Первая работа Кузнецова Юлия

Глава 6

Изумрудный город

На следующий день первым уроком была литература.

Новый день – новый свитер. Бордовый. Правила у Натальи Евгеньевны нерушимые. Она без конца поглядывала на себя в зеркало, висящее у двери, и поправляла высокий ворот водолазки. Рассказывала нам о бесприданнице, а думала о том, как замечательно она сама выглядит. В волосах у нее блестели две темно-красные детские заколки – под цвет свитера. Эти заколочки вызывали жалость. Я все глядела на них и обещала себе не становиться учительницей, помешанной на одежде.

Настроение у меня было отличное. Я даже вернулась за парту к Ромке. Он обрадовался и решился на шутку:

– Соскучилась?

– Да, но не по тебе, – отрезала я. – Просто на Грибоедова приятнее смотреть, чем на Карамзина.

Я указала на портреты классиков над доской.

– Ну конечно, – не поверил Ромка.

– Наглость – второе счастье? – поинтересовалась я. – Или сам соскучился?

– Я? Да!

Он прямо разъехался в улыбке. На Ромку это было не похоже… Он из породы стеснительных ботаников. Я прищурилась, подумала полсекунды и догадалась:

– Пять по алгебре?

– Она сказала, что я гений! – возликовал Ромка, но тут же примирительно добавил: – У тебя четыре.

– А могло быть пять, – подколола я его, хотя про себя обрадовалась.

– Она бы все равно не поверила…

– Не поверила бы, что я гений? Ты зазвездился… Короче, ты мне должен балл, приятель. Поэтому давай меняться.

Я сяду к окну.

– Ну Маш… – заныл Ромка, сразу перестав улыбаться. – Я всю жизнь у окна сидел… Меня за Сашкиной спиной незаметно.

– Чего вам, гениям, бояться! Давай, давай… Мне с твоего места еще лучше Грибоедова будет видно.

– Ты как моя двоюродная сестра, – проворчал Ромка, перекладывая пенал и учебники на мое место. – Всегда добиваешься, чего хочешь. Все вы, Маши, одинаковые.

На самом деле я менялась местами не из-за Грибоедова.

С Ромкиного места был виден дом-башня, в котором жила мамина клиентка со своей дочкой.

Дом оказался темно-зеленым, как дворец Гудвина в сказке Волкова. Не хватало изумрудов на башенках и Дина Гиора с длинной бородой. Зато был высокий, тоже зеленый, з абор, а также домик, где сидела охрана, и шлагбаум.

Зря я вынудила Ромку пересесть… Чем больше я смотрена на «Изумрудный город», тем больше меня охватывала паника.

Там было целых два охранника! Мне следовало предъявить паспорт им обоим. «Должно быть, особенные люди живут в таком доме, – мучительно размышляла я. – Зачем им нужна школьница вроде меня? Я не соответствую их уровню!»

Я покосилась на свои кроссовки. Не забыть бы их протереть.

После уроков я купила в автомате шоколадную вафлю и сок.

Сок выпила, а вафлю завернула обратно в бумажку и сунула в карман. Не смогла от волнения проглотить ни кусочка.

Длиннобородый охранник в домике все-таки походил на Дина Гиора, но меня не смешило это сходство. Я глядела на огромные золотые часы на руке охранника. Казалось, они кричали: «Здесь хорошо платят только профессионалам!

Гоните отсюда эту самозванку! Она ненастоящий учитель!»

– Проходите, – улыбнулся мне охранник, переписав чуть ли не все данные из моего паспорта. Верхний ряд зубов был у него золотым, как и часы.

Я направилась к подъезду, вспоминая номер квартиры, который нужно будет назвать второму охраннику, а также имя девочки (Дана!) и ее няни (Роза!), которая меня встретит.

Почему-то вспомнился давнишний урок. Мне было семь лет, и я только пришла к Беатрис учить испанский. Мы занимались до начала декабря (потом она уезжала на родину, праздновать Navidad). Последний урок Беатрис посвятила Рождеству. Она объяснила, как по-испански «елка» и «шарики», а потом предложила сделать маску Pap Noel из папье-маше. Мы принялись за дело, а Беатрис бродила между рядами, комментировала: «As… as… Muy bien, Maria!»

Я налепляла бумагу на заготовку слой за слоем, и с каждым шлепком маска приобретала форму, в которой проглядывал веселый Pap Noel. Помню, как меня поразило это: слой, еще слой… А потом – раз! И получилась веселая ухмылка.

Так и сейчас – только получалось совсем не весело.

Паника набегала слоями, волнами, каждая из которых заставляла меня волноваться все больше и больше. Я с трудом потянула на себя блестящую ручку двери.

Подъезд у них был – как в музее или в театре. Огромный, со стрельчатыми окнами, с натертым до блеска полом, красно-зеленым ковром и даже с цветами в горшках. Охранник, высокий, худощавый, внимательно оглядел меня. Пока я торопливо рылась в рюкзаке в поисках паспорта, который он попросил предъявить, из кармана куртки вывалилась вафля.

– Вы можете воспользоваться урной вон за той пальмой, – церемонно сказал охранник.

«Какая же я неумеха», – расстроилась я.

– А теперь прошу, – сказал он, когда наконец я показала ему паспорт, – ваш лифт – справа. Вам на пятнадцатый этаж.

В лифте я обнаружила, что забыла протереть кроссовки. Я порылась в карманах, нашла салфетку, склонилась и принялась счищать грязь с мысков.

Внезапно дверь лифта распахнулась. Я задрала голову и увидела блондинку в черной норковой шубе, прижимающую к себе ши-тцу в норковом чехольчике такого же окраса, как шуба хозяйки. Челка собаки была собрана в умильный хвостик. Женщина недоуменно осмотрела меня и спросила:

– Наверх?

– Не знаю, – растерялась я.

Откуда же мне знать, куда она хочет ехать?

– Не волнуйся, мой миленький, все в порядке, – ласково протянула блондинка и вошла в лифт, покачивая бедрами, как манекенщица.

Я выпрямилась, не зная, куда деть грязную салфетку, и тут до меня дошло, о чем спрашивала блондинка. Моим щекам стало горячо-горячо. Теперь эта тетенька считает, что я тупица! Сейчас увидит, к кому я еду, и расскажет потом маме Даны, как глупа их новая учительница. И почему она назвала меня «моим миленьким»?!

– Только один укольчик, – ворковала тем временем блондинка. – В холодное время обязательно нужно принимать витаминчики…

«Так она с собакой говорила, – сообразила я, – а меня даже не замечала!»

Захотелось сбежать. Промчаться мимо охранника, точнее, мимо двух охранников в своих недостаточно-чистых-кроссовках, вылететь, отдышаться, запихать в рот вафлю и проглотить не жуя!

Но если я доеду до пятнадцатого этажа, а потом спущусь обратно вместе с хозяйкой ши-тцу, то последняя решит, что я не тупица, а настоящая сумасшедшая. Сдаст меня охранникам. Сразу двум.

Тогда мму подведу. Она же обещала своей клиентке, что я приду. И деньги… И Барселона.

Лифт мягко затормозил и остановился. Двери разъехались.

– Всего хорошего! – выдавила я, выходя из лифта.

Ши-тцу тихо тявкнула, но хозяйка никак не отреагировала: все гладила любимицу по спине и что-то приговаривала.

Двери лифта закрылись, и мы остались втроем: темно-синяя дверь с золотыми завитками цифр, я и алоэ в горшке под дверью. Горшок был ядовито-оранжевого цвета, а огромное алоэ так растопырило свои узкие длинные листья, что напоминало злобного ежа. Еще один охранник, третий.

– Ха-ха, – сказало мне алоэ, – посмотрите на нее.

Преподавать собралась. Сама еще ничего не знает, а уже лезет.

– Я уже взрослая, – сквозь зубы произнесла я.

– О да, – усмехнулось алоэ, – конечно. Claro que s.

Глава 7

Роза Васильевна

Дверь в квартиру была приоткрыта. Я постучала, на всякий случай. В прихожей горел свет. Я потопталась на коврике, не решаясь шагнуть на светлый, без единого пятнышка пол. Никакой обуви у них в прихожей не было, а стоял высоченный, до потолка, шкаф с зеркальной дверью, в котором отражалась я – в светло-зеленой куртке, с кое-как повязанным синим шарфом, взлохмаченная. Из прихожей вели три двери. Одна, в ванную комнату, была приоткрыта. Две другие – захлопнуты.

– Добрый день! – поздоровалась я со своим отражение м, потому что больше никого поблизости не было.

– О! – послышался деловитый женский голос из-за закрытой двери. – Дана…

Дальше я не разобрала. Дверь распахнулась, и в прихожую вышла низенькая светловолосая женщина в черных обтягивающих штанах и светло-голубой кофточке. Кофточка морщинилась на животе и на локтях. Женщина была чуть старше моей мамы, но младше бабушки, фигурой напоминала Карлсона, а прической – фрекен Бок. Она что-то пожевала, прищурилась и напряженно-вежливо улыбнулась.

– Ты заблудилась? – ласково спросила она, а в комнату крикнула: – Дана, не выключай, это не учительница!

– Я учительница, – сдавленно проговорила я.

Брови женщины, выщипанные в тонкую ниточку и прокрашенные ярко-коричневым карандашом, поползли наверх; губы, подкрашенные перламутрово-розовой помадой, сложились в грустный смайлик.

– Вы Роза? – с усилием спросила я.

– Роза Васильевна, – поправила она меня, – а вы – Мария… Как вас по батюшке?

– Просто Маша, – твердо сказала я, и от этого сомнение во взгляде Даниной няни усилилось. Сама Дана так и не появлялась.

– Мне тут разуться? – спросила я, стараясь, чтобы мой голос звучал уверенно и по-взрослому.

– Только на пол-то не заступайте, – произнесла Роза Васильевна, – только помыла его, вот что.

– Конечно, – кивнула я.

Но устоять на одной ноге не получилось. Я опустила на полсекунды кроссовку на пол и вздрогнула: остался неожиданно огромный грязный след.

– Извините…

– Ничего, ничего, – нарочито бодро сказала Роза Васильевна, толкая дверь в ванную и извлекая оттуда швабру.

Я отвернулась и заметила на круглом стеклянном столике у стены пятьсот рублей. Неужели они для меня? Я повернула голову и столкнулась взглядом с Розой Васильевной.

– Ну, вы сначала позанимайтесь, – сказала она с подозрением.

Как будто я могу схватить деньги и убежать! За кого она меня принимает? К горлу подкатила тошнота, как в последний Новый год, когда мама заставила меня съесть кусок вареного говяжьего языка, который я ненавижу. Я и не ожидала, что няня девочки окажется такой противной. Бедная Дана!

Наконец я сняла кроссовки. Роза Васильевна забрала у меня куртку, распахнула двери шкафа и уставилась на шубы, которые занимали там все пространство, словно не решаясь их подвинуть. «Да бросьте мою куртку на пол, рядом с ковриком, мне все равно!» – захотелось крикнуть мне. Но она все-таки нашла сбоку крючок, сняла с него сумку из крокодиловой кожи, поставила ее на полку под шубами и повесила мою куртку.

– А вы проходите, проходите, Марья, в ту комнату проходите!

От Розы Васильевны слабо пахло фруктовой жвачкой и сигаретами.

Паркет в комнате блестел, как каток на задворках торгового центра, где работает моя мама. Я поскользнулась и схватилась за дверной косяк, чтобы не упасть. Выдохнула, обвела взглядом огромную комнату: два черных кожаных дивана, между которыми в гигантском горшке росло лимонное дерево, увешанное плодами, и плоский телевизор во всю стену, как экран кинотеатра.

Сразу вспомнился учебный сериал Extra, который нам показывала Беатрис, и его герой, незадачливый американец Сэм, говоривший испанкам: «Я живу в музее». Девушки, хохоча, поправляли его: «Он хочет сказать, что работает в музее». А потом выяснилось, что Сэм и правда живет в доме, похожем на музей, потому что очень богат.

На экране телевизора застыли двое: черноволосый дядька и тетенька в полупрозрачном розовом халатике. Они напряженно смотрели друг на друга. «То ли он ее поцелует, то ли она ему пощечину даст», – подумала я.

На диване перед телевизором сидела девочка лет шести, крепкая, щекастая, вся какая-то насупленная, с туго заплетенными косичками, в короткой клетчатой юбке и фиолетовой кофточке с Минни Маус. Девочка упиралась обеими руками в спинку дивана, словно собираясь спрыгнуть, но при этом не отрывала взгляда от экрана и улыбалась. Ее хмурая улыбка напомнила мне Гусю. Он так всегда гримасничает, когда знает, что его сейчас отругают за шалость.

– Дана Андревна! – строго сказала Роза Васильевна. – К вам педагог пожаловал!

Мне показалось, «педагог» она произнесла с насмешкой.

– Будьте любезны, оторвите ваше королевское величество от дивана и шагом марш в вашу комнату заниматься! – продолжила Роза Васильевна, и Дана, по-прежнему не глядя на меня, заканючила:

– Ну Ро-о-о-зочка, ты обещала, что в этой серии она ему скажет, что у них ребе-е-енок будет…

Я вытаращила глаза. Мама до сих пор выразительно поглядывает на меня, когда в сериалах речь заходит о подобных вещах.

– Всё, егоза, шуруй учиться, – велела Роза Васильевна, погладила Дану по голове и ловко выхватила пульт у нее из рук.

Экран погас.

Дана бросила на меня быстрый взгляд и снова повернулась к няне.

– Ты обещала сере-ежки новые показать! Которые тебе Саша купи-и-ил!

Она ныла, улыбаясь, словно знала, что выглядит глупо.

Так взрослый изображал бы ноющего ребенка.

– Вот научишься по-испанскому говорить, покажу, – твердо сказала Роза Васильевна.

Я не решилась ее поправить.

– А это долго? По-испанскому учиться? – спросила Дана, перестав улыбаться и уставившись на меня исподлобья.

– Учиться говорить на испанском? – улыбнулась я ей. – Кто как учится. Я вот уже восемь лет занимаюсь.

Последнюю фразу я произнесла специально для Розы Васильевны. Но та подошла к лимонному дереву и сняла с него засохший листик, а потом провела пальцем по бортику горшка, проверяя, нет ли пыли.

– Я не об этом, – раздраженно сказала мне Дана, потом покосилась на няню и добавила спокойнее: – Сегодня нам долго заниматься?

– Не очень, – сдалась я, – все-таки первое занятие.

– Час, – сказала Роза Васильевна.

Повисла пауза.

– Меня, кстати, зовут Маша, – начала я.

Но Дана, не дослушав, развернулась и бросилась в соседнюю комнату.

Глава 8

Первый урок

На двери Даниной комнаты висел рисунок – кривоватая корона, раскрашенная желтым фломастером, с ярко-красными бубенчиками из пластилина.

Короны были везде: на обоях, на занавесках, на шкафчиках. Зеркало у туалетного столика было в форме короны, а стул напоминал маленький трон. Нетрудно было догадаться, что здесь живет маленькая принцесса, которая привыкла всеми командовать.

Сама Дана стояла посреди комнаты и, скрестив руки на груди, мрачно глядела на меня. «Что с ней делать?» – запаниковала я.

– Красивая комната…

Дана молчала. За ее спиной тянулся целый ряд фарфоровых кукол, восседающих на комоде. Разодетые в разноцветные клетчатые платья, с пелеринками, в шляпках, в золотых и серебряных туфельках, они таращились на меня с недоумеием и раздражением. Раздражение было взаимным: я с детства терпеть не могу кукол.

– Какая большая коллекция… – протянула я.

– Только что заметила? – съязвила Дана.

– У меня близорукость, – призналась я зачем-то.

Дана шагнула назад.

– Это заразно? – спросила она.

– Нет, – фыркнула я. – Близорукие люди плохо видят те предметы, которые находятся….

Я оборвала себя на полуслове. Стоило мне засмеяться, как Дана отбежала к самому окну и насупилась еще больше.

– Разве ты никогда не видела людей в очках? – спросила я ее.

– Ты не в очках! – крикнула она.

– У меня линзы. Но ты видела тех, кто носит очки. Как думаешь, зачем они им?

– Для красоты, – буркнула Дана и добавила: – Я не хочу с тобой заниматься.

Я перестала улыбаться. В груди стукнуло одним сильным ударом. Бах.

– Почему? – тихо спросила я.

– Ты смеешься надо мной.

– Не над тобой, что ты!

– Ты считаешь меня глупой.

– Нет, конечно! – воскликнула я. – Ты очень умная девочка.

– Да? – вскинула голову Дана. – А доказательства?

Я опешила. Мама сказала, ей шесть. Нашему Гусе семь, он уже в первом классе, но он не знает слова «доказательство».

– Ну… – протянула я.

– Вот именно! – удовлетворенно сказала Дана. – Не знаешь, а врешь.

Она взяла свой стул-трон, подтащила его к столику у окна и уселась. Этот столик очень выбивался из интерьера: черный, с нарисованными ягодками и листиками рябины, под хохлому. Он напоминал те столики, за которыми мы рисовали и лепили из пластилина в детском саду. Похоже, его срочно купили для занятий. Рядом со столиком стоял единственный стул. Я подошла к нему, села. Мои колени возвышались над столом. Дана взирала на меня с высоты своего трона.

– Давай только быстрее, – поморщилась она. – Хочу успеть на «Кольцо любви».

– Испанский нельзя выучить быстро, – ответила я, доставая из рюкзака изображения животных с испанскими подписями, которые, как я чувствовала, нам все равно не понадобятся.

– Почему? – быстро спросила Дана. – Потому что ты сама его плохо знаешь?

– Я его отлично знаю! Просто любой язык надо учить постепенно. Постоянно повторяя. Тренируясь говорить, слушать и понимать.

– У-у-у, – с разочарованием протянула Дана. – Скукота.

– Слушай, а тебе зачем язык? – поинтересовалась я.

– Вот этот? – спросила Дана и высунула кончик розового языка.

– Нет, я про испанский. Какая у тебя мотивация? – строго спросила я, надеясь приструнить ее взрослым словом.

– Мо-ти-ва-ци-я, – по слогам повторила Дана.

Похоже, она любит длинные слова. Я представила, как она вечером спросит няню: «А какая у тебя мотивация?» – и ехидно улыбнулась.

– Язык надо учить зачем-то, – продолжила я, – с какой-то целью.

– Мама хочет, чтобы я мороженое в кафе могла сама заказать, – заявила Дана.

– Отлично. Еще? – подбодрила я ее.

– Еще… М-м-м… Все.

– Разве? – удивилась я и решила рассказать Дане, что на испанском можно общаться с друзьями за границей, смотреть фильмы и мультики, книги читать, в конце концов.

Но поскольку Дана была человеком, которому требовались «до-ка-за-тель-ства», я решила продемонстрировать преимущество знания испанского на простом примере:

– Чтобы заказать мороженое себе и маме в кафе, достаточно выучить всего одну фразу: Dos helados, por favor!

– Dos helados, por favor, – пробормотала Дана и, посветлев, вскочила со стула. – Все! Мы выучили испанский!

– Как? – растерялась я. – Подожди… Ты куда?

Но она уже схватила за спинку свой трон и потащила его к туалетному столику, не обращая внимания на мои замечания и картинки, которые моя мама ночью вырезала из старых детских журналов и наклеивала на куски картона.

Глава 9

Салон красоты

Дана уселась перед зеркалом и откинула за спину косички.

Я поднялась со стула, подошла к ней.

– Слушай…

– Пожалуйста, подстригите мне сантиметра два… И покрасьте. М-м-м… В пепельный блонд.

– Что? – опешила я.

– А-а, вы мастер маникюра… – протянула Дана, глядя на меня через зеркало. – Простите… Я вас не узнала…

Уезжала на Бали на месяц. Как все изменилось.

Она говорила низким грудным голосом, растягивая слова и гримасничая.

– Прошу вас, – продолжила Дана и, растопырив пальчики, опустила ладошку на столик.

– Дана, – строго сказала я, – ты должна сейчас встать.

И сесть обратно за стол, чтобы заниматься.

– И что мы будем делать?

– Учить названия животных.

– Скукота…

– Дана, встань, пожалуйста!

– У меня потерялась мо-ти-ва-ци-я. Я уже везде посмотрела – и в сумочке, и в шкафу. Нет ее.

– Хватит кривляться, слышишь меня?

– А вы мне сделаете коррекцию бровей?