Вторжение в Империю Вестерфельд Скотт

– Всего лишь скромный слуга Империи, – ответил за него Масруи.

Зай и Масруи обменялись рукопожатиями с офицерами-мужчинами, а с женщинами – касанием сжатых кулаков. От избытка ритуальных приветствий у Зая немного закружилась голова. «Насколько удобнее просто отдавать честь», – думал он. Но это был торжественный прием, полагалось следовать этикету, и во всем, похоже, был какой-то смысл – даже в обнаженных запястьях и прикосновении пальцев. Примерно такой же смысл, какой кроется в зверином оскале. На мгновение металлическая полоска на запястье Зая сверкнула, отразив свет звезд.

Они вошли в холл дворца вместе, и крещендо голосов, эхом отлетавших от камня, осыпало их, будто неожиданный дождь.

Компания офицеров шагала по черному полу величественного холла. Все оборачивались и смотрели на Зая. Герой Дханту – или, как его именовали в заголовках главных газет, Разбитый Человек. Зай догадывался, что группа офицеров, как бы непринужденно выстроившихся вокруг него, оказывала ему услугу, служила щитом между ним и взглядами толпы. «Уж не подстроил ли Масруи эту встречу на лестнице?» – гадал Зай. Они шли медленно, без особой цели. Люди из «свиты» Зая замечали в толпе знакомые лица, и эти офицеры примыкали к их компании. Случалось, что кое-кого тактично отсекали. Один из таких подкатил поднос с напитками. Поднос был быстро передан по кругу.

Зай плыл по холлу, словно ребенок на руках у родителей. В громадном помещении было полным-полно народа. Яркая форма офицеров флота перемежалась непроницаемо черной одеждой представителей Политического Аппарата. Попадались и гражданские лица, одетые в торжественные кроваво-красные или белые одежды сенаторов, члены различных гильдий, одежда которых имела символическую расцветку – Зай в ней мало разбирался. Высокие витые колонны, вздымавшиеся к сводчатому потолку, разделяли массу людей на плавно вертящиеся вихри. Через несколько минут променада по холлу Зай понял, что для тех, кто находился на верхних галереях, он был отчетливо заметен: все остальные двигались кругами. Он услышал голос Фаулер:

– Ну, как вам бессмертие, капитан-лейтенант?

Фаулер, невзирая на ее метеороподобно раннюю карьеру, пока еще не получила возвышения.

– Насколько я слышал, оно не слишком отличается от первых ста лет, – ответил Зай. – По крайней мере, первая неделя не отличается.

Фаулер рассмеялась.

– Вы еще не соскучились по призраку смерти, да? А я думала, на Дханту вы на него предостаточно нагляделись.

От этих слов у Зая по спине побежали мурашки. Конечно, можно было не сомневаться, что о той планете, где он совершил героический поступок – если это можно было так назвать, – сегодня будут говорить все и каждый. Но только Фаулер оказалась настолько бестактна, что произнесла при нем это название.

– На несколько веков хватит, пожалуй, – отозвался Зай и почувствовал, как что-то шевельнулось под мышкой. Треклятые муравьи опять решили перестроиться и произвести очередную подгонку формы. Выбрали же время!

Однако Зай сразу же догадался, в чем дело. Просто-напросто у него под мышкой выступил пот.

Толпа наступала со всех сторон. Фаулер оказалась совсем рядом.

– Мне тут знакомые с фронтира сообщили, что риксы снова наглеют. Очень скоро в тех краях могут понадобиться герои. Поговаривают, что вам грозит новое назначение. Может быть, даже дадут корабль под командование.

Зая бросило в жар. Ощущение наготы в теплом воздухе холла исчезло – будто «муравьи» сбились плотнее, сомкнули ряды перед дерзостью Фаулер. Могли ли они заметить враждебность этой женщины и среагировать на нее так же, как реагировали на свет? – гадал Зай. Крошечные элементы одежды сновали вверх и вниз по боку Зая и перетаскивали капельки пота к пояснице.

– А призрак смерти всегда преследует героев на передовой линии, – добавила Фаулер. – Вероятно, вы еще повстречаетесь.

Нарочитая веселость рассеялась. Зай поискал взглядом Масруи. Да вправду ли он здесь окружен друзьями?

Он заметил на себе взгляд женщины, стоявшей у ближайшей колонны. Она улыбнулась ему и слегка склонила голову.

– Довольно хорошенькая, – проговорил Зай, не слушая Фаулер. Это замечание произвело желаемый эффект, и Фаулер тут же посмотрела в ту сторону, куда был устремлен взгляд Зая.

И отвернулась с откровенной гримаской.

– Думаю, вы выбрали не ту женщину, Зай. Уж больно «розовая». Да и рангом повыше вас, пожалуй.

Зай присмотрелся и выругал себя за поспешность. Фаулер была права. На рукавах белого платья женщины красовались знаки сенатора. Правда, для столь высокого поста она выглядела на редкость молодо. Даже в эру косметической хирургии от членов Сената ожидали определенной солидности.

Зай постарался не выдать разочарования.

– Розовая, говорите?

– Антиимпералистка, – чуть ли не по слогам выговорила Фаулер, словно что-то объясняла ребенку. – Противоположность серому цвету. Отважная защитница живых. Это Нара Оксам, сумасшедшая, ее недавно избрали сенатором от Вастхолда. Добровольно отказалась от возвышения. Предпочитает сгнить в земле.

– Чокнутая Сенаторша… – пробормотал Зай. Этот заголовок он видел в тех же самых желтых изданиях, где его именовали Разбитым Человеком.

Молодая женщина снова улыбнулась, и Зай понял, что таращится совершенно неприлично. Он поприветствовал ее, приподняв бокал, и смущенно отвел взгляд. Конечно же, Зай знал, что означает «розовая». Но его родная Вада в политическом отношении была так же сера, как любая из планет Империи. Там почитали мертвых, и каждый похвалялся знакомством кого-то из воскрешенных предков с Императором. Ну и конечно, флот был насквозь серым – от адмиралов до рядовых морских пехотинцев. Капитан-лейтенанту Лауренту Заю, пожалуй, за всю его жизнь не доводилось встречаться ни с кем из «розовых».

– Вот только у меня нет никаких сомнений, – продолжала язвить Фаулер, – что когда она окажется ближе к смерти, то примет продвижение как миленькая. Ну а там кто знает: может быть, с ней какое-нибудь несчастье стрясется. Разве не жалко будет лишиться вечности из-за каких-то там дурацких принципов?

– Или из-за дерзости, – добавил Зай, очень надеясь на то, что Фаулер примет это замечание на свой счет. – Возможно, с ней нужно просто хорошо поговорить.

И он протолкался в сторону, мимо Фаулер, ощутив прикосновение ее кожи, покрытой тонким слоем «муравьев».

– Ради бога, Зай, она же сенатор! – прошипела Фаулер.

Зай обернулся к своей советчице и спокойно ответил:

– А я сегодня – герой.

Увидев, что капитан-лейтенант Лаурент Зай пробирается к ней сквозь толпу, Нара Оксам широко раскрыла глаза. Выражение лица офицера не оставляло сомнений в его намерениях. Он сжимал ножку бокала с шампанским всей пятерней, как дубинку, и не спускал глаз с Нары.

С того самого мгновения, как он появился в холле, его окружала группа офицеров, которые откровенно отсекали толпу. По всей видимости, офицеры и оберегали товарища, и выражали гордость тем, что один из них в столь молодом возрасте удостоился возвышения. Вспомогательная аудиосистема Нары перечислила ей их имена и годы обучения в академии. Все эти люди были старше Зая. У сенатора возникла мысль о том, что их дружбе с Заем несколько минут от роду. Герой Дханту стал бы прекрасным дополнением к их компании.

Но почему-то Зай решил отказаться от такого общества. Как только молодой офицер покинул своих спутников, его походка сразу стала неуклюжей. Он шагал так, будто вытягивал ноги из кустов каких-то невидимых ползучих растений, выросших на мраморном полу. Нара Оксам незаметно прикоснулась к браслету, снижавшему уровень эмпатии. Ей очень хотелось узнать, о чем думает Зай, но здесь собралось слишком много народа, чтобы она могла себе позволить более высокое разрешение.

Окружавшие Нару люди расступились и пропустили молодого офицера.

Несмотря на то, что эмпатические способности сенатора теперь были подавлены, большую часть жизни ей удавалось сравнивать выражения лиц с тем, что ей подсказывали экстрасенсорные способности. Даже тогда, когда браслет работал на полную мощность, она сохраняла сверхчувствительность. Когда капитан-лейтенант Зай остановился перед ней, Нара поняла, что он не знает, что сказать.

– Ваданское приветствие, – не шевеля губами, проговорила Нара.

Синестезический интерфейс выдал пять соответствующих случаю приветствий, но она, повинуясь инстинкту, отвергла все до одного.

– Вы выглядите не очень радостным, капитан-лейтенант Зай.

Он оглянулся через плечо, посмотрел на товарищей. Вернулся взглядом к ней.

– Я не привык к таким толпам, мэм, – сказал он.

Нара улыбнулась, услышав это обращение. Наверное, Зай не имел при себе соответствующего руководства, если назвал ее «мэм», а не «ваше превосходительство». «Каким образом эти флотские выигрывали войны, – думала Нара, – если они даже не знают, как себя вести на вечеринке с коктейлями?»

– Встаньте здесь, у колонны, – сказала она и подняла свой бокал к свету. – Когда спина прикрыта, ощущаешь себя в большей безопасности, как вы полагаете, капитан-лейтенант?

– У вас истинно военное мышление, сенатор, – ответил Зай и наконец улыбнулся в ответ.

Значит, о ее статусе он все-таки знал. А как насчет ее политических убеждений?

– Эти колонны прочнее, чем кажутся на первый взгляд, – сообщила Нара. – Каждая из них представляет собой цельный алмаз, выращенный в орбитальной углеродной камере.

Зай вздернул брови. Наверняка прикинул в уме массу. Изготовить крупный алмаз на орбите – это как раз было довольно просто. Опустить такой крупный объект вниз по гравитационному колодцу – вот что было подлинным подвигом инженерной мысли. Оксам снова приподняла бокал.

– Вы обратили внимание на то, капитан-лейтенант, что форма бокалов соответствует огранке колонн?

Зай взглянул на свой бокал.

– Нет, ваше превосходительство, не обратил.

Ага, теперь она уже «превосходительство». Офицер вспомнил об этикете. Означало ли это, что ей удалось расслабить его настолько, что он вспомнил о хороших манерах? Или он почувствовал ее превосходство?

– Но у меня напрашивается и другое сравнение, – продолжал он. – Я начал чувствовать себя бесцельно плавающим пузырьком. Спасибо за то, что предоставили мне спасительное убежище, сенатор.

Краешком глаза Оксам наблюдала за остальными офицерами, прежде сопровождавшими Зая. Взгляды, похлопывания по плечу – так они распространяли новость о бегстве героя. Теперь с него и Нары не спускал глаз старик в звании капитана. Может быть, собирался броситься на помощь и спасти молодого капитан-лейтенанта от Чокнутой Сенаторши?

Капитан Маркус Фенту Масруи, возвышенный, – сообщил Наре справочник. – Насколько известно, к политике отношения не имеет.

Нара выгнула брови. Не было людей, которые не имели никакого отношения к политике.

– Не уверена, что это убежище надежно, капитан-лейтенант, – проговорила Оксам и многозначительно посмотрела через плечо Зая. – Ваши друзья, похоже, недовольны.

Зай неохотно повернул голову, но тут же снова встретился взглядом с Нарой.

– Не уверен, мэм.

– Но вид у них явно расстроенный.

Капитан Масруи продолжал кружить неподалеку, не решаясь подойти к Заю.

– А вот в этом я уверен, – сказал Зай. – Насчет же того, друзья они мне или нет…

Он улыбнулся, но было видно, что это, скорее всего, не шутка.

– Успех приносит с собой немало ложной дружбы, – сказала Оксам. – По крайней мере, если судить по моему личному опыту, так бывает с успехом в политике.

– Не сомневаюсь, сенатор. И в каком-то смысле в моем успехе тоже есть доля политики.

Оксам прищурилась. О Лауренте Зае она знала очень мало, но, судя по материалам брифинга, полученным ею перед этой вечеринкой, он ни в коем случае не подходил под определение политизированного офицера. Он никогда не радовался переводу в командные структуры или в комиссию по снабжению, не получал военных стипендий. Он происходил из древнего рода блестящих флотских офицеров, но никогда не пользовался своей фамилией, чтобы избежать активных боевых действий. Все Заи были воинами – по крайней мере мужская половина рода.

Они поступали во флот, сражались за монарший престол и погибали. Затем они обретали свое, честно заработанное бессмертие и исчезали в «серых» анклавах Вады. «Чем, интересно, все эти Заи занимались потом?» – подумала Оксам. Наверное, рисовали страшные ваданские картинки, отправлялись в долгие паломничества и старательно изучали мертвые языки, чтобы читать древние саги о войнах в оригинале. Мрачная, бесконечная жизнь.

Однако сомнения Лаурента Зая представляли интерес. Вот он, здесь, его очень скоро ожидают почести от лица живого бога, а он переживает из-за того, что его возвышение приправлено политикой. Может быть, гадает, а стоило ли его награждать медалью только за то, что он, в отличие от многих, избежал гибели в плену.

– Думаю, награду Императора вы заслужили справедливо, капитан-лейтенант Зай, – сказала Оксам. – После всего, что вам довелось пережить…

– Никто понятия не имеет о том, что мне довелось пережить.

Оксам не договорила, умолкла. Слова Зая прозвучали грубовато, но сам он при этом не изменился в лице, остался спокоен. Он просто констатировал факт.

– Пусть это было страшно и больно, – продолжал Зай, – но одного лишь того, что кто-то пострадал за Императора, маловато для всего этого.

Он махнул рукой, обозначив этим жестом вечеринку, дворец и бессмертие разом.

Оксам кивнула. В каком-то смысле Лаурент Зай стал героем случайно. Его захватили в плен не по его собственной ошибке, и он угодил за решетку без всякой надежды на побег. В конце концов его спасли с применением превосходящих сил. С одной стороны, сам он не сделал ровным счетом ничего.

Но тем не менее само то, что человек пережил все, что происходило на Дханту, было событием из ряда вон выходящим. Остальные пленники, обнаруженные спасательным отрядом, были мертвы – даже те, кому был имплантирован симбиант. «Просто пострадал», – сказал Зай. Тут он сильно разбавил краски.

– Капитан-лейтенант, я вовсе не хотела сказать, будто могу понять, что вы пережили, – проговорила Оксам. – Вы заглянули в такие бездны, в которые вряд ли кто заглядывал. Но вы сделали это, служа Императору. И он должен как-то на это ответить. Определенные вещи должны быть… отмечены.

Зай грустно улыбнулся ей.

– А я так надеялся, что вы приметесь со мной спорить, сенатор. Но вы, видимо, не хотите показаться бестактной.

– Спорить? Потому что я – «розовая»? Ну что ж, бестактность так бестактность. Имперское присутствие на Дханту преступно. Местные жители страдают уже на протяжении жизни нескольких поколений, и я вовсе не удивляюсь тому, что наиболее экстремальные дханты стали вести себя бесчеловечно. Правда, это вовсе не оправдывает тех пыток, которыми они пользуются. Ничто не может этого оправдать. Но некоторые вещи не подвержены ни оправданию, ни объяснению, ни логике, ни обвинениям. Это вещи, которые проистекают из банальной борьбы за власть – из политики, если хотите, – но в конце концов погружаются в глубины человеческой души. Это нечто жуткое, чудовищное, вневременное.

Молодой офицер изумленно заморгал, а Нара сделала глоток шампанского и заговорила чуть медленнее и спокойнее.

– Военная оккупация редко кому-то приносит дивиденды. Но Империя вознаграждает, кого может. Вы выжили, Зай. Поэтому должны принять от Императора медаль, возвышение и командование звездолетом, которое вам, без сомнения, поручат. Это что-то да значит.

Зай, похоже, удивился – но не обиделся. Он едва заметно кивнул и чуть прищурился – будто что-то подсчитывал в уме из перечисленных сенатором благ. Может быть, мысленно посмеивался над ней?

Но нет, видимо, этот человек был напрочь лишен сарказма. Скорее всего, высказанные Оксам мысли были попросту новы для него. Всю свою жизнь он прожил среди самых «серых» из «серых». «Интересно, – думала Оксам, – а он хоть слышал о том, что эту оккупацию называли „освобождением Дханту“? Или слышал ли он хотя бы раз, чтобы кто-то высказывал сомнения в правоте Воскрешенного Императора?»

Зай задал вопрос, который подтвердил его неведение:

– Сенатор, а это правда, что вы отказались от возвышения?

– Правда. Именно так ведут себя секуляристы.

– А я слышал, что в конце концов они передумывают. Ведь всегда есть возможность задушевного разговора у смертного одра.

Оксам покачала головой. Поразительно, как упорно распространялась эта пропаганда. Еще один образчик того, насколько просто манипулировать истиной, и того, как «серые» страшатся Клятвы Смерти.

– Эту историю любит рассказывать Политический Аппарат, – сказала она. – Однако из почти пятисот сенаторов-секуляристов, избранных за последнее тысячелетие, только семнадцать в конце концов приняли возвышение.

– Семнадцать нарушили клятву? – спросил Зай.

Оксам победно кивнула, но тут же поняла, что сказанное ею не впечатлило Зая. Ему показалось, что этот ничтожный процент слишком высок. Для «серого» Лаурента Зая клятва была клятвой.

Ну и черт с ним.

– Что касается вашего вопроса, – сказала Оксам, – то ответ таков: да, я умру.

Зай протянул руку и легко коснулся ее запястья.

– За что? – спросил он с искренней заботой. – За политику?

– Нет. За прогресс.

Он недоверчиво покачал головой.

Нара Оксам мысленно вздохнула. Она обсуждала эту тему во время встреч на улицах, в общественных заведениях, в зале заседаний Вастхолдского парламента, в прямом эфире масс-медиа, с планетарными аудиториями. Она сочиняла лозунги, речи и эссе по этому вопросу. А теперь перед ней стоял Лаурент Зай, человек, который наверняка ни разу в жизни не принимал участия ни в каких политических дебатах. В определенном смысле это было слишком просто.

Но он задал вопрос.

– Вы слышали о геоцентрической теории, капитан-лейтенант?

– Нет, ваше превосходительство.

– На древней Земле, за несколько столетий до начала полетов в космос, многие верили, что солнце обращается вокруг планеты.

– Видимо, они полагали, что древняя Земля очень массивна, – высказался Зай.

– В каком-то роде – да. Они думали, что вся вселенная крутится вокруг их планеты. Причем – обратите внимание – обращается за сутки. У тех людей были большие проблемы с масштабом времени.

– Действительно.

– Долгое время накапливались данные, противоречащие геоцентрической теории. Были созданы новые модели, с солнцем в центре – более логичные и элегантные.

– Я так и думал. Даже не могу себе представить, как бы выглядело математическое обоснование планетоцентрической теории.

– Оно было ужасающе сложным и извращенным. Когда смотришь на эту теорию теперь, то со всей очевидностью понимаешь, как это глупо и старомодно – придерживаться древних предрассудков. Но когда возникла гелиоцентрическая теория – такая элегантная и ясная, – случилось нечто странное.

Зай ждал. Он, похоже, забыл о своем шампанском.

– Почти никто не поверил в нее, – сказала Нара. – О новой теории какое-то время подискутировали, у нее появилось некоторое количество приверженцев, но потом ее почти совсем отвергли.

Зай сдвинул брови.

– Но, видимо, впоследствии люди осознали свою ошибку. Иначе мы бы с вами не стояли здесь, в двух тысячах световых лет от Земли.

Оксам покачала головой.

– Они не осознали. По-настоящему поменяли мнение очень немногие. Те ученые, что были взращены на старой теории, упорно цеплялись за нее.

– Но как же тогда…

– Они умерли, капитан-лейтенант.

Нара Оксам допила шампанское. Древние споры все еще трогали ее, от волнения даже пересохло во рту.

– Вернее, они принесли в дар потомкам свою смерть, – сказала она. – Они оставили планету своим детям. Только тогда появились новые идеи, новая картина мира. Но только через смерть.

Зай покачал головой.

– Но наверняка они все равно когда-нибудь догадались бы…

– Если бы старики жили вечно? Если бы они обладали всем богатством, управляли бы армиями, не терпели несогласия? Мы бы до сих пор жили там, на одинокой окраине Ориона, и считали бы себя центром вселенной…

– Но те старики, которые ошибались, умерли, – закончила она.

Зай медленно кивнул.

– Я от многих слышал, что вы, «розовые», поборники смерти. Но считал, что это преувеличение.

– Это не преувеличение. Смерть – это главное условие эволюции. Смерть – это изменение. Смерть – это прогресс. А бессмертие – это идея, убийственная для цивилизации.

Зай улыбнулся и обвел взглядом холл, пытаясь впитать роскошь дворца.

– Пока мы не похожи на умершую цивилизацию.

– Семнадцать столетий назад Восемьдесят Планет обладали наиболее развитой техникой на этом витке галактической спирали, – сказала Нара Оксам. – А теперь полюбуйтесь… Риксы, тунгаи, фастуны – все они превзошли нас.

Зай вытаращил глаза. Об этом редко говорили вслух даже секуляристы. Но Лаурент Зай, человек военный, должен был знать, что это правда. Каждая очередная война становилась все более и более тяжелой, враги действительно опережали Империю Воскрешенных.

– Но семнадцать веков назад, – возразил Зай, – мы не были Империей. Мы были россыпью планет, как риксы, но только между планетами расстояния были больше. Никакой стабильности, никакой внутренней конкуренции. Теперь мы сильнее, даже при наших технических… недоработках. К тому же мы владеем единственной технологией, которой стоит владеть. Мы способны победить смерть.

– «Древнего Врага», – процитировала Оксам. Так называли смерть в Политическом Аппарате.

Древним врагом, против которого дерзнул выступить Воскрешенный Император. Выступил, победил и воскрес.

– Да. Мы победили смерть, но живущие продолжают прогрессировать, – продолжал Зай. – У нас есть Сенат, есть свободные рынки.

Нара Оксам печально улыбнулась.

– Но мы задыхаемся от тяжести мертвецов. Медленно, но верно они с каждым годом все больше богатеют, обретают все большую власть и все сильнее владеют умами живых.

– Такими умами, как мой, например? – спросил Зай.

Оксам пожала плечами.

– Я не претендую на знание вашего ума, капитан-лейтенант. Невзирая на все, что болтают о моих способностях.

– Вы считаете, что Империя уже мертва? – спросил он.

– Нет. Еще нет. Но перемены придут, а когда они придут, Империя лопнет, как тетива, которую тянут слишком много трупов.

Лаурент Зай от изумления раскрыл рот. Созданный сенатором образ ошеломил его. В конце концов, ей все-таки удалось шокировать этого человека. Нара помнила о том, как впервые произнесла подобную речь на Вастхолде. Аудитория восстала, эмпатически отторгла ее слова, и ее горло наполнилось желчью. Но она увидела, как новые мысли нахлынули и заполнили те пространства, где прежде обитал ужас. Образ получился достаточно ярким для того, чтобы вызвать брожение умов.

– Так вы хотите, чтобы мы вернулись к смерти? – спросил Зай. – Две сотни лет естественной жизни, а потом… ничего?

– Не обязательно, – покачала головой Оксам. – Просто мы хотим ограничить власть мертвых. Пусть занимаются живописью, скульптурой, пусть совершают паломничества по Восьмидесяти Планетам, но пусть не правят нами.

– Чтобы… не было Императора?

Она кивнула. Даже при том, что теперь она обладала новообретенным сенаторским иммунитетом, произнести эти изменнические речи вслух здесь, во дворце Императора, ей было трудно. Даже те, кто родились на секуляристских планетах, не были свободны от насаждавшейся повсюду культуры «серых». Старые сказки, детские стишки – все они повествовали о Древнем Враге и о том человеке, который его победил.

Лаурент Зай немного помолчал. Мимо проходил официант, и он взял с подноса еще два бокала с шампанским, подал один Наре Оксам, они выпили. Некоторые из «свиты» Зая держались поблизости, но не решались бестактно вмешаться в его разговор с «розовой» сенаторшей.

Нара Оксам исподволь разглядывала своего собеседника. Парадная флотская форма – эта координированная орда микроскопических машинок, безусловно, символизировала собой главный аспект имперского могущества: множество частиц, насильно сбитых воедино. Но как во многом из области имперской эстетики, в этом соединении мириадов крошечных элементов была неоспоримая элегантность. Сам же Зай не был приземист, как большинство выходцев с планет с высокой силой притяжения. Он был высок и немного худ. Особенно Наре понравился изгиб его спины.

– Позвольте задать вам вопрос, – проговорила Нара, дабы отвлечься от собственных мыслей.

– Конечно.

– Вы находите мои речи изменническими?

– По определению – нет. Вы сенатор. Вы неприкосновенны.

– Но если отбросить неприкосновенность?

Зай нахмурился.

– Если бы вы не были сенатором, то тогда, по определению, получилось бы, что вы только что совершили государственную измену.

– Только по определению?

Зай кивнул.

– Да, сенатор. Но, вероятно, не по духу. В конце концов, вас заботит благо Империи, в каком бы виде вы ни воображали ее будущее.

Оксам улыбнулась. На протяжении всего разговора она думала о Зае как о человеке неутонченном. Он ведь никогда не был знаком ни с кем из «розовых». Может быть, так оно и было, но со многими ли из закоренелых «серых» она сама разговаривала честно, открыто? Пожалуй, ее суждение о нем было тоже по-своему неутонченным.

Зай заметил выражение ее лица и вопросительно вздернул брови.

– Я просто подумала: ведь могут произойти изменения в сознании, – проговорила она.

– Так, чтобы смерть не руководила процессом изменений? – уточнил Зай.

Она кивнула.

Он глубоко вздохнул и отвел взгляд. На миг она решила, что он прибег к синестезии. Но затем искорка интуиции подсказала Оксам, что этот человек намного глубже, чем кажется на первый взгляд.

– А может быть, – сказал Лаурент Зай, – я уже мертв.

Что-то произошло с Нарой. Она ощутила невероятный прилив эмпатии, словно антиэмпатический препарат вдруг потерял свое действие: в самых глубинах души этого человека таился страх, какая-то рана, открывшаяся из-за того, что он заглянул в бездны Зла. Это ощущение было похоже на шквальный порыв ледяного полярного ветра, на древний страх, вдруг проявившийся на физическом уровне. Агония, безнадежность. И вдруг Нара возненавидела Императора за то, что он нацепил на этого человека медаль.

Его наградили, а надо было бы исцелить.

– Многое ли вы успели повидать на Родине, Лаурент? – негромко спросила Нара.

Он пожал плечами.

– Столицу. Этот дворец. Скоро увижу Императора, собственной персоной. Это больше, чем воскрешенным обычно доводится увидеть за столетия паломничества.

– А вы хотели бы увидеть Южный Полюс?

Зай откровенно удивился.

– Не знал, что он населен.

– Не слишком. Несколько поместий – а в остальном на полюсах безлюдные, мертвые пустыни. Но я, как вам известно, поборница смерти. И мой новый дом на полюсе окружен роскошной пустошью. Там я намереваюсь прятаться от давления столицы.

Зай кивнул. Он должен был знать о ее состоянии. «Чокнутая Сенаторша» – так ее называли «серые». Женщина, которую сводили с ума толпы и большие города, но которая сделала политику своей профессией.

Зай сглотнул подступивший к горлу ком и ответил:

– Мне бы хотелось на это взглянуть, сенатор.

– Если так, поезжайте завтра туда со мной, капитан-лейтенант.

Он поднял бокал.

– За роскошную пустошь.

– Воистину серая местность, – с улыбкой отозвалась она.