Первая работа Кузнецова Юлия

Глава 27

Язык и любовь

Говорят, неприятности укрепляют характер. Как по мне, так они только портят настроение. И еще как магнитом притягивают друг друга.

– У меня для вас две новости, – начала урок историчка, – хорошая и плохая. Французскую революцию мы п овторять закончили… Но оценки по самостоятельной порадуют не всех.

Она посмотрела на меня. Я кивнула и сделала вид, что записываю что-то в тетрадь. На самом деле я рисовала сердечки. Потому что думала о любви.

Беатрис часто приносит на занятия статьи. В них – истории о разных молодежных увлечениях, вроде брейка или стрит-арта, или какие-то околонаучные наблюдения.

В прошлый раз в статье речь шла о том, как важно учить язык с любовью. Беатрис сказала, что тетенька, которая написала эту статью, – известный испанский лингвист Аннабель Перейра.

Аннабель признавалась, что в подростковом возрасте ненавидела английский, до тех пор пока родители не показали ей старый черно-белый фильм по книге Эмили Бронте «Грозовой перевал». Она помнила, как ей понравился своенравный Хитклиф, который своей цыганской внешностью и бешеным темпераментом напоминал страстного испанца. Ей захотелось разобраться: что же случилось с мисс Кэти? И она попросила родителей включить субтитры и взяла с полки англо-испанский словарь. Потом уже, когда эта тетенька выросла и стала выдающимся лингвистом, она поехала на родину сестер Бронте. И там, стоя у особняка, обнесенного садом, догадалась, почему ей стал нравиться английский, и сочинила эту статью. А в детстве никто даже не усмотрел особой связи между фильмом и уроками, просто дела с английским у нее пошли в гору, вот и все.

Называлась статья La lengua y el amor. Язык и любовь.

– Это, кстати, правда, – кивнула Беатрис, когда мы закончили переводить, и уселась, как обычно, на край первой парты. – Я выучила португальский, болтая в чате с одним классным парнем из Порту. Представляете, я так сильно влюбилась, что оба языка перемешались в моей голове! Звоню своей бабушке, чтобы поздравить ее с юбилеем. А она мне в ответ: «Что ты там лепечешь? Я ничего не понимаю!» Оказывается, я перешла на португальский и не заметила!

Все засмеялись, а я даже подпрыгнула на месте.

Вот оно! Языки могут перемешаться, если ты увлечен одним больше, чем другим. Я, конечно, не влюблена в Дану. Иногда даже хочется бежать от нее подальше. Но я увлечена нашими уроками. Может, в этом причина ужасного спанглиша?

– Молочникова, три с натяжкой, – сухо сказала историчка, положив на мою парту листок.

Я вздрогнула, моя рука дернулась, и сердечко вышло неровным. Я прикрыла его рукой и выдавила:

– Спасибо.

Листок сунула поглубже в тетрадку, чтобы не видеть ярко-красную тройку.

– Что у тебя в четверти выходит? – спросил Ромка.

Я пожала плечами.

– Тебе наплевать? – поразился он.

– На оценку? – я снова занялась сердечками. – Ну да.

Только неприятно, что считают тупой.

– Докажи, что умная.

– Ей? – Я кивнула на историчку. – Зачем?

Если уж доказывать, то Ольге Сергеевне. А то она со мной и не здоровается теперь…

– У меня такое чувство, – продолжила я, увлеченно раскрашивая, – будто я падаю. А мне кричат: «Осторожно!

Ты разобьешься!» Я слышу, но поделать ничего не могу.

– Куда падаешь, в пропасть?

– Нет. Меня словно засасывает гигантский пылесос. Или вот еще… Когда я была маленькой, мама купила коробку пластилина. Там были золотой и серебряный цвета. Но мама сказала, что даст его мне, если я выкину коробку со старым.

Я открыла старую коробку. А в ней кусочки. Всякие шарики, змейки… Чьи-то глаза, которые не пригодились. Крылышки. Бревнышки. Я слышала их писк: «Пожалуйста, не выкидывай нас! Из нас еще можно столько всего слепить!» Но мне так хотелось получить золотой и серебряный пластилин! И я…

– Всё выкинула? – спросил Ромка.

Я посмотрела на него и спросила:

– Ты понимаешь, о чем я? А то несу чушь про пластилин.

– Конечно, понимаю, – кивнула Ромка, глядя на мои сердечки. – Ты чем-то увлечена и об уроках не думаешь.

Я перевернула страницу в тетрадке. Перевела взгляд на дом-башню, высившийся за окном.

Он и впрямь напоминал гигантский пылесос, который через пару часов утащит меня вместе со всеми мыслями.

Глава 28

Уходи

Есть такое выражение: «взгляд побитой собаки». Странное выражение… Собаки могут быть разными: у одной будет испуганный вид, у другой – несчастный. Третья может рассердиться и оскалиться.

В детстве казалось, что побитая собака должна рычать и злиться. А сейчас, когда я пробиралась в Данину комнату мимо Розы Васильевны, застывшей перед книжным шкафом с тряпкой в руке, то чувствовала себя несчастной, как лохматая псина с тоскливым взглядом.

Неужели она меня никогда не простит, эта Роза Васильевна? Так и будет молча кивать при приветствии?

Дана сидела за столиком и что-то рисовала. Судя по резким, отрывистым движениям, у нее ничего не получалось.

Я подошла и положила на пол рюкзак, который теперь брала с собой на занятия.

Перед Даной росла гора скомканных листов. Рисовала она странно – проведет линию, пробормочет: «Не то!»

Скомкает, отшвырнет. И снова возьмется за карандаш.

– У меня для тебя две новости! – объявила она.

– Buenos das, для начала, – мрачно сказала я.

Везло мне сегодня на новости…

– Hola, – кивнула Дана.

Гора бумажных снежков уже не помещалась на столе.

Я подняла комок, развернула. На нем была точка. Прочесть, что ли, лекцию об экологии? Данка наверняка даже не представляет, из чего делают бумагу.

– Мама записала меня на занятия, – продолжила Дана, – в детский клуб. Это первая новость. Вторая – там нет мышиного языка. Тебя не уволят.

– Ты рада? – не удержалась я, усаживаясь на ст ул рядом с ней.

– Да, – буркнула Дана, – а клубу не рада! Там велели нарисовать лошадь. Но у меня не получается.

– Прекрати переводить бумагу, – посоветовала я, наблюдая за тем, как Дана тянется за следующим листом.

Под столом лежала целая пачка бумаги для принтера, и Дана из нее все брала и брала. Мне бы дома досталось за такое расточительство!

– У меня не получается! – возмущенно сказала Дана.

– Возьми ластик и сотри, зачем выкидывать?

– Ни за что, – отчеканила Дана. – Я хочу сразу нарисовать правильно и красиво.

– Так не бывает, – покачала я головой. – Так ни у кого не получается.

– У взрослых получается, – возразила Дана. – У них все получается сразу и правильно.

– Ерунда!

– Попробуй, нарисуй лошадь! – протянула мне карандаш Дана.

Я изобразила толстоногую коняку с собачьей мордой, но Дана воскликнула торжественно и мрачно:

– Вот видишь! У тебя отлично вышло!

– Где же отлично? – удивилась я.

– Ноги на месте, морда тоже, – заявила Дана. – А у меня плохо получается. Значит, я права. Взрослые могут рисовать красиво сразу, без тренировки!

– Кем ты вырастешь, судьей? – проворчала я. – Или прокурором? Данка, честное слово. В любом деле нужна тренировка.

– Чем докажешь?

– Личным примером, – мрачно ответила я.

Потянулась за рюкзаком, вытащила тетрадку по истории. Из нее выскользнул листок, но я не обратила на это внимания – искала в тетрадке то сердечко, которое нарисовала криво.

– Вот! – воскликнула я. – Смотри! Красиво? Еще скажи, ровно…

Но Дана не отрывала глаз от листочка смоей самостоятельной работой. Она дотронулась до него и отдернула руку, словно обожглась.

– Почему все зачеркнуто красным? – прошептала она.

– А, ерунда! – отмахнулась я и взяла листок, но Дана прижала его пальцем к столу.

– А это что? – она указала на тройку.

– Оценка. Три балла. Дай мне листочек, пожалуйста.

– Плохая оценка? – не отставала Дана.

– Угу.

Я смутилась и выдернула листок из рук Даны. Вот глупость вышла! Вечером Дана скажет маме, что ее учительница получает тройки, и меня уволят.

– Так ты получаешь плохие отметки? – с изумлением произнесла Дана.

– Это не мой листок, – отреклась я, но тут же призналась: – Конечно, получаю.

Дана прошептала:

– Ты пишешь с ошибками?

– Я живой человек! – воскликнула я. – И терпеть не могу историю. Это мой нелюбимый предмет.

Дана молча смотрела на меня, прикусив губу.

– Дан, – устало сказала я, – показать тебе сердечко, которое я криво нарисовала, или нет?

– Я буду петь, – вдруг сказала Дана, – ту песню про мышей.

Я ахнула. Неужели правда споет?!

Она поднялась со стула и направилась к кровати, что-то бормоча под нос. Едва дыша, я следила за ней. Дана опустилась на колени и полезла под кровать, а потом обернулась и раздраженно спросила:

– Идешь?

В моей голове закружилась быстро-быстро одна мысль.

Она была похожа на березовый листок, подгоняемый порывом ветра.

– Я останусь за столом, – заявила я, сама ужасаясь тому, что говорю.

Дана высунула голову из-под кровати. Глаза у нее стали огромными, как у Симпсонов.

– Что ты сказала? – переспросила она.

– От сидения под кроватью у меня болит спина, – объяснила я. – Хочешь петь, пой тут.

Я блефовала. Риск был велик.

– Я не буду петь, – заявила Дана, снова прячась под кроватью, – я передумала.

– Ну и не надо! – в отчаянии выпалила я.

Дана помолчала, а потом сказала:

– Ладно, так и быть, спою.

– Вот еще, – возразила я, – нечего себя заставлять.

– Я хочу! – воскликнула Дана и, судя по стуку, ударилась головой о кровать. – Но боюсь ошибиться.

– Тут, кроме нас, никого нет. А я тоже ошибаюсь, – заговорщицким шепотом сказала я. – У меня даже двойки были.

– Ого, – впечатлилась Дана, – здорово!

Она наконец выбралась из своего логова, потирая голову.

В руках у нее была мышка-мама, на которую Дана, с моей помощью, пару уроков назад сшила юбку. Помню, как она удивилась, когда я принесла ей кусочек ткани и безопасную пластиковую иголку, а потом обрадовалась. Вообще-то мы проходили тему «La ropa», то есть «Одежда». Но Дана была уверена, что мы играем в портного, и даже заставила меня пообещать, что я как-нибудь принесу настоящую железную иголку.

К слову сказать, некоторых вещей она даже не видела, а не то что в руках не держала. Например, спички. Дана спросила меня, что это такое, и сразу вспомнился «Принц и нищий» Марка Твена. Принц тоже не знал самых простых вещей.

– А если кто-нибудь войдет? – Дана с опаской оглянулась на дверь.

Я вспомнила мрачное выражение лица Розы Васильевны.

– Не волнуйся, никто не войдет, – пообещала я.

– Точно?

– Конечно.

– Я буду петь, сидя на кровати, – заявила Дана, нервно одергивая юбочку на маме-мышке.

Я пожала плечами, мол, пожалуйста. Сама же еле осмеливалась дышать. Неужели у меня получилось? Дана забралась на кровать, встала на колени, а потом уселась, слегка вывернув ноги, набрала в грудь воздуха и… запела! У нее оказался такой нежный голос! Конечно, она слегка фальшивила, но это не имело значения. Данка пела, несмотря на все страхи, на боязнь ошибиться, несмотря на то, что сказала о ней Роза Васильевна.

– Debajo un botn, on, on, – выводила Дана.

Мышку-маму она прижимала к груди, и я чувствовала, что вот-вот – и заплачу, сама не знаю отчего.

Внезапно дверь отворилась. Вошла незнакомая полная женщина в светло-розовом спортивном костюме из мягкого плюша. «Ирэна! – сообразила я. – Данкина мама».

Я раскрыла рот, чтобы прервать девочку, но Ирэна сделала мне знак рукой, мол, ничего, продолжайте, и уселась на кушетку у двери. Увлеченная своим пением, Дана ничего не заметила.

– Del seor Martn, in, in…

Я старалась не глядеть на маму Даны, но не получалось.

У нее были короткие светлые волосы и очень ухоженное лицо. Вроде и нет макияжа, а вроде накрашена. Еще она улыбалась – самоуверенно, будто ее присутствие на наших занятиях было обычным делом. «Хорошо, что она пришла сейчас, – подумала я, – а не когда мы сидели под кроватью».

– Всё! – воскликнула Дана.

Она сияла от гордости, и я незамедлительно захлопала.

Ирэна присоединилась к моим аплодисментам. Но Дана вздрогнула так, будто услышала гром, а не хлопки. Она обернулась и закричала:

– Ты тут?!

Мышка-мама выпала у нее из рук.

– Да, милая, – ласково сказала Ирэна и распахнула объятия: – Беги обниматься!

Но Дана не шевельнулась.

– Уходи, – сквозь зубы выговорила она. – Ты подсматривала за мной! Уходи! Я тебе не разрешала тут сидеть!

Уходи! Я не хочу, чтобы ты слышала, как я пою!

– Вот именно! – торжествующе сказала Ирэна, ничуть не смутившись от Даниных резких выкриков. – Раз ты не разрешаешь мне сидеть на занятии, я буду приходить тайно.

Дана задышала часто-часто. Мне показалось, я слышу, как яростно колотится ее сердце.

– Тогда я не буду заниматься с Машей! Не буду повторять за ней слова! – выкрикнула она.

– Раз ты не будешь повторять за Машей слова, то, может, ей и не надо к нам ходить? – ласково спросила Ирэна. – А то зачем мы будем ей зря платить деньги?

У меня даже дыхание перехватило. Я понимала, что Ирэна так воспитывает Дану, но слушать это было неприятно.

– Уходи! – твердила Дана.

– Мы пойдем вместе, погуляем, – уговаривала ее Ирэна. – Машенька, вы отпустите ученицу пораньше?

Кстати, рада знакомству!

Она поднялась и двинулась к Дане. Жесты и походка у нее были мягкими, как у пушистой персидской кошки.

Полнота не стесняла ее движений, как это бывает у тучных людей.

Ирэна двигалась свободно, и в этот момент я поняла, в кого у Данки такой властный характер. Ирэна добивалась, чего хотела. Через секунду она стояла возле Даны и, улыбаясь, обнимала ее за плечи. Дана опустила голову и что-то тихо приговаривала, но материнские руки с плеч не сбрасывала.

– Проводим твою учительницу? – предложила ей Ирэна.

Та не ответила, продолжила бормотать. Стараясь не глядеть на них, я собрала вещи в рюкзак и поднялась со стула.

Ирэна оказалась на голову ниже меня. Я чувствовала себя нескладёхой по сравнению с ней. Ее плюшевый костюм наверняка стоил дороже, чем вся моя одежда вместе с обувью и рюкзаком. Она богатая, уверенная в себе, умная женщина, а я – никто… Скованная смущением, я двинулась к выходу так медленно, будто ковер в Даниной комнате был соткан из липкой паутины.

– А это что? – спросила Ирэна, взяв мышку-маму и разглядывая на ней юбку.

– Отдай! – воскликнула Дана, но когда мама уступила ей, то успокоилась и призналась: – Я сама сшила.

– К ее блузке эта юбка не подходит, – покачала головой Ирэна. – Смотри, юбка белая, почти прозрачная, а кофта – из очень плотного материала, да еще и полосатая…

Дана присела на корточки и не глядя сунула мышку-маму под кровать.

Роза Васильевна гремела посудой на кухне. На столике меня ждала купюра в тысячу рублей: оплата сегодняшнего занятия и прошлого. Я взяла деньги, но тут, вспомнив слова Ирэны о том, что мне «платят зря», обернулась и поспешила объяснить:

– Это за прошлый раз… Я забыла взять.

От волнения я заикалась. Неприятно было пояснять, но гораздо хуже было бы, если бы Ирэна подумала, что мне платят больше положенного.

– Знаю, – кивнула Ирэна, достав мобильный и что-то в нем читая. – Деньги Розе ведь я оставляю.

Дана стояла рядом, уставившись в пол. Внезапно я разобрала ее бормотание. «Никогда больше не буду… Никогда больше не буду петь».

– Дана! – с волнением сказала я.

Она отврнулась.

– Попрощайся с учительницей! – велела Ирэна. – По-испански!

– Я не умею по-испански, – буркнула Дана и убежала в комнату.

– Вредничает, – заметила ей вслед Ирэна, – характер показывает. А вы, Маша, большая молодец. Так маме и передайте. Дана никогда не пела, а у вас – запела. Совершенствуйте ее навык! Я хочу, чтобы она пела в Испании в караоке-баре.

Я перевела на нее тяжелый взгляд. Она что, совсем ничего не поняла?! Стоит тут в своем дурацком розовом костюме, читает новостную ленту в телефоне, улыбается, как жестокая Долорес Амбридж, которая собирается выжечь у Гарри Поттера на запястье очередное правило, и не видит, что из-за нее я больше никогда не смогу «совершенствовать Данины навыки»!

– Наверное, школьнице приятно держать в руках такие большие деньги, – рассеянно сказала Ирэна. – Я понимаю, что это оплата двух занятий, но она немаленькая.

Для вашего возраста. Я столько заработать не могла, когда была школьницей.

Она на секунду оторвалась от мобильного и добавила:

– Хотя позже, конечно, развернулась в полную мощь. Ну, всего доброго, Машенька! Как там говорят у вас? Адьос!

Глава 29

Мамин телефон

Мама открыла дверь. Лицо у нее было красное и распаренное, волосы прилипли ко лбу. Рукава домашней рубашки закатаны, фартук – в брызгах.

– У меня стирки вагон, – сообщила мама, – так что сегодня закажем пиццу!

– Дорогое удовольствие, – мрачно отозвалась я, разуваясь и бросая в угол прихожей рюкзак.

– Ирэна мне наконец-то оплатила весь заказ! – отозвалась мама из ванной. – Так что можем себе позволить! Ты с ветчиной будешь?

Было слышно, как она опрокинула в ванну таз с водой.

– Я сегодня видела ее, – медленно сказала я. – Твою Ирэну.