Первая работа Кузнецова Юлия
– Давай займемся испанским, – предложила я дружелюбно.
Даже постаралась улыбнуться, лишь бы отличаться от Елизаветы Ильиничны. Дана молчала.
– У вас чисто, – утешила ее я, – очень чисто. И Роза порядок наводит. Все будет хорошо.
– Есть одно место, где не чисто, – отрезала Дана.
Она быстро поднялась с пола и уселась за стол.
Я с готовностью сунула ей листок.
– Вот тут написано rojo.
Я вытащила красный мелок.
– Красный, – равнодушно прокомментировала Дана.
– Да. Rojo. Запомнишь?
– Нет.
– Но это же простое слово. Ты же умная де…
Я прикусила язык.
– В общем, рисуй. Что-то красное. Rojo.
– Не хочу.
– Почему?!
– Я не люблю рисовать.
– Да ладно, – фыркнула я, – не придумывай. Все дети любят.
– А я не люблю.
– Хорошо…
Я вздохнула. Трудно быть милой и доброжелательной.
– Тогда я сама нарисую кружок. А ты его раскрась.
Сможешь? Раскрашивай и повторяй. Rojo, rojo, rojo.
Дана принялась за дело, прикусив кончик языка.
– Красный, красный, красный.
– По-испански!
– Я не знаю как.
– Я тебе только что сказала! – воскликнула я. – Ты не могла забыть! У тебя прекрасная память! Дана!
– Я забыла, – упрямо повторила Дана, сдвинув листок и дотронувшись до рябиновой кисти.
– Ты врешь! Ты нагло мне врешь!
Я так разозлилась на Дану, что готова была выгрызть из стола эту несчастную рябину!
– Нет, я правда забыла, – тихо ответила она, не глядя на меня.
Она издевалась. Она по-настоящему издевалась надо мной.
– Да как ты, мелочь, смеешь так себя вести! – закричала я.
Дана вскинула на меня глаза. И улыбнулась.
Я вдруг перестала чувствовать себя собой. Будто кто-то другой попал внутрь меня и закричал:
– Ты пар-р-ршивая девчонка!/p>
Дана поднялась с места.
– Сидеть! – гаркнула я, то есть не я, а тот, кто был вну три меня.
Она села. На пол. И поползла к кровати. Мне безумно захотелось схватить ее за ногу, а лучше дать подзатыльник, чтобы знала, что над взрослыми нельзя издеваться! Что она не смеет оскорблять меня!
Но Дана быстро уползла под кровать. Задернула покрывало – и затихла.
– С тобой хотели по-доброму, – шипела я ей вслед, – предложили порисовать. А ты – врать! А ты – измываться!
– Правда не помню, – отозвалась Дана из-под кровати.
Я сжала зубы и простонала. Потом прижала ноготь к нарисованной рябине и в ярости сколупнула с ягоды кусок краски. Из бледно-оранжевой ягода превратилась в деревянную, а осколок краски так глубоко вошел мне под ноготь, что от боли брызнули слезы.
Я перевела дыхание и к своему ужасу осознала: только что я наорала на человека, который меньше меня, младше почти в три раза! На ученицу, за обучение которой мне платят деньги.
Я была хуже Елизаветы Ильиничны. Внутри меня жило чудовище. Самое настоящее. Оно могло орать, обзываться.
Оно хотело, чтобы я ударила шестилетнюю девочку. Оно махало у меня перед глазами плащом тореадора, muleta – той самой красной тканью, которой поводят перед быком, прежде чем воткнуть ему в бок острую саблю с загнутым концом.
У меня и правда закололо в боку, будто я пробежала пятьдесят кругов на физре. Я прижала к боку ладонь, сползла со стула на пол.
Мерзкие якобинцы! Если бы не они, я бы дожимала сейчас последние минуты своего часа, предвкушая, как схвачу деньги со столика и сбегу из этого ужасного дома.
Пылесос смолк. Послышались шаги Розы Васильевны.
Они удалялись.
Я сидела на полу и слушала тишину. Она гудела, как батареи в октябре, в которых скоро зажурчит вода. Мама утверждала, что они не могут гудеть, но я всегда слышала этот журчащий звук.
Меня мутило так, будто в желудок закачали литр сгущенки. Жить со сгущенковым чудовищем в животе было невыносимо.
– Дана… Дан… Прости, что накричала.
Глава 19
Шпионские игры
Край покрывала приподнялся. Сначала я увидела колено – Дана сидела, подогнув ноги под себя, – и потом ее круглое личико, на котором отражалось изумление.
– Ты передо мной извиняешься? По-настоящему? По-взрослому?
– А как еще бывает? – горько хмыкнула я.
– Не знаю, – сказала Дана, – передо мной взрослые никогда не извинялись.
«Наверное, никто на нее никогда и не кричал», – подумала я и поежилась.
– Ты на меня кричала, – в такт моим мыслям напомнила Дана.
– Прости.
– Ладно, – она скорчила гримаску и царственно кивнула: – Так и быть.
Ее кивок меня снова разозлил.
– А ты правда не помнила слово «красный»? – не удержалась я.
Дана пожала плечами и опустила полог.
– Почему ты не хочешь со мной заниматься? – с тоской спросила я.
– Потому что с тобой иногда скучно, – ответила она, чем-то зашуршав.
– Иногда? – ухватилась я за эту мысль. – А в другие разы?
– В другие разы тебя нет.
Я фыркнула. Представила себе, как встаю на уроке и говорю историчке: «Понимаете, Елизавета Ильинична, мне на уроке иногда скучно. А иногда – нет. Потому что иногда – вас нет». Она, наверное, меня указкой насквозь проткнет.
Дана выглянула из убежища.
– Я смешно сказала? – самодовольно улыбаясь, спросила она.
– Слушай, Данка, – оживилась я, – а если я больше не приду? Обрадуешься?
– А так можно? – быстро спросила она.
Я снова фыркнула. Все представляла себя в роли Данки, а на моем месте – историчку.
– Тебя так от меня тошнит?
– Нет… – протянула она. – Я просто не хочу. Мне скучно. И у меня мало свободного времени. У меня совсем нет свободного времени.
Дана заговорила другим тоном. Интонации напоминали кого-то взрослого.
– Вот, – продолжала она, протягивая мне книжку с Колобком на обложке, – посмотри в мое расписание!
Нет, ты посмотри! Не отворачивайся!
Я и не думала отворачиваться. Наоборот, с интересом следила за Данкой. Она изображала кого-то, как в театре.
– Вот, у меня в пять встреча. В шесть встреча. В семь деловой ужин. Хорошо, что в том же ресторане… А в восемь у меня…
– Тоже встреча, – подсказала я, – с президентом.
– Да, – обрадовалась Дана, – с президентом нашей компании! А завтра мне вылетать в Сочи. Так что мне с тобой играть некогда. Поиграй с Розочкой. Все, целую. Дверь за собой закрой.
Дана опустила полог. Снова повисла тишина. Я неожиданно спросила тонким голосом:
– А в Испанию когда поедем?
– Летом, – строго ответила Дана. – На зимние праздники я договорилась с коллегами по работе. Мы на лыжах едем кататься, в горы. А летом я сниму для вас с Розой дом.
А сейчас я еду с подругами. Они красивые, умные и взрослые.
«Это отсебятина, – подумалось мне. – Я Ирэну никогда не видела, но ни один нормальный взрослый так ребенку не скажет».
– Ну и не надо, – ответила я все тем же тонким голосом. – У меня свои подруги есть, я с ними буду играть.
– Нету! Нет у меня своих подруг! – воскликнула Дана своим собственным голосом.
«Ого! – удивилась я. – Так она понимает, что мы валяем дурака?»
– Как же нету? – спросила я тоже обычным тоном. – Наверняка есть. В садике…
– Я не хожу в садик!
– В парке.
– Мы одни гуляем!
– К тебе что, никого не подпускают? – удивилась я.
– Роза говорит, они там все на детской площадке не-бла-го-на-деж-ные!
– А я? – со смехом спросила я. – Я благонадежная?
– Конечно, – уверенно кивнула Дана.
Она устала сидеть, поэтому улеглась на живот и подперла подбородок кулаком. Ноги ее по-прежнему оставались под кроватью, из-под которой она высовывалась, как сфинкс. Из-за двери пополз запах кофе. Роза Васильевна решила сделать в работе перерыв. Но я не завидовала. То, что происходило здесь, в комнате, похожей на яркую коробку конфет, было так интересно! Почему к Дане никого не пускают? Может, Ирэна – шпионка? Мама, правда, говорила, что она толстенькая, но, может, это образ для прикрытия?
– Они же твой паспорт проверили, – пояснила Дана, – когда ты к нам первый раз еще пришла. Охранники позвонили Розочке и сказали: «Все нормально, паспорт проверен».
– А почему такая секретность? – осторожно спросила я.
– Знаешь, кто мой папа?
– Тайный агент?
– Ха. Он де-пу-тат. Меня могут похитить. Вот мы никуда особо не ходим и гуляем только с охранником. Васей или Сашей. Я Васю больше люблю, он для Тилли самолетик сделал.
– Для кого?
Дана замолчала. Опустила руки и, шлепая ладонями по полу, начала разворачиваться в сторону кровати, как рептилия к болоту.
– Погоди, не уползай! – взмолилась я.
– Ага, конечно, – проворчала Дана, – я тебе покажу Тилли, а ты Розочке пожалуешься.
– Честное слово, не буду жаловаться! По-взрослому обещаю. По-настоящему.
Но Дана уже скрылась за пологом. Я разочарованно вздохнула, и тут…
Увидела хвостик. Тонкий, серый. Протянула руку, потянула за хвостик. И вытащила серого мышонка с блестящими глазами и жесткими усиками, одетого в синие джинсы и красный свитер с буквой R. Он протягивал ко мне лапки, будто хотел напомнить свое имя.
– Эй! – возмущенно воскликнула Дана. – Отдай немедленно! Нечего хватать чужое и-му-ще-ство.
– Ратонсито, – прошептала я.
Глава 20
Семейство Ратон
В детстве у меня был точно такой же мышонок. Мама с папой привезли мне из Испании целое мышиное семейство – как утешение. Мы должны были отправиться на море, но накануне поездки я заболела отитом. Меня оставили с бабушкой.
В то время у нас, по выражению мамы, еще «водились деньги», хотя и немного: родители жили в самой дешевой гостинице где-то на побережье Малаги, а еду привезли с собой из России. Папа до сих пор смеется, рассказывая, как пограничники попросили открыть чемодан и обнаружили там два пакета макарон и палку копченой колбасы.
– Это сейчас, – приговаривает папа, – мы все купить можем.
– Мы и раньше могли, – спорит с ним мама, – но мы экономили. Старались на одежду тратить. Мне платье купили. Тебе ботинки новые, забыл? Из мягкой кожи, коричневые. Ты из них лет семь потом не вылезал. Машке каких-то игрушек необычных привезли.
– Где, кстати, эти ботинки? – говорит папа. – На даче?
Когда пришло время прощаться с игрушками, мама сложила их все в коробку, отвезла на дачу и отнесла на чердак.
Там было пыльно, грязно и пусто: у стены стояли старая папина гитара с парой порванных струн, несколько голубых мусорных мешков, набитых старой одеждой, с дырками, из которых высовывались крючки вешалок, и вот – коробка из-под телевизора, набитая моими игрушками.
На чердак переехала вся мышиная семья: мышонок, его сестра и их родители.
Мама, пухлая сеньора Ратон, терпеть не могла готовить, зато обожала мастерить. Как-то она сконструировала катамаран из бутылочек из-под йогурта «Актимель» для своих детей, Ратонсито и Элены, и чуть не утопила их в бочке, куда моя бабушка набирала воду для полива тепличных огурцов.
В другой раз она сделала им парашют из бумаги. Ратонсито полетел первым и едва не попал в лапы к бабушкиному коту Лэсси, которого я обзывала Лосем. Словом, мама у них была бедовая.
Зато папа, сеньор Ратон, был поваром. Точнее, он им стал после того, как я посмотрела мультфильм «Рататуй».
Папа рыскал по огороду, собирая ароматные травки, правда, все время натыкался на лебеду и кислицу, но он был профи. Поэтому прекрасно готовил завтраки, обеды и ужины из этих двух растений.
Элена была древолазом. Не осталось ни одной яблони в бабушкином саду, где Элена не устроила бы тайник.
А Ратонсито был врачом. Точнее, мечтал вырасти и стать знаменитым хирургом или хотя бы стоматологом. Но пока он успешно залечивал царапины на спинке Элены или ожоги на лапках папы-повара, а когда мне было грустно, ложился рядом на подушку и утешал…
У мышат были паспорта. Настоящие. На груди у каждого висела книжечка из двух страниц, с надписью на обложке: «Pasaporte». Внутри «паспортов» были наклеены фотографии мышат и напечатаны их «данные».
Я училась во втором классе. Мы как раз изучали английские буквы. Из школы меня забирала бабушка. Ждала меня каждый день на крыльце. Как-то раз я вышла к ней, раскрыла паспорт мамы-мышки и сообщила: «Я тут все прочла. Кроме этой буквы». Я показала на «энье», n c черточкой наверху, в слове «Испания». Это слово прочитать не получилось.
– А что тут написано? – спросила я у бабушки.
Бабушка не ответила, а тут же, со школьного крыльца, позвонила маме. Мама тогда только начала работать в магазине, но уже в то время не любила, чтобы ей звонили на работу и отвлекали.
– Я знаю, знаю, Анют, – терпеливо выдерживала бабушка мамино возмущение. – Да, дело терпит. Но у нее способности к языкам. Не загубите.
– Отдай! – закричала Дана и выдернула у меня из рук Ратонсито.
Я очнулась и обнаружила, что я, серьезная трехъязычная личность в строгом костюме, учительница, которая должна уметь организовывать, давать материал и, в конце концов, учить, сижу на полу, рядом с кроватью своей ученицы, а ученица скрылась в шатре с коронами и бормочет гневные слова в мой адрес.
Я поднялась с пола и глянула на часы. Время занятия давно истекло.
– Это мое, мое, никто не смеет трогать без разрешения, – твердила под кроватью Дана.
– Ага, – откликнулась я и вернулась за стол – собирать свои листики.
Данин окрик выдернул меня из чердака, полного теплых и ярких воспоминаний, и сунул в ледяной сугроб.
Но даже в ледяном сугробе меня кое-что грело. Выходило, что родители отдали меня изучать испанский для того, чтобы я могла читать мышиные паспорта!
Как странно, что они сами забыли об этом… Да я и сама забыла, что когда начала заниматься с Беатрис, то говорила с мышами только по-испански. Ведь это был их родной язык.
Пылесос за дверью опять загудел. Денег за занятие с Даной я снова решила не брать. Мне не терпелось вернуться домой. Дождаться маму с работы. Напомнить ей историю о мышках. Сказать, что они с папой – просто чудо.
– Ты уходишь? – спросила Дана.
– Да. А что?
– Ничего, – буркнула она.
Я пожала плечами. Эта девчонка была похожа на огромного морского ежа, которого пытаются запихнуть в полиэтиленовый пакетик для завтрака. Или острый кусочек льда, который сжимаешь в теплых ладонях.
У двери я обернулась. Стало жалко Дану. У нее есть всё.
И роскошная комната, и няня, и охранники, и коллекция фарфоровых кукол. Но никто никогда не отправит ее учить язык для того, чтобы она прочла надписи в мышиных паспортах. Мне повезло, а ей нет.
Жаль, что она не подпускает меня к себе. Сидит и сидит под кроватью.
Дана словно дрейфовала на отколовшейся льдине по бурной весенней речке, а я стояла на берегу и смотрела ей вслед.
Шум пылесоса стих, послышался звонок в дверь, а потом – звонкий лай.
Дана высунула голову из-под кровати.
– Гости пришли, – заметила я, взявшись за ручку двери.
Но Дана расширила глаза от испуга.
– Это Личи! – воскликнула она. – Я же просила маму не звать тетю Иру с Личи!
Тявканье приближалось.
– Личи съест моих мышек! – чуть не заплакала Дана, выбираясь из-под кровати. – Я знаю, он их погрызет, обслюнявит. Он уже сделал ужасное в прошлый раз!
Дана сгребла мышей и прижала к груди. Я заметила, что у мышки-мамы нет хвоста. Видимо, это и было то «ужасное», что сделал лающий на всю квартиру Личи.
– Не съест, – заявила я, развернувшись к Дане. – У меня были такие же мыши. В детстве. Один в один. А у бабушки был кот. Я называла его Лось. Когда я приезжала в гости к бабушке, он всегда охотился за моим семейством Ратон.
Мама просила меня не брать мышек с собой, но я не могла без них и дня. Однако Лосю мы ни разу не попались.
Потому что… у нас был секретный язык. Я могла крикнуть мышкам: «Cuidaos! El gato!» И они прятались.
– А что это значит? – жадно спросила Дана.
– «Осторожно! Кот!» – пояснила я, опускаясь на колени рядом с ней. – Если мы научим твоих мышек, они будут спасены. Хочешь?
– Да, – кивнула Дана.
Так я запрыгнула к ней на льдину, и река понесла нас вперед.
Глава 21
Великая сила названий
Когда я пришла к Дане в следующий раз, дверь была полуоткрыта. Роза Васильевна стояла за ней: распахнув шкаф, она сдергивала с крючков Данины куртки и плащи и укладывала их на стул возле зеркала.
– Вы уж простите благодушно, Марьниколавна, – сосредоточенно выговорила она, – а мне с вами заседать некогда. Нам велено перемерить теплую одежду, а ее для начала собрать надо. У Данушки ее знаете сколько? Море разливанное. Мама наша на шопинг сегодня вечером, в ГУМ. Так что, девоньки, сегодня без меня.
Я готова была ее расцеловать. Мне везло! Не нужно было придумывать предлог, чтобы услать ее из комнаты.
Дана тоже ждала меня за полуоткрытой дверью своей комнаты. Спина прямая, брови сдвинуты так, что кажутся сросшимися.
– Вы с Розой Васильевной как мавры в средневековой Малаге, – пошутила я. – Построили себе крепость Алькасабу и торчите в сторожевых башнях, неприятеля караулите.
На самом деле вид хмурой ученицы меня пугал.
– А где находится эта Альбасаба? – сердито спросила Дана.
– Алькасаба. В Малаге, говорю же… – повторила я, снимая с плеча рюкзак.
– А Малага где?
– В Испании, – удивленно ответила я, не понимая, к чему она клонит.
– Вот-вот! – грозно воскликнула Дана, наступая на меня. – Я про это и говорю. Больше – никакого испанского языка. Никогда!
Я чуть не выронила рюкзак.
– Будем учить мышиный язык, – продолжила Дана. – Договорились?
– Да… – пролепетала я.
– Тогда полезли! – распорядилась девочка и развернулась ко мне спиной.
Как только мы забрались под кровать, Дана предъявила мне все мышиное семейство и продемонстрировала, что помнит, как сказать по-испански, то есть на мышином языке: «Осторожно, кот!» В очередной раз я подивилась особенностям ее памяти. Ведь эту фразу я упомянула всего оин раз! Выходило, что она помнила только то, что ей было интересно.
Мы принялись перечислять предметы мышиного интерьера: la mesa – стол, la silla – стул, la guardarropa – шкаф.
– La mesa, – старательно повторила Дана. – А давай няня им скажет: «Садитесь за стол!»
Дана указала на фигурку мышки-мамы, но я не стала поправлять ее. Няня так няня.
– Sentaos!
– А они пусть кричат: «Мы не голодные, не голодные!» – предложила Дана, показывая на мышат.
– No enemos hambre! No enemos hambre! – пропищала я, потом передала Дане мышек. – Теперь ты.
– Нет, не буду.
– Почему?
– Потому что ты играй за мышат, а я за няню. Sentaos!
Няня-мышка выставила на стол кукольную еду, и Дана, указав на брокколи и морковку, предложила:
– Давай теперь их называть?
– Игра Адама, – пробормотала я.
– Почему Адама? – спросила Дана. – Это моя игра!