Первая работа Кузнецова Юлия
– Ладно, ладно. Давай учись науке, егоза. Грызи гранит.
Потом будешь Розу старенькую всему учить.
Роза Васильевна сама ухмыльнулась свой шутке и принялась смахивать пыль с комода мягкой фланелевой тряпкой. Мне это не понравилось, но я не осмелилась сказать взрослому человеку: «Не надо убираться. Посидите!» Мы с Даной принялись за чтение.
Сначала местоимения читала я, потом – она. Единственное число… Множественное… Примеры.
– Я сплю, – читала я по-испански, стараясь произносить каждое слово четко и громко, будто заколачивала гвозди в ту систему, которую пыталась построить.
– Я сплю, – повторяла Дана без выражения и тут же отвлекалась: – Розочка, а ты хочешь спать? А ты пошутила про пылесос?
– Дана, читай! – хором говорили мы с Розой Васильевной, и девочка со вздохом придвигала к себе поближе черно-белый листок с буквами.
– Я сижу, – монотонно продолжала я.
Секунды тянулись так, словно стали часами. Мы прочли все, что я распечатала. Три раза. Дана зевала. Я злилась:
«Как можно зевать при учительнице?!» – и сама подавляла зевок. Нам было скучно, но это неважно. Главное, что Дана все запомнила.
Осторожно оглянувшись на Розу Васильевну, я вытянула руку так, чтобы рукав пиджака поднялся, и глянула на часы. До конца урока оставалось двадцать минут!
Чем их занять?
Дана снова зевнула во весь рот. Весело было только Розе Васильевне. Она открыла Данин шкаф с одеждой и принялась вытаскивать вещи, складывать их стопками на кровати, что-то вешая на вешалки, что-то убирая в пакет и при этом напевая.
Я никогда не видела, чтобы человек с таким удовольствием разбирал шкаф. Она раскраснелась от радости! Даже моя мама, которая любит работать с одеждой, терпеть не может разбирать наши с папой полки в шкафу.
«Заставить бы ее испанским с Даной заниматься, – подумала я, – послушала бы я ее напевы».
– Все, могу идти? – спросила Дана.
– Нет! – рявкнула я и выдернула из рюкзака учебник испанского. – Слушай, как я читаю. Это полезно. Просто послушать испанскую речь. Это очень важная часть занятия.
Последнюю фразу я добавила нарочно для Розы Васильевны. Наверняка она притворяется, что увлечена уборкой. Подслушивает, чтобы потом хозяйке доложить.
Я забыла, что сама позвала Розу Васильевну, мне казалось, она пришла, чтобы шпионить за нами. Чтобы показать мне, что у нее хорошая работа, а у меня – нудная.
Что она сумеет, если захочет, справиться с Даной, а я – нет, несмотря на всю систему и костюм, который никто не заметил.
Дана глубоко вздохнула, протянула руки к нарисованной рябине и положила на них голову. Я открыла учебник и принялась читать вслух.
Текст был очень простой, читала я с выражением, без единой запинки, произнося все слова, как и положено в испанском, четко и громко.
Но думала я про то, как лет пять назад на пляже в Сочи мама протянула мне бутерброд с вареной колбасой. Я вцепилась в него зубами и почувствовала: что-то скрипит на зубах. В пакетик с бутербродом попал песок! Много песка.
Часть я вытряхнула. Но часть прилипла намертво к колбасе.
Пришлось есть, другого бутерброда у нас не было. Я ела и пыталась сосредоточиться на том, какая вкусная колбаса.
Но песок хрустел так, что ни о чем, кроме него, думать было невозможно.
Так и тут. Невозможно легко и с удовольствием читать вслух тому, кто скучает, зевает, ерзает, что-то шепчет и мечтает от тебя сбежать.
Чтение утомило меня настолько, что в конце я еле ворочала языком.
«Я гуманитарий, мне легко болтать», – некстати вспомнились собственные слова. И с чего это я так решила?
