Раз ошибка, два ошибка… Дело о деревянной рыбе Макникол Сильвия
– Пёс в порядке?
Будто по команде, Пинг заваливается на спину и подставляет нам своё розовое пятнистое брюшко.
Если она снова наклонится и потреплет его – прощению быть.
Но она не наклоняется. Даже чтобы подобрать книги.
– Я свяжусь с вами, – машет визиткой она.
Я сгибаюсь, поднимаю книги про Винсента Ван Гога и художников Ренессанса и протягиваю талмуды ей. Она забирает их и уходит прочь.
Я сажусь на корточки, чтобы осмотреть Пинга. Понг хлещет меня хвостом по спине.
– На клыке есть кровь. Язык вроде цел.
– Цел, цел, – говорит Рене. – Я нарочно сказала, что он порезался. Чтобы заставить её пожалеть. Только вот непохоже, что она сожалеет.
– Серьёзно? – спрашиваю я, одновременно поглаживая и Пинга, и Понга. – Я отлучился на пять минут…
– Мы здесь ни при чём. Она сама полезла.
– И что? Прыгать на каждого встречного и рвать всем носы! – огрызаюсь я.
Рене закатывает глаза.
– Ты пришёл до того, как всё случилось. Что же ты его не остановил?
Она права. Всегда. Но это не отменяет того, что она всех раздражает.
– Неужели нельзя было быть повежливей? Всё-таки у Пинга на зубах её кровь!
– Да ладно, она вечно цепляет своим гвоздиком всё подряд. К тому же она отвратительно вела себя с Аттилой.
– Ты о чём?
– Её зовут Стар, и она встречалась с Аттилой до прошлого месяца.
– А-а-а-а! Я понял. Ты её недолюбливаешь.
– Из-за неё он всё время попадал в передряги. Танк на школьной стене – её идея. Она свалила за секунду до приезда копов.
– Если она пожалуется на Пинга – всё пропало. В таких случаях закон на стороне людей, а шансов у собак – ноль.
– Поэтому я и хотела, чтобы она думала, что он тоже поранился. Она должна знать, что всё это – её вина.
– Хорошо. Пошли уже. – Я не могу переубедить её. Что сделано, то сделано.
– Домой, – говорю я Понгу, после чего он послушно разворачивается.
Пинг ведёт себя как обычно. Он отказывается слушать, упрямится и стоит как вкопанный.
– Рене, да возьми ты уже его на руки. Он должен слушаться.
Она берёт Пинга на руки. Они бросают на меня почти что одинаковый взгляд. Его глаза блестят от злости так же, как её.
– Тебя долго не было, – ворчит Рене по дороге к Беннетам.
Я не обращаю внимания на её слова.
– Ты получила моё сообщение про конкурс?
– Нет. – Она ставит Пинга на землю, чтобы проверить телефон и просматривает моё сообщение. – Думаю, Аттила уже подал заявку. Так и быть, отправлю на всякий случай.
– Пожалуйста, – говорю я.
– Это тебе пожалуйста – за собак, – огрызается она в ответ. – Ты хоть книгу достал?
– Вот, – говорю я, показывая книгу.
Знаю, чтобы помириться, я должен дать ей почитать «Ночного садовника» первой. Но я этого не делаю.
Мы идём дальше. Молча. Собаки даже территорию не метят. Дома они просто расходятся по своим лежанкам. Понг завывает, как только мы направляемся к двери.
Рене снова получает сообщение. Наверное, её брат уже дома. Если она не останется у нас на ужин, у нас будет время остыть и отдохнуть друг от друга.
Это десятая ошибка за сегодня. Ну конечно же, я ошибся насчёт сообщения. Аттила всё ещё в полиции. Посоветовать ему сходить в участок – ещё большая ошибка.
Они его арестовали.
За кражу и хранение оружия.
День первый. Ошибка одиннадцатая
– Они нашли у Аттилы ружьё? Как же так вышло, если преступник оставил его в нашей школе?
– А я откуда знаю? – огрызается Рене. – Мистер Руперт написал на него заявление, потому что увидел его на записи с камеры. А ещё у мистера Руперта пропало оружие.
– Серьёзно? – звонко вырывается у меня, выдавая мою радость и облегчение. Мистер Руперт больше не будет охотиться за мной из-за пропавшего почтового ящика. Подозрение упало на Аттилу.
Рене хмурится.
– Серьёзно? – повторяю я более низким и обеспокоенным тоном.
Мы идём дальше.
– Да, на записи видно, как он убегает, прихватив с собой почтовый ящик.
– Боже, да ему повезло, что его повязали полицейские, а не мистер Руперт. Всё могло быть гораздо хуже.
Рене свешивает голову.
– Что с оружием? – спрашиваю я. – Это посерьёзней.
– Я не знаю, – почти вопит Рене.
Ой, не надо было ей напоминать.
– Дома опять будут орать.
– А давай спросим у папы, можно ли тебе остаться на ночь у нас?
От этих слов Рене немного приободряется.
По возвращении домой я с порога берусь за приготовление салата, чтобы задобрить папу. Я даже оливки порезал. Он их очень любит. Рене режет лук и плачет. Я не уверен, что из-за лука.
Папа переворачивает вилкой каждый кусочек сладкого картофеля и снова отправляет противень в духовку.
– Можно Рене останется у нас на ночь? У её родителей забот полон рот.
– Посреди недели? – спрашивает папа.
– Мы и домашку сделаем вместе.
Папа знает, что Рене очень умна, и смотрит на нас, не сводя глаз. По его лицу видно, что он не хочет сдаваться.
– Моего брата отправят в тюрьму, – стонет она. Её стенания и слёзы, скорее всего вызванные луком, не оставляют папе шансов.
– Хорошо. Позвони маме, – говорит он. – Стивен, принеси постельное белье для гостьи. И поищи штаны и футболку для неё.
Пока Рене звонит маме, я роюсь в пакете с вещами, которые мы хотим передать на благотворительность. Потом мы с Рене идём в гостевую спальню, где мы видим её.
Ту самую картину, которая стояла у мусорного бака, с мальчиком с кроликом и снегом. Будто по волшебству, она висит над кроватью.
– Вот это да! Похоже, твой папа подобрал её!
Я наклоняю голову, всматриваюсь в пыльно-голубое небо и идеально белый снег и делаю глубокий вдох. Умиротворение. Я выдыхаю, а затем перевожу взгляд на угольно-серого кролика и мальчика, который смотрит на происходящее вокруг него так же, как я на картину. Интересно, он тоже испытывает умиротворение? Моё внимание привлекает подпись в правом нижнем углу. Видно плохо, но, кажется, это размашистая «К» и «О», а ещё что-то похожее на «У».
Рене склоняется над кроватью и всматривается в этот угол.
– Ковальски. У. Ковальски, – читает она вслух.
Я поворачиваю голову в другую сторону.
– Думаешь, это наш старик-бегун?
Она выпрямляется и щипает меня за руку.
– Перестань называть его так. Конечно, это он. Его зовут Уильям.
– Прости… Просто я вижу, как он бегает, и он выглядит… Старым.
– А ещё он репетитор Аттилы. Ему нет и шестидесяти пяти. У него остеопороз.
– Серьёзно? – Конечно, она знает, почему он бегает сгорбившись. Я даже не знаю, что такое остеопороз. – Он классно играет в пинг-понг.
– Он очень увлекается всем, за что берётся. По крайней мере, так говорит Аттила, – её лицо становится грустным, как только она упоминает имя брата.
К счастью, в эту самую секунду папа кричит откуда-то сверху:
– Кажется, постель застелена тем же бельём, на котором ты спала в прошлый раз, – раздаются шаги. Затем в дверном проёме появляется папина голова. – Его можно не менять. Ой, и как вам картина?
– Класс, – отвечаю я. – Утром мы видели её у мусорного бака. Но у нас не было времени, чтобы прихватить её.
– Её выбросила моя клиентка. Та, у которой йорки.
Рене качает головой.
– Картину на помойку? Как-то это неправильно.
Папа кивает.
– Она делала косметический ремонт в комнате для персонала. Говорит, что картина не вписывается в новый интерьер.
– Она могла повесить картину в другом месте, например в холле или… – засомневался я.
– Подарить её кому-нибудь, – заканчивает Рене предложение за меня.
– Да, согласен. – Папа пожимает плечами. – Мне показалось, она злилась именно из-за картины. Может, у нее были тёрки с художником?
– Ну, – я не могу сдержать улыбки, – зато картину подобрал ты.
– Она делает комнату ещё уютнее, – улыбается Рене.
– В общем, книжную полку я не нашёл. Зато эта картина нашла дом, – говорит папа, скрестив руки на груди.
Мы снова переводим взгляд на картину.
Как только папины часы подают сигнал, папа наконец делает шаг назад.
– Обед готов.
– Отлично, – отвечаю я. – Я так проголодался.
Мы спускаемся вниз на кухню.
Для меня папин мясной рулет – то же самое, что печёночные байтсы для собак. Устоять просто невозможно. Я готов сесть, встать, помахать лапой – словом, сделать всё, что угодно, чтобы заполучить его. Возможно, он использует одни и те же ингредиенты. Гарнир из сладкого картофеля, запечённого до золотистой корочки, тоже выглядит идеально.
– Папа, ты превзошёл себя!
– Ммм, а у тебя вышел отличный салат, – Рене закрывает глаза от удовольствия, накалывая салат на вилку. Уж если Рене хвалит, то делает это от чистого сердца.
– Спасибо. Всё дело в сыре из козьего молока. Очень хорошо сочетается с оливками. Сыроваренье так умиротворяет.
После ужина мы с Рене берёмся за математику.
– Мне никак не даётся округление. В чём смысл, если в телефоне стоит калькулятор?
– Рене, так можно потренировать мозг. А ещё, по словам миссис Уосли, это ещё один способ проверить, не ошибся ли ты в наборе цифр на калькуляторе.
– Наверно. Можно уже поиграть в Dancing Resolution?
– Dancing Resolution? – повторяю я, оттягивая время. Я хочу поиграть на приставке в боулинг. Наверное, я хорош только в нём. Раньше моим лучшим другом был Джесси, мы часто играли в Wii-боулинг вместе.
Рене делает огромные глаза и неистово кивает.
Я совсем не чувствую ритма, танцевальные движения даются мне с большим трудом. Во время танцев я чувствую себя полным идиотом. А вот когда я сбиваю все кегли разом, в голове звучат фанфары: я – победитель.
Но сегодня Рене надо на время забыть о своём горе-братце. Поэтому я превращаюсь в хип-хоп-танцора с волосами торчком, в футболке, которая подчёркивает все кубики на прессе, и в кроссовках.
Рене перевоплощается в Чудо-Женщину – женщину-брюнетку, с собранными в хвост волосами, в высоких белых сапогах и ярко-красном коротком платье.
На час мы становимся самыми крутыми ребятами в школе. Хотя правильнее будет сказать самыми придурковатыми ребятами. Рене уходит в отрыв на пару сотен очков. К тому времени, когда папа напоминает нам о том, что рабочая неделя в самом разгаре и что нам надо выспаться перед школой, она выглядит абсолютно счастливой. Я уступаю ей очередь в ванную. Я не думаю о пропавших почтовых ящиках, рыбе, куклах, оружии и особенно о том, что за всем этим может стоять Аттила. Уставший и измотанный, я ложусь в кровать, закрываю глаза и расслабляюсь.
Когда Рене трясёт меня за плечо, мне кажется, что я проспал всего пару минут.
Не может быть, чтобы настало утро.
– Который час? – мямлю я.
– Почти полночь, – шепчет она.
– Возвращайся в кровать. Расскажешь утром всё, что захочешь.
Последняя ошибка за сегодня, она же бонусная, одиннадцатая – пытаться объяснить Рене, что надо подождать.
– Нет, нет! – тянет она меня за руку. – Ты должен это увидеть!
День второй
День второй. Ошибка первая
Рене тащит меня к окну.
– Посмотри! – Она тычет пальцем в окно, щёлкая меня по носу.
– Что я должен здесь увидеть? – спрашиваю я, пытаясь разлепить веки.
– Видишь ребят с тележкой? – Она хватает меня за подбородок и поворачивает мою голову.
Как только я смотрю куда надо, я вижу нескольких подростков в чёрном с головы до пят. Один из них нависает над тележкой. Свет фонарей как-то странно отражается от них.
– Боже мой. Ворчун у них!
– Статуя, которая лежит в тележке? – спрашивает Рене.
– Да! Сними же это скорее.
Рене хватает телефон и наводит камеру на окно.
– Это Ворчун Лебелов, наших ближайших соседей, – объясняю я, пока она снимает. Миссис Лебел купила его, когда мистер Лебел начал жаловаться на то, что чистить бассейн приходится слишком часто.
Рене проверяет снимки.
– Качество не очень. Вспышка отражается в окне, – морщится она.
– Тогда вызывай полицию!
– Нет. Они удерут до приезда полиции. Давай проследим за ними!
Если бы мы смотрели на себя в телевизоре, то кричали бы актёрам:
– Не делайте этого! Вас убьют!
Но так как я не успел проснуться, эта мысль показалась мне вполне здравой. Мы даже не переодеваемся, так и остаёмся в пижамах. На это просто нет времени. Иначе не увидим, куда они пойдут.
– Тсс! – шепчу я, спускаясь вниз на цыпочках. Мы надеваем кроссовки у самой двери. Я открываю дверь шкафа. Раздаётся скрип, из-за которого мы застываем на месте. «Тысяча, две тысячи, три тысячи», – считаю я про себя. Папа не подаёт признаков жизни. Я кидаю Рене её куртку и накидываю свою поверх пижамы.
Я открываю дверь. Тишина. Мы срываемся и бежим со всех ног.
– Пошли через задний двор, иначе потеряем их из виду, – говорит Рене.
– Ты хочешь лезть через стену? – спрашиваю я.
– Это самый короткий путь. Если побежим через весь квартал, они успеют смотать удочки.
И снова, когда на часах пятнадцать минут первого, эта мысль кажется крайне разумной.
– Хорошо, – соглашаюсь я. Мы бежим через задний двор до самого забора.
В беге мы оба так себе. Впрочем, как и в лазаньи. Я пытаюсь подсадить Рене, подставив ладони вместо ступенек. Она добирается до самого верха. Но, перекинув ногу на другую сторону, она цепляется штаниной за забор.
Мои кроссовки застревают в прутьях забора. Я вытаскиваю ноги из обуви и ползу дальше наверх босой. Я отцепляю Рене, но теперь мои штаны цепляются за прут.
– Ой!
Прут продирает мои штаны по всей длине, в то время как я преодолеваю вторую часть пути в свободном полёте. Теперь пижамные штаны развеваются на мне, как флаг на флагштоке, при этом я стою босой на холодной земле. Я тщетно пытаюсь вытащить кроссовки из забора. Не-а. Не сегодня.
– Ой, да ладно, пошли уже! – говорит Рене. – Они же улизнут у нас из-под носа.
Ей-то легко говорить.
Местами трава кажется колючей, местами – склизкой. Я перепрыгиваю с места на место так быстро, как могу. Всё без толку. Они исчезли.
– Ох, – ворчит Рене. – Куда же они могли деться?
– Может, они скостили путь здесь? – съёжившись и дрожа, говорю я.
– Или…
– Или что?
– Может, они забежали в какой-нибудь дом на той стороне?
Мы стоим как вкопанные и не сводим взгляд с домов. Откуда-то издалека доносится лай.
– Йорки? – спрашиваю я.
– Серьёзно? Ты можешь отличить лай одной породы от лая другой?
– Нет, но они живут на той стороне. Миссис Ирвин – художница, – добавляю я, как будто это имеет значение.
– Так ты думаешь, эти воры живут с клиентами твоего отца?
– Не-а, – просто мысль закралась. На дворе ночь или очень раннее утро, как посмотреть. Мысли сбиваются в кучу, как тучи во время грозы. – Ты, случаем, не заметила, нет ли у кого из них пирсинга в носу?
– Если честно, нет.
Я качаю головой.
– То есть нельзя сказать, что Стар была одной из них?
– Нет. Зато мы точно знаем, что Аттила ни при чём. Он всё ещё в участке.
– Он не участвовал в похищении Ворчуна. Но это не значит, что он не крал почтовый ящик. Ведь на видеозаписи именно он.
– Да, но у этого есть объяснение.
– Да, и какое?
– Пока не знаю. Он ещё не рассказал.
– Ага.
– Конечно, полицейским он ничего не расскажет. Наверное, выгораживает кого-нибудь. – Рене внимательно смотрит на меня: осмелюсь ли я возразить?
Не уверен, есть ли смыл спорить.
– Пойдём уже, а? – Я закоченел. Мне ещё кроссовки из забора доставать.
– Погоди-ка. Я что-то вижу! – Она бежит на парковку и подбирает чёрную шапку. – Один из них обронил.
– Отлично, – говорю я и снова бегу к забору. – Думаешь, полиция сможет вычислить преступников по ДНК?
– Может, Трой сможет распознать запах?
Я закатываю глаза и иду дальше.
– Погоди! Мы же не полезем обратно? Ты поранился, – говорит Рене.
– А что, если нас увидят? – спрашиваю я, пока Рене тянет меня назад.
– В этот час? Да ну, брось ты. Кто будет разгуливать посреди ночи? Только если очередной преступник.
Я останавливаюсь и вырываюсь из её цепких рук.
– Твоя идея мне не нравится.
– Да перестань ты так трястись! Пойдём по Данкастер, а потом по Кавендиш.
«Ты слишком глубоко копаешь», – часто говорит мама. Я знаю, что она права. К тому же я переживаю за всё подряд, что по большому счёту то же самое. Может, мне вязать пару рядов перед сном? Папе это очень помогает.
К тому же на дворе ночь. Моя голова отказывается работать. Всё заканчивается тем, что я плетусь через парковку за Рене. Ног не чувствую: на них столько грязи, что стопы больше похожи на копыта. Зато быстрая ходьба помогает согреться.
Это точно первая ошибка за сегодня.
Как только мы ступаем на пешеходную дорожку, раздаётся знакомый голос:
– Эй, вы! Что вы тут делаете? – будто из пушки выстреливает мистер Руперт, припустив за нами через парковку.
Мы срываемся с места и бежим.
День второй. Ошибка вторая
Я уже говорил, что на физкультуре мы так себе? Дело не только в том, что мы медленно лазаем. Надо признаться, что и бегаем мы не слишком быстро. Догнать нас – дело нехитрое. Если обернусь, будет ещё хуже. Я замру на месте, если увижу, что он у нас на хвосте.
Поэтому я изо всех сил машу руками и ногами, оставляя грязные следы на пешеходной дорожке. Мои штаны лентами развеваются на ветру.
«Надо бежать, надо бежать, надо бежать», – говорю я себе, хотя больше всего мне хочется свернуться клубочком.
Рене, будучи крошечной, уходит в отрыв. Я могу немного задержать мистера Руперта, чтобы она могла спастись.
– Стивен, беги! Не расслабляйся!
– Хорошо, хорошо. Быстрее, быстрее, – говорю я себе. Страх помогает бежать быстрее.
Когда мы наконец добегаем до угла, у меня стучит в висках. Грудь болит, ноги отваливаются.
– Беги, – машу я Рене. – Спасайся!
Читать бесплатно другие книги:
