Раз ошибка, два ошибка… Дело о деревянной рыбе Макникол Сильвия
– Серьёзно? – Ход сбавляет и она.
– Да. Я отпросился в туалет, только чтобы прочитать сообщение.
– Я же говорила, что она плохой человек.
Мы проходим ещё немного, и я наконец спрашиваю:
– Почему я должен ждать пару дней? Что это изменит?
Она пожимает плечами.
– Я не знаю. Может, она уезжает из страны? Нам остаётся только надеяться на это.
– Вообще Лебелы заметили, что пропал Ворчун? – спрашиваю я.
– Скорее всего, нет. Бассейн закрыт не первый день, так?
– Да. – Я смотрю на часы. Звонит первый звонок. – Надо бы поторопиться, – говорю я Рене, и мы снова переходим на быструю ходьбу. – Что насчёт почтового ящика? И ружья? Стар и в этом замешана?
– Конечно, замешана, – отвечает Рене. – Аттила мне ничего не рассказал. Кажется, его не очень волнует, что ему предъявили обвинение.
– А его когда-нибудь это волновало?
– Нет. А вот папу и маму – да.
– Понятно. – Я показываю большим пальцем вправо. – Может, свернём здесь, чтобы не ходить мимо дома мистера Руперта?
– Нет, так ещё дольше. Давай просто пробежимся.
– Пробежимся? Ну-ну, хорошо. – Мы снова переходим на бег.
Когда мы подходим к дому, подъездная дорожка пуста. Наверное, родители уже на работе. Аттила мог самостоятельно забрать свою картину. У мистера Ковальски наверняка есть машина, хотя я видел только, как он бегает. Зуб даю, он мог подбросить Аттилу до дома.
– Как мы донесём картину до дома мистера Ковальски? – спрашиваю я, потому что не хочу повторять ошибок, которые мы совершили, когда переносили рыбу. – Готов поспорить, что Рювен больше никому не даст свою тележку.
– Не волнуйся, она на флешке. Мне просто надо забрать её со стола.
– Серьёзно? Разве он не мог просто отправить её в галерею по почте?
Она пожимает плечами.
– Наверное, они не принимают работы по почте. – Она открывает дверь. Я иду за ней в подвал, где уже успел побывать раньше. Там очень круто: огромная кровать, застеленная бельём цвета фуксии и одеялом того же цвета. Над кроватью висит картина Бэнкси. На ней изображена служанка с совком. Она поднимает одеяло, под которым оказывается кирпичная стена.
– Из всех картин, которые он мог повесить, он выбрал эту. Почему? – спросил я.
– Она аллегорична: служанка сметает проблему под ковёр, – отвечает Рене. – Папа принимает её на свой счёт. – Рене подходит к столу, выдвигает ящик и достаёт что-то из него.
– Есть! – говорит она, и мы снова выходим на улицу.
– Мистер Ковальски живёт там. – Она тычет пальцем в странный квадратный дом на другом конце улицы. Всегда было интересно, чей это дом.
Он выкрашен светло-голубой краской. У него ярко-красная дверь, а на крыше есть перила, какие бывают на мансардах. Он не так далеко. Аттила и сам мог пробежаться за флешкой.
Мы снова переходим на быстрый шаг. Нам не очень хочется думать о том, что скажет миссис Уосли, когда мы придём к середине урока по физкультуре. Мы подходим к дому мистера Ковальски, у которого припаркован тот самый старый и побитый фургон мистера Джирада. Получается, что он работает на мистера Ковальски? На вмятине по-прежнему значится: «Заплати художнику». А что, люди часто забывают заплатить?
Мы подходим ещё ближе, и Рене нажимает на звонок.
Он звенит, как церковный колокол. Дверь открывается неполностью, и в щель выглядывает сморщенное, загорелое лицо.
– Как хорошо, что вы наконец здесь. – Мистер Ковальски мгновенно распахивает дверь и жестом предлагает нам войти.
– Заходите же!
Мы вытираем ноги о ворсистый коричневый коврик у двери, а затем ступаем на тёмный деревянный пол.
Кажется, что холл занимает всю переднюю часть дома. Сводчатый потолок и люстра делают его похожим на театр из «Призрака оперы». Картины занимают все стены: от пола до самого потолка. Великолепные работы, выполненные яркими красками, на которых изображены самые разные предметы и странные лица. Я не могу отвести от них взгляда.
Рене отдаёт флешку мистеру Ковальски.
– Спасибо. – Он держит её, как указку. – Я не люблю загружать работы на всякие облачные сервисы и студентам запрещаю. Нельзя вверять искусство корпорациям! Аттила, твоя сестра пришла.
В комнату входит Аттила. Заметив флешку в руке мистера Ковальски, он улыбается.
– Спасибо, – говорит он.
Я впервые слышу, как он произносит это слово.
– Мы отвезём её в галерею, – говорит мистер Ковальски. – Подбросить вас до школы?
– Да, пожалуйста, – отвечает Рене.
Родители запрещают мне принимать такие предложения от незнакомцев. К тому же мистер Ковальски бывает странным, а его фургон выглядит так, будто на нём ездили по минному полю. Но мы опаздываем в школу. Да и моего мнения никто не спрашивает.
Аттила садится на переднее сиденье.
Рене и я забираемся на заднее, на котором полно всяких картин. Мы протискиваемся и усаживаемся между ними. Рядом со мной оказывается картина, завёрнутая в пузырчатую плёнку, через которую видно чистое небо и зимний пейзаж. Он напоминает мне про картину с кроликом и мальчиком, которая теперь висит у нас в гостевой спальне.
– У нас есть ваша картина, – говорю я мистеру Ковальски.
– Не может быть! – Он всматривается в зеркало заднего вида, а затем начинает движение. – Могу ли я спросить, в какой галерее вы её купили? В последнее время я не так часто выставляюсь.
Я тщательно обдумываю ответ. Он-то думает, что папа купил картину.
Мы проезжаем мимо дома мистера Руперта. Я машинально наклоняюсь, а затем снова выныриваю. Мне неловко. Ведь мистеру Руперту никогда не придёт в голову искать нас в этом фургоне.
– Ну, папа подобрал её… – Я делаю паузу. Возможно, ему не обязательно знать, что картину выбросили. Мы сворачиваем на Данкастер в направлении нашей школы.
Рене не утруждается подбором слов и заканчивает моё предложение.
– Вчера кто-то оставил её на куче мусора во-о-он там, – показывает она пальцем. Это и есть пятая ошибка за сегодня. Или ошибкой было принять предложение подвести нас до школы?
– Что?! – Мистер Ковальски приподнимается с водительского сиденья и поворачивается к нам, выпустив руль из рук. Фургон переезжает передними колесами бордюр, задние колеса остаются на дороге.
В паре сотен метров от нас миссис Х регулирует перекрёсток. Если она хоть немного похожа на нашего прежнего регулировщика, мистера Рона, она обязательно пожалуется на то, как водит мистер Ковальски. Конечно, если он не переедет её раньше.
День второй. Ошибка шестая
Наезд на бордюр заставил мистера Ковальски сосредоточиться на дороге. Он хватает руль и выводит машину обратно на дорогу. Машина останавливается, он выключает двигатель и поворачивается к нам.
– Где именно вы нашли мою работу?
– У того дома, в котором живут безумные маленькие собачки, – отвечает Рене.
– Джессика Ирвин! Эта ведьма! – кричит он. – Она нарушает правила спора.
– Какого спора?
– Она отказалась застраховать картину, которая висела в комнате прислуги. Заявила, что никто её не украдёт, что она никому не нужна.
– Но ведь это же вы сделали перестановку в той комнате, теперь она выглядит как охотничий домик. Я уверен, что страховать ту жуткую подставку с рыбой не имеет смысла.
– Это тоже придумала она. Урезать расходы, урезать расходы. А потом она оставила настоящее произведение искусства в общедоступном месте, чтобы доказать, что её никто не возьмёт. Мы поспорили на это.
– Хочу всё разъяснить, мой папа ничего не брал, – говорю я. – Он спас ту картину от мусорщиков, которые могли уничтожить её.
У мистера Ковальски отвисла челюсть:
– Она поставила картину рядом с мусоркой, чтобы обесценить её.
– Но она нравится мистеру Нобелю, – добавляет Рене. – Она нам всем нравится.
Я быстро киваю.
Краем глаза я замечаю, что мадам Х марширует в нашу сторону. Левой, правой, левой, правой. Она выглядит так, будто готова отколошматить мистера Ковальски знаком «Стоп». Она подходит к фургону со стороны пассажира. Аттила открывает окно.
– Всё в порядке? – спрашивает она. – Скорую вызывать?
– Нет, мы в порядке, – отвечает Аттила.
– Вы стоите на перекрёстке. Проезжайте.
Я отстёгиваю свой ремень.
– Всё в порядке, мы и здесь можем выйти, – говорю я мистеру Ковальски. Мы с Рене протискиваемся к двери через картины.
– Когда объявят победителей? – кричу я с обочины.
– Завтра в пять, – отвечает Аттила. – Будет званый ужин. Может, вы с Рене тоже придёте?
Он удивляет меня второй раз за день.
– Хорошо. Уверен, папа тоже захочет прийти. Удачи, Аттила, – говорю я.
Он улыбается.
Затем я достаю из кармана визитку и протягиваю её мистеру Ковальски.
– Если вы хотите получить свою картину обратно, просто позвоните мне.
– Ой, нет. Возможно, твой отец, сам того не подозревая, помог мне выиграть в споре. Ты можешь сделать снимок картины, висящей на вашей стене?
– Конечно. Надеюсь, вы выиграете в споре, – говорю я.
– Непременно выиграю. У меня в рукаве припрятана пара кистей, – подмигивает он, а затем отъезжает.
Рене смотрит им вслед, нахмурив брови. Она что-то обдумывает.
– То, что он сказал про кисти, и есть метафора, да?
– Какая разница, – говорю я. – Пошли к директору, пока нашим родителям не позвонили.
Мы несёмся сломя голову, но всё равно опаздываем на двадцать минут. Что нам сказать секретарю? Мы подходим к первой стойке.
Мне не следует волноваться. Рене берёт всё на себя.
– Мне пришлось вернуться домой, чтобы переодеться в спортивную форму. Мой друг Стивен проводил меня, чтобы мне не пришлось идти одной.
Её друг. Она делает из меня героя. И мне это нравится. Секретарь цокает языком, но всё равно выписывает нам пропуска, даже не посмотрев на нас.
– Не вздумайте опоздать ещё раз. Или будете отстранены от занятий на неделю.
– Мы больше не будем, – обещает Рене, и мы уходим.
– Ух ты! Нам так повезло, – говорю я за дверью в кабинет директора.
Она кивает.
– Если не будем торопиться, нам не придётся играть в вышибалы.
– Хорошая мысль. – После всей этой беготни так приятно неспешно прогуляться до зала. По дороге пересекаемся с миссис Кляйн, которая моет пол.
Рене машет ей рукой и улыбается.
Мы подходим ближе, и Рене открывает рот. Ой, только не это.
– Делай что хочешь, но не спрашивай про мистера Руперта, – цежу я сквозь зубы.
– Миссис Кляйн, вы встречаетесь с мистером Рупертом? – говорит она.
Да ну брось! Нельзя же задавать такие вопросы взрослым. Даже Рене должна знать такие вещи.
Миссис Кляйн отрывается от уборки и улыбается. Как-то раз она сказала, что никто не замечает уборщиков.
– Да, это правда. Разве это не чудо? – вздыхает она. Возможно, ей нравятся такие вопросы. – Я уже и не думала, что в моём-то возрасте вновь обрету любовь.
– Чудо, – повторяю я. Если честно, меня тошнит от одной только мысли о ней и мистере Руперте. Я слегка подталкиваю Рене локтем. – Если поторопимся, может, ещё успеем поиграть в мяч?
Но Рене невозможно остановить.
– А как вы познакомились?
Казалось бы, именно в этот момент миссис Кляйн должна поинтересоваться, а не надо ли нам идти по своим делам. Так, к примеру, поступила бы миссис Уосли.
Но нет. Её лицо расплывается в улыбке. Она снова вздыхает.
– Как-то ночью я задержалась на работе допоздна. Вдруг я услышала какой-то шум.
Рене понимающе кивает:
– Ненавижу оставаться одной.
– Я стала такой нервной с тех пор, как в нашу школу въехала та машина. Той ночью я так испугалась, что выбежала на улицу. И там я встретила его, – делает паузу она, – моего героя.
Её героя? Или того, кто шумел?
– Мистера Руперта? – спрашивает Рене.
– Да, он зашёл в школу со мной. И прочесал всё здание. Конечно, он ничего не нашёл. Но с ним я чувствовала себя в безопасности…
– Так мило с его стороны. – Я хватаю Рене за локоть и утаскиваю за собой.
Миссис Кляйн кивает.
– С тех пор мы встречаемся.
– Хорошо, увидимся позже, – говорит Рене, пока я тяну её всё дальше и дальше.
Наш разговорчик съедает ещё пять минут от урочного времени.
Миссис Уосли забирает наши пропуска и хмурится.
– Хорошо, вы двое. Пойдите разомнитесь перед игрой. Пробегите три круга вокруг зала.
Опять бежать!
– Хорошо, миссис Уосли, – Я делаю глубокий вдох и бегу.
– Мне надо переодеться, – говорит Рене.
Во что, интересно знать? Хотя какая разница. Она увиливает от физкультуры ещё на пять минут. Она возвращается в зал в футболке и трениках, которые я одолжил ей прошлой ночью. Штаны болтаются на ней. От ударов Тайсона и Бруно в них не увернёшься, если, конечно, мы вообще присоединимся к игре. Хотя мы и не хотим этого вовсе.
Я сбрасываю скорость, поэтому Рене вырывается вперёд. От урока осталось двадцать пять минут, и мы сделаем всё, чтобы растянуть разминку до конца урока.
Остаток дня проходит легко, как прогулка по парку, особенно если сравнить с утром, которое мы пробегали. И это сравнение, а не метафора.
Я уже знаю, что Рене предложит по дороге домой, ведь её брата нет дома. Поэтому шестая ошибка за день – я знаю точно, что это ошибка, потому что сам её совершил, – это спросить её:
– Хочешь переночевать у меня?
День второй. Ошибка седьмая
Рене кивает, как обезумевшая:
– Да, пожалуйста, ещё одна ночёвка!
– Мы не будем выходить на улицу, что бы ни случилось, – предупреждаю я.
– Конечно, не будем. Я так устала. После ужина я сразу пойду спать.
– Конечно, пойдёшь. Ты же помнишь, что нам ещё собак выгуливать?
– Всё что угодно, лишь бы не пришлось бегать. Можем заскочить ко мне и захватить мою одежду, – улыбается Рене.
Отлично, опять пойдём мимо дома мистера Руперта.
Когда мы возвращаемся домой, папа с гордостью показывает нам свой первый законченный свитер для собаки. Он крошечный, небесно-голубого цвета с сине-оранжевой полоской на горловине и манжетах.
– Мистер Нобель, это произведение искусства, – говорит Рене.
– Да, – соглашаюсь я. – И раз речь зашла об искусстве, можно нам завтра сходить в галерею Бёрлингтон? Там будет вечер в честь открытия.
Он улыбается, поглощённый мыслями о своём шедевре.
– Конечно. Во сколько?
– В пять. – Я не уверен, что он меня слышит. – Можно Рене снова останется у нас на ночь?
Он резко вскидывает голову и поворачивается к ней.
– Ты же знаешь, что когда-нибудь тебе придётся вернуться домой, а твоим родным – поговорить с Аттилой, эм… о его проблеме.
– Может. А может, и нет, – улыбается Рене. – У меня есть предчувствие: скоро мы докажем, что он не виновен.
Как она собирается это сделать, если есть запись с камеры, на которой он держит в руках пропавший ящик? У Рене явно родилась пара идей, и мне не терпится узнать, что она придумала. Что-то подсказывает мне, что не стоит обсуждать их при папе.
– Хорошо. Только предупреди родителей, – напоминает ей папа.
– Отлично! – меняю я тему разговора. – Давайте перекусим. – Я киваю в сторону кухни и подмигиваю Рене.
– Я купил вам яблок. – Папа берёт в руки спицы с красной ниткой.
– Спасибо. – Мы идём на кухню.
– Тебе яблоко с арахисовым маслом или с шоколадной пастой?
– С пастой, – отвечает Рене.
Я накладываю пару столовых ложек пасты в чашку и ставлю её в микроволновку. Пока она тает, я режу пару яблок.
– Что тебе известно?
– Ничего. Но у меня есть план.
– Что за план?
– Он появился, когда ты спросил своего папу про вечер в галерее. Надо сделать так, чтобы все подозреваемые пошли на этот приём.
– Как мы это провернём?
Вдруг на кухню заходит папа, и я закрываю рот. Любому будет понятно, что мы прекратили разговор из-за него.
– Попробуй, – быстро предлагаю я, протягивая ему тарелку с дольками.
– Ага. – Он берёт дольку яблока и макает его в шоколад, не сводя с меня прищуренных глаз. – Знаете, а я поверил, что вы не выходили на улицу прошлой ночью. – Он надкусывает яблоко и тщательно пережёвывает его. Мои щёки пылают от стыда. – Ммм, как вкусно, – облизывает он пальцы.
Звонит телефон.
– Наверняка мама звонит, – говорит папа. – Почему бы тебе не взять трубку?
Ура! Я не могу сдержать улыбки и поднимаю трубку:
– Алло?
– Привет, Стивен. Как ты?
Она будто обнимает меня своим голосом.
– Мам, всё хорошо. – В это мгновение мне так хорошо. – Я соскучился.
– И я соскучилась. Завтра буду дома.
– Мы собираемся на званый ужин в галерее в пять. Ты вернёшься к этому времени?
– Нет, я буду дома около семи.
Я тяжело вздыхаю, а затем меняю тему разговора.
– Помнишь, как ты сказала, что мистер Руперт изменился после смерти жены? Что ты имела в виду? Он опасен?
– Ох, я не знаю. Он очень зол на весь белый свет. Стивен, пожалуйста, не переживай из-за него. – Она делает паузу, а затем меняет тему разговора. – Ты не поверишь, что случилось с нами в самолёте.
– Ты не шмыгаешь носом, поэтому я предположу, что это не собака и не кошка. – Из-за аллергии у мамы часто бывает насморк и слезятся глаза.
– Нет, не кошка и даже не собака. С нами летела… индейка!
– Ты имеешь в виду, что у вас была индейка на ужин или живая индейка, которая летела в грузовом отсеке?
– Ни то ни другое. Она летела вместе с пассажирами. Ты же знаешь правило служебных животных, которым разрешено летать вместе с пассажирами?
– Да, но разве индейка на что-то способна? Разве она может помочь незрячему?
Мама смеётся в трубку.
– Или эта индейка может что-то расслышать? – Мы оба смеёмся.
– Она – терапевт, – наконец отвечает мама.
– Что?
– У пассажира была справка от психиатра, в которой написано, что индейка успокаивает его. Это его индейка-компаньон. Поэтому нам пришлось взять её на борт, причём без дополнительной оплаты.
– Индейка-компаньон. Может, мне тоже нужна такая.
– Ох, Стивен. Я скоро вернусь, очень соскучилась. – Я слышу, как она улыбается через расстояния. – Слушай, мне пора на посадку. Люблю тебя.
– И я тебя люблю, мам.
– Пока.
Я вешаю трубку. Мы с папой встречаемся глазами.
– Ей надо было идти.
Он кивает.
– Я хочу сказать, что верю вам на слово. Но я не хочу, чтобы вы бегали по району за каким-то сумасшедшим с оружием.
Он что-то знает. Точно знает. Или слышал, о чём мы говорили.
– Никаких погонь, – обещает с улыбкой Рене, перемазанная шоколадом.
– Никаких погонь, – соглашаюсь я, скрестив что-то крошечное там, где, как мне кажется, у меня сердце. Там, где сердце в эту секунду делает небольшое сальто назад, потому что мы делаем седьмую ошибку за сегодня – очень опасную ошибку. Мы собираемся пригласить сумасшедшего с оружием в галерею.
День второй. Ошибка восьмая
Перекусив, Рене садится напротив папы в гостиной и берёт в руки спицы.
– Наверное, я схожу переодеться, – говорю я и ухожу наверх в свою комнату. Я обнюхиваю свою футболку с логотипом «Королевского выгула собак». Кажется, она достаточно свежая. Я ношу её всего пару часов в день. На верхнем кармане штанов-карго я вижу пятно – кетчуп, наверное. Оттерев его тряпкой, я переодеваюсь в свою форму. В ней я чувствую себя профессионалом.