краской. Бабочки — еще одни штрих к старой теме жизни и смерти. Эти работы создаются техниками в отдельной студии в Хэкни. Одну из первых картин с бабочками приобрел в свое время футболист Дэвид Бэкхем за 250 тысяч фунтов стерлингов.
Лондонский дилер Херста, «Белый куб», продал 400 картин с бабочками и картин вращения и 600 точечных картин. Цены доходили до 300 тысяч фунтов за картину. Самая маленькая точечная картина — 20x20 см — продается в галерее за 20 тысяч фунтов. Подписанные фоторепродукции точечной картины «Валиум», выпущенные тиражом 500 экземпляров, были распроданы по 2500 долларов. Эти факты помогают понять, как сумел Дэмиен Херст к сорока годам приобрести состояние в 100 миллионов фунтов и почему сравнения с заработками Пикассо могут оказаться обманчивыми.
Некоторые произведения Херста объединяют в себе признаки нескольких категорий. Так, шкафчик с рыбками к растворе формальдегида можно отнести и к картотечной серии, и к «аквариумной»; а цель художника здесь та же, что в точечной картине, — создание композиции цвета и формы. Названия подобных произведений, как всегда у Херста, многозначительны и должны привлекать дополнительное вниманне, как, например, «Изолированные элементы, плывущие в одном направлении ради понимания».
Наконец, последняя категория работ Херста была впервые показана в галерее Гагосяна в Нью-Йорке в марте 2004 года. Выставка включала в себя 31 фотореалистичную картину маслом, что заставило некоторых критиков заметить: «Да, он действительно умеет рисовать!» Выставка называлась «Дэмиен Херст: ускользающая истина», и большие холсты заняли шесть комнат галереи. Сюжетом большинства картин послужила насильственная смерть. Одна из картин называлась «Кокаинист, покинутый обществом»: другая, изображавшая сцену в морге, — «Вскрытие и препарированный человеческий мозг».
В интервью, данном в галерее Гагосяна, Херст указал, что эти работы, подобно акуле и картинам с цветными кружочками и бабочками, изготовлены группой помощников. В создании каждой картины участвует несколько человек, так что никто не может назвать себя автором этого произведения искусства. Сам Херст добавляет несколько мазков и подпись. В другом интервью он сказал, что не умеет писать маслом и если действительно займется этим, то покупатель получит отвратительную картину. По поводу того, насколько этично подписывать своим именем произведения, созданные в четырех студиях с участием сорока помощников, он сказал: «Мне нравится, когда фабрика производит вещи, при этом вещи отделяются от идей, но мне бы не понравилось, если бы фабрика производила идеи».
Те, кто хвалил выставку, говорили, что Херст медитирует на тему смерти в традиции Марселя Дюшана и Энди Уорхола. Художественный критик Джерри Зальц из журнала Village Voice прокомментировал это так: «Лучшее, что можно сказать об этих холстах, — это то, что Херст работает в промежутке между картиной и именем художника: Дэмиен Херст делает картины Дэмиена Херста. Сами картины — всего лишь ярлыки, носители бренда. Вроде «Прада» или «Гуччи». Вы платите больше, зато получаете кайф от обладания брендом. Заплатив от 250 тысяч до 2 миллионов долларов, простак или спекулянт может приобрести произведение, представляющее собой всего лишь имя».
Все работы были проданы в первый же день выставки у Гагосяна, а максимальная цена — 2,2 миллиона долларов — почти сравнялась с тогдашним рекордом Херста, скульптурой в виде медицинского шкафчика. Херст подражает модным дизайнерам еще и в том, что продает параллельно с брендовыми изделиями «массовую серию». Те из посетителей, кто не может позволить себе картину Херста или лаже подписанную фотографию, могут приобрести Футболки.
Брендинг, как известно, повышает цену обычных вещей, поэтому общественная деятельность брендовых художников вроде Херста сводится очень часто к деньгам и публичности. В канун нового, 1997 года Херст с друзьями Джонатаном Кеннеди и Мэтью Фрейдом (родственником художника Люсьена Фрейда и дальним родственником Зигмунда Фрейда) открыл в Ноттинг-Хилл бар и ресторан под названием «Аптека». Форму разработал «Прада», мебель — Джаспер Моррисон, а сам Херст наполнил зал скульптурами в виде медицинских шкафчиков и картинами с бабочками. В туалетах, скажем, стояли шкафчики с латексными перчатками и медицинскими свечами. Коктейли назывались «Детокс» и «Замедлитель действия волтарола». Херст лаже установил нерол рестораном зеленый неоновый крест, как перед входом в настоящую аптеку.
Ресторан сразу же привлек художественную тусовку и знаменитостей вроде Хью Гранта, Мадонны и Кейт Мосс. Про «Аптеку» написали на первых полосах многие газеты, — но Королевское фармацевтическое общество подало иск на то, что название «Аптека» вводит в заблуждение больных людей. Херст решил использовать шумиху на полную катушку и предложил каждые несколько недель менять название своего ресторана на всевозможные анаграммы слова Pharmacy («Аптека»): сегодня ресторан будет называться Achy Ramp, завтра — Army Chap... Но газеты перестали писать о скандале, и все успокоилось. К названию «Аптека» добавились слова «Бар и ресторан», а зеленый крест перед входом убрали.
«Аптека» закрылась в 2003 году. Специалист по современному искусству дома «Сотби» Оливер Баркер увидел случайно из автобуса, как разбирают вывеску, и предложил устроить аукцион. На продажу было выставлено 150 предметов из ресторана; сам Баркер говорил, что это первый в 259-летней истории «Сотби» аукцион, полностью составленный из переданных на комиссию работ одного живущего автора. Херст разработал обложку для каталога, и тот сам стал коллекционной ценностью.
Обстановка «Аптеки», предварительно оцененная в 3 миллиона фунтов, принесла на аукционе поразительную сумму — 11,1 миллиона. Аукцион лично посетили 500 человек; 35 сотрудников принимали по телефону предложения отсутствующих. Полотно с бабочками «Полный любви» было продано лондонскому дилеру Тимоти Тейлору за 364 тысячи фунтов; конкурировал с ним Гарри Блейн из «Оленьего бока», представлявший владельца «Кристи» Франсуа Пино. Зато Блейну достался за 1,2 миллиона фунтов медицинский шкафчик «Хрупкая истина», один из пары шестидверных медицинских шкафчиков из бара «Аптека».
Шесть пепельниц из «Аптеки» которые предполагалось продать за 100 фунтов, принесли 1600 фунтов. Два бокала для мартини, оцененные в 50—70 фунтов, были проданы за 4800 фунтов. Лондонский дилер Алии Фаджонато заплатила 1440 фунтов за пару приглашений на вечеринку по случаю дня рождения. Набор для перца и соли ушел за 1920 фунтов. Сорок рулонов золотых ресторанных обоев, изготовленных по дизайну Херста, принесли 9600 фунтов. Торги по шести обеденным креслам дизайна Джаспера Моррисона дошли до 2500 фунтов, когда один из участников торгов, присутствовавший в зале, назвал сумму 10 тысяч фунтов — прямо по учебнику, иллюстрация к субкультуре «я должен это получить», когда деньги уже не имеют значения.
Ранее Херст заключил соглашение, которое позволило ему выкупить свои произведения у тех, кто получил имущество после банкротства ресторана, за 5 тысяч фунтов. Вложение капитала оказалось удачным, если вспомнить, что на аукционе было продано вещей на 11,1 миллиона фунтов. Начинка «Аптеки» как проданные на аукционе произведения искусства принесла за один вечер больше при6ыли, чем сам ресторан за шесть лет.
Присущ ли современному искусству Херста внутренний смысл, или его произведения лишь заимствуют его у гениальных названий? Вирджиния Баттон, куратор галереи Гейт-Модерн, утверждает, что внутренний смысл имеется. Она назвала «Физическую невозможность смерти в сознании живущего» «жестоко честной и направленной на конфронтацию» и сказала про Херста, что «он привлекает внимание к параноидальному отрицанию смерти, которое насквозь пронизывает нашу культуру».
Очень многие разделяют взгляд Баттон на значительность работ Херста. Чтобы убедиться в этом, достаточно посмотреть на список премии, полученных им за десять лет. В 1995 году — Тернеровская премия, присуждаемая каждый год британскому художнику, не достигшему 50 лет. Премии была удостоена скульптура, состоявшая из двух пар стеклянных ящиков с узким проходом между ними.
Каждая витрина одной пары содержит половину короны, разрезанной вертикально вдоль от носа до хвоста. Во второй парс витрин — точно так же разрезанный теленок. Все вместе носит название «Мать и дитя разделенные», что опять же иллюстрирует рыночную ценность названия, которое вынуждает зрителя самого интерпретировать объект. Почему именно корова? Лошадь — слишком благородное животное, а родства с козой зритель не ощутит.
В мае 2003 года Херст стал первым художником, чье произведение было отправлено в космос. Его точечная картина с цветными кружочками была использована в качестве таблицы для калибровки инструмента на британском аппарате «Бигль», запушенном тогда как часть программы «Марс-экспресс» Европейского космического агентства (см. фото). К картине была приложена запись британской рок-группы Blur, которая должна была прозвучать с зонда в качестве сигнала о посадке аппарата. В канун Рождества 2003 года «Бигль» ударился о поверхность Марса со скоростью 225 км/ч; посадочный модуль, а с ним и точечная картина Херста разбились вдребезги. Другая точечная картина фигурировала в фильме Мег Райан «Кейт и Леопольд», где представляла искусство и культуру XX века.
Самая невероятная история, связанная с брендом Херста, произошла с Э. Джиллом, репортером газеты Sunday Times. У Джилла был старый портрет Иосифа Сталина кисти неизвестного художника. Он говорил, что портрет «висел над письменным столом и помогал в особенно трудных случаях»; в свое время за него было заплачено 200 фунтов. В феврале 2007 года Джилл обратился в «Кристи» с предложением выставить портрет на обычные торги в середине недели. Аукционный дом отказался, сказав, что не торгует ни Гитлером, ни Сталиным.
— А что, если бы автором портрета был Херст или Уорхол?
— Ну, тогда мы с удовольствием взяли бы его.
Джилл позвонил Дэмиену Херсту и попросил пририсовать Сталину на портрете красный нос. Херст так и сделал, добавив заодно свою подпись под носом. В таком состоянии «Кристи» принял портрет на продажу и снабдил эстимейтом в 8—12 тысяч фунтов. Желающих приобрести портрет оказалось много, и семнадцатью предложениями позже, когда молоток аукциониста наконец опустился, цена картины составила 140 тысяч фунтов. В конце концов, на нем имеется подпись Херста.
Последний по времени проект Херста, наделавший много шума, представляет собой изображение человеческого черепа в натуральную величину; сам череп скопирован с черепа европейца в возрасте около 35 лет, умершего где-то между 1720 и 1810 годами; зубы в череп вставлены настоящие. Сам череп-прототип Херст приобрел в одном из айлингтонских таксидермических магазинчиков. В череп инкрустирован 8601 промышленный бриллиант общим весом 1100 карат; они покрывают его сплошь, как мостовая (см. фото). Скульптура называется «Ради любви к Богу», или просто «Ради Бога»; вроде бы именно эти слова произнесла мать Херста, услышав о теме проекта. Херст говорит, что его череп продолжает традицию memento mori — черепов на старинных картинах, которые должны были напоминать о смерти и бренности всего сущего. Это также отсылка к ацтекской традиции — ведь Херст теперь проводит треть каждого года в своем втором доме в Мехико. Он подчеркивает, что покупатель приобретет не просто украшенный драгоценностями череп, а именно контекст — и, как мне кажется, серьезную проблему обеспечения безопасности.
В центре лба черепа располагается большой бледно-розовый бриллиант на 52,4 карата стандартной бриллиантовой огранки; говорят, он стоит 4 миллиона фунтов — хотя цифры называют разные. Херст как-то сказал, что изготовление черепа обошлось ему в 12 миллионов фунтов; его бизнес-менеджер Фрэнк Данфи назвал сумму 15 миллионов фунтов. Изготовили его мастера из ювелирной фирмы Bemley & Skinner на Бонд-стрит, а сам Херст осуществлял творческое руководство. Утверждается, что это был крупнейший заказ, полученный британскими ювелирами после коронных драгоценностей; в черепе в три раза больше бриллиантов, чем в короне империи. Готовый череп был выставлен в июне 2007 года в лондонской галерее «Белый куб» в районе Мейфэр; выставка называлась «Невероятное». Усыпанный бриллиантами череп был установлен наверху в затемненной комнате и освещался только лучами нескольких узконаправленных светильников: зрителей впускали по времени, группами по десять человек и не больше чем на пять минут.
Работа была выставлена на продажу за 50 миллионов фунтов, что Фрэнк Данфи охарактеризовал как «недорого». Дешево или нет, но такая цена не могла не попасть в заголовки газет. «Белый куб» предложил также ограниченное издание шелкографических изображений черепа по цене 900 и 10 тысяч фунтов; те, что подороже, были изготовлены с применением алмазной крошки.
В сентябре 2007 года, через десять недель после появления на публике, череп был приобретен группой инвесторов, как сказал все тот же Фрэнк Данфи, «по полной цене, к тому же наличными». Херст сохранил для себя долю в 24%, так что инвесторам пришлось заплатить за остальное 38 миллионов фунтов. Цена — 50 миллионов фунтов — сразу сделала бриллиантовый череп самым дорогим произведением живущего автора. Кроме всего прочего, сделка обязует инвесторов в течение двух лет выставлять череп в музеях. Сами покупатели говорят, что намерены позже перепродать произведение Херста.
Не приходится удивляться, что «Белый куб» считает Херста самым умелым маркетологом среди художников всего мира. Ни об одном произведении искусства, кроме «Ради любви к Богу», никогда не писали в сотнях изданий за год до его создания. Художник Динос Чепмен назвал череп работой гения — но гения не в искусстве, а в маркетинге.
О чем все это говорит нам? Во-первых, о том, что сегодня не важно, создано ли произведение действительно рукой знаменитого мастера или нет; достаточно, чтобы брендовый художник внес в него концептуальный вклад и чтобы произведение было связано с его именем. Фундамент успеха Дэмиена Херста — сильный бренд и производство с серьезным контролем качества. Точечная картина с подписью Херста имеет немалую ценность; такая же картина его помощницы Рейчел не стоит ничего. Кроме того, получается, что уникальность произведения искусства не так важна, как считалось ранее. Вторая версия акулы тоже принесла очень хорошие деньги.
Теперь, в возрасте сорока двух лет, Дэмиен Херст превосходит любого из ныне живущих художников по богатству, известности и, наверное, могуществу. Он живет в сельском поместье Тоддингтон-Мэнор в Глостершире с женой Майей Норман и тремя детьми. Когда деньги стали центральной частью существования, и Энди Уорхол, и Сальвадор Дали потеряли часть своего творческого дара. Произойдет ли такое с Херстом? Он говорит, что перестанет выпускать картины с бабочками, с цветными кружочками и картины вращения, потому что они ничего не лают его творческому развитию, хотя и приносят доход. Он будет продолжать работу над фотореалистичными картинами и сделает по крайней мере еще одну акулу.
Чему обязан Херст своим положением и высокими ценами: таланту или бренду? Почему он знаменит? Потому что его работы шокируют и тем самым удерживают внимание публики? Потому что Чарльз Саатчи заплатил за «Физическую невозможность» высокую цену и тем прославил художника? Или он знаменит просто потому, что знаменит? Правда ли он социальный комментатор и предлагает зрителям глубокие размышления о смерти и разложении? Вряд ли найдутся хотя бы два критика, которые одинаково ответили бы на эти вопросы. Ясно одно: игнорировать работу Херста и его талант в маркетинге и брендинге невозможно. Его бренд рождает известность, а его искусство привлекает людей, которые в других обстоятельствах, возможно, никогда не пошли бы смотреть на современное искусство. Кроме того, его искусство порождает в средствах массовой информации множество ядовитых и гневных комментариев.
Джерри Зальц говорит: «Мы смеемся над Херстом, над его дилерами и его коллекционерами; мы говорим, что у них плохой вкус и неверная система ценностей. Они высмеивают нашу старомодность и безденежное брюзжание. Мы не сообщаем друг другу ничего нового. Единственное, что имеет значение, — это искусство всегда выигрывать». Когда я задал одному из аукционеров «Кристи» вопрос о ценностях, он пожал плечами: «Купил бы я Херста? Нет. Но мы не диктуем и не навязываем вкусы, их создает рынок — мы лишь продаем с молотка произведения искусства».
Уорхол, Кунс и Эмин
Визуальная культура исчезает, хотя рынок искусства постоянно лезет вверх, — вот великий парадокс нашего времени. Имена художников значат все больше, а произведения искусства, к которым они прилагаются, все меньше.
