Осенний трон Чедвик Элизабет
– Нет, – сказал он. – До меня дошло, насколько безрассуден Ричард, и я не собираюсь сидеть сложа руки, пока его поведение не сведет нас всех в могилу. Нам нужно как-то договориться. Так продолжаться не может.
– Все зависит от тебя. Только ты в состоянии остановить распри.
– Вот потому я и приехал к тебе сегодня.
Алиенора села лицом к нему и заправила прядь волос за ухо. Генрих проследил за ее движением с искрой интереса в глазах – возможно, вспомнил те далекие времена, когда они были любовниками и союзниками. Давным-давно, в какой-то другой жизни.
– Ну что же, слушаю тебя.
– Я хочу дать Иоанну возможность проявить себя достойным правителем, но такую, чтобы ему не пришлось воевать с Ричардом или браться за дело не по плечу в далекой Святой земле. Я посылаю его в Ирландию, где он опробует свои силы без особого риска для себя и окружающих. На Пасху посвящу его в рыцари, и потом он может отправляться в путь. Разумеется, я прослежу за тем, чтобы его сопровождали надежные люди. А там посмотрим.
Алиенора усиленно размышляла. Во многих отношениях такое решение выглядело разумным. Особенно ее радовало, что наконец-то сыновья перестанут ссориться из-за Аквитании. Однако она чувствовала какой-то подвох…
– Что сказал на это Иоанн?
Генрих пожал плечами:
– Он бы предпочел стать королем Иерусалима или хотя бы правителем Аквитании. Но я внушаю ему, что Ирландия – это способ проявить себя. Вполне возможно, что именно там он созреет и станет настоящим мужчиной, а серьезное занятие убережет его от новых неприятностей. Там наш младший сын наконец успокоится и не будет чувствовать себя обделенным по сравнению с братьями.
– Выпьем за это. – Алиенора пригубила вина. – И тогда ты позволишь Ричарду без помех править Аквитанией и помиришь его с Жоффруа?
– Этого я не говорил. – Генрих не переставал терзать свою бороду. – Ричард перешел все возможные границы. Он не повинуется мне и восстает против моей воли. Мое терпение иссякло, так что я отзываю его из Аквитании.
На его лице появилось непреклонное, воинственное выражение, до боли знакомое Алиеноре.
– И что потом? Ты и правда думаешь, что он приедет?
– О да. – Генрих растянул губы в хищной улыбке. – Ему ничего другого не останется, поскольку ты потребуешь Аквитанию обратно. Все твои права на герцогство отныне будут восстановлены. Если Ричард откажется, ты просто заберешь у него Аквитанию силой. – Его серые глаза превратились в лед. – Если же он согласится, то его наследственные права на Аквитанию будут заново утверждены, и пусть радуется, что его дорогая матушка получит то, что ей принадлежит. Само собой я, как твой супруг, обязан буду управлять твоими владениями, а Иоанн в Ирландии не будет представлять угрозы.
– Ах ты, змей! – Ее чуть не вырвало от приступа острой ненависти.
– Ты тоже та еще змеюка, госпожа супруга, так что мы отличная пара. И ты не будешь мне мешать. Я же не отменяю правление Ричарда. Он по-прежнему будет представлять меня в Аквитании, только на этот раз поводок станет покороче. Я добьюсь повиновения от сыновей и жены.
– Повиновения ты, может, и добьешься, – парировала Алиенора, – но любви и уважения – никогда. Я говорю это не ради того, чтобы позлить тебя, хотя ты уверен в обратном. Ты порождаешь в сыновьях ненависть и зависть. Сначала ты пообещал Иоанну Аквитанию, а потом забрал. Что он должен чувствовать после этого, ты подумал? Или ты не в состоянии видеть, что скрывается за его улыбками и показным послушанием? А с Ричардом? Все его труды на благо Аквитании для тебя ничто. Ты попытался отдать ее младшему сыну, который даже не посвящен еще в рыцари! Сейчас ты намерен отменить то решение, но рана уже нанесена. И мне понятен твой новый замысел. Да, ты заставишь Ричарда преклонить перед тобой колени, но сделает он это по принуждению, а не из сыновнего почтения. Конечно, потом ты собираешься натравливать на него Жоффруа, надеясь таким образом управлять ими обоими. Но они проклянут тебя за это!
Генрих осушил кубок.
– Ричард приедет и отдаст тебе права на Аквитанию. – Он будто выплевывал каждое слово. – А Иоанн поедет в Ирландию. Жоффруа будет заниматься Бретанью и Нормандией в качестве моего представителя.
– А я, как герцогиня Аквитании, буду свободна поступать по своему выбору? – Алиенора покачала головой, прежде чем он ответил. – Нет. Ты позволишь мне подписывать хартии, жаловать титулы, делать пожертвования в монастыри, а все прочее оставишь в своих руках. Смогу ли я вернуться в Пуатье? Дай угадаю: нет.
– Ты сама знаешь, почему я не могу позволить этого. Ты же вообще все знаешь. – Они одновременно встали и оказались лицом к лицу, на расстоянии вытянутой руки. – Продолжай жить, как живешь, в уже установленных рамках. У тебя будут деньги, чтобы купить все необходимое для ежедневного комфорта и чтобы заниматься тем, чем пристало заниматься королеве. Ты сможешь принимать посетителей для разнообразия…
– Которых ты допустишь ко мне.
– Само собой. Но я даю тебе достаточно пространства, чтобы дышать.
– Нет, Генрих, чем дальше, тем сильнее я задыхаюсь, – возразила Алиенора с глухим презрением. – Ты хотел еще что-то сказать мне или уже закончил? Несомненно, тебя заждалась твоя новая любовница. На этот раз ты взял себе совсем юную девочку?
В ответ на язвительную улыбку Алиеноры он прикоснулся губами к ее щеке.
– Она моложе тебя, – проговорил Генрих. – И в тысячу раз сговорчивее.
– Это потому, что ей есть к чему стремиться, а мне уже нечего терять, – заметила Алиенора.
– О, я бы не был так уверен. – Генрих поклонился ей и ушел, приволакивая больную ногу, но походка его все равно была решительной.
– Мама.
Алиенора протянула руку, и Ричард опустился на колено, чтобы поцеловать герцогский перстень, принадлежавший ее предкам на протяжении поколений. Ранее в присутствии всего двора состоялась официальная церемония, в ходе которой он передал матери и перстень, и Аквитанию. Теперь же пришел поговорить с ней без свидетелей. Они оба еще не успели снять торжественное облачение. Зеленая шелковая котта Ричарда искрилась золотой нитью, а парчовое платье Алиеноры переливалось на свету при каждом ее движении.
Она склонилась, чтобы одарить сына поцелуем мира, и потом стянула перстень с пальца и отдала ему:
– Изменились только формальности, но не суть. Я повелеваю тебе носить это кольцо, когда ты вернешься в Пуатье, ибо это твое право.
Он поднялся и поклонился, после чего опустил перстень в поясную сумку.
– По крайней мере, отец больше не настаивает на том, чтобы отдать Аквитанию Иоанну. Но в Ирландии паршивцу придется несладко, а может, ирландцам.
– Не надо так, – мягко укорила его Алиенора. – Как бы ни обернулось дело, Иоанн получит важные уроки. – Она положила руку ему на плечо. – Мне жаль расставаться с тобой, но тебе нужно поспешить в Пуату.
– Я так и собираюсь сделать, мама. Только беспокойство о твоем благополучии удерживает меня здесь. – Ричард скривился. – Его псом на поводке я никогда не буду.
– Обо мне не тревожься, – попросила Алиенора. – Я пережила и не такое. Поскольку твой отец восстановил мои права на Аквитанию, в его интересах беречь мое здоровье, ведь он не хочет, чтобы ты, как мой полноправный и единственный наследник, стал герцогом Аквитании.
Сын кивнул, признавая ее правоту:
– Ты знаешь, что Филипп не оставляет надежды женить меня на Адель?
– Да, слышала, но этого не случится. Твой отец – непревзойденный мастер уклоняться от обещаний, которые раздает, не имея намерения выполнять. Его политике такой брак не соответствует, и поэтому ты не женишься на Адель, сколько бы Филипп ни старался. Тебя это не должно касаться ни в коей мере.
Ричард потер затылок:
– Пошли новые слухи об отце и Адель. – Он отвернулся и стал смотреть, как Амирия и Бельбель зажигают свечи и закрывают ставни. Весенний день подходил к концу.
– И об этом я слышала, но не хочу знать, есть в них правда или нет. Однако сами по себе такие слухи играют нам на руку. Если тебя все-таки будут принуждать жениться на Адель, у тебя есть чем обосновать отказ. Использовать эти слухи сейчас неразумно. Они крайняя мера, но хорошо знать, что у тебя имеется это оружие.
Он обратил на мать взгляд синих глаз:
– Ты такая мудрая.
– Мудрость приходит с опытом. Жаль, я не была мудрее в молодости.
Утром Ричард отправился в Пуатье. Герцогский перстень висел у него на шее, надетый на шелковый шнур и спрятанный под рубашку. С Алиенорой он заранее попрощался наедине, и их расставание во дворе, под взглядами Генриха и придворных, было церемонным и кратким. Король напутствовал Ричарда вежливо и деловито, но с обеих сторон ощущалось подспудное напряжение и вызов.
Матильда с супругом тоже уезжали. Часть пути они собирались проехать вместе с Ричардом, дороги их расходились только за стенами Алансона. Расставаясь с дочерью, Алиенора прослезилась: слишком сильно она привыкла к общению с Матильдой и боялась, что больше они не увидятся. Двадцать лет назад она простилась с отважной девочкой, которой предстояло выйти замуж за Генриха Саксонского. Тогда Алиенора не надеялась, что когда-либо встретится с дочкой. В некотором смысле так и вышло. Та девочка выросла и стала взрослой женщиной, которая обзавелась своими детьми. Да и говорит по-немецки свободнее, чем по-французски, и теперь у нее собственные взгляды и привычки. После разлуки мать и дочь заново узнавали друг друга, и между ними выросла новая любовь, глубокая и крепкая.
Алиенора изо всех сил сохраняла величественный вид, но в душе рыдала от мучительной боли нового расставания. Рядом с ней стояла бледная, разом повзрослевшая Рихенза и ее брат Оттон; малыша Вильгельма качала на руках кормилица. Матильда и Генрих решили, что Рихенза останется жить у бабушки. По возрасту ее уже можно было выдавать замуж. Ей собирались подыскать достойную партию при анжуйском дворе. Ее брат Генрих возвращался с родителями на родину, а Оттон, Лотарь и Вильгельм должны были уехать позже, когда станет понятна ситуация в Германии.
– Слушайтесь бабушку, – наставляла детей Матильда и глотала слезы. – Ведите себя как следует, учите уроки и пишите мне почаще.
– Да, мама, обещаю. – Рихенза присела в реверансе, а Оттон и Лотарь поклонились почти как подобает.
Подбородок Матильды задрожал.
– Будьте смелыми. Я верю в вас, и моя любовь всегда будет с вами, помните об этом. – Она резко повернула коня и поскакала к воротам.
У Алиеноры от жалости сжималось сердце. Королева точно знала, что чувствует сейчас ее дочь.
Генрих Саксонский улыбнулся детям, сказал им что-то по-немецки и, громко откашлявшись, натянул поводья – его уже ждал Ричард. Старший сын Матильды Генрих, в восторге от предстоящего путешествия, только помахал через плечо остающимся братьям и сестре.
Когда они скрылись из виду, Алиенора с детьми вернулась в покои к размеренному ходу жизни, как будто это был самый обычный день. Кормилица занималась Вильгельмом, Оттон и Лотарь отправились на урок с другими мальчиками, а Рихенза осталась с бабушкой шить – они вместе трудились над покрывалом для алтаря.
– Вот тут несколько стежков сделала мама. – Рихенза прикоснулась к ним тонким пальцем. По щеке покатилась одинокая слеза.
Алиенора обняла ее:
– И они навсегда тут сохранятся и будут напоминать нам о твоей матери, но заканчивать работу предстоит мне и тебе. – Она показала на гобелен, покрывающий ставни. – Там тоже есть ее стежки, Матильда сделала их, когда была маленькой девочкой, перед тем как покинула Англию для брака с твоим отцом. После ее отъезда я часто рассматривала эти стежки. – Алиенора погладила влажную щеку внучки. – Ты многое переняла от матери, и я знаю, что все будет хорошо.
Она взялась за иголку и начала шить. Мгновение спустя Рихенза последовала ее примеру.
Глава 22
Крепость Домфрон,
Рождество 1185 года
Занялось студеное декабрьское утро. Из перламутрового тумана вынырнул неяркий серебряный диск, но постепенно исчез за валом серых облаков. В воздухе носились снежинки, и Алиенора похвалила себя за то, что решила отменить верховую прогулку. Однако проводить весь день перед очагом тоже не хотелось. Королевский двор остался на Рождество в крепости Домфрон, и, сидя в четырех стенах, Алиенора чувствовала себя подавленной и напряженной. Тесные комнаты и долгие дни напоминали ей о заточении в Саруме. Там ее жизнь, состоящая из холода и лишений, проходила в темноте, которая прерывалась только на те краткие моменты, когда выглядывало из-за горизонта зимнее солнце.
Издав короткий возглас нетерпения, Алиенора набросила на плечи меховую накидку, вышла наружу и поднялась по длинной винтовой лестнице на крепостную стену.
Воздух остыл настолько, что больно было дышать, и все равно она сделала глубокий вдох. Потому что лучше обжечь легкие холодом, чем наполнять их дымом и запахом болезни. Король со свитой должен был прибыть в Англию к Рождеству, их уже ждал у берега флот, чтобы перевезти через Узкое море. Однако у Генриха воспалилась старая рана на ноге, его била лихорадка, он ослаб и не смог продолжать путешествие. Корабли отправились в Англию с посланцами и приказами короля, а сам он и весь его двор расположились в Домфроне дожидаться выздоровления. Генрих рассчитывал вернуться поскорее, но ему стало так плохо, что на какое-то время все потеряли надежду на то, что он выживет. В канун Рождества в ходе болезни настал перелом, и с тех пор Генрих уверенно шел на поправку.
Рядом с Алиенорой появилась Рихенза, слегка запыхавшаяся после подъема по крутым ступеням, в изумрудной мантии, подбитой темно-рыжим беличьим мехом в тон ее волосам. Ее лицо стремительно теряло детскую пухлость, из-под которой проглянули высокие скулы, изящный носик и решительный подбородок. И в росте она прибавила, так что Алиеноре больше не приходилось наклонять голову при разговоре с внучкой. Минувшим летом у нее случились первые регулы.
– Я увидела, что ты поднимаешься по лестнице, бабушка, и заволновалась, все ли у тебя в порядке.
Алиенора усмехнулась:
– Рихенза, ты очень внимательна. Но, может, еще тебе немного любопытно, что понадобилось старухе на парапете крепостной стены?
Рихенза в ужасе округлила глаза:
– Бабушка, ты совсем не старуха!
Тут Алиенора рассмеялась:
– Нет, но у меня позади долгая жизнь, особенно по сравнению с твоими нежными годами. Когда мне было столько же лет, сколько тебе сейчас, я была королевой Франции и жила в Париже. Там я тоже часто забиралась на самый верх Большой башни, чтобы сбежать от мужа и свекрови. – Она улыбнулась далеким воспоминаниям. – Конечно, вид оттуда был совсем иным: на великий город с множеством людей и серебряную ленту реки, которая обвивала нас, словно змея.
– От кого ты теперь сбегаешь? – поинтересовалась Рихенза с проницательностью, которую нечасто встретишь у подростка.
– От своих мыслей. Разумеется, мы всегда носим их при себе, но иногда обстоятельства пробуждают воспоминания, которые лучше забыть. Мне требовался свежий воздух.
Глянув вниз, Алиенора увидела, что Генрих тоже покинул свои покои и ковыляет по двору, опираясь на палку. Его сопровождали Оттон и Лотарь, закутанные по самые макушки, и пара собак. Время от времени мальчики бросали собакам снежок, чтобы тем было за чем погоняться, и без умолку о чем-то весело щебетали с дедом. Донесся смех Генриха, звучный и громкий, который заглушил тонкие детские голоса. Алиенора в очередной раз заметила: муж отлично ладит с младшими детьми, но начинает воспринимать их как угрозу своей власти, едва они вступали во взрослую жизнь. Супруг явно обожал внуков, а они его. Так же он относился и к своему внебрачному сыну Уильяму, и к бастарду Иоанна Ричарду. Алиеноре грустно было осознавать, что в конце концов он утратит привязанность мальчиков – исключительно по своей вине.
Снег повалил сильнее. Генрих развернулся и похромал обратно к входу, передав внуков на попечение одного из слуг. Ледяной ветер кинжалом вонзился под одежды Алиеноры. Она зябко передернула плечами и посмотрела на Рихензу. Девочка побледнела от холода, а губы на голубоватой коже казались удивительно красными.
– Пойдем, – велела Алиенора. – Мы с тобой совсем замерзли, пора согреться у огня.
Пока они спускались с парапета, Алиенора заметила, что к воротам подскакало несколько всадников. Их яркие плащи стали единственным всплеском цвета среди приглушенных оттенков зимнего пейзажа. В числе отряда были воины в кольчуге, судя по мерцающим отблескам. Алиенора прищурилась, гадая, кто это решил нанести им визит. В любом случае им очень повезло добраться до крепости до того, как разыгралась метель.
Женщины потеряли всадников из виду, пока те проходили под аркой внешних укреплений, но миг спустя они вынырнули уже внутри крепости. Алиенора смотрела на молодого человека, который спрыгнул с коня серой масти. Его накидка была темно-синей и на фоне снега казалась почти черной.
– Иоанн. – Ее шепот был не громче выдоха. Ему полагалось находиться сейчас в Ирландии, и его появление в Домфроне не сулило ничего хорошего. – Это твой дядя Иоанн, – пояснила она Рихензе. – Давай-ка узнаем, что привело его сюда.
Алиенора вошла в покои Генриха и приблизилась к очагу, перед которым сидел ее супруг, положив больную ногу на низкий табурет. Тонкая испарина покрывала его лоб – чувствовал он себя неважно. Иоанн, который только поднялся после ритуала приветствия отца, опять преклонил колени, чтобы поздороваться с матерью:
– Госпожа матушка.
Алиенора склонилась и поцеловала младшего сына в ледяную щеку:
– Какой сюрприз! Я думала, ты отмечаешь Рождество в Дублине.
Генрих раздраженно крякнул и стукнул кулаком по здоровой ноге:
– Так и было бы, если бы он не разбрасывался тем, что ему дают и не вел себя как капризный ребенок.
Опасения Алиеноры усилились: Генрих почти никогда не отчитывал Иоанна. Она обратила внимание на пергамент в руке супруга. Лист мелко подрагивал в трясущихся пальцах.
– Я не виноват! – возмутился сын. – У меня было недостаточно средств, а люди, которых ты послал со мной в качестве советчиков, давали мне плохие советы. Они подвели меня, и мне ничего не оставалось делать, кроме как вернуться.
– То есть это они советовали тебе насмехаться над ирландскими вождями? – обозлился Генрих. – И это их совет – дергать вождей за бороды? И по их совету ты вел себя как перепивший юнец, а не как правитель? – Он потряс мятым пергаментом над головой. – Или мне не стоит верить написанному? Ответь, сын мой: кого мне винить?
– Эти ирландцы – сплошь язычники и дикари, – насупился Иоанн. – Поклоняются каменным истуканам, едят конскую плоть и живут как скоты! Ко мне они не испытывают ни капли уважения. Ты понятия не имеешь, что там за люди.
– Ха, я прекрасно знаю, что там за люди! – воскликнул Генрих. – Десять лет назад я был в Ирландии, проявил себя настоящим королем и принят был как король. От тебя я ожидал того же, а не твоих детских выходок. Ты серьезно разочаровал меня.
– Могу я теперь уйти? – вызывающим тоном спросил Иоанн.
Генрих утер пот со лба.
– Нет! – отрезал он. – Я не закончил. Иоанн, я тебя хорошо изучил. Из всех сыновей ты больше остальных похож на меня, дороже всех моему сердцу, и потому разочаровываться в тебе особенно больно. Ведь я знаю, что ты многое можешь. – Дрожащей рукой он взял кубок с вином. – Помнится, ты хотел получить Аквитанию, потом мечтал стать королем Иерусалима. Вместо этого тебе досталась Ирландия. Но это всего лишь испытание для тебя. В мои намерения не входило отослать тебя туда и выбросить из головы. Надеюсь, ты это понимаешь и также понимаешь, почему я не мог дать тебе того, о чем ты просил.
Иоанн смотрел на отца, как волчонок смотрит на матерого вожака стаи: взвешивая, пора ли уже бросить вызов или нужно пока отступить.
– Если своим поведением ты рассчитывал выразить свое недовольство и разжалобить меня, то сильно просчитался. Как только погода наладится, ты вернешься в Ирландию. Я дам тебе столько средств, сколько нужно, чтобы выполнить поставленную мной задачу. Одну ошибку я могу простить, но отныне ты должен вести себя безупречно. Ты все понял, что я сказал?
Иоанн стиснул челюсти, но потом все же выдавил:
– Да, папа.
– Хорошо. Тогда иди поцелуй меня, а затем отдохни с дороги. Мы еще поговорим с тобой.
Иоанн послушно поцеловал отца в щеку, и Генрих обнял его рукой за шею и придержал на мгновение.
– Я хочу гордиться тобой, – прошептал он.
– И я клянусь, папа, ты сможешь мной гордиться! – заверил Иоанн. Его поведение моментально изменилось с воинствующего на почтительное, укрепляя Алиенору в мнении, что это всего лишь маска.
Когда он ушел, Генрих обмяк в кресле и опустил веки.
– Я пошлю за твоим лекарем, – предложила Алиенора.
– Нет. – Генрих заставил себя открыть глаза. – Я просто устал.
– Может, хотя бы теперь ты признаешь, сколь опасна была твоя идея отдать Иоанну Аквитанию.
Генрих с трудом выпрямился на подушках кресла:
– А может, Иоанн не справился в Ирландии, потому что мечтал о другом.
– Или потому, что, оказавшись далеко от дома, стал делать все, что вздумается.
– Ну, теперь он знает, что это недопустимо, – раздраженно бросил в ответ Генрих.
Король оперся руками о подлокотники и встал с кресла, но от этого усилия весь посерел. Алиенора все-таки позвала лекаря, испытав немалое удовлетворение, что поступила поперек воли супруга. Несмотря на его ворчание, – мол, вечно она лезет с непрошеными советами, – все придворные, что находились рядом, полностью поддержали королеву.
Новое обострение болезни короля в очередной раз отложило переезд двора в Англию. Остаток зимы и раннюю весну они провели в Нормандии. Генрих упорно боролся с недугом. Уже выздоравливая, он нашел возможность встретиться с Филиппом, молодым королем Франции, и пообещал ему, что по возвращении в Англию немедленно займется устройством брака Ричарда и Адель.
К апрелю Генрих оправился настолько, что назначил отплытие в Англию на конец месяца. Но перед этим ему захотелось поохотиться со своими баронами в лесах его резиденции Лион-ла-Форе, ведь он не был на охоте почти полгода.
Алиенора шила в своих покоях вместе с дамами, когда ей доложили о том, что в крепость прибыл Уильям Маршал и просит у нее аудиенции. С бьющимся сердцем она велела оруженосцу незамедлительно привести к ней рыцаря. Тем временем другой слуга был послан за свежим вином и блюдом лепешек и вафель.
Вспыхнувшая было искра радости быстро угасла, и Алиенора дожидалась Уильяма в странном смешении тревоги и надежды. Она часто думала о нем и молилась о том, чтобы ему удалось исполнить миссию, но не знала, ждать ли его назад. Преодолев полный опасностей путь, Уильям мог остаться в Святой земле навсегда.
– Кто такой Уильям Маршал? – заинтересовалась Рихенза.
Алиенора обернулась к внучке. Конечно же, откуда ей знать.
– Много лет назад, будучи молодым рыцарем на службе у графа Солсбери, Маршал спас меня от похищения, а может, и от смерти, когда я была в Пуату. Во время нападения его пленили, и потом я заплатила за него выкуп и взяла к себе в свиту. Он стал наставником твоего дяди Гарри и после его смерти поклялся возложить плащ господина на могилу Христа в храме Гроба Господня. И вот сейчас возвратился из Иерусалима. Этот человек пользуется моим полным доверием и расположением, а ты знаешь, что таких людей немного.
Вернулся оруженосец, ведя за собой Уильяма, и Алиенора двинулась ему навстречу, протянув одну руку в приветственном жесте.
– Госпожа. – Уильям Маршал преклонил колени. Взяв руку королевы, он прижался губами к ее кольцу.
Его темно-каштановые волосы позолотило жаркое солнце дальних стран, и кожа загорела, как у всех крестоносцев, недавно возвратившихся из Святой земли. Он без труда опустился на колени – гибкости не утратил, и хотя с годами появилась в нем степенность, в глубине взгляда все еще горел огонь душевной теплоты, пусть и притушенный усталостью.
Алиенора чувствовала, как давят на глаза подступающие слезы, однако голос ее был тверд и ровен.
– Уильям! Добро пожаловать домой! Рада видеть тебя.
– И вы, госпожа, отрада для глаз усталого путешественника, – ответил он с неизменной галантностью, которую Алиенора помнила с первых дней их знакомства. – Из всех прекрасных женщин, что довелось мне повидать между Англией и Иерусалимом, никто не сравнится с королевой Англии.
– Неисправимый льстец. – Она повелела ему встать и затем приказала слуге налить гостю вина.
– Госпожа, это правда. От меня вы не услышите ничего, кроме правды.
– Тогда придется тебе поверить, ведь даже король много раз повторял: Уильям Маршал не умеет лгать.
Он принял кубок и уставился на вино, как будто видит его впервые в жизни.
– Ты можешь пить его без боязни. Оно отобрано лично для меня. К тому уксусу, которым мой супруг потчует весь двор, я отказываюсь прикасаться.
– В таком случае за ваше здоровье, госпожа! – поднял он тост и сделал глоток.
Алиенора заняла свое место перед рамой для вышивания и указала Уильяму на табурет напротив.
– Я поистине не знала, увижу ли тебя снова. – У нее сдавило горло. – Думала, ты окажешься таким же, как и другие в моей жизни, которые умерли или уехали и теперь живут только в моей памяти.
– Никогда так не думайте обо мне, госпожа! – с жаром произнес Уильям. – Бывали времена, когда я и сам думал, что погибну. Мне пришлось пережить немало тягот. Но с Божьей помощью я все преодолел.
Алиенора помолчала, стараясь совладать с чувствами.
– Иерусалим… – наконец произнесла она. – Расскажи мне, как там было.
Маршал снова пригубил вино, откашлялся и начал свое повествование. Алиенора понимала, что он не все ей излагает, что особо трудные переживания оставляет при себе, но не расспрашивала об этом.
– Мой молодой господин был признан хранителями Гроба Господня, и его накидку приняли, – доложил Маршал. – Они молились о нем ежедневно, и я тоже. Для спасения его души я сделал все, что только можно сделать на этой земле, и теперь уповаю на то, что ваш сын с Господом нашим Иисусом Христом на небесах и что таково было ваше желание. – Глаза Маршала блестели от слез, но смотрел он на нее прямо и открыто. – Свою клятву я исполнил. Аминь.
– Воздать полную цену за твою службу невозможно. – И у нее в глазах стояли слезы. – Но я люблю тебя за это и сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь тебе и устроить наилучшим образом.
Маршал склонил голову в безмолвной благодарности. Быстрым движением он вытер глаза.
– Ты говорил с королем?
– Нет, госпожа, мне сказали, что он еще на охоте, но как только король вернется, я пойду к нему и отчитаюсь о том, что сделал.
– Я со своей стороны тоже поговорю с ним и прослежу, чтобы он щедро вознаградил тебя. – Она видела, что Уильям едва не падает от изнеможения, хотя старается не подавать виду. Но даже его железная воля не бесконечна. Алиенора не хотела подвергать ее ненужному испытанию. – Король собирается вернуться в Англию в ближайшее время. Ты оставайся при дворе и путешествуй с нами в качестве гостя, пока не вернешься к выполнению своих обязанностей.
Он улыбнулся, и выражение его лица немного смягчилось.
– Буду рад, госпожа.
Когда Уильям ушел, она рассмотрела привезенные им подарки. Среди них был сосуд из горного хрусталя с водой из реки Иордан, пряслице из обожженной глины, взятой в этом райском месте, и изумительная вещица, вырезанная из слоновой кости. По виду она напоминала футляр для игл, но в ней имелась продольная прорезь, а внутри на шпильку была намотана шелковая лента с историей воскрешения Лазаря. Рихенза пришла в неописуемый восторг и утверждала, что в жизни не видывала ничего столь удивительного. Сердце Алиеноры переполнилось благодарностью к Уильяму за его чуткость.
Она как раз убирала подарки в свою шкатулку, когда к ней пришел Генрих. От его хромоты не осталось и следа, во всяком случае комнату он пересек быстрым и твердым шагом. Интересно, привез ли Уильям подарки и королю, подумалось Алиеноре.
– Что ж, как я понимаю, Маршал уже нанес тебе визит, – сразу приступил он к делу.
– Ты был на охоте, когда он прибыл. Я предложила ему наше гостеприимство, и он говорил со мной о нашем сыне и о том, что было сделано для него в храме Гроба Господня.
Генрих хмыкнул и принялся расхаживать по комнате – верный признак того, что супруг полностью восстановил силы.
– Надеюсь, ты вознаградишь Маршала за службу.
– Это уже сделано, – ответил Генрих. – Вообще-то, я не рассчитывал снова видеть его при дворе, но раз он вернулся, за его исполнительность и преданность следует заплатить. Я поручил его заботам Элоизу Кендал. Она станет для него хорошей партией, коли он захочет жениться на ней, и принесет ему в приданое достаточно земель для создания семьи. Еще я назначил его опекуном сына Уильяма Эрли. Таким образом у него будет приличный доход, и он сможет заняться важным делом: готовить мальчика к взрослой жизни.
Алиенора не верила своим ушам:
– Я ожидала, что ты дашь ему больше земель и не так далеко от двора.
Генрих пожал плечами:
– При дворе его не было уже много лет, и как-то же я обходился без него. В будущем, возможно, он мне еще понадобится, а пока я обеспечил ему доход и занятие. Пусть немного освоится в мирной жизни, и тогда посмотрим, что с ним делать.
– У тебя на попечении множество богатых наследниц. Разве не заслужил он одну из них?
Генрих на это фыркнул:
– Ну уж нет! Ни одну из них не отдам этому искателю приключений, только что вернувшемуся из паломничества. – И он погрозил супруге пальцем. – И я не желаю, чтобы ты вмешивалась, слышишь? Маршал – твой любимчик, знаю-знаю.
– Ты недооцениваешь его, – сердилась Алиенора. – Людей его калибра очень мало, ты должен сделать все возможное, чтобы приблизить его к себе, особенно после того, что он совершил для нашего сына в Иерусалиме. Ты мог бы проявить щедрость… но, наверное, тебе это не дано.
– Ради всего святого, замолчи, женщина! – вспылил король. – Я и так дал ему землю и средства, чтобы завести семью, и обеспечил ему заработок, подыскав ученика. Разве это не щедрость? Он мог бы вернуться и не получить ничего. Я еще и сейчас могу уничтожить его. Вот так! – Он громко хлопнул в ладони.
Алиенора вздернула голову:
– Поступай, как считаешь нужным, сир.
Спорить было бесполезно и, более того, опасно. Своей настойчивостью она может навлечь неприятности на голову Маршала. Но по крайней мере, он вернулся живым из Святой земли и смог поведать о сделанном. И Генрих все-таки заплатил ему за труды. Придется пока удовольствоваться этим.
Глава 23
Вудсток,
август 1186 года
Долгие жаркие дни лета двор проводил в королевском дворце в Вудстоке. Генрих позволил Алиеноре остаться при нем и больше не упоминал о Саруме. Каждое написанное королевой или королеве письмо, каждая хартия, засвидетельствованная ею, проверялись либо им самим, либо его доверенными лицами, но в домашних делах она пользовалась относительной свободой. Алиенора наставляла внуков, принимала визиты священнослужителей и навещала баронесс. Генрих ослабил ее узы, тем не менее она знала, что малейшее движение в направлении дел политических немедленно повлечет за собой урезание дарованных свобод.
Однажды после обеда королева отправилась в садовую беседку со своими дамами, чтобы полюбоваться цветущими растениями. Ее дочь Иоанна прислала с Сицилии кусты роз с соцветиями густо-красного цвета с кремовыми и золотыми прожилками. Многочисленные пышные цветки напоминали Алиеноре южные сады ее молодости, с той лишь разницей, что в Вудстоке розы окружала влажная английская зелень. Через сад протекал прозрачный ручей, берущий начало в природном источнике, и дети с удовольствием играли и брызгались в воде.
Рядом с Алиенорой сидела Изабелла де Варенн и наблюдала за одним маленьким мальчиком. Она почти не сводила с него печальных глаз. Алиенора проследила за взглядом подруги и увидела, что объектом ее внимания является Ричард, сын Иоанна. Мальчик увлеченно запускал игрушечный кораблик вниз по течению и рассказывал сам себе длинную, запутанную историю о моряках с этого судна.
– Наш внук – славный мальчик, – заметила Алиенора.
– Вы правы, – сдержанно отозвалась Изабелла.
Алиенора довольно долго не виделась с Изабеллой и теперь чувствовала, что между ними возникло отчуждение. Ребенок объединил их по крови, но разъединил в другом отношении: Изабелла всегда будет винить Иоанна в том, что произошло с Беллой, тогда как Алиенора отнюдь не считала Беллу невинной простушкой, сбитой с пути истинного. Вот и встали между давними подругами вина и обвинение, а еще глубокое сожаление о том, что они никогда не смогут вернуть то, что утеряно.
К Ричарду подошел Уилл, незаконнорожденный сын Генриха. У него тоже была маленькая лодочка, и вскоре мальчики с удвоенным азартом продолжили игру.
– Как дела у Беллы? – спросила Алиенора. – Привыкает ли к замужней жизни?
– Ее муж добр к ней, а она преданная жена, – отделалась общими фразами подруга.
– А как поживает Амлен?
Изабелла едва заметно пожала плечами:
– Трудно сказать. Он снова разговаривает с Беллой, но она обманула его доверие, и это уже не исправить, как вы сами хорошо знаете. И мне он тоже больше не доверяет… – Она закусила губу и отвернулась.
Алиенора заметила, что к ним через сад направляется Амлен собственной персоной. С годами он и Генрих стали больше походить друг на друга, и на мгновение ей показалось, что плотный мужчина с золотистыми волосами, присыпанными солью седины, и в зеленой котте – это ее супруг. А угрюмое выражение лица – точь-в-точь как у короля.
– Госпожа, король желает видеть вас, – без предисловия сообщил Амлен. – Получены новости из Парижа.
У Алиеноры зашумело в ушах. Раз за ней послали Амлена, значит новость важная, а судя по его мрачному тону – недобрая. Несмотря на зной, ей стало холодно. Она отложила рукоделие и поднялась, жестом велев Изабелле сопровождать ее.
Дамы проследовали за Амленом через сад. Теперь жаркий воздух, настоянный на аромате роз, казался удушающим, а болтовня придворных неподалеку звучала не более осмысленно, чем воробьиный щебет.
Генрих был в своих покоях и сидел в кресле, в котором обычно занимался государственными делами, но почему-то ссутулился, словно из него выбили жизнь. Одной рукой он закрыл лоб и глаза, а второй держался за живот. Сбоку от кресла стоял облаченный в красное священник, а в отдалении переминался с ноги на ногу гонец с пятнистым спаниелем на поводке. Мойси, отметила про себя королева.
– Что случилось? – спросила она.
Генрих медленно убрал от лица руку и уставился на нее тусклым взглядом:
– Жоффруа мертв. – Слова падали, как камни. – Его затоптала лошадь на турнире в Париже.
– Нет! – Алиенора окаменела. – Нет! – В ней жил только взгляд, который метался между скорбными лицами в поисках выхода. – Как?
– Удар по голове, госпожа, копытом лошади, вставшей на дыбы, – ответил священник. – В тот раз он надел только подшлемник. Король Франции в отчаянии. Такая трагедия. Примите мои соболезнования.
Слова-камни падали в ее череп-пещеру и рассыпались дробным эхом.
– Он не мог умереть! Это невозможно! Что он делал в Париже? Его там вообще не могло быть!
– Что делают мои сыновья, как только оказываются предоставлены сами себе? – сипло пробормотал Генрих. – Устраивают заговоры. Никаких других причин ехать в Париж у него не было.
– Госпожа, его похоронили со всеми почестями в новом кафедральном соборе Парижской Богоматери, – добавил священник. – Его гробницу перед главным алтарем посетил король Филипп и даровал собору четырех капелланов во спасение души графа Бретани.
Генрих вскочил на ноги и встал в столбе света, льющегося из окна, но никакой цели в его движении не было.
– А поскольку души тех, кто участвует в турнирах, прокляты, то могу ли я поверить, будто в Париж он приехал просто помахать копьем? Стали бы его хоронить перед главным алтарем, если его конец действительно был таким? В этой истории о состязании не все сходится. Не сомневаюсь, что в Париже он занимался куда более гнусными делами, чем турнир. И это ли не повод возрадоваться. Как вы думаете? – Он отвернулся от окна, и больше его глаза не казались тусклыми – они горели огнем боли.
Сосущая пустота внутри обратилась пропастью. Пол полетел ей навстречу – это ноги перестали держать ее. Она услышала испуганный вскрик Изабеллы, и в следующий миг ее подхватил Амлен. Вместе они помогли ей добраться до скамьи, и подруга обняла ее обеими руками.
– О, моя дорогая, какое горе! – причитала графиня. – Мне так жаль!
Алиенора задрожала.
Читать бесплатно другие книги:
