Корабль для уничтожения миров Вестерфельд Скотт

Тайер, вернувшаяся в мир первичных чувств, вдруг подала голос.

– Вы были правы, сэр. Есть связь между данными с Легиса и объектом. – Лейтенант снова взглянула в поле вторичного зрения и попыталась описать словами визуальную картину. – Существует общий фоновый период длительностью в двадцать восемь миллисекунд. И некая утилитарная закономерность: цепочка из тысячи двадцати четырех нулей подряд каждые несколько секунд. Вы были правы.

Это откровение Зай не обрадовало. Теперь, когда сведения посыпались из всех углов и подтвердились его самые страшные опасения, он не знал, как быть.

Несмотря на весь тот риск, которому подвергла себя «Рысь», сражаясь с риксским крейсером, они потерпели поражение. Гигантский разум сумел нарушить карантин.

– Еще кое-что из дворца, сэр, – вмешалась Хоббс. – Десантники сообщают, что снова взяли под контроль систему безопасности. Срыв в системе связи, похоже, обескуражил гигантский разум.

Зай ошеломленно уставился на старшего помощника.

Слово снова взяла лейтенант Тайер. Она сообщила еще ряд сведений о «помехах» с Легиса и объекте. Теперь она обнаружила нечто общее между ними и картиной энцефалограммы Маркса.

«Проклятье! – в отчаянии подумал Зай. – Неужели его мастер-пилот пал жертвой этого мерзкого риксского отродья?»

– Сэр! – воскликнула Хоббс. И тут же замолчала.

– Докладывайте, Хоббс.

– Похоже, гигантский разум исчез.

– Из дворца? – осведомился Зай. Хоббс покачала головой.

– Отовсюду. Сети на Легисе мало-помалу приходят в себя, но риксский искусственный разум исчез, сэр. Сотрудники систем связи на Легисе устанавливают шунты, дабы не дать ему снова завладеть информационной структурой планеты.

Офицер-связистка внесла свою лепту.

– Я получаю сообщения местной милиции на волне экстренной информации. Они говорят о том же самом. Легис свободен.

Зай откинулся на спинку кресла и покачал головой.

– Он исчез, сэр, – повторила Хоббс. – Как-то получилось, что мы победили. Гигантский риксский разум пропал!

– Нет, – произнес Зай. Ему непросто было сказать это слово. Риксский разум не мог погибнуть из-за какого-то сбоя в системе связи, каким бы ужасным ни был этот сбой. Такие чудеса были невозможны. О простых победах не могло быть и речи. Не могло быть речи и о покое для Лаурента Зая.

И тут он все увидел и понял, что произошло.

Зай всплеснул руками, и на воздушном экране возник объект.

– Он не исчез. – Зай указал на изгибающийся и вертящийся силуэт. – Вот он.

Члены экипажа молча смотрели на экран, как будто их вновь загипнотизировали движения объекта.

Тайер покинула синестезическое пространство и кивнула.

– Да, сэр. Он находится внутри объекта. Теперь я это вижу.

– Бортинженер Фрик, – сказал Зай.

– Да, сэр?

– Дайте мне ускорение, – приказал капитан. – Через сорок минут.

– Но, сэр…

– Выполняйте.

Лаурент Зай прошагал к двери командного отсека. Ему было срочно нужно хотя бы на несколько мгновений отвлечься от всего, очистить сознание, отрешиться от этого шквала откровений.

– Какое ускорение, сэр? – окликнул его Фрик. – Сколько g?

«Неужели непонятно?» – подумал Зай.

– Столько, сколько нужно, чтобы протаранить эту дрянь.

РЯДОВОЙ-ДЕСАНТНИК ПЕРВОЙ СТАТЬИ

Сид Экман, откомандированный на Легис рядовой морской пехоты первой статьи, пребывал в отчаянии.

Он изнемог, пытаясь объяснить, что к чему, но его не понимали, и тогда он дал сигнал, означающий, что все немедленно должны лечь. Милиционеры, все как один, мгновенно залегли на обледенелых холмах вокруг цели.

«Образцово проведенный маневр», – с тоской подумал Экман. Он наконец выяснил, что умеют хорошо делать легисские милиционеры: прятаться.

Когда стало ясно, что он внесен в список отряда, десантирующегося на Легис, Экман обрадовался возможности убраться с «Рыси». На фрегате только что был получен приказ следовать за риксским крейсером, и Сид решил, что его родной корабль обречен на неминуемую гибель. Для десантника перспектива изваляться в грязи никогда не казалась конфеткой, но все же это было лучше, чем жестокая смерть в космосе.

Но вот теперь, судя по всему, выходило, что у «Рыси» дела совсем даже неплохи: товарищам Экмана удалось с первого же захода задать жару более крупному риксскому кораблю.

А рядовой Сид Экман попал не в самое лучшее положение. Прямо скажем, в поганое.

Из тех морских пехотинцев, которые были высажены на Легис, его послужной боевой список оказался самым внушительным, он насчитывал три десантирования, и поэтому Экман был назначен командиром на время проведения этой атаки. Под его командованием находился злополучный взвод легисской милиции, окруживший невероятно опасную риксскую диверсантку. Рикса-боевика загнали в ее собственное логово, которое она за несколько недель основательно укрепила. Кроме того, ее ледяная пещера находилась всего в одном километре от северного магнитного полюса планеты, и дикое электромагнитное поле Легиса вытворяло нечто невероятное с милицейской аппаратурой и амуницией. Термальные датчики барахлили, от дистанционно управляемых дронов не было никакого толка, взводный робот-сапер лениво бродил по кругу – и это при том, что система внутренней навигации давала ему четкое указание двигаться по прямой.

Мало всего этого – так еще отказала тяжелая артиллерия, которая должна была предоставить Экману огневую поддержку. Что-то там такое у них перемерзло. В итоге излюбленная стратегия Экмана, выражавшаяся в том, чтобы спокойненько выследить и пометить жертву рентгеновскими лазерами, а потом расстрелять с холма управляемыми снарядами, – так вот, эта стратегия в данном случае сработать никак не могла. Поддержка с воздуха также исключалась. Какие-то призраки, будь они трижды неладны, несколько раз за последние несколько недель нападали на гражданские самолеты в районе полюса, и у командования местной милиции сложилось четкое убеждение: риксский гигантский разум способен захватить все, что только летает по воздуху.

Милицейские шишки ужас как боялись гигантского разума, хотя тот, похоже, куда-то испарился после кошмарного сбоя в сети, случившегося несколько часов назад. В итоге они взяли да и сделали так, что отряд под командованием Экмана отправился на задание, будучи специально изолированным от электронных средств коммуникации, отрезанным даже от собственной, надежно защищенной военной инфоструктуры. Экман был лишен синестезического дисплея, не имел возможности виртуально общаться со своими так называемыми солдатами. Он даже радиосвязи с ними не имел, Господи Всевышний!

Приходилось довольствоваться жестами, – поспешно придуманным сигнальным кодом. Пока что с помощью жестикуляции командование взводом кое-как, но осуществлялось. Экман жалел о том, что не захватил горны и барабаны.

И вообще, атакующая группа подвергалась совершенно ненужной опасности. Рикс-боевик угодила в капкан здесь, в приполярье. Поисково-спасательный флаер, которая она выкрала, был безнадежно поврежден и не подлежал ремонту. Военный спутник без труда обнаружил приземлившийся флаер. Его черная бронированная сталь была отлично видна на белом снегу. Как ни странно, рикс даже не удосужилась закамуфлировать флаер, не бросила на него даже пары пригоршней снега. Сейчас Экман видел флаер через полевой бинокль, снабженный усилителем изображения. Хотя бы этот прибор работал, и за то спасибо! Машина сильно пострадала, пересекая линию заграждения, оборонявшую центр связи. Может быть, этот флаер еще мог бы оторваться от земли, но больше двух-трех километров вряд ли бы пролетел.

Ну, так почему бы просто не продержать рикса-боевика в окружении? По крайней мере до тех пор, пока не появилась возможность прикончить ее с помощью артиллерии. Дистанционно управляемых дронов. С воздуха. С помощью чего угодно, кроме пешей атаки.

Милицейские шишки юлили перед Экманом, пытались оправдаться за то, что втянули морскую пехоту в это рискованное предприятие. Они хотели допросить заложницу (или изменницу), находившуюся вместе с риксом, поэтому полное уничтожение холма и пещеры в их планы никак не входило. Экман не стал напоминать им о том, чем закончилась последняя операция по спасению заложников, которых удерживали риксы.

Рядовой морской пехоты тяжело вздохнул и, подняв вверх правую руку, сжатую в кулак, разжал и выставил три пальца. Через секунду медленно поднялся на ноги третий отряд. Милиционеры вопросительно переглянулись между собой – дескать, правильно ли мы поняли команду. Экман выбросил руку вперед, параллельно земле, и распрямил пальцы. Третий отряд двинулся вперед.

Щеки Экмана противно покусывал полярный мороз, но все же он слегка усмехнулся. Впервые на его памяти язык командной жестикуляции заработал.

Экман остановил третий отряд и снова велел ему залечь. Затем он отвел немного назад второй отряд – на самом деле большей частью для того, чтобы узнать, хорошо ли они понимают приказ «отступать». Еще несколько минут Экман занимался тем, что без всякой цели тасовал вверенные его командованию милицейские силы возле холма – вернее, цель была все та же: убедиться в том, что его подчиненные хорошо понимают язык жестов. Картина напоминала ту, какая наблюдается во время шахматной партии, когда игрок делает совершенно ненужные ходы, загнав соперника в угол. Милиционеры начали делать кое-какие успехи. А рикс, насколько понимал Экман, похоже, вообще не догадывалась о том, что ее окружили. Непрекращающийся вой ветра заглушал звук шагов, трудно было заметить наступающих людей и с помощью электромагнитного сканирования. Вероятно, оборудование уровня каменного века, которым был экипирован взвод под командованием Экмана, все-таки давало ударной группе определенные преимущества.

Но конечно же, рядовой Экман охотно променял бы все возможности застигнуть рикса врасплох на пару-тройку боевых вертолетов. Желательно – класса «Пума», и чтобы вели их имперские пилоты.

Однако следовало приступать к активным действиям.

Экман медленно спустился вниз по склону холма. Он понимал, что как только прозвучат первые выстрелы, вся организованность рассыплется, если только подчиненные не будут его видеть. «Проклятье, – думал он, – все и так рассыплется». Но, по крайней мере, снизу он и сам мог бы пальнуть хоть пару раз. Во время спасательной операции во дворце Экман потерял несколько друзей, хотя там засело всего-то семь риксов. И если бы ему повезло с метким выстрелом здесь, на полюсе, он бы сумел хоть как-то смыть позор той неудачной атаки.

Экман пополз по-пластунски ко входу в пещеру, но задержался, чтобы дать знак первому отряду идти вперед и заходить слева. В состав первого отряда входило несколько опытных технарей. Экман поднял вверх большой палец, и командир отряда – девушка по фамилии Смайте – обрызгала снег и лед перед пещерой и прямо на входе в нее специальным спреем, растворявшим моноволокно. Судя по тому, что в ответ ничего не зашипело, никаких барьеров на входе в пещеру установлено не было.

Экман прополз еще немного вперед, продолжая держаться впереди взвода. При том, что все подчиненные находились позади него, он имел возможность настроить свой мультиган на режим стрельбы с наибольшим радиусом. Парализующие заряды убить не могли, но все равно были довольно неприятными по ощущению. А если бы Экману удалось парализовать рикса хотя бы на мгновение, то уж кто-то из начавших панически палить милиционеров непременно в нее попал бы – хотя бы одна пуля из тысячи.

В пещере было темно. Экман помедлил, чтобы отладить ноктовизор, хотя и понимал, что с помощью этого прибора холоднокровную рикс разглядеть вряд ли удастся. Он заполз внутрь. Внезапно наступившая тишина показалась странной после непрестанного завывания ветра.

А потом рядовой Экман услышал звук. Звук исходил из глубины пещеры и эхом отлетал от гладких, обработанных лазером стен, выглядевших почти как мраморные.

Словно бы кого-то тошнило – или кто-то кашлял.

Экман и не представлял, что риксы болеют. Наверное, это кашляла заложница. Был в этом звуке какой-то надрыв, какая-то тоска. Экман мысленно содрогнулся. Однако, как бы то ни было, тоскливый звук прикрыл его приближение.

Экман поднял кулак. Это был приказ первому отряду не подходить ближе, пока они не услышат выстрелы. В гордом одиночестве рядовой пополз глубже в пещеру.

Теперь он увидел свет, отражавшийся от ледяных стен. Огонь мерцал, похоже, в той же стороне, откуда слышался кашель, и Экман пополз туда. Он понимал, что ему следует периодически разбрызгивать перед собой антимоноволоконный спрей. Даже при том, что он полз со скоростью улитки, моноволоконные растяжки были способны разрезать руку или ногу, а ты бы только потом заметил тончайший надрез. Но что-то было в этом жалком, тоскливом, животном звуке такое, что влекло Экмана вперед и заставляло забыть об осторожности. Инстинкт подсказывал ему, что преимущество – на его стороне.

Морской пехотинец поднялся на ноги, Звук слышался из-за ровно опиленного ледяного угла. Экман сглотнул подступивший к горлу ком. Вот-вот это должно было произойти. Он встретится один на один с боевиком и прикончит ее.

Экман двинулся вперед, даже не успев подумать о том, какое это безумие.

Он медленно, держа мультиган наготове, вошел в небольшое, выгороженное во льду помещение. Стоило ему хотя бы слегка нажать на спусковой крючок – и он бы разнес тут все к чертям собачьим.

Прямо перед ним сидела рикс-боевик, обхватив голову руками.

Господи Всевышний, ну и видок же у нее был! От волос остались жалкие клочки. Руки и лицо – красные, все в волдырях, в копоти и запекшейся крови. Нос посиневший и распухший, явно сломанный. Противопожарный костюм почти весь расплавился, налип на гиперуглеродные суставы и свисал с них наподобие клочьев блестящей облезающей кожи. На полу рядом с риксом натекла лужа полузамерзшей крови. Экман разглядел по меньшей мере три раны на животе у боевика.

Наверное, кроме того, у нее было задето легкое. Жуткий кашель сотрясал все ее тело.

Рядового Экмана вдруг осенило. Он ведь мог взять в плен этого рикса. Впервые за сто лет военного противостояния Империя могла получить живую пленницу, представительницу риксского культа. И тем, кто возьмет ее в плен, будет он, Сид Экман.

Дрожащими пальцами он перевел регулятор режима своего мультигана в положение «усмирение бунтов». Это означало стрельбу пластиковым гелем, начиненным стальными шариками. Против рикса – смехотворный боеприпас, но эта женщина и так уже была очень тяжело ранена, так что могло и этого хватить. Экман наставил дуло мультигана на окровавленный живот рикса.

Могло выйти и так, что ему и стрелять не пришлось бы.

– Не двигаться, – проговорил он негромко, пытаясь не выдать свой страх. По сведениям разведки, рикс неплохо владела легисским диалектом – ведь она в течение нескольких дней играла роль своей заложницы.

Рикс-боевик подняла голову, и взгляд ее красивых фиолетовых глаз напугал Экмана.

«Клянусь Империей, – мелькнула мысль у оторопевшего морского пехотинца, – да она плакала!»

Да нет, наверняка не плакала. Небось, это была какая-то техническая процедура – промывала, допустим, обожженные глаза каким-то раствором с наноустройствами. Крокодиловы слезы, короче говоря.

Не настоящие.

И снова рыдания пополам с кашлем сотрясли все тело рикса. А потом она выхватила моноволоконный нож. Экман тут же выстрелил, и отдача оказалась настолько сильной, что его качнуло. Он с трудом удержался на ногах, поскольку пол в ледяной пещере был скользкий. Суспензия, содержащая стальные шарики, отлетела назад, не причинив риксу никакого вреда – она подняла руку и блокировала залп!

А потом опять закашлялась и отшвырнула нож.

– Теперь я безоружна, – проговорила она с превосходным местным акцентом.

И уронила на руки обгоревшую и израненную голову.

Выброс адреналина, из-за которого Экман выстрелил в рикса, быстро миновал, и к Экману вернулось ровное дыхание. Выходило так, что эта рикс вправду сдавалась. Рядовой имперской морской пехоты опустил мультиган, гадая, уж не вранье ли все то, чему его учили насчет риксских боевиков.

Позади послышался шум – это подтягивался первый отряд милиционеров. Наверное, услышали звук выстрела. Экман обернулся и жестом приказал милиционерам отступить.

Первая пленница-рикс в истории. Он вовсе не хотел, чтобы какой-нибудь остолоп пристрелил ее. И снова все тело женщины содрогнулось, и Экман встревожился. Ему совсем не хотелось, чтобы она померла. Господи, только не это.

– Ты… – проговорил он и запнулся. О чем он мог ее спросить? «Ты больна?» «Ты умираешь?» «Ты плачешь?»

Нет, надо проще.

– Что случилось?

Рикс снова посмотрела на него своими потрясающими фиолетовыми глазами. Только они и остались целыми на ее изуродованном лице.

– Я оплакиваю Рану Хартер, – ответила она просто, – которая умерла сегодня.

А потом она снова разрыдалась.

СТАРШИЙ ПОМОЩНИК

«Рысь» пришла в движение.

Почти через четыре часа после установленного капитаном срока главный бортинженер Фрик наконец вышел на связь с Хоббс, и она получила возможность отдавать приказы. Заработал главный двигатель, и фрегат заметно тряхнуло. По командному отсеку пробежала волна дрожи, задребезжали металлические конструкции. Генераторы искусственной гравитации на борту «Рыси», обычно поддерживавшие практически нулевую инерцию, показывали, что трудятся с колоссальной перегрузкой. Хоббс почувствовала, как ее прижало к спинке кресла. Ускорение в четыре g, с которым сейчас двигался фрегат, она ощутила на себе чуть ли не наполовину.

Она заметила, как скривился капитан, когда перегрузка закончилась.

– Хоббс?

– Сэр, генераторы искусственной гравитации работают с удвоенной нагрузкой, – объяснила старший помощник. – Они держат нас на местах, а кораблю не дают рассыпаться. Мы усилили инерционный демпфинг в тех отсеках «Рыси», в целостности которых есть сомнения.

– Понимаю, Хоббс. Но наверняка такая встряска не на пользу растрескавшейся переборке на носу.

– Не на пользу, капитан. Растрескавшейся носовой переборке от этой встряски – ничего хорошего.

С этими словами она занялась своей работой, не обратив никакого внимания на удивленный взгляд Зая. Дел у Хоббс было по горло. Координация продолжавшихся ремонтных работ, обеспечение нулевой гравитации для тех членов экипажа, которые были заняты передвижением тяжелых предметов, слежение за тем, чтобы «Рысь» не развалилась. И уж конечно, у Кэтри совсем не было времени на то, чтобы объяснять капитану очевидные истины. Еще бы несколько часов ремонта в состоянии свободного падения – и фрегат выдал бы ускорение без сучка, без задоринки.

Но приказ есть приказ, а время поджимало.

Риксский крейсер тем временем набирал ход с максимальным ускорением. Этому кораблю понадобилось бы семь часов для того, чтобы добраться до объекта, так что «Рысь» тоже не могла, образно говоря, рассиживаться. Но как бы то ни было, подбитому фрегату будет нелегко уравнять свою скорость со скоростью движения объекта до подхода крейсера.

Хоббс гадала, зачем риксам понадобилось размещать объект в пятнадцати миллионах километров позади крейсера, да еще без сопровождения. Если бы риксы снабдили объект сотней-другой черных дронов, он бы смог защищать себя.

Старший помощник мрачно размышляла о том, а не способен ли объект без всяких дронов отбиться от «Рыси». Его алхимические свойства находились за пределами соображения. Оживший объект (вправду ли внутри него пребывал риксский гигантский искусственный интеллект, или капитан просто-напросто сошел с ума?) мог преобразить себя практически в любое вещество.

Но как он мог обороняться? Превратившись в звездолет в рабочем состоянии? Или в гигантскую пушку? А может, он мог бы свернуться и покрыть себя бронированным панцирем? Или даже нейтрониевой оболочкой?

Старший офицер Хоббс покачала головой и отказалась от последнего предположения. Нейтроний представлял собой коллапсированную материю, а не элемент, а до сих пор во всех трансмутационных пертурбациях объекта были задействованы элементы. «Не стоит переоценивать его возможности», – напомнила себе Хоббс. Согласно предположениям корабельных аналитиков, объект обладал способностью перестраивать виртуальные электроны, но не протоны и не нейтроны. Поэтому у вещества, составлявшего объект, невзирая на его химические качества, никогда не могло появиться ни массы, ни радиоактивности, ни магнетизма – в том виде, в каком они свойственны подлинно материальным объектам. Алхимические выкрутасы объекта в чем-то немного напоминали свойства генератора легких гравитонов: частицы, вырабатываемые таким генератором, поначалу изумляли, а потом оказывалось, что в сравнении с настоящими гравитонами они бледнеют.

Кэтри Хоббс отбросила прочь эти мысли. Гадания по поводу объекта были на совести сотрудников аналитического отдела, а она сосредоточила свое внимание на том, как продвигались ремонтные работы на борту «Рыси». Самую большую проблему по части восстановления представлял собой генератор сингулярности. Механизм его запуска находился в превосходном состоянии, но для того, чтобы снабдить генератор кожухом, со всего фрегата – с миру по нитке – собирали броневую сталь. Системы непосредственной защиты генератора хватало для того, чтобы уберечь экипаж, но этот экран не обладал контрмассой, необходимой для удержания черной дыры при тяжелых перегрузках. Нужна была уйма материи для того, чтобы карманная вселенная не вырвалась на волю на фоне инерционных перепадов, сопровождавших маневрирование. С каждой тонной, добавленной Фриком к вновь создаваемому кожуху, Хоббс получала еще толику g для надежного ускорения, но эту злополучную тонну броневой стали приходилось изыскивать где-то в другой части корабля. Нуждался в укреплении и изуродованный, потрескавшийся нос корабля. Фрику и его бригаде приходилось мастерить кожух из лоскутов стали, взятой с бронированных дронов, с огневых точек и даже с декомпрессионных шлюзовых переборок. Броню сняли с половины укрепленных участков на корабле – с орудийных батарей, с главного двигателя и даже с отсека, который следовало бы особо поберечь, – с лазарета. Случись «Рыси» столкнуться хотя бы с небольшим залпом «стайников» или любых других кинетических снарядов – и пиши пропало.

Старший помощник ужасно жалела о том, что у нее нет своего личного алхимика, которому она могла бы сейчас заказать сотню тонн броневой обшивочной стали.

Хоббс имитировала подход фрегата к объекту при нынешней конфигурации корабля. Полет с ускорением в четыре g в течение семи часов позволял совершить первый проход с относительной скоростью около трехсот километров в секунду – хорошей, достойной скоростью для лобовой атаки. А вот если бы удалось выжать хотя бы еще единицу g, то к объекту можно было бы подойти на почти уравненной скорости. В случае удачного исследования объекта вблизи (до его уничтожения) можно было бы получить крайне важные для Империи сведения.

«В идеале, – рассуждала Хоббс, – надо бы выжать еще два g из бедной раненой “Рыси”».

Тогда фрегат полетел бы с ускорением в шесть g – то есть с тем максимумом, на который был способен риксский крейсер. Тогда можно было хотя бы мечтать о том, чтобы случайно улизнуть от врагов – это стало бы возможно технически. Возможно – если позволить Фрику собрать с корабля всю броневую сталь.

Хоббс потерла виски. У нее закружилась голова от обилия возможных комбинаций. Ясность сознания, подаренная двумя часами гиперсна, начала мало-помалу убывать. Кэтри решила спросить совета у капитана.

Кресло капитана пустовало. Хоббс вызвала Зая в синестезическом пространстве. Зай ответил голосом, без изображения – а это был верный знак того, что он находился в капитанском наблюдательном блистере. Зай распорядился о том, чтобы после окончания сражения блистер восстановили как можно скорее. За последние несколько часов он снова и снова уходил туда, оставался там и озирал бездны космоса – как тогда… когда в конце концов отверг «клинок ошибки».

«Уж не передумал ли он?» – мелькнула мысль у Хоббс.

– Да, Хоббс?

– Пожалуй, я могла бы попробовать получить пять g.

– Всего пять?

Хоббс тихо вздохнула и порадовалась тому, что капитан не видит выражения ее лица.

– Для того чтобы держать черную дыру на месте при более высоком ускорении, у нас не хватает тяжелого металла, сэр.

– Что мы «раздели»?

– Все, сэр. Огневые точки. Лазарет. Дроны. Даже с главного двигателя сняли столько броневой стали, сколько можно, чтобы не подвергать облучению экипаж, иначе мы снова получим тяжелые формы рака.

Последовала пауза.

– А как насчет капитанского мостика?

– Сэр?!

Капитанский мостик, он же – командный отсек, был самым укрепленным из отсеков «Рыси». Его покрывал кокон из броневой стали и нейтрония. У таких оборонительных мер были свои причины: на борту фрегата не предусматривалось передачи командования кому бы то ни было в случае гибели капитана и его ближайших заместителей.

– Наберется порядка сорока тонн, сэр. Но я не уверена в том, что ими можно пожертвовать.

Капитан усмехнулся.

– Дайте мне шесть g, Хоббс. Чего бы это ни стоило.

– Сэр…

– Объект может изобрести сколько угодно способов нападения на нас, Хоббс. Но есть у меня такое предчувствие, что применять кинетическое оружие он вряд ли будет склонен. Подумайте об этом.

Хоббс задумалась над словами капитана.

– Потому что для создания снаряда ему придется пожертвовать собственной массой?

– Верно, Хоббс. А истинная масса – это единственное, чего недостает объекту. Возможно, он сумеет сотворить алмазную пулю, но каким бы прочным ни был этот алмаз, он все равно будет иметь плотность не выше, чем у сахарного кубика. Как бы жестоко мы ни «раздели» «Рысь», я так думаю, она сумеет выдержать обстрел сахарными кубиками. Даже очень-очень прочными.

Хоббс вздернула брови. Стоило ей только подумать, что старина Зай поддался черной тоске, как он потрясал ее своей извечной тактической гениальностью. И все же окончательно он ее не убедил.

– Даже если эти сахарные кубики будут разогнаны с помощью электромагнитной пушки, сэр? При релятивистских скоростях…

– Для того чтобы электромагнитное орудие сработало, Хоббс, нужен магнетизм.

Хоббс поморщилась, устыдившись собственной ошибки. Точно. Аналитики полагали, что алхимическая материя, из которой состоял объект, не содержала железа и не была способна к ядерному распаду. Пуск любых снарядов объект мог осуществлять только с помощью химических реакций, а разгонять кинетические снаряды мог весьма и весьма незначительно.

– Понимаю, сэр. Вот зачем вам так нужно более высокое ускорение: для того, чтобы мы могли достаточно быстро затормозить и уравнять нашу скорость со скоростью объекта.

Теперь Хоббс все стало ясно. Если бы «Рысь» подлетела к объекту со скоростью в триста километров в секунду, объект мог запросто разместить на ее пути сеть из алхимических элементов. Для бегущего человека смертельную опасность представляет даже неподвижно закрепленная проволочная растяжка.

– Совершенно верно, старший помощник, – отозвался капитан. – А если у нас будет шесть g, мы, покончив с объектом, сможем уйти от риксского крейсера.

Хоббс кивнула.

– А как насчет энергетического оружия, сэр? Ведь у нас сейчас – только наспех созданная энергопоглощающая оболочка. А броня в командном отсеке защищает нас от радиации.

– Пока мы не видим никаких признаков наличия у объекта мощного источника энергии, Хоббс. Но вы, конечно, правы. Если эта тварь ухитрится преобразить себя в излучатель размером с планету, то нам конец.

– Но стоит ли нам тогда…

– Тогда нам конец, Хоббс, в любом случае – будет у нас броня на мостике или нет. Дайте мне шесть g. Конец связи.

Кэтри услышала щелчок, означавший, что связь прервана.

Она тяжело вздохнула. Вероятно, Зай был прав. Их ожидало непредсказуемое число возможных вариантов развития событий, предстояла встреча с противником, обладавшим непонятной силой и неведомыми слабостями. «Рысь» летела к врагу, который не был ни обычным звездолетом, внутри которого находился экипаж, ни дроном, ни машиной, ни живым существом, он даже материей, строго говоря, не являлся. Некий пустой знак на фоне космической пустоты.

И снова – в который раз – ощущение было такое, что судьба корабля под командованием Лаурента Зая не зависит ни от него самого, ни от членов экипажа.

Поэтому несколько лишних тонн металла погоды не делали.

СЕНАТОР

Прибытие члена военного совета, представлявшего Чумную Ось, сопровождалось громоподобным шумом.

Она ждала несколько часов. На самом деле советник опоздал всего минут на двадцать, но разум Нары весь день то и дело обращался к предстоящей встрече, и она думала о ней как о чем-то запретном и ужасном. Было что-то извращенное в том, чтобы вести переговоры с человеком, чьего лица она никогда не увидит, была неловкость из-за того, что встретиться с другим членом военного совета предстояло за стенами палаты заседаний, а помимо всего прочего, был еще иррациональный извечный страх заразиться.

Звук винтов вертолета, на котором летел советник, приближался медленно и постепенно. Сначала это была неясная дрожь на грани слышимости, а потом звук постепенно начал нарастать и в конце концов превратился в безжалостный грохот, на который фарфоровый чайный сервиз Нары ответил жалобным позвякиванием. С борта вертолета заранее осведомились о параметрах посадочной площадки. Машина была большая. Система жизнеобеспечения советника требовала тяжелого транспорта. Этот вертолет служил для него передвижным карантином.

По просьбе Оксам Роджер Найлз тайком осведомился о том, какого же все-таки пола человек, представлявший в военном совете Чумную Ось. Даже по голосу об этом догадаться было трудно, поскольку в палате заседаний советник редко подавал голос, да и тогда он сильно искажался системой фильтрации, призванной защищать чрезвычайно слабую иммунную систему советника от столичного, загрязненного выбросами воздуха, а его коллег по военному совету – от древних микробов, которые проживали в организме этого человека как у себя дома.

В то мгновение, когда вой винтов вертолета начал затихать, Нара Оксам непроизвольно поежилась. Шум стих – значит, машина благополучно опустилась на посадочную площадку над ее жилищем. Размышляя рационально, Нара понимала, что бояться ей нечего. Попадая в обители здоровых живых людей, жители Чумной Оси приносили с собой свою смерть. Если бы в скафандр, в который был облачен советник, каким-то образом попал свежий воздух, то, скорее всего, слой соединений фосфора уничтожил бы владельца скафандра раньше, чем возник риск инфицирования окружающих.

Страх Нары был не просто беспричинным, а был постыдным, он представлял собой атавизм одной из самых глупых ошибок человечества. Чумная Ось служила для Империи чем-то вроде сигнальщика. Как большая часть диаспоры человечества, жители Восьмидесяти Планет обладали слишком малым пулом генов относительно триллионов, эти планеты населявших. Генетическое богатство и разнообразие Древней Земли было подорвано войнами и холокостами, дурацкими эдиктами, провозглашавшими расовую чистоту. В результате всего этого возникали монокультуры, которые вместе стартовали к звездам, – инбридные[2] группы, лишенные стабильности и приспособляемости культур, наделенных генетическим разнообразием. Но из всех исторических ошибок, в результате которых снизилось генетическое многообразие, самой опасной была попытка путем генной инженерии создать идеальное человечество.

Прошли тысячелетия генетических манипуляций «методом тыка» для того, чтобы стало ясно, что эволюция сыграла очень хитрую шутку: не нашлось ни одного из наследуемых признаков, который был бы универсально отрицательным. Гены, которые в условиях одной окружающей среды обостряли заболевания, в условиях другой обеспечивали сопротивляемость. Безумие было обручено с гениальностью, вялость – с терпеливостью. Во всякой слабости таились скрытые силы. Попадая в невероятно разнообразные условия окружающей среды, которые ожидали их на новозаселяемых планетах, люди обнаруживали, что им тоже нужно больше разнообразия, а никак не наоборот. Однако, как бы то ни было, земную колыбель покинуло «урезанное» человечество, ослабленные супермены, по части суперменства удовлетворявшие исключительно местным, ошибочным стандартам.

Чумная Ось стала попыткой исправить эту ошибку. Ее жители были отверженными, изгоями, наделенными теми проклятыми генами, которые ухитрились спрятаться во время евгенических погромов. Потомки бедняков, не имевших средств на генную терапию и дородовую селекцию, эти люди представляли собой словно бы ненужный хлам, но затем этот хлам вдруг стал невероятно ценным антиквариатом. Обитателей Чумной Оси считали уродами, несчастными, склонными к безумию. Но теперь они представляли собой источники древних богатств. Некогда нежелательные наследуемые признаки, которыми эти несчастные были наделены, теперь медленно и осторожно прививали всему населению Империи.

И все же Нара Оксам немного помедлила перед тем, как дать двери знак открыться. И знак-то она изобразила не слишком уверенно.

Представитель Чумной Оси помедлил у входа – будто вампир, ожидающий, что ему предложат переступить порог.

– Советник, – проговорила Нара Оксам.

Шлем скафандра слегка наклонился вперед. Советник шаркающей походкой вошел в квартиру.

«Согласится ли он присесть?» – гадала сенатор Оксам.

На невысоком помосте в палате заседаний военного совета этот человек в своем громоздком скафандре устраивался более или менее удобно, но стулья в квартире у Нары были узкие и слишком непрочные.

Советник садиться не стал. Нара тоже.

– Сенатор, – ответил он на ее приветствие.

– Чем я обязана удовольствию видеть вас?

– Вы услышите объяснение и получите обещание.

Оксам едва заметно удивилась.

– Сенатор, – продолжал ее гость, – я должен объяснить вам, почему так проголосовал вчера.

Оксам глубоко вдохнула. Этот человек говорил о провалившемся императорском плане геноцида. Она посмотрела в окно, на черные просторы Парка Мучеников. Закон столетнего табу не запрещал советникам говорить о тайне, и все же Наре было неловко говорить на запретную тему за стенами зала заседаний.

– О теме голосования теперь можно не говорить, советник. До этого не дошло.

– Да, нас спасла «Рысь», – подтвердил советник. – Но нам бы хотелось, чтобы вы поняли руководившие нами мотивы. Мы вам не враги.

– Мы?

Он кивнул.

– Я принял решение не один.

Нара изумленно заморгала. Он обсуждал план Императора с посторонними? Этот человек признавался в государственной измене.

– Но как? – вырвалось у нее. – На принятие решения у нас были считанные минуты.

Она обвела взглядом громоздкий биоскафандр советника, гадая, не спрятан ли внутри этого костюма квантовый контур – единственный источник связи, который могли не засечь датчики в Алмазном Дворце.

Советник с Чумной Оси развел в стороны руки, затянутые в толстые перчатки, и стал похож на неуклюжую куклу, просящую понимания.

– Я не нарушил закона о столетнем табу, сенатор Оксам. Император лично обратился к Оси еще до того, как вопрос был поставлен на голосование. И до того, как было упомянуто о законе табу.

Нара кивнула и вздохнула. У монарха были свои хитрости. Он подошел к голосованию с подтасованной колодой.

– Что он вам предложил? – холодно спросила она.

Представитель Чумной Оси повернул голову в сторону и поднял свои кукольные руки вверх.

– Вы должны кое-что понять, сенатор. Чумная Ось Империи Воскрешенных переживает тяжелые времена. Впереди нас ждут безликие столетия.

– Что вы имеете в виду?

– Нас слишком мало, – ответил ее гость. – Мы привносим разнообразие в генный пул Империи, но в нашей собственной популяции дивергентности слишком мало. Еще несколько поколений – и мы сами превратимся в монокультуру.

Нара нахмурилась. Она пыталась вспомнить обо всем, что читала о Чумной Оси со времени первого заседания военного совета. Исследование получилось поспешным, и те сведения как-то потерялись посреди многотомников по военной и мегаэкономической теории, где Нара пыталась почерпнуть знания о том, как и почему можно объявлять и вести войну.

– В монокультуру? – спросила она. – Вы не заключаете браков с представителями других изолированных популяций?

В этом, собственно, и состояла истинная причина независимости Чумной Оси от остальной части Империи. Они были не просто генным резервуаром, они были торговой гильдией.

Советник торжественно покачал головой.

– Уже восемьдесят лет. Никаких контактов. После окончания Первого вторжения риксов мы находимся в блокаде.

– В блокаде?

– Риксы сильно укрепили границу. Тунгаи, фастуны и даже лаксу не торгуют с нами.

Нара сглотнула ком, подступивший к горлу. Даже те обособленные сегменты человечества, между которыми происходили жестокие конфликты, продолжали обмениваться генами через посредство изолированных популяций типа имперской Чумной Оси, которые, как правило, сохраняли нейтралитет. Биологическое наследие Древней Земли распространилось по Галактике так широко, расстояния между диаспорами оказались настолько велики, что дальнейшее сокращение генного разнообразия превращалось в опасную игру – вроде подсыпания отравы в колодцы во время войн в пустыне.

– Зачем это им понадобилось?

– У риксов все и везде под контролем, Нара Оксам. Вам наверняка известно о том, что мы – последние из тех, кто обитает на приграничных планетах и сопротивляется внедрению риксских гигантских искусственных интеллектов. Повторяю: последние восемьдесят лет мы в блокаде.

– Почему это стало тайной?

– Император пожелал, чтобы все думали, будто бы Первое вторжение закончилось истинным миром.

Едва-едва пошевелился шлем биоскафандра, но Нара не усомнилась в том, что ее гость покачал головой. Она вздохнула. Восемьдесят лет назад Император провозгласил лживую победу. Риксы не были побеждены, они просто перенесли конфликт на другие театры военных действий.

– Мы слабеем, – продолжал советник с Чумной Оси. – У нас все меньше и меньше возможностей стабилизировать миллиарды населения Империи.

Оксам знала многое и могла понять, что за опасность стоит за словами советника. Почти все население Восьмидесяти Планет происходило из небольшого района одного из материков на Древней Земле. Слабость монокультуры представляла собой постоянную угрозу: быстро размножались новые болезнетворные микроорганизмы, и харизматические фигуры вроде Императора насаждали власть параллельно гиперболическим графикам пандемий. Последствия генетической блокады могли в один прекрасный день стать еще более опасными, нежели новая война с риксами.

– Но зачем помогать Императору совершать массовое убийство? – спросила Оксам. – Каким образом уничтожение населения Легиса-XV могло бы помочь осуществлению ваших целей?

– Прежде чем военный совет затронул вопрос об уничтожении инфоструктуры Легиса, к нам обратились представители Политического Аппарата и предоставили нам данные анализа. Каким образом война с риксами могла бы способствовать росту генного разнообразия в Империи? В стародавние времена войны часто производили подобный эффект. Массовые миграции народов соединяли между собой отдаленные генные пулы, захватчики зачастую смешивались с местным населением.

– Но риксы не желают нас оккупировать, советник, – заметила Оксам. – Не может быть и речи о совокуплениях с ними, о лагерях пленных, где будет процветать насилие, о насаждении проституции. Речь может идти только о стерильном насаждении гигантских искусственных интеллектов. О необиологической форме насилия.

– Верно. И миграция населения будет происходить исключительно внутри Восьмидесяти Планет. Подобные встряски всегда полезны, но в результате перемешиванию подвергнется только существующий генный пул.

Страницы: «« ... 678910111213 ... »»

Читать бесплатно другие книги:

Фантастический Петербург, где объединены мистика и реальность, вечность и время, смысл и бессмысленн...
Повесть-фэнтези известного писателя продолжает традиции петербуржской городской сказки. Фантастическ...
Если однажды вы почувствуете, что авторучка выскальзывает из рук, что привычные вещи стали чужими, ч...
Как известно, беда одна не приходит....
Ироничные, с занимательной детективной интригой рассказы Честертона стали классикой детектива, привл...
Подводная охота продолжается! Несмотря на то что охотник Роман Савельев был отправлен в отставку, ег...