Сурен Меликян, журналист, художественный комментатор
Джефф Кунс при помощи небольшого круга дилеров и коллекционеров превратил банальность в надежное вложение капитала, порнографию в авангард, а безделушки и желанное художественное приобретение
Келли Девин Томас, журналист, художественный комментатор
Дэмиен Херст сумел привлечь внимание публики и высокие цены за счет характера своих работ и при помощи великолепных названий. Другие художники добиваются того же за счет изобретательности, великолепного чертежного мастерства, собственной знаменитости, противоречивости, а также сексуальности и противоречивости вместе. Любое из перечисленных качеств может оказаться полезным при создании успешного бренда. В качестве примера художника-знаменитости можно назвать Энди Уорхола. Художник как противоречивая фигура — это Джефф Кунс. Сексуальность и противоречивость — характеристика Трейси Эмин. Становясь брендовым, каждый художник создает для себя определенную нишу в массовой культуре, берет на себя определенную роль, которая затем порождает высокие цены на его работы в галереях и на аукционах.
Идея «художник как знаменитость» может показаться странной, но, по существу, именно такова концепция суперзвезды в музыке, кино или спорте. У каждой профессии в мире культуры есть свои знаменитости, ставшие суперзвездами. Статус знаменитости может быть результатом как умелого маркетинга и известности, так и подлинных профессиональных качеств: вспомните Пэрис Хилтон или Анну Курникову.
Современное явление под названием художник-знаменитость родилось в Нью-Йорке в начале 1960-х годов, когда дилеры Лео Кастелли, Бетти Парсонс и Чарльз Иган начали продвигать Джаспера Джонса. Джеймса Розенквиста и Роя Лихтенштейна. Энди Уорхол — более поздний и гораздо более успешный пример, Сейчас, через двадцать лет после смерти, Уорхол второй в мире художник по объему продаж после Пабло Пикассо. В 2006 году на аукционах было продано 1010 работ Уорхола на общую сумму 199 миллионов долларов — это в среднем по пять штук на каждый рабочий день года. Сорок три из этих работ были проданы больше чем за 1 миллион долларов каждая — это на четыре больше, чем у Пикассо. Как и у Херста, большую часть работы по изготовлению произведений Уорхола выполняли помощники.
Считается, что его работы отразили культуру Америки конца XX века, но главным произведением Уорхола стал сам Уорхол, «Энди». Ему удалось создать бренд, который и через двадцать лет после смерти автора обожает пресса и почитают молодые художники.
Анджеи Вархола родился в 1928 году в Питсбурге (штат Пенсильвания) и был младшим из трех сыновей в семье чешских эмигрантов-рабочих. После окончания в 1949 году Технологического института Карнеги и переезда в Нью-Йорк Анджей отбросил последнюю букву фамилии и американизировал произношение; в Нью-Йорке он рассчитывал сделать карьеру в качестве иллюстратора и графического дизайнера. В начале 1960-х годов он начал рисовать в стиле, получившем позже название поп-арт, но никто не хотел принимать его всерьез. Он пытался предложить свои работы Лео Кастелли, по тот отверг их как неоригинальные. Он пытался подарить один из рисунков туфли музею MoMA, но музеи вернул работу автору.
В 1962 году Уорхол выполнил вручную тридцать два шелкографических изображения банок супа «Кэмпбелл»; Ирвинг Блум, легендарный директор галереи Ferus в Лос-Анджелссе, выставил их на продажу по 100 долларов. Выставки Campbell’s Soup Cans принесла Уорхолу первую известность, в основном благодаря влиянию Блума. Картины в галерее были расставлены на белых полках по всему периметру, как настоящие балки в бакалейном магазине. Помогли и конкуренты: галерея напротив выставила в витрине настоящий суп в банках с подписью «У нас настоящее, и всего за 29 центов».
О том, что произошло дальше, рассказывают по-разному. Одна версия гласит, что Блум продал по 100 долларов всего шесть картин, причем одну из них актеру Дэннису Хопперу, — а затем вдруг понял, что распродавать комплект нельзя, он должен остаться целым. Блум позвонил покупателям и выкупил у них картины обратно. После этого он предложил Уорхолу тысячу долларов за все тридцать две картины — по 100 долларов в месяц в течение десяти месяцев. По другой версии. Блуму не удалось продать ни одной картины, но, поскольку он обещал Уорхолу распродать их все, он сторговался с ним за тысячу долларов.
В 1985 году один японский посредник предложил за комплект из тридцати двух картин 16 миллионов долларов. Блум в ответ запросил 18 миллионов долларов, и сделка не состоялась. В 1995 году Блум продал этот комплект Музею современного искусства за 14,5 миллиона.
Существует множество версий, почему Уорхол вообще рисовал банки с супом. Сам Уорхол говорил, что для поколения, зацикленного на бизнесе, консервированная еда — вполне законный объект художественного интереса. Гораздо интереснее, добавлял художник, что предпочитает лично он томатный суп или куриную лапшу, — а значит, какое изображение имеет большую ценность.
Многие критики Уорхола говорили, что суповые банки — самый важный его вклад в современное искусство; стоит образу банки шагнуть с полки на стену галереи, — и «вы уже никогда не сможете посмотреть на рекламу прежними глазами». Суповые банки положили начало художественной концепции превращения объекта в товар.
Позже Уорхол создавал и отдельные образцы подобной продукции, такие как «Банка супа «Кэмпбелл» (перечного) с надорванной этикеткой» (см. фото); при этом он перерисовывал контуры изображения прямо с фотографии, а затем раскрашивал. На «Перечном горшочке» следы карандаша видны до сих пор; считается, что они оставлены намеренно. Серия с суповыми банками помогла Уорхолу точнее понять, на что готовы клюнуть средства массовой информации. В мае 2006 года на нью-йоркском аукционе «Кристи» «Перечный горшочек» приобрел за 11,8 миллиона долларов Эли Брод — промышленник, которого журнал Forbes считает 42-м по богатству американцем. Говорят, его жена Эдит, сидевшая рядом, но не знавшая об участии мужа в торгах, пробормотала тихонько, к немалому веселью окружающих: «Что за тупой идиот купил это?»
Позже в 1962 году Уорхол начал серию шелкографических гравюр с изображениями знаменитостей: Мэрилин Монро, Элизабет Тейлор, Элвиса Пресли и Джеки Кеннеди. Основой для изображении служили официальные студийные фотографии. В процессе изготовления гравюр увеличенное фото многократно, в разных цветовых комбинациях, переносилось на холст. Каждый отпечаток слегка модифицировался при помощи нескольких мазков кистью или расфокусировки, — и получалась последовательность чуть разных изображений. Многие знаменитости на уорхоловских шелкографиях трагичны: Монро, когда создавался портрет, уже умерла, Элизабет Тейлор сражалась с пагубным пристрастием к наркотикам и алкоголю, а Джеки Кеннеди была сфотографирована до и после убийства мужа-президента.
Эти изображения принесли Уорхолу настоящую известность, а сам он перешел к более сложным объектам — начал изображать реальные катастрофы. «Пять смертей» (1963) — это изображение перевернутой машины с погибшими подростками в праздничной одежде. «Ядовитый тунец» — портреты домохозяек, умерших от отравления испорченными консервами. Самая известная Шелкография Уорхола из серии «Катастрофы» носит название «Белое» (1947) — это новостная фотография фотомодели, которая бросилась с крыши Эмпайр-стейт-билдинг и рухнула на крышу дипломатического лимузина. К концу 1960-х годов средства массовой информации больше интересовались темами произведений Уорхола и его личностью, а не самими произведениями.
Став знаменитым, Уорхол вновь вернулся к шелкографическим гравюрам с изображением потребительских товаров: кока-кола, мыло и снова банки с супом «Кэмпбелл». В 1963 году он перевез свою студию в большее помещение и назвал его «Фабрикой», подразумевая тем самым, что искусство, как любой коммерческий продукт, можно производить на конвейере. Пол Моррисси, режиссер «Фабрики», называл ее «Промышленным комплексом Энди Уорхола».
В 1970-х годах работы Уорхола на некоторое время вышли из моды. Две подряд выставки — «Знак доллара» и «Серп и молот» — оказались неудачными; не было продано ни одной картины. Чтобы поддерживать существование «Фабрики», Уорхол писал на заказ портреты. За 25 тысяч долларов он готов был написать портрет, на котором заказчик будет выглядеть наилучшим образом. Приятель Уорхола Крис Макос говорил, что портреты Уорхола не обходятся без лифтинга и пластической хирургии. «Не знаю, рассчитывала ли миссис Дюссельдорф получить на портрете губы Лайзы Минелли, но с ними она наверняка выглядит лучше». Другие художники презрительно отзывались о коммерческих портретах Уорхола, зато клиенты с удовольствием получали идеализированное изображение самих себя.
Уорхол подписывал свой портрет в студии, в присутствии клиента, среди портретов знаменитостей вроде Мика Джаггера, Лайзы Минелли и Рудольфа Нуреева. Клиенты уезжали довольными, а их благоприятные отзывы приводили к Уорхолу новых клиентов. Всего Уорхол написал около тысячи портретов — больше, чем многие художники картин за свою жизнь. На создание каждого из них уходил в среднем один день. В 1980-х его гонорар за заказные портреты вырос до 40 тысяч долларов.
Поначалу Уорхол нанимал помощников, чтобы они переносили коммерческие фотографии на ткань и создавали множественные изображения, но позже он передал эту часть работы местным печатникам. Он объяснял это так: «Живопись — это слишком жестко; то, что я хочу показать, — это механические вещи». Уорхол понимал, что передача заказов на сторону порождает проблемы определений подлинности: «Мне кажется, было бы здорово, если бы больше людей занялось шелкографией, так что никто не знал бы, принадлежит моя картина мне или еще кому-то»
Прошло почти двадцать лет после смерти Уорхола, и Совет по аутентификации его работ (AWAB) пытается решить именно эту проблему — определить, которые из работ Уорхола можно считать подлинными. Вопрос не в том, оригинал та или иная работа или подделка, и даже не в том, касалась ли ее рука мастера. Речь идет о «присутствии художника» — видел ли вообще Уорхол это произведение на пути к дилеру и выразил ли свое одобрение. Ученые спорят даже по поводу этого критерия: некоторые говорят что именно размывание понятия авторства и использование массового производства завоевали Уорхолу место в истории искусств. Результат — хаос в головах коллекционеров и дилеров, пытающихся понять, что именно можно считать подлинным. Так, совет отверг некоторые работы, полученные непосредственно от Уорхола. Он отверг то, что ранее признал подлинным Фонд Уорхола, — а я некоторых случаях изменил и собственное прежнее решение.
Совет никогда официально не объясняет, почему отказывает в подлинности тому или иному произведению. Результат — обвинения в необъективности и слухи о конфликте интересов. Работу совета оплачивает Фонд Энди Уорхола; он же получает отчеты о работе совета; по смерит художника фонду перешло 4100 его картин и скульптур. Фонд перелает их для продажи на аукционы и нескольким избранным дилерам вроде Гагосяна. Лучшие произведения Уорхола и ранние его работы, такие как серия «Катастрофы», всегда пользуются спросом, их всегда не хватает на рынке. Остальных работ больше чем достаточно. Рынку потребуется лет тридцать, чтобы «переварить» все находящиеся в распоряжении фонда произведения Уорхола. Так, существует по меньшей мере пятьдесят картин и гравюр «Маленький электрический стул» и более «огни работ на тему электрического стула вообще.
В июле 2007 года Джо Саймон-Велан, владелец автопортрета Уорхола (1964), подал в федеральный окружной суд в Нью-Йорке коллективный антимонопольный иск против наследников Уорхола, Фонда визуальных искусств Энди Уорхола и Совета по аутентификации. Совет дважды отверг принадлежащий ему портрет, хотя, но утверждению Саймон-Велана, ранее бизнес-менеджер Уорхола Фредерик Хьюз подтвердил его подлинность. В иске утверждается, что истцы монополизировали рынок произведений Уорхола; иск носит коллективный характер, чтобы к нему могли присоединиться и другие владельцы подвергнутых сомнению «уорхолов». Если фонд и совет по аутентификации проиграют этот процесс, речь может идти о сотнях миллионов долларов в качестве возмещения ущерба; кроме того, к аутентификации могут быть предъявлены еще сотни тысяч неизвестных «уорхолов», которые затем будут выставлены на продажу.
Количество работ Уорхола не снижает его роли на рынке современного искусства и никак не влияет на уровень цен на его произведения. Широко распространено мнение о том, что работы Уорхола, датируемые 1962—1967 годами, суповые банки, портреты знаменитостей, катастрофы и автопортреты — гениальны, что они изменили ход современного искусства. Именно эти работы приносят максимальный доход.
Почти десять лет аукционный рекорд Уорхола принадлежал Шелкографии 1964 года «Оранжевая Мэрилин», проданной «Сотби» в 1998 году за 17,3 миллиона долларов. Три других полотна были проданы частным образом на 25—28 миллионов долларов: «Дик Трейси и Сэм Кетчум» (1961) приобрел нью-йоркский финансист Генри Крэвис у Дэвида Геффена, а «Супермена» (1961) купил Стив Коэн; обе сделки организовал Ларри Гагосян. «Четыре репродукции расовых волнений» были проданы через нью-йоркскую галерею Aquavella.
Затем в мае 2007 года его аукционный рекорд вдруг резко рванулся вверх. Как уже говорилось. «Зеленая автокатастрофа» была выставлена на продажу на нью-йоркском аукционе «Кристи» с эстимейтом 25—30 миллионов долларов и была куплена за 71,7 миллиона, что в четыре раза превосходит предыдущий рекорд Уорхола. «Зеленая машина» — это несколько репродукций горящей перевернутой машины, выполненных в зеленом цвете. Отчасти ее высокая цена объясняется беспокойством коллекционеров по поводу «последнего шанса». Дело в том, что в период c 1962 по 1964 год Уорхол создал пять шелкографий с изображением автокатастрофы. Три из них находятся в музеях, а четвертая гораздо меньше по размеру и поэтому представляет меньший интерес.
Шелкографии Мэрилин 1964 года включали в себя, в частности, серию «Выстрел» — еще один образчик Уорхолова маркетинга. Вскоре после изготовления некоторого количества шелкографических портретов Мэрилин к Энди заявилась подруга, Дороти Подбер, и попросила разрешения застрелить2 один из них. Энди согласился и с изумлением увидел, что гостья вытащила пистолет и выпалила прямо в лоб первой картине в стопке — и еще двум, стоявшим за ней. Вместо того чтобы выбросить три испорченных полотна и сделать все заново, Уорхол сделал эту историю достоянием публики, распорядился отреставрировать продырявленные экземпляры, переименовал всю серию в «Застреленную красную Мэрилин» — и поднял цены. Позже на аукционах «Застреленные красные» продавались вдвое дороже, чем обычные Мэрилин.
Уорхол всегда отрицал, что его произведения содержат какую бы то ни было социальную критику. Как правило, вопрос относился в основном к серии картин и Шелкографии «Электрический стул». На картине это никак не обозначено, но на фотографии, которую использовал Уорхол, Гилл снят тот самый электрический стул, на котором в 1953 году были казнены за передачу СССР ядерных секретов Джулиус и Этель Розенберг. Обсуждалось также, что символизируют на картине три двери: три цели уголовного правосудия — возмездие, изоляцию и устрашение или, скажем, рай, чистилище и ад. Сам Уорхол всегда отнекивался: «Никакого смысла», «Никакого смысла», но это отрицание, скорее всего, было задумано как еще одна форма маркетинга.
Всю жизнь Уорхол культивировал для себя внешность гермафродита. В 1981 году, в возрасте 52 лет, он начал разрабатывать модели одежды, сначала для агентства Zoli, затем для Ford Modelling. В 1986 году он появился в рекламе компании, оказывающей финансовые услуги; Уорхол сидел перед собственным автопортретом в парике со стоящими дыбом волосами, а внизу было подписано: «Я считал себя слишком мелким для Drexel Burnham» (см. фото). Дрексель утверждал, что реклама с Уорхолом была предназначена не для привлечения новых клиентов, а для улучшения имиджа компании и придания ему оттенка «крутизны»: она должна была также улучшить отношение сотрудников компании к месту работы. Кроме того. Уорхол безуспешно пытался убедить компанию принять его шелкографию с изображением знака доллара в качестве логотипа.
Непосредственно перед выходом рекламы Drexel Burnham один брендовый коллекционер вспомнил об Уорхоле и начал потихоньку покупать его работы — а затем и объявился публично, купив на «Сотби» «Тройного Элвиса» Уорхола за 125 тысяч долларов. Покупка была замечена, и, когда Ларри Гагосян выставил «Оксидированные картины». созданные мочой по холсту, пропитанному закисью железа, их начали покупать другие брендовые коллекционеры — сначала Томас Амман и Эшер Эдельман, а затем и остальные. Вы спросите, кто был первым брендовым покупателем? Чарльз Саатчи.
Уорхол умер 22 февраля 1987 года в результате осложнении после рутинной хирургической операции на желчном пузыре. Вот одно из его последних публичных заявлении: «Смерть означает кучу денег: смерть делает тебя звездой». Так и произошло. При жизни Уорхол ни разу не выручил за одну картину больше 50 тысяч долларов, хотя несколько его ранних работ взяли на аукционе большую цену. Это было в то время, когда Рои Лихтенштейн и Роберт Раушенберг получали впятеро больше. Слава Уорхол: резко выросла после его смерти и благодаря ей, — а вместе со славой и цены на его картины.
Читать бесплатно другие книги:
