Осенний трон Чедвик Элизабет
Последний раз он выдохнул и, содрогнувшись, застыл навсегда. Врач приложил зеркальце к губам Ричарда и покачал головой. Алиенора игнорировала его и всех, кто собрался вокруг постели короля. Она по-прежнему держала Ричарда за руку и смотрела в его лицо. А потом поняла.
– Нет! – завыла Алиенора и уронила голову на неподвижную грудь сына. – Нет! Нет! Нет!
Аббат Тюрпенэ осторожно коснулся ее плеча:
– Оставим его, ваше величество. Он уже с Господом.
– Нет! – Она подняла мокрое от слез лицо. – Я не могу! Ему нужно, чтобы я была с ним.
Аббат был настойчив:
– Госпожа, о короле позаботятся. Умоляю, пойдемте со мной. Пусть священники и лекари сделают то, что ему сейчас необходимо, а как они закончат, вы вернетесь.
Его слова донеслись до нее как будто издалека, и она вытерла глаза тыльной стороной ладони.
– Он не мог умереть. Разве я поверю этому? – Королева с трудом встала на ноги и, поддерживаемая двумя рыцарями Ричарда, вышла из шатра. Как только Алиенора оказалась под открытым небом, на виду, многолетняя привычка дала о себе знать: Алиенора выпрямилась и вскинула голову, несмотря на то что только что получила от судьбы смертельный удар. Все вокруг покрыла тьма и грозила поглотить ее саму. Погас светоч всей ее жизни. Исчезло все, что у нее было, ушли все надежды на будущее.
Подвезли ее багаж и поставили шатер. Там ее ждала Рихенза. Девушка хотела что-то спросить, но Алиенора жестом заставила ее молчать:
– У меня нет для этого слов. Моя кровать готова?
– Да, бабушка. – Рихенза была бледна, но сохраняла решительность.
– Я хочу лечь и не желаю, чтобы меня беспокоили.
– По крайней мере, позволь мне расплести твои волосы и помочь тебе раздеться. Так ты лучше отдохнешь.
Алиенора уступила толковой заботе внучки и была благодарна за ее немногословие. Она бы не вынесла сейчас ни сочувствия, ни слез. Теперь Алиенора очень хорошо поняла людей, которые просто отворачивались к стенке и умирали от горя, но себе она не могла позволить этой роскоши: смерть Ричарда мгновенно повысила ее ответственность и увеличила обязанности.
Она взирала на мир, в котором нет любимого сына, и справиться с этой картиной можно было только одним способом: стать бесчувственной. Три дня назад Алиенора счастливо проводила время в Фонтевро, играла с Рихензой в триктрак. Почему не ощутила, как стрела арбалета поразила Ричарда, в тот миг, когда это произошло? Почему не знала?
Когда Рихенза сняла с нее верхнее платье, Алиенора легла на свою дорожную кровать, скрестила руки на груди, как на надгробном памятнике, и закрыла глаза. О мой Бог, о моя любовь! Дитя мое, мое дитя!
Рихенза сидела сбоку от бабушки и молилась, вся в слезах. Она не могла поверить, что дядя Ричард мертв, ведь он всегда был больше, чем сама жизнь. И до чего страшный это удар для Алиеноры, даже превыше горя. Возможно ли вернуться к нормальной жизни после такого? А что бы чувствовала она, Рихенза, потеряв Томаса? От этой мысли девушка чуть не захлебнулась от нахлынувшей скорби.
Боясь, что ее всхлипы потревожат Алиенору, Рихенза тихо вышла из шатра. Прохладный вечерний бриз всколыхнул ее юбки и заставил поежиться. Глянув в сторону шатра Ричарда, она заметила, что толпа разошлась, но внутри оставалось несколько человек. Через отдернутый полог лилось оранжевое сияние свечей и факелов, плыли облака воскурений. Среди священников, которые молились и пели внутри шатра, Рихенза разглядела аббата Тюрпенэ. Еще несколько человек стояли вокруг высокого стола и были поглощены каким-то занятием. Вот подняли что-то, с чего падали капли; положили это в ящик.
Человек, который поместил предмет в ящик, затем отошел от стола и шагнул из шатра наружу. Рихенза разглядела, что это Меркадье, капитан наемников. Он наклонился и тщательно ополоснул окровавленные руки в ведре с водой, а когда выпрямился, Рихенза заметила пятна крови и на его котте. Их глаза встретились, пока Меркадье вытирал руки о тряпку, привязанную к одной из растяжек шатра.
– Миледи, вам здесь не место, – сказал он.
Рихенза вернулась в свой шатер, где села на табурет. Ее била дрожь и мутило. Она не хотела думать об увиденном, но знала, какому действу стала свидетелем. Та вещь в руке Меркадье, с которой падали капли, – это сердце короля Ричарда. Своими ножами они расчленяли тело короля, исполняя свой последний долг перед ним. Его внутренности останутся здесь, в Лимузене, сердце отправится в Руан, а само тело будет покоиться в Фонтевро рядом с телом его отца.
Стуча зубами, несмотря на теплый весенний вечер, Рихенза забралась в постель к бабушке и бережно обняла ее за плечи. Алиенора не шевельнулась.
Утром над останками Ричарда произнесли молитвы и аккуратно поместили их на застеленные плащами из шелковой тканью похоронные носилки, установленные в повозке. Короля обрядили в алые одежды с горностаевой оторочкой. Его волосы вымыли, причесали и уложили рыже-золотыми волнами, как при жизни. Голову увенчали короной с драгоценными камнями. Его руки, унизанные кольцами, были сложены в молитвенном жесте на груди. Все признаки насилия, совершенного над телом, оказались спрятанными под складками мантии, усыпанной золотыми блестками. Внутренности короля захоронили в церкви в Шалю, а забальзамированное сердце, запечатанное в свинцовый ларец, покоилось поверх меча короля, на тех же носилках, что и тело.
Пока мужчины занимались приготовлениями, Алиенора обходила лагерь, проверяя, все ли в порядке. Ричарда не стало, и теперь, помимо своей собственной, нужно исполнять и роль сына. Она уже приказала капитану Меркадье служить ей так же, как он служил Ричарду, – по крайней мере, пока.
– Как пожелаете, госпожа, – ответил тот.
Вокруг его глаз залегли глубокие тени, потому что он, подобно Алиеноре, прошел через ад. В лагере было много людей с пустым взглядом – ходячие мертвецы, хоронящие труп.
Когда пришло время тронуться в путь до Фонтевро длиной в сто миль, Меркадье вывел лошадь для королевы, но Алиенора отказалась сесть в седло.
– Я пойду пешком, – заявила она. – Даже если ноги мои будут в ссадинах и царапинах, я пройду всю дорогу пешком.
Капитан посмотрел на нее долгим взглядом, но если другие попытались бы переубедить ее, он только кивнул и распорядился, чтобы лошадь забрали.
Алиенора встала сбоку от повозки, сняла с головы вимпл и распустила волосы. Они упали ей на лицо и на спину спутанными белыми прядями. Ухватившись за металлический крюк, куда обычно вешали котлы и прочую утварь, она приказала процессии трогаться.
К ней присоединилась Рихенза, которая тоже отказалась ехать на лошади. И головной убор она также сняла, только оставила косы нетронутыми.
Апрель выдался сухим, и почва под ногами была достаточно твердой, хотя на дороге порой встречались ямы и кочки. Алиенора ничего не замечала, кроме смены ритма или рывков повозки, и то только потому, что беспокоилась о Ричарде – не потревожит ли его тряска, не нарушится ли его царственный покой. О себе она не думала и шагала милю за милей. Одна нога перед другой, одна перед другой, держаться за борт повозки, слушать скрип колес, позвякивание упряжи и фырканье лошадей. А вокруг пели птицы, небо было голубым, как одежды Богородицы, и нежно зеленели листья. И посреди этой красоты и жизни ее сын – мертв.
Она споткнулась о камень и упала на колени. Рихенза поспешила ей на помощь, но Алиенора оттолкнула ее.
– Бабушка, тебе надо отдохнуть.
Королева упрямо затрясла головой:
– Нет, я пройду весь путь пешком.
Рихенза протянула ей кожаную бутыль с вином:
– Тогда хотя бы попей!
Алиенора согласилась, но жидкость обожгла ей горло, и она закашлялась. Трудно глотать, зная, что сыну больше никогда не пригубить вина.
Чуть подкрепившись, королева смогла преодолеть еще милю или две, но в конце концов у нее подкосились ноги, и она осела на землю у повозки, поникнув головой. Не осталось сил даже плакать.
Меркадье поднял ее с нежностью, так грубый пастух поднимает захромавшего ягненка.
– Во имя Иисуса, госпожа, ваш сын не хотел бы, чтобы вы это делали. – Его переполняли чувства, он едва мог говорить. – Ваш сын хотел бы, чтобы вы ехали верхом.
– Нет, – прошептала она.
Меркадье нахмурился в задумчивости и затем отнес королеву к лошади, которая тянула похоронные носилки, и посадил на спину животному.
– Вот так, – сказал он и с коротким поклоном вернулся к своему жеребцу.
Они продолжили движение. Алиенора цеплялась за нагретую солнцем кожаную сбрую. Под ней ровно покачивался крепкий лошадиный круп, сзади катилась повозка.
Вдоль дороги выстроились люди, чтобы поглазеть на похоронную процессию. Они видели кавалькаду скорбных рыцарей в полных доспехах с опущенными флагами, так что концы волочились по земле. Видели богато задрапированную повозку, на которой в пышном облачении возлежал король с восковым лицом. И видели сгорбленную старуху, сидящую верхом на лошади, тянущей повозку: с распущенными седыми волосами, падающими на лицо, она была похожа на ведьму. Кое-кто из рыцарей бросал серебряные монеты в толпу, и над процессией взлетал окрик:
– Дорогу королю! Дорогу королю!
Глава 41
Аббатство Фонтевро,
апрель 1199 года
Алиенора молилась на коленях у раскрытого окна, телом ощущала тепло весеннего солнца и была равнодушна к нему. День стоял чудесный – со светлым дождем из цветочных лепестков, осыпающим сады, и ароматом растущей зелени, – но ее ничто не волновало.
Три дня назад она похоронила Ричарда с королевской помпой и пышностью, и теперь его тело лежит в свинцовом гробу, закрытое от света. А она существует в немой пустоте, потому что только так может выжить.
Рихенза осталась с ней, чтобы утешить и составить компанию, а также аббат Тюрпене. Показал себя надежным соратником и Хью, епископ Линкольна. Когда Алиенора прибыла в Фонтевро, то он уже ждал ее там, ибо услышал новость о смерти Ричарда и тут же поспешил в аббатство. Хью помог провести обряд похорон.
Каждый день королева рассылала письма, призывая вассалов хранить верность и принести присягу Иоанну. Она трудилась до тех пор, пока изнеможение не валило ее с ног. Только так и выживала. Едва открыв глаза поутру, она снова погружалась в работу.
И постоянно молилась, поскольку молитва для нее стала единственной связью с Ричардом. Преклонив колени у его могилы, просила Бога благословить и спасти душу сына.
Вот и сейчас она молилась у себя в покоях, снова и снова повторяла слова, ставшие для нее единственным утешением, и раскачивалась в такт с биением своего сердца. Не сразу королева осознала, что кто-то нежно, но настойчиво подергивает ее за рукав.
– Бабушка, ты слышишь меня?
Открыв глаза, Алиенора, еще в молитвенном трансе, попыталась сосредоточиться.
– Да, – произнесла она утомленно, – в чем дело?
Королева предположила, что речь о еде. Рихенза старалась накормить ее, но аппетита у нее не было.
– Дядя Иоанн приехал. Он хочет видеть тебя.
У Алиеноры свело желудок. Она ждала его, но не знала, что почувствует при встрече с ним. Ее последний живой сын.
– Дай мне минуту, чтобы собраться с мыслями. Сначала я закончу молитву.
– Я могу передать ему, что тебе нездоровится, – предложила Рихенза.
Алиенора мотнула головой:
– Для этого я вполне здорова. – Она пожала руку внучки. – Благослови тебя Бог, дитя, иди же.
Рихенза вышла из комнаты, закрыла дверь и увидела Иоанна. Он шел самоуверенной, почти наглой походкой. Запоздало сообразив, что ей положено опуститься перед ним на колени, она поклонилась.
Снисходительно улыбаясь, он жестом велел ей подняться.
– Где госпожа моя матушка, племянница?
– Она молится, сир, – ответила Рихенза, – но знает, что вы прибыли, и скоро примет вас. – И решительно встала спиной к двери.
По лицу Иоанна пробежала тень раздражения.
– Тогда я подожду. И нет нужды стоять здесь, словно воинственный ангел с мечом. Моя мать вполне способна защитить себя, да я и не намерен причинить ей вред. – Он фамильярно ущипнул ее за подбородок, сжав пальцы чуть сильнее, чем требовал шутливый жест, и, отодвинув ее в сторону, распахнул дверь.
Алиенора почувствовала дуновение сквозняка в спину, догадалась о появлении Иоанна, но молиться не прекратила. Только когда молитва подошла к концу, встала и обернулась.
Несмотря на то что ее предупредили о его приходе, ей трудно было видеть Иоанна. Сама того не замечая, она искала в его лице черты Ричарда. Может, в глазах есть что-то отдаленно похожее и в его позе… но больше всего в облике Иоанна она узнавала Генриха.
– Мне доложили о твоем приезде, но я не ожидала, что ты сразу придешь ко мне.
Сын остался стоять у входа, и Алиенора подумала, уж не ждет ли он, чтобы она опустилась перед ним на колени. На публике, как часть формального ритуала, она сделает это, но не у себя в покоях. Подойдя к сыну, королева положила руки ему на плечи.
– Я рада тому, что ты приехал, – сказала она. – Ты был в моих мыслях и молитвах.
Его ответные объятия были неловкими, а тело – скованным.
– Не могу поверить известию о Ричарде, – произнес Иоанн. – Никогда не думал… Это так внезапно. Как будто в твоей жизни всегда была гора, и вдруг ты поднимаешь взгляд, а ее нет. – Отодвинувшись и упорно глядя в сторону, он поправил котту.
– Не думай, что, будучи самым младшим, ты самый меньший, – проговорила Алиенора, полагая, что это и есть причина его неловкости. – Я всегда буду поддерживать тебя и теперь, когда настала твоя очередь править королевством, сделаю все, чтобы защитить и укрепить тебя на троне.
– Благодарю тебя, мама. Я скакал сюда во весь опор, но не могу остаться надолго. Мне нужно многое сделать, и времени на скорбь не остается. Промежуток между смертью одного короля и коронацией следующего всегда опасен, и мне на самом деле потребуется твое содействие во всех сферах.
Алиенору покоробила его прямолинейность, однако именно так вел себя его отец перед лицом смерти: отодвигал ее в сторону, притворялся, что ее нет.
– Казна надежно укрыта в Шиноне, но у меня уже появились соперники: к моим границам выдвинулся Филипп Французский, а также мой дорогой племянник Артур с матерью. Констанция хочет добыть своему отродью Анжу и графство Мэн.
– Артур – брат твоего сына и мой внук, – напомнила ему Алиенора.
– Все равно он отродье. – Иоанн с подозрением прищурился на мать. – Так ты поддерживаешь меня или нет?
– Конечно поддерживаю. Я никогда не предпочту Артура тебе, ты же мой сын, плоть от плоти моей. В моих глазах, в моем сердце и уме Артур не имеет на трон никаких прав, лишь на Бретань. Но при этом все равно приходится мне внуком.
– Родня он или нет, а попытается урвать столько, сколько сможет.
Алиеноре казалось, что она подушка, из которой вытащили всю набивку. Охватившее ее безразличие ко всему было почти непреодолимым, но королева попыталась вырваться из его плена:
– Просто скажи мне, чего ты хочешь, и я это сделаю.
– Я хочу, чтобы ты присмотрела за Анжу и Нормандией. Хочу, чтобы ты гасила любые мятежи, пока я занят в других местах. В этом тебе пригодится Меркадье. Он знает, что делать. Используй лучших гонцов – немедленно посылай мне новости обо всем, что ты предпринимаешь, потому что тогда я смогу решить, как действовать самому. Необходимо, чтобы ты держала своих вассалов в узде. Ты должна съездить в Аквитанию и принять от них оммаж, а потом отправляйся к Филиппу Французскому, поклянись ему в верности за Аквитанию. Но все крупные решения оставь мне.
Когда-то Алиенора возроптала бы от такого обращения. Она бы зубами и ногтями боролась за право принимать участие в таких решениях. Но это было до того, как ужасная, преждевременная смерть Ричарда сломила ее дух. А разжечь угасший огонь от Иоанна – нет, не получится.
– Как тебе будет угодно, – устало произнесла она.
Сын коротко кивнул в знак того, что принял ее ответ, и удалился в свои покои.
Вскоре после того, как Иоанн уехал, оставив Меркадье следить за порядком в Анжу, а Алиенору – готовиться к визиту в Пуатье, в Фонтевро прибыла Беренгария со свитой, чтобы посетить могилу Ричарда. Алиенора надеялась, что Беренгария станет хорошей и плодовитой королевой для сына, но брак оказался декорацией. Теперь Беренгария явилась как вдова с требованием наследства. Во время перехода через Альпы она доказала свою целеустремленность, и Алиенора подозревала, что добиваться положенного она будет с тем же упорством.
Беренгарию она встретила любезно, но при первом же взгляде на вдову сына ее душевные раны закровоточили с новой силой.
– Должно быть, ты устала с дороги, – сказала Алиенора, проглотив горе. – Рихенза проводит тебя в покои, где ты сможешь отдохнуть и освежиться.
– Благодарю, госпожа. – У Беренгарии глаза тоже блестели от слез. – Нам с вами выпало перенести немало тягот, когда мы путешествовали через горы, но дорога сюда была самой трудной в моей жизни. – На ней был скромный, почти монашеский наряд, и в ясном весеннем свете виднелись первые тонкие морщинки, прорезавшие ее лицо. Она молитвенно сложила руки. – Мне жаль, что я не смогла присутствовать на похоронах, но понимаю, что вы не могли ждать.
Алиенора ничего не сказала. Горе до дна исчерпало ее душевные силы, и боль была бездонной. Нет никакой разницы в том, успела Беренгария на похороны или нет. По щекам Алиеноры текли слезы. Она их не вытирала.
– Я всегда боялась, что он погибнет до срока на войне, – пробормотала Беренгария, кусая губы, – но его было не остановить.
– Он был рожден делать то, что делал. Такова была его природа. Точно так же ястреб рожден летать или лев – охотиться. Лиши его этого, и сын не был бы собой.
– Со мной он всегда вел себя благородно и вежливо, – добавила Беренгария, деликатно промокая слезы краем рукава. – Даже в военном лагере следил за тем, чтобы я была удобно устроена. Не забывал об этом.
Алиенора кивнула. Их глаза встретились, передавая без слов то, что невозможно сказать вслух, ибо это опасно, как ступить на тончайший лед.
– Можно мне навестить его усыпальницу? – спросила Беренгария.
– Да, конечно. – Алиеноре нестерпима была мысль о том, чтобы проводить ее туда. Она с трудом сдерживала собственные чувства, и те эмоции, что проявит Беренгария перед могилой супруга, переполнят чашу. – Аббатиса сходит с тобой. А меня извини: я не очень здорова, чтобы сопровождать тебя. И ты наверняка захочешь побыть с ним наедине.
– Понимаю, – сказала Беренгария. – И спасибо вам. – Она задержала на Алиеноре взгляд еще на мгновение, потом сделала реверанс и удалилась изящной и размеренной походкой, но с видом печального смирения.
Позднее, когда Беренгария отдохнула с дороги и навестила усыпальницу Ричарда, дамы отобедали вдвоем в покоях королевы. За легкой трапезой из курятины, приправленной медом и перцем, Беренгария осторожно затронула тему своего вдовьего наследства, как и предполагала Алиенора.
– Ты должна написать об этом Иоанну, – посоветовала она. – Теперь он все решает.
– Я надеялась, что вы тоже сможете написать и добавить свои слова к моим, – попросила Беренгария. – У него сейчас много забот, и это дело в его глазах кажется мелочью, но мне нужны средства, чтобы содержать себя.
– Хорошо, я это сделаю. – Алиенора склонила голову в знак согласия.
Как женщина, она сочувствовала обстоятельствам Беренгарии, и по брачному договору вдове действительно причиталось наследство, но думать об этом она не хотела – казна ее душевных сил пуста. Алиенора не может платить полновесной монетой за товар, который не приносит удовлетворения, даже если вины торговца в этом нет.
После того как обед подошел к концу, Беренгария достала свое рукоделие, и женщины уселись вместе под окном. Алиенора наблюдала за тем, с каким усердием и кропотливостью та вышивает маленьких золотых львов на манжете мужской котты из синего шелка. Один рукав уже был готов, второй только наполовину.
– Эту котту я вышивала для Ричарда, – печально пояснила Беренгария. – Не могу оставить ее недоделанной, хотя он уже не будет носить ее.
У Алиеноры перехватило горло, вся ее скорбь с новой силой нахлынула на нее.
– Оставь, – еле выговорила она. – Он мертв. Что ты будешь с ней делать, когда закончишь? Уберешь в сундук? Пусть остается незавершенной, как и его жизнь.
– Нет. – Беренгария решительно замотала головой. – Я это делаю для себя и дошью котту, потому что это мой долг и мой последний подарок ему. Если я не завершу ее, как мне жить дальше?
Алиенора изо всех сил сжала губы, дабы не вырвалось ее горе в виде ужасного упрека насчет того долга, что Беренгария не исполнила при жизни Ричарда. Возможно, ответ невестки был бы таким, что ей стало бы еще горше.
– Простите, – извинилась Беренгария. – Не нужно было говорить вам об этом. Я не подумала. – Ловкими, нежными движениям она свернула котту и убрала ее в корзинку.
– Пожалуй, – ответила Алиенора, немного придя в себя. – Но мы обе делаем то, что позволит нам жить дальше.
– Мне следует лечь пораньше, чтобы завтра выехать в обратный путь, и еще я хотела помолиться перед сном. – Беренгария поднялась.
Алиенора тоже встала и не пыталась остановить невестку. Все, что они могут сказать друг другу, только усилит боль и горе.
– Я рада, что ты приехала.
– Я тоже, и это больше чем долг. – Беренгария опустилась в глубоком реверансе. – Госпожа матушка, я высоко чту вас.
– Я и тебя, дочь моя.
Алиенора поцеловала Беренгарию в обе щеки, как требовал этикет, а потом с большей теплотой обняла в память о том, что их связывало. И все-таки хорошо, что невестка уходит. Завтра она пожелает ей доброго пути и проводит прочь из своей жизни.
Почти сразу после отъезда Беренгарии Алиенора сама покинула Фонтевро. Вместе с Рихензой она направилась на юг, оставив Меркадье разбираться с анжуйскими вассалами, чья преданность была под вопросом, и изгонять с территорий Иоанна Констанцию и ее сына Артура. Двигаясь от крепости к крепости, Алиенора получала донесения и слала указания, оценивала состояние своих владений и принимала оммаж от вассалов. Местные лорды выражали соболезнования и выказывали ей почет и уважение, задавали тревожные вопросы, на которые королева отвечала заверениями и обещаниями. Она их герцогиня, им некому довериться, кроме нее. Она приехала к ним и готова выслушать их проблемы. Вынужденная взять бразды правления в свои руки, Алиенора отдалась работе, поскольку всегда исполняла свой долг, всегда была хорошей герцогиней и королевой и эту работу, кроме нее, никто не сделает.
Алиенора ехала верхом по знакомым местам и любимым уголкам далекой юности, и весеннее солнце грело ей кости. Глубокая печаль и ностальгия окутали ее плотной мантией, но присутствовало во внешних ощущениях и нечто светлое, вроде золотой нити, окаймляющей подол накидки. Детские воспоминания оживляли душу, и хотя тело ее стало старым и негнущимся, она все еще помнила, как была когда-то гибкой и легкой. Как умела забираться на деревья и бегать. Танцевать самые трудные па, кружиться и прыгать.
Она заехала в оживленный порт Ла-Рошель и подышала соленым запахом океана, пока наблюдала за тем, как швартуются и отчаливают торговые суда. И потом побывала в Тальмоне – охотничьих угодьях аквитанских герцогов, где ее поджидали призраки давнишних пикников, детских игр и ухаживаний. Вот она стоит босая на краю моря, волны накидывают ей на ноги пенные кружева, и солнце разбрасывает на воде блестки, словно золотые монеты. Вот засмеялся юноша, за которым она побежала вдогонку, размахивая лентой темных влажных водорослей. И все еще слышны старинные песни, приносимые из прошлого ветром. Нет, время не украло у нее воспоминания, наоборот, усилило их, возможно, приукрасило; ну что ж, она не возражает.
Всюду, где пролегал ее путь, Алиенора принимала оммаж у своих вассалов и настойчиво подчеркивала, что она остается герцогиней Аквитании. Раньше, сейчас и до тех пор, пока бьется ее сердце. Главная задача для нее теперь – выжить.
В июне королева прибыла в город Ньор, от которого до Пуатье оставалось всего два дневных перехода, и отдохнула там несколько дней. На второе утро, вскоре после того, как Алиенора закончила молиться, ей сообщили, что у городских ворот ее дочь Иоанна, что она в расстроенных чувствах и хочет увидеться с матерью.
Алиенора отпустила всех слуг, кроме Бельбель, и, едва обнявшись с Иоанной, повела ее к мягкой скамье возле окна. Между полами мантии Иоанны виднелся уже округлившийся живот, и выглядела дочь усталой и встревоженной.
– Идем, идем. – Алиенора кивком велела Бельбель поднести табурет для ног. – Что ты делаешь здесь, вместо того чтобы отдыхать в Тулузе?
– Среди вассалов моего мужа возникли раздоры. – Иоанна утомленно провела рукой по лбу. – Боже, разве бывает так, чтобы у них не было раздоров? Я повела воинов к осажденной крепости Ле-Кассе, но рыцари Раймунда предали меня. Пришлось бежать в чем есть. – У нее задрожал подбородок. – Теперь я здесь, чтобы просить помощи у Ричарда, но мне говорят, будто мой брат умер. Это правда, мама? Я не хочу этому верить… но иначе тебя бы тут не было, да?
Алиенора взяла дочь за руку:
– Ох, любовь моя, боюсь, это правда. – Она подавила подступившее к горлу горе, иначе не смогла бы говорить. – Он умер из-за воспаленной раны от стрелы арбалета, а попала она в него во время незначительной осады, которую ему вообще не следовало затевать. Я успела к нему до того, как он умер, и привезла его для погребения в Фонтевро несколько недель назад.
– Нет, – сдавленным голосом произнесла Иоанна. – Только не Ричард! – Она охнула и зажала рот руками.
– Я сама твержу так снова и снова. Не могу это принять, но должна. – Ее голос сорвался, и она сжала руки. Помолчав, с трудом продолжила: – Твой брат Иоанн теперь король. Он наша опора.
Иоанна, пошатываясь, добрела до умывального таза, и там ее стошнило. Спазмы перемежались со всхлипами. Алиенора подошла помочь дочери, обхватила рукой за талию. Иоанна стала выше, чем она, и так странно было поддерживать того, кто гораздо крепче.
– Ну же, успокойся. Тебе нельзя сильно огорчаться, помни о ребенке. Сейчас приляжешь, немного отдохнешь, и тебе станет легче.
Иоанна справилась с собой, перестала плакать и вытерла лицо полотенцем, что висело над тазом.
– Не могу отдыхать. – Голос был надорванным после рыданий. – Я не знаю, куда повернуться. Мой супруг где-то воюет, и нет для меня безопасного места. Я так надеялась на Ричарда, но… – Она беспомощно всплеснула руками.
– На меня ты можешь рассчитывать, – твердо заявила Алиенора. – И потом, Иоанн тебя поддержит. Пока тебе тут ничего не грозит, так что не стоит переживать о ночлеге и еде. Или можешь отправиться в Фонтевро и пожить там, пока я закончу свои дела.
Иоанна вернулась на скамью. Она успокоилась достаточно, чтобы сделать пару глотков вина и поставить ноги на низкую табуретку. Алиенора не хотела говорить о Ричарде – слишком болезненно. И она тревожилась об Иоанне.
– В день, когда я стала графиней Тулузы, я и подумать не могла, что придется спасаться бегством без багажа и слуг, да еще с пятимесячным плодом в чреве. Молю Бога, чтобы с сыном ничего не случилось. Я оставила его в Тулузе с няней.
– Ты напрасно нервничаешь. Он под присмотром, и ты тоже, а сейчас это самое важное. Иоанн поможет тебе, и под моим кровом можешь находиться столько, сколько потребуется.
Иоанна сглотнула:
– Ты словно скала, мама. Когда шторм сметает и крушит все вокруг, ты все равно стоишь прямо.
Алиенора почувствовала, как доверие Иоанны легло ей на плечи, словно еще один тюк с грузом на спину вьючной лошади.
– Ты моя дочь, – сказала она. – Для тебя я выстою в любой шторм.
Иоанна направилась в Фонтевро, а ее мать поспешила в Тур, где ей предстояло преклонить колени перед Филиппом Французским в оммаже за Аквитанию. Алиенора никогда не встречала Филиппа и по собственной воле никогда бы не приехала к нему, но так уж сложились обстоятельства. Королева ценила в нем соперника и дальновидного политического игрока, но это не мешало ей ненавидеть короля Франции всеми силами души. Она никогда не простит его за то, что Филипп сделал Ричарду. Это выжжено в ее сердце навсегда. И доверия у нее к нему нет ни на дюйм – он человек без чести.
Перед собором в Туре от зноя невозможно было дышать, но внутри каменных стен царила тенистая прохлада. Формой рта и подбородка Филипп походил на Людовика. И он был таким же стройным, как отец, только ниже ростом, с карими глазами и каштановыми волосами. Из-под редеющей шевелюры проглядывал блестящий розовый череп. В толпе никто бы не признал в нем короля; только богатые одежды и кольца свидетельствовали о его сане. Но едва Алиенора посмотрела ему в лицо, как поняла: этот человек редко проигрывает. Несмотря на любезную улыбку и слова, которыми Филипп встретил ее, глаза мужчины оставались непроницаемыми и бездушными.
Алиенора медленно опустилась перед ним на колени, чтобы принести оммаж за Аквитанию, и чуть не застонала от боли в суставах. Ей было тошно оттого, что Филипп жив, а ее прекрасный Ричард мертв. Нет в мире справедливости. Но, по крайней мере, эта клятва сохранит ей титул герцогини Аквитании. Алиенора твердо решила уберечь Иоанна от претензий Артура на ее земли. Пока она жива и носит этот титул, не может быть никаких споров.
Одарив ее поцелуем мира, Филипп проявил заботу и помог подняться – вежливо и осторожно. Ну да, у него есть в запасе время, и это знание тоже добавляло горечи. Алиенора моментально разгадала его замысел: подчеркивая ее старость и слабость, он преуменьшал ее власть и намекал на то, что ей осталось недолго править. Королева приняла его помощь, но затем гордо выпрямилась и зашагала рядом с ним с величавым достоинством, дабы показать лживость подобных намеков.
На церемонии присутствовал сын Филиппа Людовик – двенадцатилетний миловидный подросток, весьма напоминающий своего деда-тезку. Несмотря на всю неприязнь к его отцу, к мальчику Алиенора прониклась симпатией. Он был неуклюж в силу возраста, но обладал хорошими манерами. Филипп безмерно гордился сыном и не скрывал этого.
На торжественном пиру после клятвоприношения Алиенора сидела рядом с королем, и было это почти так же трудно, как делить стол с Генрихом Германским, который к тому времени благополучно скончался. Она делала вид, что наслаждается угощением, хотя едва не давилась каждым куском. Завтра все закончится. Завтра она вернется в Фонтевро, чтобы узнать, как себя чувствует Иоанна, а потом отправится в Руан дожидаться приезда сына после коронации в Англии.
Филипп подал ей нежный кусочек оленины со словами:
– Какая жалость, что все брачные союзы между нашими странами распались. Мой отец всегда желал, чтобы наши королевства объединились и вместо вражды воцарился мир. И я желаю того же.
Алиенора осторожно взяла мясо двумя пальцами. Она не представляла, как будет есть его. Что касается союза между Англией и Францией, ее эта идея не привлекала. После брака с отцом Филиппа ей, напротив, хотелось перерезать все кровные связи с Францией. Генрих же всегда смотрел на это иначе: как на шанс, который следует хватать обеими руками. Она вспомнила о том, как Филипп ухаживал за Иоанной на Сицилии, и подавила дрожь отвращения.
– Возможно, Господь не хотел этого, – сказала она.
– Возможно, – согласился Филипп, – но я подумал, что брачный альянс помог бы залечить старые раны.
Каким-то чудом Алиенора справилась с кусочком оленины.
– Альянс между кем, сир? – уточнила она.
Филипп отрезал от окорока еще один кусок.
– Между моим сыном и одной из ваших кастильских внучек. Это совсем юное поколение, и вы, надеюсь, не будете иметь возражений? – Он глянул на своего наследника и улыбнулся. Людовик хранил вежливое молчание, хотя слушал очень внимательно.
– Такое решение будет приниматься не мной, а моим сыном, – бесстрастно ответила Алиенора.
– Но даже сейчас ваше слово несет мудрость и имеет вес.
– Даже сейчас? – переспросила Алиенора с легким сарказмом. – Мое пламя еще не догорело, сир.
– О, не хотел вас обидеть, – без запинки отреагировал Филипп. – Я имел в виду, что вы можете высказаться по этому поводу, а можете и промолчать, но ваше мнение имело бы решающее значение.
– Возможно, – согласилась Алиенора, предупредив Филиппа о том, что коленопреклоненная не значит побежденная. – Однако сейчас я ничего не пообещаю. Я услышала ваше предложение и позднее решу, обдумать его или нет.
Филипп склонил голову:
– Как вам будет угодно. – В его глазах была задумчивость и веселое удивление, как будто он столкнулся с забавным сюрпризом.
Как только смогла, Алиенора покинула пир.
– Прошу простить меня, но я хотела бы удалиться на покой, – сказала она. – Мне предстоит несколько далеких путешествий, завтра надо будет рано вставать.
Филипп не удерживал ее и пожелал спокойной ночи, но слегка опешил, когда она попросила, чтобы в покои ее проводил сын короля, а не кто-то из оруженосцев.
– Если вы желаете, чтобы я кое о чем подумала, то его услуга оказалась бы полезной вдвойне, – заявила она, вставая из-за стола вместе с Рихензой.
Филипп смерил ее настороженным взглядом, однако согласно махнул рукой:
– Конечно. Надеюсь, вы не заведете друг друга куда-нибудь не туда. Людовик, услужи королеве и проводи ее до покоев.
Людовик встал из-за стола, поклонился Алиеноре и призвал слугу, чтобы он шел перед ними с лампадой.
– Я никогда не бывал в Аквитании, – сообщил дофин, когда они шагали бок о бок. – Мне хотелось бы увидеть ее. Мои наставники часто рассказывают о землях за пределами владений отца, и тогда я мечтаю о них – не только об Аквитании.
– Что ж, возможно, твое желание исполнится. – Алиенора пыталась понять, не планирует ли он в своем юном мозгу расширить французские владения, так же как Генрих в юности однажды спланировал собственное королевство, которое теперь, спустя десять лет после его смерти, медленно сжималось.
– Надеюсь на это. – Он посмотрел на нее застенчиво и в то же время оценивающе. – Отец говорил мне, что вы отменная всадница.
– Откуда ему об этом знать? – поинтересовалась удивленная Алиенора.
– Вы ездили в Святую землю с моим дедом, а тот упоминал, что вы сидите в седле не хуже любого мужчины.
Алиенора засмеялась:
– Да, когда-то это было правдой.
Ей все больше нравился этот мальчик. Он вроде бы искренен в своем любопытстве, хотя и порожден змеей. Возможно, слова Филиппа о том, что у нее мужские привычки, вовсе и не комплимент, но в устах Людовика они прозвучали похвалой. Алиенора предположила, что подросток имеет большой политический талант, как и его отец, но оценивает ситуацию самостоятельно.
В отведенных ей покоях Алиенора поблагодарила Людовика за его услугу, после чего он, отвесив поклон, ушел.
– Приятный отрок, – поделилась она с Рихензой и про себя пожалела, что не успеет узнать, каким человеком он станет, коли Господь сподобит его дожить до взрослых лет.
– Что ты думаешь насчет брачного предложения, бабушка?
Алиенора поджала губы:
– О нем стоит поразмыслить, но не сейчас.
Пока Алиенора ездила к Филиппу, Иоанна в Фонтевро отдохнула и, почувствовав себя гораздо лучше, решила ехать с матерью в Руан.
Алиенора рассказала дочери о предложении французов породниться с Кастилией.
Иоанна удивленно вскинула брови:
– Ты посоветуешь Иоанну согласиться?
– Это будет зависеть от того, что Франция предложит взамен. И решение будет принимать Иоанн, а не я. Меня в Руане ждут другие дела.
– Да, мама, – посерьезнела Иоанна. – Я знаю.
Алиенора думала о ларце, стоящем перед алтарем в церкви аббатства. Сердце Ричарда забальзамировали в травах и дорогих пряностях и заключили в хрустальный реликварий, после чего запечатали в свинец. Всего несколько месяцев назад оно билось в груди ее сына, давало ему жизнь, вело вперед. В Руане она проследит за тем, чтобы ларец поместили рядом с усыпальницей брата Ричарда. Королеву страшила эта обязанность, но ее нужно выполнить. А потом она вернется в Фонтевро и займется надгробиями. Время пришло.
Глава 42
Читать бесплатно другие книги:
