Осенний трон Чедвик Элизабет
Алиенора стояла лицом к открытой двери, когда Иоанн преодолел последние ступени и вошел в покои. На нем до сих пор была кольчуга, и он тяжело дышал после подъема.
– Слава Богу! – Она поспешила ему навстречу. – Слава Богу, ты успел!
Король взял ее за руки и поцеловал в щеку:
– Мы не надеялись, что все обойдется так легко. Думали, придется выдержать целый день штурма.
Иоанн оставил ее, чтобы взять тряпку из-под умывального таза и протереть подошвы сапог. Потом он бросил тряпку Ричарду, и тот сделал то же самое.
– О, так, значит, мама, я хотя бы раз превзошел твои ожидания.
– Это случается нередко, – ответила Алиенора с некоторой резкостью, – но могу без преувеличения сказать, что никогда еще я так не радовалась встрече с тобой, как сейчас. – Она обернулась к Ричарду. – А ты герой! Должно быть, ты скакал к отцу быстрее ветра и наверняка вымотался, но сумел и вернуться с ним – это поистине подвиг. Выглядишь ты измученным.
Юноша улыбнулся ей, и все лицо его просветлело, несмотря на темные круги под глазами.
– Ерунда, главное, что мы успели. А выспаться еще будет время.
– Ну тогда хотя бы выпей вина. Мы ожидали, что башню разграбят, и я велела принести сюда из подвалов и кладовых все лучшее – не оставлять же разбойникам. – Говорила королева радостно, но голос ее прерывался. Как и внук, она держалась только за счет силы воли и решимости.
Рихенза поднесла дяде и кузену по кубку вина и мягко увлекла Ричарда к скамье в оконной нише.
Иоанн сказал матери:
– Благодаря твоему призыву мы пленили Артура и его сподвижников Ги де Лузиньяна и Савари де Молеона, а также многих других. – Он блеснул глазами. На его губах играла самодовольная ухмылка. – Я бы не смог устроить им такую отменную ловушку, если бы попытался что-то придумать сам. Обстоятельства все сделали за меня. Господь оказал мне огромную услугу. Теперь Филиппу придется отступить, потому что его пешку сбросили с доски. – Он пригубил вина из поднесенного кубка и потом, словно внезапно что-то вспомнил, нахмурился. – Но скажи мне, что ты вообще здесь делала?
– Я ехала в Пуатье. – Алиенора напряглась. Он говорил с теми же интонациями, что и его отец. А она больше не имела над сыном власти. – Когда я узнала, что поблизости рыщет Артур со своей армией, то решила, что там будет безопаснее, чем в Фонтевро.
– Двести рыцарей – это не армия, – возразил Иоанн. – И последние события показали, что безопаснее для тебя было бы оставаться в Фонтевро. У тебя для подобных приключений слишком хрупкое здоровье, мама. Я думал, ты удалилась на покой, и вдруг оказывается, что ты, словно кочевник, ездишь повсюду и к тому же попадаешь в беду. А если бы Артур пленил тебя?
– Но он меня не пленил, вместо этого ты захватил его, то есть все закончилось как нельзя лучше, – парировала Алиенора. – Не надо отчитывать меня. Да, я стара, да, мое тело дряхлеет, но душой я так же молода, как в тот день, когда выходила замуж за твоего отца. И если я решила, что мне следует ехать в Пуатье, то это мой выбор и мое право.
Иоанн склонил голову.
– Я очень встревожился за тебя, вот и все, – произнес он елейным тоном. – Теперь, когда Артур и Лузиньян оказались у меня в руках, думаю, тебе лучше вернуться в Фонтевро. Больше не надо укрываться в Пуатье, ведь на тебя никто не нападет. Как только Ричард придет в себя после героических марш-бросков, он сопроводит тебя в аббатство.
Ей хотелось возразить – просто чтобы позлить его, но на самом деле, вопреки собственной бравой тираде, после перенесенного испытания Алиенора хотела только одного: оказаться в своих покоях в аббатстве, где за ней будут нежно ухаживать. Однако она еще не закончила.
– Да, ты прав, и, кроме того, мне нужно еще раз поговорить с мастером Д’Ортисом насчет надгробий.
– Вот и отлично. – Иоанн отставил кубок и собрался уходить.
– Но сначала я хочу увидеть Артура, – сказала Алиенора.
Иоанн опять недовольно нахмурился, однако, подумав, пожал плечами:
– Мама, как пожелаешь. Но, ради Бога, зачем тебе это надо?
– Затем, что, пока нам грозила осада, я общалась с Артуром через его посланца. Теперь мне хочется посмотреть в лицо человеку, от которого исходили послания.
Иоанн ушел заниматься делами, а Алиеноре пришлось ждать, когда лестницу тщательно вымоют, чтобы не оставалось и следа скользкого мыла. Часом позже сын вернулся и повел ее в маленькую комнату за сторожевым постом, где был заперт Артур. У него красовался синяк под глазом и имелось несколько красных пятен от недавних побоев. Судя по тому, как он держался, его били и по ребрам. Вот он, ее внук, который угрожал ей и готов был использовать как пешку в своей игре. Теперь Артур в руках Иоанна и сам лишь разменная монета, этот долговязый тощий юноша с прыщами на жирной коже. Из-под грязно-русых волос на нее внимательно смотрели серые глаза.
– Надеюсь, ты вынес из этого урок, – бросила Алиенора. – Ты видишь, каковы последствия твоей глупости и что бывает с тем, кто идет против родни. Тебе нужно измениться. Ты должен покориться твоему дяде королю Иоанну и поддерживать его, а не Филиппа Французского.
Артур ощерился, и Алиенора кожей почувствовала волны враждебности, исходящие от него. Он был угрюм, как зверь в клетке, а у нее отсутствовало желание нянчиться с ним.
– С чего бы это? – У него, уже не мальчика, но еще и не мужчины, ломался голос. – Мой отец был старше Иоанна. У меня на трон больше прав, чем у него.
– У тебя нет выбора. Какая польза говорить о правах, если не можешь их добиться? Поклянись в верности и помирись с дядей, это принесет тебе куда больше пользы, чем детское упрямство.
Артур ничего не сказал и отвернулся.
– Славный малый, не так ли? – язвительно заметил Иоанн, когда мать вышла из комнатки.
– Он не правитель, – вынесла Алиенора вердикт, – а жалкий мальчишка, который считает себя обделенным. – Как и Иоанн в свое время… Она поспешно отбросила эту мысль. – Что ты собираешься с ним делать?
Король пожал плечами:
– Не знаю. Пока значение имеет только то, что он больше не сможет устраивать мне проблемы. – Злобный огонь вспыхнул в глубине глаз сына. – А что касается его союзников, то по мне – пусть бы они сгнили в самом глубоком подземелье.
– Поосторожней, – предупредила его Алиенора. – Враги в твоих руках – это орудие, которое можно использовать с большим толком. Думай как следует, что бы ни делал.
– Да, мама.
Она услышала раздражение в его голосе и поняла, что очень устала. Для него это большая победа, но торжество его какое-то темное и злорадное. Генрих тоже бывал таким, а вот Ричард никогда, его отношение к противнику всегда было ровным и суровым. Оба сына вне ее досягаемости, но так по-разному.
Треволнения последних нескольких дней в конце концов дали о себе знать, и запас сил был исчерпан до дна. Алиенора жаждала только одного: вернуться в Фонтевро. Спрятаться там от мира, от жизни, от всего.
Глава 48
Аббатство Фонтевро,
апрель 1203 года
Алиенора посмотрела на клирика, которого только что привели в ее покои. Он был высоким и худым, с пронзительными темными глазами, вытянутым лицом и губами, сжатыми в прямую узкую линию. Гонец вручил ей письмо и теперь стоял, сложив руки, пока Рихенза читала его Алиеноре:
– Мы посылаем вам брата Джона де Валерана, который был свидетелем тому, что с нами происходит, и который способен поведать вам о нашем положении. Верьте ему в том, что касается его рассказов. Тем не менее милость Господа пребывает с нами даже более, чем он в силах сообщить вам.
– Что ты имеешь мне рассказать? – спросила Алиенора. – Как я понимаю, эти сведения невозможно было доверить пергаменту.
Джон с поклоном отвечал:
– Воистину, госпожа, король счел, что их лучше сообщить вам устно, чем излагать на бумаге. Он велел сказать, что право наследования определено и должно исполняться. Было достигнуто соглашение, которое не может быть отменено. Он велел предъявить вам вот это как доказательство. – Посланник вынул из кошеля перстень и протянул королеве.
Насколько позволяло Алиеноре слабое зрение, она разглядела, что это перстень с личной печатью, похожий на тот, что был у Ричарда, с красной геммой. У ее сына Жоффруа тоже был такой.
– Чей это перстень? – уточнила она.
– Артура, графа Бретани, – бесстрастно ответил Валеран. – Мне поручено сообщить вам, что все улажено и что король отныне полновластный правитель во всех своих землях. Вам больше нет нужды беспокоиться об этом.
Алиенора вертела в пальцах перстень и пыталась понять, что на самом деле совершил Иоанн. Несомненно, что-то произошло, скорее всего – с Артуром, и произошло не случайно, а по умыслу, иначе Валеран так бы и сказал. У нее не было сил выпытывать подробности, тем более что правды она все равно не узнает, а если и узнает, то будет жалеть об этом. Судя по осторожным манерам этого клирика из числа шпионов Иоанна, следует предполагать худшее. Он ничего ей не откроет, и давить на него бессмысленно. И выходит, новость не имеет никакого значения, лишь создает еще одну удобную ложь. Поскольку разбираться в этом она не в состоянии, нужно просто закрыть на это глаза.
Алиенора вернула клирику перстень и потерла руки, словно смывала с них что-то.
– Благодарю, – сказала она. – Оставлять у себя это кольцо не хочу. Можешь идти.
Он поклонился и ушел, не менее королевы довольный их скорым расставанием.
Рихенза в задумчивости кусала губы:
– Бабушка, что все это значит?
Алиенора повернулась к ней:
– Думаю, ты сама обо всем догадываешься.
На лице внучки отразилось потрясение.
– Но что, если…
– Я не желаю это обсуждать, и если ты разумная девушка, каковой я тебя всегда считала, то не будешь задумываться об услышанном, – твердо оборвала ее Алиенора. – Я больше ничего не решаю и поделать ничего не в силах, тем более что, по всей видимости, дело уже сделано. Могу только молиться о тех, кого оно коснулось. Если ты не способна забыть об этом, держи мысли при себе и не говори на эту тему. Мир – жестокое место, где каждый день происходят ужасные вещи. Будь благодарна за то хорошее, что нам даровано. – Она поманила ее к себе. – Иди-ка сюда, помоги мне встать. Я хочу погулять в саду.
Алиенора с трудом поднялась с кресла. С одного бока ей помогала Рихенза, с другого – трость. Много раз она клялась себе, что никогда не будет пользоваться этой штуковиной, и держала слово вплоть до позапрошлой зимы, но в конце концов капитулировала – ей стало слишком тяжело ходить от своего жилища до церкви аббатства. Иначе ее пришлось бы носить, а этого она не потерпела бы. Каждый день, если была хорошая погода, королева старалась выйти на прогулку, но получалось это все реже. Зрение ухудшалось, ей приходилось почти во всем полагаться на Рихензу и Бельбель. Каждый шаг был путешествием от скамьи к скамье, от отдыха к отдыху. Но если сосредоточить все внимание на том, чтобы поставить одну ногу перед другой и сохранить при этом равновесие, тогда мыслям о неприятном посетителе с его новостями почти не останется места в голове.
Уильям Маршал стоял в нефе большой церкви. Декабрьская стужа превращала его дыхание в пар. В прозрачном бледном свете, падающем через окна, багряно-красный оттенок его плаща контрастировал с подкладкой из беличьего меха. Перчатки и мягкую шляпу он засунул за пояс. Уже несколько минут Уильям смотрел на завершенные надгробные памятники королю Генриху, Ричарду и Иоанне, преклонившей колени у ног отца.
– Удивительное сходство, госпожа, – сказал он Алиеноре. – Они действительно выглядят так, словно заснули лишь на одну ночь, а не навсегда.
– Этого я и добивалась, – кивнула Алиенора. – Пусть они мертвы, но теперь люди могут прийти и увидеть их каменные изображения, подивиться и отдать дань уважения.
О прибытии Маршала в аббатство ей сообщили, когда она находилась здесь, в церкви, сидела перед надгробиями в кресле, которое установили для нее и в котором королева проводила все больше времени.
Вскоре после визита брата Валерана с новостями от Иоанна Алиенора отказалась получать вести из внешнего мира. Последнее, что она слышала перед тем, как закрыться в обители, это то, что дела сына идут все хуже и хуже – один город за другим переходил в руки французов. Эта информация только укрепила ее в стремлении отгородиться от мира и бессмысленной борьбы, которая не прекращалась. Примерно в то же время Алиенора узнала, что Изабелла де Варенн скончалась и что похоронили ее рядом с Амленом в приорстве Льюис. Это известие стало тяжелым ударом, потому что во многих смыслах Изабелла приходилась ее сестрой, хотя в последние годы их пути разошлись. Королева достала из сундуков шаль, которую давным-давно подруга соткала ей в подарок из шерсти овец из поместий де Вареннов, и обернулась в нее, словно ища утешения в теплых складках – и не находя его. Вот тогда Алиенора окончательно отвернулась от мира. Достаточно.
Шаль и сейчас была на ней, застегнутая серебряной брошью, тоже подаренной Изабеллой.
– У короля Генриха нет бороды? – вопросительно заметил Уильям.
Алиенора слабо улыбнулась:
– В первые годы нашего брака он часто ходил безбородым. Хочу, чтобы его помнили молодым и сильным. – (Оба промолчали о том, что было понятно и без слов: на памятнике Ричард изображен с бородой, и тем, кто придет посмотреть на усыпальницу, сын будет казаться более значимым, чем отец.) – Одеяние здесь то же, что Генрих носил во время коронации, когда перед нами лежала вся жизнь и все было возможно. – Она положила ладони на ручки креса. – Помоги мне встать.
Маршал тут же сосредоточил на Алиеноре все внимание, но обращался с ней так же, как всегда: уважительно к ее титулу, а не к возрасту.
– Уильям, я очень рада видеть тебя, хотя, по правде говоря, мои глаза видят внутренний мир куда лучше, чем внешний, и жить я предпочитаю той, внутренней жизнью.
– И я рад встрече с вами, госпожа. Вы всегда прекрасны и добры, – сказал Уильям.
Она коротко усмехнулась:
– Не всегда, но твоя любезность мне приятна. Пойдем, я покажу тебе еще одно надгробие.
Королева медленно повела его из церкви в сарай, где резчики работали в летние месяцы.
– Мастер Д’Ортис умер от легочной болезни и не успел его доделать, но, возможно, в этом есть свой глубокий смысл. Каменотесы вернутся весной и завершат работу. Сними покрывало… Я не упаду. – Она обеими руками оперлась на трость.
Маршал выпустил ее локоть и присел, чтобы стянуть ткань с незаконченного памятника, изображающего женщину с книгой в руках. Фигура была уже вытесана в общих чертах, но работы оставалось еще много.
– Мастер оставил наброски, – добавила Алиенора. – Там все указано: и цвета, и какое платье должно быть на мне. Кстати, это будет то платье, которое было на мне в Пуатье в то лето, когда я взяла тебя к себе на службу.
– Из светлого шелка с красными драгоценными камнями и зеленой вышивкой.
– У тебя хорошая память.
– Тот день навсегда останется со мной. Разве могу я забыть?
Алиенора увидела, что у него дрогнули губы.
– Уильям, только не впадай в сентиментальность, – предупредила она. – Я выбрала это платье не ради слез и скорби.
Он сделал над собой усилие, и когда обратил к ней лицо, его глаза были сухими.
– Ни в коем случае. Платье подчеркивает вашу красоту и могущество и в то же время полностью соответствует окружению. Идеальный выбор. Если же я печален, то только из-за того, что должен вам сообщить.
Она сжала рукоять трости, сделанной из горного хрусталя в форме шара.
– Будь осторожен в том, что говоришь мне. Я не шутила, когда сказала, что предпочитаю жить внутренней жизнью. Если твои новости нерадостны, я не желаю их знать.
– Может, нам стоит пойти в ваши покои, здесь очень холодно.
Алиенора с подозрением прищурилась, но уступила, ибо он был прав. Она и не заметила, что продрогла до костей, пока сидела перед надгробиями. Сама чуть не превратилась в камень.
– Так что у тебя за новости? Или ты все же решил оставить их при себе? – спросила она, когда они вошли в ее покои.
Слуги разожгли огонь в очаге, на решетке уже грелось приправленное пряностями вино. На мгновение тепло жилища чуть не сбило ее, продрогшую, с ног. Уильям помог ей добраться до кресла у огня, принес табурет для ног и налил ей чашу вина. От чаши поднимался аромат корицы и меда, и Алиенора с удовольствием сделала маленький глоток.
Он уселся напротив нее:
– Я приехал проведать вас, ведь скоро рождественские праздники. Вы наверняка знаете, что в Нормандии мы испытываем большие трудности, и король Франции продолжает отрывать куски от наших территорий.
Алиенора едва заметно кивнула:
– Волей-неволей я слышу о том, что происходит. Но если ты собираешься поведать о каком-то несчастье, то мои уши закрыты. Нынче океан за стенами моей обители неспокоен, а я утратила вкус к плаванию по бурным волнам. Много лет я старалась не пустить Филиппа Французского на наши земли. Я боролась ради Ричарда, я бы жизнь отдала ради него. Я боролась и ради Иоанна, пока эта искра во мне не угасла. Сейчас, когда я задумываюсь об этом, хотя предпочла бы не думать, то уже не уверена, на той ли лошади скакала.
– Госпожа?
– Допустим, Филипп Французский все-таки одержит верх. Впоследствии на трон взойдет его сын, а его супруга – моя внучка, дитя моего ребенка, я сама выбрала ее на эту роль. И значит, Бланка станет королевой Франции, так же как и я. – Она посмотрела на Уильяма. – Иногда река течет на поверхности, а иногда уходит под землю, но так или иначе она продолжает свой бег. И даже когда ее не видно, можно ее почувствовать.
– Это так, – с чувством ответил Уильям.
– Но что ты собирался сказать мне? Я теперь не властна управлять своими мыслями, они текут, куда захотят, а ведь ты не закончил.
– Мне осталось только добавить, что король возвращается в Англию отпраздновать там Рождество и одновременно проследить за тем, чтобы в Нормандию направили новые силы и средства. Я еду с ним и беру с собой Изабеллу с детьми. А мы с вами давно не виделись.
Алиенора посмотрела на него с усталой улыбкой:
– И ты захотел попрощаться со мной, пока я все еще жива? Ах, Уильям, ты говоришь так, как полагается отвечать придворному, но мы оба знаем правду, и она больше не имеет значения, хотя когда-то все было иначе.
Мужчина смотрел на нее с мольбой в глазах:
– Признаюсь: я не готов проститься с вами. Вы не должны покидать нас. Я еще увижу, как вы смеетесь.
Алиенора попыталась изобразить смех, но ей не удалось.
– Нет, смеяться я разучилась, – пробормотала она, но поскольку ей хотелось утешить Маршала и сделать ему на прощание какой-нибудь подарок на память о себе, добавила: – Уильям, ты даже не догадываешься, как дорог мне. Ты ни разу не подвел меня – ни разу. Ты мой рыцарь, всегда был, с того самого дня, как сразился с теми, кто устроил на меня засаду, и пожертвовал собой, спасая меня. Я хочу, чтобы ты это знал: ты для меня больше, чем приближенный королевы.
– Вы моя госпожа, и я исполню все, что вы только пожелаете. – Он поднялся, но лишь для того, чтобы встать перед ней на колени с опущенной головой.
– Тогда молись за меня, Уильям, и поминай добрым словом.
– Пока мы не встретимся вновь. – Эта его фраза могла относиться как к земному миру, так и к загробной жизни.
Несмотря на то что Алиенора безмерно устала, она настояла на том, чтобы лично проводить Маршала. Когда он садился на гнедого жеребца, ее замутненное зрение вдруг прояснилось, и она с кристальной четкостью увидела молодого рыцаря, прекрасного в первой поре мужественности, скачущего на коне, которого она подарила ему, принимая на службу. И Алиенора подумала, что, возможно, при их следующей встрече он таким и будет, а она окажется юной женщиной, беззаботной и радостной.
Глава 49
Аббатство Фонтевро,
апрель 1204 года
Алиенора ощутила на лице мягкое дуновение ветра из открытого окна, почувствовала запах цветов и свежей травы. Издалека доносилось пение птиц, и где-то рядом ворковал голубь – должно быть, сидит на каменном подоконнике, догадалась она.
В последнее время свет ей казался невыносимо ярким, поэтому она не поднимала век и пребывала в покое тьмы, все более обращенная в себя. Чуть ранее капеллан причастил и соборовал ее. Этот обряд совершался с некоторых пор ежедневно, хотя Алиенора не вставала с постели и согрешить могла бы только в мыслях, медленных и вязких. Королева давно чувствовала себя готовой, но каждое утро приходил рассвет, а она по-прежнему просыпалась в своих покоях, закованная в немощное тело. За ней ухаживали, все ее потребности исполнялись, и ей оставалось только следить, как входит и выходит очередной глоток воздуха, как толкает вялую кровь еще один удар слабеющего сердца.
– Бабушка?
Она слегка повернула голову на голос Рихензы, тихий, но с нотками тревоги. Ей на плечо легла рука, Алиенора уловила запах мускуса и пряностей. Приподняв веки, различила смутный контур.
– Ты можешь сделать глоточек?
Ради внучки Алиенора старалась, но глотать было трудно, и почти вся жидкость стекла по ее подбородку. Рихенза нежно вытерла ей губы и потом села рядом с кроватью, взяла ее за руку. Алиенора ощущала гладкую кожу, сильные пальцы, и ей казалось, что они ее собственные.
– Ты должна пить и есть, – со слезами в голосе прошептала Рихенза.
Алиенора заставляла себя держать глаза открытыми, хотя от света их щипало, как от уксуса.
– Мне это уже не нужно, – прошелестела она сухим голосом. – Но спой для меня, ладно? Хочу послушать.
– Что тебе спеть, бабушка?
– Что-нибудь веселое. Об Аквитании, об апреле и любви… И будь добра, не плачь, пока поешь. Для слез нет никаких причин. – После стольких слов она совершенно обессилела, веки налились свинцом, и ей пришлось снова закрыть глаза.
– Наступила весна, – сказала Рихенза. – Ты должна остаться с нами и посмотреть, как все расцветает. Вот клянусь, за три дня трава выросла на целых полфута.
– Мир лучше оставлять, когда он в расцвете красоты и обновления, – слабо проговорила Алиенора. – Когда… когда я уйду, хочу, чтобы ты позаботилась о Сноуит.
Рихенза сжала ее руку:
– Конечно позабочусь.
– И поезжай в Париж к Бланке – она теперь Бланш, отдай ей мою корону, ту, что с сапфирами и жемчугом. У жены Иоанна будет немало своих корон и венцов, а эта пусть достанется Бланке. Обещай.
– Да, обещаю. Я знаю, о какой короне ты говоришь.
Их прервал топот юных резвых ног и веселые крики. Это сын Рихензы Томас ворвался в комнату со своим приятелем, и они стали гоняться друг за другом среди мебели.
– Не поймаешь, не поймаешь!
Рихенза сердито накинулась на них:
– Что я вам говорила? Томас, твоей прабабушке нужен покой и тишина. Немедленно найдите себе другое место, чтобы шуметь!
– Пусть играют, – прошептала Алиенора. – Мне приятно их слышать, пока я могу. Они – будущее, и когда еще смогут так веселиться?
– Хорошо, что мальчишки тебя не огорчили, но все равно им пора знать, как надо себя вести. – Обернувшись к ребятам, она строго сказала: – Бабушка не ругает вас, играйте, но не здесь, а во дворе.
Звуки их буйных игр отдалились, но не стихли совсем, потому что дети возобновили игру под окном. Потревоженная голубка на подоконнике захлопала крыльями и улетела. Под веселые детские крики, среди аромата весенней зелени Алиенора закачалась на волнах дремоты.
Рихенза поглаживала ее руку.
– Ты нужна мне здесь, – шептала она. – Что я буду без тебя делать? Как буду жить без твоих советов? Пожалуйста, не бросай меня!
Алиенора едва могла двигать губами:
– Ты должна отпустить меня, милая моя. Ты найдешь свой путь. Мы все должны через это пройти. Просто посиди со мной… и спой. Это все, о чем прошу.
Рихенза неровно дышала, подавляя всхлипы, но вскоре вытерла рукавом мокрые глаза и чистым, ровным голосом запела песню, меланхоличную, как шум дождя.
- Когда дует нежный бриз и говорит о любви,
- и апрель поворачивает свой лик к маю,
- и на цветущей ветке вверху
- возносит хвалу соловей;
- Когда каждая птица издает сладчайшей призыв
- в свежести утра,
- и поет, счастливая в своем блаженстве,
- наслаждаясь своей парой на рассвете;
- Когда все сущее радуется
- и поет при виде новой листвы,
- тогда я вспоминаю голос моей любимой
- и стремлюсь к нему через весь год.
- По обычаям прошлого, по велению природы
- приближается время, когда нужно повернуть туда,
- где мягкие ветры расплетут мои воспоминания,
- и мое сердце будет мечтать и тосковать.
Алиенора смутно поняла, что в комнате появились еще люди. Наверное, капеллан и аббатиса – она узнала их голоса. Снаружи продолжали кричать и заливаться смехом дети, но это был далекий и угасающий звук. Кто-то еще встал рядом. Она это чувствовала, хотя глаза открыть не могла. Их присутствие ощущалось ею, как дрожь, пробегающая по телу, ибо они пришли к ней не из мира живых, к которому когда-то принадлежали.
Вдруг ее слух обострился, и все заглушил голос Рихензы:
- Она открыта сердцем, свободна душой,
- С ярким румянцем и золотыми волосами.
- О Господь, что одарил ее всей этой властью,
- Сохрани ее, ибо это – идеал.
Песню перекрыл хриплый крик кречета, и хотя веки Алиеноры оставались сомкнутыми, она увидела, как Сноуит танцует на своей подставке, привязанная за лапки кожаными шнурками. Птица расправила перья белым веером и захлопала, забила крыльями.
– Освободите ее, – взмолилась Алиенора, но не знала, произнесла ли она эти слова вслух или только подумала. Если и произнесла, то никто ее не услышал, и птица продолжала бить крыльями и бороться с опутинками.
Кто-то вложил ей в руку крест, сухой листвой зашуршали у нее над головой озабоченные перешептывания.
Алиенора попыталась встать с кровати и выпустить птицу, потому что больше не могла переносить ее мучений. Где же ее трость? Почему она не может шевельнуться?
И внезапно осознала, что рядом с ней сидит девушка в платье из шелковой парчи цвета слоновой кости, расшитом золотой нитью. Ее темно-каштановые волосы украшают шпильки с драгоценными камнями. Алиенора подумала, что у нее тоже было такое платье. Девушка улыбнулась ей, и глаза у нее были синими, как море возле Тальмона, и из них лучилась радость, а в гибком теле кипела молодая жизнь. Девушка повернулась в сияющем ореоле волос и драгоценностей и посадила кречета себе на запястье. У нее были изящные узкие ладони, гладкие и нежные. Она отнесла кречета к окну, невидимая для тех, кто столпился вокруг постели Алиеноры. Приподняв юбку, из-под которой выплеснулась шелковая пена камизы, она легко встала кожаной туфелькой на скамью под окном и высунулась в открытый проем. Девушка глянула через плечо на кровать, на людей, стоящих над сморщенной телесной оболочкой, и потом с улыбкой на устах широким взмахом руки послала кречета в бесконечную синеву.
Следя за полетом птицы, Алиенора преисполнилась небывалой радости, и это чувство росло и ширилось до тех пор, пока она не слилась воедино с девушкой и птицей. Она взмыла над аббатством, по спирали поднимаясь в светлую высь. Вокруг дробились и складывались, разбегались и росли сполохи красок, подобные радужным преломлениям света в гранях хрустальной вазы, которую она подарила на свадьбу первому супругу. В этом сверкании она увидела других. Они звали ее, раскрывали ей навстречу объятия, и Алиенора тоже открылась этой любви, стала одной из них среди несметных витков света в бесконечном лабиринте, где все едины.
Эпилог
Аббатство Фонтевро,
апрель 1205 года
Год спустя Рихенза стояла перед изящным загадочным надгробием бабушкиной могилы в церкви аббатства. Памятник закончили зимой после смерти Алиеноры. Последние штрихи к ее фигуре добавлял другой скульптор ввиду кончины мастера Д’Ортиса, и из-за тончайшей разницы в стилях Алиенора выделялась среди остальных памятников, казалась более живой – в том, как разбегались складки синей накидки поверх колена, намекая на движение, и в том, как подняты руки, держащие книгу.
В окна церкви струилось солнце и зажигало яркие цвета одеяний. Усыпанная драгоценными камнями корона Алиеноры сияла искрами отраженного света. На ней было светлое платье с узором из зеленых и красных ромбов. Именно к ней первым делом обращался взор того, кто приходил в усыпальницу, несмотря на то что главной фигурой композиции был задуман памятник Генриху. Казалось, что ее надгробие светится жизнью. В то время как дед и дядя Рихензы покоились в глубоком сне, Алиенора бодрствовала. Иоанна, склонившаяся в молитве у подножия могилы отца, тоже была как живая. Женщины живут, мужчины неподвижны, и Рихенза улыбнулась, проникаясь мудростью этого противопоставления. Бабушка часто говорила ей, будто не знает своего места, но на самом деле она знала его, как никто.
– Бабушка, да упокоится с миром душа твоя, – прошептала Рихенза. – Надеюсь, ты воссоединилась на небесах с теми, кого любила при жизни. – Она поцеловала холодную каменную щеку памятника Алиеноры, а также Генриха, Ричарда и Иоанны и вышла наружу, где ее ждала свита. На шахматной доске Европы готовились судьбоносные ходы. Алиеноры не стало, однако на ее место пришли другие и продолжили разыгрывать великую партию.
Вокруг цвел и пел апрель. С вишневых деревьев уже облетели белые лепестки, оставив после себя зеленые завязи новых плодов. Сегодня у Рихензы не было слез, она выплакала и осушила их много месяцев назад. Скорбь ее неизбывна, но постепенно Рихенза примирялась с утратой.
– Такой, как ты, больше не будет, – негромко сказала она, на миг обернувшись, – но пока жива людская память, тебя будут помнить.
Рихенза села на лошадь и, склонившись к своему ловчему, приняла от него Сноуит на затянутое крагой запястье. Кречет издал один пронзительный крик, хлопнул крыльями и затих.
Светлые здания Фонтевро остались у нее за спиной. Рихенза выехала на дорогу, ведущую на север – в Париж, к Бланке.
От автора
Написание трех романов об Элеоноре Аквитанской – Алиеноре, как ее звали при жизни, – стало для меня замечательным и познавательным путешествием. В процессе я узнала много нового и в то же время отбросила массу сведений, которые раньше считала интересными.
«Осенний трон» охватывает тридцать лет жизни Алиеноры между ее заточением в крепости, которая сейчас известна как Старый Сарум (а тогда это была крепость Солсбери), по приказу ее второго мужа Генриха II и ее смертью в аббатстве Фонтевро в апреле 1204 года.
Распространено мнение, будто она находилась в заточении в Саруме с 1174 года до смерти Генриха II в 1189 году, но хотя она и в самом деле провела там много лет, в этот промежуток времени ее иногда держали под домашним арестом в других замках, в том числе в Винчестере, Беркхамстеде и Дувре. Также она ездила в Нормандию, чтобы принять участие в семейных советах и легализовать (так сказать) политические шаги Генриха.
В первые годы заточения Алиеноры Генрих серьезно думал о том, чтобы расторгнуть их брак и отправить супругу в монастырь. Интересно, что примерно в это же время английским отделением Фонтевро стало аббатство Эймсбери. Планировал ли Генрих сделать Алиенору там аббатисой и в то же время привязать ее к своему островному королевству? Возможно.
С момента своего освобождения, которое произошло после смерти Генриха в 1189 году, и вплоть до собственной смерти в 1204 году Алиенора едва успевала перевести дух – она находилась в самом центре дипломатической и государственной деятельности. Помимо правления Англией, она пересекла посреди зимы Альпы, чтобы привезти с Сицилии Беренгарию Наваррскую в качестве невесты для Ричарда Львиное Сердце. Отдохнув всего три дня, отправилась в обратный путь, но ей сначала пришлось заехать в Рим ко двору папы римского, чтобы уладить проблемы, вызванные в том числе ее младшим сыном Иоанном.
После того как император Германии Генрих захватил Ричарда в плен, Алиенора приложила громадные усилия для того, чтобы собрать средства на выкуп, сама съездила за сыном и привезла его домой. Письмо в главе 35, которое Алиенора пишет вместе с Питером Блуа папе Целестину и упрекает того в пассивном поведении, несмотря на ее отчаяние, взято из ее настоящей переписки. Я только слегка его сократила. Доспехи Ричарда действительно привезли в Англию, чтобы выставить напоказ в целях сбора средств на выкуп, и Ричард, пока находился в плену, в самом деле сочинил прекрасную грустную песню, упомянутую в романе. Она сохранилась до наших дней. Если вы наберете в поисковой строке слова «Ja Nus Hons Pris», то сможете познакомиться с несколькими ее версиями.
Алиенора затем удалилась в Фонтевро на покой, но в 1194 году Ричард был ранен арбалетным болтом в Лимузене и вскоре умер из-за заражения крови. В ходе исследований я обнаружила, что несколькими годами ранее он получил другое ранение – в ногу. Судя по всему, у него были бы проблемы с медицинской страховкой! Алиенора застала последние минуты его жизни, но времени горевать у нее не было, так как почти сразу же ей пришлось бросить все свои силы на поддержку последнего сына, Иоанна, поскольку именно он унаследовал обширную, но разваливающуюся империю анжуйцев. Вскоре после смерти Ричарда на нее обрушилось новое горе: кончина дочери Иоанны при родах. Мы не знаем точную причину ее смерти, но Иоанна успела оставить завещание и получить от Церкви разрешение принять постриг. Я остановилась на предлежании плаценты – осложнении поздних сроков беременности, поскольку низколежащая плацента, в зависимости от ее положения, может оказаться фатальной как для матери, так и для плода.
Похоронив в Фонтевро Ричарда, «свет ее жизни», и Иоанну, в возрасте около семидесяти шести лет Алиенора отправилась через Пиренеи (и вновь зимой), чтобы привезти из Кастилии одну из своих внучек во Францию в качестве невесты для дофина Людовика. Ожидалось, что на эту роль будет выбрана Уррака, старшая из девочек, но Алиенора предпочла Бланку. Именно Бланка, получившая во Франции имя Бланш, стала грозной королевой Франции и правила как регентша при малолетнем сыне и позднее, когда он отправился в Крестовый поход. Определенно она была слеплена из той же глины, что и ее знаменитая бабушка.
По возвращении из Кастилии Алиенора снова поселилась при монастыре, но в ходе противостояния ее единственного оставшегося в живых сына Иоанна и внука Артура, родившегося после смерти ее другого сына, Жоффруа, случилось так, что Артур осадил ее в замке Мирбо. Королеву спас Иоанн, который находился в девяноста милях, но покрыл это расстояние столь быстро, что захватил осаждающих врасплох – они в то время завтракали жареными голубями. Расклад сил изменился, Иоанн взял племянника в плен, и тот на следующий год умер при подозрительных обстоятельствах.
Алиенора вернулась в Фонтевро доживать свои дни. Некоторые источники утверждают, что она приняла постриг до своей смерти, другие об этом не упоминают. Я предпочла не изображать ее монахиней в конце жизни, так как мне лично такой поступок кажется маловероятным.
Считается, что Алиенора приняла участие в создании собственного надгробия и надгробных памятников Генриху II, Ричарду и своей дочери Иоанне (последний памятник впоследствии был утрачен). Ее памятник изображает королеву читающей книгу и потому более деятельной, чем ее родственники-мужчины, лежащие в пассивных позах с жезлами и мечами. Может быть, по замыслу создателей памятника, она читает им вслух в назидательных целях, и, скорее всего, книга в ее руках – религиозного содержания. В Средние века читали именно так – вслух, а не про себя, как мы это делаем сейчас. Другими словами, наконец-то они слушали ее, а не наоборот!
Исследуя надгробия, я обратила внимание на то, что у Генриха II нет бороды. Сохранилась пара его портретов, и в обоих случаях он с бородой. Ричард Львиное Сердце, несомненно, на своем надгробии изображен с бородой. Значит ли это, что Алиенора хотела запечатлеть второго супруга красивым молодым человеком, за которого выходила замуж и который, возможно, брился поначалу? Или же она хотела придать больший авторитет Ричарду, чем его отцу, ведь в Средние века борода считалась признаком солидности? Думаю, мы вряд ли когда-нибудь узнаем верный ответ.
До сих пор идут жаркие споры о том, был ли Ричард Львиное Сердце гомосексуалистом. В «Осеннем троне» я оставила этот вопрос открытым. Прошло слишком много времени, и уже не найти точного ответа, и, по правде говоря, он не имеет значения. Считается, что Филипп Французский и Ричард делили постель, но в Средневековье в этом не было ничего необычного – это был знак доверия и уважения между высокопоставленными лицами. Гомосексуальные коннотации в этот обычай привносит наш современный склад ума. Тем не менее я использовала эпизод с двумя королями в одной постели для продвижения совсем другой теории. Нам известно, что Ричард был растлителем женщин и вел себя весьма аморально – в такой степени, что ему пришлось понести публичное наказание за свое поведение. Mnage trois прекрасно вписался бы в его стиль. Источники говорят, что у Ричарда был сын, Филипп де Коньяк, который исчез со сцены вскоре после того, как на трон взошел Иоанн. В сохранившихся документах есть упоминание о том, что Иоанн выплатил ему всего одну марку, то есть очевидно, что он не собирался содействовать ему и никогда не признавал его как племянника, хотя, учитывая отношения Иоанна с племянниками, тут не обойтись без определенных подозрений.
Скажу несколько слов об именах и кличках. Спаниеля Жоффруа я назвала Мойси. На англо-нормандском языке это означает «мозаика», и мне представлялось, что у того спаниеля был пятнистый окрас.
Кречет Алиенры носит кличку Сноуит. Я очень хотела использовать это имя в романе. Однажды, читая документы рубежа XI и XII веков, я наткнулась на даму с таким именем – Сноуит, которое в наши дни мы перевели бы примерно как Белоснежка. Я всегда думала, что это имя придумали братья Гримм, но нет, это была реальная женщина, проживавшая в Мидлсексе и бывшая супругой Уильяма ле Парментье. Вот за такие открытия я и обожаю изучение архивов!
Внучка Алиеноры Рихенза сменила свое имя на Матильду, когда вернулась к анжуйскому двору. Женщины часто меняли имя, выходя замуж. Жена Генриха I Боклерка сменила имя с Эдит на Матильду, и, конечно же, другая внучка Алиеноры стала Бланш вместо Бланки, когда вышла замуж за Людовика, наследника французского трона. Я приняла решение оставить Рихензе ее первое имя на всем протяжении романа, чтобы не путать с другими Матильдами.
Поскольку в романе множество дам по имени Изабелла, для первой супруги Иоанны, Изабеллы Глостерской, я использовала имя Хависа. Разные историки называли ее то Хависой, то Изабеллой, но, по-видимому, ее правильное имя – Изабелла. Тем не менее я, как и в случае с Рихензой, оставила ей то имя, которое в романе не вызвало бы путаницы.
И еще одно замечание касательно имен. В поэме о жизни великого Уильяма Маршала «L’Histoire de Guillaume le Mareschal» говорится о том, что имя Алиеноры Аквитанской означает «чистое золото» (и, кроме этого, в нем обыгрывается имя матери Алиеноры, поскольку оно также может переводиться как «другая Аэнора»). Эта поэма раскрывает всю глубину дружбы между Алиенорой и Маршалом, ведь она оставалась сильной и верной на протяжении всей их жизни. Несмотря на то что имя Алиеноры стали очернять после ее смерти, в поэме она объект восхвалений.
Очень интересно было изучать жизнь Ричарда Фицроя (позднее его также упоминали как Ричард Дуврский, Ричард Чиллхэмский и Ричард де Варенн) и вплетать его историю в общее повествование. Мы не знаем, какая из трех дочерей Амлена родила его. В моем романе это Изабелла (Белла), самая старшая дочь. Дело в том, что Ричард свою дочь назвал Изабеллой, и хотя так же звали его свекровь и он мог захотеть сделать ей приятное, столь же вероятно предположение, что это имя указывает на родственные связи с его стороны. Нет никаких свидетельств того, что Ричард был со своей бабушкой в Мирбо, но именно здесь, между строк, выходит на сцену автор исторического романа.
Две камеристки Алиеноры в романе, Амирия и Бельбель, взяты из реальной жизни. Амирия, как нам известно, происходила из уэльской знати и была сестрой барона по имени Хью Пантульф из Уэма. Примерно в 1194 году она поселилась в монастыре Эймсбери. О Бельбель мы знаем меньше. В казначейском реестре есть запись, в которой перечисляется одежда для нее и для Алиеноры в одной строке с припиской «для использования королем». На основании этой детали некоторые историки тут же делают вывод, будто Бельбель – еще одна любовница Генриха II, но мне кажется, это означает ступать на тонкий лед. Слишком уж велико расстояние между списком одежды и представлением женщины в роли любовницы. Я считаю более вероятным другое объяснение той записи: она относится не к любовнице короля, а к фрейлине Алиеноры, а приписка «для использования королем» скорее связана с одеждой, а не с учетом королевских любовниц!
Засим оставляю Алиенору наслаждаться чтением в Фонтевро и надеюсь, что свет, который я пролила на ее жизнь, позволит читателям увидеть несколько новых ее граней.
Избранная библиография
Ниже я привожу некоторые издания, которые я обнаружила в ходе работы над историей Алиеноры. Если читателей заинтересует полный список книг моей исследовательской библиотеки, то их можно найти по адресу: http://elizabethchadwickreference.blogspost.co.uk
Aurell, Martin. The Plantagenet Empire 1154–1224. Translated from the French by David Crouch. Pearson Longman, 2007. ISBN 978 0 5827 8439 0.
Evans, Michael R., Inventing Eleanor: The Medieval and Post-Medieval Image of Eleanor of Aquitaine. Bloomsbury, 2014. ISBN 978 1 4411 6900 6.
Farrer, William and Charles Travis Clay (eds). Early Yorkshire Charters, Volume 8: The Honour of Warenne. Cambridge University Press, 2013 edition. ISBN 978 1 1080 5831 5.
Gillingham, John. Richard I. Yale University Press, 2002. ISBN 978 0 3000 9404 6.
Holden, A. J. (ed.) History of William Marshal, with English translation by S. Gregory and historical notes by D. Crouch, vols 1 and 2. Anglo-Norman Text Society.
Kaye, Henrietta. Serving the Man that Ruled: Aspects of the Domestic Arrangements of the Household of Ring John 1199–1216, a thesis submitted in September 2013 to the University of East Anglia.
Trindale, Ann. Berengaria: In Search of Richard the Lionheart’s Queen. Four Court’s Press, 1999. ISBN 978 1 8518 2434 2.
Turner, Ralph V. Eleanor of Aquitaine. Yale University Press, 2009. ISBN 978 0 3001 1911 4.
Warren, W. L. Henry II. Eyre & Methuen, 1973. ISBN 973 0 4133 8390 3.
Wheeler, Bonnie, and John C. Parsons (eds). Eleanor of Aquitaine Lord and Lady. Palgrave Macmillan, 2003. 978 0 2306 0236 6.
Благодарности
Есть целый ряд людей, которых я хотела бы от чистого сердца поблагодарить за помощь, как прямую, так и опосредованную, в тот период, пока я писала трилогию об Алиеноре Аквитанской.
Во-первых, спасибо моему литературному агенту Кэрол Блейк за ее дальновидные советы, задор и целеустремленность. Мы давно и успешно сотрудничаем, и хотя никогда не совпадем во мнении, что лучше – вино или чай, нам удалось определить зону общих интересов, и это джин! Спасибо всем сотрудникам агентства «Blake Friedmann», это энтузиасты своего дела.
Когда я была примерно на середине пути в создании трилогии, мой тогдашний редактор Ребекка Сондерс переехала, и я хочу выразить признательность за всю ее работу с моими книгами. И спасибо моему нынешнему редактору Мэдди Уэст, я поднимаю тост за продолжение нашего сотрудничества. Спасибо Марине де Пасс за ведение ежедневных редакторских дел и Дэну Баладо-Лопесу за внешнюю корректуру. Все ошибки, которые остались, мои собственные! Благодарю замечательную Стефани Мерлоуз, которая занимается рекламой, и Кэти Бурк за то, что она всегда рядом, когда я нуждаюсь в ней. И спасибо всей остальной команде издательства «Sphere».
Читать бесплатно другие книги:
