Раз ошибка, два ошибка… Дело о деревянной рыбе Макникол Сильвия

– Нет, что?

– Надо найти настоящего вора, чтобы отвести подозрение от Аттилы.

– Ты ничего не забыла?

– Чего?

– У того, кто украл рыбу, скорее всего, есть оружие.

На уроке после ланча мы проходим метафору и сравнение. Это так же весело, как играть с щенятами. (Кстати, это и есть сравнение.) Миссис Уосли пускает по рядам круглую коробку, в которую каждый бросает бумажку с двумя существительными. Я закидываю «собаки» и «рыба».

Как только всё готово, каждый достает по две бумажки. Мне достаётся «бомба» и «Майнкрафт». Миссис Уосли разрешила вытянуть мне ещё одну, потому что названия брендов не считаются. На этот раз мне достаётся «ошибка».

– А теперь напишите пару предложений либо с метафорой, либо со сравнением.

Рене достаётся «инопланетянин» и «брат». Она зачитывает следующее предложение:

– Мой брат превратился в инопланетянина. Я даже не знаю, с какой он планеты.

В этом я с ней согласен.

– Хорошо! – Миссис Уосли показывает на Тайсона.

– У меня «искусство» и «ружьё», – отвечает он. – Не могу ничего придумать.

– Класс, давайте поможем.

Рене выкрикивает:

– Искусство – это оружие массового поражения.

– Превосходно. Только подними руку в следующий раз. Стивен?

Меня коробит от моих же примеров.

– Ошибка – это бомба, которая взрывается, когда ты совсем этого не ждёшь.

– Очень хорошо, – говорит миссис Уосли.

Нет, совсем не хорошо, думаю я. Сегодня я уже пережил взрыв семи бомб.

Наконец пришло время собираться домой. Пока мы записываем последнее задание в дневник, миссис Уосли вручает каждому ученику по конверту с объяснением утреннего происшествия. Она говорит, что его нельзя открывать без родителей.

Мы с Рене уже знаем, что кто-то принёс оружие в школу. Она боится оставаться одна, поэтому ей так нравится проводить время со мной, пока её родных нет дома. Сегодня она особенно прилипчива.

К этому часу все баки и контейнеры для мусора опустели, вся мебель, включая игрушечную кухню, а также та крутая картина с мальчиком и кроликом исчезли.

Мы возвращаемся ко мне домой. Папа вяжет что-то голубое и крохотное, сидя на диване. На четырёх спицах, не меньше.

Рене как-то странно улыбается.

– Здравствуйте, мистер Нобель. Что вяжете?

– Привет, дети. Свитер. – Он поднимает вязание, чтобы мы получше его рассмотрели.

Рене смотрит на меня широко раскрытыми глазами.

О нет. Она же не думает, что моя мама ждёт ребенка. Затем я немножко паникую. Мама беременна?

– Пап, он такой маленький.

Он кивает.

– Йорки вообще мелкие. Вяжу каждому по одному. Хозяйка хочет свитера всех цветов радуги.

Рене разевает рот:

– Вы хотите сказать, у неё семь собак?

– Нет, их пять. Горлышки свяжу из двух других цветов: индиго и оранжевого. Миссис Ирвин дала очень чёткое задание, – пожимает он плечами. – Она художник.

– Здорово-то как. Кажется, это так сложно. Откуда ты знаешь размер?

– Я снял мерки. К тому же это пробный образец, – отвечает папа.

Я снимаю рюкзак и достаю из него записку родителям.

– Пап, сегодня в школе кое-что произошло.

– Вам что-то угрожает?

– Нет, нет. Но нас сегодня запирали. Вот, прочти это.

Папа откладывает вязание в сторону и читает письмо. Пробегая глазами по письму, он сводит брови. Он задерживает взгляд на письме на некоторое время, а потом поднимает глаза на нас.

– Вы же знаете, что вы были в безопасности всё утро? Они нашли оружие в библиотеке и просто приняли меры предосторожности.

– Только оружие? Без владельца? – спрашивает Рене.

– Верно. Они заперли школу, потому что думали, что человек, оставивший оружие, всё ещё в школе. Они ошиблись. Этот человек успел уйти.

Я представляю себе прочёсывающего школу мистера Руперта в камуфляже и с ружьем в руках. Я знаю, что, как только он увидит меня на записи, когда я разносил газеты, он подумает, что это я украл его почтовый ящик.

– У соседей пропадают разные вещи, – наконец говорю я.

– Пропало украшение к Хэллоуину, почтовый ящик, а ещё рыбки «Потока мечты» со школьного забора, – добавляет Рене.

– И всё же, зачем кому-то прятать оружие в библиотеке? – спрашиваю я. – Думаешь, это своего рода предупреждение?

– Брось или уходи? – говорит папа.

Телефон звонит раньше, чем я успеваю обдумать его слова. Папа берёт трубку на кухне, но по его радостному голосу я понимаю, что звонит мама. Она в Лондоне, скорее всего, в аэропорту. Папа переходит на шёпот, поэтому я не слышу, что он говорит. Наконец он зовёт меня.

– Стивен, мама звонит.

Я кидаюсь к телефону.

– Привет, мам!

– Привет, Стивен. Я слышала, в школе снова все оживились?

– Да, нас даже полиция допросила. Они хотели узнать, не видели ли мы подозрительных лиц у школы.

– Вы что-то видели?

– Не знаю, мам. – В моей голове мелькает девушка с пирсингом в носу, мистер Руперт, регулировщик. – А как вообще выглядят подозрительные лица?

– Хороший вопрос, – говорит мама. – Знаешь, как-то раз охрана сказала, что нашла гранату в ручной клади одного пассажира.

– Серьёзно? – У меня сводит желудок от одной этой мысли. Я боюсь летать даже без оружия на борту.

– Да. Они задержали молодого человека. Оказалось, он снимает фильм, а граната – бутафорская. Рейс задержали на целый час.

– Думаешь, в школе снимают фильм? – спрашиваю я.

– Нет, я хочу сказать, что наверняка есть логическое объяснение, откуда появилось это оружие. Но я рада, что директор перестраховалась. Тогда я тоже радовалась, что охрана обыскала сумку пассажира с гранатой. – Я слышу, как она улыбается. Как будто она меня обняла, хотя её даже рядом нет.

Я зацепился за это ощущение на мгновение. Но затем во мне забурлила другая тревога. Я должен поделиться ею с мамой.

– Пропал почтовый ящик мистера Руперта… – Может, мама поможет мне почувствовать себя лучше, ведь он умеет пугать людей.

Но всё выливается в восьмую ошибку за сегодня.

– Мистер Руперт? О нет. Только не трогай его вещи. Никогда. С тех пора как умерла его жена, он сам не свой… Ты меня слышишь? Мне надо идти на посадку. Я люблю тебя.

– И я тебя люблю. Но, мам?

Короткие гудки.

– Пока, – говорю я в пустоту.

Мама звонит мне из поездок. Она остаётся на связи и часто помогает мне успокоиться. В общем, это мамина ошибка. Восьмая за день. Слова о том, что мистер Руперт сам не свой, с тех пор как почила его жена, не очень-то помогают мне успокоиться.

День первый. Ошибка девятая

Я возвращаюсь в холл. Рене держит в руках две спицы, а папа показывает, как делать петли.

– Как только ты освоишь технику, ты поймёшь, насколько это расслабляет. Вязание помогло мне бросить курить.

«Мистер Руперт теперь сам не свой, а каким он был раньше?» – мне очень нужно расслабиться.

– Пап, а для меня спицы найдутся? – спрашиваю я.

– Конечно. Можешь связать радужный шарф. Мне не понадобится каждый третий моток целиком. – Он вручает мне немного светло-голубой пряжи.

Я уже знаю, как набрать первый ряд. Но я слишком сильно затягиваю петли. Когда он начинает показывать, как связать второй ряд, у меня ничего не получается.

– Не натягивай нить так сильно. Учись у Рене.

Она улыбается и поднимает свои спицы выше, чтобы я мог хорошенько всё рассмотреть. Её руки ловко парят в воздухе. Она уже третий ряд вяжет.

Папа снова берётся за свитера для йорков.

– Пап, как думаешь, у мистера Руперта есть ружьё?

– Что? – стучит папа спицами. – Почему ты спрашиваешь? – снова стук. – Нет! – стук-стук.

– Ну, он же из военных. А ещё мама говорит, что после потери жены он сам не свой.

Стук учащается.

– Я не думаю, что он мог пойти в школу с оружием, потому что тоскует по жене. Если ты на это намекаешь.

– Нет, но он хочет поквитаться с тем, кто украл его почтовый ящик.

– Да, этот ящик был особенным. – Папа сбавляет скорость вязания. – Он был точной копией их дома.

– Мистер Руперт говорит, что просмотрит видеозаписи, чтобы найти вора.

– Ну, удачи ему в этом деле. Даже если он поймёт, кто это на видео, вора придётся ещё поискать.

– Или её, – встревает Рене.

– А что, если он знает этого человека? Или это подросток из нашей школы? – спрашиваю я.

– Уверен, он пойдёт прямиком к директору. Мистер Руперт не станет бегать за вором с оружием.

– Папа говорит, что мистер Руперт в резерве. Он как-то ходил на военные учения, – говорит Рене. – Их разбили на две команды и выдали настоящее оружие.

– Но то были учения. Они не делают из людей безумцев с оружием.

Лихорадочное клацанье спиц заставляет меня думать, что папа тоже волнуется.

Одно я знаю наверняка. Мистер Руперт ненавидит и детей, и собак.

Из рюкзака Рене снова раздаётся симфония Бетховена. Она проверяет входящие.

– Аттила пошёл в полицию. Будет поздно.

Папа поднимает голову, перестав щёлкать спицами.

– Аттила просто ответит на пару вопросов. Он сам вызвался, – говорю я папе, чтобы он не подумал, что брат Рене снова в беде.

– Это хорошо. Очень хорошо, что он сам вызвался. Полицию придумали, чтобы помогать нам. И если мы можем помочь раскрыть преступление, мы просто обязаны это сделать.

Я стараюсь не слишком углубляться в папины слова, сосредоточившись на вязании. Петли по-прежнему выходят слишком тугими. Я бросаю спицы.

– Может, выгуляем Пинга и Понга? Кто знает, когда Аттила вернётся домой?

Папа отрывается от свитера, который увеличивается у нас на глазах, и поднимает глаза.

– Рене, хочешь остаться на обед? У нас мясной рулет и жареный батат. Если Стивен захочет, то ещё и салат будет.

– Да, спасибо.

– Хорошо, – говорю я. – Тогда пошли за собаками к Беннетам.

Через пару кварталов мы переходим дорогу. Пинг уже прыгает вверх-вниз у панорамного окна. Понг высовывает голову вслед за ним, виляя длинным хвостом. Я достаю ключи из кармана и открываю дверь.

Нет ничего лучше этой радостной встречи. Пинг лает, мельтеша у нас под ногами. Понг двигается более размеренно и прижимается к моей ноге, чтобы его погладили.

Я трясу пакетом с угощением, чтобы они успокоились и сели, а мы могли накинуть на них ошейники.

Мы отправляемся на прогулку. Они знают, куда мы идём. Мы переходим дорогу. Собаки тянут нас вперёд и виляют хвостами, раскрыв пасти. От счастья у них сбивается дыхание. Мы заворачиваем за угол и идём по тротуару в парк Брант Хиллз.

Я не могу спокойно смотреть на пустые мусорные баки. Жаль, что я не успел прибрать к рукам ту игрушечную кухню или, на худой конец, картину с кроликом.

Кто вообще выбрасывает картины? Я осматриваю дом, у которого стоял бак с картиной. Что-то странное привлекает моё внимание: между изгородью и кустами копошится какое-то существо с вьющейся коричневой шерстью. Вернее, несколько маленьких промокших зверят. Они лезут друг другу на голову, пытаясь перелезть через забор.

Пинг заливается лаем. Понг натягивает поводок.

– Ух ты, щеночки! – кричит Рене.

Вдруг они теряют равновесие и падают в кучу. Они тявкают, рычат, шипят, пищат. Лезут друг на друга. Один из них скулит.

Из открытого окна доносится женский голос:

– Фу, стоять!

Они катаются по лужайке, продолжая тявкать и рычать.

– О нет, – говорю я. – Это же те самые йорки.

– Клиенты твоего отца?

– Я так думаю.

К изгороди подходит женщина и подбирает двух извивающихся собак:

– Голубушка, сейчас же прекрати. Рози, сидеть. Золотце, тихо!

Каждую назвали цветом радуги. Мило.

– Ну пойдём же, пойдём, – оттягиваю я Понга.

Рене берёт Пинга на руки.

Мы пересекаем улицу Данкастер. Рене ставит Пинга на землю. Собаки силой утягивают нас к школе, за которой раскинулся парк. Собаки бегут вровень, мы – за ними. Понг счастлив. Он дважды обегает вокруг Пинга и склоняет морду, как бы приглашая его поиграть. Пинг кланяется в ответ, и они начинают бегать друг за дружкой. Большой и маленький, тихий и шумный. Такие разные и всё же друзья.

Они переплетаются поводками. Рене выпускает поводок Пинга из рук, чтобы мы могли их распутать. Но мы делаем это недостаточно быстро. Пинг срывается и убегает, утягивая за собой Понга.

Рядом ни души. Ни скейтбордистов, ни белок, ни маленьких детей с мороженым. Кажется, опасности нет. Они бегут к забору, где Пинг задирает хвост, чтобы сделать свои дела.

– Эй, вы. – За забором стоит женщина с пепельно-белыми волосами и тычет в нас сигаретой. Это мама мистера Рона. Раньше мистер Рон был нашим регулировщиком. – Вы же всё уберёте?

– Да, мэм. У меня и пакет с собой есть. – Я хлопаю по карману на штанах, затем достаю пакет и убираю кучу.

– Кажется, я вас знаю. – На ней всё та же муу-муу[1], в которой мы видели её в прошлый раз. Только сегодня она ещё накинула на плечи красное пальто. – Смотрите-ка, собаки снова с вами, все живы и здоровы.

В прошлый раз она немного опоздала с предостережением по поводу семейства енотов. Понг и Пинг сорвались с поводков и бросились вдогонку за ними. Понг пропал на целые сутки. А Пинг привёл нас к старому дому Джесси, в котором похититель удерживал Понга.

– Как дела у мистера Рона? – спрашивает Рене. – Он скучает по нам?

– Нда, нда, нда. Он поймал рыбку покрупнее. – Мама мистера Рона заливается смехом, который больше похож на кашель мотора, который пытаются завести зимой.

Мы с Рене переглядываемся, нам начинает казаться, что она никогда не успокоится. Наконец она выдыхает. Кажется, от этих сигар один только вред.

– Кстати, раз уж речь зашла о рыбе, – говорит Рене. – Не было ли вчера у школы чего-нибудь странного? Кто-то украл всю рыбу «Потока мечты» с забора.

– Нет, всё было как обычно. За школой собрались подростки. Ну, вы знаете. Они просто торчали здесь с инструментами.

– Какими инструментами? – спрашивает Рене.

– Я не знаю. Молотки? Плоскогубцы? – отвечает миссис Рон, прикуривая. – Их было четверо.

– Они околачивались у забора детского сада? – спрашиваю я.

– Ну, так далеко я не вижу, – отвечает она.

– Они ушли с большой сумкой? В которой лежала рыба? – спрашивает Рене.

– Не знаю. По ночам я курю только раз, – поднимает она сигару.

– Не было ли среди них подростка с ирокезом? – спрашиваю я.

Рене буравит меня взглядом, будто лучом смерти. Знаю, знаю. Она не хочет, чтобы преступником оказался её брат. Она терпеть не может, когда другие думают про него что-то плохое. Интересно, это её ошибка или моя? Я должен встать на её сторону и притвориться, что Аттила кристально чист, ведь именно так она и думает. Но поступи я так с самого начала, мы бы не узнали кое-что очень важное.

– Точно сказать не могу. На них были чёрные шапки.

День первый. Ошибка десятая

Мы прощаемся и уходим. Я на всякий пожарный меняю тему разговора. Мы подходим к библиотеке и муниципальному центру Брант Хиллз, у которого я вспоминаю, что надо поискать «Ночного садовника».

– Рене, можешь подержать собак? Я заскочу за книгой, которую нам сейчас читают.

– Уууу. Эту страшную? Ура! Можно я почитаю после тебя?

– Может, отведём их на теннисный корт, где можно запереть ворота?

– Да ладно. Я справлюсь. К тому же, что я буду делать, если кто-нибудь захочет поиграть в теннис?

Люди с ракетками и мячами. Рене права. Я привязываю Понга к скамейке, а Рене берёт Пинга на руки и садится на неё. Я убегаю в библиотеку.

Коридор между библиотекой и спортивным залом служит игровым центром. Здесь играют в настольный хоккей, футбол и теннис. Пара карапузов дёргает ручки настольного футбола, а в хоккей играют девочка с мамой. Все они просто дурачатся.

У стола для пинг-понга обстановка более напряжённая: дуэль в самом разгаре. Два старика гоняют мяч туда-сюда. Сгорбившись над столом и натянув кепку до самых ушей, мистер Ковальски, тот самый старик-бегун, сегодня выглядит как-то иначе. Он кажется не таким древним, как обычно. Его осанка выправилась, а вот лицо сморщилось от напряжения ещё больше. Он бьёт по мячу, который тут же отлетает на другой конец стола.

Его соперник одним махом отправляет мяч обратно.

Удар – мяч на другом конце стола, ещё удар – мяч обратно. Мне нравится, как он стучит по столу.

Я хочу задержаться и посмотреть игру. Но не могу надолго оставить Рене с двумя собаками. Ведь я же профессиональный выгульщик. Я бегу в библиотеку и ищу по автору на О – Оксье Джонатан. Книга в отделе для школьников. Остался один экземпляр с деревом на обложке, на котором с лейкой в руках сидит странный человек в цилиндре. Я хватаю книгу и выписываю её.

По дороге к выходу я цепляю взглядом странное объявление, приколотое к доске. «Насладитесь искусством в Берлингтоне», – написано голубыми буквами. С буквами соседствуют достопримечательности Берлингтона: навесной мост, пирс, мэрия и сама галерея искусств. Можно принести с собой любое произведение искусства – картину, скульптуру, инсталляцию. Главное, чтобы на создание этого произведения автора вдохновил Берлингтон. Все экспонаты будут выставлены в галерее. Победитель получит стипендию и гипотетическую возможность устроить собственную выставку. Также можно получить приз зрительских симпатий – пятьсот долларов. Погодите-ка… Я достаю телефон, чтобы посмотреть на дату. Завтра последний срок для подачи заявки. Наверно, Аттила уже не успеет. Я делаю снимок объявления и на всякий случай отправляю его Рене.

Затем я снова бегу на улицу.

Пинг и Понг кого-то обступили. Кого-то, кто остановился, чтобы восхититься ими. Кого-то, кто носит легинсы с кувшинками и толстовку.

– Ой, какие миленькие, – говорит она, зажав под мышкой несколько больших книг в твёрдом переплёте. Эта девочка тоже побывала в библиотеке.

– Тот, что поменьше, очень любит целоваться, – предупреждаю я, как только она склоняется, чтобы погладить Пинга.

– Да? Я не возражаю.

Да, да, люди думают, что собаки, которые вылизывают им лицо, такие милые. Но Пинг-то любит засунуть язык прямо в рот, или ещё хуже – в нос.

– Пинг, сидеть!

Порой он так увлекается, что может и прикусить слегка.

– Пинг, НЕТ! – сегодня он слишком возбуждён. Я пытаюсь дотянуться до его спины, чтобы усадить, но промахиваюсь. Он умудряется подпрыгнуть до её лица.

– Ай! – Девочка руками закрывает нос, пока книги с грохотом летят на землю.

У меня кружится голова. Я не боюсь вида крови, но она просачивается сквозь пальцы из прокола в носу. Я зажмуриваюсь.

– Чья это кровь: твоя или собаки? – спрашивает Рене.

Я заставляю себя открыть глаза.

Рене опускается на колени.

– Мальчик мой, иди ко мне. – Она хватает Пинга за морду и осматривает пасть. – Ты не ранен? – по обыкновению, она черства со всеми, кроме Аттилы.

– Ты в порядке? – спрашиваю я у девушки в толстовке.

– Нет, собака разорвала мне нос, – раздражённо бросает она. Звучит так, будто ей и не больно вовсе.

– Ну, ты сама виновата, – выдаёт Рене. – Даже дети знают, что надо спросить разрешения, перед тем как гладить чужую собаку.

– Рене, прекрати. – Я не могу поверить, что она сказала это вслух и поворачиваюсь к девушке. – Прости нас. – Я лезу в карман. С того дня, когда Пинг сбил с ног скейтбордиста, я ношу с собой всё, что нужно для оказания первой помощи. У меня в кармане небольшой мешочек с антисептическими салфетками. Я вскрываю упаковку. – Давай я помогу. – Я начинаю утирать кровь с её носа салфеткой. – Может, лучше вытащить эту штуку?

– Нет, так дырка зарастёт.

– Пинг порезал язык! – докладывает Рене. Понг суетится у неё под ногами, явно желая помочь.

– Я не знаю, как наклеить пластырь на твой нос, если в нём останется эта блестящая штука, – хмурюсь я.

– Дай, я сама! – Девушка прижимает рану. – Ты с ума сошёл? Я не позволю незнакомцу трогать моё лицо.

И здесь я вспомнил, где видел её. Передо мной та самая девушка, которая забрала уродливую рыбу с той кучи мусора.

– Собака привита от бешенства? – спрашивает она.

– Конечно, – отвечаю я.

– А ты прививалась от столбняка? – спрашивает Рене.

Я толкаю Рене локтем и как бы говорю взглядом: «Будь повежливей».

Всё может закончиться очень плачевно. Если девушка напишет заявление в службу по контролю животных, Беннеты точно не скажут спасибо. Или ещё хуже – Пинга могут признать опасным для окружающих, а это значит, что нам запретят спускать его с поводка и выгуливать без намордника.

– Он очень ласковый, – говорю я. – Он это случайно.

– Он поранил язык о твой пирсинг, – бурчит Рене.

– Пожалуйста, возьми мою визитку, – говорю я. Папа хочет, чтобы я научился отвечать за свои поступки. – Я возмещу любые медицинские расходы. – Я протягиваю ей визитку «Королевского выгула собак».

– Возможно, понадобится новый гвоздик, – говорит она в нос. Кажется, кровь остановилась, но девушка продолжает прижимать салфетку к носу.

– Может, выберешь что-нибудь не такое острое? – говорит Рене. – И вообще, ветеринар может наложить швы на язык?

А доктор сможет зашить нос?

– Слушай, мне очень жаль, – продолжаю я. – Это же не настоящий бриллиант, правда? – Интересно, сколько может стоить новый гвоздик? Папа меня убьёт.

Она качает головой.