Подняв глаза, я обнаружила Розу Васильевну рядом с нами, на корточках. Сначала я обрадовалась: на нее произвело впечатление то, как я читаю, и она подошла поближе, чтобы послушать.
На самом деле она поправляла Данину прическу, а Дана что-то шептала ей, указывая на меня.
– Свободна моя цыпонька? – ласково спросила Роза Васильевна. – А то вы уже пять минут лишних сидите…
Начало седьмого.
– «Кольцо любви»! – радостно выкрикнула Дана и вскочила, не дожидаясь моего ответа.
– Да, почти, – пробормотала я. – Только давайте проверим, как она запомнила местоимения.
– Заче-ем? – протянула Дана, усаживаясь с неохотой.
– Изучение языка – это система, – твердо сказала я. – Итак. Как по-испански «я»?
– Не помню, – пожала плечами Дана, раскачиваясь на стуле.
– Как же так? – поразилась я. – Мы три раза прочли это слово!
– Не знаю…
– А как сказать «ты»?
– Не помню.
– А «вы»? Уважительное тоже не помнишь?!
– Не-а. Я пойду.
Дана умчалась. Я в смятении посмотрела на Розу Васильевну, которая взяла Данин стул, перевернула его, поставила на стол, придавив мой раскрытый учебник испанского, и принялась подкручивать ножки, которые Дана расшатала, раскачиваясь взад-вперед.
– Не понимаю, – пробормотала я. – Она в тот раз целую фразу наизусть рассказала. А тут пара слов… Почему?
У нее такое бывает, когда она что-то учит?
– Не зна-аю, – протянула Роза Васильевна, и я снова ощутила смешанный запах табака и фруктовой жвачки. – Это вы у нас специалист, а не я. Вам такое знать положено.
Ни один человек в жизни не вызывал у меня большего отвращения, чем Роза Васильевна. Я выдернула из-под Даниного стула учебник, едва не порвав страницу.
– Идите уже домой, Марьниколавна, отдыхайте, – добавила Роза Васильевна. – И денежку прихватить не забудьте. Там на столике, у выхода.
Как нелегко было ответить на это:
– Не надо, Роза Васильевна… Спасибо. Мы в тот раз почти не занимались.
– А что же вы делали? – удивилась она.
– Так… Знакомились.
Глава 16
Я устала
Проводить меня никто не вышел. Я быстро обулась, стараясь не смотреть на деньги, которые так и остались на столике.
В этот момент меня мучили желания, которые невозможно было осуществить.
Хотелось уйти не попрощавшись. Но это было бы грубо.
Хотелось найти виноватого в том, что Дана не запомнила ни словечка. Но кого?
Хотелось забыть очередной неудачный урок, но голос Даны так и звенел в ушах: «Не помню! Не знаю!
Не помню!»
Хотелось взять деньги, малое утешение за мучения, но и этого сделать я не могла…
Особенно страшно было думать о том, что ждет впереди. Я надеялась, что Дана запоминает все слова автоматически, словно записывает в голове на пленку и потом воспроизводит. Тогда час мучений был бы оправдан. Сегодня выяснилось, что мучения могут быть бессмысленными…
Рюкзак казался безмерно тяжелым. Как назло, выяснилось, что количество поездок на моем проездном в метро нулевое, пришлось выстаивать очередь в кассу. У окошка я задумалась, мысленно считая, сколько поездок я могу купить на свою зарплату у Даны. Из задумчивости меня вывел сердитый окрик какого-то дядьки за спиной:
– Не спи в оглоблях! Тут люди после работы! Домой хотят.
– Я тоже после работы, – вырвалось у меня.
– Ты?
Он смерил меня взглядом, покачал головой.
– Не доросла ты еще, чтобы работать! Шуруй быстрее, а?
Как нарочно, мы оказались с этим дядькой в одном вагоне, и он еще долго поглядывал на меня, бормоча что-то.
Наверное, возмущался, как я посмела обмануть его насчет работы.
Я прикрыла глаза. В голове возникла сцена из фонвизинского «Недоросля». Нас водили на этот спектакль пару лет назад. Актер, который играл Митрофанушку, был староват, но дурачился он смешно.
«Дверь – прилагательное, – бубнил он, вытаращив глаза на Правдина, – потому что она приложена к своему месту».
«Так и мы с Даной, – подумала я. – Ей твердишь, что „ты“ звучит как u. А она тут же забывает. Может, она недоросль? Не доросла до занятий испанским. Или… это я не доросла до работы?»
Когда я вышла из метро, то у киоска «Союзпечать» увидела дяденьку, бородатого, прилично одетого. Он опустился на колени возле киоска и светил под него фонариком. Долго высвечивал там что-то, будто искал. Потом протянул руку, вытащил монетку, поднес к глазам. Сунул в карман и монетку, и фонарик и направился к следующему киоску. Он собирал мелочь, которая просыпалась у кого-то из кошелька.
«Как хорошо, что у меня есть эта работа, – подумала я. – Надо стараться. Стараться дорасти».
Дома был только папа. У меня не осталось сил даже на то, чтобы поздороваться. Просто кивнула ему.
– Обедала? – спросил папа, забирая у меня рюкзак и вешая мою куртку на крючок.
Я покачала головой.
– Будешь суп? Или потерпишь до ужина?
Я снова покачала головой. Я почти не ела весь день, но аппетита не было. Хотелось свернуться калачиком в кровати и закрыть глаза.
– Устала? – догадался папа. – Бывает. Полежи, отдохни.
Мама пришла поздно. Я очнулась от их шепота в прихожей.
– Спит? – волнуясь, спросила мама.
– Кажется, да.
– Ела? Нет? Пусть встает ужинать!
– Не трогай ее, Ань. Пусть спит. Ей надо выключить батарейки.
– Чего?
– Ну, знаешь, как телефон выключают, чтоб заряд сохранить.
Я перевернулась на другой бок, облизнула сухие губы.
С кухни доносился запах жареной рыбы, но хотелось только пить. Перед тем как снова провалиться в сон, я успела подумать: «А у родителей так каждый день? И у Кати?»
Глава 17
Моя семья
Была бы у человека память, как у компьютера. Можно было бы одним щелчком клавиши стирать из памяти очередное занятие с Даной. Стирать и забывать зевающую ученицу, часы с короной над ее кроватью, время на которых тянулось так медленно, будто его кто-то размазывал по холсту широкой кистью, и Розу Васильевну с розовыми Даниными наушниками…
Няня смахивала пушистым розовым веничком пыль с комода и шепотом подпевала песне из плеера, который прятался в нагрудном кармане цветастого фартука. На нас она почти не обращала внимания. Глядя на ее широкую спину, я гадала: видит ли она, что Дане со мной скучно? Радуется ли она этому или ей все равно?
На одном из мучительных уроков вышел казус.
Повторяя с Даной в очередной раз ненавистные ей (да и мне) местоимения, я сообразила, что мы занимаемся только грамматикой. А как же лексика, то есть новые слова?
Я решила начать с самой простой темы: «Моя семья».
Нашла на одном учительском сайте картинку, где изображение всех членов семьи сопровождалось испанскими названиями, распечатала и положила перед Даной на столик.
Листок закрыл собой злополучную рябиновую кисть, по которой мы с Даной водили пальцами по очереди. Я – когда она пыталась читать местоимения, она – все остальное время.
– Кто это? – спросила Дана, ткнув пальцем в улыбающуюся тетеньку в кокетливом переднике.
– Там написано, – сурово ответила я. – Попробуй прочесть.
– Не буду, – отказалась Дана.
Я покосилась на Розу Васильевну. «Ната-а-али», – подпевала та плееру. Она слушала эту песню по три раза подряд.
– Ладно, – смилостивилась я. – Я тебе скажу по-испански, кто это. Madre.
– Мама? – удивилась Дана. – А почему она в фартуке?
– Не знаю, – растерялась я. – Готовит обед…
– Мама не готовит обед, – покачала головой Дана. – Я не буду это все учить. Это вранье. Вот папа. Почему он с велосипедом? Папа не катается на велосипеде. Он ездит на машине в офис. Он даже за мной машину присылает, когда ему нужно, чтобы я его навестила. И сестер у меня нет. Только братья. У папиной новой жены родились трое мальчиков.
Ошарашенная неожиданным поворотом, я замялась, а потом предложила:
– Давай про твою семью расскажем. Про твоих братьев.
– Не буду я про них рассказывать, – наотрез отказалась Дана. – Раз они с папой живут, они не моя семья.
– У тебя есть мама. Повтори: mi madre…
– Моя мама не ходит в фартуке, – перебила меня Дана. – А няня где? Почему няню не нарисовали?
Что мне следовало ответить ей? Что няня не член семьи?
Роза Васильевна меня сразу же по макушке своей метелкой треснет. Небось только и ждет момента.
– Выучу только няню, – решила Дана. – Как она называется?
У меня по спине будто льдинкой провели. Я не знала, как сказать «няня» по-испански. Да, я учу язык со второго класса. Но это слово мне никогда не попадалось.
Молчать было нельзя. Потеряю авторитет! Почти не разжимая губ, я пробурчала:
– Profesora!
Это была неправда. Так называют учительниц. Но я пообещала себе, что, как только выйду от Даны, сразу полезу в телефон и найду в словаре «няню». В следующий раз скажу, что ошиблась. Или нет, скажу, что можно и profesorа говорить, но правильнее сказать…
– Розочка! – гаркнула Дана.
Я вздрогнула. Роза Васильевна обернулась и вынула наушники.
– Ты по-испански – profesora! – провозгласила Дана.
– Да что ты? – добродушно откликнулась Роза Васильевна, встряхивая зачем-то Данкино платье, развешенное на стуле. – Профессор, что ли?
– Подожди, Дана, – пролепетала я.
Роза Васильевна уперла руки в боки и нахмурила лоб, будто пытаясь что-то вспомнить.
– Когда мы летом в Барселоне жили, помнишь, ты потерялась? Возле бассейна. Я тебя в доме искала, а ты к водичке пошла. Как я испугалась тогда… Там мальчишки были… Хуан и… Как его, второго-то, звали?
– Себастьян, – подсказала Дана.
– Точно, цыпонька. Они за мной побежали… И все чего-то madre, madre. А я, вся в слезах, кричу: «Да какая я мадра… Нянечка я Данкина! Няня!» И они в ответ: «Ниньера, ниньера!» Я думала, они мне «няня» кричали. Разве нет?
Последний вопрос был адресован мне.
– Да, – тяжело вздохнув, сказала я, – это «няня».
– Ты сказала profesora! – возмутилась Дана.
– Так тоже можно сказать, – еле слышно ответила я.
В тот вечер я не могла заниматься своим домашним заданием. Не могла готовиться даже к какому-то особому опросу, которым грозила историчка.
Подсела к папе – он смотрел по телику запись соревнований по бобслею. Он обнял меня, и мы начали смотреть вместе. Я задремала. Мне снилось, что я мчу по склону на санках.
Сзади сидит папа, впереди – Данка. Тесно, не двинешься.
Дана смеется и говорит голосом Розы Васильевны:
– Что ж ты, егоза, преподавать пошла, если сама язык толком не знаешь? Ревешь? А зря. Москва слезам не верит!
Я вздрогнула и проснулась.
– Пап… Слушай. Думаешь, иногда можно не готовиться к истории?
– Можно, – легко ответил папа и завопил бобслеистам: – Давай-давай-давай!
Глава 18
Во всем виноваты якобинцы
Историчка задумчиво покрутила в руках указку и сказала:
– Скажи мне, Молочникова, вот что. В чем основное отличие Французской революции от английской, той, что случилась в тысяча шестьсот восемьдесят восьмом году?
Я стояла заложив руки за спину и думала о том, что у меня все-таки есть друзья. Это мои родители. Они не друзья в полную силу, конечно. У них нет аккаунтов в «Фейсбуке» и «ВКонтакте», и они любят командовать. Но все же оба, понемножку каждый, мои друзья. И глупо было заставлять друга решать, готовиться тебе к истории или нет. Даже если друг – папа.
– Ждешь, пока сама станешь частью истории? – не выдержала Елизавета Ильинична.
– Простите, думаю, – честно сказала я.
Еще «немножко другом» я считала Ольгу Сергеевну. Мне нравилось ее чувство юмора, и она смеялась над моими шутками.
Ольга Сергеевна приносила в класс журналы про жизнь зарубежных звезд на английском языке, которые покупала во время путешествий. Я же была единственным человеком, который понимал то, что там написано о Кристен Стюарт и Линдси Лохан.
Сегодня утром я встретила в коридоре Ольгу Сергеевну.
Она подмигнула и сказала, что накануне имела small alk с Елизаветой Ильиничной и теперь я просто обязана в благодарность поехать на олимпиаду. Я расслабилась и не стала заглядывать в учебник истории перед уроком.
И вот на тебе. В чем может быть это дурацкое отличие двух революций?!
«Садись, Молочникова, на пересдачу в следующий раз», – должна была заявить Елизавета Ильинична. Но она наклонила голову набок, отложила указку, которую вертела в руках, глянула на меня поверх очков и произнесла:
– Ну хорошо… Тогда попробуй обобщить известные тебе факты. Например… Что составляет силу и слабость якобинского движения? Скажу тебе по секрету…
Историчка понизила голос. Напомнило, как в детстве мама брала мой горшок, хватала меня за руку и шептала: «Пойдем-ка в ванную, у нас с тобой будет ма-а-аленький секретик».
– Так вот, – продолжала Елизавета Ильинична, – ответ на этот вопрос дал знаменитый историк Французской революции Ипполит Тэн. Но мы попробуем догадаться сами.
Не знаю, почему она сказала «мы». Она не собиралась мне помогать. Класс тоже. Ромка сидел уткнувшись в учебник. Девчонки на первых партах смотрели на меня с ужасом, боялись, что, если я не «обобщу», вызовут их. Арсен зевал.
Дана тоже зевает на моих уроках. Я перевела взгляд на историчку… И вдруг поняла, что мы с ней похожи! Очки в темной оправе, костюм. Строгий взгляд поверх очков.
Неужели я тоже такая противная и строгая на вид?
– Молочникова. – Историчка поправила очки, съехавшие на нос. – Феномен якобинизма, согласно Тэну, характеризовался прежде всего…
Она глянула в какой-то листок, торчащий из учебника, и прочла:
– «Характеризовался определяющей ролью утопической идеологии по отношению к политике». Это можно было сказать своими словами, Молочникова. Что якобинцам нравилось захватывать власть. Быть диктаторами. Но ты не сказала. Хотя вчера Ольга Сергеевна долго убеждала меня, что ты умная девочка.
«Я тоже говорю Дане, что она умная девочка», – пронеслось у меня в голове.
– Вы должны уметь анализировать! – повысила голос Елизавета Ильинична, обращаясь ко всем. – Вы десятый класс! Вы должны уметь проводить параллели. Включать головы! Твое непонимание темы, Молочникова, – моя личная головная боль.
«Вранье, – подумала я, – как будто ей есть до меня дело. Ушла из школы и забыла. Любят они драматизировать. Головная боль… Спасибо, что не кишечная».
– На следующий опрос я приглашу Ольгу Сергеевну, – решительно сказала историчка, – а пока садись. Два.
– Как – два? – ахнула я. – А пересдать?
– Хватит мне нервы мотать, – отрезала историчка. – Дальше поехали. Носиков! К доске.
Я вернулась на место. «Четыре» в четверти по истории мне уже не светило. Вот тебе и гуманитарий.
Но хуже было другое. Я вызывала на занятия Розу Васильевну точно так же, как Елизавета Ильинична собиралась вызвать Ольгу Сергеевну. Я такая же, как историчка. Вредная и гадкая.
Я расстегнула воротник белой рубашки, чтобы хоть как-то отличаться от учительницы. Ромка покосился на меня, и воротник пришлось застегнуть.
К Дане я пришла с решением, вызревшим внутри меня, как спелый помидор в бабушкиной теплице. Решение трескалось и распирало меня изнутри.
Я не хотела быть похожей на историчку. Но тогда на кого?
Я не такая красивая, как испанка Беатрис. И не такая умная и элегантная, как Ольга Сергеевна. Так на кого же мне быть похожей? Не на Розу Васильевну же, которая надзирала за тем, как я мою руки!
– Так, Марьниколавна, – распорядилась она, протягивая мне полотенце, – мне сегодня-то сидеть с вами некогда.
У нас гости сегодня. Мне и квартиру вычистить надо, а то грязью заросли, и рыбу поставить. Так что справляйтесь сами.
– Даночка! – крикнула она в комнату. – Ты обещаешь себя хорошо вести?
Я не услышала ответа. Мне стало не по себе.
Сегодня я принесла Дане листочек, на котором были напечатаны названия цветов: «синий», «красный», «зеленый».
Пока я пересекала бесконечную гостиную, размышляя, как добиться того, чтобы Дана не сбежала под кровать, в голову пришла идея.
Можно попросить Дану что-то нарисовать. Рядом со словом azul можно изобразить небо. А под надписью verde – травку.
Я остановилась посреди комнаты. Как я раньше не догадалась!
Все дети любят рисовать. Я и сейчас люблю. Только времени нет. То уроки, то во «ВКонтакте» сидишь, то кино смотришь.
Вдруг я вспомнила, как давным-давно, еще когда я только начала учить испанский, Беатрис попросила нас нарисовать семью. И подписать: madre, padre… Она не приносила в класс никаких изображений мам в передниках, она попросила нарисовать того, кто есть. Как я могла забыть об этом! Неужели я стала такой взрослой, что уже и не помню, какой была в детстве?
Я не буду просить Данку нарисовать семью. Для девочки, которая живет без папы, редко видит маму и проводит все время с няней, эта тема непростая. А с цветами все безопасно.
Дана сидела на полу, опершись спиной о ножку рябинового столика, и не сводила взгляда с кровати, словно на ней показывали их любимое с няней «Кольцо любви». Может, она испачкала покрывало шоколадом? Должны же быть где-то горы грязи, о которых толковала Роза Васильевна.
Но покрывало было чистым, а Дана – задумчивой.
– Знаешь, что такое траектория? – спросила она вместо приветствия.
– Buenos das, – произнесла я. – Знаю. Это движение от одной точки к другой. Так и называется: траектория движения.
– А если там едят?
– А… траттория? Итальянский ресторан?
Я скинула пиджак, сняла очки. Линзы я не захватила, но общий контур названий цветов мне было видно. За дверью загудел пылесос.
– Мама сказала, если у нас будет грязно, то она поведет гостей в тратторию, – поделилась Дана и снова посмотрела на кровать.
– Тебе нужны ее гости? – с сомнением спросила я.
– Мне нужна мама, – просто ответила Дана.
– Она вечером придет.
– Уже будет поздно. Роза меня уложит.
Я вздохнула. Достала из рюкзака листочек и пенал с восковыми мелками, которые купила в киоске «Союзпечати» у метро. Дана так и не отрывала глаз от кровати.
Читать бесплатно другие книги:
