Осенний трон Чедвик Элизабет

Глава 39

Аббатство Фонтевро,

лето 1194 года

Чудесным утром в середине июня, когда в лицо дул теплый ветер и первая летняя пыль покрыла придорожную траву, Алиенора разглядела сквозь деревья аббатство Фонтевро и натянула поводья. Ее сердцу стало тесно в груди. Здания из бледного камня, казалось, только и ждали, чтобы обнять ее, как обнимали всегда. Теперь она идет сюда с радостью, по собственной воле.

– Я готова, – сказала она Уильяму Маршалу, который взял на себя обязанность проводить ее в аббатство. – В этом мире я прожила семьдесят лет, настала пора подвести итоги и подумать о душе.

– Дай вам Бог обрести желанный покой, – галантно ответил Уильям, поигрывая поводьями.

Его мощный жеребец тряхнул головой, отгоняя мух, и взмахнул тяжелым черным хвостом.

Она послала ему улыбку:

– Тем не менее я захочу знать о том, что делается в мире и как живут те, кто мне дорог.

Уильям рассмеялся:

– Я и не думал, что вы собираетесь совсем отвернуться от нас.

– Конечно нет. Полагаю, ты будешь навещать меня и рассказывать новости. – Она подразнила его притворной суровостью. – Пусть ты нынче граф Стригойл и крупный землевладелец, все равно ты мой рыцарь.

Он ответил ей той твердой улыбкой, от которой неизменно таяло ее сердце:

– Госпожа, вы не сможете избавиться от меня, даже если захотите.

На самом деле Алиенора не шутила, говоря, что Маршал – ее рыцарь. Его куртуазные манеры, чуткость и юмор облегчали ей бремя лет, с ним она опять чувствовала себя молодой и привлекательной.

Когда они приблизились к воротам аббатства, малиновка, сидящая на низкой стене, надула грудку и залилась голосистой песней.

– Ах! – воскликнула Алиенора в полном восторге. – Эта трель лучше любых фанфар, которыми меня когда-либо встречали!

Навстречу королеве и ее кортежу вышла группа во главе с аббатисой, чтобы поприветствовать ее и сопроводить в гостевой дом. Алиенора приготовилась слезть с кобылы. Поскольку ее ум был бодр, от своего тела она ожидала того же, но суставы и члены медленно реагировали на команды мозга. Вот так и вышло, что, когда Уильям помогал ей спешиться, она едва не упала. Только его скорость и сила удержали королеву на ногах.

Алиенора отмела минутную неловкость смехом:

– Надо бы мне помнить, что нынче это старое тело исполняет мои повеления лишь после долгих уговоров. Но сегодня я ни за что бы не поехала в повозке.

– Госпожа, вы слишком энергичны, чтобы мы поспевали за вами, – как всегда, вежливо ответил Уильям.

Однако во взгляде его сквозила озабоченность, ибо он осознал, сколь она хрупка, даже если сама отрицала это. При всей ее жизнерадостности и хорошем настроении Алиеноре требовался отдых. Она была как тонкая свеча, которой не хватает воска, чтобы поддерживать фитиль.

В тот вечер Алиенора ужинала с Уильямом в гостевом доме. Они говорили о прошлом. Чтобы доставить королеве удовольствие, Маршал играл роль молодого рыцаря, забыв на время о том, что он лорд и воин, обремененный множеством серьезных обязанностей. И королева флиртовала с ним и была веселой, обольстительной женщиной, совсем как в те времена в Пуатье, когда она купила ему лошадей, доспехи и дала видное положение в своей свите.

Алиенора попросила его спеть для нее, как он часто делал в прошлом, и Маршал послушался, встал во весь рост, расправил грудь, подобно малиновке, встречавшей их на стене аббатства. Его голос стал гуще и ниже, чем в юности, но сохранил чистоту тона, который так любила Алиенора. Но особенно ей нравилось, как он умеет импровизировать, добавлять что-то от себя, переставлять слова то тут, то там, и все экспромтом, под влиянием минуты.

На следующее утро Уильям уезжал и на прощание преподнес королеве пару вышитых перчаток и упряжь из красной кожи, к которой прилагался маленький плетеный хлыст и изящные дамские шпоры.

– Это на тот случай, если вы захотите прокатиться верхом, госпожа. Однажды вы дали мне прекрасное снаряжение и сбрую, и мне хотелось отплатить тем же. А когда я вам понадоблюсь, просто пошлите мне эти перчатки, и я сразу приеду.

Алиенора смотрела, как он несется прочь, с некоторой грустью в сердце, но грусть эта была светлой, без скорби. И хотя глаза у нее увлажнились, она улыбалась.

Когда жизнь в Фонтевро наладилась, Алиенора вновь обрела былые силы и душевное равновесие. У нее опять ярко горели глаза, и каждое утро она просыпалась с радостным ожиданием нового.

Ее свиту и общество составляли светские дамы, проживавшие в аббатстве. Королева полюбила слушать их истории и делить с ними жизнь. К ней часто приезжали гонцы с новостями, ее навещали гости из внешнего мира, и ее изоляция была ровно такой, какую она сама для себя определяла. При желании Алиенора могла поехать на охоту со своим кречетом, а в хорошую погоду наслаждалась верховыми прогулками и с удовольствием проводила время в саду. Еще были ежедневные целительные и вдумчивые молитвы в церкви аббатства. Иногда Алиенора бросала взгляд на могилу Генриха без надгробия и задумывалась, не нанять ли резчика по камню. Шли дни, а идея так и не находила воплощения. Она поймет, когда настанет правильный момент, видимо, пока она еще не готова.

Алиенора прожила в Фонтевро около двух лет, когда однажды в пору золотой осени к воротам аббатства прискакал Ричард со всей своей свитой. Он выслал вперед гонцов, чтобы известить мать о своем визите, и та поджидала его во дворе гостевого дома. Король соскочил с буланого жеребца как-то скованно, и его лицо исказилось гримасой боли, едва он коснулся левой ногой земли.

– Ты ранен? – тут же забеспокоилась Алиенора.

– Ха, это досадная случайность, ничего страшного. Стрела арбалета уже на излете попала мне в ногу. – Он бросил это с нарочитой небрежностью.

У Алиеноры во рту разлилась горечь от страха.

– Ты показал рану своему лекарю?

– Конечно. – Сын пожал плечами. – Рана хорошо заживает. Она была неглубокой.

– Ты не должен подвергать себя опасности, пусть другие рискуют.

Он поцеловал ее в щеку:

– Со мной все в порядке, не переживай. Говорю же, ничего страшного.

Выглядел он таким энергичным, таким здоровым, что легко было поверить этим словам, хотя Алиенора знала, что все в руках Господа с Его неисповедимыми путями.

– Рада это слышать. Пойдем, для тебя уже накрыт стол.

Пока они ели и пили в ее покоях, он рассказал ей о ходе кампании против Филиппа Французского и своих успехах.

– А что делает Иоанн? – поинтересовалась королева. – Вы помогаете друг другу?

С тех пор как Алиенора поселилась в Фонтевро, она почти ничего не слышала о младшем сыне. Он прислал ей пару коротких писем, подарил на Пасху меховой плащ и масло для лампад, но ничего о себе не рассказал.

– Из него получился образцовый помощник. – Вопреки словам тон Ричарда был язвительный. – Пока что брат делал все, о чем я просил его, и, в общем-то, у меня нет к нему претензий. Если у него есть претензии ко мне, он о них не упоминал. Не думаю, что Иоанн изменился, просто припрятал свои милые привычки в дальний угол, и пока у меня ничто не вызывает тревоги. – Он откусил и прожевал кусок хлеба. – Я строю замок около Лез-Андели, – продолжил Ричард. – Он слегка умерит аппетиты Филиппа. Когда строительство завершат, замок станет неприступным и будет стоять на страже подходов к Нормандии, так что мимо него из Франции не проскочит и мышь. – Его лицо покраснело от возбуждения. – Мама, ты видела крепости в Святой земле. Те, огромные, которые годами простоят в осаде и не сдадутся. Мой замок Гайар будет таким же. Надеюсь, что один его вид заставит Филиппа поджать хвост и убраться восвояси. Он ведь как птица-падальщик: кружит вокруг, выжидая момент, но лицом к лицу никогда не встанет. Шато-Гайар будет предупреждением о том, что я слежу за ним.

– И сколько же ты потратишь на строительство?

– Столько, сколько нужно. Чем раньше и чем сильнее будут укреплены мои границы, тем лучше. Пусть Филипп сидит в своем Париже и боится нос высунуть.

Ричард описывал матери строящийся замок, и в своем восторге он походил на родителя, который восхищается новорожденным ребенком. Алиенора с вниманием слушала сына, потому что высоко ценила его талант правителя и потому что защита их владений от французов была жизненной необходимостью. Она безмерно гордилась Ричардом, но это не означало, что можно пренебречь другими вопросами, ведь в определенном смысле они не менее важны, чем навесные бойницы на башнях новой крепости.

– Мне писала Беренгария. Она желала здоровья и спрашивала, не нужно ли мне что-нибудь. – Алиенора многозначительно посмотрела на Ричарда. – Еще она сообщала, что поминает тебя в молитвах, и выражала надежду, что ты найдешь время навестить ее.

– Я тоже молюсь о ее здравии, – ответил Ричард, отводя взгляд.

– Ты должен поехать к ней, – без дальнейших околичностей заявила Алиенора. – Если ты намерен строить мощные крепости, чтобы противостоять французам, то тебе нужны дети, которым ты сможешь оставить эти крепости в наследство. Я не вмешиваюсь в твои дела, а высказываю практические соображения. Ричард, тебе необходимо подумать и об этом.

– Да, мама, я все решу.

Судя по хмурой складке между бровями, то были пустые слова, призванные успокоить ее. Алиенора решила про себя, что пора написать несколько писем и подумать насчет расторжения брака, хотя обсуждать этот вопрос с Ричардом пока нет нужды.

– Еще меня волнует положение Иоанны. У тебя есть какие-нибудь мысли о ее браке? Она уже давно овдовела.

Лоб Ричарда моментально разгладился. Будущее супружество сестры он вполне готов обсуждать – в отличие от собственного брака.

– Есть парочка вариантов. Потому-то я и приехал: мне подумалось, что, пока я здесь отдыхаю, неплохо бы поговорить с тобой и узнать твое мнение на этот счет. А я уверен, что мнение у тебя есть!

Алиенора улыбнулась:

– Почему ты так думаешь?

– Ну… – Он неопределенно махнул рукой. – Ты всегда на шаг впереди всех… Так вот, что касается партии для Иоанны. Ты ведь слышала о том, что Раймунд Тулузский не прочь жениться снова.

– Так уж вышло, что я писала Иоанне о такой возможности.

– Уже? – удивился Ричард.

Алиенора снисходительно посмотрела на него:

– Нет ничего странного в том, что я переписываюсь с родной дочерью. Тебе это может показаться удивительным, но в некоторых сферах женщины имеют большее влияние, чем мужчины. Иоанна сделает то, что нужно семье и нашей династии. Она знает, что союз с Тулузой нам выгоден.

– Сестра ответила?

– Она написала, что подумает. Несомненно, эта партия куда более приемлема, чем та, что ты задумывал в Святой земле. Неужели ты и правда хотел выдать Иоанну замуж за брата Саладина? – поинтересовалась Алиенора.

– Это была всего лишь словесная игра, – отмахнулся Ричард. – Из тех планов все равно ничего бы не вышло. Просто обе стороны демонстрировали готовность торговаться.

– Может быть, и так, но само обсуждение такой идеи породило массу неприятных слухов. – Она откинулась на спинку стула. – Ты знаешь, как долго я работала над тем, чтобы вернуть Тулузу в круг наших сторонников. Я всем сердцем желаю этого брака, но Иоанна – взрослая женщина и имеет право на собственное мнение.

После трапезы они сходили в церковь при аббатстве, чтобы помолиться и навестить усыпальницу Генриха. Ричард задержался перед могилой отца, на которой лежала все та же простая мраморная плита, что и семь лет назад.

– Иногда я прихожу и разговариваю с ним, – бросила Алиенора. – И мне очень нравится, что он не может ответить. Теперь Генрих должен слушать, пока я говорю.

Ричард усмехнулся, но потом посерьезнел:

– Я удивлен, что ты до сих пор не установила для него надгробный памятник.

Алиенора кивнула:

– Да, я часто об этом размышляю, но мне кажется, что памятник каким-то образом вытащит его из могилы обратно на свет, а я к такому еще не готова. Когда придет время, я это пойму, и тогда надгробие для него вырежет лучший каменотес всего христианского мира.

Ричард слушал, поджав губы, и когда она закончила, сказал только:

– Понимаю, мама.

– При жизни он был велик, и надгробие у него должно быть величественное, но время для него еще не пришло. Надеюсь, он обрел покой на том свете, так пусть не мешает мне насладиться покоем на этом.

Через три недели в Фонтевро из Пуатье приехала Иоанна с пышным кортежем из рыцарей и слуг. Ричард к тому времени уже ускакал на север решать государственные вопросы. Иоанна должна была последовать за ним в Руан, где запланировали провести ее бракосочетание с Раймундом Тулузским.

При виде дочери в расцвете красоты Алиенора преисполнилась гордостью. Иоанна была высока, стройна и сияла от избытка жизненных сил. Рядом с ней и Алиенора как будто становилась выше и крепче. Какое счастье – смотреть на такую дочь, смотреть на собственное продолжение в образе прекрасной здоровой молодой женщины!

– До чего же я горжусь тобой, – сказала она, когда они вместе гуляли по саду аббатства. – И твоим решением.

Иоанна наблюдала, как при каждом шаге разлетается подол ее платья.

– Разве не в этом состоит мой долг перед семьей? Подобная возможность объединиться с Тулузой больше не появится.

Алиенора не ответила. Ей очень хотелось, чтобы брак состоялся и породнил ее с Тулузой, но она колебалась – и удивлялась этому. Браки всегда заключаются ради политических альянсов и ради процветания династии, и, как отметила сама Иоанна, в этом состоит ее долг. Но в то же время, вспоминая свои замужества, Алиенора не решалась толкать дочь в брак, который заключался не на небесах.

Иоанна поглядывала на нее умными серыми глазами:

– Я смогу достичь того, чего папа и Ричард не могли добиться всей своей военной мощью. Я верну нам Тулузу. Если будет на то воля Господня, я рожу сыновей и воспитаю их в любви к нашему роду.

Была в Иоанне некая неординарность. В отличие от сестры Матильды, она не обладала материнской мягкостью. Алиенора с удовлетворением отмечала в ней величавость, которая подчеркивала характер дочери и доказывала, что у нее есть сила, отвага и страсть. Да, Иоанна – настоящая львица из породы Ричарда-льва, и только такая женщина способна пойти под венец с Раймундом Тулузским.

– Но Раймунд?

Дорожка, по которой они прогуливались, привела их к церкви. Они ступили внутрь, молча прошли через притвор и остановились перед усыпальницей Генриха.

– Он такой же мужчина, как все, хотя и не такой, каким был отец. Раймунд слеплен из более мягкой глины. – Она бросила матери взгляд, искрящийся юмором и знанием. – У меня уже есть опыт. Я постараюсь стать для Раймунда хорошей супругой и приложу все силы для укрепления отношений между Аквитанией и Тулузой, потому что отлично понимаю: Филипп Французский будет стремиться разрушить эту связь. – Она насмешливо изогнула губы. – Подумать только, Филипп ухаживал за мной на Сицилии… За эти годы мне было сделано столько предложений, что в голове не укладывается. Я могла бы быть королевой Франции или женой султана, а теперь я невеста человека, который долгие годы был нашим врагом. – Она засмеялась, заметив вопросительный взгляд Алиеноры. – Я собираюсь строить мир по мере своих возможностей. Тебе не стоит за меня переживать.

– Но разве я могу не переживать! – воскликнула Алиенора. – Я переживаю за всех своих детей. Такова доля матери.

Иоанна неожиданно обняла ее, чем слегка удивила Алиенору.

– Мама, я рада, что ты поселилась в Фонтевро. Мне это место дорого с детства. Тут так чисто и светло. И хорошо, что папа тоже здесь, хотя сам он предполагал, что упокоится в Гранмоне.

Алиенора недовольно нахмурилась:

– Да, и получается, что последнее слово останется за ним, как всегда: теперь мы будем лежать бок о бок целую вечность, а это не входило в мои планы.

Глава 40

Аббатство Фонтевро,

апрель 1199 года

Служанка расплела последнюю прядь в косе Рихензы, отложила в сторону синие шелковые ленты и приготовилась смочить густые огненно-рыжие волосы госпожи ароматным лосьоном из розовой воды и толченого муската. На свету играли медь и золото, а в тени переливались оттенки рубина и граната, янтаря и топаза. Гребень из оленьего рога имел редкие зубья, чтобы пробиться сквозь густые локоны. Еще у Рихензы была специальная щетка, сделанная из щетины, чтобы приглаживать и распрямлять волосы.

– В твоих волосах столько жизни! – смеялась Алиенора, поглаживая густой водопад. Казалось, он должен быть жестким на ощупь, но под рукой ощущался мягким и шелковистым – к нему хотелось прикасаться снова и снова. Королева приложила ладонь к своим волосам, которые блестели, словно тонкие серебряные нити. – Даже в молодости я не могла похвастаться таким богатством!

Рихенза нежно похлопала Алиенору по руке:

– Но это же неправда, бабушка, в свое время ты была несравненной красавицей, не отрицай этого! Я слышала сказания и множество песен трубадуров, сложенных в твою честь. Как ты думаешь, много песен напишут обо мне?

– Ты еще молода, у тебя все впереди, – ответила Алиенора с теплотой в голосе.

Рихенза приехала погостить несколько недель, и обе они прекрасно проводили время в обществе друг друга.

– Кто станет воспевать мои дикие кудри? У тебя волосы были гладкими, как золото. Мама часто о них рассказывала и о том, как она пробовала все снадобья и мази из твоих шкатулок в надежде, что у нее будут такие же замечательные волосы, как у тебя.

– Я помню. – У Алиеноры как будто ком подступил к горлу. – Хотя я не ведала об этом ее желании. Думала, ей просто любопытно. Она всегда хотела все распробовать и потрогать, чтобы понять, что это такое. И она была красива.

– Да, была.

Между ними опустилась тишина, наполненная невысказанными словами любви и скорби.

К ним подбежал Томас, первый сын Рихензы. Симпатичному мальчугану скоро исполнялось шесть лет, и был он маленькой копией отца. Поэтому и волосы у него были послушными, прямыми и светлыми, как у Жоффруа.

– У тебя были новости от Иоанны? – поинтересовалась Рихенза.

Алиенора покачала головой:

– В последнее время нет. Но я не сомневаюсь, что скоро послание придет и будет длиннее прежнего. Иоанна редко пишет письма, но зато такие длинные, что на их чтение уходит полдня.

– Сколько сейчас ее сыну? – Рихенза шутливо ущипнула Томаса за носик.

– Этим летом будет два года. Он родился ровно через девять месяцев после бракосочетания, то есть Иоанна без промедления выполнила свой долг – родила наследника. Судя по ее письмам, она вполне довольна жизнью с Раймундом, хотя, как обычно, вассалы доставляют им немало хлопот, да и мужчины всегда остаются мужчинами.

– А Беренгария? Она тебе пишет?

Алиенора поджала губы:

– Изредка. Она поселилась в Ле-Мане, но нет никаких признаков того, что они с Ричардом собираются сойтись, чтобы произвести наследника. Беренгария его не призывает, а он, похоже, не испытывает к ней интереса.

Королева знала о том, какие слухи ходят о Ричарде. Поговаривали о попойках и продажных женщинах. Он дважды каялся в грехе невоздержанности и прилюдно клялся положить конец такому поведению. Любовниц у него не было, но имелся сын – как будто бы, хотя в беседах с Алиенорой Ричард никогда не упоминал его. Она тоже не поднимала эту тему, да и не хотела после того, что сообщил ей Иоанн. Если бы Ричард пожелал привезти ребенка в Фонтевро, то это было бы правильно. Алиенора молилась о том, чтобы после летней военной кампании Ричард занялся бы наконец производством наследника. Правда, о том же она молилась и в прошлом году, и в позапрошлом.

Служанки начали заплетать волосы Рихензы. Им решил помочь Томас, благодаря чему коса получилась похожей на потертый канат.

Алиенора принесла свою шкатулку с драгоценностями:

– У меня есть для тебя подарок. На днях я перебирала украшения и нашла вот это. – Она протянула Рихензе золотое колечко с сапфирами-кабошонами и белыми жемчужинами, выложенными в форме звезды. – Раньше я носила это кольцо на мизинце, но оно мне больше не налезает. Его подарила императрица Константинополя, когда я гостила там с Людовиком.

Внучка примерила кольцо, и оно идеально ей подошло. Глядя, как оно поблескивает на гладком безупречном пальчике Рихензы, Алиенора представляла себя в те годы, когда и ее руки были такими же.

– А ты знаешь, как теперь принято носить головной убор? – спросила Рихенза. – Мне кажется, тебе должно пойти, бабушка.

Алиенора усмехнулась:

– С чего ты взяла, дорогая, будто меня интересует последняя мода? Она для молодых женщин, которые желают очаровать весь мир.

– К тебе приезжают гости, и ты сама собираешься навестить кое-кого, когда станет потеплее, – возразила Рихенза. – И ты всегда будешь королевой.

Алиенора махнула рукой, уступая:

– Ну ладно, и какая теперь мода? Показывай.

– Тебе нужен отрез ткани вроде пелены… Томас, принеси-ка мою корзинку для шитья. – Ребенок послушно исполнил просьбу, а Рихенза тем временем перекинула через плечо заплетенные косы, чтобы не мешали. Открыв корзинку, она нашла лоскут льна, подходящий для ее задумки, и ловко закрепила его булавками на голове Алиеноры так, что он охватывал ее подбородок и соединялся концами на макушке, куда затем прикалывалась золотыми шпильками вуаль. – Готово. – Она продемонстрировала результат своих трудов с помощью маленького серебряного зеркальца.

– Так это подвязка, чтобы челюсть не отвисала, – заметила Алиенора. – Как у мертвеца.

– Но она обрамляет лицо и придает величественный вид. – Энтузиазм Рихензы ничуть не угас от нелестной оценки. – Я бы сама так носила. – И она моментально соорудила себе такой же убор, после чего Алиеноре пришлось признать, что он и правда добавляет внушительности. А еще он подчеркивал глаза Рихензы цвета морской синевы в обрамлении длинных темных ресниц.

– Значит, так теперь носят все женщины?

– Не все, бабушка. Таких все еще немного, и ты не будешь следовать за большинством.

– И при этом ты считаешь, что столь модный головной убор подходит старой женщине, живущей при аббатстве? – поинтересовалась Алиенора с лукавой смешинкой в глазах. Она обожала принимать у себя Рихензу. Молодость и живость внучки наполняли смехом и светом повседневную жизнь вдовствующей королевы.

Позднее дамы сходили в церковь помолиться, но не задержались там, ибо Алиенора знала, что Рихенза, как и Генрих, не может стоять спокойно даже несколько минут. Созерцательность и глубокие размышления не относились к числу ее достоинств. Ум внучки занимала практическая сторона вещей.

Алиенора показала ей глыбы туфа под навесом у стены:

– Наконец-то я подыскала камень для надгробия твоего деда… и своего надгробия.

На лицо Рихензы упала тень тревоги.

– Ты же не собираешься умирать, бабушка? Я тебе не позволю!

– Благослови тебя Бог, дитя! Нет, не собираюсь, – усмехнулась Алиенора. – Но мы в руках Господа, и Он заберет нас тогда, когда сочтет нужным. Однако волю к жизни я еще не потеряла и надеюсь, что у меня будет время дать указания каменотесам.

Рихенза перевела дух.

– Какой памятник ты бы хотела? – Она провела ладонью по известняковой плите и потом растерла между пальцами каменную пыль.

Алиенора задумчиво пожевала губы:

– Такой, чтобы все знали, какой я была. Может, велю, чтобы скульптор изобразил меня читающей книгу, и тогда люди будущего станут гадать, что за священный труд я изучаю, пока Генрих молча слушает. А может, они подумают, что свое знание я оставляла при себе. – Она просияла озорной улыбкой. – И я хочу корону, чтобы все видели, что я была королевой. Получается весьма светский образ, но ведь он для живых, а не для мертвых. О да, и повязка под подбородком, само собой.

Рихенза залилась смехом и тряхнула головой:

– А для дедушки что ты придумала?

– Еще не знаю. Он был великим королем, и поэтому памятник должен отражать это величие – ради него и ради следующих поколений его династии. – В ее глазах больше не было лукавства. – Мне трудно придумывать памятник для твоего деда. Раньше я бы объяснила это тем, что мое сердце слишком пусто, но это неправда. Я бы хоть завтра позвала каменотесов, если бы это было так. Я не могу ни на что решиться, потому что сердце мое слишком полно.

В задумчивости женщины покинули часовню и вернулись в покои Алиеноры. Они пили вино и ели маленькие сочные пирожки, когда прибыл гонец, весь в поту и в дорожной пыли. Алиенора увидела его через окно и недовольно отвернулась.

– Не хочу, чтобы меня сейчас беспокоили, – бросила она Бельбель. – Что бы ни случилось, с этим можно подождать, пока мы не закончим есть.

Бельбель отправилась исполнять распоряжение госпожи и куда-нибудь устроить гонца. Однако прибывший молча оттолкнул ее, ворвался в покои Алиеноры и упал перед ней ниц.

– Госпожа, вы должны немедленно ехать! – задыхаясь от спешки и волнения, произнес он. – Короля сильно ранили, и он хочет видеть вас.

У Алиеноры остановилось сердце.

– Что с ним? Где он? Говори!

– Госпожа, он в Лимузене, осаждает замок Шалю. – У него вздымалась грудь. – Король обходил войска, проверяя, как установлены осадные орудия, и ему в плечо попала арбалетная стрела, пущенная со стены. – Он приложил руку под ключицу, показывая место раны. – Кончик стрелы застрял в кости, и лекарю пришлось выковыривать ее оттуда. Теперь началась лихорадка, воспаление распространилось по телу. Когда я уезжал, у короля был жар, но он оставался в сознании и просил вас приехать. Госпожа, простите меня за то, что привез вам эту новость. – Он зажмурился, и из-под сомкнутых век выкатились две слезы.

– Дайте ему попить! – повелительным тоном произнесла Алиенора. Этого не может быть – и каким-то образом она ждала этого момента уже долгое время. – Ты поведешь нас к Шалю самым коротким путем! – приказала королева гонцу, пока он пил из чаши, поднесенной Бельбель. – Иди и приготовься, пусть конюх оседлает тебе свежую лошадь.

Напряженная и сосредоточенная, она собиралась в дорогу. Если успеть к Ричарду вовремя, то все еще наверняка можно изменить. К Гарри и Жоффруа ей не позволили приехать, но на сей раз она не опоздает. Она не допустит этого, нет, только не с Ричардом. Ей нужно совсем немного вещей – мантия, запасная камиза и платье поместились в кожаный мешок, притороченный к седлу. Остальное привезут более медлительные лошади под присмотром одного из рыцарей Алиеноры. И еще она послала слугу за своим лекарем, магистром Эндрю.

– Я еду с тобой, – сказала Рихенза, бросая свою одежду в дорожную суму. – Томас останется здесь с няней. Тебе понадобится близкий человек и спутник.

Алиенора коротко кивнула:

– Согласна, только поспеши. Бельбель, ты едешь с нами. Ты хорошо держишься в седле, и мне пригодится твоя помощь. И больше никого. Я не могу ждать.

Извинившись, Рихенза выскочила во двор, где отыскала гонца. Он стоял у стены и поспешно уплетал хлеб с мясом, запивая еду вином из кувшина. Конюх седлал норовистого гнедого коня, который то и дело пытался кого-нибудь лягнуть, но был полон огня и сил.

– В каком он состоянии? – спросила Рихенза гонца. – Скажи мне правду, чтобы я могла помочь бабушке.

Он поднял на нее глаза, обведенные темными кругами от усталости, и покачал головой:

– Миледи, до Шалю сто миль. Может быть, мы еще успеем.

Последняя фраза оглушила Рихензу, словно удар камнем, но она справилась с потрясением и взяла себя в руки. Ради бабушки она будет сильной.

Алиенора села на свою серую кобылу, взяла поводья и вывернула на дорогу, ведущую к воротам в монастырской стене. Ей хотелось подстегнуть лошадь, но она подавила нетерпение и настроилась на ровную рысь. Им надо преодолеть много миль, а кони не в том состоянии, чтобы совершать долгие путешествия, и наверняка захромают. Она и сама уже не столь крепка, как раньше, но потребность увидеть Ричарда затмевала телесную немощь.

Маленький отряд скакал до самой темноты и остановился, только когда кони начали спотыкаться. Под высоким ясным небом рыцари разожгли костер и поставили шатры. Лошадям подвязали торбы с овсом, а потом стреножили и пустили пастись на сладкой апрельской травке.

Алиенора не могла есть. Первый же кусок застрял в горле, и она чуть не подавилась. Пришлось забыть о еде. Но вина, в которое магистр Эндрю добавил трав и меда для придания сил, все же попила.

Пока ее спутники ужинали, королева ходила взад и вперед, посылая Ричарду мысленные призывы и молитвы, словно через ночь протягивала нити из золотого целительного огня. Он выздоровеет. Алиенора отказывается принять любой другой исход.

При свете лампады она, призвав писца, диктовала письма вассалам. В них королева призывала лордов сохранять верность Ричарду и не слушать глупые сплетни о том, будто король ранен. Он все еще жив, и они должны преданно служить ему. Написала и Хьюберту Уолтеру, и Уильяму Маршалу. Они должны быть готовы.

Легла только за полночь, но сон был так же далек от нее, как звезды, что неярко светили над лагерем.

– Бабушка, тебе надо поспать, – прошептала Рихенза, которая делила с Алиенорой шатер.

Алиенора затрясла головой:

– Разве могу я закрыть глаза, когда сын мой нуждается во мне? Как можно отдыхать? Нет, я должна бдеть.

– Бабушка…

– Ничего больше не говори. – Алиенора подняла руку. – Позволь мне по-своему справиться с тем, что выпало на мою долю, а вот сама отдохни.

– Если ты не будешь спать, тогда я тоже буду с тобой молиться, – заявила Рихенза с тихой решимостью.

Взяв Алиенору за обе руки, она начала молитву Пресвятой Деве. Поколебавшись, Алиенора подхватила молитву, и их голоса поднялись над тускло освещенным шатром – один старый и скрипучий от возраста и изнеможения, второй молодой и легкий, как весна. Алиенора направила взгляд на квадрат заплатки, пришитой на месте дыры. Почему шатер можно залатать, а человека нельзя?

Спустя какое-то время посреди молитвы Рихенза заснула. Алиенора накрыла ее одеялом, а сама продолжала молиться, беззвучно шевеля губами, отказываясь сомкнуть глаза хотя бы на мгновение.

Еще до рассвета она была на ногах, будила отряд и торопила с едой и сборами. Полетели в разные стороны гонцы с ее письмами, продиктованными ночью. Из палатки выглянула Рихенза, заспанная и с темными полукружьями под глазами.

– Что же ты не разбудила меня, бабушка! Я хотела молиться с тобой всю ночь!

– Не огорчайся, – коротко сказала ей Алиенора. – Нам и так есть о чем беспокоиться. Заканчивай одеваться и проследи, чтобы наш шатер поскорее сложили. Это лучшая помощь сейчас.

Пристыженная Рихенза закусила губу. Она опустилась в реверансе перед Алиенорой, потом порывисто обняла ее и поцеловала, после чего поспешила заняться делами.

Когда свет на востоке стал ярче и прожег границу между ночью и днем, Алиенора оставила горстку людей собирать шатры, а сама снова пустилась в путь, моля Ричарда быть сильным и твердым – она уже спешит к нему.

Алиенора прибыла в Шалю к полудню третьего дня, и ее пропустили через все пикеты и дозоры прямо в центр военного лагеря. Она нетерпеливо дожидалась, пока один из рыцарей поможет ей спешиться, потому что после долгой езды тело одеревенело. А потом, отбросив всякие церемонии и формальности, заторопилась, насколько позволяли ей ноющие суставы, к большой светлой палатке, над которой развевался красно-золотой штандарт с тремя львами. Люди казались ей размытыми тенями, которые склонялись и расступались, давая ей пройти.

Когда она шагнула внутрь под загнутые края полога, ей в нос ударила вонь гниющего мяса, словно с городской скотобойни. Окуривание травами и ладаном не помогало. У нее сжалось горло. Алиенора знала, что предвещает этот запах.

Пройдя дальше, она увидела Ричарда. Сын лежал на кровати, по пояс укрытый льняной простыней и обнаженный сверху. Слуга обтирал влажной тряпицей его грудь и руки. Лицо Ричарда было ярко-алого цвета, к голове прилипли спутанные пряди волос, темные и тусклые от горячечного пота; чудесное золотисто-каштановое великолепие напоминало теперь сноп прелой соломы. Высоко на плече зияла ужасная рана, покрытая многочисленными язвами, из которых сочился кровавый гной. Плоть была надрезана в форме креста, чтобы извлечь из кости наконечник стрелы, и края надреза почернели, разлагаясь. Лекарь помещал в рану личинки насекомых в надежде, что они высосут из воспаленной и гниющей плоти тлетворные вещества. Из горла Ричарда исторгся долгий стон, но было очевидно, что он без сознания. Лекарь приподнял его веко, и синий зрачок закатился кверху, мутный и невидящий.

– Сир, – позвал лекарь, – сир, госпожа ваша матушка здесь, как вы просили. Смотрите, она пришла.

Затем он обратил взгляд на Алиенору, в котором все было ясно без слов. Королева проигнорировала его знание. Этого не может быть, она не допустит. Только не с Ричардом.

– Ричард! – Она взяла в руки его ладонь и чуть не обожглась, таким сын был горячим. Под пальцами Алиенора почувствовала лихорадочное биение его крови. – Ричард, сердце мое, я здесь, я приехала. Теперь все будет хорошо, обещаю тебе.

Он опять застонал. Лекарь накрыл рану тканью, пропитанной медом. Слуга натирал ноги и ступни Ричарда пряными травяными мазями. Медленно-медленно, как будто преодолевая огромное пространство, глаза Ричарда сфокусировались на том, что вокруг него, и задержались на Алиеноре. Его губы шевелились, но она не могла разобрать, что шептал сын, хотя подумала, что это было слово «мама».

– Да, я здесь, – ласково отозвалась она, поглаживая его руку. – Я приехала, все хорошо.

Веки Ричарда едва заметно дернулись. Алиенора почувствовала, как из его пальцев в ее передалась легчайшая дрожь.

– Держись, Ричард, ради меня, – прошептала она, стараясь внушить ему волю к жизни и придать сил для борьбы.

Еще один далекий намек на узнавание и слабое движение пальцами.

Если смотреть на рану, то сразу становилось очевидно, что надежды нет. Поэтому Алиенора смотрела на его лицо и мысленно призывала сына выздоравливать и не сдаваться. Свою уверенность в том, что так и будет, королева внушала всем, кто находился в шатре, и не отпускала взгляд сына, чтобы удержать его в этом мире и развернуть события в обратную сторону.

Какое-то время она думала, что у нее получается. Но Ричард уже был там, откуда нет возврата, и никакие молитвы не могли его спасти. Капля за каплей жизнь вытекала из него. Взгляд его ускользнул, и зрачки снова закатились. Дыхание затухало, грудь вздымалась неравномерно.

Алиенора тоже не могла дышать.

– Дайте ему пить! – велела она. – Именем Бога, дайте ему чего-нибудь попить!

Королева выхватила кубок из чьих-то рук и поднесла к губам Ричарда, но жидкость вылилась из его рта и сбежала ручейком на грудь, словно разбавленная водой кровь. Бормоча молитвы, королевский капеллан вставил крест в пальцы короля.

Алиенора оцепенела от непонимания и неприятия того, что происходит. Ее возлюбленный сын умирал прямо у нее на глазах. Как из тела Ричарда утекала жизнь, так из нее утекала вера, и когда его дыхание прервалось, она почувствовала, будто тоже умирает, растерянная и недоумевающая.