Вторжение в Империю Вестерфельд Скотт

И вот оно наступило, мгновение ясности. Нара прочла эмоцию Императора. Она увидела ее четко.

Это был страх.

Воскрешенный Император боялся того, о чем могли проведать риксы.

– Мы не знаем, почему риксы желают связаться со своим гигантским разумом, – сказал Император. – Быть может, они просто-напросто хотят присягнуть ему на верность, быть может, как-то поддержать. Но они посвятили не один год подготовке этой диверсии, рисковали оказаться быть втянутыми в войну. Мы должны предполагать, что у попытки контакта есть какая-то стратегическая причина.

– Гигантский сетевой разум мог завладеть какими-то военными тайнами, которые мы не можем позволить себе потерять, – сказал генерал. – Просто невозможно предположить, что конкретно риксы могли обнаружить на целой планете, напичканной данными. Но теперь мы понимаем, что именно таков был их план изначально: первым делом – посеять на планете гигантский разум, а потом послать крейсер, чтобы он вошел с этим разумом в контакт.

В палате заседаний снова воцарились замешательство, отчаяние и гнев. Советники чувствовали себя угодившими в ловушку, бессильными перед блистательно продуманными замыслами риксов.

– Но вероятно, мы могли бы решить обе наши проблемы одним ударом, – заявил Император и указал на воздушный экран.

На модели звездной системы время стремительно побежало вперед. Стрелочка-вектор, обозначавшая движение риксского крейсера, двинулась к Легису-XV, а навстречу ей потянулась стрелка имперского голубого цвета.

– «Рысь», – тихо проговорила Нара.

– Верно, сенатор, – произнес Император.

– Используя агрессивную тактику, даже фрегат способен нанести повреждения риксскому крейсеру. В особенности – его приемной антенне, – заметила мертвая женщина-адмирал. – Она слишком велика для того, чтобы ее можно было соответствующим образом экранировать, слишком уязвима для кинетического оружия. А в промежутке между боевым контактом и тщательным, систематическим повреждением коммуникационной инфоструктуры Легиса мы смогли бы отрезать для гигантского разума пути к связи с риксами.

– У вас есть оценка возможных жертв для этого варианта, адмирал? – осведомилась Оксам.

– Есть, сенатор. На планете мы разбомбим центры связи и заполним инфоструктуру, образно выражаясь, всяким мусором. Шунтируем основные каналы связи на несколько дней, дабы снизить ширину информационных потоков. Смертность среди гражданского населения будет укладываться в рамки обычной статистики для сильной солнечной магнитной бури. Срочность оказания медицинской помощи снизится, поэтому следует ожидать несколько десятков инфарктов со смертельным исходом и примерно столько же несчастных случаев. В условиях плохой работы диспетчерских служб можно ожидать некоторого числа авиакатастроф.

– А что будет с «Рысью»?

– Фрегат, конечно же, погибнет, и капитан вместе с ним. Величайшая жертва.

Хендерс кивнул.

– Как это поэтично. Получить помилование от Императора – и стать мучеником.

– В честь Лаурента Зая мы будем несколько дней подряд жечь церемониальные костры, – торжественно провозгласил Император.

Двое воскрешенных стояли перед грудой обломков сейфа и искореженными блоками данных, разбросанными по полу библиотеки.

– Он был здесь?

– Да, адепт.

– Риксская тварь нашла его?

– Мы не знаем, адепт.

– Нам ли не знать? – тихо отозвалась адепт Тревим.

Посвященный неловко переступил с ноги на ногу, нервным взглядом обвел стены, хотя все звуковоспринимающие устройства в библиотеке были отключены – и не просто отключены, а физически дезактивированы.

– Тварь не может услышать нас.

Посвященный кашлянул.

– Портативный одноразовый компьютер был спрятан среди списанного оборудования. Лишь несколько Почетных Матерей, изучавших… состояние Дитя-императрицы, имели представление о том, как работает это устройство. Тварь никак не могла вызнать способ, каким можно компилировать данные и задействовать этот компьютер.

Адепт Тревим прищурилась.

– А она не могла пойти путем проб и ошибок?

– Адепт, тут миллионы файлов. Число комбинаций…

– Не безгранично. Не безгранично, если все данные были здесь.

– Но на это могли уйти века, адепт.

– Для одного обычного компьютера – тысячелетия. Но для такого, к чьим услугам процессоры всей планеты? Представьте, что все свободные резервы каждого устройства на Легисе посвящены решению единственной задачи, что эти резервы безгранично широки и что вся аппаратура работает неустанно?

Посвященный закрыл глаза, ушел из мелкого мира чувств. Адепт Тревим наблюдала за тем, как молодой мертвый отдал себя во власть Другого. Казалось, действие симбианта было написано у него на лице, пока он переводил поспешные допущения в жесткие математические выкладки.

Быстрее было бы воспользоваться услугами машины, но в Аппарате было принято даже в более благоприятных обстоятельствах по возможности не прибегать к помощи техники. При том, что риксская тварь беспрепятственно разгуливала по инфоструктуре Легиса, аппаратчики ограничились той техникой, какую им предоставлял симбиант. При нынешнем положении дел было бы немыслимо довериться любому процессору.

Больше часа Тревим стояла неподвижно и ждала.

Наконец посвященный открыл глаза.

– В то время, когда в библиотеку кто-то проник со взломом, чрезвычайное положение еще отчасти действовало, – сказал он.

Адепт кивнула. Биржи и магазины были закрыты, выпуски новостей приостановлены, люди сидели по домам. Следовательно, в инфоструктуре планеты в это время, по большому счету, было темно. В распоряжении твари оказалось сколько угодно процессорных мощностей.

– Потребовалось бы всего несколько минут для того, чтобы проверить любые перестановки в сравнении с данными, выкачанными из «поверенного». И как только правильный порядок случайно был бы обнаружен, данные приняли бы узнаваемую форму, – заключил посвященный.

– Значит, тварь знает.

Посвященный кивнул. Видно было, как ему нестерпима мысль о том, что Тайна – в грязных лапах риксской твари.

– Мы должны предполагать, что это так, адепт.

Тревим отвернулась от груды обломков на полу.

А ведь казалось, что это настолько хитро и надежно – упрятать сведения о «поверенном» Императрицы здесь, посреди отработавших свой срок, выброшенных одноразовых компьютерных блокнотов. Вместо того чтобы хранить блокноты в каком-нибудь военизированном учреждении, под замком, где их наличие скорее могли бы заподозрить и разведать, где вероятнее были бы измена и подкуп, данные спрятали здесь, в захламленном отделе библиотеки, в малопосещаемой директуре на задворках планетной инфоструктуры. Блокноты хранились здесь на самый крайний случай – если бы хрупкость Императрицы привела к закономерному итогу.

Но поскольку на планете обосновалась риксская тварь, и вдобавок при том, что где-то разгуливала последняя из боевиков, хитрое хранилище сработало против аппаратчиков. Даже среди сотрудников Политического Аппарата очень немногие знали, как работает «поверенный». Эти избранные жили в «серых» анклавах, вдали от систем связи и даже от транспортных средств. Для того чтобы отыскать это слабое место в Тайне Императора, потребовалось бы несколько часов.

Гигантский сетевой разум, однако, знал, где искать. Подсказки он мог получить где угодно: из случайных свойств запасных частей, из давно потерянных схем и даже из самого «поверенного». На основании исследования того, что осталось от «поверенного», посвященная Фарре сделала четкий вывод о том, что тварь на мгновение побывала внутри устройства как раз перед началом спасательной операции.

Этот мерзкий разум был вездесущ.

Нужно было уничтожить его, чего бы это ни стоило для планеты.

– Что нам делать, адепт?

– Во-первых, надо позаботиться о том, чтобы зараза не распространялась. Существуют какие-либо транссветовые средства связи, которыми тварь могла бы воспользоваться, чтобы войти в контакт с другими планетами Империи?

– Таких средств нет, адепт. Инфоструктура «Рыси» недоступна, сейчас в системе Легис нет других кораблей, обладающих собственной транссветовой связью. На планете есть коммуникационный центр. Он находится на полюсе и контролируется Империей.

– Давайте наведаемся на полюс и убедимся в этом.

– Безусловно, адепт.

Они поднялись по лестнице, оставив позади руины былой секретности.

– Уничтожьте это здание.

– Но, адепт, это библиотека, – возразил посвященный. – Многие из хранящихся здесь документов существуют в единственном экземпляре. Они незаменимы.

– Наномолекулярная дезинтеграция. Сровнять здание и все его содержимое с землей.

– Но милиция не…

– Они выполнят предписание Императора, иначе им грозит «клинок ошибки», посвященный. Если они побоятся, «Рысь» сделает это с орбиты. Посмотрим, что скажут власти планеты, если окажутся перед перспективой потерять несколько квадратных километров застройки.

Посвященный кивнул, однако следы эмоций на его лице встревожили адепта. Что такого было в этом кризисе, если достопочтенный мертвый позволял, чтобы им овладели слабости живых? Вероятно, все дело было в тренинге, в тех страданиях, которые им положено было ощущать даже при одном лишь упоминании о Тайне. Та мощная стена, за которой уже шестнадцать веков хранилось их молчание, вдруг пошатнулась теперь, когда Аппарату надо было не просто беречь Тайну, а действовать. Но может быть, волнение посвященного объяснялось не только тренингом. Риксская тварь окружала их со всех сторон, она пропитала собой саму планету. Теперь, когда тварь знала Тайну, она угрожала им отовсюду.

– Милиция все сделает, посвященный. Они должны. Но одной этой библиотеки будет мало. Нам придется залатать все образовавшиеся бреши.

– Но гигантский разум распространился так, что его невозможно уничтожить.

– Мы обязаны истребить его.

– Но как, адепт?

– Так, как прикажет Император.

Капитан Лаурент Зай смотрел сквозь воздушный экран на старинную фамильную картину, висящую на стене.

Эта картина размером три на два метра целиком закрывала одну из переборок в его каюте. Она почти не отражала света, лишь призрачно поблескивала. Впечатление создавалось такое, будто в этом месте обшивка фрегата растворилась и в ней зияла сквозная дыра. Картина принадлежала кисти его деда, Астора Зая. Он написал ее через двадцать лет после смерти, как раз перед тем, как отправиться в первое из своих многочисленных паломничеств. Как большинство ваданских древностей, картина была написана самодельными красками на основе животного костного мозга; пигменты готовились из стертого в порошок черного камня, смешанного с яичной скорлупой. На протяжении десятилетий белизна скорлупы постепенно проступала на поверхности ваданских картин и придавала им особую прелесть. Картина слегка поблескивала – казалось, будто на ней холодным утром образовалась изморозь.

В остальном это был совершенно безликий прямоугольник.

Мертвые думали иначе. Они утверждали, что видят мазки кисти, слои грунтовки и краски, и более того. Им были видны персонажи, их споры между собой, какие-то места и целые сентиментальные истории, запечатленные внутри черноты. Что-то вроде тех образов, которые можно увидеть в листочках спитого чая или в хрустальном шаре. Но мертвые утверждали, что в восприятии картин никаких фокусов нет, все знаки тут прямые, непосредственные, и все это не более волшебно, чем те образы, какие возникают перед мысленным взором при прочтении строчки текста.

Разум живых попросту был слишком переполнен всякой всячиной для того, чтобы воспринять столь чистый холст.

Зай не видел ровным счетом ничего. Безусловно, это отсутствие понимания было знаком: в данный момент он еще жив.

В поле его вторичного зрения, на экране, повисшем перед картиной, находились приказы командования флотом. Печать Императора пульсировала красным светом в волнах фрактала подлинности, будто герб, украшенный натуральным янтарем. Знакомые формулировки, традиционный язык – но по-своему приказы были столь же непроницаемы, как черный прямоугольник, нарисованный предком Зая.

Прозвучал дверной звонок. Хоббс, можно было не сомневаться.

Зай стер с воздушного экрана приказы.

– Войдите.

Вошла старший помощник. Зай указал ей на кресло по другую сторону от столика, над которым размещался воздушный экран. Хоббс села спиной к черной картине. Держалась она скованно, чуть ли не смущенно. Подчиненные вообще старались не встречаться взглядом с Заем после того, как тот отверг «клинок ошибки». Неужели стыдились за него? Но уж точно не Кэтри Хоббс. Эта женщина была верна ему до мозга костей.

– Новые приказы, – сказал капитан Зай. – И кое-что еще.

– Да, сэр?

– Помилование от Императора.

На миг сдержанность покинула Кэтри. Она вцепилась в подлокотники кресла и широко раскрыла рот.

– Вам нехорошо, Хоббс? – спросил Зай.

– Нет, сэр. Конечно, нет, – выдавила она. – Я… очень рада, капитан.

– Не спешите радоваться.

Еще мгновение во взгляде Хоббс присутствовало смятение, но оно тут же сменилось уверенностью.

– Вы заслуживаете этого, сэр. Вы были правы, отвергнув «клинок ошибки». Император просто-напросто осознал истину. Вы ни в чем не…

– Хоббс, – прервал ее Зай. – В императорском помиловании не так уж много доброты, как вам кажется. Взгляните.

Зай снова включил воздушный экран. Теперь на нем возникла модель звездной системы Легис: «Рысь» на орбите пятнадцатой планеты, в вышине – вектор, обозначающий приближение риксского крейсера. Хоббс осознала положение дел за несколько секунд.

– Новая атака на Легис, сэр, – проговорила она. – На этот раз огневой мощи намного больше.

– Значительно больше, Хоббс.

– Но это выглядит бессмысленно, капитан. Риксы уже захватили планету. Разве станут они атаковать собственный разум?

Зай не ответил на ее вопрос. Он дал старшему помощнику время подумать. Ему нужно было утвердиться в собственных подозрениях.

– Ваш анализ ситуации, Хоббс?

Хоббс занялась анализом. На воздушном экране начали возникать новые значки – по команде старшего помощника заработал главный тактический искусственный интеллект «Рыси».

– Вероятно, этот корабль представлял собой резерв, сэр. На тот случай, если ситуация на поверхности планеты все-таки сложится сомнительно. Мощный крейсер, предназначенный для поддержки диверсантов на тот случай, если бы их миссия оказалась не слишком успешной, – говорила Хоббс, отрабатывая вероятные варианты. – Но скорее, это разведка боем, с целью выяснить, удалась ли диверсия.

– И в этом случае?

– Когда риксский командир войдет в контакт с гигантским разумом и обнаружит, что тот успешно распространился по планете, корабль уберется восвояси.

– Каковы будут ваши рекомендации по диспозиции «Рыси» для такого варианта развития событий? – спросил Зай.

Хоббс пожала плечами – так, словно ответ на этот вопрос казался ей очевидным.

– Оставаться поблизости от Легиса-XV, сэр. Притом, что «Рысь» послужит поддержкой для планетарных средств обороны, у нас в целом будет достаточно огневой мощи для того, чтобы не дать крейсеру нанести ощутимые удары по Легису – если задача вражеского звездолета именно такова, но ведь это может быть и не так. Как только риксы убедятся в том, что рейд прошел удачно, они, скорее всего, будут пытаться закрепить достигнутый успех. А это повлечет их в глубь Империи. Мы могли бы попробовать проследить за ними. При десяти процентах от постоянной «Рыси» будет трудновато проследить за ними, не трогаясь с места, а вот дрон-преследователь смог бы сделать это достаточно просто.

Зай кивнул. Как обычно, ход рассуждений Хоббс был примерно таким же, как у него.

То есть он рассуждал так, пока не ознакомился с приказами для «Рыси».

– Нам отдан приказ атаковать крейсер, Хоббс.

Она ошеломленно заморгала.

– Атаковать, сэр?

– Перехватить его как можно дальше от планеты – во всяком случае за пределами системы планетарной обороны – и попытаться повредить риксское коммуникационное оборудование. Наша задача состоит в том, чтобы не дать риксам связаться с гигантским разумом.

– Фрегат против крейсера, – беспомощно произнесла Хоббс. – Но, сэр, это же…

Ее губы безмолвно зашевелились.

– Самоубийство, – закончил он за нее.

Она медленно опустила голову и напряженно уставилась на цветные завихрения на воздушном экране. Как ни быстро Хоббс уловила тактические моменты ситуации, политический аспект лишил старшего помощника дара речи.

– Попробуйте посмотреть на этот вопрос с точки зрения разведки, Хоббс, – предложил Зай. – Еще никогда не было случая, чтобы гигантский разум целиком и полностью распространился по имперской планете. Он знает о Легисе все. Он может выведать о нашей технике и культуре больше, чем Аппарат может позволить узнать риксам. Либо…

Хоббс, все еще не в силах вымолвить ни слова, посмотрела ему прямо в глаза.

– Либо, – продолжал Зай, – «Рысь» решили принести в жертву, каковой не пожелал стать я.

Ну вот. Он произнес эти слова вслух. Выразил мысль, мучавшую его с того мгновения, как он получил помилование и приказ – два сообщения, прибывшие одновременно и предназначенные для одномоментного прочтения, как бы для того, чтобы намекнуть, что одно не может быть понято без другого.

Зай видел, как его собственная тревога отражается на лице Хоббс. Другого объяснения быть не могло.

Капитан Лаурент Зай, возвышенный, навлек проклятье на свой корабль и свой экипаж, утянул их за собой в омут обреченности.

Зай отвел взгляд от онемевшей Хоббс и попытался проследить за собственными чувствами. Что он испытывал теперь, озвучив свои раздумья? Трудно было сказать. После напряжения, пережитого за время проведения спасательной операции, после того как была испита горькая чаша поражения, после эйфории, наступившей вслед за отказом от самоубийства, у него почти не осталось эмоций. Он чувствовал себя мертвецом.

– Сэр, – наконец отозвалась Хоббс. – Команда будет с вами, выполнит все ваши приказы. «Рысь» готова…

Она снова запнулась.

– Погибнуть в бою?

Хоббс шумно, глубоко вдохнула.

– Послужить своему Императору и своему капитану, сэр.

Глаза Кэтри Хоббс блестели, когда она произносила эти слова.

Лаурент Зай вежливо выждал, дав ей собраться. А потом он произнес те слова, которые должен был сказать:

– Я должен быть убить себя.

– Нет, капитан. Вы ни в чем не провинились.

– Традиция не имеет ничего общего с виной, Кэтри. Она касается ответственности. Я капитан. Я отдал приказ о начале спасательной операции. Согласно традиции, Ошибку Крови совершил я.

Хоббс снова зашевелила губами, но Зай избрал верные слова, дабы предотвратить возражения с ее стороны. Во всем, что касалось традиций, он, ваданец, был для нее наставником. На утопианской планете, откуда она была родом, редко случалось, чтобы даже один из миллиона жителей становился воином. В семействе Зая за последние пять столетий каждый третий мужчина погибал в бою.

– Сэр, вы не думаете о…

Он вздохнул. Такая возможность, конечно, не исключалась. Помилование не могло стать для него запретом на то, чтобы распорядиться собственной жизнью. Этот поступок мог бы, пожалуй, даже спасти «Рысь». Бывало на флоте и так, что приказы отменялись. Но что-то изменилось в Лауренте Зае. Он полагал, что нити традиции и чувства долга, лежавшие в основе его личности, неразрывно переплетены между собой. Он полагал, что ритуалы и клятвы, десятки лет, принесенные в жертву Воришке-Времени, влияние полученного воспитания – что все это достигло критической массы, образовало сингулярность неотвратимой цели. Но оказалось, что и его верность долгу, и его честь, и даже то, как он себя воспринимал, держалось на чем-то очень хрупком – таком, что можно было разрушить одним-единственным словом.

«Нет», – мысленно повторил он и улыбнулся.

– Кэтри, я подумываю о том, чтобы вернуться на Родину.

Его слова изумили Хоббс не на шутку. Она наверняка приготовилась спорить с ним, снова уговаривать не хвататься за «клинок ошибки».

Зай еще немного помедлил, дал Хоббс освоиться с новой ситуацией, потом кашлянул и проговорил:

– Давайте поразмыслим над тем, как нам спасти «Рысь», Хоббс.

Взгляд блестящих глаз старшего помощника вернулся к воздушному экрану. Зай заметил, что Хоббс почти окончательно овладела собой. Он вспомнил о том, что однажды сказал безымянный автор военной саги, аноним 167: «Достаточный объем тактических деталей способен отвлечь от размышлений о гибели ребенка и даже о гибели бога».

– Высокая относительная скорость, – изрекла Хоббс через какое-то время. – При параллельном запуске всех дронов до единого, я бы так сказала. Зауженная конфигурация корпуса. Стандартные лазерные установки на главных орудийных башнях. Пожалуй, у нас будет шанс.

– Шанс, Хоббс?

– Шанс сразиться, сэр.

Он кивнул. После того как поступил императорский приказ, Зай несколько секунд размышлял о том, станут ли подчиненные повиноваться его командам. Ведь он предал все, во что они были приучены верить. Пожалуй, он бы не удивился, если бы экипаж, в свою очередь, предал его.

Но только не старший помощник. Хоббс была странной – наполовину утопианка, наполовину «серая». Об этом напоминало и ее лицо: черты были доведены до поразительной красоты легендарными хирургами-косметологами с ее родной гедонистической планеты, но при этом Хоббс всегда была мертвенно серьезна. Как правило, она следовала букве традиции со страстью неофитки. Но бывали времена, когда она подвергала сомнению абсолютно все. Возможно, сейчас, в эти мгновения, края пропасти, разделявшей их, сомкнулись. Ее верность и его предательство соединились здесь, в самой больной точке Империи Воскрешенных.

– Пусть будет – шанс сразиться, – сказал он.

– «Солдат не может желать большего, сэр», – процитировала сагу Хоббс.

– А остальные члены экипажа?

– Они все воины, сэр.

Он кивнул. И понадеялся на то, что Хоббс права.

Милиционер второго класса Рана Хартер испуганно попятилась от металлических «оборок» полярного экспресса в то время, как состав опускался на пути. Он снижался плавно, словно весил всего несколько унций, и издавал звук, похожий на еле слышный вздох. Он плыл над путями на тонкой воздушной подушке, будто игральная карта, скользящая над поверхностью стеклянного стола.

Однако легкость была обманчива. Рана Хартер знала, что поезд на магнитной подвеске собран из гиперуглерода и прочнейшего броневого сплава, он оборудован ядерным реактором, и только персональных купе-люкс, отделанных натуральной древесиной и мрамором, в нем около сотни. Поезд весил больше тысячи тонн. Попади под его «оборки» человеческая ступня – он бы размозжил ее столь же верно, как отбойный молоток с алмазной головкой. Хартер отошла на безопасное расстояние. Тем временем перед ней развернулся входной трап.

На платформе места хватало. В маленьком городке Галилео люди редко становились пассажирами полярного экспресса. Такой поезд мог бы запросто вместить все население местечка. На этой станции, последней перед полярными городами Мэйн и Ютландия, чаще всего забирали грузы. Но сегодня милиционеру Ране Хартер наконец следовало поехать полярным экспрессом. Здесь, в административной префектуре Галилео, она прожила всю жизнь, и вот теперь, получив новое назначение, впервые покидала родные края.

Рана ждала, что на верхней ступени трапа кто-нибудь появится и пригласит ее войти в вагон этого страшного поезда. Но трап тоже ждал – пустой и бесстрастный. Рана взглянула на свой билет – пластиковую карточку с отливающими медью микросхемами и кодами, которую ей выдали в местном управлении милиции Легиса. Человек мало что смог бы прочесть на этом билете. Здесь только было указано время отправления поезда, и стояли еще какие-то цифры – наверное, обозначающие место в вагоне.

Казалось, просторы легисской тундры раскинулись еще шире во все стороны вокруг Раны.

Рана все стояла и ждала у подножия трапа. Никак не могла заставить себя войти в дверь без приглашения. Здесь, в городке Галилео, подобная дерзость рассматривалась на уровне покушения на чужую собственность. Прошло еще полминуты – и вдоль трапа замигали предупредительные огни, а приглушенное урчание экспресса стало чуть более визгливым. «Сейчас или никогда», – поняла Рана.

А может быть, она прождала слишком долго? А вдруг трап сейчас возьмет да и сложится, когда она будет всходить по нему, и ее сожмет и сломает, как куклу, угодившую между спицами велосипедного колеса?

Она робко поставила ногу на нижнюю ступеньку. Ступенька оказалась вполне прочной, но сам экспресс издавал все более и более настойчивый звук. Рана быстро вдохнула и выдохнула, затаила дыхание и опрометью взбежала вверх по ступеням трапа.

То ли она поспела как раз вовремя, то ли трап попросту ждал ее. Оказавшись на верхней ступени, Рана Хартер обернулась, чтобы бросить последний взгляд на свой родной город, и в это же мгновение трап изогнулся, превратившись в некое подобие спирали, и сложился, как зонтик.

А Рана Хартер, раскрасневшаяся скорее от волнения, чем от короткой пробежки, уже была внутри поезда, который должен был доставить ее на полюс.

Ее место оказалось в нескольких минутах ходьбы от головы поезда. Экспресс набирал скорость настолько плавно, что когда Рана посмотрела за окошко, она очень удивилась, увидев пролетающие мимо пейзажи. Снег и кочки колючей травы сливались в единую млечную пелену.

Рана понимала, что ее назначение связано со случившейся несколько дней назад диверсией риксов. Легисская милиция перешла на военное положение, и Рана читала о том, что такие стратегические объекты, как центр связи, снабжаются усиленной охраной. Но пока она шла по поезду мимо сотен солдат и рабочих, масштабы риксской угрозы поразили Рану. Экспресс был забит до отказа, все места заняты, только одно свободно – то самое, что указано в ее билете. Рана снова разволновалась. Сев на свободное место, она почувствовала себя провинившейся школьницей.

Солдат по соседству с нею спал. Спинка его кресла была откинута назад почти горизонтально, как кровать. Ране кресло показалось очень удобным. Оно было рассчитано на путешествие, длящееся полдня. В синестезическом пространстве перед Раной возник небольшой экран со стандартными символами, обозначавшими воду, освещение, развлечения и помощь. Рана махнула рукой, отключила экран и свернулась в кресле калачиком.

Рана Хартер гадала, почему ее отправили в центр связи. Наверняка это учреждение было самым важным на Легисе-XV. Но зачем милиции понадобилась там она? В плане военной подготовки ее достижения были более чем скромными. Рана умела пользоваться единственным видом оружия, полагающимся милиционеру второго класса, – автоматическим пистолетом. Его можно было целиком разрядить в рикса и при этом ровным счетом ничего не добиться. В рукопашной схватке Рана тоже не была сильна, для работы снайпером или дистанционным пилотом у нее не хватало хорошей координации. Единственное, в чем Рана преуспела – и из-за чего ей в течение года присвоили второй класс, – так это в микроастрономии.

Рана Хартер, как выяснилось, обладала особыми способностями, чем-то таким, что ее начальник называл «холистической обработкой хаотических систем». Это означало вот что: Рана могла взглянуть на внутренние траектории хаотически движущегося скопления камней – астероидов весом меньше килограмма – и сказать об этих астероидах то, чего не мог компьютер. Ну, например: будут ли они в течение ближайшего часа двигаться кучно или разлетятся в разные стороны, и представляют ли они опасность для расположенной неподалеку орбитальной платформы. Ее начальник объяснял, что подобные задачи не под силу даже самым умным из имперских искусственных интеллектов, а все из-за того, что они пытаются составить отдельный график для каждого астероида и производят при этом миллионы расчетов. И если к началу вычислений обнаруживалась хотя бы минимальная погрешность в наблюдениях, то конечные результаты оказывались безнадежно неправильными. Но уникумы, подобные Ране, видели астероидные скопления как одну большую систему – нечто целое. При глубокой синестезии это «целое» приобретало запах, вкус и звук – густой, устойчивый аромат, как у кофе, или зыбкий запах мяты, готовый мгновенно улетучиться.

Но зачем понадобилось посылать ее в полярный центр связи?

Рана умела обращаться с таким оборудованием, как ретрансляторные антенны, установленные в этом центре. Ей даже случалось ремонтировать небольшие ретрансляторы в полевых условиях. Но в центре связи никому не нужна была микроастрономия, там занимались только проблемами коммуникации. Может быть, в центре что-то переоборудовали в целях обороны. Рана попыталась представить себе стаю вражеских кораблей, прорывающихся через оборонительные заслоны Легиса.

Каковы риксы на вкус? Как они пахнут и звучат?

Краем глаза Рана заметила какое-то движение по соседству и отвлеклась от своих мыслей. В проходе стояла высокая женщина в форме офицера милиции. Она посмотрела на номер места, перевела взгляд на Рану.

– Рана Хартер?

– Да, мэм.

Рана попыталась встать по стойке «смирно», но не получилось – помешала багажная полка над головой. Все-таки Рана ухитрилась пригнуться и отдать честь. Офицер в ответ не отсалютовала.

Выражение ее лица было непроницаемым, а глаза прятались за большими интерфейсными очками, и это вызывало недоумение, поскольку в руках она держала портативный монитор. В поезде было очень тепло, а женщина почему-то не сняла тяжелую шинель. В ее резких движениях чудилось что-то птичье.

– Пойдем со мной, – приказным тоном распорядилась она. Голос у женщины был хрипловатый, со странным, незнакомым акцентом. Но с другой стороны, Рана из своего маленького городка никуда не выезжала и людей, говоривших иначе, чем в Галилео, видела только в выпусках новостей да в фильмах.

Офицер развернулась и, не сказав больше ни слова, зашагала по проходу. Рана схватила с полки рюкзак и вытащила его в проход. Когда распрямилась, женщина уже была готова перейти в следующий вагон, и Ране пришлось догонять ее бегом.

Офицер направлялась к хвосту поезда. Рана шла за ней, еле поспевая. Она зацепила какого-то рабочего рюкзаком и пробормотала извинения. Тот что-то ответил – что именно, Рана не разобрала, но фраза явно была не самая вежливая.

Отчаянно быстрым шагом они вскоре добрались до вагона, где располагались купе первого класса. Увидев эту роскошь, Рана замерла и открыла рот. Одну сторону устланного ковром коридора целиком занимало окно от пола до потолка. За окном пролетали пейзажи тундры, из-за скорости сливавшиеся в кремовую дымку. Рана где-то читала о том, что поезд на магнитной подвеске мог разгоняться до тысячи километров в час. Казалось, что сейчас его скорость вдвое больше.

Напротив окна возвышалась стена, забранная панелями из темного дерева, с рядом дверей персональных купе. Безмолвная незнакомка здесь сбавила прыть – как будто почувствовала себя увереннее вдали от переполненных людьми сидячих вагонов. Она и Рана прошли мимо нескольких служащих в форме «Экспресса», застывших по стойке «смирно». Рана не поняла, почему они приняли такие позы – то ли из уважения к офицеру милиции, то ли просто для того, чтобы женщины свободно прошли по узкому коридору.

Наконец офицер открыла дверь купе – что примечательно, без ключа и даже без голосовой команды. Рана робко вошла в купе следом за незнакомкой.

Купе оказалось очень красивым. На полу лежало мягко пружинящее покрытие янтарного цвета. Ступать по нему было приятно. Стены отделаны мрамором и тиком. Мебель здесь стояла сборно-разборная. Рана немного пришла в себя и догадалась, каким образом детали могут меняться местами, в результате чего столик и кресла превращаются в письменный стол и кровать. За широким окном мелькала тундра. Купе было куда вместительнее, чем комнатушка Раны в казармах в Галилео, где с ней жили еще три сотрудницы милиции. В окружении этой роскоши Рана опять занервничала: она твердо уверилась в том, что не справится с порученным ей особым заданием.

Девушка чувствовала себя такой виноватой, словно уже порядком напортачила.

– Садись.

Здесь, в тихом купе, Рана более внимательно прислушалась к странному акценту своей спутницы. Та говорила четко и старательно, с произношением обучающего компьютера. Но интонация была неверная – как у человека, который родился глухонемым и каким-то образом выучился произносить звуки, которые сам никогда не слышал.

Рана положила на пол рюкзак и села на указанный ей стул.

Офицер села напротив. Даже теперь, когда они обе сидели, та оставалась на дециметр выше Раны. Женщина сняла очки.

Рана ахнула. Глаза у незнакомки были искусственные. В них отражались пролетавшие за окном снега, и при этом поверхность глаз давала сиреневые отблески. Но ахнула Рана не из-за глаз.

Как только офицер сняла очки, Рана увидела форму ее лица. Что-то в этом лице было призрачно узнаваемое. Дело было не волосах – хотя они выглядели странно, а глаза казались какими-то инопланетянскими. Но линии подбородка и скул, а также высокий лоб до странности напоминали черты лица Раны.

Рана Хартер зажмурилась. Может быть, все это почудилось ей из-за того, что она так страшно нервничала и не выспалась? Может быть, это просто мгновенная галлюцинация, которая исчезнет, когда она откроет глаза? Но когда Рана открыла глаза, то увидела то же самое. Женщина и вправду очень походила на нее.

Ощущение было примерно такое, словно смотришься в электронное зеркало в кабинете косметической хирургии, где компьютер меняет тебе прическу и цвет глаз. Рану так зачаровало это зрелище, что она пальцем пошевелить не могла.

– Сотрудница милиции Рана Хартер, тебя избрали для выполнения очень важного задания.

И снова этот странный выговор – слова будто звучали ниоткуда, произносились никем.

– Да, мэм. А что… что за задание?

Женщина склонила голову к плечу, словно вопрос ее удивил. Еще немного помедлила и взглянула на экран своего портативного компьютера.

– На этот вопрос я сейчас не могу ответить. Но ты должна выполнять мои приказы.

– Да, мэм.

– Ты останешься в этом купе до тех пор, пока мы не доберемся до полюса. Понятно?

– Понятно, мэм.

Бесстрастный тон офицера немного успокоил Рану. Какое бы задание милиция ни придумала, приказы она пока получала ясные и четкие. Вот именно это Ране больше всего и нравилось в милиции. Не надо было ни о чем думать самой.

– В этом поезде ты не должна говорить ни с кем, кроме меня, Рана Хартер.

– Да, мэм, – ответила Рана. – А можно задать один вопрос?

Женщина промолчала, что Рана сочла разрешением.

– Кто вы такая, мэм? У меня в приказе не сказано…

Женщина сразу же прервала ее.