Первая работа Кузнецова Юлия
Они стояли с Ольгой Сергеевной друг напротив друга и сверлили одна другую глазами. Профессор Коваленко стоял между ними, как рефери на боксерском ринге, только, в отличие от рефери, вид у него был несчастный. Катушка и вовсе забилась в угол между подоконником и тумбочкой с книгами. А я… Честно сказать, я наслаждалась зрелищем. Не учителя, а герои шекспировской пьесы «Много шума из ничего».
– Хотите, я с вами останусь наблюдателем? – предложил грустный рефери пожилой учительнице.
– Хочу, – внезапно успокоившись, сказала она.
– Ольга Сергеевна… – мягко произнес профессор Коваленко. Наша англичанка, фыркнув, удалилась.
– Видала? – прошептала я Тане, когда учителя отошли от нас. – Она ревновала!
– Кто? – спросила Таня, но, когда я попыталась объяснить, замахала руками: мол, хватит, а то нам опять достанется.
А я долго не могла успокоиться. Смешное вышло происшествие! Эту горбатую Клавдию Семеновну профессор Коваленко явно никогда не позовет на кофе. Никогда не посмотрит на нее так же лучисто, как на Ольгу Сергеевну. Вот она и злится!
«Учить людей – это как учиться самому исполнять песни, – пришло мне в голову. – Бывает, что слышишь какую – то незнакомую песню на неизвестном языке, и она внушает тебе иногда восторг, а иногда и отвращение. А потом ты прослушиваешь эту песню десятки раз, выучиваешь наизусть, подбираешь на гитаре или на приложении к айфону и исполняешь сам. И тогда понимаешь, что в твоих силах вызвать восторг или отвращение у слушателей. Учителем может быть каждый. Стоит только захотеть».
Я записала эти мысли туда, где должно было быть эссе.
Правда, вышло не так витиевато и красиво, как по-русски, но общую мысль я передала. Может, я даже возьму первое место – за оригинальность.
Наконец олимпиада закончилась. В холле я стащила с ботинок бахилы и швырнула их в мусорное ведро. Ужасно хотелось есть. Перед глазами так и стояла огромная тарелка гречки. Даже запах капусты перестал казаться неприятным. Еще не терпелось вставить в уши наушники и послушать las cancines infantiles, детские песенки.
Я раскрыла рот, чтобы попрощаться с Ольгой Сергеевной и девочками, которые оживленно обсуждали задания, но Таня перебила меня:
– А ты десятое сделала? Там, где надо было подобрать форму глагола. Не помню, как называется.
– Presen Perfec Continuous! – процедила Ольга Сергеевна и с укоризной добавила: – Тема десятого класса, Танечка!
Как можно?
– Я все правильно написала! – с готовностью заявила вторая одиннадцатиклассница.
Танины бледные щеки порозовели так быстро, словно кто-то провел по ним спонжем с румянами.
– Ну и что, что тема десятого класса, – пожала плечами я. – Вот я в десятом, мы это еще не проходили, так что я тоже…
– Что – тоже? – замерла Ольга Сергеевна.
– Ну… пропустила, – неуверенно пояснила я.
– Как «не проходили»?! – ахнула Ольга Сергеевна. – Я же вам на прошлом уроке объяснила Presen Perfect Continuous! Я знала, что это будет на олимпиаде!
От ее взгляда у меня по спине пополз холодок. Медленный такой, противный… Мое бахвальство куда-то испарилось.
Вспомнилась Дана, с которой я твердила местоимения и которая не могла их запомнить. Неужели мы правда проходили эту тему?
Я раскрыла сумку в поисках тетрадки. Последняя тема?
Сейчас я докажу вам, Ольга Сергеевна, что такой темы не было!
– У тебя с собой записи с урока? – жадно спросила Таня. – Дашь мне глянуть?
Все еще мучимая страхом перед Ольгой Сергеевной, который так и чувствовался в ее резких нервных движениях, она практически выхватила тетрадь у меня из рук.
– Ой! Тут мыши какие-то.
Все трое уставились на мою тетрадь, где прямо посреди страницы расположилось, самодовольно улыбаясь, семейство Ратон.
– Маша, а записи где? – оторопела Ольга Сергеевна.
Я потянула тетрадку на себя. Танина подружка ехидно хихикнула. А мыши улыбались. Они тоже находили происходящее забавным.
– Не помню… – пролепетала я, наконец захлопнув злополучную тетрадку.
Меня охватил не страх, а стыд.
– Мне пора, – отступая, тихо сказала я, – меня мама ждет. С капустой. То есть с гречкой. До свидания!
Думать о том, что я подвела Ольгу Сергеевну, было неприятно.
Вспоминалось отчаяние от первых бесполезных уроков с Даной.
Я воткнула в уши наушники, и детские песенки заглушили муки совести.
«Debajo un botn, on, on», – запел детский голос. Только прослушав песенку в третий раз, я сообразила: речь идет о мышах. Такое не могло не понравиться Дане.
Глава 24
Здоровье школьника
Утром мама поставила передо мной тарелку с омлетом и несмело сказала:
– Есть такой журнал… «Здоровье школьника».
«Начинается», – подумала я и вытащила из уха наушник. Песенку о мышах я слушала уже в двадцатый, если не в двадцать пятый раз. Меня беспокоило одно слово, botn.
Я не знала, что это, и боялась, что Дана спросит. Мой бумажный словарь остался на даче (Беатрис задает нам читать книги на испанском только на каникулах), а интернет буксовал. Единственный способ перевести песню – спросить сегодня у самой Беатрис, что такое botn.
– Ты же говоришь, что в журналах одна реклама и ничего полезного, – заметила я, решив на всякий случай перейти в наступление.
– Я – нет, но Людмила Сергеевна… Ты помнишь Людмилу Сергеевну? – проверила мама.
Я хмыкнула и принялась за завтрак. Странно, что мама назвала свою подружку по имени-отчеству. У них между собой принято растягивать слова и дурацки хихикать, даже когда они созваниваются по телефону.
– Ане-ек, – гудит тетя Люся.
– Люсе-ек!
Люся продает в торговом центре колготки. Хотя по профессии она не продавец, а учительница русского языка и литературы. Приехала издалека и не смогла в Москве устроиться в школу.
– Женщина-а! – тянет Люся громко. – Купить-те ка-алготки пжалста-а-а!
Мама считает, что в Люсе скрыта великая актриса, на что папа возражает, что Люся заигралась. Образ (если это образ) крепко-накрепко соединился с ней, как скорлупа с грецким орехом, и ее просто так, без щипцов, не скинешь.
В общем, папа не любит тетю Люсю, а мне было все равно – до сегодняшнего дня, пока не прозвучало название журнала. Под «школьником» имелась в виду, конечно же, я.
– Люся прочла в этом журнале, что у подростков слабые желудки, – продолжила мама, – потому что они не завтракают и не обедают!
– М-да? – с сомнением произнесла я и бросила многозначительный взгляд на тарелку из-под омлета.
Мама поднялась, взяла тарелку, потом снова поставила ее и села обратно.
– Завтрак – да, но что с обедом?! – воскликнула она.
– Для кого же ты варишь суп? – с притворным ужасом спросила я, кивая на плиту, где булькал бульон, а сама курица высовывала ногу, потому что большей кастрюли у мамы для нее не нашлось.
– Ты сидишь в школе до самого вечера и только потом идешь к Дане! Без обеда!
– Катастрофа, – кивнула я. – Прямо хоть фильм «Послезавтра» снимай.
– Не язви, – обиделась мама, взяла тарелку и отнесла ее к раковине.
Она включила воду и что-то пробубнила.
– Что? – переспросила я. – Мне послышалось, я буду брать с собой в школу что-то? Суп, что ли? Прямо в кастрюле?
Я покосилась на куриную ногу, которая покачивалась и приветственно мне помахивала.
– Прекрати иронизировать! – воскликнула мама, швырнув губку в раковину и развернувшись ко мне. Она хотела что-то сказать, но не решалась. Поэтому делала вид, что сердится, чтобы придать себе смелости.
– Ты будешь брать с собой йогурт в бутылке, – отчеканила мама. – И банан. Прямо с завтрашнего дня.
– Я – чего? Какой йогурт?! У меня рюкзак сто кило весит.
Мам, у метро есть «Перекресток». Зайду и куплю твой йогурт.
– Он будет холодным.
– Ма-ам!
– У тебя времени не будет. Там может не оказаться бананов.
– В «Перекрестке»?!
– Именно!
Мы с мамой можем сцепиться – будь здоров. Папа тогда кричит нам: «Брейк, брейк! Девочки, брейк!» Но у меня было хорошее настроение благодаря песне про мышку, и спорила я только для приличия. Чтобы мама не думала, что может заставить меня делать что угодно.
Выяснилось, что мама давно разрабатывала коварный план по внедрению бутылки с йогуртом и банана в мой рюкзак. Стоило мне сказать с зевком: «Ладно, ладно… Когда-нибудь возьму», мама извлекла из холодильника обоих шпионов – белого и желтого. Желтый был предусмотрительно упакован в целлофановый пакет. Защитная маскировка, не иначе.
Я презрительно фыркнула и протянула маме рюкзак, который валялся под стулом:
– Положишь завтра сама? Ты же не захочешь доверить мне такое важное и опасное дело.
– Папа тебя отвезет сегодня на испанский, – сдержанно сказала мама, принимая мой рюкзак. – Подожди его полчасика. Можешь пока посуду помыть…
Но я не слышала последних маминых слов.
думала, что под новую песню можно и танцевать. В танце Данины мышки вспомнят всякие движения, которые мы учили с ней на позапрошлом уроке. Получалось что-то вроде системы. Выходит, Ромка прав. Система нужна, просто раньше я выстраивала ее неправильно.
На следующий день я, конечно, забыла и о йогурте, и о банане, прятавшихся в рюкзаке. Но, как выяснилось, первое правило школьника, который хочет сохранить свое здоровье (хотя бы психическое), гласит: «Если ты забыл о йогурте и банане в сумке, не думай, что они забыли о тебе».
Глава 25
Спанглиш
В понедельник утром Ольга Сергеевна дежурила у турникетов вместе с физруком Игорем Игоревичем. Заведя руки за спину и опершись о стену, она проверяла у первоклашек сменку, следила, чтобы не было толчеи, здоровалась.
Стоило мне пройти через турникет, как она отвернулась и заговорила с Игорем Игоревичем. Не знаю, нарочно у нее вышло или нет. Урок английского ждал меня только в четверг, и я надеялась, до этого произойдет что-нибудь удивительное и помешает ей презирать меня. Вдруг начнется извержение вулкана или, например, на школу нападет снежный человек?
После уроков я устроилась с телефоном на «своем» диванчике. Он находился в дальнем углу раздевалки, и никто сюда не заглядывал, даже вездесущие технички. Все диваны были рыжие, а этот – черный, исцарапанный, с дырками в спинке, в которые так и хотелось заснуть палец и выудить желтый кусочек поролонового мякиша.
Этим я и занималась, пока слушала в сотый раз песенку
«Debajo un botn, on, on». Беатрис разъяснила мне, что значит botn. Всего лишь пуговица! Слушала же я песенку только для того, чтобы выучить ее наизусть самой. Я преподаватель, должна сама знать тексты песен…
Песня была веселой, поэтому одной рукой я выковыривала из черного дивана желтый поролон, а другой выстукивала ритм на мягком подлокотнике и не удивилась, когда меня постучали по плечу. На миг показалось, что у меня выросла третья рука, и она постукивает по мне самой в такт песне.
- Debajo un botn, on, on,
- del seor Martn, in, in…
– Маша!
Я вскочила с дивана, один наушник вылетел из уха и увлек за собой провод. Телефон выскользнул из рук на диван и запел тонким детским голоском:
- Haba un ratn, on, on…
- Ay que chiquitn, in, in!
– Что это? – спросила Ольга Сергеевна.
«Как она меня нашла?» – лихорадочно размышляла я.
Ее кабинет находился в противоположной стороне холла, рядом с директорским.
– Испанская песенка, – промямлила я, – детская.
Я вам говорила, я репетиторствую, преподаю испанский одной…
– Нет, это что? – перебила меня Ольга Сергеевна.
Только тут я заметила, что она машет каким-то листком.
Взмах – и я читаю свою фамилию. Еще взмах – и мне уже видны буквы «олим…».
Ясно. Возмездие решило настичь меня раньше положенного срока.
– Ольга Сергеевна, – смиренно произнесла я, – простите меня. Я прекрасно понимаю, как вам обидно. Вы нам тему Presen Perfec специально дали, чтобы мы подготовились, а мы… То есть я…
– Не Presen Perfect, a Presen Perfec Continuous, – c горечью поправила меня Ольга Сергеевна. – Таня тоже глаголы не написала… Однако у нее восемьдесят семь баллов.
А у тебя – пятьдесят.
– Так мало? – вырвалось у меня. – А эссе?
Ольга Сергеевна как-то странно на меня поглядела.
– Ты издеваешься надо мной? – тихо спросила она.
Я замерла. Она молча протянула мне листок. «Los profesores, – гласило эссе, – are como las cancines». «Учителя – как песни».
– Но… – смущенно проговорила я. – Это невозможно! Ольга Сергеевна! Я со второго класса испанский учу, а английский вообще с детского сада. Они никогда у меня в голове не смешивались! Ни разу в жизни!
– Одна-единственная личность была в этом классе… – пробормотала Ольга Сергеевна. – У тебя способности к английскому, Маша. А ты променяла его на какой-то испанский… Самый легкий язык в мире!
Последние слова она произнесла с таким отвращением, словно я занималась не вторым языком, а съемками в ночной передаче «Откровенно о самом главном» – в качестве модели.
– ЕГЭ ты мне тоже запорешь? – спросила Ольга Сергеевна и, не дожидаясь ответа, развернулась к двери. Из кармана ее пиджака запел телефон: «Le it be! Le it be!»
– Это невозможно, – прошептала я, вглядываясь в текст.
На самом деле сомнений в том, что именно я накатала эту испано-английскую галиматью, которую называют спанглишем, не осталось: половина работы была написала синей ручкой, половина – черной.
– Да, Володь! – донесся до меня голос Ольги Сергеевны. – Да, я слышала. Поздравляю. Как раз собиралась тебе позвонить. Мои – нет. В этом году – нет. Да, спасибо. Будем готовиться…
Она сунула телефон в карман и, не оборачиваясь, зашагала прочь. А я осталась наедине с ужасной новостью.
Оказывается, языки могут путаться в голове, как нитки двух разных клубков. Как это могло произойти? Почему я этого не помню? Может, я заболела… А вдруг я теперь не смогу преподавать?
Глава 26
Веселая песенка
В прихожей пахло нагретым утюгом. Теплый и вкусный, как хлебная корочка, запах возвращал в детство. Мама сначала укладывала меня спать, а потом начинала гладить. Она боялась, что я могу обжечься, если стану бегать возле гладильной доски.
Еще запах намекал, что Роза Васильевна занята. Но тут она закричала из комнаты:
– Как хорошо, что вы, Марьниколавна, задержались минуточек на пять! Я как раз Даночкины футболки успела выгладить. Теперь смогу вам помочь!
– С чем помочь? – растерялась я.
– На занятии вашем посидеть, – объяснила Роза Васильевна, выходя в прихожую и выдергивая куртку из моих рук. – За Даночкой присмотреть. Чтобы не баловалась моя цыпонька.
Дана хмуро заглянула в прихожую и покачала головой.
Я не верила своим глазам. Она хочет заниматься со мной вдвоем!
– Знаете, Роза Васильевна, мы сегодня не будем отвлекать вас от дел, – пробормотала я.
– Да какие у меня дела? – удивилась Роза Васильевна. – Я ужин приготовила, пропылесосила. С удовольствием вас с Даночкой послушаю, отдохну маленько.
– Кажется, будет лучше без вас, – не глядя ей в глаза, пробубнила я и добавила: – Простите.
Повисла пауза.
– Да? – сказала Роза Васильевна странным голосом.
Будто она хотела сказать не «да», а что-то другое, но сдерживалась. Я мысленно взмолилась: «Отстаньте, отстаньте от нас, пожалуйста!»
Но Роза Васильевна не отступала.
– А раньше просили посидеть, – напомнила она с обидой.
– Да, – выдавила я, – но теперь все в порядке.
– Мы без тебя справимся, Розочка, – подала голос Дана.
Роза Васильевна заморгала. Потом опустила голову, сощурилась и склонилась рядом со мной: углядела комочки грязи, насыпавшиеся с моих ботинок.
– Не нужна Розочка… – протянула она негромко. – Совсем не нужна!
– Нужна! – воскликнула Дана и, раскинув руки, шагнула к Розе Васильевне, но та, разогнувшись, схватилась за поясницу и простонала.
– Розочка, тебе больно? – испуганно спросила Дана, опуская руки.
– Давайте я сама подмету? – предложила я.
Роза Васильевна, мотнув головой, снова наклонилась, ворча под нос:
– Много вы можете сами!
– Я могу, – примиряюще сказала я. – Где у вас швабра?
– Много вы вычистите той шваброй, – последовал ответ, после которого Роза Васильевна, поплевав на ладонь, принялась собирать с пола грязь руками!
Я швырнула рюкзак в угол. То есть я не собиралась швырять его, так само вышло. Он соскользнул у меня с плеча. Роза Васильевна повернула голову и задержала взгляд на упавшем рюкзаке.
– Пошли, Дана, – сказала я и взяла девочку за руку.
– Учебники вам не нужны, что ль? – спросила Роза Васильевна, кивнув на рюкзак.
– Нет, я беру только телефон, – пояснила я и, чтобы Роза Васильевна не решила, что я играю все занятие в телефонне игры, добавила: – Мы будем песню учить.
– Дана не поет у нас, – отозвалась Роза Васильевна.
«Ну конечно, – подумала я. – И учителей ваша Дана выгоняет одного за другим, и не поет. Посмотрим!»
Когда мы закрыли за собой дверь, я прислонилась к стене и съехала по ней на пол. Я так устала… Столкновение с Розой Васильевной отняло последние силы. В животе бурчало от голода.
– Хочешь марципан? – спросила Дана.
Я открыла один глаз. Она стояла рядом со мной на коленках и протягивала на ладони кубик, обернутый в ярко-красную фольгу.
– Спасибо. Ты добрая.
– Хочется играть скорее, – призналась Дана.
– Погоди, – буркнула я, разжевывая приторно-сладкую конфетину и вытаскивая из кармана брюк телефон. – Я тебе принесла одну песенку.
– Я не пою, – сообщила Дана серьезно.
– Твоя няня так считает, – еле сдерживая раздражение, произнесла я.
– Не только…
– А кто еще?
Дана пожала плечами.
– Ладно, неважно, – проговорила я, перебираясь поближе к кровати и запуская под нее руку, чтобы вытащить коробку с мышами. – Нашим мышкам надо выступать сегодня.
– На сцене?
У Даны загорелись глаза. «Ага, – подумала я, – что, съели, Роза Васильевна?»
– Конечно, – кивнула я. – Сценой будет твой столик.
Тащи его сюда.
– Нет, пусть под кроватью пляшут, – пугливо обернувшись на дверь, сказала Дана.
– Тогда поставь столик с другой стороны кровати, – распорядилась я. – Его не будет видно от двери.
– Точно? – усомнилась Дана.
– Claro que s, – подтвердила я.
Дана не стала спрашивать, что это значит. Поднялась, направилась к столику. Но стоило нам разместить на нем семейство Ратон и даже пригласить в зрители пару фарфоровых кукол с жутким застывшим взглядом, как Дана распорядилась:
– Только никакой музыки.
– Как же плясать без музыки?!
– А вот так!
И Дана заставила мышонка прыгать по столу.
– Это не то, – тихо возразила я.
– Никакой музыки!
– Дана…
Мы обе стояли на коленях перед столиком, и я развернула ее к себе.
– Дана, я понимаю, что ты не хочешь петь. Я это помню.
Я просто включу песню. Веселую. И мыши под нее станут танцевать. А петь не нужно будет.
Дана молчала.
– Я на твоей стороне, – зачем-то сказала я.
Тогда Дана неохотно кивнула. Я нашла на экране телефона нужную папку. Пальцы у меня так и прыгали мимо иконки «Моя музыка». «Пу-ру-рум-пум-пум-пум-пум», – послышалось из динамиков, и детский голос запел:
- Debajo un botn, on, on,
- del seor Martn, in, in,
- haba un ratn, on, on.
- Ay que chiquitn, in, in!
– Ратон! – узнала Дана. – Это же «мышь»!
– Ага, – кивнула я и принялась подпевать, хотя сама всегда очень стесняюсь своего голоса и уверена, что на ухо мне наступила вся медвежья семья, включая двоюродную бабушку.
Дана как была крепким орешком, так им и осталась.
На провокацию не поддалась, губ не разжала. Даже не покачивала головой в такт музыке. Если бы мне не надо было учить ее, я бы восхитилась ее упорством. Но меня оно только расстраивало.
«Может, веселые песенки помогают учить язык каким-то другим образом? – мучительно размышляла я в то время, пока Дана занималась привычными мышиными действиями, бормоча под нос corre, sentaos, mira… – Может, эти песенки должны веселить преподавателя? Давать ему надежду, что все в порядке, все поправимо и на самом деле не грустно, а весело?»
Даже если так, сеньору Мартину, у которого под пуговицей жил ма-а-аленький мышонок, не удалось меня развеселить. Я что-то отвечала Дане, улыбалась и кивала, но все мои мысли были об одном: как заставить ее петь?
Ближе к концу урока Дана вдруг снова выставила мышей на сцену и что-то прогудела. Я затаила дыхание. Не замечая моего волнения, Дана почесала голову, потом подняла с пола платьице мамы-мышки, которое сняла незадолго до этого, потому что мыши «отправлялись купаться», надела его на сеньору Ратон и снова прогудела мелодию. Мое сердце так и подпрыгнуло. Мелодия была та самая!
– Debajo un botn, on, on, – негромко проговорила я, и Дана, оставаясь на месте, сидя вполоборота ко мне, раскрыла рот.
Но тут послышался стук в дверь.
– Марья Николаевна! – требовательно сказала Роза Васильевна, заглянув к нам.
Я вскочила на ноги. Захотелось схватить коробку из-под мышей и швырнуть в эту няньку! Такой момент испортила.
– Роза Васильевна, – задыхаясь от ярости, выговорила я, – у нас еще десять минут. Пожалуйста…
Она захлопнула дверь, прежде чем я об этом попросила.
Я снова опустилась на пол. Но момент был утерян, и я знала об этом. Дана уложила мышей в коробку, а столик принялась с жутким скрипом двигать на место.
– Подними его, паркет поцарапаешь, – устало сказала я, возвращая телефон в карман.
Как же не хотелось видеть Розу Васильевну! Я знала, что никогда не смогу сказать ей что-то резкое. Но меня тошнило при мысли о ней. О том, как она плюнула в ладонь и собрала с пола комочки грязи.
Читать бесплатно другие книги:
